Грехи царя Омара Шахразада

Макама двадцать первая

Зов деда настиг Валида, когда тот, словно дикая кошка, припадая к земле, крался назад по следам каравана.

«Валид, мальчик мой, что происходит с тобой? Я чувствую сильную тревогу, она не дает мне спать…»

Валид, ничего не скрывая, рассказал деду и о странном караван-сарае, и о кусочке железа, который нашелся в компасе караван-баши.

«Я думаю, мой добрый дедушка, что нас хотели загнать в дикие места и тут ограбить…»

«Но где вы сейчас находитесь, мальчик? Ведь, прости меня, но кроме компаса и надежных карт, существуют еще и вечные небеса, что могут указать путнику верную дорогу. Неужели ты забыл все, чему учил тебя старый Назир?»

«Аллах милосердный, ну как же я мог об этом не подумать?!» – Валид выпрямился и посмотрел на небо. Конечно, полная луна, заливавшая светом степь, немного мешала рассмотреть все ориентиры, но и главных звезд Валиду хватило для того, чтобы понять, где они оказались.

«О великий звездочет, я думаю, что мы отклонились от нашего пути… И отклонились далеко… Мы сейчас много восточнее того места, где должны были оказаться этой ночью. Думаю, что козни хозяина караван-сарая завели нас в почти необитаемые места чуть южнее великого Вавилона, мертвого вот уже тысячу лет города великой славы…»

«Мальчик, постарайся как следует рассмотреть небеса над собой… Я хочу твоими глазами увидеть их. И попытаюсь понять, где же именно вы находитесь. А потом займись преследователями – я слышу, что брат зовет тебя».

«Повинуюсь, великий мудрец!» Юноша поклонился далекому наставнику и затем, выпрямившись, несколько долгих мгновений смотрел в небеса, стараясь, чтобы дед увидел ту же картину.

И затем, не медля более ни секунды, Валид принялся догонять Саида. Тот уже что-то нашел и теперь пытался привлечь внимание младшего брата.

– Смотри братишка, во-о-н там, видишь, огонек?

– Вижу… Удивительно, что мы не рассмотрели этого раньше…

– Просто нам и в голову не могло придти, что кто-то кроме нас может идти этой тропой…

Братья, словно две тени, поспешили на свет костра, горевшего в стороне от караванного следа.

Это оказался лагерь, лагерь какого-то маленького отряда. Люди мирно спали, завернувшись в толстые одеяла. А к деревцу, склонившемуся у крошечного источника (совсем как в лагере каравана), была привязана… черная пантера.

– Аллах милосердный, это они… Разбойники!

Валид приложил палец к губам Саида, увидев, что чуткие уши зверя повернулись, когда он услышал чужой говор. Не сказав более ни слова, юноша подкрался к огромному черному животному, открывшему изумрудно-зеленые глаза.

«Аллах милосердный, этот безумец сейчас погибнет!» – подумал Саид. Он следил за каждым движением младшего брата, готовый кинуться на помощь в любое мгновение.

Валид же вовсе не собирался погибать. Он вытащил какой-то мешочек из кармана шаровар и, отсыпав щедрую горсть порошка, казавшегося черным в лунном свете, бросил его прямо в морду проснувшегося хищника.

Тотчас же пантера вскочила и, громко зарычав, начала двумя лапами скрести кору дерева. Щепа так и летела из-под изогнутых, словно ятаганы, когтей хищника. Деревце содрогалось, и листва его трепетала, как под ураганным ветром.

Валид же, появившись возле брата, прошептал:

– Теперь они лишились своего проводника. И мы можем вернуться в лагерь. Надо поднять караван до рассвета. Тогда мы успеем ускользнуть от них. Надо лишь показать караван-баши верный путь…

Две черные тени заскользили обратно к лагерю.

– Братец, а что за порошок ты подбросил зверю?

Валид усмехнулся.

– О, это большая тайна! Когда-то в одном старом свитке я прочел, что преследующих собак можно сбить со следа, если насыпать на него смесь черного пороха и лекарственной мяты. Некогда я сделал такой порошок… И даже несколько раз пробовал его, когда вы с царевичем отправлялись на охоту…

– О Аллах, так вот почему собаки бесились и не могли взять след! Это были твои проделки!

– Мои, братец… Но мне было жаль пустынных лис. А сейчас, как видишь, этот порошок пригодился, чтобы сбить со следа настоящих врагов.

– Благодарю тебя, мудрый братишка! – Саид проговорил это совершенно серьезно, словно только сейчас поняв, какой опасности удалось избежать благодаря детским проделкам младшего брата.

Достигнув каравана, Валид разбудил мирно дремавшего караван-баши и рассказал ему о преследователях. Уже через несколько минут костер был потушен, спутники разбужены и караван готов к пути. Всхрапнув от негодования, неутомимые верблюды отправились вперед.

Валид решил, что нет смысла искать в темноте новую тропу, чтобы вернуться на проверенный веками караванный путь. Дед подтвердил его предположения, и юноша знал, что теперь они много восточнее того места, где должны были оказаться. До некогда великого Вавилона, да хранится память о славе этого города в веках, оставался всего один дневной переход. Рядом с ним есть и поселения, где можно будет найти воду. И уже оттуда повернуть на полуночь. Пусть путь станет длиннее, но, как известно, к знаниям ведут многие дороги, как в переносном смысле слова, так и в прямом, – к далекому мудрецу Георгию можно добраться многими путями. Да будет благословенной щедрость царя Омара, что не пожалел казны ради своих сыновей! А потому не только караванными тропами, но и на быстрых лошадях или под парусом через море они смогут достичь далекой страны Аштарат.

Взошедшее солнце осветило серо-желтую степь, окрасив ее во все оттенки рубина и пурпура. Краски словно зажгли безжизненные места, и в этот миг впереди показались холмы. Словно отлитые из черного чугуна, она казались чудовищами, что заснули в огне.

– Аллах милосердный, как же ты велик даже в своем гневе! – пробормотал Валид.

Да, некогда здесь был великий город, который населяли сотни племен. Века, землетрясения, ветры и гнев богов сравняли с землей и Вавилонскую башню, и сады царицы Семирамиды, и дворцы, и дома горожан… И лишь серые пески стали царить в этих местах. Пески и небольшие селения, сложенные из кирпичей, на которых можно было увидеть клеймо вавилонского царя Навуходоносора.

На исходе дня показались первые дома городка Хилла. И лишь тогда караван-баши сделал знак. Наступило время привала.

– Не понимаю, чему ты радуешься, неразумный братишка, – пробормотал Мансур, когда подошло время чая.

– Аллах милосердный, царевич, но как же я могу не радоваться, если я вижу наяву все то, о чем мне ранее рассказывала лишь книжная премудрость! У нас за спиной остался великий город, город славы многих народов… Душа моя полна благоговения! Я готов часами рассказывать о тех местах, где мы странствуем!

– Ну так и расскажи нам об этом, малыш, – попытался примирить братьев Саид. К его удивлению, Мансур промолчал, лишь угрюмо кивнув. Глаза же Валида загорелись такой радостью, что старший брат пожалел, что никогда не дружил с младшим, все свое время отдавая царевичу и его скверному характеру.

– Вавилон, братья, был городом многих верований и многих правителей. Любой воитель древности не мог не желать войти победителем в город и воцариться на его троне. Но лишь немногим дано было это.

Цари вавилонские строили на века, прославляя и себя, и свою великую страну, ведь более ни одна из земель не могла похвалиться тем, что она владеет сразу двумя из семи чудес света. А Вавилон мог – ибо именно над великим Вавилоном царили прекрасные как сон висячие сады царицы Семирамиды. И именно посреди Вавилона высилось изумительное здание великой башни – вавилонского зиккурата бога Мардука. Это была величественная пирамида о семи огромных ступенях, на вершине которой стоял храм бога. Каждая из ступеней была уже и чуть ниже предыдущей. Первая терраса, если смотреть на нее сверху, представляла собой квадрат. И сторона этого квадрата была в сто восемьдесят локтей, а высотой он превышал шестьдесят пять локтей. Вторая терраса была столь же велика, но много ниже, всего тридцать пять локтей. Следующие этажи этого величественного сооружения были еще ниже – по пятнадцать локтей. Наконец, на верхней террасе стоял храм самого бога. Он был покрыт золотом и облицован голубым глазированным кирпичом. Высота же всего здания составляла, о великий Аллах, почти двести локтей.

– Это воистину великое чудо! Но почему же ты говоришь об этом, как будто рассказываешь сказку?

– Ибо время, войны и мощь земли оказались много сильнее и золота, и кирпича, и людского тщеславия. Некогда башню пощадил Кир Великий, но разрушил тот, кто пришел ему на смену – царь Ксеркс. Искандер Двурогий, который уважал все верования, повелел расчистить площадку, дабы соорудить на месте разрушенной башни новую. Но он погиб в битвах, и башню так никто и не начал возводить. Так перестал существовать вавилонский зиккурат… Перестал существовать наяву, возродившись в сказках и миллионах преданий, превратившись в Вавилонскую башню, которую разрушили боги, убоявшись, что человек сможет сравняться с ними могуществом.

– А сады? Ты говоришь, что в этих сухих местах цвели сады? Куда же они делись?

– О братья, – вновь заговорил Валид, – это удивительная история о подарке, который сделал великий царь древности, деспотичный Навуходоносор, своей молодой жене, мидийской принцессе, тосковавшей по родине в пыльном и лишенном зелени Вавилоне. Царь был не в силах перенести столицу к зеленым холмам Мидии, но возвел зеленые и пышные сады у стен дворца. Так посреди Вавилона был создан монумент в честь любви…

– Так мидийскую принцессу звали Семирамидой?

– О нет, почтенный караван-баши! Имя царицы сказочным образом смешалось в памяти потомков с именем иной, ассирийской правительницы, а сады стали зваться садами Семирамиды.

– Неужели они были столь велики, чтобы выдержать натиск пустыни?

– Суди сам, брат. Строители создали сады четырехъярусными. Своды ярусов опирались на колонны высотой почти в пятьдесят локтей. Платформы этих ярусов, сложенные из толстых каменных плит, устлали слоями камыша, залитого асфальтом и накрытого листами свинца, чтобы воды не просачивались с яруса на ярус. Поверх этого садовники насыпали слои земли, достаточно толстые, чтобы на них могли расти и цвести деревья. Ярусы, поднимаясь уступами, соединялись широкими лестницами.

– Похоже, царь не просто любил свою жену…

– О да, он боготворил ее. Царские посланники везли плодородный речной ил великого Нила с полудня, а с полуночи – семена редких трав и кустов, саженцы деревьев… И вскоре расцвели сады… С их верхнего яруса, нежась в тенистой прохладе, слушая неумолчное журчание водяных струй – рабы день и ночь качали воду из Евфрата, – на много километров вокруг царица видела лишь скучную, плоскую землю своей новой державы. Неизвестно, была ли царица счастлива в своих садах, но царь смог доказать, как велика его любовь…

– Что же произошло с садами потом?

– Увы, Саид, то же, что происходит с любым чудом, созданным человеческими руками, если оно лишается заботы и ухода… Наводнение разрушило дворец Навуходоносора, кирпичи поспешно возведенных садов оказались недостаточно обожженными, рухнули высокие колонны, обвалились платформы и лестницы. Но до этого погибли деревья и цветы в садах – ибо некому было качать воду из реки… И лишь высокий бурый холм, начиненный черепками, остался на месте памятника великой любви.

– Мудрая и поучительная история… – проговорил караван-баши. – Царю хоть удалось насладиться ответным чувством мидийской царевны?

– Увы, об этом история умалчивает, молчат об этом и древние рукописи.

– Что ж, тогда и нам предстоит, вернувшись из сказки в суровое сегодня решить, что же мы будем делать завтра.

– Думаю, будет мудро положиться на Аллаха милосердного и его разум. Он даст нам завтра силы найти новый путь в страну Аштарат.

– Да будет так! – согласился с Валидом караван-баши.

Макама двадцать вторая

Вновь неутомимые верблюды мерили узловатыми ногами сухую землю серой степи. Дорога постепенно повышалась, вдоль нее теперь все чаще появлялись дома и деревья. Да и сам воздух становился свежее и прохладнее.

На одном из коротких привалов Валид смог перекинуться словом с предводителем каравана. Эти двое отлично понимали друг друга.

– Полагаю, мудрый юноша, мы уже достаточно оторвались от погони.

– Я думаю, добрый караван-баши, что за нами уже никто и не гонится. И мы спокойно можем продолжать свой путь, согласуясь лишь с голосом разума и нашей целью.

– Вот здесь, – предводитель каравана развернул пергаментную карту, усеянную пятнами и вызывающую уважение одним своим возрастом, – здесь, в горах, стоит еще один древний храм. Это храм чуждых нам богов, но живой и поныне. Если царевич не будет возражать, мы отправимся туда. И людям, и животным следует хотя бы день отдохнуть – ибо происки подлого хозяина караван-сарая стоили многих сил даже неутомимым верблюдам.

– Думаю, что царевич возражать не будет. Ну разве что позволит себе высказать неудовольствие… Впрочем, ему тоже отдых не помешает. Да и каменные стены храма куда лучший приют для царственной особы, чем степь, кошма и теплый бок верблюда за спиной.

– Да будет так.

– Но что это за храм?

– Имя бога, которого почитают здесь, тебе не скажет ничего. Да и сами служители, думаю, уже забыли сакральный смысл своего служения. А местные жители знают лишь, что здесь издревле жили мудрые предсказатели. Они могли предвидеть и голод, и неурожай, могли помочь земледельцу вызвать дождь… Поэтому и стоит до сих пор этот храм, и живы в нем предсказатели и пифии – ибо люди кормят их и ждут добрых пророчеств.

Вскоре после этой беседы караван вновь двинулся в путь. Узкая долина была с одной стороны защищена хребтом, который оканчивался двуглавой горой. Здесь в древние времена проходил караванный путь из Хамадана в Вавилон. Вот этим путем и решил воспользоваться мудрый караван-баши.

Верблюды не знали этих мест, но вдруг заспешили, почуяв воду, – у подножья крутой горы чистые горные источники вливались в озеро. Из озера вытекал ручеек и сбегал в долину. Здесь и стоял древний храм забытых богов и живых предсказателей. А рядом с ним лежала деревушка Бехистун. Более подходящего места для недолгого отдыха было не найти на сотни фарсахов вокруг.

Черные, изъеденные временем стены древнего храма не испугали путешественников. Приветливые служители не имели ничего против гостей – ибо вместе с золотом за ночлег они получали и известия со всего мира. Такова была плата за пристанище под надежной крышей.

Наконец путешественники смогли расположиться относительно удобно. Огромный очаг в главном зале, жарко пылавший в эту прохладную ночь, собрал возле себя караванщиков и служителей храма. Негромкие беседы скрашивали холод и разгоняли древнюю тишину.

Но Саид решил воспользоваться древними знаниями храма. Его судьба вдруг стала ему столь интересна, что он уговорил красавицу-предсказательницу открыть ему тайну его будущей жизни. Или, быть может, все было совсем не так, но Саид предпочел уединиться с молодой пророчицей вдали от остальных.

Караванщики же вновь слушали Валида – ибо юноша оказался настоящим кладезем знаний. А слово «Бехистун» вызвало в его памяти еще одну страницу из истории этих далеких мест.

– Знайте же, друзья, – так начал свой рассказ о здешних местах Валид, – что жил много столетий назад царь царей, Дараявауш, повелитель персов, властитель многих народов, которого враги его, эллины, называли Дарием. Когда этот властитель вступил на престол, ему противостояли девять других претендентов. Он жестоко расправился с соперниками и стал после бога, мудрого Ахурамазды, вторым по могуществу во Вселенной.

«О Аллах, хотел бы я, чтобы обо мне когда-нибудь так рассказал мудрец… Царь Мансур, который расправился с другими претендентами и стал вторым после бога…» – царевич Мансур еще раз про себя повторил эту фразу. И она понравилась ему еще больше. Валид же продолжал:

– И решил великий Дарий, что теперь нужно поставить себе столь же необыкновенный монумент. Такой, какой бы простоял в веках, о котором бы столетиями помнили люди и который никто бы не смог уничтожить – ни цари, ни простолюдины, ни ветры, ни ураганы. Он задумал создать памятник неповторимый, и ему удалось это лучше, чем многим деспотам и до него, и после. Для исполнения воли царя скульпторы нашли отвесную скалу с небольшим козырьком. На этой скале они расчистили и выровняли огромный прямоугольник. Расстояние от нижней стороны прямоугольника до земли составляло более ста локтей, и потому монумент можно было разглядывать только издали. После того как монумент был завершен и убраны леса, к этому удивительному памятнику никто не мог приблизиться в течение долгих двух тысяч лет.

– О Аллах милосердный! Но что же было изображено там?

– Скульпторы создали барельеф: несколько фигур в человеческий рост. Крупнее всех – сам Дарий. У него большие глаза, борода завита и на голове военный венец победителя, вырезанный тонко и весьма умело. Дарий поднял руку к крылатому богу, реющему над царем, а ногой попрал главного из своих врагов. Нога царя тяжела для поверженного, и тот скорчился от боли и унижения. Лицом же к царю стоят побежденные – остальные восемь претендентов на трон. Руки их связаны, а шеи стянуты веревкой.

– Но как же смогли узнать, кто нарисован в горах?

– О, царь был так мудр, что повелел все свободное пространство памятника покрыть надписью, объясняющей изображение. Дарий, зная, как велик мир, приказал выбить надписи на трех языках: древнеперсидском – языке царя и двора, вавилонском – языке разгромленного, но все же великого царства, и на языке города Элама. Шли годы. Умер Дарий, рухнула его непобедимая, казалось, империя, погибли от руки страшного и великого Искандера Двурогого дворцы Персеполя. Но монумент сей остался нерушим, ибо был вырублен в твердой недоступной скале. Лишь немногим мудрецам удалось сохранить знания о языках древних царств. Так и остался в веках великий царь Дарий…

– Но почему ты сейчас рассказываешь нам об этом? – Царевич Мансур, как всегда, был чем-то недоволен. Быть может, его угнетала мысль о том, что смертен даже самый могущественный царь.

– Да потому, что завтра на рассвете мы сможем увидеть этот древний памятник могущественному царю. А если у великого царевича хватит сил, даже взобраться на скалу, что защищает древнюю картину от ветра и дождей…

Мансур позволил себе милостиво кивнуть.

Тишина обнимала засыпающий храм. Уснули караванщики. Удалился царевич Мансур, сосредоточился на своих мыслях Валид.

Не спал лишь Саид. Ибо предсказательница была столь хороша, что оторваться от ее сладких губ у него не доставало сил. Да, она еще не раскрыла ему, что его ждет… Она лишь дарила ему себя и брала от него все, что готов был отдать сейчас Саид. Время словно остановилось над храмом, давая передышку странникам и охраняя их покой. Пусть и всего на одну долгую ночь.

Всегда, когда доходило до страсти, Саид был победителем, командиром. Он наступал первым, позволяя женщине наслаждаться его немалыми умениями. Но сейчас, в этих чуждых стенах, отгороженный от всего мира, он готов был подчиниться неведомой магии этой удивительной прорицательницы.

О нет, она не была невероятно хороша. Не была она и юна. Но глаза ее были столь манящими, а тело таким сильным, что Саид не смог сопротивляться. Новые ощущения, что дарила ему эта женщина, почти лишали его воли… Впрочем, не настолько, чтобы не вожделеть ее со всей силой девятнадцатилетнего тела.

Покои пифии не были роскошными, скорее их можно было назвать темными и унылыми. Но ложе, укрытое роскошными шкурами, влекло к себе, а тени, что отбрасывал на стены высокий светильник, завораживали свои танцем.

Завораживал и голос пифии – бархатный, тихий. Не подчиниться ему было невозможно.

– О странник, сегодня ты познаешь свою судьбу…

– Но сначала я хочу познать тебя…

– Мальчишка… Познать меня невозможно. Можно лишь на миг соединиться с моим телом. Тебе будет это дано. И тогда я увижу все, что ждет тебя впереди.

– Ты всегда так видишь будущее? Только когда соединяешься с ищущим знаний?

Женщина рассмеялась.

– О нет, глупый мальчик… Подобное наслаждение я дарю немногим… Иногда мне хватает лишь одного взгляда… Иногда я просто касаюсь руки… Иногда смотрю, как человек пьет магическую воду… Есть много способов увидеть грядущее. Но, конечно, в миг сладостного соединения сделать это куда приятнее.

Видя, что юноша хочет задать новый вопрос, пифия усмехнулась.

– Ты все вскоре узнаешь… Доверься мне… Отдайся моей власти… И познание грядущего станет для тебя еще одним бесценным опытом. А теперь закрой глаза.

Саид послушно опустил веки. Через мгновение он ощутил, как пифия завязала ему глаза шелковистой лентой. Стоит упомянуть, что Саид был научен тому, как избавляться от любых пут. Он это умел, но почему-то сейчас не хотел пользоваться этим умением. И потому, когда лента опустилась ему на глаза, он почувствовал лишь какое-то непривычное, странное возбуждение.

Когда же пифия начала раздевать его и он попытался заключить ее в объятия, она почти сердито проговорила:

– Если ты будешь мешать мне, я свяжу тебя.

Эти слова еще сильнее возбудили Саида. Меж тем пифия помогла ему сесть на ложе, а потом и лечь. Мягкие шкуры обнимали тело, а прохладный воздух комнаты его остужал. Странные звуки распаляли его воображение, а странные запахи кружили голову.

– Чего ты хочешь, прекраснейшая?

– О путник, тебя ждет страшная ночь. – Пифия с предвкушением рассмеялась и положила прохладную руку на горящие жаром чресла. От этого прикосновения Саид содрогнулся, как от удара плетью. – Но думаю, тебе понравится. Сегодня ты станешь моим рабом.

Услышав это слово, он едва не подскочил на месте. Откуда она могла знать о том, что иногда ему была желанна женщина, которая бы командовала, приказывала, а он лишь подчинялся, наслаждаясь каждым мигом?

– Мой слепой раб, – сказала она мягко, но властно.

Пока его руки были свободны – у него появилось ощущение, что это не продлится долго, – он обнял выпуклости ее грудей, натягивая ткань платья. Она застонала, когда он потянулся к ложбинке между ними. Он потерся обветренной щекой о ее набухшие соски, стягивая ткань и обнажая тело.

Пифия позволила ему насладиться этим прикосновением, но потом отвела его руки.

– Странник, с этой минуты ты мой раб и будешь делать только то, что я хочу, и тогда, когда я захочу.

Она коснулась его губ сначала своей грудью, а потом животом, и ему мучительно хотелось поцеловать ее, но она лишь дразнила его, не позволяя ничего более существенного. Он был настолько охвачен волной желания, что даже не заметил, как она привязала его кисти лентами к изголовью.

– Вот так, теперь я узнаю, каков ты… Проверив прочность узлов, она принялась целовать Саида, сначала внутреннюю поверхность руки, потом плечи… Потом пришел черед живота…

– