На перепутье Богданов Александр

Приступ отчаяния, внезапно накрывший меня с головой, прошел так же быстро, как и возник. После плотного обеда меня сморило. Я с облегчением добрался до своей постели, завернулся в одеяло и уснул.

***

Когда я вновь открыл глаза, было уже темно. Трещал огонь в печи, на кухне, за перегородкой, слышались приглушенные голоса. Мне хотелось удержать это состояние полудремы, подвешенности между сном и явью. Темнота и тишина окутывают теплым коконом – совсем как в детстве. Мысли исчезают, тело становится легким и словно парит; и нет никаких тревог. Только покой. Как же мало в жизни таких минут!

Я закрываю глаза и стараюсь задремать – но мысли о встрече в лесу гонят сон прочь. Что именно заставило меня вспомнить то, от чего мой мозг решил избавиться? Где я провел эти два с лишним месяца? Я не помню даже момент своего возвращения, знаю о нем только со слов Августа и Кирилла, да из обрывочных видений, которые порой посещают меня во сне. Холодная вода, темное течение, пытающееся увлечь под лед, прочь от жизни; река, залитая лунным светом и чей-то до боли родной взгляд, манящий за собой. Я пытаюсь вспомнить лицо, но не могу.

Август рассказал мне, что произошло в ту ночь, но я никогда не верил в подобного рода истории. Может, мои сны – всего лишь искаженное эхо его слов. Откуда я знаю, что это именно мои собственные переживания, а не то, что мне навязали?

Я окончательно проснулся. Сажусь в кровати, долго смотрю в синий прямоугольник окна. Смутно виднеются заснеженные ветки; закат давно догорел, сумерки тихо отступают, небо из синего становится черным. Заворачиваюсь в одеяло – в доме жарко натоплено, но холод внутри не проходит.

– Отдохнул? – Август появляется в дверях, я улавливаю в его голосе улыбку, – Услышал, что ты проснулся. Не помешаю?

Он садится рядом.

– Кирилл заходил, но я не стал тебя будить.

Я киваю. Мы оба молча смотрим в окно.

Иногда мне кажется, что такие моменты, когда слова не нужны, важнее долгих разговоров по душам. Слышно, как на кухне Денис тихо шелестит страницами – он настолько погрузился в очередной выдуманный мир, что не заметил долгого отсутствия Августа. Его можно считать идеальным соседом – он неприхотлив, тактичен, самодостаточен и всегда спокоен. Наверное, с нами двоими может ужиться только такой человек.

Он вернулся в деревню за месяц до нового года. Сказал, что перевелся на заочное отделение. Сразу нашел работу – старик Аким помог, устроил учителем и библиотекарем. Идея, чтобы он жил с нами, оказалась удачной. В первое время нам был нужен кто-то третий, кто взял бы на себя роль своеобразного проводника, чтобы мы с Августом наладили отношения и научились говорить друг с другом. Звучит, наверное, странно. Но даже сейчас, несколько месяцев спустя, мы порой чувствуем взаимную неловкость. Сложно сразу принять правду, которая обрушилась на тебя внезапно, да еще спустя столько лет. Умом я, конечно, понимаю, что поступок Августа, Айзека и мамы был обусловлен необходимостью сохранить хотя бы одну семью, но сердце до сих пор не может принять этого.

Я крайне мало знаю об Августе, о его прошлом. Только в самых общих чертах. Да и он сам не спешит делиться историями из своей жизни, а я его не расспрашиваю. Как-то это неудобно. Но я помню, что он часто куда-то уезжал, иногда исчезая на несколько месяцев – никто не знал в точности, где он в это время был и чем занимался. Среди местных жителей всегда ходили разные слухи о его деятельности за пределами деревни – мол, он выполняет какие-то поручения. Какого именно рода – неизвестно. Но я подозревал, что он занимался тем же, чем в свое время славились наши предки – выслеживал и находил людей. Я подозреваю, нет, убежден, что Айзек использовал его способности – точно так же, как собирался поступить со мной. Но Август – не Охотник, он всего лишь Следопыт, и мне остается лишь надеяться, что ему не пришлось выполнять ту грязную работу, которая обычно перепадала таким, как я. Хотя, судя по хронической бессоннице, в его прошлом было немало моментов, которые не дают ему спокойно спать по ночам.

Со слов своего начальника, Олега Яковлевича, сослуживца Августа, я составил примерную картину их общего прошлого – они побывали в переделках, из которых большинство их друзей так и не выбралось. Приняли участие в двух локальных конфликтах. Эти журналистские эвфемизмы собьют с толку кого угодно. Их еще называют миротворческими операциями, что звучит совсем уж кощунственно. Им было по девятнадцать, когда они впервые попали в зону боевых действий – совсем еще мальчишки. На немногочисленных черно-белых любительских фотографиях той поры запечатлены присяга – крайне торжественные юные лица, готовые хоть сейчас встать на защиту своей родины; мальчишки, непринужденно и гордо позирующие с оружием в руках; и несколько снимков уже военной поры – настороженные позы, усталость в глазах, размытые лица, поднятые вверх дула автоматов. Я не знаю, как им удалось пройти через этот ад; но одной войной их генералы не ограничились, и спустя год они оказались на другом конце страны, на самой границе, и вновь вынуждены были рисковать жизнями.

Я понимаю, почему Август не любит вспоминать это время, никогда не говорит о годах службы и старается не встречаться с теми, с кем ему пришлось пройти через эти испытания. Ему слишком тяжело. На его месте я бы тоже постарался забыть обо всем. Он общается только с одним своим другом – Олегом. Узы, которые их связывают, гораздо крепче родственных. Август потерял родного брата, но приобрел другого – брата по оружию.

Я не знаю, что меня привело на работу именно в то место, которым руководил друг Августа. Случайность? Предопределенность? Интуиция? Что было бы, зайди я в другое здание или другой офис? Но я подчинился порыву – и в итоге оказался там. Сразу попал на собеседование к начальнику – он лично принимал участие в подборе кадров. Сложно сказать, что именно побудило его взять меня на работу, без опыта, рекомендаций, образования. Позже он как-то обмолвился, что я напомнил ему друга – и решил рискнуть. Потом Август сам вышел на него и попросил приглядеть за мной.

Иногда обстоятельства складываются таким фантастическим образом, что невозможно не поверить в судьбу.

Но я продолжаю упорствовать и отрицать факты подобных мистических совпадений. Никогда не любил, когда речь заходила о влиянии неких тайных сил на наши решения. Я не суеверен, не религиозен и предпочитаю думать, что смерть – это действительно конец, а не начало чего-то другого – цикла перерождений или загробной жизни. Это жирная точка, за которой больше ничего нет. Мне приятнее осознавать, что моя жизнь – в моих собственных руках. И что я сам несу ответственность за свои слова и поступки.

Поэтому так трудно принять историю о своем появлении на свет, которую рассказал Август. И о том, как он вернул меня обратно. Все это никак не вяжется с моей картиной мира, в котором все имеет рациональное объяснение.

Может, именно этот внутренний конфликт не дает мне вспомнить то, что происходило в те два месяца, которые выпали. Что-то в сознании блокирует эти воспоминания – и это ощущение порой настолько мучительно, что вгоняет в отчаяние.

Август вдруг поворачивается в мою сторону:

– Чем ты собираешься заняться?

– Сейчас?

– Нет, я имею в виду – в жизни.

– С чего вдруг ты спросил? – я удивлен.

– Просто тебе сегодня двадцать пять. Пора устраивать свою судьбу.

– Не знаю, честно. Мне нужно разобраться в себе, а потом уже строить планы.

– Может, будет проще начать что-то делать? А там все само наладится?

– Я еще не нашел своего места в жизни. Здесь мне нечем заняться. Могу вернуться в город, но не сейчас.

– Мне жаль это слышать, я надеялся, что ты останешься здесь. Каждому родителю хочется видеть своего ребенка устроенным и благополучным. Ты ведь это понимаешь? Не думай, что я тороплю тебя с решением. Просто я боюсь, что эта вынужденная пауза затянется слишком надолго, и ты упустишь что-то важное.

Я снова промолчал.

Я бы хотел уметь отвечать на такие слова – но, увы, обделен такой способностью.

– Ладно, пойдем, поужинаем, уверен, ты успел проголодаться, – Август хлопает меня по плечу и поднимается.

Я наконец чувствую, что согрелся. Холодный ком внутри растаял.

***

– Ты что, собираешься пойти в таком виде? – Август скептически осматривает меня. Я хмуро киваю.

Местная школа отмечает очередную круглую дату. В этот раз она даже значительнее, чем обычно – семьдесят пять лет прошло с того славного дня, как в деревне появилось образовательное учреждение. Естественно, приглашены все местные – они или выпускники этой школы, или работали в ее стенах. Я не люблю подобные мероприятия, и всячески их избегаю, но в этот раз Август, Денис, Кирилл и, конечно же, Лиана, совместными усилиями уговорили сходить на праздник хотя бы ненадолго. Сестренка даже поставила ультиматум – или я прихожу и любуюсь на нее в роли ведущей вечера, или она не разговаривает со мной как минимум месяц.

Я оглядываю Августа – он принарядился. Даже не подозревал, что у него есть костюм, и что он будет выглядеть в нем так представительно. Крайне непривычно. Денис ушел рано утром, он один из организаторов. Тоже в костюме и при галстуке.

Нет, я, конечно, перебрал весь свой скудный гардероб. Нашел одну более-менее приличную рубашку. Надел чистые джинсы. Но все равно чувствовал себя неуверенно, поэтому сверху накинул черную толстовку. Настроение от этого не улучшилось. Я уже ощущал косые взгляды, которые будут бросать на меня гости.

– Ладно, не тушуйся, отлично выглядишь. Вот если бы еще стер с лица это выражение, стало бы намного лучше, – Август в подтверждение своих слов широко улыбается, это получается у него легко и естественно. Я следую его примеру, но, кажется, моя улыбка больше смахивает на оскал.

– Ты что, хочешь меня укусить? Расслабься, Алек, все не так страшно. Надо и тебе время от времени выходить в свет и общаться с людьми.

Я ругаюсь про себя, но покорно следую за Августом.

В сугробы перед школой воткнуты разноцветные флаги, уже изрядно выцветшие от частого использования, над входом – растяжка со словами «Добро пожаловать!», гроздья сдувшихся на морозе шаров дополняют картину. Мне уже тошно. Внутри царит суматоха, присущая всем подобным торжествам – организаторы и участники суетятся, внося какие-то важные изменения, уточняя детали, судорожно ищут кого-то, у кого ключ от зала, запасные ножницы и текст для ведущих. Кто-то без конца поправляет занавески, заставляет мальчишек переносить с места на места столы и стулья, а кто-то с нервной улыбкой встречает прибывающих гостей. Дети выглядят совершенно задерганными, но при этом отчаянно стараются вести себя прилично. Мне становится их жалко – сам не раз проходил через подобное.

Август включил режим светского льва – я даже не подозревал, что таковой у него имеется. Вот у меня нет таких способностей, и я сразу нахожу тихий угол. Делаю звук в наушниках погромче, сажусь прямо на пол, вытянув ноги, закрываю глаза и стараюсь забыться. На всякий случай опускаю голову и прикрываю лицо капюшоном – не хочу, чтобы меня узнали и приставали с расспросами.

Школа маленькая, тут не спрячешься. Эту мудрость не раз доносили учителя, которым порой приходилось выковыривать меня из самых темных мест, в которых я пытался скрыться от очередной повинности в виде хора, маршировки или торжественной линейки. Так и сегодня я недолго оставался незамеченным – и наткнулась на меня Алла Георгиевна. У нас с ней всегда были натянутые отношения. После смерти мамы она смягчилась, думаю, из-за жалости, но позже отыгралась на мне по полной. Кирилл к тому времени уже окончил школу, а Марк был слишком маленьким, так что под удар попал именно я. Она умела демонстрировать свою неприязнь и презрение, сохраняя на своем лице вежливую улыбку, и со стороны казалось, что вы ведете приятную беседу. Говорила тихим, вкрадчивым голосом и как никто умела выводить меня из себя. Не знаю, почему я всегда придавал ее словам такое значение, может, потому что они действительно задевали за живое. Она отлично видела твои болевые точки и умело наносила по ним удар.

– Алек, дорогой, как же ты повзрослел, не узнать! – всплеснула она руками, словно только что заметила меня, до этого успев ощутимо пнуть меня по ноге, – Как ты живешь? Знаешь, ты ведь всегда был одним из моих любимых учеников.

Я вынул наушники и вежливо попытался изобразить подобие улыбки, не желая портить вечер еще до его начала.

– Мне всегда радостно видеть вчерашних школьников успешными и счастливыми. Ты, наверное, знаешь, что Петя женат, у него уже двое детей, а Рома окончил университет и теперь работает здесь, в школе. Остальные твои одноклассники тоже неплохо устроились в жизни. А что у тебя?

Я пожал плечами. Как будто она сама не знает.

– Слышала, ты вернулся из города. И кем ты там работал?

Еще один укол по самолюбию.

– У тебя были такие прекрасные способности, я, да что греха таить, все остальные учителя тоже, ожидали, что ты сделаешь блестящую карьеру и станешь достойным продолжателем дела отца.

Я стиснул зубы.

– Он ведь столько сил и времени в тебя вложил… – это надо же умудриться одним лишь многозначительным молчанием сказать, что я не оправдал его надежд, – Но ты всегда был таким упрямым и гордым. Я ведь говорила, что это не доведет тебя до добра.

По правде, она не раз пророчила, что я пойду по кривой дорожке, и моя жизнь бесславно оборвется где-нибудь в канаве еще до того, как мне исполнится тридцать.

– Я слышала, что ты вел в городе довольно неупорядоченный образ жизни.

А это что-то новенькое, я настораживаюсь.

– Твой отец всегда тревожился за тебя. И ты в конце концов довел его – но он терпел столько лет… Я его понимаю. Так несправедливо, что он вынужден теперь нести наказание за то, что, в сущности, исполнил свой родительский долг.

Такого я даже от нее не ожидал. Я не выдерживаю:

– Знаете, вы правы. Я просрал свои способности, свою жизнь и вообще все, что только можно. А теперь просто отвалите от меня. Не стоит вам задерживаться рядом со мной, ведь я испорченный, асоциальный и веду, как вы там сказали? Неупорядоченный образ жизни? Вдруг все это заразно, и вы тоже станете таким же изгоем. Мало ли что.

Алла Георгиевна в ужасе отшатывается, ее высокая прическа смешно дрожит на голове, пока она поспешно удаляется.

Я понимаю, что приходить сюда было ошибкой, встаю и решаю уйти домой. Прошло всего полчаса – недолго же я социализировался.

Иду в раздевалку, накидываю куртку и выхожу на улицу через заднюю дверь – не хочу, чтобы кто-нибудь меня заметил и заговорил. С облегчением вдыхаю свежий воздух. Начинает постепенно темнеть – мое любимое время дня. Обхожу здание школы, улавливаю слабый запах сигаретного дыма. Группа подростков стоит за мастерской и украдкой курит. При моем появлении они быстро прячут сигареты за спину, среди них и Марк.

– Привет! – говорю я им, потом поворачиваюсь к брату, – Скажи им.

Он обводит мальчишек хмурым взглядом:

– Он все равно чует, нет смысла прятать.

– Дай-ка мне затянуться, – вдруг решаюсь я. Не знаю, с чего вдруг потянуло попробовать эту дрянь, но ведь все когда-то происходит впервые.

Марк протягивает сигарету. Я осторожно кручу ее в пальцах – никогда не понимал, что люди находят в мелко нарезанной сухой тлеющей траве, завернутой в бумагу. Замечаю, что подростки буквально затаили дыхание и не сводят с меня глаз. Среди них и те, кто едва не загнал меня прошлым летом. Мальчишки как мальчишки, мы были такими же. Марк выделяется среди них. Не знаю, чем именно. Но я впервые вижу его в естественной среде и могу точно сказать, что здесь он другой. Или настоящий. Смотря с какой стороны подойти.

Я затягиваюсь сигаретой и тут же начинаю давиться кашлем. Мотаю головой, из глаз текут слезы, и тут я начинаю хохотать, представив картину глазами стороннего зрителя – подходит взрослый парень, который решает продемонстрировать свою крутость школьникам, и в итоге только позорится перед ними.

– О, черт, кто-то идет, – Марк настораживается, – если что, нас тут не было, – мальчишки проворно исчезают за углом.

– Ты что, куришь? – это оказался не учитель, а Август.

– В данный момент да, а так – нет, – я снова захожусь в отчаянном приступе кашля и хохота.

– Дай-ка сюда, с тебя, похоже, хватит, – Август забирает у меня сигарету, затягивается сам, – Я курил когда-то. Давно, еще в армии. Там без этого не выжить. Это помогало наладить отношения с сослуживцами, и время скоротать, и нервы успокоить, да и повод был прекрасный, чтобы лишний раз выйти из казармы или попросить передышку. Но я никогда не любил это дело, бросил на следующий же день после окончания службы. Позже, конечно, тоже приходилось несколько раз подымить за компанию – нет ничего лучше выкуренной вместе сигареты, чтобы вызвать доверие или разговорить человека. Но все это так, без удовольствия, чисто по необходимости. Это Марк с ребятами тебя угостили?

– Нет, не они. Я сам решил попробовать.

– Вот ты, как старший брат, должен был отнять у него всю пачку, а не прикрывать его. Сам же понимаешь, что таким вещам нельзя потворствовать. Я с ним потом еще поговорю на эту тему. Кстати, чего ты так выбежал? Что тебе Алла наговорила?

– Заставила признать, что я просрал все свои блестящие перспективы и оказался в итоге на дне социальной лестницы в отличие от своих менее одаренных одноклассников, – я горько усмехнулся, – И что я сам виноват в том, что Айзек в меня стрелял.

– Да уж, она всегда была той еще змеей. Ты, наверное, не знаешь… Это давняя история. Она была какое-то время влюблена в брата – приехала из райцентра молодая учительница лет на десять младше него. Ему, конечно, льстило ее внимание. Ваша мама уже болела, и, кажется, Алла серьезно метила на ее место. Представь, что она могла бы стать вашей мачехой.

Меня буквально передернуло от такой вероятности.

– К счастью, Айзек оказался куда благоразумнее, чем я предполагал, и выбрал Лидию.

– Теперь я понимаю, почему она так резко изменила отношение ко мне.

– Ну да, несчастная любовь, сердцу-то не прикажешь. Несправедливо, конечно, что пришлось страдать тебе, и насколько я понял, она решила продолжить над тобой издеваться.

– Не бери в голову, переживу, – когда причины поступков окружающих находят логичное объяснение, мне становится легче, – А ты-то откуда обо всем этом знаешь?

– Так она всех в оборот взяла, лишь бы подобраться к Айзеку, даже ко мне захаживала некоторое время, видимо, надеялась, что замолвлю за нее словечко. Правда, потом она узнала, что мы с ним давно не разговариваем, и исчезла. К счастью для меня.

– Вы что тут делаете? На территории школы нельзя курить! – мы оба вздрагиваем, я успеваю заметить, что Август инстинктивно прячет сигарету за спину.

– Видели бы вы сейчас свои лица, сущие школьники, – старик Аким широко улыбается, потом снова сурово сводит брови, – Лучше потуши, а то здесь инспектор, он хоть и сам выпускник, но такой буквоед, что не устоит перед соблазном выписать штраф.

Август спешно вдавливает окурок в снег, протягивает старику руку:

– Рад тебя видеть!

– И я рад вам обоим, – рукопожатие у Акима крепкое, он стискивает мою ладонь суховатыми пальцами, – Алек, я всю зиму ждал, что ты ко мне заглянешь. Мое предложение еще в силе, если ты, конечно, не передумал.

– О чем речь? – Август переводит взгляд с Акима на меня и обратно, ему явно интересно.

– Он обещал перебить мне татуировку и, по желанию, изменить ее, – объясняю я.

– Так почему ты так долго тянешь? Сам же давно этого хотел.

– Ну, я даже не знаю… – смущенно протягиваю я, – Просто как-то неудобно вваливаться без приглашения и повода. Да и в деревне я бываю не так часто.

– Сын говорит, что встречает тебя в тайге, ты и зимой бегаешь?

Я киваю.

– Не холодно?

– Нет, главное, не останавливаться, на бегу всегда жарко, даже в самые сильные морозы.

– И на сколько километров бегаешь? – Аким сам раньше занимался легкой атлетикой, и его любопытство вполне оправдано.

– От десяти и больше.

– Никогда бы не подумал, что именно ты так увлечешься спортом. Мне порой кажется, что я многого в тебе не увидел, – Аким качает головой.

– О да, Алек полон сюрпризов, я сам порой ловлю себя на мысли, что почти его не знаю, – произносит Август, я не могу понять, в шутку он это сказал, или всерьез.

– Почему вы оба тут, на улице?

– Я вообще-то собирался уходить…

– С Аллой поцапался, да? – Аким улыбается, в его глазах зажигается озорной огонек, – Она была вне себя от возмущения, слышал бы ты ее гневную тираду в учительской. Это был ее звездный час, там как раз пили чай гости из района и столицы. А она вообще не стеснялась в выражениях, ты ее довел. Кстати, мы рады, что хоть кто-то дал ей отпор, уж очень она всех достала. Вся эта подготовка к бессмысленному празднеству стоила нам огромного количества сил, нервов и времени, которые мы могли бы потратить на куда более полезные вещи. Но, увы, раз начальство считает, что очередной показушный юбилей важнее развития школы – значит, так и будет. Честно говоря, устал я. Отработаю этот год и окончательно уйду на покой. Как раз и Денис поднатаскается, из него получится отличный педагог.

– С этим я полностью согласен, – подтверждаю я.

– Как вы там живете, на окраине? Не скучно? В деревне вас не встретить. Спросишь Дениса о вашем житье-бытье, а он что-то промычит невнятное, поди пойми, что именно он хотел сказать. Зато о Древнем Египте может говорить часами.

– Нет, скучно не бывает. Мы не очень-то общительны.

– Что правда, то правда. Яблоко от яблоньки, как говорится, недалеко падает. Может, знай я раньше, что Алек твой сын – я бы смотрел на него по-другому.

– Ты не знал? – удивляется Август.

– Точно – нет. Были сомнения. Да и Алек поразительно похож на своего дядю, может, это тоже сбило меня с толку.

– А что ты сейчас видишь? – я поддаюсь какому-то порыву и задаю вопрос, который мучает меня давно, с самого момента приезда в деревню.

Аким берет меня за плечи и поворачивает к свету, падающему из окна – уже смеркается.

Он внимательно всматривается в мое лицо, сантиметр за сантиметром изучает его, я стою совершенно неподвижно, хотя чувствую, как учащается биение сердца.

– Похудел. Но выглядишь лучше, чем когда только вернулся из города. Свежий воздух пошел тебе на пользу.

– И все? – я немного разочарован.

– Загляни ко мне в воскресенье, посидим, поговорим за чаем. Ты тоже приглашен, – он поворачивается к Августу, – Тогда и побеседуем спокойно. На линейку идете? Вот-вот начнется. Все должны найти свои выпуски. Алек, ты с одноклассниками-то хоть поздоровался?

– Еще нет, – я не испытываю желания встречаться с ними.

– И не смей убегать! Знаю я тебя, опять исчезнешь в самый ответственный момент, – Аким шутливо грозит пальцем.

– Я ж не выпускник, – я не теряю надежды отмазаться от участия в очередной бессмысленной церемонии.

– Это не оправдание. Десять лет проучился – и здрасьте, он не выпускник. Будь добр, появись там хотя бы на несколько минут, покажись, потом можешь уйти.

– Ладно, загляну ненадолго, – я даю себя уговорить.

***

В спортзале, единственном помещении, которое способно вместить в себя большинство присутствующих, непривычно светло. Август буквально отконвоировал меня, так как увидев плотную толпу, я попытался повернуть назад. В зале было невероятно душно, я рванул ворот рубашки, чтобы стало легче дышать, но это не помогло. Огляделся, заметил нескольких своих одноклассников и неохотно направился в их сторону. Они встретили меня настороженными взглядами, но все же поздоровались, я просто кивнул в ответ и протиснулся назад, к самой стене, опустился на корточки, надел наушники и сделал звук погромче. В мои планы не входило выслушивать бесконечные дежурные речи. В какой-то момент до меня вдруг дошло, что за эти десять лет мало что изменилось – ведь и тогда я вел себя точно так же. Вгляделся в погрузневшие фигуры одноклассников – мало кто остался таким же стройным, как в школе. Все нарядились, девчонки накрасились, сделали прически, было заметно, как они отчаянно стараются выглядеть успешными и счастливыми, а парни еще и солидными – ленивые жесты, низкие голоса, нарочито замедленная речь. Интересно, перед кем именно? Не перед школьниками же. Тем-то вообще все равно, кто ты и как выглядишь, у них свой мир со своей иерархией. И вряд ли перед учителями – ради них так не рисуются.

Может, они хотя бы на один вечер стремились соответствовать своим понятиям об идеальной жизни, и в этот самый момент действительно верили, что все у них прекрасно. Особенно после моего появления. Да уж, им есть с чем сравнивать. Я время от времени ловлю на себе косые взгляды. К счастью, никто из окружающих не старается завести со мной разговор, я уж постарался, чтобы этого не случилось. Охотник дремлет, ему никогда не нравилось находиться среди большого количества людей, но он настороже. Его способность отталкивать окружающих не раз выручала меня, это наш щит.

В нашем классе было тринадцать человек, выпустилось двенадцать. Для маленькой деревни такое количество учеников – редкость. Я не особо ладил с одноклассниками, держался особняком, но меня уважали и лишний раз старались не задевать. Конечно, конфликты случались, но я мог дать достойный отпор. За партой сидел один, и меня это полностью устраивало. Учился неплохо, но никто не назвал бы меня ботаном. Был период, когда старшеклассники увлеклись боями без правил между ребятами помладше. Заранее выбирали бойцов, делали ставки, а потом сводили их во время большой перемены где-нибудь за школой. Слух об этих организованных драках порой просачивался в учительскую, и тогда педагоги могли устроить самый настоящий налет. Пленных не брали, всех, кого сумели поймать, волокли к директору на разборки. Мне приходилось драться чаще остальных, подозреваю, это было из-за того, что я обеспечивал захватывающее зрелище. Публика всегда требовала крови и жестокости. Зато к моменту отъезда я научился держать Охотника в таких ситуациях под контролем. Это было крайне непросто, но, в конце концов, пригодилось мне в будущем.

Вполне естественно, что я чаще других оказывался в кабинете директора. Айзека не раз вызывали в школу, но он ни разу не отругал меня за участие в драках, наоборот, поощрял. Я видел, что он гордился моими победами как своими собственными. Иногда родители побитых учеников приходили с жалобами, но он всегда вставал на мою защиту. Говорил, что я с малых лет должен уметь демонстрировать, кто главный в стае. Я, наивный дурачок, верил ему и изо всех сил старался соответствовать его запросам. Уже через пару лет это стремление сошло на нет.

Я пытался вспомнить о школьных годах что-то хорошее, но в голову так ничего и не пришло. Мне было трудно находиться в коллективе. Я ненавидел само это слово. Но учителя убеждали, что нужно держаться вместе, что мы одна команда, что один за всех, и все за одного. Старались вовлечь каждого в какое-то общее дело, начиная от уборки картофеля, заканчивая хоровым пением. Если на первое я еще мог пойти – работа на свежем воздухе, видимый итог твоего труда, то второго я всегда избегал, как только мог. Командные виды спорта мне тоже не нравились. А от слова «мероприятие» до сих пор передергивает. Только вырвавшись из школы, я задышал свободно и обрел самого себя. Конечно, жизнь в городе далась тяжело и так и не сделала меня счастливым, но мне там было не в пример проще.

Я не заходил в это здание почти десять лет. Не общался со своими одноклассниками столько же. Мы никогда не были близки, а сейчас вообще стали чужими людьми. Нас объединяло лишь то, что мы вынуждены были провести в одном помещении несколько лет. Никогда не понимал людей, которые отчаянно ностальгируют по школьным годам и регулярно ходят на встречи выпускников. Этот период жизни чуть ли не самый короткий, и его вряд ли можно назвать важным. Да, конечно, школа дала некоторые знания, большинство из которых мне так и не пригодилось, единственный ценный урок, что я вынес из нее – оставаться собой и не тратить время и силы на то, чтобы казаться кем-то другим, удобным для окружающих.

А теперь я против своей воли снова оказался в той же душной атмосфере. Правда, сейчас никто бы не стал меня останавливать, вздумай я уйти посреди чьей-то речи. Прошел почти час, а выступлениям не было конца. К счастью, нашему выпуску отвели место возле запасного выхода, и я мог тихо ускользнуть в любой момент.

Спустя пару минут я уже разминал затекшие ноги в пустынном коридоре и как раз собирался направиться в сторону раздевалки, когда из зала вывалился раскрасневшийся Август. Он ошарашенно взглянул на меня, а потом мы оба расхохотались. Кто-то высунулся из зала и громко зашикал на нас.

– Я уж думал, никогда не выберусь из этого ада. Под конец пришлось расталкивать наиболее непонятливых гостей, держа у уха телефон и делая вид, будто спешу по крайне важному делу. А ты как сбежал?

– Мне повезло больше, мы стояли у самой двери. Надеюсь, Лиана не заметит моего отсутствия, я и так все время держался в заднем ряду.

– Будь уверен, она видела твой побег. И объявит тебе бойкот аж на целый день, – Август улыбнулся, одеваясь.

– Я этого не переживу, – усмехнулся я в ответ.

– Ладно, идем домой. Хватит с нас светской жизни. Или ты хочешь остаться?

– Я с удовольствием пропустил бы это событие, если бы не ваша настойчивость.

– Пообщался с кем-нибудь?

Я покачал головой.

– Что, даже с одноклассниками не поговорил?

– Нет. У меня с ними ничего общего.

– А в школе ты с кем-нибудь дружил? Извини, что вдруг начал расспрашивать, я ведь пропустил этот этап твоей жизни. Знаю о нем только в общих чертах, и то с чужих слов.

– Нет.

Август умолк. Мы неторопливо шли по тихой безлюдной улице. Большая часть жителей деревни в эти минуты изнывала от духоты в спортзале.

– Я жалею, что столько пропустил. Понимаю, что никто не вернет всех этих лет, которые могли бы быть у нас с тобой, но я сам во всем виноват. Это я должен был вести тебя за руку в первый класс. Меня должны были вызывать к директору, а не Айзека. Я не видел твоих первых шагов, не знаю, какое слово ты произнес первым, не укачивал тебя перед сном на своих руках, не подкидывал высоко в небо, чтобы вызвать на твоем лице улыбку. Не покупал тебе игрушек, не рассказывал на ночь сказки. Меня не было рядом, когда ты болел, испытывал страх или сомнения. Я не защитил тебя, когда было нужно. А сейчас ты уже взрослый, сильный, независимый, и я понимаю, что по большому счету тебе не нужен отец. Ни я, ни Айзек. Ты уже сам во всем прекрасно разбираешься, умеешь принимать решения и не нуждаешься ни в поддержке, ни в одобрении. Ты самодостаточен. Хотя вот это было в тебе всегда, с самого детства, – Август говорит негромко, опустив голову, но я прекрасно слышу каждое его слово, – Если решишь, что тебе лучше вернуться в город или жить одному, я пойму. Может, приму не сразу, за эти месяцы я привык, что ты рядом. Но не смей жертвовать своей жизнью ради меня. Живи так, как хочется тебе. Я хочу лишь одного – чтобы ты был если не счастлив, то хотя бы максимально приблизился к этому состоянию.

– Мне нужен кто-то рядом. Ты уже мог в этом убедиться. Видел, каким я бываю, знаешь о моих проблемах. Если бы не ты, не твоя вера, я бы не вернулся. Ты уже сделал больше, чем сам можешь представить. И я благодарен за это, – я останавливаюсь и поворачиваюсь к Августу. Все эти слова я произношу совершенно искренне, они идут из самого сердца.

Лицо Августа озаряется улыбкой, в его глазах теплится радость.

Мы молча шагаем по пустынной улице – слова уже произнесены, остается только умиротворяющая тишина.

***

Дом Акима расположен почти в самом центре деревни. Просторный, с высокими потолками, большими окнами, сложен из массивных бревен – сейчас такие не найдешь, все старые деревья поблизости вырубили. Мы с Августом решили воспользоваться приглашением и заглянули к старику на чай. Он жил с семьей сына, но на выходные они уехали в райцентр – у школьников начались каникулы. Поэтому за столом мы только втроем. Аким расстарался, угощает нас чаем из местных трав, несколькими видами варенья, домашними пирогами, которые испекла невестка. Я не большой любитель сладкого, но не могу устоять перед ароматами лесных ягод, и с удовольствием снимаю пробу из каждой вазочки.

За окном ярко сияет весеннее солнце, с крыш начинает капать, чувствуется, что зима отступает.

– Как здоровье? – справляется Аким у меня, – Рана зажила?

– Да, все в порядке, спасибо. Иногда побаливает, но это случается все реже, – будь на месте старика другой человек, и задай он тот же вопрос, я б его просто послал.

– Что ты собираешься делать дальше? Есть какие-то планы на будущее?

Я ловлю на себе напряженный взгляд Августа – ему тоже интересно услышать ответ на этот вопрос.

– Пока не знаю. Я не определился. Думал, вы мне поможете. Направите, куда нужно. Или хотя бы намекнете, что делать дальше.

– Я, конечно, умею видеть задатки, которые заложены в детях, но чем взрослее ты становишься, тем сложнее становится их выявить. Тебе уже сколько? Двадцать шесть?

– Двадцать пять.

– Вот-вот, это возраст, когда за жизненным опытом сложно рассмотреть то, что было в тебе изначально. Так что, не обессудь, я могу подсказать тебе только примерное направление, на которое стоит обратить внимание, но выбор будешь делать ты сам. Обычно я стараюсь учитывать родословную, предрасположенность к тому или иному виду деятельности, которую ты унаследовал от родителей, бабушек-дедушек и прочих предков. Я всегда думал, что ты сын Айзека, но это, как оказалось, было ошибкой. Что ж, придется внести поправки.

– А разве не все равно? Ведь Айзек – мой брат, мы из одной семьи, – Август отпил чай и взял еще один кусок пирога.

– Ты бы согласился, скажи я тебе, что вы с ним одинаковы? Конечно, нет, и будешь совершенно прав. Вы – разные, у вас похожий набор способностей, но какие-то выражены сильнее, а другие, наоборот, отодвинуты на задний план. Айзек по натуре лидер, он амбициозный, жесткий, расчетливый, властный. Он готов рисковать, драться за место вожака, подавлять волю окружающих, не боится использовать их в своих целях и манипулировать ими. Вы не можете отрицать, что он действительно многое сделал для нашего рода.

Мы оба киваем, между тем Аким продолжает:

– А ты, Август, одиночка, ты Следопыт. Тебе нет нужды самоутверждаться, поскольку ты держишься вне той структуры, которую выстроил твой брат. У тебя собственный кодекс, и ты ему следуешь неукоснительно, даже если это во вред тебе самому. Насколько я могу понять из твоих поступков, в этом своде правил есть и пункт про долг перед своим родом – именно поэтому ты и выполнял задания своего брата на протяжении стольких лет. Не потому, что ты ему подчинялся, а в силу своих внутренних убеждений. Тебе нравится держаться в тени, но в какие-то моменты ты можешь брать на себя ответственность и недолго побыть в роли вожака. Но ты бесхитростен, борьба за власть, интриги и прочая политика тебе чужды, поэтому ты готов уступить свой временный пост любому достойному кандидату. Но все же ты умеешь использовать людей в своих интересах, признай это.

Август усмехается:

– Да, старик, ты действительно видишь людей насквозь. А что ты скажешь про сына? Какой он?

Аким снова пристально всматривается в мое лицо. Я выдерживаю его взгляд, но мне немного не по себе, кажется, что его глаза заглядывают в самые потаенные уголки моей души. Я боюсь, что старик может увидеть, я столько всего там похоронил – то, что мне хотелось забыть: и боль, и страх, и сомнения, и разочарования, и вину. Особенно вину. Все мы хотим выглядеть хорошими в чужих глазах, и часто это нам удается. Мы просто подыгрываем их представлениям о нас – это легко. Если человек думает, что он разбирается в людях, то польстить его самомнению нетрудно. Тут улыбка, там приятное слово плюс пара красивых жестов – и все, твой образ положительного героя уже создан. И поскольку человек – существо консервативное, ему будет сложно изменить свое мнение. Он будет до конца этому сопротивляться, продолжать верить и оправдывать тебя, пока ему не откроется правда.

– Мне всегда сложно было прочитать тебя. Ты из тех немногих людей, чей путь может повернуть куда угодно. В тебе заложено очень многое. Это может показаться прекрасным даром, но если взглянуть с другой стороны – ты вынужден всегда находиться на перепутье, стоять перед выбором, отказываться от одного в пользу другого, закрывать одну дверь, чтобы открылась другая. Это трудно – начинать каждый раз заново. Когда ты был ребенком, я видел, что ты рискуешь запутаться в себе, своих желаниях, и в итоге можешь ничего не достичь.

– Так и случилось, – я хмуро разглядываю дно своей чашки.

– Почему ты так думаешь? – с неподдельным интересом спрашивает Аким.

Очень не хочется озвучивать мысли, которые терзали меня после встречи с бывшими учителями и одноклассниками, но раз уж мы говорим начистоту, то я решаюсь:

– У меня ничего нет. Я так и не выучился ни на кого, не построил карьеру, не создал семью. Живу в чужом доме, и не знаю, что делать дальше. Даже не могу определиться с тем, оставаться мне здесь или вернуться в город. Я в тупике. И пока не вижу выхода.

– Я не собираюсь тебя утешать. Но скажу, что ты заблуждаешься насчет себя – твои достижения не обязательно должны иметь какое-то зримое или документальное подтверждение. Диплом, дом, дорогая машина, жена и куча детей – это все, конечно, прекрасно, и бесспорно, что это показатели успешности жизни. Но это дано не всем. Вот скажи мне, в чем ты видишь свое личное счастье?

Я задумался. Вопрос был непростой, и требовал серьезного подхода.

– Не знаю, – нерешительно протянул я, – так с ходу и не ответить. Может, в гармонии. В покое.

– Вот видишь! Алек, это твоя жизнь, и не пытайся следовать тому, что навязывается окружающими. Иначе, погнавшись за тем, что тебе не нужно, ты никогда не обретешь счастья, а зря потратишь время и силы на то, что в итоге не будет дарить тебе радость.

В словах старика была логика. Я молча кивнул в ответ.

– Мы немного отвлеклись, и с твоего позволения я продолжу. С другой стороны, у тебя есть уникальная возможность попробовать себя в разных ипостасях. Ты можешь ходить путями, которые недоступны другим. Можешь развиваться в том направлении, в каком тебе хочется в этот момент. Все ниточки в твоих руках, и все они могут привести к тому, что ты сам назвал бы успехом. Заметь, не тем успехом, который считается общепринятым, а твоим личным. Это гораздо важнее, чем, скажем, грамоты или почетные звания, деньги или материальные ценности. Ты ведь понял, что я пытаюсь тебе сказать? Ты независим и самодостаточен, это делает тебя одновременно и сильным, и уязвимым. Ты можешь жить, как твой отец, без оглядки на окружающих, это дает тебе возможность смело шагать вперед, следовать своим путем. Но в то же время это делает тебя одиноким. Согласись, Август, я ведь правду говорю?

– Да, это так. Но я бы не хотел, чтобы сына постигла та же участь, что и меня.

– У него сейчас есть ты. Вы оба больше не сами по себе. Ты единственный, кто может его понять и направить, а вовсе не я.

– Так что же мне делать? – честно говоря, я запутался еще больше.

– Единственное, что я могу тебе посоветовать – держись за отца. Со временем все прояснится. Я вижу, что ты испытываешь страх, сомнения и неуверенность. Все это в порядке вещей. Просто иди вперед и не сопротивляйся своей судьбе. Поверь, рано или поздно ты услышишь тот самый зов, который и поможет тебе определиться. А пока наслаждайся передышкой, восстанавливай силы, поверь, такие периоды затишья в жизни не менее важны, чем годы бурной деятельности.

Разговор плавно перешел на другие темы, Август и Аким обсуждали деревенские дела, а я продолжал обдумывать услышанное. Вроде бы я не узнал ничего конкретного, но мне стало легче. Значит, воспользоваться затишьем? Ладно, это я с удовольствием. Хотя вынужденное безделье угнетало. Я привык, что мой день с утра до вечера заполнен делами, что мне нужно все время бежать, прыгать с одного общественного транспорта на другой, искать, расспрашивать, и даже когда я просто сидел и ждал очередного адресата, то мысленно продолжал нестись вперед. Постоянное движение стало частью меня. Только выстрел Айзека смог меня остановить. Говорят, что надо во всем находить хорошее. Что ж, пожалуй, временная передышка пошла мне на пользу.

Спустя полчаса мы направляемся к выходу, я так и не решил ничего насчет своей татуировки. С одной стороны, мне хочется ее изменить, чтобы она перестала напоминать о прошлом, с другой – как раз-таки в подобных напоминаниях мы порой нуждаемся.

В дверях Аким пожимает мне руку:

– Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через то, что сломало бы многих, но ты выдержал и стал сильнее. Береги себя, мальчик! Август, задержись на секунду.

Я выхожу из дома, вдыхаю теплый влажный весенний воздух, щурюсь от яркого солнца, прячу руки в карманах куртки. Капли срываются с кончиков сосулек и летят вниз, поблескивая на солнце. Сугробы как-то вмиг осели, потемнели, снег волглый и далеко не такой белый, как зимой.

Хлопает дверь, выходит Август, он выглядит встревоженным.

– Что он тебе сказал? – мы идем по улице, направляясь к дому на окраине, чтобы навестить остальную семью.

– Продиктовал инструкцию по использованию таких, как ты, – он усмехается, – Нет, просто попросил, чтобы я, несмотря ни на что, был рядом с тобой.

– Нас ждут трудные времена? – шучу, но что-то подсказывает – я недалек от истины.

Август молчит, но потом все же решается:

– Он просил меня присмотреть за тобой, чтобы ты снова не оказался там, где находился в потерянные месяцы. Предупредил, что второй раз выбраться оттуда будет невозможно.

– Что-то еще?

– Ты прав, будет трудно. И он пока не видит, чем все эти испытания для тебя закончатся.

– То есть, он боится, что исход будет не самым благоприятным? – я иду, опустив голову, раскидывая носками ботинок мокрый снег.

– Он не так выразился. Твоя история еще не дописана.

– Другими словами, ясно, что ничего не ясно, – я вздохнул.

Мне бы хотелось больше определенности. Я устал метаться по жизни. Если бы мне указали конкретное направление, я бы с радостью побежал в ту сторону. Отпала бы необходимость задумываться над каждым своим решением.

– А чего ты ждал? Пошагового руководства, что делать? Аким – не пророк, он просто очень хорошо изучил людей и умеет видеть, к чему могут привести те или иные поступки, – возразил Август.

– Ты прав, конечно. Просто иногда хочется думать, что все за тебя давно решено, и твоя жизнь записана в какой-нибудь глобальной книге судеб. Это как-то… успокаивает, что ли. Потому что в этом случае неправильных ответов не существует, все твои поступки предопределены, и тебе нужно лишь следовать заданному алгоритму.

– Даже если и так, разве ты не попытался бы выйти за поля и начать свою собственную историю?

– Попытался бы. Хотя бы из желания насолить тому, кто все это написал. Пусть не думает, что он управляет моей жизнью, – я ухмыляюсь.