Кляча Баранцевич Казимир
ОТ АВТОРА
Наверное, хорошо быть известным писателем. Сидишь себе в окружении разнокалиберных мыслей в стареньком домике у не отмеченного на картах озера, попиваешь африканский кофе или чай с молодящей мозг травой, пиво с витаминами радости и счастья… или что там попивают известные писатели? Погода за здоровенным окном демонстрирует тебе свои переменчивые прелести на фоне рекламного пейзажа, а ты весь в сюжетных линиях, в судьбах героев, в перипетиях, так сказать. И буква за буквой рождается очередной бестселлер…
А потом писатель вдруг умрет по причине продолжительной тоски от созерцания деградирующего бытия соплеменников, и наследники издадут многотомное издание его лучших произведений. Позже именитые кинорежиссеры экранизируют несколько томов и за все получат Оскары. В знак уважения наследники назовут именем покойного обветшалый домик у озера, а рядом возведут фешенебельную виллу себе, печально-благодарным, и гостиницу для приезжих почитателей-туристов. Штат экскурсоводов будет организовано водить отряды книгофилов по пересеченной местности вокруг (оказывается!) многочисленных достопримечательностей между специально открытыми ресторанчиками, пабами, кофейнями, вдоль бюстов звезд Голливуда, снявшихся в экранизациях. Узкая ухоженная тропа будет вести к скромному могильному камню на холме у озера. Некоторые туристы доберутся и сюда, чтобы сделать селфи на фоне эпитафии. И они всегда будут улыбаться. Писателю будет уже все равно. Он будет в мире ином. Но останутся книги и память о нем. И надпись на камне – «Улыбайтесь!»
Иногда мысли в моей голове выстраиваются в нелепейшие истории. Их героями становятся кто угодно: друзья, деревья, разумные насекомые, падающие бутерброды, коварные инопланетяне, говорящие камни и даже я сам. Во время сочинительства руки свободны и могут заниматься своим: копать, рисовать или привычно отдыхать в карманах (чтобы фигами оттуда не смущать прохожих).
Мои фантазии строят в архитектуре мозга диковинные арабески нейронных связей. Связывают даже несвязуемое. И этот процесс доставляет мне неописуемое удовольствие. Намного больше, чем кому-то пить и курить. Попробуйте сами создать внутри себя собственный мир гармонии. Вам понравится. Если получится.
Ученые пишут, что мозгу все равно – воображение это или реальность. Он все принимает за чистую монету. Мои фантазии – это мой мир. И в нем я могу все. Только иногда устаю от придуманных сложностей. И тогда я копаю, рисую или просто сую руки в карманы. А придуманный сюжет безжалостно стираю мысленным ластиком в голове. Или кладу на дальнюю полку – додумаю позже. Там их уже огого сколько пылится!
Однажды встретил старого армейского товарища, который волею судеб эмигрировал из страны и приехал уладить некоторые вопросы с оставшимся имуществом. Мы разговорились, и в этот момент и возникло желание написать об армейских днях нашей юности. Мысль сразу же пустила первые робкие нейронные корешки. Друг уехал, но генезис пошел, и его уже было не остановить. Через некоторое время строчки уже не вмещались в голове. Пришлось, одержав победу над ленью, начать записывать и систематизировать еще сумбурные воспоминания.
Всегда тяжело начинать. Застольная мудрость гласит, что нельзя заткнуть однажды открытую бутылку. Правда, в этом случае, ты хотя бы точно знаешь ее содержимое. Поэтому рассчитываешь ощутить определенный вкус – на этикетке ведь написано. Но написать первую строку сложнее. Лабиринт сюжета может привести тебя совсем не туда, куда ты планировал попасть вначале. И первая строка может мутировать до неузнаваемости. Потому что, прочитав написанное с самого начала, ты вдруг решишь начать иначе. Или в середине добавить главу. Или убрать две предыдущих. И все буквы поменять местами. Титульная «этикетка» на обложке текстового коктейля воспоминаний тоже может измениться в самый последний момент. Такие они – взбалмошно-непредсказуемые – эти начинающие писатели.
