Грехи царя Омара Шахразада

Макама восемнадцатая

И назавтра к вечеру перед ними предстал Баальбек. Руины города оказались так велики и внушительны, что легко было вообразить себе этот город в дни его расцвета. Шесть порфирных колонн, колоссальная лестница и платформа древнего храма произвели на сыновей страны Ал-Лат необыкновенное впечатление. Солнце садилось, и желтоватый теплый камень в его лучах загорелся собственным светом. Сами колонны в косых лучах казались гигантской аркой, соединяющей настоящее и далекое прошлое, от которого остались лишь следы на камнях и страницах рукописей. Мансуру, циничному и эгоистичному, эти колонны показались вратами, что вели в никуда. Царевича удивил почти детский восторг, с которым среди руин ходил Валид, притрагиваясь то к одному камню, то к другому.

А сын наложницы, Саид, подумал:

«Аллах милосердный, как же много знает этот мальчишка! Быть может, зря мы смеялись над ним? Быть может, он, а не мы были правы в том давнем споре?» Древние камни заставили что-то шевельнуться и в холодной душе Саида. Он опять вспомнил старый спор, который еще сильнее отдалил от него младшего брата.

В тот вечер на небе, так же как здесь, в долине, играл немыслимыми красками закат. Валид стоял у раскрытого окна башни и любовался горами и городом у дворцовых стен.

– Смотри, Мансур, – сказал тогда Саид, – братишка готовится сочинять стихи.

– Ну что ж, путь сочиняет. Это единственное, что ему остается делать, – ведь женщины его совсем не интересуют. Я готов спорить на половину казны, что он еще не возлег ни с одной из них, даже не приблизил свои уста к устам прекрасной пери…

– Как ты хитер, брат! Ведь ты же споришь, заранее зная, что выиграешь…

– Глупцы, – проговорил, не оборачиваясь, Валид. – Вы гонитесь за сиюминутными удовольствиями, негой лишь для тела и на короткий миг. Я же жду той радости, что останется со мной навсегда. И не тороплюсь растрачивать душу и семя по мелочам…

– Ого! Вот так слова… Наверное, братишка, перед нами не мальчик, а столетний дед…

– Двухсотлетний…

Царевич и Саид переглянулись с улыбкой. И тогда Валид обернулся к ним. На его лице играла такая светлая, добрая улыбка, что старшие братья прикусили языки.

– Я мечтаю о прекраснейшей, единственной. И пусть она мне встретится еще через много лет. Но от ее прикосновений запоет моя душа, а тело ответит на эту песнь со всем пылом настоящей страсти. А о чем мечтаете вы, несчастные? О новом, еще одном виде похоти, что вам подарит продажная любовь? Мне жаль вас…

Тот давний вечер опять встал у Саида перед глазами. Выражение восторга, с которым смотрел на мир младший брат, заставило его сердце сжаться в какой-то удивительной, неизъяснимой тоске. «Да что же это за развалины такие? Почему брат смотрит на них почти со слезами?»

Было уже далеко за полночь, когда Саид наконец решился спросить у Валида о городе, что некогда стоял на этом месте.

– А я думал, брат, что ты так и не захочешь узнать о том, что за город лежит у наших ног, – ответил Валид.

Но, увидев глаза старшего брата, устроился поудобнее и начал рассказ о городе Баальбеке, его быстром расцвете и долгом умирании. Хотя сам Валид считал, что город не умер, что впереди у него еще множество славных лет, когда история сможет осветить не одну жаждущую истины душу.

– Некогда этот город назывался Гелиополисом, городом солнца на языке эллинов. Но Гелиополисом его назвали пришедшие сюда воины Искандера Великого. До этого же город, как и ныне, носил имя древнего бога. Жемчужиной города был храм богу Хададу, которого позже стали звать Ваалом. Богу молнии и грома, который мог наслать дождь на поля, чтобы умножить урожай, но мог наслать и град, чтобы этот урожай уничтожить. Голова Хадада была увенчана лучами, вот поэтому эллины и приняли его за бога солнца, а его храм стал храмом этого веселого и сильного бога… Рос город, росли и храмы. Не только величием колонн и красотой построек был славен город древних богов. Говорят, что в храме жили и прорицатели, столь мудрые, что отвечали на вопросы, которые человек задавал мысленно, а иногда и не задавал вовсе. Так произошло и с одним из императоров, что сменили эллинских властителей, – он не задал вопроса, но молчаливое предсказание предстало перед ним в виде связки сучьев, обернутых ветхой тканью. Не прошло и года, как это предсказание сбылось, – императора сожгли на костре из сучьев.

Братья молчали. Глаза предводителя каравана поблескивали в свете пламени. Было видно, что этот человек, повидавший в жизни уже немало, с удовольствием слушает юного Валида.

– Вон там, – в темноте рука Валида была еле различима, – остатки лестницы. Некогда она была огромной и вела к колоннам главного входа в акрополь. Арка входа, украшенная скульптурами, имела в высоту тридцать локтей[3] и в ширину двадцать. Пройдя под ней, человек попадал в шестиугольный двор, окруженный еще одной колоннадой. А посреди этого двора возвышался громадный алтарь. Колонны, окружавшие двор, ценились чуть ли не на вес золота – это были порфирные колонны, вырубленные в каменоломнях черной земли Кемет. Там их обрабатывали и шлифовали, а потом волоком спускали к реке и на гигантских баржах переправляли в порт, грузили на корабли и по Серединному морю везли в порт на побережье, а оттуда опять волоком через горы доставляли сюда. Замыкал этот двор огромный храм – центр и акрополя, и всего города.

– О Аллах, как же прекрасен и огромен мир! – но сказал это не караван-баши, и не Валид. Слова эти вырвались из уст царевича Мансура.

– Храм же, – тем временем продолжал свой рассказ Валид, – стоял на громадной платформе, которая покоилась на плитах. Плиты эти словно вырублены руками гигантов в незапамятные времена: длиной они больше сорока локтей, десять локтей в высоту и восемь в ширину. Эти плиты почти не пострадали от времени, и завтра, если Аллах милосердный нам позволит, я покажу вам их. Учитель давал мне читать об этих плитах в одном древнем свитке.

– Это была история о гигантах? – спросил полусонный Саид.

– О нет, брат, это была история о том, как вырубались плиты в каменоломнях. Свиток повествовал о разных породах камня и о приспособлениях, позволяющих добывать камни и металлы.

– Скукотища… – широко зевнул Саид. История, тем более покрытая песком и пылью, стала ему надоедать, и он поспешил вернуться в настоящее. – А скажи-ка мне, братишка, быть может, ты знаешь, когда перед нами откроется город или хотя бы селение, достойное царских сыновей. Ибо тела наши изнежены, и жесткая кошма может лишь на короткое время оставаться нашим ложем.

– Да и спать в одиночку не пристало царским сыновьям, – с улыбкой заметил Валид. Он чувствовал себя хозяином положения и потому мог подшучивать над братом.

– Ты прав, малыш, не пристало.

– Не печалься, Саид, завтрашний переход закончится у небольшого городка, что раскинулся в долине под горой Эль-Бир. Там к твоим услугам будут и мягкая постель, и сладкие финики, и согласные рабыни… Мне же достанет и воспоминаний о сегодняшней ночи, когда я смог прикоснуться к истории тысячелетий. Ибо история – наука мудрецов. Она пытается нас научить простому правилу, которое гласит, что учиться надо на чужих ошибках, а не совершать свои.

– Увы, мудрый юноша, – подал голос предводитель каравана. – Правило это, столь мудрое, никто и никогда не соблюдает. Более того, я скажу тебе, что ошибки, которые совершаем мы сами, в конце концов делают нас умнее и сильнее. А вот ошибки чужие заставляют нас только удивляться разнообразию человеческой глупости…

– Быть может, ты прав, достойнейший, – задумчиво проговорил Валид. Его слова уже заглушал храп его старших братьев, да и сам юноша чувствовал, что его увлекает за собой сладкий сон.

Вставшее солнце разбудило путников. И вскоре караван уже покидал некогда величественный город.

Валид, оглянувшись, в последний раз окинул взглядом место, где некогда боги сменяли один другого, а вместе с ними сменялись и земные властители. Сменялись, не в силах сопротивляться неутомимому течению времени. В блеске поднимающегося солнца чернел алтарь на гигантской центральной площади акрополя. Он возвышался над плитами и обломками колонн, скатившихся сверху, от храма. Часть порфирных колонн, устоявших в огне войн и землетрясений, гордо высилась, поднимая к небу величественные головы и прикрывая входы в ниши, где некогда стояли статуи богов и героев.

Полупрозрачными тенями у камней древнего города встали призраки тех, кто некогда жил здесь. Эллины, ромеи, христиане, мусульмане, люди, что почитали куда более древних богов, люди, что не знали богов вовсе, – все они сейчас были видны Валиду. Они рассказывали ему свои истории, и юноша пытался запомнить каждую из них. Но постепенно хор призрачных голосов стал стихать, и лишь шелест песка и пение утреннего ветерка остались у древних камней.

Город, наполненный веками истории, полузанесенный песком, разрушенный землетрясениями, в свете нарождающегося солнца стал для Валида первым подарком, который он получил в этом удивительном путешествии.

«О Аллах, сколько же чудесного в этом прекрасном мире?!» – воскликнул беззвучно Валид.

И так же беззвучно ему ответили два голоса:

«О да, мир так прекрасен!»

Макама девятнадцатая

И вот, купаясь в лучах предзакатного солнца, перед караваном предстал городок. Гора Эль-Бир стала для этого городка матерью и защитницей: она и прикрывала его от холодных полуночных ветров, и питала водой бесчисленных речушек, стекавших с вершины, и даже дала городку свое имя, Дейр-эль-Бир.

Позвякивая колокольчиками на шеях, равнодушные ко всему верблюды вошли в распахнутые ворота караван-сарая. Яркие и богатые седла, дорогое оружие, пышные одежды юношей – все это яснее любых слов говорило хозяину караван-сарая, что перед ним отнюдь не простые гости. Но, увы, надменность этого человека была так велика, а разум столь мал, что он не смог сдержаться. Точнее говоря, он повел себя как обычно.

– Эй, мальчишки! Помогите-ка этим тупым чужеземцам спустить сундуки. Да посмотрите, что в них. Быть может, и нам что-то понадобится…

Хозяину было невдомек, что его речь может понять кто-то из приехавших гостей.

Он был бы прав, если бы Аллах милосердный не послал в это путешествие вместе со старшими сыновьями царя Омара еще и Валида, младшего. Тот, услышав такие непочтительные слова, с недоумением поднял голову и внимательно осмотрелся по сторонам. Караван-баши был далеко и потому то ли не слышал, то ли только делал вид, что не слышит этих странных слов хозяина. Старшие же братья не понимали речь местных жителей.

«О Аллах, похоже, надо держать ухо востро! Хозяин этого нехорошего места, видимо, снимает дань с путников вне зависимости от их желания… Уж не попали ли мы в лапы разбойников?»

Валид подошел ближе к брату. Тот поправлял свое пышное одеяние, стараясь как можно лучше расположить складки кафтана, чтобы новая сабля красовалась на виду.

– Брат мой, будь настороже! Кажется, хозяин сего благословенного места не только радушен, но и вороват… Что-то он с интересом косится на наши сундуки… Да и перстни на руках царевича вызывают у него слишком заметный интерес.

Сам не понимая почему, Валид не сказал брату о том, что понимает речь хозяина караван-сарая. Было ли это предчувствие, или просто юноша не захотел лишний раз хвастаться перед старшим? Валид преподнес это просто как наблюдение, но после десяти дней пути Саид совсем иными глаза смотрел на младшего брата. Ему хватило и этих осторожных слов.

– Спасибо, братишка. Я присмотрю и за нашими сундуками, и за царевичем. Будь осторожен и ты.

Валид кивнул и отошел подальше. Чем дольше он бродил по двору, тем более убеждался в том, что хозяин не разбойник, но определенно не просто владелец постоялого двора – слишком много было у него слуг, слишком толсты стены, что окружали караван-сарай, слишком велики запоры на воротах, и этих запоров слишком много. Юноша вспомнил книгу по фортификационным сооружениям, которую листал в библиотеке деда всего месяц назад. Вспомнил и новыми глазами стал осматривать все вокруг. Определенно, хозяин мог выдержать долгую осаду. Вот арык, что может давать воду… Вот приподнятые над землей входы в погреба. И видно, как эти погреба велики, а крышки над ними толсты… Да и ставни на окнах дома тоже вырезаны из толстых досок…

Валид еще успел удивиться тому, как иногда бывают не наблюдательны путники. Предводитель каравана привел их сюда, расхваливая по дороге и хозяина, и его караван-сарай как уютное и спокойное место для достойных путешественников. Но перед Валидом оказалась настоящая крепость. Пусть и небольшая.

«Но, быть может, иначе нельзя? Быть может, среди посетителей караван-сарая встречаются не только почтенные путешественники, но и лихие люди, что ищут не пристанища, а защиты? Или, возможно, само ремесло хозяина караван-сарая не так уж безопасно? А вдруг я неправ? И этот толстяк со скверными манерами и визгливым голосом вовсе не разбойник и вор?»

Ответов на эти вопросы не было, а потому Валид решил быть настороже, надеясь, что старший брат сможет постоять за себя и за царевича.

Наконец суета улеглась. Путники расположились в комнатах наверху, смогли достать из сундуков свежее платье, а пропитанное потом и запылившееся спрятать на дно, чтобы позже привести его в порядок. Упала тяжелая теплая ночь, и наступило время трапезы.

Огромная комната внизу была неярко освещена, тяжелые деревянные столы с лавками необыкновенно чисты. Очаг пылал, возле него дымились котелки с аппетитной снедью, а слуги уже успели уставить стол, предназначенный для сыновей царя, ароматными блюдами.

– О, как я голоден! – потирая руки, проговорил царевич.

– Не ты один, братишка… – рассеянно ответил Саид. Он еще помнил предостережение младшего брата и потому озирался по сторонам, пытаясь понять, откуда может грозить беда. Но все выглядело так мирно, что он успокоился и с интересом взглянул на роскошное угощение.

Через миг оба брата уже поглощали свежеприготовленную баранину. Валид же, не в силах просто наслаждаться спокойным вечером, не мог проглотить ни кусочка. Но вскоре и он, не видя вокруг ничего подозрительного, присоединился к трапезе.

Когда первый голод был утолен, путники услышали песнь уда. Прямо возле их стола, словно джинн из бутылки, появились красивые девушки. Лица их закрывали полупрозрачные накидки, а тела, окутанные газовыми одеяниями, в свете факелов казались столь прекрасными, что юноши не могли отвести от них глаз.

Музыка пела, девушки танцевали… Рядом с царевичем показался хозяин караван-сарая, безошибочным чутье угадав в Мансуре повелителя.

– О величайший, – уже на языке страны Ал-Лат проговорил этот толстый пройдоха. – Не обратишь ли ты свой взор на этих очаровательных девушек?

– Я вижу их, любезнейший…

– Нравятся ли они тебе?

– Пожалуй… Пожалуй, да… Их движения прекрасны и полны неги. Но лица… Лица мне не видны…

– Позволь мне подсказать тебе, о путник. Вот та, невысокая девушка, что танцует сейчас в круге… Она искусна не только в танце. Ее тело может доставить истинному ценителю страсти бездну наслаждения. А лицо ее, которое откроет такой ценитель, будет столь красиво, что у него не хватит слов, дабы описать девичью прелесть.

Царевич с интересом посмотрел на толстяка.

– Так ты говоришь, что она умела не только в танце?

– О нет, мой господин. Она умела во многих женских искусствах.

– Ну что ж, тогда моя сегодняшняя ночь будет куда интересней вчерашней. Пусть она ожидает меня в моей опочивальне…

– Повинуюсь! – Хозяин караван-сарая попятился, ежеминутно кланяясь.

– Чего хотел этот лис? – спросил Саид.

– Он приготовил для меня особую постель, безошибочно угадав во мне царственную особу. Сегодняшняя моя ночь будет куда удобнее вчерашней.

Что-то в голосе Мансура показалось Саиду подозрительным, но он решил более ни о чем царевича не спрашивать, а просто, когда все улягутся, подслушать, что же будет происходить в его комнате.

Затихла музыка, исчезли танцовщицы. И вскоре царевич Мансур, сладко потягиваясь, поднялся со своего места.

– Я устал и иду спать.

И, тяжело ступая, царевич начал подниматься по ступенькам. Валид следил за каждым его шагом и потому заметил, как в полумраке балкона, нависшего над большим залом, где трапезничали путешественники, мелькнула девичья фигурка, скрывшись в комнате, предназначенной для царевича.

«О да, Мансур, тебя ждет интересная ночь…»

Валид, конечно, не ошибся. Да и как мог ошибиться самый наблюдательный, да и самый рассудительный из троих сыновей царя Омара?

Комната царевича была освещена. Хотя правильнее было бы сказать, что огонек светильника, стоявшего у приоткрытого окна, лишь разгонял непроницаемый мрак. Но этого Мансуру оказалось достаточно, чтобы разглядеть на своем узком ложе девичью фигурку.

– Да будет благословен твой вечер, прекраснейшая, – проговорил он.

Но девушка лишь улыбнулась и похлопала по ложу рядом с собой.

– Ты нема? Или не понимаешь моих слов?

Девушка вновь улыбнулась, на этот раз чуть шире.

– Ну что ж, ты решила поиграть со мной? Тогда я приму твою игру… А что ты еще умеешь, красавица?

Царевич опустился рядом с девушкой и с интересом начал разглядывать ее необычное одеяние, правда, не решаясь пока прикоснуться к нему руками.

Похоже, что девушка все же прекрасно понимала Мансура. Потому что она встала на колени рядом с юношей и начала весьма умело освобождать его от пояса, на котором висела тяжелая сабля. Мансур, улыбаясь, развел руки в стороны, давая своей гостье возможность делать все, что она захочет.

За саблей последовали сапоги, за сапогами чалма… Потом на пол упал кафтан. Девушка молчала, но так выразительно играла глазами, так умело действовала руками, что царевичу не нужно было ни единого слова. Вино, что он пригубил за ужином, не просто разогрело его. Оно набатом стучало в висках, кружило голову, наполняя самыми немыслимыми фантазиями распаленное воображение.

И чем меньше оставалось одежды на Мансуре, тем сильнее становилось его желание. Да, эта чужеземная красотка не похожа на наложниц гарема отца, не похожа она и на многих иных девушек, что побывали на роскошном ложе царевича. Эта все знала сама. Она ничего не боялась, и, это было видно по каждому ее движению, прекрасно знала, чего хотела.

Вот упали на пол плотные дорожные шаровары, вот за ними последовала шелковая рубаха. Тело царевича пришлось по вкусу юной гостье – она с видимым удовольствием прошлась руками по его плечам, груди, решительно опустилась к средоточию страсти, чтобы задержаться здесь лишь на один миг дольше, чем длилось бы легкое касание.

Голова Мансура шла кругом. Он не замечал ни того, что девушка, играя с ним, успела внимательно осмотреть все уголки комнаты… Проходя мимо царевича, словно в танце, она провела руками по замкам тяжелых сундуков… Невзначай несколько раз подняла пояс с саблей, очевидно пытаясь понять, где же этот юный путешественник держит ключи от больших замков, которыми были эти сундуки отягощены.

Ничего этого царевич не замечал. Игра, что затеяла с ним его безмолвная гостья, так затянула его, что он готов был наброситься на нее, словно зверь. Девушка прекрасно это поняла, сразу перестала осматриваться по сторонам и прильнула к царевичу. Тот, застонав, начал срывать с нее одежду. Девушка лишь улыбалась, позволяя ему быть не пылким, а резким, не страстным, а грубым.

И тут он впился в ее губы поцелуем. Его поцелуй отдавал необузданной, невыразимой страстью. Его язык скользнул в ее рот. Глубже, глубже… На языке все еще ощущался привкус вина. Через мгновение он опрокинул ее на спину и упал рядом, почти не сознавая, как это произошло.

Девушка, быть может, испугавшись, попыталась оттолкнуть его. Она знала, что ему нужно, и позволяла ему это сделать. Но ее сопротивление еще сильнее воспламенило его.

– Умница, так ты мне нравишься… Ничего не говори, и тогда я буду ласкать тебя долго-долго… Когда-нибудь ты будешь рассказывать всем, что провела эту ночь со мной… но… Т-с-с, я просто путник…

Нет, Мансур не был пьян. Не был пьян по-настоящему… Но долгое странствие, незнакомое ложе, странное хмельное питье сделали свое дело. Те крохи здравого смысла, что еще остались в его разуме, замкнули ему уста, и он снова приник долгим поцелуем к губам девушки. Похоже, ей это совсем не понравилось. Но Мансур был намного сильнее. Он навалился на нее и терзал ее губы своими, не давая той даже вдохнуть воздух.

Наконец он оторвался от ее губ, чтобы отдышаться. Девушка попыталась пошевелиться, но он ударил ее по щеке, пробормотав:

– Лежи спокойно, малышка. Я владыка… А ты… Ты никто…

Глаза девушки вспыхнули злым светом, но Мансур этого не заметил – слишком велико было наслаждение мигом владычества.

– А теперь я хочу… Хочу… – Он сделал глубокий вдох, зарывшись лицом в ее волосы. – Ты пахнешь цветами. Этот запах кружит мне голову… Я должен… я уже должен… войти в тебя.

Его слова сломили показное сопротивление девушки. Она позволила рукам царевича делать с ее телом все, что только приходило ему в голову. Сейчас ее, похоже, захлестывали острейшие ощущения – ее грудь была прижата к его груди, а запах, грубость рук…

– О, малышка, да ты любишь суровых мужчин…

Царевич вожделел ее тела, и ему было все равно, кто она такая, что знает и что умеет. Хриплый звук сорвался с губ молчаливой незнакомки, когда он положил руки на внутреннюю поверхность бедер.

– Ты, похоже, уже ждешь продолжения. Но сначала, малышка, я покажу тебе, как умеют ласкать мужчины прекрасной страны Ал-Лат.

Медленно-медленно он наклонил голову, и, прежде чем девушка поняла, что он собирается делать, она почувствовала его горячее дыхание, дразнящее ее нежную плоть.

Вскинувшись, она попыталась что-то сказать, но еще одна тяжелая пощечина уложила ее на ложе. Одинокая слеза скатилась по щеке незнакомки, но Мансуру было все равно.

В то мгновение, когда его губы коснулись ее тела, девушка только всхлипнула. От неожиданности она не могла сдвинуться с места, но неописуемое ощущение от его ласк заставило ее изогнуться от наслаждения. Ее тело била дрожь, вожделение кружило голову, но тяжелое тело этого грубого странника не давало возможности пошевелиться. Когда он провел языком вниз по животу, она застонала, невольно дернув ногами. Он нажал сильнее на внутреннюю сторону ее бедер, чтобы остановить ее. Его язык ласкал самые интимные изгибы ее податливого тела.

Потом он начал помогать себе руками, и девушка, освободившись от тяжело навалившегося на нее тела, наконец смогла пошевелиться. Его руки ласкали и мучили ее. Быть может, она уже была не рада, что оказалась в его комнате. Но царевич Мансур решил во что бы то ни стало насладиться этой молчальницей. И потому толкнул ее, заставляя вновь лечь навзничь.

Девушка завороженно посмотрела на него. Он был прекрасно сложен – широкие плечи, тренированные многими схватками на тяжелых мечах, узкая талия, сильные ноги… Она смерила его взглядом с головы до ног, долго и оценивающе рассматривая его жезл страсти.

Под этим взглядом Мансур возбуждался еще сильнее. Огонь желания пронзал его чресла. Аллах великий, помоги! Он должен сделать еще что-то, как-то отодвинуть тот миг, когда набросится на нее. Но этот оценивающий холодный взгляд словно разбудил в нем зверя.

Он хотел, о нет, он жаждал немедленно войти в нее.

Его рука провела по ее бедрам, и он раздвинул ей ноги. Вновь навалился всем телом, жесткими ладонями скользнув по бокам от подмышек до талии. Девушка выдохнула от боли и попыталась схватиться руками за его плечи. Он наклонил голову и начал языком ласкать ее грудь. Она тихонько застонала.

– О да… Вот так… Теперь ты узнаешь, каковы настоящие мужчины, – хрипло прошептал он, сдвинулся выше и медленно вошел в нее. Он услышал, как она охнула, и подался назад, но ненадолго. Его тело требовало удовлетворения. Он вошел немного глубже, и лишь его стиснутые зубы выдавали, с каким трудом ему удавалось сдерживаться. Когда он почувствовал, что она перестала ему сопротивляться, он полностью утратил контроль.

Он резко подался вперед, глубоко войдя в нее и не обращая внимания на ее стон. Он понял, что сделал ей больно, но это лишь подстегнуло Мансура.

Он подождал немного, набираясь сил, а потом начал медленно двигаться, каждый раз входя все глубже и глубже.

Дыхание девушки участилось, когда боль уступила место другим, намного более приятным ощущениям. Она начала помогать ему бедрами, сперва неловко, но затем приспособилась к движению его чресел. Ее порывы возбуждали Мансура все сильнее, он уже не мог остановиться, наполняясь пульсирующей страстью. Наслаждение, похоже, сводило девушку с ума, и она дико извивалась под ним, просящая, жаждущая, вожделеющая.

Она чувствовала, как сила его страсти нарастает в ней, чувствовала мощь его тела, и тут жарко-белый огонь, заполонивший все, вырвался из-под ее контроля. Она услышала стон – он слетел с ее собственных губ. Наслаждение жаркой волной прошло по всему ее телу.

Она дернулась, задрожав, и тут уже закричала по-настоящему.

– О да… О да… – кричал и царевич, не в силах больше сопротивляться тому наслаждению, что темной волной невыразимого жара и сладкой боли захлестнуло его с головой.

Макама двадцатая

– Аллах милосердный, как же ты хороша! – пробормотал царевич сквозь сон и повернулся на бок, пытаясь обнять ночную гостью. Но, увы, рука его нашла лишь пустоту. Девушка исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Царевич вскочил и начал от досады расшвыривать свои вещи. Он был верен своим дворцовым привычкам, ибо всегда находился некто, кто собирал роскошные шелка и бархат кричаще-ярких одежд царевича и складывал их в сундуки. Но сейчас никто не появился из-за шторы за окном… Да и шторой это плетеную занавесь назвать было трудновато. Когда негодование чуть улеглось, Мансур огляделся по сторонам. Что-то его обеспокоило. Да, он бушевал, да, разбрасывал одежду по углам… Но почему распахнуты настежь два тяжелых сундука, нагруженных книгами? И куда делся тяжелый звездный глобус, который звездочет просил передать учителю в той далекой стране, куда направлялись путешественники?

Мансур в недоумении застыл посреди комнаты. Царящий беспорядок лучше всех слов подсказывал царевичу нехитрую, но невероятно обидную мысль. В его комнате, Аллах милосердный, как тут не сгореть со стыда, что-то искали. И искали совсем недавно. Быть может, тогда, когда он заснул каменным сном, утомленный любовными утехами…

«О да, красавица оказалась умелой не только в танце…» И вспомнив все, что произошло ночью, царевич от удовольствия покраснел. Но ему хватило всего одного взгляда на разгромленный багаж, чтобы понять, насколько разнообразны оказались умения девушки.

Разгневанный Мансур выскочил на балкон, что служил коридором верхнего этажа, и закричал изо всех сил:

– Грабеж!!!

Дверь соседней комнаты распахнулась, и Саид, на ходу запахивая кафтан, заспешил к царевичу.

– О Мансур, что случилось?

– У меня в комнате что-то искали… Смотри!

Саид окинул взглядом комнату царевича и недоуменно обернулся к брату.

– Аллах милосердный, что ты тут делал сегодня ночью?

Царевич вздохнул. Никто ведь не знал о том, что Мансур провел ночь не один… Нужно было либо все рассказать Саиду, услышав в ответ сотни упреков, либо виновато опустить глаза. Но ему на выручку пришел Валид.

– Не удивляйся, братишка… Царевич ничего необыкновенного не делал. Да и был он в комнате не один. Прекрасная пери его снов, а на самом деле просто племянница хозяина караван-сарая, скрасила ему долгую и одинокую ночевку.

Мансур был искренне удивлен, более того, он был поражен осведомленностью младшего брата.

– Но, Аллах всемилостивый, откуда тебе все это известно, Валид?

– О братья, я вам говорил сотню раз – глаза даны мне, чтобы видеть, уши – чтобы слышать, а голова, чтобы понимать. Я видел, как плясали вчера девушки, видел, как хозяин караван-сарая шептался с Мансуром. Видел я и девушку, что незамеченной проскользнула в комнату царевича… Так я понял, что приключения Мансура, моего царственного брата, только начинаются.

– А все остальное? Откуда ты узнал все остальное?

– Я услышал, как шептались во дворе, прямо под моими окнами, двое, мужчина и девушка. Мужчина называл свою собеседницу Айгуль, а она его – дядюшка Беркер.

– Аллах милосердный… А мне она не сказала ни слова, я даже подумал, что она немая…

Саид усмехнулся.

– Братишка, это была последняя ночь, что ты провел один, без меня. Увы, но стало ясно, что тебя нужно охранять круглые сутки. Как хорошо, что я спрятал в надежном месте и золото, которым нас снабдил щедрый царь Омар, и письма, которые сами по себе составляют ценность, пожалуй, большую, чем мы вместе взятые с нашим золотом…

– О Аллах, какое счастье! Но где же ты это все спрятал? Я думал, что золото среди книг в черном сундуке… Потому и приказал поставить его у себя в изголовье…

– О нет, царевич Мансур. Я люблю тебя, своего кровного брата, я отдам за тебя жизнь, но, поверь, тебе лучше не знать маленьких секретов настоящего телохранителя.

Царевич повесил голову. В глубине души он соглашался с братом, но вот так постыдно опростоволоситься перед младшими… О Аллах, как выдержать такой стыд?

Но внезапно совсем другая мысль пришла ему в голову.

– Валид, ты говоришь, что слышал, о чем шептались хозяин и эта недостойная?

– Да, братишка, слышал…

– Так о чем же? Аллах милосердный, не заставляй меня гневаться, мальчишка!..

Валид усмехнулся. И столько в этом было насмешки над старшим братом, что гнев едва не убил царевича. Но, увы, пришлось стерпеть и это. Ибо Валид, мальчишка, знал и умел куда больше, чем царевич мог себе вообразить.

– Девушка Айгуль сказала, что вы с братом, наверное, и в самом деле те, за кого себя выдаете – студиозусы, едущие на полночь поступать в учение. Уж очень много у тебя книг… Мансур самодовольно проговорил:

– Я же был прав, приказав поставить сундуки с книгами в мою комнату!

– А потом она сказала, – Валид уже откровенно усмехался, – что самоцветы на твоей чалме и сабле настоящие. И, значит, ты не простой студиоз, а сынок какого-то далекого князька. И потому все равно не мешало бы пощекотать тебя боевым мечом… Вдруг ты расскажешь, где спрятаны сокровища, которые ты везешь…

– Ах подлая… Негодная…

Но Валид продолжал, ничуть не щадя чувств царевича.

– Эта девушка была с дядюшкой более чем откровенна. Она сказала, что ты оказался никуда не годным в постели и уже одним этим заслужил того, чтобы познакомиться с ее любимицей…

Мансур задохнулся от негодования… Это он-то «негодный в постели»! Он, за счастье одной ночи с которым соперничали наложницы отцовского гарема?! Он, который прочел все трактаты о любви, какие только смог найти в дворцовой библиотеке!

– Интересно, кого эта змея имела в виду, когда говорила о своей любимице?

– Я отвечу тебе и на этот вопрос. Но, быть может, ты лучше сейчас выглянешь в окно? Тогда мне не надо будет повторять тех обидных слов, которые еще произнесла девушка с нежным голосом о твоем царственном величестве.

– Да будет так, – пробормотал Мансур.

Он подошел к окну и посмотрел вниз. Огромный двор был заставлен сундуками и казанами, завален мешками и свертками. В дальнем загоне отдыхали унылые верблюды каравана. А прямо под окнами постоялого двора, под навесом стояла огромная клетка. За ее толстыми прутьями лениво посматривала по сторонам великолепная черная пантера. Ее глаза горели зеленым огнем, а шкура блестела в косых утренних лучах солнца.

– Аллах милосердный, так девчонка хотела познакомить меня с этим чудовищем?

– О нет, братец, это просто роскошное животное. Разбалованное и игривое. Большая кошка.

– Да помилует меня Аллах милосердный и всемилостивый, – пробормотал Мансур, с ужасом разглядывая огромные клыки, что виднелись в приоткрытой пасти.

– Вот что, братья, – решительно проговорил Валид. – Я думаю, нам следует уносить ноги, пока за нас не взялись всерьез. Ведь гнев разбойников может быть так страшен…

Саид и Мансур лишь молча кивнули, полностью соглашаясь с младшим братом. Предводитель каравана только вздохнул, услышав повеление немедленно собираться, – он надеялся на день-другой передышки. Но, увы, он был только караван-баши, а эти юнцы – царскими детьми. И их повеление было свято.

Вот поэтому вскоре после полудня караван двинулся в путь. Хозяин караван-сарая преувеличенно любезно проводил гостей, долго кланялся каждому их них и не отводил глаз от дороги, пока караван не исчез в облаке пыли за поворотом.

– Нас слишком легко отпустили, – проговорил вечером Саид.

Среди пустыни нашелся крохотный оазис с ручейком и одинокой пальмой, почти не дававшей тени. Но быстро наступившая ночь принесла прохладу, и потому решено было отдохнуть до рассвета.

Горел костер. Братья сидели вокруг огня на плотно скрученных кошмах. Предводитель каравана, услышав почти всю историю царевича, кроме, конечно, подробностей, о коих ему знать не следовало, пребывал в глубочайшей задумчивости. И на это замечание Саида согласно кивнул и сказал:

– Я думаю, царевичи, что за нами эти шакалы пустят погоню… Или шпиона…

Царевич Мансур с ужасом слушал и брата, и предводителя каравана. Он-то совсем иначе представлял себе путешествие на полночь, к великому учителю. Но разбойники, погони, лазутчики… Увы, это было слишком для трусливого и изнеженного царского сына. Мансур почувствовал себя дичью, которую загоняют в ловушку. И потому он с удивлением смотрел, как укладываются на ночлег его спутники.

– Неужели мы ничего не сможем сделать? Надо же как-то избавиться от слежки…

– Единственно мудрым будет продолжать наш путь как ни в чем не бывало. Ведь мы же просто отправились на полночь к великому учителю. И лучшее, что мы можем сделать, – это завершить наше странствие. Не беспокойся, царевич, вскоре начнутся густонаселенные места. И лазутчику, если он действительно идет за нами, станет не так просто проследить наш путь.

И вновь это сказал не предводитель каравана, человек опытный и закаленный, а младший брат, Валид.

Караванщик же только кивнул, соглашаясь со словами мальчишки, который был младше его, как минимум, втрое.

Наступившее утро подняло караван, и вскоре пыль вновь заклубилась под ногами неутомимых верблюдов.

Шаг за шагом, фарсах за фарсахом, день за днем отмеряли по степи верблюды путь. Прошли три дня, потом истек четвертый…

Ночь опустилась на степь, сменившую пустыню. Холмы, окружавшие лагерь, казались черными. Такими же черными были небеса.

Первым заговорил Мансур. Царевичу все труднее было переносить путешествие. Жара, мухи, бесконечная неторопливая качка в высоком седле на спине верблюда… Поэтому он спросил, словно капризное дитя:

– Валид, ты же говорил, что вскоре начнутся обитаемые места. Где же они?

– Я ожидал их появления вчера на рассвете. Но, вероятно, мои расчеты были неверны. А что скажешь ты, почтенный караван-баши?

– Я соглашусь с тобой, мудрый юноша. Вчера на рассвете должно было показаться селение, а к полудню городок, который местные жители называют Эль-Файр. Но, боюсь, в мои расчеты тоже вкралась ошибка. Хотя я знаю этот путь как собственную ладонь и прошел его не менее дюжины раз.

– Ошибка? Какая может быть ошибка, сын гиены?! Ты же управляешь караваном, который почтили своим присутствием сыновья самого царя Омара! Как смеешь ты говорить об ошибке?

Предводитель каравана промолчал. И потому Саиду пришлось ставить на место своего разбалованного и не слишком умного брата.

– Царевич, тебе придется просить прощения у нашего достойного караванщика. Ибо законы каравана таковы, что сейчас он – наиглавнейший. А мы не царские дети, что почтили своим присутствием его караван, а просто путники, нуждающиеся в услугах каравана. И, кроме того, замечу, что любой человек вправе говорить об ошибке. Ибо не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Мне?! Мне просить прощения?

– И немедленно. Ибо сейчас от тебя зависит, останемся мы здесь, среди степи, или добрый караван-баши позволит нам завтра на рассвете вновь забраться в седло. Таковы законы каравана. И их вправе нарушить лишь тот, кто более не хочет никуда двигаться.

Видя, что оба брата вполне серьезны, Мансур попытался задуматься. Но, увы, им по-прежнему владел лишь гнев. Царевич насупился, а потом и вовсе встал и ушел к своему верблюду. Пытаясь, быть может, у него найти утешения.

Меж тем беседа продолжалась. Караванщик, почувствовав, что с братьями можно говорить откровенно, начал:

– Меня смущает и цвет степи, о мудрые путники. Да и сама степь… Пустыню должны были сменить каменистые холмы. Но перед нами степь… Сколько бы я не смотрел на компас[4], сколько бы ни сверялся с картами – я вижу одно и тоже: путь наш проложен правильно. Но то, что предстает передо мной, совсем не похоже на караванную тропу, исхоженную ногами моих верблюдов.

– Я боюсь спросить тебя, добрый караванщик, но, быть может, компас испорчен?

– Но тогда это, увы, произошло совсем недавно… И я ничего не вижу, ибо компас все время со мной, я его держу в кармане кафтана. Вот он.

И караванщик вытащил небольшую деревянную богато инкрустированную коробочку. Не без трепета отдал ее Валиду и не спускал глаз, пока юноша рассматривал ее.

– Да, самый обычный, хотя и очень красивый компас…

Со вздохом облегчения караванщик взял коробочку и хотел уже ее спрятать, но Валид вновь обратился к нему:

– Мудрый караванщик, не будет ли большой дерзостью просить тебя, чтобы ты открыл компас?

– Повинуюсь, мой гость! – довольно проговорил предводитель каравана. Он видел, с каким уважением относятся к нему эти двое и потому был с ними доброжелателен и приветлив.