Счастливчик Сандерс Злотников Роман
Одиннадцать месяцев прошло, как Майк исчез, будто его унесло в космос с поверхности планеты, не оставив никаких следов. Одиннадцать месяцев, и четыре, как Марта…
Писк коммуникатора прервал тяжелые мысли. Макнамара взглянул на часы. Для ежедневного доклада Томаса Лундквиста – секретаря, с которым он работал вот уже двадцать пять лет, было еще рановато.
Он встал из-за стола, отошел к окну и негромко сказал:
– Да.
Настроенный на распознавание голоса и речи компьютер разблокировал замок. В темном стекле Макнамара увидел Томаса, вошедшего в кабнет и остановившегося у дверей. В руках тот держал свою неизменную старомодную папку с документами. Макнамара перевел взгляд на свое отражение. Лицо с тяжелым подбородком, короткий нос, глубоко посаженные глаза, ершик седых волос. Все как всегда, только нет прежней уверенности во взгляде. Словно кто-то вынул из него важную деталь, без которой он – один из миллионов обывателей, а не глава могущественной корпорации, построивший ее собственными руками.
– В чем дело, Том?
– Сэр… – далее если бы Лундквист не запнулся, Макнамара по его тону понял бы, что что-то случилось, – со мной связался профессор Шейдеман из госпиталя Святого Патрика. Сегодня к ним поступил пациент. Профессор утверждает, что это ваш сын.
Лундквист замолчал, уставившись в широкую спину Макнамары. Спина была недвижима, как базальтовый монолит.
«Ну, скажи хоть что-то! Прояви хоть каплю эмоций, чертов ты истукан!» – подумал Лундквист. Иногда невозмутимость шефа доводила его до бешенства. Выдержанность хороша на переговорах, при заключении сделок, но неужели нельзя позволить себе проявить хоть каплю эмоций наедине с ним, Томасом Лундквистом, который знает шефа, как никто другой? Лишь однажды, пятнадцать лет назад, Лундквист был свидетелем, как Макнамара вышел из себя. Тогда эсминец новой серии, только что сошедший со стапеля одной из верфей концерна, в результате диверсии взорвался на ходовых испытаниях. С тех пор вспышек эмоций секретарю наблюдать не доводилось.
Макнамара почувствовал, как хрустнула в зубах сигара и рот наполнился крошками табака. Пепел упал на безупречный костюм. Он не спеша вынул сигару изо рта, снял с губ крошки и, не поворачиваясь, спросил:
– На чем основана его уверенность?
– Они провели анализ ДНК.
Макнамара кивнул. Госпиталь Святого Патрика был единственным медицинским учреждением, где хранились карты ДНК на всю их семью. Снова повисло молчание. Лундквист с ненавистью смотрел на шефа. Он знал Майкла Макнамару даже не с рождения, а, можно сказать, с момента зачатия – вестью о том, что у него будет наследник, Джефф Макнамара первым поделился с ним.
– Пусть подготовят мой глидер, – наконец сказал Макнамара.
– Я уже распорядился, сэр.
– Я поднимусь через пять минут.
Лундквист кивнул и повернулся, собираясь уходить.
– Минуту, Том. Как там дела с «Юниверс голд»?
– Э-э… – секретарь тряхнул головой, покусал губы, – на прежнем уровне, но есть тенденция к повышению котировок, сэр.
– Пусть чуть прибавят. Мне нужна эта компания, но я не собираюсь платить за нее слишком много.
– Слушаюсь, сэр.
Макнамара дождался, пока Лундквист выйдет из кабинета, стряхнул с пиджака пепел и бросил в пепельницу разжеванную сигару. Сняв с окна затемнение, он снова уставился на солнце, и снова на глазах закипели слезы. Схватив со стола пепельницу, он что было сил шваркнул ее в стекло и, подняв руку, оттопырил средний палец в сторону заходящего светила.
– Вот тебе, а не Майкл!!!
Госпиталь Святого Патрика считался одним из эталонов медицинского учреждения во всем Содружестве. Строили его долго и трудно, со скандалами, сменой подрядчиков и разоблачениями нечистых на руку строителей в прессе. Основным заказчиком строительства считались вооруженные силы, но в тот момент правительство опять обуял приступ экономии, так что сроки сдачи госпиталя в эксплуатацию раз за разом корректировались и, по выражению одного из адмиралов флота, стремились к бесконечности.
По просьбе начальника Объединенного комитета штабов Макнамара вложил средства в строительство, обеспечил госпиталь новейшим оборудованием и лучшими медицинскими специалистами, оговорив возможность лечения и обследования персонала штаб-квартиры своего концерна (это позволило изрядно сэкономить на страховке). Его пожелания воспринимались в госпитале как приказы, но он еще ни разу не позволил себе каким-то образом открыто продемонстрировать свою власть.
Глидер приземлился на крыше, оборудованной для приема санитарных машин. Главный администратор ждал Макнамару возле лифтов с медицинским халатом наготове.
Проводив высокого гостя до этажа, на котором располагались палаты реанимации, администратор сослался на занятость и исчез, передав Макнамару и Лундквиста профессору Шейдеману. Высокий, сутуловатый профессор кивнул в знак приветствия и не торопясь пошел по коридору, заставляя гостей приноравливаться к своему шагу. Дежурный врач и медсестры следовали за посетителями и были похожи на королевскую свиту.
– Пациент поступил к нам из больницы Святой Марианны в Пуэрто-Амариньо. Поскольку личный идентификационный код показал, что он является одним из постоянных, зарегистрированных пользователей нашего госпиталя, они сразу же связались с нами. Больница Святой Марианны – учреждение достаточно бедное. Он поступил к нам в стадии сильного истощения и обезвоживания организма, что довольно странно, поскольку его нашли на плато Нуэстра-де-Монтебланко, а там сейчас сезон дождей, – негромко говорил Шейдеман, не слишком заботясь, слышат его собеседники или нет, захотят – услышат. – Замедление реакций на внешние раздражители, поверхностные повреждения кожных покровов и, похоже, частичная потеря памяти. К сожалению, он не желает общаться ни с кем, но…
– Насколько вы уверены, что это Майкл Макнамара? – не выдержал Лундквист.
Шейдеман остановился, обернулся и укоризненно посмотрел на него, явно давая понять, что не привык, когда ему не дают закончить свою мысль.
– Анализ ДНК дает уверенность в идентификации пациента на девяносто семь целых и шестьдесят сотых процента, – лекторским тоном произнес он.
– Где он сейчас? – снова спросил Лундквист, видя, что Макнамара не желает вступать в разговор.
– В реанимационном боксе. Мы как раз туда направляемся. – По тону профессора можно было понять, что если бы не несвоевременные вопросы, они бы уже давно прибыли на место. – Прошу, господа, мы почти пришли.
Майкл, опутанный нейлостаповыми нитями, как муха, попавшая в паутину, висел в боксе за толстым стеклом. Профессор и его свита остались снаружи, Макнамара подошел к стеклу вплотную, глядя на истощенное тело. По стеклу бежали данные о состоянии организма, понятные лишь посвященному, но Макнамара не видел их – он смотрел на сына и чувствовал, как лед, сковывавший его изнутри все одиннадцать месяцев, плавится, превращаясь в тепло, подступает к глазам, туманит их, заставляет учащенно биться сердце.
– Джефф, ты уверен, что это он? – спросил Лундквист.
Он обращался к Макнамаре на «ты» только наедине и в исключительно редких случаях.
– Уверен, – ответил Макнамара и порадовался, что голос звучит как обычно.
– Почему?
– Эх, Том… вот когда у тебя будут собственные дети…
Они помолчали, будто заново переживая прошедшие одиннадцать месяцев: судорожные поиски, нашествие журналистов, уход Марты.
– Я хочу знать, кто его нашел, – сказал Макнамара.
– Я узнал. Какой-то турист-экстремал, в одиночку пересекавший плато.
– Я хочу, – Макнамара подчеркнул слово «хочу», – чтобы этот человек никогда и ни в чем не нуждался. Ни он, ни его семья.
– Я позабочусь, – ответил Лундквист. – Полиция захочет поговорить с Майком.
– А вот об этом я позабочусь сам. – Макнамара оторвался от стекла и посмотрел на секретаря. – Все будет зависеть от желания Майка. Возвращайся в офис, меня сегодня не будет.
– Слушаюсь, сэр, – кивнул Лундквист.
В сопровождении дежурного врача Макнамара поднялся на крышу.
– В монастырь Великомученицы Катарины, – скомандовал он, усевшись в глидер. – Фрэнк, говорят, вы принимали участие в гонках? – Достав из кармана сигару, Макнамара откусил кончик и выплюнул его в окно.
– Было дело, сэр, – кивнул пилот, аккуратно поднимая машину, – по молодости, по глупости. Адреналина не хватало, как и всем молодым.
– А ну-ка покажите класс, старина, – попросил Макнамара, с удовольствием раскуривая сигару.
Женский монастырь Великомученицы Катарины располагался на окраине столицы, в огромном парке, больше напоминавшем лес. Лишь несколько гектаров вокруг монастыря были обихожены: разбиты цветники, проложены дорожки, посыпанные песком. Посещение монастыря на транспортных средствах не возбранялось, но и не приветствовалось; впрочем, это касалось только лиц, пожелавших принять послушничество и вступить в монастырь. Считалось, что, достигнув обители по едва заметным тропинкам и преодолев немалые трудности в виде буреломов и оврагов, будущие монахини всерьез задумаются, стоит ли посвящать себя служению Господу, – случайных людей в монастыре не любили.
Глидер приземлился на опушке леса, там, где деревья уступали место подстриженным газонам и цветникам. Монастырь серой громадой возвышался впереди, темнея в наступающих сумерках.
Подойдя к воротам, Макнамара несколько раз стукнул бронзовым молотком, подвешенным рядом с маленьким окошком. Через несколько минут окно отворилось, и на него взглянула монахиня с аскетичным лицом и поджатыми губами:
– Слушаю вас?
– Я Джеффри Макнамара. Здесь находится моя жена, и я хотел бы ее повидать.
– К сожалению, время посещений закончилось и сестры пребывают на вечерней молитве. Приходите завтра. – Монахиня сделала движение, чтобы закрыть окно.
– Минуту! Дело не терпит отлагательств. У меня чрезвычайно важные известия.
– Я поговорю с настоятельницей, – сухо сказала монахиня.
Через пятнадцать минут, когда Макнамара, уставший бродить вдоль каменной стены, собрался постучать вновь, ворота заскрипели и отворились.
– Сестра Агнесса ждет вас в своей келье. Я провожу. – Монахиня впустила его во двор, тщательно заперла ворота и пошла впереди.
Двор монастыря был пуст, из приоткрытых дверей церкви доносилось пение.
По витой лестнице они прошли на второй этаж, где находились кельи монахинь. Свет здесь был приглушенный, рассеянный, шаги гулко отдавались в пустом коридоре.
Возле распахнутой двери кельи Макнамара остановился и требовательно посмотрел на монахиню. Она холодно кивнула и удалилась.
Обстановка в келье была простая: кровать, застеленная темным шерстяным одеялом, небольшой шкафчик и умывальник. Марта стояла на коленях перед простым распятием, укрепленным под узким окном. Услышав шаги, она поднялась с коленей и обернулась.
Он не видел ее два месяца и поразился произошедшей перемене: лицо стало бледным, почти серым, и во всей фигуре сквозила покорность судьбе. Но больше всего его поразили глаза – всегда ясные и чистые, сейчас они поблекли и казались старым жемчугом, слишком долго пролежавшим в шкатулке и оттого ставшим почти бесцветным. Она сложила руки под грудью и слабо улыбнулась.
– Майк… – Голос изменил ему, и он, досадливо поморщившись, кашлянул. – Майк нашелся. Я за тобой.
Она опустила глаза, и он заторопился, понимая, что если не найдет нужных слов – все будет впустую:
– Мы будем вместе, и все будет по-прежнему. Он в госпитале, сильно истощен, но Шейдеман сказал, что ничего страшного…
Она покачала головой, словно удивляясь его словам:
– Я знала, что с Майком все будет в порядке, – я молилась. Будет по-прежнему… Ты так ничего и не понял, Джефф. Именно потому, что я не могла жить по-прежнему, я и ушла в монастырь. Исчезновение Майка было последней каплей…
– Но он вернулся!
– Ты не понимаешь. Он вернулся потому, что я просила об этом Господа. Он внял моим молитвам. Как же я могу ответить неблагодарностью?
Макнамара почувствовал, что лед, растаявший было в груди, вновь смерзается в острые иглы, комком перекрывает дыхание.
– Я никогда ни о чем не просил, – глухо сказал он, – но сейчас…
– Это бесполезно, – ответила Марта, – я всегда буду рада видеть Майка, но тебя прошу не приходить. – Она говорила спокойно, может быть, даже равнодушно, и было видно, что она все для себя решила. – Я приняла обет. Решение тяжело досталось мне, Джеффри, но Господь являет чудо только тем, кто готов принести Ему самые великие жертвы. Я принесла свою.
Он постоял, пытаясь в сумерках увидеть выражение ее глаз, но она опустила их, и Макнамара понял, что она ожидает его ухода.
Резко повернувшись, он вышел из кельи…
Лундквист встал из-за стола при его появлении. Косо взглянув на него, Макнамара прошел в кабинет. Зачем он вернулся? А куда было идти? В пустой дом, чтобы слушать собственные шаги, теряющиеся в лабиринте комнат? Майк в госпитале, а Марта…
Макнамара достал из бара бутылку виски, присел за стол и, налив полный бокал, сделал несколько крупных глотков. Ничего. У него есть сын, наследник. У него есть дело, а стало быть, жизнь продолжается. В то, что он где-то ошибся, в чем Марта пыталась его убедить, Макнамара не верил. Он не ошибался почти никогда, иначе просто не смог бы выстроить собственную жизнь и жизнь своих близких по своим принципам.
Голова слегка затуманилась, он долил виски в бокал, закурил и нажал кнопку на коммуникаторе.
– Томас, зайди.
Лундквист вошел в кабинет и застыл у порога, освещенный светом из приемной.
– Акции «Юниверсум голд», как вы и просили… – начал он.
– Черт с ними, – отмахнулся Макнамара, – садись. Выпьешь? – Не ожидая ответа, он наклонился и достал еще один бокал.
Лундквист присел в кресло для посетителей перед столом, принял бокал и отпил глоток.
– Ты был у Марты?
– Да. – Макнамара уперся взглядом в столешницу. – Она не вернется.
– Я знаю, – кивнул Лундквист.
– Что? Каким образом?..
– После исчезновения Майка ей незачем стало жить с тобой. Она ничем не могла помочь в его поисках и схватилась за последнюю возможность – вымолить его жизнь у Бога. Она сделала это…
– Ерунда! Я не знаю, где он был и как оказался на плато, но мы это выясним, и тогда…
– А это уже не важно. Майк для нее был потерян с рождения. Ты выбрал для него дорогу, ты вел его по жизни, а она осталась одна.
– Что ты несешь? – рявкнул Макнамара. – Я дал ей все!
– Да? И что же именно? Торопливую любовь, когда у тебя было время и ты не слишком уставал на работе? Заботу, в которой нуждается любая женщина? Ты дал ей одиночество, Джефф. И не ори на меня! Хочешь выслушать мое мнение – слушай, а потом, если захочешь, я уволюсь к чертовой матери. Я, слава богу, работал с тобой почти тридцать лет, и хоть напоследок позволь высказать все, что думаю. Ты превратился в монумент самому себе, у тебя полностью исчезли человеческие чувства. Что? Ты скажешь, это не так? Ты руководишь огромным концерном, ты заботишься о служащих, у тебя нет права на личную жизнь, но у Марты это право есть! И у Майка тоже. А твои заботы – это заботы техника о нормальном функционировании механизмов, где главное – не допустить сбоя программы. Все выстроено, все взвешено, все рассчитано. Люди – не механизмы, Джефф. У тебя больше нет семьи. Впрочем, ты потерял ее давно, и даже Майка ты рассматриваешь как своего преемника, а не как сына. Ну скажи, что я не прав.
– Теперь поздно что-то менять, – пробормотал Макнамара, – возможно, ты прав, но ты делаешь больно, Том.
– Зато, надеюсь, я разложил все по полочкам. – Лундквист допил виски, положил на стол папку и поднялся из кресла. – Материалы по «Юниверсум» здесь. Извини, я пойду. Устал чертовски.
– Надеюсь, ты не всерьез говорил об увольнении? – буркнул Макнамара.
– Куда ж я от тебя денусь, – хмыкнул Лундквист.
Дежурный врач встретил Макнамару возле лифта. На вопрос, как здоровье сына, зачастил, пересыпая речь медицинскими терминами, из которых можно было понять, что кризис миновал, но нежелание общаться внушает врачам некоторые опасения.
– Я могу с ним поговорить? – спросил Макнамара.
– Да, конечно. Профессор Шейдеман распорядился пускать вас в любое время.
Майка уже перевели в палату интенсивной терапии. Безучастно скользнув взглядом по лицу отца, он перевел его за окно, в котором были видны сверкающие солнечными бликами зеркальные стены Конгресса.
Макнамара присел возле кровати. От снежно-белых простыней и стерильного мертвого воздуха ему стало немного не по себе. Майк выглядел исхудавшим донельзя, но смотрелся намного лучше, чем вчера, когда Макнамара видел его висящим в паутине нейлостановых нитей.
– Здравствуй, Майк. Профессор разрешил повидать тебя. Надеюсь, ты не против? – Макнамара помолчал, ожидая, что скажет сын, но он безучастно смотрел в окно, будто даже не слышал его голоса. – Я уладил вопрос с полицией, и если ты не захочешь, тебя ни о чем спрашивать не станут. Может быть, потом ты мне что-то расскажешь, но настаивать я не буду. Мне было очень одиноко, Майк. – Макнамара вздохнул. – Но теперь мы наверстаем упущенное. Поправляйся скорее – у меня много дел, а Томас не успевает во всем помогать. Я очень надеюсь на тебя. Тебе уже пора учиться управлять моими… нашими делами…
– А где мама? – неожиданно спросил Майк, продолжая смотреть в окно.
– Она… не придет, – через силу проговорил Макнамара. – Когда ты пропал, она держалась сколько могла, но в конце концов сдалась. Она в монастыре, Майк, она решила принять постриг. Я был у нее. Она считает, что вымолила тебя у Господа и теперь, чтобы не разочаровать Его, должна остаться в монастыре. Она приглашает тебя приходить, когда захочешь. – Макнамара покусал губу. – Майк, мы остались вдвоем. Если и ты… – Он не закончил и обреченно махнул рукой.
Майк повернул к нему голову, нащупал лежавшую на одеяле ладонь и слабо пожал ее:
– Я с тобой, отец.
– Вот и отлично. А сейчас мне пора. Завтра я приду еще. – Макнамара пожал слабую руку сына и поднялся. – И вот что: не осуждай мать – она сделала выбор в пользу Господа.
– Я не осуждаю, – прошептал Майк, когда отец вышел из палаты, – но она выбрала не того Бога.
Глава 4
Начало перелета получилось отвратным, и что остальная его часть будет более приятна, ждать не приходилось. Получив билет на лайнер «Пурпурной линии», Сандерс поначалу недоумевал – раз уж Бюро не задействовало для переброски агентов собственные каналы, то каким образом оно решилось разориться на билеты единственной компании, конкурирующей с «САК» (хотя многие считали, что это «САК» пытается конкурировать с «Пурпурной линией»), было совершенно непонятно. Впрочем, по размышлении все стало на свои места – Сандерс вспомнил, кто был лично заинтересован в благополучном и скором решении проблемы, а именно – сенатор Линдер, и успокоился. Издержки демократии – прозрачность бюджета государственных служб на этот раз сыграла им на руку: пресса и электронные СМИ непременно узнают, сколько было потрачено на операцию по вызволению из цепких лап секты детишек «толстосумов, у которых и так денег куры не клюют», и в случае перерасхода средств поднимут несусветный вой. А теперь все в выигрыше: и Сандерс с мисс Клейн – летят на суперкомфортном современном лайнере; и Бюро – операция проведена с минимальными затратами; и сенатор – и в случае успеха, и в случае неудачи он сможет сказать: я сделал все что мог.
С легендой было все в порядке – не особенно утруждаясь, отдел планирования состряпал документы, удостоверяющие, что мистер Сандерс и мисс Клейн являются корреспондентами журнала «Келлинг уорлд ньюс» и следуют на планету Киото на ежегодный праздник Обретения Меча. По неофициальной версии, они были не только коллегами, но и любовниками – видимо, чтобы исключить осложнения в виде незапланированных контактов. Прочитав легенду, Сандерс усмехнулся. Ему-то было все равно, даже, пожалуй, забавно, но вот как будет выкручиваться мисс Клейн…
«Эухения Веласко» перевозила всего около ста пассажиров. На лайнерах «САК» разделение пассажиров было тупо осуществлено по принципу, исповедующемуся со времен злополучного «Титаника» и даже раньше. А конкретно – по палубам. Так что на сто пятьдесят пассажиров первого класса приходилось приблизительно столько же кубометров полезного пространства, сколько на пятьсот сорок пассажиров бизнес-класса. При том что последние отнюдь не бедствовали. Лайнеры же «Пурпурной линии» исповедовали свой, более элегантный вариант отделения «волков от козлищ». На их лайнерах также были разные классы, но эти классы отличались один от другого только размерами кают. Считалось, что люди, позволившие себе купить билет на лайнер «Пурпурной линии», принадлежат к одному классу. Так что два бассейна, постоянно ангажируемые в полет кабаре и варьете, рестораны и бесчисленные бары, а также широко рекламируемый «звездный сад» делали корабли «Пурпурной линии» немногим меньше, чем перевозившие почти семьсот пассажиров лайнеры «САК». Впрочем, судя по тому, что Сандерс слышал, и семьсот тех и сотня этих в сумме выкладывали за рейс приблизительно одинаковую сумму…
Посадочный зал был невелик и уютен. Сандерс прикинул, что сенатор разорился на билеты еще и потому, что вероятность того, что журналисты сумеют что-то разнюхать в случае с «Пурпурными линиями», практически равнялась нулю. Эта компания крайне негативно относилась к тем, кто пытался хоть что-то разузнать в отношении их клиентов.