Мне просто захотелось рассказать об одном дне моей дембельской юности. Об одном! Но, повторюсь, тяжело заткнуть недопитую бутылку.
Друзья спрашивали, зачем я об этом пишу? Кому это сегодня интересно? Кто будет это читать? Чему это их, прочитавших, научит?
Конечно, можно отмахнуться шаблонными ответами – «для потомков», «это наша история», «чтобы знали»… Да мало ли, какие еще – все они придуманы до меня!
И вот, когда в повествовании была поставлена точка, я отправил результат армейскому товарищу на прочитку и критику – а, вдруг, переврал где-то или, может, перегиперболизировал?
В ответ товарищ снова приехал в Украину, и мы сидели вдвоем до полуночи, обсуждая сюжет. И первое, что он сказал, это то, что никогда не подозревал, что можно таким способом рассказать о событиях тех дней! Мы говорили и говорили, вспоминали разные эпизоды армейской жизни. Многие из них не вошли в рассказ. Мы называли почти забытые имена сослуживцев, а память выбрасывала на поверхность связанные с ними истории. Грустные и веселые. Трагические и безобразные.
Но самым главным, к чему мы пришли в диалоге, было ВРЕМЯ, потраченное на армию. Бездарно потраченное время. А ведь когда-то считалось: «не служил – слабак», «косить от армии – это низко», «армия – это школа жизни», и да, это было круто. Мы возвращались на дембель повзрослевшими и уже что-то повидавшими за два прошедших армейских года. Кто-то даже успел побывать на войне, и хорошо, что вернулся домой живым. Всех нас тогда объединяло гордое чувство причастности к укреплению обороноспособности той самой «единой и могучей».
Впрочем, одно дело – любить ушами, другое – глазами. А если еще и потрогать! Мы трогали, и за время службы лапша спадала с ушей, а глаза открывались все шире. Многое «не сходилось». То, чему учили два года в армии для обороны (неизвестно от кого, но, вполне вероятно, что от всех), можно было вложить в нас максимум за месяц. А остальное время Родина пользовала нас либо как дешевую рабсилу, либо как пушечное мясо. Два года жизни каждого молодого парня было потрачено впустую. Возможно, два самых лучших года жизни.
Мой армейский друг сказал, что этот рассказ не должен «умереть» в моем ноутбуке. Не просто сказал – потребовал. Для тех, кто был тогда с нами, кто жил в то время. Для тех, кто живет сейчас и даже не догадывается, как это было раньше. Для наших детей и их внуков.
Для потомков… Наша история… Чтобы знали… Читайте и… улыбайтесь!
КЛЯЧА
Люди любят самоутверждаться. Им нужны приключения на свое эго. И вся история homo sapiens сводится к периодическому выбросу адреналина и борьбе с последствиями этих извержений.
Звездам в небе плевать на твои земные самокопания. Они величаво плывут в сплетении измерений, излучают неопознанные сигналы, загадочно мерцают и задорно подмигивают рвущемуся к ним человечеству.
Созерцание звезд не успокаивает нервы. Оно их теребит. Ты смотришь в бездонную глубину Космоса и ощущаешь себя какашкой в проруби Вселенной.
Со всем своим адреналином.
Вот Большая Медведица выплясывает свое бесконечное фуэте вокруг Полярной звезды. Мерно поскрипывает гигантскими шестеренками невидимая Космическая ось. Размытая тропинка Млечного пути манит неизведанными россыпями вибрирующих в пространстве звезд. Само время застыло где-то там вверху удивительным рисунком бело-голубых точек. И вся эта громада материи медленно опускается на тебя мягким одеялом ночи. А твое одеревеневшее тело привязано к бревну и мерно покачивается в такт чьей-то ходьбе…
Чьей-то ходьбе?!
И тут Гошу бросило в жар.
1
15 мая 1982-го года выдалось очень жарким.
Во всяком случае для Гоши.
Рано утром на построении части комбат должен был зачитать очередную порцию фамилий везунчиков, на которых снизошла благодать приказа о демобилизации.
Поскольку рота, в которой служил Гоша, была вся одного призыва, то на дембель их отправляли небольшими радостными группами по 15–20 человек с интервалом в 4–5 дней. Рота – 150 человек. В части 4 роты. Все роты разного призыва. Весна-осень-весна-осень. Вивальди цвета хаки.
Одни уходят – другие приходят. Круговорот говна в природе – сержантская поговорка. Одни привозят в себе мамкины пирожки и грустно с ними расстаются, истекая потом и кровью, а другие мчат к взрослой жизни навстречу планам партии и белому крепленому.
Гоша ждал его два года. 24 незабываемых месяца. Ровно 730 дней.
Именно в этот день два года назад он пришел в военкомат по повестке и вместе с 99 другими был призван на срочную службу в ряды Советской армии.
Сто человек размазанной колонной в сопровождении «покупателей» – видавшего жизнь хронического старшего лейтенанта под центнер весом и пары юных худощавых сержантов – прошли несколько кварталов по цветущему весеннему городу. Пахло сиренью, перегаром и… неизвестностью.
Конечно, их вели не по центральной улице. Но пацанам повезло. Даже в том захолустье, по которому они шли к вокзалу из военкомата, приветливо позвякивала пивными бокалами местная тошниловка. Как оазис в пустыне! А какой верблюд пройдет мимо? Кучка местных завсегдатаев дружелюбно уступила место ворвавшимся из каравана. Со словами «та мы по бокальчику», облизывая пересохшие от волнения губы, стриженная налысо сотня бесцеремонно оккупировала богом посланный гендель.
Тетя-крановщица, наверное, долго будет вспоминать выручку того вечера. Никто не следил, чтоб до краев. Никто не считал налитые бокалы. Просто верблюды понимали, что следующий водопой в своей жизни они увидят не скоро. И деньги в ближайшее время им будут совершенно ни к чему.
Погонщики опрометчиво пошли на поводу у каравана, но матерый старлей все-таки сумел занять ключевую высоту – контрольную точку у крана. И каждый раз, когда он произносил басом свое заклинание «по одному в руки», крановщица зыркала исподлобья на маленькие звездочки на его потертых погонах, закатывала глаза на тусклую лампочку на низком и грязном потолке и презрительно фыркала.
Запах сирени сюда не проникал никогда. Плотное амбре кислого пива, дешевого вина, мочи и сигарет «Прима» создавало неповторимую атмосферу провинциального советского общепита. Но жажда отключает обоняние. Иногда вместе с мозгами. И когда пацаны начали доливать в пиво портвейн, взятый заранее «на дорожку» в рюкзачок, погонщики поняли, что верблюдов надо срочно загонять в стойло. Старлей обхватил ручищами пивной кран и, перекрикивая толпу, попытался донести до будущих защитников родины смысл слов «пиво кончилось», «дисциплина» и «… вашу мать». Сержанты с раскрасневшимися от волнения лицами старались проделать то же самое, но с улицы. После десятиминутных увещеваний сто человек двинулись дальше с гордо поднятыми головами. Кто-то даже лихо затянул «Ой, мороз, мороз…».
Конечно, «Марсельеза», была бы уместнее, но слов никто не знал.
Оставшиеся два часа перед погрузкой в поезд они провели на перроне, рассевшись вдоль колеи. Стыдно, как ни странно, не было никому.
Гоша принимал в пивной атаке самое непосредственное участие. Более того, он одним из первых ворвался во «вражеский» гендель и потому успел уложить в себя не один бокал пива. Так сказать, грудью встретил неприятеля.
И тогда, 15 мая 1980 года, сидя на вечернем перроне в толпе будущих однополчан в ожидании поезда, он казался себе умудренным вековым опытом старцем. Бренчала в сумерках расстроенная гитара, с разных сторон доносился легкий матерок, сигаретный дым щекотал ноздри. Нервное напряжение последних часов и портвейн с пивом добавили грусти в Гошины голубые глаза. Он закрыл их и вспомнил, как каких-то полмесяца назад приехал на этот же перрон из покинутого в большом городе института. Яркие отрывки воспоминаний о бурной студенческой жизни бессвязными фрагментами носились в Гошином, обстриженном налысо, черепе. Ему казалось, что лицо его изрезано морщинами от ветра прерий и жалящего кожу солнца. И очень похоже на лицо индейского вождя, курящего трубку. В тот момент он даже сигарету держал, как трубку – не между указательным и безымянным, а бережно поддерживал снизу. Хотя, нет, не индеец – морской волк! И сейчас он взойдет на потрепанный фрегат и отправится в кругосветное плавание на пару долгих и томительных лет.
Фантазии оборвал шум надвигающегося все ближе и ближе поезда.
Свистать всех наверх! Будем брать на абордаж! Якорь вам в глотку, товарищ старший лейтенант!
Гоше шел двадцатый год. Он был долговязым балбесом, «тупо забившем» на учебу в приличном вузе. Именно так считал Гошин отец, который, по возвращении сына из института, тут же договорился с военкомом, чтобы экс-студента отправили служить к черту на кулички. Но чтобы не убило дурака. Несмертельные такие кулички. Воспитательный, так сказать, процесс.
Так Гоша и попал в «королевские» войска. В стройбат.
Спасибо, папа. Привет военкому.
2
15 мая 1982 года была суббота. По субботам личный состав на строительные объекты не выходил. Суббота – день промывки мозгов и помывки тела. С утра до обеда – обязательные политзанятия в «красных уголках» каждой казармы. И утреннее субботнее построение никто не отменял. После завтрака в армейской столовой вся часть, полтысячи человек, совершали ритуальное построение на плацу.
«Утро красит нежным светом, утро красит нежным… цветом…», – вертелось в Гошиной голове. «Цветом или светом?» – подумал Гоша, – «стены, мать его, Кремля…». Дальше слов Гоша не знал и поэтому играл с первыми двумя строчками, подбирая неприхотливую рифму к слову «кремля». Получалось политически неправильно, но надо же чем-то занять мозг, пока комбат на трибуне звонким тенором зачитывал с бумажки вчерашние итоги: «Отделение такое-то уложило столько-то кубов кирпичной кладки, отделение сякое, берите пример с отделения такого… лучше надо работать, товарищи солдаты… родина нам доверила… добросовестно выполнять… все усилия бросить на выполнение плана… каждый боец… командирам отделений обратить внимание…сразу докладывать своему командиру… весь личный состав должен…»
Обычная утренняя молитва. Стандартный набор армейского канцеляризма, вперемешку с легким матом, скрещенный с лозунгами партии, в которых изо дня в день повторяются даже числа кубометров кирпичной кладки. Никто не хочет давать рекордам свои имена. Все хотят на дембель.
Гоша и несколько бойцов из его роты стояли на левом фланге построения. Еще человек десять из их же первой роты – лицом к строю, у трибуны – остатки потрепанного дембелем духового оркестра. Собственно, почти всё, что осталось от первой роты. Остальные уже дома или на пути к нему.
Музыканты держали в руках инструменты – «медные загогулины», как говорил вечно нетрезвый майор-зампохоз.
Майор прекрасно разбирался в алкогольных напитках, но не понимал, что у загогулин тоже имеются имена: тромбон, труба, корнет какой-то там бемоль и даже геликон. Да и зачем ему знать? С ними водки не выпьешь!
С инструментами бойцы обращались бережно. Не только потому, что, благодаря им, можно было пару раз в неделю ускользнуть от казарменного однообразия и порепетировать в клубе «Прощание Славянки» или «Амурские волны». Про-сто эти ребята уверены, что духовой оркестр – первичен, а армия – вторична.
Рослый сержант Вова по кличке Бэк, немного сутулясь, стоял в оркестровой группе с большим барабаном на широком ремне через плечо. До армии Вова никогда в руках барабана не держал, но возможность отлынивать от службы упускать было нельзя. «Та шо ж я – в такт не попаду?» – спросил себя Вова, когда через полгода службы набирали состав для духового оркестра части. Этот состав иногда менялся, но партию на барабане всегда исполнял Бэк. Он очень гордился участием в оркестре. Наверно, даже больше, чем Ринго Старр участием в Битлз.
Читать бесплатно другие книги:
