Счастливая Тэффи Надежда

На лекциях курса под названием «экстатические культы» я сидела рядом с парнем, которого звали Марк. Как и Джейми, это был высокий блондин. У нас в университете он посещал лекции вольнослушателем. Марк изучал ландшафтную архитектуру в Лесотехническом институте штата Нью-Йорк, арендовавшем у Сиракьюсского университета здания и территорию. Его детство прошло в нью-йоркском районе Челси. Благодаря этому в двадцать один год он оказался не по летам ушлым и опытным — во всяком случае, мне так казалось. У него были друзья, имевшие мансарды в Сохо. Он обещал меня когда-нибудь свозить к ним в гости.

После лекций по религиозным культам у нас с ним возникали чисто дружеские, но от этого не менее страстные дискуссии на пройденные темы. Особо жаркие дебаты вызвала история шаманства и оккультизма. Зная намного больше меня о музыке и искусстве, Марк давал мне послушать записи Филипа Гласса.[15] Он с сарказмом рассуждал о таких вещах, как, например, любовь Жаклин Сьюзен к Этель Мерман. В нем воплотилось то, что моя мама считала главным достоинством Нью-Йорка, — культурная среда, хотя мама и не включала в это понятие любовные свидания «Мерм» и автора «Долины кукол».

Почему-то серьезность Стива, его заботливое внимание к моим болям и невзгодам вдруг отошли на второй план в сравнении с бесшабашностью Марка, который у нас все видел и все испытал. Когда я при нем начала рассказывать анекдот собственного сочинения («Почему процесс по делу об изнасиловании не упомянут в вашем резюме?..»), Марк захохотал и предложил свой вариант ответа, но Стив перебил, положив руку мне на плечо: «Ты ведь сама знаешь, что это не смешно, правда?» Марк разъезжал на машине, смотрел кабельное телевидение и сводил с ума девчонок. Он пил без меры, дымил как паровоз и не стеснялся в выражениях. Как и требовала его специальность, неплохо рисовал.

С самого начала он вел себя со мной честно и открыто. Год назад, когда мы познакомились на какой-то вечеринке, нас сразу потянуло друг к другу. Позже он рассказал, как трое ребят, заметив его интерес ко мне, позвали его в ванную.

— Имей в виду, Марк: эта телка была изнасилована.

— Ну и дальше что? — спросил Марк.

Они неодобрительно покосились на него:

— Тебе это нужно?

Но Марк был прирожденным феминистом. Его отец бессовестно бросил мать, променяв ее на молодую. Одна из его сестер была лесбиянкой и называла двух своих котов «девочками». Вторая сестра выучилась на юриста и работала в штате районного прокурора Манхэттена. Он прочитал больше книг Вирджинии Вульф, чем я, и познакомил меня с творчеством знаменитых феминисток Мэри Дейли и Андреа Дворкин. Он и сам стал для меня открытием.

А я — для него. Он сыпал именами и терминами, о которых я и слыхом не слыхивала, но на момент нашего знакомства я была единственной среди его знакомых жертвой изнасилования. Насколько он мог знать.

Я наслаждалась обществом Марка, но терпела и Стива.

— Сколько телохранителей нужно одной девушке? — спросила как-то Лайла, когда у меня вошло в привычку дважды в день болтать по телефону с каждым из них.

Мне нечего было ответить, кроме как сказать, что я никогда не пользовалась популярностью у мальчиков, а тут вдруг стала интересна двоим сразу.

Прежняя квартирантка, Сью, писала курсовую с элементами фотоочерка и бросила у нас кучу всевозможного грима. Однажды вечером, когда Пэт сидел в библиотеке, мне взбрело в голову попробовать себя в качестве фотографа модных моделей и отщелкать снимки Лайлы. Я ее нарядила. Заставила снять очки, и мы сделали ей жирную подводку глаз. Я не поскупилась на темно-синие и черные тени для век. Губы у нее стали густо-вишневого цвета. Она по моей указке позировала в прихожей, а я наводила объектив. Нам обеим это было в кайф. Я велела ей лечь на пол и смотреть вверх, а потом приспустить с плеча бретельку для фото, которое мы назвали «обнаженка». Я сыпала репликами, которые, как мне казалось, употребляют настоящие фотографы модных журналов, чтобы помочь моделям войти в образ. «Зной; ты в пустыне Сахара; эффектный мужчина приносит тебе бокал „пинья-колады“» или «Твой возлюбленный замерзает в Антарктике. Но у него в руках одна-единственная фотография, которая его согревает. Работаем. Покажи мне сексуальность, искренность и пронзительный интеллект». Когда Лайла не гримасничала, создавая требуемый эффект, она болтала. Я поместила ее перед высоким, в полный рост, зеркалом и взяла общий план, куда попала и сама. В кадре был ее профиль и руки в черных перчатках.

Самыми удачными я сочла тогда более шокирующие снимки, сделанные в коридоре перед моей спальней. Она ползет по полу на четвереньках, с широко раскрытыми невидящими глазами, акцентированными цветом. Теперь я мысленно называю их снимками Лайлы «до того».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В середине ноября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, за неделю до Дня благодарения, на филологическом факультете выступал знаменитый поэт Роберт Блай. Я до смерти хотела его послушать, так как перед этим с жадностью прочла его стихи — по настоятельному совету Тэсс и Хейдена Каррута. Лайла осталась дома, готовясь к убийственному тесту, который мне не грозил, так как я специализировалась в области поэзии. Пэт отправился заниматься в библиотеку Бэрда.

На поэтическом вечере присутствовали Тэсс и Хейден. Явились все заведующие кафедрами. Поскольку Блай был именитым поэтом, в аудитории яблоку негде было упасть. Я сидела в самой середине этого небольшого помещения. Мой друг Крис окончил университет годом раньше, так что я пришла одна. Через двадцать минут после начала выступления у меня схватило живот. На часах было 20.56.

Я хотела перетерпеть, но острая, режущая боль стала невыносимой. Живот крутило. В конце очередного стихотворения я встала и начала с грохотом пробираться между спинками стульев и коленями сидящих.

Из вестибюля позвонила Марку. У него была машина. Я попросила его забрать меня от библиотеки Бэрда. Мне было слишком плохо, чтобы тащиться на автобусную остановку. Два года назад, когда я звонила родителям, у меня в руках была трубка этого же телефона, и с тех пор я не подходила к нему на пушечный выстрел. Но в тот вечер мне было не до предрассудков.

Марку требовалось принять душ.

— Двадцать минут, не больше, — сказал он.

— Буду ждать, не щадя живота своего, — попыталась я пошутить. — Приезжай скорее.

Пока я ждала у библиотеки, мне стало еще хуже. Случилось что-то серьезное, но я не представляла, в чем дело.

Марк подъехал минут через сорок. Мы выехали из кампуса по направлению к Эвклиду, где в обветшалых деревянных домах жило много студентов.

Наконец мы свернули за угол и оказались на моей улице. В конце квартала, где жили мы с Лайлой, стояло пять черно-белых полицейских машин с мигалками. Полицейские сновали взад-вперед, опрашивали прохожих.

Мне все стало ясно.

— О боже, боже мой! — воскликнула я. — Выпусти меня, выпусти!

Марк запротестовал:

— Дай припарковаться — я пойду с тобой.

— Нет, высади меня сейчас же.

Он въехал на подъездную аллею, и я выскочила, не дожидаясь его помощи. В нашем доме горели все огни. Дверь в парадную была распахнута. Я не медлила ни минуты.

В тесной прихожей меня остановили двое полицейских в форме.

— Сюда нельзя. Покиньте место преступления.

— Я здесь живу, — сказала я. — Это Лайла? Что случилось? Умоляю, скажите.

Не помня себя, я стала раздеваться и бросать на пол одежду: зимнюю шапку, шарф, перчатки, пиджак, безрукавку. Меня охватило неистовство.

В гостиной тоже были копы. Один из тех, что в форме, жестом указал на меня кому-то через порог и сказал:

— Вот — говорит, что живет…

— Элис? — удивился детектив в штатском.

Я тотчас же узнала его.

— Сержант Клэппер?

Когда я произнесла его имя, полицейские в форме перестали меня удерживать.

— Теперь уже детектив Клэппер, — улыбнулся он. — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу, — сказала я. — Где Лайла?

Лицо у него вытянулось.

— Извини, — пробормотал он.

Я заметила, что полицейские теперь смотрят на меня иначе. В квартиру вошел Марк. Я сказала полицейским в форме, что это мой друг.

— Никак, это Элис Сиболд? — переспросил один из них.

Я повернулась к Клэпперу.

— Ее изнасиловали?

— Да, — сказал он. — На кровати в дальней комнате.

— Это моя комната, — сказала я. — Как она себя чувствует?

— С ней женщина-детектив. Сейчас повезем в больницу. Можешь поехать с нами. Она не сопротивлялась.

Я попросила пустить меня к ней.

— Сейчас узнаю, — ответил Клэппер и отправился сообщить Лайле, что я пришла.

Я стояла среди полицейских, ощущая на себе их взгляды. Они знали мое дело, потому что оно, в отличие от большинства аналогичных дел последних лет, завершилось судебным приговором. В их среде это было знаменательным событием. Клэпперу, например, дали повышение в должности. Все, кто работал по моему делу, оказались в выигрыше.

— Не могу поверить. Не могу. Такого не может быть, — твердила я Марку.

Не помню, что он отвечал. Я старалась взять себя в руки, чтобы как-то держаться.

— Она не хочет тебя видеть, — сказал Клэппер по возвращении. — Опасается, что не выдержит. Да она через пару минут выйдет, можешь поехать с нами в больницу.

Меня больно задел этот отказ, но я ее понимала.

Оставалось только ждать. Марку я сказала, что мне предстоит долгая волокита: больница, полиция, так что ему лучше поехать домой и навести у себя порядок, чтобы там можно было переночевать втроем: мы с Лайлой ляжем на кровати, а он в гостиной.

Полицейские говорили о своем. Я мерила шагами комнату. Один из офицеров собрал в прихожей мою одежду, принес в комнату и положил на кушетку рядом со мной.

Тут в дверях показалась Лайла. Она пребывала в состоянии шока. Волосы у нее были всклокочены, но следов побоев на лице я не заметила. За ней семенила темноволосая женщина небольшого росточка в полицейской форме.

На Лайле был мой халат, подвязанный каким-то неподходящим поясом. Глаза ее казались бездонными — от потерянности. В тот миг я не смогла бы, при всем старании, до нее достучаться.

— Как мне тебя жалко, — вырвалось у меня. — Все пройдет. Ты с этим справишься. Я же справилась.

Мы стояли, глядя друг на друга, и обе плакали.

— Теперь-то мы настоящие клоны, — сказала я.

Женщина-детектив перебила:

— Лайла говорит, здесь есть еще один жилец.

— Господи, конечно, — Пэт, — сказала я.

До сих пор я о нем и не вспоминала.

— Вам известно, где он сейчас находится?

— В библиотеке.

— Кто может за ним сходить?

— Я хочу поехать с Лайлой.

— Тогда оставьте ему записку, что ли, чтобы ничего не трогал. И пусть найдет, где переночевать, пока здесь не починят высаженную раму.

— Вначале я подумала, это Пэт меня разыгрывает, — сказала Лайла. — Выхожу из ванной — дверь моей комнаты приоткрыта, будто кто-то за ней прячется. Я толкнула ее внутрь, а он наружу, и опять туда и обратно, пока мне это не надоело, тогда я и говорю: «Ну хватит, Пэт» — и вошла. Он бросил меня на кровать.

— Нам известно точное время, — сказала детектив. — Она посмотрела на часы. — Было восемь пятьдесят шесть вечера.

— Как раз когда мне стало плохо, — сказала я.

— Что-что? — переспросила она в недоумении.

В такой ситуации мне не находилось места. Одно дело, если бы я была жертвой. А так — подруга жертвы. Детектив повела Лайлу в машину, а я торопливо прошла в комнату Пэта.

Там я сделала одну гадость. Поскольку в комнате был полный кавардак, я придавила записку, оставленную на его подушке, гинекологическим зеркалом. Чтобы он на сто процентов ее заметил. «Пэт, Лайлу изнасиловали. Физическое состояние приемлемое. Позвони Марку. Переночуй в другом месте. Прости, что сообщаю таким способом».

Я оставила в комнате свет и осмотрелась. Беспокоиться о Пэте не стоило, да на это и не было сил. С ним все будет нормально, он оправится. Сейчас главное Лайла.

В больницу мы ехали молча. Я сидела на заднем сиденье рядом с Лайлой; мы держались за руки.

— Какой ужас, — вдруг произнесла она. — Я вся грязная — хочу только в душ, и больше ничего.

Я стиснула ее ладонь:

— Понимаю.

Ожидание в приемном покое показалось мне бесконечно долгим. Там было полно народу, и Лайлу заставили ждать в общей очереди: поскольку она, в моем понимании, не сопротивлялась, у нее не было открытых ран, она была в состоянии сидеть и говорить. Я не раз ходила в регистратуру и спрашивала: в чем дело, почему так долго? Присев рядом с Лайлой, я помогла ей заполнить бланк страховки. В моем случае этого не было. Меня сразу повезли на каталке в смотровой кабинет.

Наконец ее вызвали. Мы прошли по коридору и нашли смотровую. Осмотр был неспешным, длительным да к тому же несколько раз прерывался, так как врача вызывали в другие кабинеты. Я держала ее за руку, как меня держала Мэри-Элис. По лицу у меня катились слезы. Под конец Лайла сказала: «Хочу, чтобы ты ушла». Она попросила позвать женщину-детектива. Я привела ее и, дрожа, вышла в комнату ожидания.

В моих ночных кошмарах Лайле никогда не случалось быть изнасилованной. Она и Мэри-Элис не подвергались опасности. Лайла была моим клоном, подругой, сестрой. Она знала все подробности моей истории — и все же любила меня. Принадлежа к остальному миру — чистой его половине, — она теперь оказалась в моем положении. Пока я сидела и ждала, у меня крепло убеждение, что изнасилование Лайлы можно было предотвратить. Если бы я приехала домой быстрее, если бы доверилась предчувствию, если бы, наконец, в свое время не навязалась ей в подруги. Очень скоро мне пришла в голову мысль, не раз потом произнесенная вслух: это должна была быть я. Мне стало страшно за Мэри-Элис.

В ознобе я обхватила себя руками за плечи и принялась раскачиваться на стуле. Меня затошнило. Весь мой мир переворачивался; все, что я имела, что знала, теряло смысл. Спасения нет, поняла я; это останется навечно. В моей жизни и в жизни тех, кто рядом со мной. Изнасилование.

Ко мне вышла женщина-детектив.

— Элис, — сказала она, — Лайла в сопровождении детектива Клэппера едет в полицейское управление. Она попросила меня поехать к вам на квартиру и привезти ей что-нибудь из одежды.

Я не знала, как вести себя. Уже тогда мне стало ясно, что и Лайла не знает, как держаться в моем присутствии. Есть ее подруга Элис и есть другая Элис — одержавшая победу жертва изнасилования. Ей нужна была одна без другой, а это невозможно.

Меня подвезли до дому, и я отперла дверь. Пэт еще не приходил. Свет, который я оставила включенным, кто-то выключил. Я шагнула через порог. Помнится, Три с Дианой принесли мне совсем не то, что нужно: джинсы с цветными латками, а белье вообще забыли. Пусть хоть у Лайлы будет по-другому. Из стенного шкафа я достала большую матерчатую сумку-цилиндр и выдвинула ящики комода. Сложила в сумку белье, пару фланелевых халатов, шлепанцы, носки, спортивные брюки и рубашки свободного покроя. Еще захватила какую-то книгу, а с кровати взяла плюшевого медвежонка и подушку.

Мне и самой требовалось забрать вещи. Понятно, ни Лайле, ни мне больше не улыбалось ночевать в этом доме. Я прошла в дальнюю часть квартиры, где находилась моя комната. Дверь была заперта. Я спросила у детектива, можно ли войти.

Помолившись неизвестно кому, повернула ручку. В комнате было холодно из-за открытого окна, в которое пролез преступник. Я щелкнула выключателем около двери.

С моей постели было сорвано покрывало. Я подошла ближе. В центре краснело небольшое пятно свежей крови. Рядом были пятнышки поменьше, как слезы.

Она вышла из душа, завернулась в полотенце и направилась в свою комнату, подурачилась с дверью, думая, что это Пэт. Затем насильник швырнул ее на кровать, животом вниз. Она успела заметить время по настенным часам. В темноте она видела его лишь несколько секунд. Он завязал ей глаза поясом от моего халата, а затем перевернул на спину и заставил держать руки перед грудью в молитвенной позе, связывая ей запястья эластичным шнуром для багажника и кошачьим поводком, которые отрыл у нас в стенном шкафу. Это значит, что он обыскал квартиру, пока Лайла была в ванной, и убедился, что дома никого нет. Он заставил ее встать и перейти в мою комнату, где приказал лечь на мою кровать.

Именно там он ее и насиловал. По ходу дела спросил, где я. Откуда-то он знал мое имя. Каким-то образом пронюхал, что Пэта долго не будет. В какой-то момент спросил про мои чаевые, лежавшие на трюмо, и забрал их себе. Она не сопротивлялась. Делала все, что он говорил.

Он велел ей надеть мои халат и оставил ее с завязанными глазами.

Лайла стала кричать, но у соседей сверху гремел магнитофон. Ее не услышали, а если и услышали, то не пришли на помощь. Ей пришлось выйти из квартиры, подняться по лестнице и изо всех сил колотить в дверь, пока из квартиры не вышли ребята с банками пива в руках. Они улыбались, думая, что пришел еще кто-то из друзей. Она попросила развязать ее, что они сделали, и позвонить в полицию.

Все это Лайла рассказала мне в последующие недели. А сейчас я старалась не видеть крови на собственной постели, перерытых вещей, выброшенной на пол из стенного шкафа одежды, фотографий и моих стихов, оставленных на столе. Я схватила фланелевый халат, такой же, как у Лайлы, и подняла с полу кое-что из одежды. Хотела захватить свою старую пишущую машинку «Ройял», но всем, кроме меня, это показалось бы нелепым и эгоистичным. Я задержала на ней взгляд и еще раз посмотрела на кровать.

Стоило мне повернуться к выходу, как сквозняком резко захлопнуло дверь. Все надежды на то, что я буду жить нормальной жизнью, улетучились.

Женщина-детектив остановила машину возле Управления по охране общественного порядка. Мы поднялись на лифте и вышли в знакомый вестибюль третьего этажа, где за пуленепробиваемым стеклом находилась диспетчерская. Диспетчер нажал кнопку, дверь открылась, и мы вошли.

— Туда, — указал кто-то из полицейских.

Мы прошли дальше.

Фотограф наводил камеру. Лайла стояла спиной к стене, держа у груди номер. Номер, как и у меня в свое время, был написан жирным маркером на обороте конверта полицейского департамента.

— Элис! — обратился ко мне фотограф.

Я поставила сумку с нашей одеждой на пустой стол.

— Не узнаешь? — спросил он. — Я в восемьдесят первом снимал улики по твоему делу.

— Привет, — сказала я.

Лайла все стояла у стены. Подошли еще двое полицейских.

— Ух ты! — сказал один из них. — Какая встреча! После суда нечасто увидишь потерпевшего. Вы довольны своим процессом?

Я бы охотно поболтала с этими парнями. Они это заслужили. Как правило, им была видна лишь та сторона насильственных преступлений, примером которой стала всеми забытая Лайла, прислонившаяся к стене, — жертва, живая или полуживая.

— Довольна, — сказала я, понимая, что надо ее выручать, и пораженная своей неожиданной известностью. — Вы, ребята, были на высоте, просто молодцы. Но я пришла сюда к Лайле.

Им это показалось странным, но разве хоть что-то в этой истории не было странным?

Они начали готовить Лайлу к съемке, беседуя при этом со мной.

— У нее практически нет следов. У тебя, помню, был жуткий вид. Мэдисон здорово тебя отделал.

— А запястья? — сказала я. — Он же связал ее. А я не была связана.

— Но у того был нож, верно? — спросил какой-то полицейский, которому хотелось припомнить подробности моего дела.

Фотограф подошел к Лайле.

— Ну-ка, — сказал он, — держи запястья прямо перед собой. Да, вот так.

Лайла делала, что приказано. Повернулась боком. Подняла вверх запястья. Тем временем меня окружили полицейские, жали мне руку, улыбались, задавали вопросы.

Затем пришло время сделать телефонные звонки. Нас с Лайлой посадили за столом в углу. Я сидела прямо на столе, а Лайла передо мной на стуле. Под ее диктовку я набрала номер.

Был поздний час, но ее отец еще не спал.

— Мистер Райнхарт, — сказала я, — это Элис, мы с Лайлой вместе снимаем квартиру. Даю вам теперь Лайлу.

— Папа, — начала она.

Заплакала. Сообщила ему о случившемся и протянула трубку мне.

— У нее все пройдет, мистер Райнхарт, — сказала я, пытаясь успокоить его. — Со мной это тоже случилось, и я пришла в норму.

Мистер Райнхарт знал о моем случае от Лайлы, которая поделилась с домашними.

— Вы мне никто, — сказал он. — Я убью этого гада.

Мне следовало быть готовой к такой злобе по отношению к насильнику, но я почувствовала, что агрессия направлена и против меня. Я дала ему номер телефона Марка. Сказала, что мы будем ночевать там и что он сможет позвонить по этому номеру и сообщить, когда прибывает его рейс. У Марка есть машина, сказала я, и мы встретим его в аэропорту.

Лайла ушла с полицейскими писать заявление о возбуждении дела. Время было позднее, а я все сидела на металлической столешнице и думала о своих родителях. Мама только что вернулась на работу после двухлетнего перерыва, связанного с усилением приступов. Теперь я это все разрушу. Логика начала покидать меня, уходить как в песок. Бремя тяжелейшей вины за совершенное преступление возложить было не на кого, кроме как на убежавшего насильника, которого Лайла даже не могла толком описать, и я почему-то взяла этот груз на себя.

Я набрала номер.

Ответила мама. Любой ночной звонок она воспринимала однозначно: как известие о моей смерти.

— Мам, — сказала я, — это Элис.

Параллельную трубку взял отец.

— Привет, папа, — сказала я. — Во-первых: у меня все в порядке.

— О боже, — сказала мама, предчувствуя недоброе.

— Иначе чем прямо об этом не скажешь: Лайлу изнасиловали.

— Не может быть…

Они засыпали меня вопросами. Я только успевала отвечать:

— Да у меня все нормально… На моей кровати… Нам еще не сказали… В комнате для допросов… Без оружия… Перестаньте, противно слушать.

Последняя реплика была ответом на их неоднократные причитания: «Слава богу, не тебя».

Я позвонила Марку.

— Мы его видели, — сказал он.

— Что?

— Пэт позвонил, я примчался, и мы поехали его искать.

— Это безумие!

— А что было делать? — сказал Марк. — Мы оба хотели прикончить ублюдка. Пэт ничего не соображает, он просто обезумел.

— Сейчас-то пришел в себя?

— Какое там! Я оставил его у приятеля. Он хотел ночевать с нами.

Я выслушала рассказ Марка. Оба они изрядно выпили, а потом стали ездить в темноте по близлежащим улицам. Марк держал в машине лом. Пэт озирал лужайки и дома, Марк то притормаживал, то прибавлял газу. Наконец они услышали крик, а потом увидели мужчину, выбегающего на улицу между домами. У тротуара он заметил автомобиль Марка, развернулся и пошел по улице, замедлив шаг до обычного. Марк и Пэт в машине за ним. Могу лишь представить себе, что они говорили и замышляли.

— Пэт сдрейфил.

— А вдруг это был не он? — сказала я. — Вам такое не приходило в голову?

— Говорят, преступники иногда болтаются поблизости от места преступления, — возразил Марк. — Да еще эти крики и его поведение.

— Так ведь вы преследовали его, — сказала я. — Марк, самим нельзя ничего делать — таков порядок. Самосуд — это не метод.

— Представляешь, он развернулся и бросился на машину.

— Как это?

— Бросился на нас с криком и ревом — я чуть в штаны не наложил.

— Ты его хорошо рассмотрел?

— Да, — сказал он, — думаю, да. Это наверняка был он. Стоял под фонарем и орал на нас как оглашенный.

К тому времени, когда меня и Лайлу отвезли в квартиру Марка, находившуюся по другую сторону кампуса, я была слишком подавлена, чтобы вести разговоры. Мне не хотелось, чтобы Лайла узнала о действиях Марка и Пэта. Их мотивы были понятны, но выводили меня из терпения. Насилие лишь порождает насилие. Неужели непонятно, что главные тяготы выпадают на долю женщин? Только им дано успокоить и, что почти невозможно, заставить принять случившееся.

У Марка в спальне мы с Лайлой облачились во фланелевые халаты. Когда она переодевалась, я отвернулась и пообещала держать дверь.

— Марка не впускай.

— Ни за что, — ответила я.

Она легла в постель.

— Сейчас вернусь. Я лягу с краю, чтобы тебе было спокойнее.

— А окна?

— У Марка на них шпингалеты. Он ведь, как ты помнишь, вырос в городе.

— А ты тогда попросила Крейга починить заднее окно? — спросила Лайла, не поворачиваясь ко мне лицом.

Этот вопрос и сопутствующее обвинение резанули меня как ножом. Крейг был нашим квартирным хозяином. За две недели до нападения я поднималась к нему в квартиру и просила починить задвижку на моем окне.

— Попросила, — сказала я. — Но без толку.

Я выскользнула из комнаты и посовещалась с Марком. Вход в единственную в квартире ванную был через спальню. Мне хотелось предусмотреть все мелочи, даже такую: если Марку среди ночи приспичит, пусть воспользуется кухонной раковиной.

Вернувшись в спальню, я нырнула в постель.

— Растереть тебе спину? — предложила я Лайле.

Она все так же лежала спиной ко мне, свернувшись в комок.

— Попробуй.

Я попробовала.

— Стоп, — сказала она. — Я хочу спать. Хочу, чтобы я проснулась и все закончилось.

— Можно, я тебя обниму? — спросила я.

— Нет, — сказала она. — Понимаю, ты хочешь мне помочь, но это невозможно. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались. Ни ты, ни другие.

— Я не буду спать, пока ты не уснешь.

— Как хочешь, Элис, — сказала она.

На следующее утро в дверь постучал Марк, который приготовил чай. Звонил мистер Райнхарт и сообщил свой номер рейса. Я пообещала Лайле как можно скорее забрать из квартиры ее имущество. Она составила список всего, что мы с ее отцом должны были упаковать к обратному рейсу. Мне, между прочим, тоже требовалось где-то оставить на хранение свои вещи. Одна из подруг Лайлы вызвалась взять ее пожитки. Переезд и упаковка — это было мне понятно. Этим я могла сослужить ей службу.

Я стояла у того же выхода, где, помню, меня встречал и ловил глазами детектив Джон Мэрфи. Однажды я уже видела отца Лайлы, когда ездила летом к ним в гости. Это был высокий грузный человек. При его приближении я заметила у него слезы. Глаза были красные, опухшие. Он подошел ко мне, поставил сумку, и я обняла этого плачущего великана.

Несмотря ни на что, рядом с ним я чувствовала себя посторонней. Мне-то все было нипочем — по крайней мере, так считали другие. Пережила насилие, прошла через судебный процесс, попала в газеты. Остальные мало что смыслили в таких делах. Пэт, Райнхарты — жизнь не подготовила их к жестоким ударам.

Мистер Райнхарт так и не проникся ко мне добрыми чувствами. Позднее он заявил нам с мамой, что они решат свои проблемы без нас. Он сказал моей матери, что его дочь совершенно не такая, как я, и они обойдутся без моих советов и ее рекомендаций. Лайлу, сказал он, нужно оставить в покое.

Но поначалу он плакал, а я его обнимала. Ему не дано было понять так, как понимала я, что испытала его дочь и какова степень его отцовского бессилия. А в тот момент, когда еще не возникло ни обвинений, ни отчуждения, он был в шоке. Моя ошибка состояла в том, что я сама не сознавала, насколько сломлена. Я вела себя в меру своего разумения: строила из себя специалиста.

Когда мы приехали к Марку, Лайла, завидев отца, встала. Они обнялись, и я закрыла дверь в комнату. Отошла как можно дальше, чтобы оставить их наедине. В чуланчике, который представляла собой кухня в чердачной квартире Марка, я выкурила сигарету из его пачки. Одновременно прикидывала, как лучше упаковать вещи и развезти их по адресам знакомых. В голове крутились тысячи разных мыслей. Когда в раковину упала вилка, я вздрогнула от неожиданности.

В тот вечер мистер Райнхарт повел нас в ресторан «Красный лобстер»: Марка, меня, Пэта и Лайлу. Там как раз проводилась акция «Ешь креветки до отвала» и он все время предлагал нам брать еще. Пэт уминал за обе щеки; Марк не отставал, хотя предпочитал сычуаньскую лапшу и снежный горошек. Ни Марк, ни Пэт не были настоящими мачо; разговор не клеился. Мистер Райнхарт смотрел перед собой опухшими, красными глазами. Не помню, что я говорила. Мне было не по себе. Я видела, как моей подруге хочется уйти. Мне не хотелось отдавать Лайлу ее родителям. Вспомнилось, как утром после изнасилования Мэри-Элис заплетала мне косу с приплетом. Я почувствовала с самого начала, еще в аэропорту, что другие люди, в первую очередь ее родители, найдут причины, чтобы не дать мне ей помочь. Меня хотели отстранить. Я была носительницей болезни, причем заразной. Сама это знала, но продолжала цепляться за Лайлу. Цеплялась судорожно, грозя удушить ее своим присутствием.

Мы отвезли их в аэропорт. Прощания не помню. Я уже была занята мыслями о переезде и о сохранении того, что мне осталось.

В течение суток я вывезла из квартиры все наши пожитки, мои и Лайлы. Управилась без посторонней помощи. Марк был на лекциях. Я позвонила Роберту Дейли, студенту, у которого был грузовичок, и договорилась, что он вывезет вещи, если я уложу их в коробки. Я отдала ему свою мебель, сказав: бери все, что захочешь. Пэт тянул с переездом.

Никто, кажется, не понимал моей спешки. Занимаясь упаковкой, я задела бедром кухонный стол. Маленькая, ручной работы кружечка в виде кролика, которую подарила мне мама после процесса, упала со стола и разбилась. Я посмотрела на нее и заплакала, но остановила себя. На это нет времени. Не позволю себе привязываться к вещам. Это слишком опасно.

С утра пораньше я освободила комнату и теперь повернула дверную ручку, чтобы до приезда Роберта в последний раз оглядеть свое жилище. Дело было сделано. Однако на полу возле трюмо я нашла фотографию, где мы со Стивом Шерманом были сняты летом на крыльце этого дома. На фото у нас был счастливый вид. Выглядела я вполне прилично. Потом в шкафу я еще нашла валентинку, полученную от него же в начале года. И фотография, и валентинка теперь никуда не годились — предметы с места преступления.

Я пыталась быть такой, как все. Попробовала еще на третьем курсе. Но продолжения, как нетрудно заметить, не последовало. Я, казалось, появилась на свет для того, чтобы изнасилование шло за мной по пятам; так я и начала жить.

Забрав фото и валентинку, я в последний раз прикрыла дверь своей спальни. С двумя карточками в руках медленно прошла на кухню. В другой комнате раздался стук подошв. Он отозвался эхом от пустых стен.

Я отпрянула.

— Привет, — послышался чей-то голос.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Один человек сказал, что он хочет так жить, чтобы враги боялись его…»...
«Были брат и сестра – Вася и Катя, у них была кошка. Весной кошка пропала. Дети искали ее везде, но ...
«Шли по лесу два товарища, и выскочил на них медведь. Один бросился бежать, влез на дерево и спрятал...
«Вот уж снег последний в поле тает,Тёплый пар восходит от земли,И кувшинчик синий расцветает,И зовут...
«Какая ночь! Мороз трескучий,На небе ни единой тучи;Как шитый полог, синий сводПестреет частыми звез...
«Как мой садик свеж и зелен!Распустилась в нём сирень,от черёмухи душистойи от лип кудрявых тень…»...