Мы, боги Вербер Бернард

72. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТРИ УНИЖЕНИЯ

Человечество знало три унижения.

Первое унижение: Николай Коперник открыл, что Земля не находится в центре Вселенной, а вращается вокруг солнца, которое, возможно, находится на периферии еще большей системы.

Второе унижение: Чарльз Дарвин объявил, что человек не есть существо, стоящее над другими, но такое же животное, как и все остальные.

Третье унижение: Зигмунд Фрейд заявил, что человек думает, создавая произведения искусства, завоевывая новые территории, делая научные изобретения, разрабатывая философские или политические системы, что им движут высшие, превосходящие его стремления, в то время как на самом деле им движет лишь желание понравиться сексуальному партнеру.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

73. БЕАТРИС УБИТА

Чья-то рука поднимается из кустов, и все мы бежим туда. Скрючившись, там лежит девушка с плечом, обугленным от выстрела креста. Она стонет и прижимает руку к ране, дергается в последний раз, и ее глаза закатываются.

– Кто это? – спрашивает Рабле, в то время как кентавры подбегают с носилками и покрывалом.

– Беатрис Шаффану, – с грустью говорит Прудон. – Обратный отсчет: 109 – 1 = 108.

С неба возникает Афина, копье наперевес, сова вся взъерошена, сама богиня в гневе и ярости.

– Один из вас явно виновен в этой гнусности. Ваш курс особенно неконтролируемый. Эти преступления... И эти кражи... Были похищены вещи, принадлежащие главным богам. Пропали кухонные принадлежности, инструменты из кузницы, шлемы, веревки.

Мы склоняем головы.

– Я вас уже предупреждала, богоубийца понесет примерное наказание. Так вот, я решила, он заменит Атланта и будет носить мир.

Носить мир? Но мы меньше его и не такие сильные. Она рыщет взглядом по толпе и внезапно останавливается на мне.

– У вас есть алиби, Пэнсон?

– Я... я танцевал с Афродитой.

Я ищу ее глазами, но ее здесь нет. Я приглашаю других учеников подтвердить это, они должны были видеть меня танцующим, но все отводят глаза. Не думают ли они, что я мог убить Беатрис?

– Хм... Ведь это вы руководите стаей дельфинов, не правда ли? Стая, находящаяся после черепах Беатрис Шаффану. Это могло бы стать... мотивом.

– Это не я, – говорю я как можно увереннее.

На ее лице под шлемом появляется усмешка.

– Мы это узнаем, господин бог дельфинов. Во всяком случае, если вы надеетесь выиграть с помощью убийства, боюсь, этого будет недостаточно.

Она смотрит на меня с жестокостью.

– Я видела вашу игру и догадываюсь, как вы будете продолжать. Думаю, вас быстро исключат. Легко понять бога-ученика по его манере посылать сны своим людям, вмешиваться тонкими намеками или сильными ударами. Вы, вы слишком...

Она ищет подходящее слово. Что еще она мне скажет? Слишком... добрый?

– ...Слишком кинематографичный. Вы играете так, чтобы ваши люди понравились тем, кто будет смотреть фильм. Плевать на зрителей. Важны актеры. Они проживают фильм изнутри.

Она не ждет, чтобы я собрался с мыслями для ответа. Прыжком она вскакивает на Пегаса, крылатого коня, и исчезает в небе вместе с летящей за ней совой.

Кентавры велят нам расходиться по домам.

– Если мне придется нести мир, я не сделаю и ста шагов, – вздыхает Гюстав Эйфель на ходу. – Никогда не был тяжеловесом. Атлант гигант, мы просто карлики рядом с ним.

Эдмонда Уэллса больше интересует преступление, чем возможное наказание.

– Смущает то, что Беатрис Шаффану убили, когда она вела в игре «Игрек».

– Если богоубийца нападает на победителей, я буду следующим, – ухмыляется Прудон.

– А потом моя очередь, – заключаю я.

– Боги держат нас в напряжении, а богоубийца лишь усиливает его, – заявляет Фредди.

– Ты думаешь, что он не существует, и что «они» его придумали, чтобы увеличить наш стресс?

– Но ведь мы сами видели останки жертв, – замечает Эйфель.

– Вы в основном видели, как кентавры уносят их под покрывалом, – возражает Мэрилин.

Прудон подходит ко мне и бросает:

– Мишель, береги свое племя, если оно встретится с моим, шансы на союз ничтожны.

– Не беспокойся, – говорит Рауль, обнимая меня узловатой рукой за плечи. – Мои орлы тебя защитят. Давай, пошли с нами, мы идем охотиться на большую химеру.

Я замираю на месте.

– Нет.

– Что нет?

Я не могу признаться, что Афродита просила меня не доверять друзьям, не ходить с ними и присоединиться к другой группе, руководимой Надаром. Поэтому я бросаю:

– Сегодня я слишком устал. Нет, я не в состоянии пойти с вами.

– Тебе больше не интересно узнать, что там на вершине?

– Во всяком случае, не сегодня.

– Если мы доберемся туда без тебя, ты будешь кусать себе локти.

– Тем хуже для меня.

Я поднимаю глаза к вершине горы и не вижу никаких вспышек за постоянно окутывающими ее облаками.

74. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: СВЯЩЕННАЯ ГОРА

Возвышаясь над миром людей, гора символизирует встречу неба с землей. Шумеры считают, что на вершине горы Шоуван, изображаемой в виде треугольника, возникло мировое яйцо, из которого произошли десять тысяч первых существ. Иудаисты верят, что на горе Синай Моисей получил от Бога десять заповедей.

Для японцев восхождение на Фудзияму является само по себе мистическим опытом, требующим предварительного очищения. Мексиканцы думают, что бог дождя живет на горе Тлалок в горном массиве Ицтак-Киатль. Индусы считают гору Меру центральной осью космоса, а китайцы помещают пуп Вселенной на горе Куен-Луен, представляя его в виде пагоды с девятью этажами, символизирующими ступени к выходу из мира. Греки поклоняются Олимпу, жилищу богов, персы – горе Албори, приверженцы ислама – горе Каф, кельты – Белой горе, тибетцы – горе Потала. В даосизме упоминается гора в центре мира, на которой живут бессмертные и вокруг которой вращаются солнце и луна. На ее вершине находятся сады королевы Запада, где растет персиковое дерево, плоды которого дают бессмертие.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

75. ИССЛЕДОВАНИЕ С ВОЗДУХА

Где находится вилла Надара? Оставшись один, я не могу представить, что буду стучаться во все двери в поисках его адреса. В этот момент появляется херувимка.

– Ты знаешь, где найти Надара?

Сморкмуха выводит меня из города, мы попадаем в северную часть голубого леса, в незнакомые мне заросли, крылатая проводница показывает пещеру, вход в которую замаскирован кучей веток, и улетает в направлении Олимпии.

В пещере Клеман Адер, Надар, Антуан де Сент-Экзюпери и Этьен де Монгольфьер возятся с кучей различных предметов, предназначенных, несомненно, для строительства летательного аппарата. Кражи, о которых упоминала Афина, видимо, были сделаны именно этой группой богов-учеников.

Мы сделали судно, чтобы пересечь голубой поток. Сооружение воздушного шара, бесспорно, более амбициозный проект.

Они сидят при свечах и сшивают большой кусок непромокаемой ткани, который должен служить оболочкой воздушного шара. В качестве гондолы они собираются использовать обвитый лианами круглый стол, перевернутый вверх ножками. Неглупо. По шуму шагов заговорщики догадываются о моем присутствии.

– Шпионишь за нами? – спрашивает Клеман Адер, в то время как Монгольфьер и Надар уже направили на меня кресты.

– Я хочу пойти с вами.

Они не опускают оружие.

– А почему мы должны взять тебя с собой?

– Потому что я знаю, что находится за голубым потоком.

– Мы это скоро сами узнаем.

– А если вы меня не возьмете, что тогда? Вы рискуете, что я вас выдам... Убьете меня? Рискнете стать богоубийцами? Хотите носить «Землю 18»? Вчетвером будет не так тяжело.

Я вижу, что они колеблются, и продолжаю настаивать:

– Я могу помочь строить воздушный шар. Я много чего умею. Я был врачом...

Они тихо переговариваются, и я слышу, как Сент-Экзюпери шепчет: «В конце концов, что мы теряем?»

Надар поворачивается ко мне:

– Хорошо, мы тебя берем. Но знай, если ты нас предашь, мы избавимся от тебя без пощады. А к тому времени, когда твое тело найдут, настоящий богоубийца наверняка будет обнаружен.

– Зачем мне вас предавать? Мы здесь все в одной упряжке. Мы все хотим узнать, что находится над нами.

Клеман Адер кивает и протягивает мне иглу.

– Тебе повезло. Мы уже почти закончили. Этой ночью попробуем взлететь. Если ты поможешь, мы отправимся раньше. Сперва нужно дошить оболочку.

Как будто участок головного мозга вспомнил это занятие. Шитье. В современном обществе, где я прожил последнюю жизнь смертного, все действовало с помощью кнопок: кнопки дистанционного управления, выключатели, кнопки лифта, клавиатура компьютера. Используя пальцы только для того, чтобы нажимать, я утратил их ловкость, но она быстро возвращается. Пещерный человек, сидящий во мне, в моем ДНК, помогает освоить одну из древнейших наук – науку узлов. Я шью, завязываю узлы, заплетаю, и после многих часов работы, когда уже начинают сгущаться сумерки, оболочка готова. Мы привязываем ее к ножкам стола, превращенного в импровизированную гондолу.

Монгольфьер ставит посередине жаровню, а рядом кладет запас сухой древесины. Мы вытаскиваем летательный аппарат в центр небольшой поляны и нагружаем его камнями. Блок, перекинутый через ветку дерева, помогает поднять мембрану. Затем Надар зажигает огонь и ставит жаровню так, чтобы горячий дым шел внутрь шара, а не нам в глаза, которые уже и так покраснели.

Наконец ткань надувается. Мы знаем, что нужно спешить. Хотя мы и скрыты в лесу, нас могут заметить. Кентавров поблизости нет, мы отвязываем держащую шар веревку и начинаем медленно подниматься.

Этьен де Монгольфьер говорит, что нужно сбросить балласт, чтобы ускорить взлет, и мы выкидываем из гондолы несколько камней.

Три луны светят в небе, а земля удаляется. Внутри гондолы ужасная жара, и мы поддерживаем огонь, раздевшись по пояс. А ведь раньше я мог летать только благодаря силе мысли...

Все утомительно. Мы уже выбились из сил, но по мере того, как шар поднимается все выше, нам открывается захватывающий вид: остров сверху, весь целиком.

Эдем...

– Это потрясающе, не правда ли? – восклицает Сент-Экзюпери.

Мелкие брызги ласкают кожу, а вокруг летают странные птицы. Я наклоняюсь. Остров имеет форму треугольника. Два холма, возвышающиеся над городом, делают его похожим на лицо, носом которого является Олимпия. Освещаемый лунами океан бросает золотисто-коричневые отблески, а пляжи из мелкого песка окаймлены белой пеной прибоя. От земли поднимается аромат кокосовых орехов, заглушающий даже запах дыма из жаровни.

Решив, что мы поднялись на достаточную высоту, Монгольфьер говорит, что нужно перестать поддерживать огонь. Но мы поднимаемся еще.

– Красота, – говорит Надар.

В его жизни смертного фотограф был первым, кто сделал снимки с высоты. Именно он подтолкнул Жюля Верна написать «Пять недель на воздушном шаре».

Я вижу гору с по-прежнему скрытой в облаках вершиной, голубой поток и светящихся рыб, заметных через густую листву. В это время мои друзья теонавты, наверное, уже его пересекли, а может быть, сражаются с большой химерой.

На башне дворца Кроноса бьет полночь. Сверху мне видны вспышки света на побережье. Это Мария Кюри, Сюркуф и Лафайет строят судно, способное выйти в море.

– Наверное, они хотят обогнуть остров, чтобы найти менее охраняемые подходы, – замечает Клеман Адер.

Мы продолжаем подниматься. Надар суетится, привязывает ленточки к вантам, чтобы определить направление ветра. Сент-Экзюпери тянет за веревки, стремясь изменить направление дыма. Внезапно я понимаю, что их беспокоит: мы не летим в нужном направлении.

Я спрашиваю:

– А мы не можем подлететь поближе к горе?

– Это воздушный шар, а не дирижабль, – отвечает Клеман Адер. – Можно только подниматься и опускаться, но не лететь вправо или влево.

– К тому же, континентальный ветер уносит нас в сторону моря, – озабоченно говорит Монгольфьер.

Гора удаляется, а морской горизонт становится все ближе.

Из воды бьет фонтан. Должно быть, вокруг острова водятся киты.

Монгольфьер командует снова зажечь огонь и продолжить подъем. Он надеется найти встречный поток воздуха, который вернет нас на остров.

Последние камни, служащие нам балластом, падают в океан. Но шума не слышно, мы слишком высоко.

Ветер продолжает уносить нас от острова, и Монгольфьер задумчиво смотрит на шар.

– У нас только один выход – спуститься как можно скорее, иначе нас унесет в открытый океан.

Мы гасим огонь, а Монгольфьер тянет за веревку, закрывающую клапан мембраны. Горячий воздух начинает выходить из шара, и мы теряем высоту.

Спуск гораздо быстрее подъема. Наконец наш летательный аппарат с силой врезается в водную поверхность. Не будучи водонепроницаемой, гондола быстро набирает воды, а нам даже нечем ее вычерпывать. Нет и весел, чтобы грести. Когда думаешь о небе, не готовишься оказаться в воде.

Клеман Адер торопит выбросить за борт все тяжелые вещи, и мы оказываемся скрюченными на круглом столе, превратившемся в плот.

И в этот момент совсем недалеко из воды вырывается фонтан, который я видел сверху, сопровождаемый тонким свистом.

– Кит слева! – говорит Надар.

– Нет, это не кит, – поправляет его Монгольфьер.

Приближающаяся рыба по размерам действительно с кита, но кажется мне гораздо более опасным чудовищем. От китообразного у него только большие глаза. Во рту у него не китовый ус, а острые зубы, каждый величиной с меня.

76. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЛЕВИАФАН

В финикийской мифологии Левиафан описывается как большой кит, покрытый сверкающей чешуей, или как гигантский морской крокодил тридцатиметровой длины. У него такая толстая кожа, что ее нельзя пробить никаким гарпуном. Он изрыгает пламя изо рта и дым из ноздрей, его глаза горят внутренним светом, а море вокруг него закипает, когда он поднимается на поверхность. Он происходит от мифической змеи Лотан, противника ханаанского бога Эл.

Согласно легенде, Левиафан может мгновенно проглотить солнце, отчего происходят солнечные затмения. Миф о Левиафане можно найти в Новом и Ветхом Заветах, псалмах царя Соломона, книге Иова и Откровении Иоанна Богослова.

«Поймаешь ли ты Левиафана на крючок?»

«Волны дрожат перед его величием, воды отступают, железо для него, как солома, бронза, как трухлявое дерево, он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь, никому на Земле не обуздать его» (Книга Иова, 4, 41).

Левиафан олицетворяет первобытные разрушительные силы водного мира. Похожие на него чудовища есть в египетской, индейской и вавилонской мифологиях. Однако, судя по всему, именно финикийцы придумали историю о нем, чтобы сохранить свое превосходство на море. Страх перед Левиафаном помог им сократить число конкурентов на торговых морских путях. Мясо Левиафана вместе с двумя другими чудовищами послужит пищей на пиру праведников во время пришествия Мессии.

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

77. В ЖИВОТЕ У МОНСТРА

Я выпрыгиваю из гондолы, плыву, барахтаюсь в воде. Левиафан приближается, рассекая волны, разбрызгивая тонны воды. А я еще боялся, когда смотрел фильм «Челюсти». Эта маленькая акулка удрала бы от такого морского монстра без оглядки. Подумать только, ведь я отправился вместе с компанией Надара, потому что боялся встретиться с большой химерой в черном лесу.

– Я не умею плавать, я не умею плавать! – кричит Этьен де Монгольфьер рядом со мной.

С людьми, занимающимися воздухоплаванием, проблема в том, что они слишком узкие специалисты. Я обхватываю рукой его подмышки и стараюсь поддерживать на поверхности.

Левиафан разевает пасть и глотает круглый стол, ткань воздушного шара и Антуана де Сент-Экзюпери, непредусмотрительно оставшегося в гондоле. В одну секунду поэт-авиатор исчезает за острыми зубами, которые захлопываются, как борона.

– Нужно плыть к пляжу! – кричит Надар.

Я плыву брассом, старась держать голову де Монгольфьера над водой, но больше не могу тащить его за собой. Я начинаю тонуть и поручаю своего подопечного Клеману Адеру. На горизонте уже появляется второе солнце.

– Осторожно, он возвращается!

Мы разделяемся. Явно голодный, Левиафан приближается. Я уже не могу перейти на кроль, который в рекордное время доставил бы меня к берегу. Я барахтаюсь на месте, смирившись с судьбой.

Зверь спокойно проглатывает меня. Потом все происходит очень быстро. Я миную решетку зубов, падаю на язык, ударяюсь о небо и бьюсь о голосовую щель, которая отправляет меня обратно на язык.

Потом все останавливается. Я в полной темноте, кругом сыро и тихо. Отвратительно воняет гнилой рыбой. Внезапно язык бьет меня. Я достаю крест и стреляю. Для чудовища это все равно что укол булавкой, но в свете вспышки я успеваю рассмотреть внутренности дворца, похожего на собор с серыми сводами. По слизистой оболочке течет странная светящаяся жидкость. Передвигаясь во рту, я обнаруживаю в дырке гнилого зуба крест, видимо принадлежавший Сент-Экзюпери. Я забираюсь на коренной зуб и начинаю стрелять с обеих рук. Никакого эффекта.

Язык снова бьет меня. Липкая слюна облепляет со всех сторон. Двигаться становится сложнее. Я барахтаюсь в слюне. Конец языка сталкивает меня в шершавое горло. Я миную голосовую щель и скольжу по горлу. В пищеводе не за что ухватиться. В тщетной надежде, что чудовище закашляется, я стреляю в перегородку. Падение не прекращается.

Много историй связано с китами и Левиафаном. Библейский пророк Иона спасся благодаря киту. Похожая история рассказывается в сказке Карло Коллоди «Пиннокио». Мифологический полинезийский герой Нганоа спустился в желудок кита, чтобы спасти своих родителей...

Я скольжу, а туннель регулярно сокращается и колышется, ускоряя падение. Я знаю судьбу всех кусков мяса, проглоченных в моих предыдущих жизнях, но у них не было глаз и светового оружия, чтобы рассмотреть мои внутренности.

Наконец мое путешествие заканчивается в огромном овальном зале, наполовину заполненном дымящейся жидкостью, из которой торчат желудочные выросты, похожие на небольшие острова. Рыбы, которые падают рядом со мной в желудочный сок, моментально растворяются. Боюсь, меня ждет такая же судьба. К счастью, я нашел останки лодки, ржавый корпус которой еще сопротивляется кислоте.

Вот я и в желудке.

В центре этого смертоносного озера появляется водоворот, который неожиданно всасывает меня вместе с лодкой и отправляет в кишечник, где я теряю сознание. Когда я прихожу в себя, я по-прежнему в лодке, надо мной мягкий свод. Этот туннель более узкий, и здесь еще сильнее пахнет разлагающейся рыбой. Когда я стреляю в стенки, они слегка сокращаются.

Я продолжаю продвигаться по пищеварительной системе, думая, что унизительно для такой души, как моя, поднявшейся до уровня ангела, а потом бога, закончить свой путь... в экскрементах кита.

В туннеле моя лодка наталкивается на другие предметы, обломки, человеческие скелеты (может быть, принадлежащие другим неудачливым ученикам). Выход снизу более вероятен, чем сверху. Запах гниющей органики становится все более невыносимым. Неожиданно я вижу в этой грязи силуэт человека, которому удалось избежать растворения.

– Кто здесь?

– Сюда, – отвечает голос Сент-Экзюпери.

Я беру кусок гнилого дерева и гребу им.

– Как тебе удалось выжить среди этого ужаса?

– Как и тебе. Благодаря импровизированному плоту. Мы будем переварены, а?

– Человек переваривает пищу в течение трех часов, – говорю я, вспоминая свои познания в медицине. – Пищеварительный процесс Левиафана может занимать несколько недель.

– Нужно ускорить этот процесс, – замечает авиатор, сохранивший всю свою боевитость.

Я погружаю край тоги в жидкость за бортом, чтобы проверить, растворится ли ткань. Ничего не происходит. Я замечаю:

– Здесь больше нет кислоты. Мы может двигаться вперед без лодки.

Пока мы идем по кишечнику, Сент-Экзюпери замечает два креста у меня на шее и просит вернуть ему его крест, что я и делаю.

– Каждый раз мне кажется, что я пережил самое опасное приключение в своей жизни, и каждый раз бывает еще хуже, – говорю я.

Он невесело смеется.

– Мы сами этого искали, – замечает он. – В конце концов, мы могли бы спокойно сидеть у себя на вилле и наблюдать по телевизору за жизнью клиентов. У тебя кто?

Какой замечательный спутник для совместной прогулки по пищеварительному тракту чудовища. Продолжая время от времени освещать крестом дорогу, я отвечаю:

– У меня африканский принц, корейская девочка, воспитывающаяся в Японии отцом-японцем и матерью-кореянкой, и маленький грек, у которого обожающая его мать. А у вас?

– Пакистанская девочка восьми лет, постоянно носящая паранжу, которую родители уже сосватали за богатого старика, лапландец-ипохондрик, увлекающийся охотой на тюленей, и полинезиец, который безо всякой причины смеется с утра до вечера и не хочет работать.

– Неплохой коктейль.

Сент-Экзюпери в этом сомневается.

– Мне кажется, что никто из них не способен поднять свой уровень сознания.

– А я верю в мою маленькую кореянку. Не знаю почему, но, несмотря на все неудачи, я чувствую в ней сверходаренную душу. И потом, мне нравится эта страна... Корея.

– Вот как, а что ты знаешь об этой стране?

– Она расположена на перекресте цивилизаций между Японией, Китаем и Россией, и сумела храбро противостоять этим трем завоевателям. У корейцев замечательная культура, очень утонченная и малоизвестная. У них уникальные музыка, живопись, алфавит.

Странно говорить о Корее в таком месте.

– Ты уже бывал там?

– Да, в Сеуле – столице, и в Пусане – крупном городе на побережье. Когда я был студентом, я жил с кореянкой, и она захотела познакомить меня со своей семьей, живущей в Пусане.

Он стреляет вниз, и вспышка освещает еще более крупные рыбьи скелеты.

– Странно, что твоя смертная решила родиться там. Возможно, несмотря ни на что, существуют определенные связи... Я вот никогда не был ни в Полинезии, ни в Пакистане, ни в Лапландии. Расскажи мне еще о Корее. Ты знаешь историю этой страны?

– Это была самостоятельная цивилизация, но в течение многих десятков лет она была порабощена японцами, которые практически уничтожили их культуру. Они разрушили храмы, изменили язык. Когда после войны Корея была освобождена, народу было трудно обрести старые корни. Они восстановили храмы благодаря воспоминаниям стариков.

– Понимаю. Это, должно быть, было ужасно.

– И как только они освободились от японского владычества, началась гражданская война между двумя Кореями. Между коммунистической Северной Кореей и либеральной Южной. Проблема в том, что Северная Корея находится под игом сумасшедших диктаторов, связанных со всеми тиранами планеты и поставляющих им ядерные материалы.

– Удивительно, как тоталитарные негодяи всегда хорошо ладили между собой. Гитлер и Сталин, как говорил Гермес, но можно привести и много других. Между диктаторами есть взаимопонимание.

Обогнув остов рыбы величиной с кита, мы возвращаемся к печальной действительности.

– Все-таки... Я никогда не мог представить, что меня проглотит такое чудовище, – говорю я.

– У меня такое ощущение, что я снова стал зародышем, – удивляется Сент-Экзюпери.

– Ты думаешь, это самец или самка?

– Надо прокопать внутренности и посмотреть, что там, матка или простата, – шутит мой компаньон.

– Дионис сказал мне, что здесь место последней инициации. Если бы я знал, что превращусь в крота, роющегося в Левиафане...

– В этом и заключается принцип инициации: опуститься, чтобы подняться, быть проглоченным, чтобы прославиться, убитым, чтобы возродиться.

Воздух вокруг становится более разреженным, и нам все тяжелее дышать. Проход сужается, мы идем среди коричневых червей толщиной с подушку. Из-за зловония мы закрываем лица туниками.

– Сдается мне, мы пришли в конец туннеля.

Действительно, мы попадаем в закрытое помещение.

– Как открыть анальное отверстие Левиафана?

– Мне кажется, это ты врач.