Сандерс немного подождал, выпил чашку зеленого чая, схрумкал несколько воздушных рисовых печеньиц и двинулся в сторону регистрационной стойки. Протягивая девушке в цветах компании пурпурный билет с золотым обрезом на предпосадочном контроле, Сандерс продолжал вертеть головой в поисках напарницы. До отлета последнего челнока оставалось совсем немного времени, и он уже начинал лениво прикидывать, что придется лететь одному. Рядом чинно стояли туристы, похоже, с Магдебурга – уж слишком упитанные, холеные и свысока посматривающие на суету космопорта. Дети ниппонского консула, в сопровождении гувернера отбывающие на Киото на каникулы, вносили немного живости в очередь клиентов. Несколько молодых людей, явно поклонников запрещенных в Содружестве, но по традиции разрешенных во владениях ниппонского императора развлечений, с постными лицами дожидались посадки.
Мисс Клейн появилась, когда Сандерс уже получил обратно посадочный талон и в последний раз оглядел терминал. Абигайль была в обтягивающих брючках фирмы «Gucci» и полусапожках «Bliss» на каблуке, светлая куртка «Got» из кожи вилохвоста выгодно подчеркивала рельеф ее фигуры.
– Аби! – Сандерс помахал рукой. – Я здесь! Ну что же ты?
Молодые люди оживились, магдебуржцы едва удостоили ее косым взглядом, ну а маленьким ниппонцам было все равно.
– Не стоило ждать, Дик, – ответила мисс Клейн, протягивая девушке билет, – я не маленькая, не заблужусь.
– Но ты могла опоздать.
– Твоя опека становится чересчур навязчивой, – нахмурилась Абигайль, вызвав молчаливое одобрение молодых людей.
Сандерс мысленно усмехнулся. Похоже, внутри она просто кипела от гнева. Неужели мисс Клейн так задержалась, пытаясь переубедить отдел планирования изменить легенду? Он представил худого, длинного как жердь и флегматичного Яна Духовски, с навечно прилепившимися в углу рта крошками его любимой пиццы, и искаженное гневом личико мисс Клейн, наскакивающей на него, будто желтый голенастый цыпленок, и едва не расхохотался.
– Позволь… – Сандерс подхватил ее объемистый кофр и пошел вперед по направлению к челноку. У него самого была небольшая сумка с самым необходимым – все-таки опыт есть опыт, и от неподъемного количества багажа он отказался уже давно.
– Могли бы не афишировать нашу связь, – недовольным тоном сказала мисс Клейн, догоняя его.
– Я действую согласно легенде…
– Я тоже, хотя если бы я заранее знала… А, что теперь говорить. – Она раздраженно тряхнула головой. – Хочу, чтобы вы знали: я была против вашего участия в данной операции. Не настолько она сложная, чтобы привлекать двух агентов, к тому же ваши методы оставляют желать лучшего.
– Вы серьезно? – Сандерс с деланым удивлением вздернул брови. – Пока что они действовали безотказно. А можно поинтересоваться, на основании чего вы пришли к такому выводу?
– На основании ваших последних результатов, – фыркнула мисс Клейн, – к тому же ваши любимые ковбойские примочки весьма сомнительны и с точки зрения морали.
– Чем-то приходится жертвовать, – пожал плечами Сандерс. – В данном случае, если есть выбор между устоями общества и достижением результата, приходится выбирать результат. Разведка – грязное дело, мисс Клейн.
– Грязь при желании можно найти где угодно, – отрезала Абигайль. – Ваши методы устарели, агент Сандерс. Таким ковбоям-одиночкам не место в современных условиях. Агент должен в первую очередь уметь работать головой, а не кулаками. Кроме того, насколько я знаю, и ваша физическая форма оставляет желать лучшего.
– Тем не менее вы доверили мне нести ваш багаж. – Сандерс начал было всерьез злиться, но вдруг подумал, что есть в этих пререканиях что-то детское. Ну ладно мисс Клейн – ей по молодости можно простить, но он-то чего завелся?
– Я вас не просила. – Она вырвала у него кофр и пошла вперед, вызывающе покачивая бедрами. – Вы – пережиток фронтира, агент Сандерс. Такие хороши при освоении новых территорий, когда основная цель выжить. Кстати, вовремя уйти – тоже большое искусство, – бросила она через плечо.
– А вы жестоки, мисс Клейн.
– Милосердие к таким, как вы, может дорого обойтись и к тому же не входит в набор дисциплин Дабл-Пойнта, агент.
Стюард в раззолоченной форме проводил их к каютам. На лайнере было всего два класса – VIP и первый, но, естественно, щедрость сенатора Линдера не простиралась так далеко, чтобы оплатить каюты VIP для агентов Бюро. Впрочем, за свою бытность Сандерс летал на задания в основном пассажирскими рейсами не выше второго класса, а порой приходилось обходиться и грузовыми кораблями, так что в обиде он не был.
Каюта мисс Клейн располагалась как раз напротив, впрочем, как выходило из их разговора при посадке, преимуществ это не давало. Скорее наоборот.
Сандерс бросил вещи в кресло и первым делом отключил киберов-уборщиков, притаившихся по углам. Ему была знакома эта модификация – киберы норовили подхватить пепел с сигареты еще в полете и пытались чистить обувь, как только пассажир появлялся в поле зрения. Каюта состояла из холла и спальни, а также ванной.
Старт на круизных лайнерах такого класса проходил в обычном режиме и почти незаметно для пассажиров – будто корабль, как в старину, отваливал от причальной стенки и спокойно уходил в море. Различие заключалось лишь в том, что с берега не махали платочками.
Обед можно было заказать в каюту, но Сандерс решил освидетельствовать рестораны и уже к ужину выбрал тот, где подавали набор блюд среднестатистического пятизвездочного отеля, без всякой экзотики в виде, скажем, зовросских летучих мышей или маринованных пиявок с Аретании. Пытаясь придерживаться легенды, он предложил мисс Клейн питаться вместе, но та наотрез отказалась.
– Может ведь между нами пробежать черная кошка? – спросила она. – К примеру, мы поссорились на почве вашего занудства. Сойдет? – Она стояла в дверях своей каюты, куда Сандерс постучал, чтобы прояснить этот вопрос.
Пока Сандерс соображал, что ответить, она закрыла дверь перед его носом.
– Скорее мы можем поссориться на почве вашего необоснованного апломба, – с некоторой досадой пробормотал он и пошел в бар.
Не то чтобы мисс Клейн действительно сильно подействовала ему на нервы, просто надо же было чем-то заняться. Посидев в одиночестве у стойки, наладив отношения с барменом, который был готов обсуждать с клиентом любые проблемы, и выпив пару бокалов пива, Сандерс решил на сон грядущий освежить знания о сектах. Что-то тревожило его в странной неуязвимости «Божественного откровения».
Вернувшись в каюту и проверив ее на предмет подслушивающих и подсматривающих устройств, а заодно и других видов шпионского оборудования – лайнеры «Пурпурной линии», конечно, славились тем, что ревностно оберегали личную жизнь клиентов, но береженого Бог бережет, – он раскрыл файлы по обезвреженным сектам.
Некоторые попались на неучтенных финансовых поступлениях, другие были настолько одиозны, что не составило труда запретить их деятельность в суде. О большинстве дел он слышал – скандалы подобного рода широко освещались в СМИ, другие не знал вовсе, но были и такие, в разработке которых Федеральное бюро принимало деятельное участие.
Секта «Свободный путь», к примеру, собиралась ни больше ни меньше организовать государственный переворот, приурочив его к приходу мессии. Почему-то они решили, что в случае всеобщего хаоса, вызванного параличом государственной власти, новоявленному спасителю будет сподручней проповедовать свое учение. В ходе расследования деятельности секты не обнаружилось даже намека на само существование мессии, но, как проповедовали сектанты, он должен был появиться сам собой, когда «путь, по которому он поведет народы, станет свободным».
Читать бесплатно другие книги:
