День Дракона Панов Вадим

Пролог

В обычный день над степью обязательно парил бы орел. Высоко-высоко. Почти незаметный с земли, с уверенностью настоящего хозяина рассекал бы он голубое, лишенное даже намека на облака пространство, зорко высматривая добычу. Орлы не взлетают просто так, орлы поднимаются в небо, чтобы убивать. Для этого им даны широкие крылья, острый клюв и когти.

Только для этого.

Орлы это знают, и мы это знаем.

В обычный день в степи пролилась бы кровь неудачливого зверька, обагрила острый клюв царя птиц, напитала силой мощные крылья, дала бы орлу возможность жить. В обычные дни смерть приходит с неба.

Но не сегодня.

Сегодня орлы не парили в вышине, несмотря на прекрасную, идеально подходящую для охоты погоду. Попрятались бесстрашные птицы, не рискнули покинуть гнезда, потому что знали: лучше быть голодным, чем мертвым. Да и не получилась бы сегодня охота, ибо примеру грозных орлов последовали все обитатели степи. У кого были норы – не вылезали на поверхность, кто привык полагаться на ноги – бежал подальше, кто не мог спрятаться или убежать – ложился на землю, скрывался в высокой траве и трясся от страха, надеясь, что его не заметят.

Все знали, что сегодня в степном уделе другие цари пируют со смертью.

…Они явились вдруг.

Черной рекой хлынули из сотен одновременно открывшихся порталов. Полноводной рекой. Широченной. Показалось даже, что степь просела под их неудержимым потоком, что грудь ее, только что гордо подставленная солнцу, вдруг стала впалой и хилой. Показалось, что сама земля испугалась пришествия темной реки, каждая капля которой – облаченный в черное воин. Испугалась их всех и каждого в отдельности. Испугалась и затаилась здравомысленно, подобно мелким тварям, ползающим по ее груди. Испугалась, потому что тоже знала о готовящемся пире. Да и как не знать? Ведь земля принимает тлен, принимает кровь, принимает последнее дыхание, в нее впиваются пальцы умирающих, а потому знает она о смерти больше всех.

И еще земля знала, что не за птицами пришли темные, и не за прячущимися в норах, и не за бегущими подальше. Не замечала перепуганных зверьков черная река, и каждая ее капля в отдельности не замечала, не желала им зла. Не ради них цари мира поставили в степи столы и призвали на пир саму смерть.

А ради тех, кто жил здесь до темных.

Ради тех, кто владел совершенным миром по праву первого, но не смог подтвердить свое право силой. Ради тех, кто чуть раньше горел в небе и умирал на земле, кого не спрятали ни пещеры, ни толща морской воды, ни дремучие леса, ни далекие острова. Ради тех, кто знал, что обречен.

На широких степных просторах шли приготовления к грандиозной битве. К последней битве Первой войны. И гарки, быстро, но без суеты формирующие боевые порядки, жадно всматривались в шесть гладких, отполированных до зеркального блеска башен, расположенных в небольшой низине. Шесть сверкающих башенок в низине, вокруг которой с угрожающей скоростью расползалось черное озеро. Шесть сверкающих башенок в низине, напоминающей последний остров.

Последний остров первых обитателей Земли.

Глава 1

«В эти дни военно-исторический клуб „Дружина Молодая“ проводит очередной, ставший уже традиционным турнир по историческому фехтованию. Несколько дней назад, в преддверии старта соревнований, наш корреспондент взял интервью у почетного президента клуба Мечеслава Ивановича Сокольникова. „Скажите, почему „Дружина Молодая“ не проводит широкого представления события?“ – „Турнир исторического фехтования является серьезным мероприятием, уровень его участников необычайно высок, и мы не хотим превращать столь интересное и значимое событие в зрелище для толпы. Новых членов мы привлекаем в клуб другими способами“. – „Поэтому местонахождение летнего лагеря „Дружины Молодой“ держится в строгом секрете?“ – „Совершенно верно. Есть члены клуба, есть гости, получившие именные приглашения, только они смогут принять участие в боях. Только те, кто умеет сражаться…“

(«МК-Московия»)

«Как уже сообщалось, спортивный канал „Тиградком“ обеспечит самое полное освещение проходящего в Подмосковье юношеского турнира Зеленого Дома. Вас ждут не только репортажи с места поединков и состязаний, но также интервью, обзоры прошедших событий с комментариями лучших воинов Тайного Города. А подключив услугу „букмекер-диван“, вы сможете сделать ставку на Тотализаторе, не выходя из дому. Напоминаем, что точное расписание боев становится известным в день их проведения, следите за изменениями в программе…»

(«Тиградком»)

Дух или тело?

Крепость духа или крепость тела? Сила воли или сила руки?

Что важнее?

Молодые расы часто задаются этим вопросом. Все они ищут единственно верный ответ, непререкаемую, неоспоримую истину. Ключ к пониманию сущего.

Мужественные атлеты, способные удержать на плечах само небо.

Хрупкие женщины, ради спасения ребенка проламывающие каменные стены.

Дикая орда, сметающая со своего пути любые препятствия.

Могучие воины, проигрывающие сражение горстке уступающих им по всем статьям ополченцев. Знающим, что не имеют права проиграть. Знающим, что даже смерть не станет для них оправданием.

Крепость духа или крепость тела?

Бывает так, что выбранный ответ определяет путь развития целого народа. Приоритеты становятся маяками для десятков, а то и сотен поколений. Направление признается единственно верным, несогласные высмеиваются, в лучшем случае – высмеиваются, а нация с восторгом смотрит на великих силачей. Или на хрупких дистрофиков, умерщвляющих плоть ради торжества духа. Философы разрабатывают требуемые теории, правители устраивают в честь героев праздники, общество знает, куда идет.

До тех пор, пока не потерпит сокрушительное поражение.

Крепость духа или крепость тела?

Каждая молодая раса задается этим вопросом. И рано или поздно ответ будет найден: разумная гармония. Как трудно иногда бывает подобрать то, что лежит на поверхности. Ломаются копья, страждущие рыщут в лабиринтах познания, уходит время, сменяют друг друга поколения, а потом, неожиданно, кто-то указывает на простой и короткий ответ. Не требующий доказательств. Истинный.

Любая раса может прийти к пониманию.

Если ей повезет дотянуть до зрелости.

Но прорывающегося к небу Яргу не волновали столь сложные материи. Его раса была одной из тех немногих, что отыскали правильный ответ едва ли не мгновенно, едва ли не сразу, как только был поставлен вопрос. То ли слишком умные, то ли слишком прагматичные. Им не потребовались ни философские диспуты, ни практические опыты, они знали, какими хотят стать, и стали. И, не растратив себя на бессмысленные метания, добились очень и очень многого.

А потому Яргу интересовали вещи сугубо прикладные: не общая теория, на что способен свободный дух, а сможет ли он, лично он, остаться в живых? Жить Ярга хотел. Но жить так, как считал нужным, а потому рисковал, раз за разом бросаясь на штурм проклятых ворот. Свобода! Еще одна великая ценность и великая истина. Жить – значит быть свободным, и узник не жалел себя. Семь раз Ярга терпел поражение в попытках вырваться из плена, семь раз уходил от смерти в последний момент, возвращался в темницу… Но за отступлением следовала очередная подготовка, а затем – следующий приступ.

Ярга не умел сдаваться и продолжал штурмовать небо.

Маленький клочок которого призывно голубел в конце уходящего вертикально вверх тоннеля.

Жить – значит быть свободным. И Ярга рвался к небу, невзирая ни на что.

Он знал, что бесплотные духи не способны испытывать боль, это невозможно даже в самой смелой теории, ведь, лишившись тела, Ярга полностью избавился от связанных с его использованием неприятных нюансов. Боль – один из них. Но еще при самой первой попытке обрести свободу Ярга понял, что ошибался.

Слишком прочно, слишком умело наложили печати.

И поднимаясь по тоннелю, он испытывал дикую, невозможную, невообразимую боль.

Будто плоть его не сгнила тысячи лет назад, а продолжала гореть в закрывающих ворота заклинаниях, будто кто-то придумал способ, позволяющий нанести кровавую рану пустоте. Бесплотный дух стонал, чувствуя, как крошатся в порошок кости. Как тлеют сухожилия. Как пронзают кожу ледяные иглы. Ему казалось, что с ним играют лучшие палачи Темного Двора. Неспешно играют, приближаясь к развязке с безжалостной медлительностью, но…

Ярга поднимался вверх, к небу.

Ярга хотел на волю.

И готов был терпеть любую боль.

Он давно потерял счет проведенным в заточении годам. Сотни или тысячи? Для бесплотного духа разница на порядок несущественна. Тело сгнило, но враги просчитались: в тот миг, когда умерла израненная оболочка, Ярга уже не нуждался в ней. Предатели не знали, насколько сильным он успел стать. Они не рискнули спуститься за ним на последний уровень Крепости, сочли, что нанесенные ему раны достаточно тяжелы и Ярга не сумеет оправиться. Сбежали, заперев за собой врата. И просчитались. За гибелью своего тела Ярга наблюдал со стороны.

Бесплотный и очень-очень злой.

Сначала Ярга думал, что вырваться из заточения не составит особого труда, однако умные и прагматичные враги использовали для закрытия врат самые сильные заклинания, а потому обретение свободы растянулось на века.

Или тысячелетия?

Бесплотному духу сложно управляться с материальными предметами, невозможно произнести заклинание. Маги, создающие духов, вкладывают в арканы дополнительные формулы, позволяющие фантомам обретать голос или возможность осязать. Но ведь Яргу не создавали. Он вырвался. Он спрятался от смерти. И помочь себе мог только сам. Он потратил десятки лет, чтобы научиться делать то, что умеет пятилетний малыш. Сотни – на возвращение способностей. Тысячи – на реализацию плана.

К счастью, у него имелась энергия.

Ярга так и не сумел взять под полный контроль темницу, но сумел уловить закономерности, понял, как работает созданная давным-давно Крепость.

А потом принялся штурмовать небо.

Еще дюйм! Еще два дюйма!!

Наверх! Через боль. Через смерть. На свободу!

В какой-то миг Ярге показалось, что на глазах у него выступили слезы. Что несуществующие железы выдавили из несуществующего тела соленые капли. И они полетели вниз, в бездонную тьму, из которой он рвался к небу.

Показалось.

Не было слез.

Но была боль.

И облака.

Далеко-далеко…

Если бы у Светозары спросили, почему она отправилась в это место, она бы не смогла объяснить.

Предчувствие? Непонятные ощущения? Полунамеки? Наверное – да, полунамеки. Тусклый шорох магических колокольчиков, разбросанных вокруг самой природой. Необъяснимое понимание, что происходит нечто… необычное.

Именно поэтому Светозара не стала ни с кем делиться подозрениями: слишком странными и непонятными были чувства. А еще колдунья вдруг подумала, что виной тому – прожитые годы. Решила, что слышит последний призыв, шепот тех, кто ушел. Решила, что наступает ее время…

Светозара была полна сил и здоровья, но каждый новый день приближал ее к закату, а если так, то чувства могут обманывать. И не следует звать тех, кому еще жить, ведь на последний призыв не ходят компанией.

И потому Белая Дама отправилась к источнику странного шороха одна.

Покинула территорию, за которой присматривала последние десятилетия, и устремилась на север, в ничейные земли.

Давным-давно, во время самой первой попытки вырваться, Ярга понял, что эфирная сущность – не лучший сосуд для хранения энергии. В темнице было много энергии, дух купался в ней, но при этом практически не накапливал, а потому, одновременно с приближающимся небом, совершенно нестерпимой болью и накатившим страхом, призывающим отступить и дождаться следующего раза, из Ярги уходила энергия. Он слабел. Он знал, что, лишившись ее, погибнет – даже бесплотному духу нужна подпитка. Но продолжал упрямо лезть наверх. Ярд за ярдом, фут за футом, дюйм за дюймом.

Извиваясь в страшных объятиях безжалостных заклинаний.

Там, наверху, свобода. Облака.

И новое тело.

Его наличие было обязательным условием плана и не позволяло Ярге использовать для побега любую представившуюся возможность. Он не мог выбраться в пустыне или посреди океана, в полярных шапках или иных безлюдных территориях. Незадолго до очередного открытия дороги на волю Ярга выбрасывал на поверхность тонкие, едва сочащиеся энергией щупальца, стараясь приманить к воротам разумного. Именно разумного – Ярга не мог жить в животном. И, если попытка удавалась, бросался на штурм неба.

Сегодня все произошло так же, как и в семи предыдущих случаях: подходящее тело ожидало нового хозяина на поверхности. Оставалось самое главное: стиснуть несуществующие зубы, перетерпеть невозможную боль, не дать панике овладеть собой и не броситься вниз, но и не рисковать больше необходимого, хладнокровно рассчитывать уровень опасности и не позволить защитным заклинаниям убить себя.

И вырваться.

Живым.

И Ярга поднимался.

А в черный провал тоннеля падали его призрачные слезы.

Светозара сразу поняла, что достигла цели, что нашла источник, посылавший слабые магические шумы, которые она приняла за последний призыв…

Он находился на довольно большой – не меньше ста ярдов в диаметре – поляне. Точнее, не он – они. По периметру поляны располагались шесть башен, гладкие стены которых были отполированы до зеркального блеска. Три из них заканчивались сферическими куполами, другие оставались открытыми, похожими на торчащие из земли трубы.

«Котлы!»

Белая Дама сразу же вспомнила о легендах, что ей доводилось слышать от местных челов. «Закрытые» башни действительно напоминали перевернутые металлические котлы, установленные на цилиндры: накрывающие трубы полусферы были несколько большего диаметра. Однако Светозара сомневалась, что в этой посуде когда-нибудь варили уху. К тому же излучение, идущее от них, давило на лес, Белая Дама слышала стоны травы и деревьев.

Вот уж точно: адские котлы.

Светозара остановилась на опушке, внимательно огляделась и только теперь заметила сидящую в центре поляны человскую девушку. И слабое, едва-едва заметное щупальце магической энергии, тянущееся к ее голове от одной из «открытых» башен.

«Вот и разгадка!»

Нечто, выбравшееся из земли, пытается взять под контроль девчонку. Но что это за нечто? Откуда взялись «котлы»? Старинный магический комплекс, забытый какой-нибудь расой во время какой-нибудь древней войны? Очень похоже. Магический фон очень слабый, тощее щупальце можно перебить щелчком, так что, судя по всему, опасности никакой.

Белая Дама точно представляла, что следует делать дальше. Сначала освободить девчонку от щупальца и вернуть туда, откуда она пришла, – в первую очередь соблюсти режим секретности. Затем необходимо вызвать магов Зеленого Дома…

…Тысячи лет заточения, подготовка, провалы, напряженная работа, дикая боль, мгновенная радость победы и… И такая неожиданность.

Появление колдуньи едва не спутало Ярге карты и, хуже того, – едва не погубило его самого. Самое страшное заключалось в том, что, явись ведьма на минуту позже, не торопись она навстречу судьбе, она бы даже не вспотела в схватке с вырвавшимся из темницы духом. Ибо через минуту Ярга собирался оказаться внутри приманенного тела. Слабого, обладающего, как выяснилось позже, лишь зачатками магических способностей, абсолютно недостаточных для полноценной схватки. В теле, которому полагалось стать временным хранилищем великого разума. Не более.

На минуту позже.

Но колдунья поторопилась.

Выскочила на поляну и ринулась к девчонке, одновременно читая заклинание против щупальца.

«Столкнувшись с неизвестным, нужно быть осторожнее…»

Если бы у Ярги были губы, он бы улыбнулся.

На мгновение он подумал, что следует попытаться занять тело ведьмы, но тут же понял, что не справится. Ведьма старая, но еще крепкая, просто так из нее дух не вышибешь, проще убить. Тем более что Ярга уже догадался об источнике силы появившегося врага. Природа! Колдунья слилась с миром, питали ее земля и ветер, вода и деревья. Оборвать эту связь! Немедленно!

Ярга оценил оставшийся у него запас энергии, выбрал момент и расчетливо вложил в удар ровно столько сил, сколько требовалось.

Закружилась голова.

Неожиданно и очень сильно. Светозара не успела прикоснуться к человской девчонке, не успела отрезать идущее из башни щупальце. Не дошла нескольких шагов. Не достроила заклинание. Остановилась. Пошатнулась.

Перед глазами поплыли круги. Ветер стих, словно кто-то, управляющий порывами воздуха, вдруг нажал педаль тормоза. Щелкнул выключателем, и шум деревьев пропал.

Все замерло.

А потом утренняя свежесть тайги сменилась запахом разложения. Атакой гнили. Миллиарды нитей, связывающих Белую Даму с миром, оказались перерезанными одним необычайно мощным ударом. Это было неожиданно. Это было невероятно.

Это было.

«Что происходит?»

Светозара поняла, что пропустила удар. Догадалась, что где-то на странной поляне притаился враг. Кто он? Откуда взялся? Из «котлов»? Наверняка…

Как ему противостоять?

Паника. В такие моменты нельзя задаваться вопросом: «Как?» Надо отвечать. Чем угодно отвечать. Только тогда появится шанс.

Но Белая Дама никогда не отличалась хорошей боевой подготовкой. В противном случае она вряд ли пропустила бы первый удар. В противном случае она, возможно, сумела бы инстинктивно найти способ противостоять появившемуся из ниоткуда противнику. В противном случае…

К тому же Светозара была стара. Ее энергия и мощь являлись следствием техники Белых Дам, результатом глубочайшей связи с природой. И стоило перерубить эту связь, как…

Снова появился ветер. Но на этот раз он был чужим, убийственно чужим. Ветер нес запах тлена. Ветер вдавливал этот запах в легкие, в поры, в саму душу. Ветер убивал.

Светозара едва слышно вскрикнула и опустилась на колючую, враждебную траву.

Девушка медленно поднялась с земли, огляделась и сделала неуверенный шаг. Она двигалась дергано, как получившая свободу марионетка. Неумело. Неловко.

Она привыкала.

Подняла руку. Долго смотрела на ладонь, затем сжала и разжала кулак. Провела рукой по волосам. Расправила плечи.

«Как же здорово вновь обрести тело!»

Ветер, почти лишившийся запаха мертвечины, пошевелил распущенные волосы.

Девушка улыбнулась.

Попробовала улыбнуться. С третьей попытки ей удалось выдать более-менее приемлемую гримасу. Затем девушка посмотрела на мертвую ведьму. Со второй попытки сумела скроить на лице презрительное выражение.

«Старая кошелка!»

Пнула мертвое тело ногой.

И вдруг Ярга понял, что его переполняют эмоции.

«Победа! Еще одна победа!»

Он не умел проигрывать. Не научился даже после жуткого поражения. Не захотел учиться. И правильно сделал, что не захотел. Умение проигрывать – достоинство неудачника.

Ярга громко рассмеялся и подпрыгнул. Высоко вверх.

К небу.

Из подземелий метро облаков не разглядеть.

Что вообще можно увидеть, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры? Что видно, кроме тьмы за тонким оконным стеклом?

Кто-то из нас читает или делает вид, что читает, чтобы не подниматься, не уступать пожилой женщине место на жестком сиденье. Кто-то изучает карту подземки или рекламу. Кто-то разговаривает или спит. Или делает вид, что спит, закрывает глаза, потому что тьма за окнами вагона заставляет его нервничать. А кто-то разглядывает себя и попутчиков в зеркале подземелья, во мраке тоннеля, который видел миллионы взглядов и миллионы отражений. Разглядывает затемненные фигуры тех, кто стоит рядом, и тех, кого червь проносил по этим пещерам вчера и год назад.

Разглядывает, потому что знает…

Что взгляды говорят о нас больше, чем паспорт. В них прячутся мысли и надежды, смех и переживания, любовь и ненависть. В них прячется наша жизнь. Или не прячется. Или видна как на ладони тем, кто умеет читать взгляды.

А тьме не дано читать, она умеет лишь помнить.

И потому, когда железный червь уносит тебя в пустоту искусственной пещеры, ты можешь увидеть тех, кто проезжал здесь до тебя. Увидеть их взгляды. Погрузиться в их жизнь. Прочитать ее под сумрачными сводами подземки.

В утренние часы Кольцевая линия метро заполнена весьма плотно. Станция, к которой подъезжал поезд, находилась под железнодорожным вокзалом, и у дверей, в ожидании остановки, терлись плечами люди с чемоданами и рюкзаками, баулами и сумками, орущими младенцами и сложенными колясками. Курский вокзал – один из самых больших в Москве. Десятки поездов, местных и дальних, толпы людей, тысячи взглядов… Взглядов уверенных и растерянных, ищущих и скучающих, веселых и сердитых, усталых и цепких. Суета. Толкотня. Рев очередного червя, вырывающегося из тоннеля, объявления, снова толкотня… И парень, что вышел на платформу «Курской», вполне мог затеряться в этом круговороте людей, вещей и шума. Должен был затеряться.

Он не привлекал особого внимания: высокий, футов шесть с половиной, не меньше, худощавый, но отнюдь не нескладный – стройный, подтянутый. Рыжие волосы собраны в аккуратный хвост. При этом волосы парня были чистыми, что выгодно отличало его от большинства любителей длинных кос, знакомых с шампунем только по рекламе. Одежда простая: спортивные ботинки, джинсы, мятая тенниска и легкая походная куртка. На плече рюкзак. Турист? В руке не очень длинный брезентовый сверток. Рыбак? Охотник?

Другими словами, не было в парне ничего необычного, ничего такого, что могло вызвать подозрение или настороженность. Разве что небольшой шрам на левой скуле… Но сколько честных людей может похвастаться подобным украшением. Память о том, как сорвался в детстве с забора. Или упал с велосипеда. Или подрался, в конце концов. Мало ли на свете способов украсить скулу рубцом? Юноша выглядел заурядно. Однако двое полицейских, подпирающих стену на платформе, имели свое мнение на этот счет. Цепкие взгляды блюстителей порядка мгновенно вычленили парня из толпы, и патрульные, не сговариваясь и даже не переглянувшись, подошли к юноше.

– Можно вас на секунду?

– Что-то не так? – Парень не вздрогнул, не испугался. Просто спросил.

– Проверка документов. Сержант Федосеев, управление полиции на транспорте.

Второй патрульный не представился. Замер сбоку от остановленного юноши, в полутора шагах, и положил руку на рукоять пистолета. Рядовая формальность.

– Витольд Ундер? – произнес Федосеев, листая паспорт парня.

– Совершенно верно.

– На дачу?

– На электричку, – уточнил Витольд.

– Что у вас в свертке? – спросил сержант, возвращая парню документ.

Ундер широко улыбнулся:

– Оружие.

– Какое?

Тон Федосеева не изменился, остался спокойным, но его правая рука мягко легла на рукоять пистолета. Теперь полицейские стояли примерно в одинаковых позах. Патрульные служили не первый год и прекрасно знали, что иногда дружелюбный ответ становится прелюдией к перестрелке.

Но не в этот раз.

– Что за оружие?

– Сейчас покажу.

Витольд тоже оказался опытным, во всяком случае, в общении с полицией. Не делая резких движений, он поставил сверток одним концом на пол и поинтересовался:

– Можно достать другие документы?

– Медленно, – разрешил Федосеев.

– Я знаю правила.

Ундер двумя пальцами оттянул полу куртки, показав патрульным, что под ней не прячется кобура, а затем вытащил из внутреннего кармана маленькую книжечку в кожаной обложке.

– Это удостоверение члена военно-исторического клуба «Московские Рыцари». В него вложена лицензия полицейского управления. Я имею право хранить и перевозить холодное оружие. Если хотите, могу показать паспорта на те клинки, что у меня с собой.

– Нет необходимости.

Федосеев пролистал книжечку, протянул ее Ундеру и совсем другим, по-настоящему дружелюбным, тоном спросил:

– Так что в свертке-то?

Руку с пистолета он убрал. Его напарник – тоже.

– Сабли, – ответил Витольд.

– Настоящие?

– Конечно.

– Посмотреть можно?

Ундер пожал плечами, присел на корточки, развязал стягивающие сверток ремешки и развернул брезент.

– Вот.

– Они в ножнах, – разочарованно протянул полицейский и, проведя пальцем по украшенной причудливой гравировкой гарде, поинтересовался: – Старинные, что ли?

– Старинные, – подтвердил Витольд.

– Дорогие?

– Не дешевые.

– И ты ими… э-э… – Полицейский никак не мог подобрать нужного слова.

– Фехтую, – подсказал Ундер. – Они дорогие, но я ими фехтую.

– Сломать не боишься?

– Они созданы для боя, – тихо ответил Витольд, завязывая сверток. – Без него клинки умирают.

Федосеев не нашелся, что сказать. Зато его напарник, который не проявил особого интереса к старым саблям, кивнул на шрам:

– В клубе заработал?

– Да.

– И продолжаешь фехтовать?

– Мне нравится.

– Когда лицо режут?

Ундер поднялся на ноги, поправил рюкзак и посмотрел на полицейского… не угрожающе, не агрессивно, но так, что тому снова захотелось положить руку на пистолет.

– Я мастер спорта по фехтованию и кандидат в сборную России, – негромко сообщил Витольд.

– ОК, парень, – примирительно произнес Федосеев. – Мы не хотели тебя обидеть. Можешь идти.

Для большинства из нас московское метро – просто транспорт, довольно быстрый и достаточно удобный. Кто-то пользуется им постоянно, кто-то от случая к случаю, а некоторые при упоминании о подземке презрительно кривят губы. Но вряд ли в огромном мегаполисе можно отыскать хотя бы одного человека, который бы никогда не спускался по эскалатору и не мчался в трясущемся вагоне по мрачным тоннелям большого города, не пересекал московские пещеры из конца в конец. Большинство из нас не задумывается, что метро – часть нашей жизни. И уж совсем немногие понимают, что для некоторых подземка и есть жизнь, а точнее – центр их личной вселенной.

Их солнце – электрические лампы и фонари поездов, их небо – бетонные своды, а горизонт – выложенные плиткой стены. Их тишина – шум, а покой – несколько часов без пассажиров, когда по станциям проносятся ремонтные и грузовые составы. Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан – и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.

Шуму-Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приемы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума-Шума стояла у стены и жевала булку с вареной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума-Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда-то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырек которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот-трансформер.

Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребенка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.

Голем по имени Шнырек.

– Привет. – Витольд улыбнулся.

Шума-Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда еще один кусок, прожевала и сообщила:

– Хороший день выдался.

Она никогда не здоровалась.

Шнырек скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.

Никто в Тайном Городе не помнил настоящего имени старухи. И хотя в архивах Зеленого Дома наверняка сохранились точные записи, все предпочитали называть бродяжку так, как она хотела: Шумой-Шумой. Нейтрально. Потому что настоящее имя вызывало в памяти простую и страшную историю о том, как двадцать лет назад, во время войны Великих Домов, чересчур горячий маг нанес слишком сильный удар по врагам. Настолько сильный, что помимо противников досталось и жителям дома, во дворе которого развернулась схватка. Четырнадцать трупов. Двенадцать челов, муж Шумы-Шумы и ее ребенок. Витольд знал об этой истории с детства. И, как и большинство чудов, считал, что смертная казнь, к которой приговорил горячего мага великий магистр, была слишком суровым наказанием за небольшую оплошность. Считал так до тех пор, пока не познакомился с Шумой-Шумой – фатой Зеленого Дома, не сумевшей оправиться от того удара.

От удара, который ее не задел.

От удара, который сломал ее жизнь.

– Заработала сегодня?

На лице старухи появилась хитроватая улыбка.

– Много. Да.

Застывший на губах соус напоминал размазанную помаду. Витольд кивнул:

– Значит, действительно хороший денек.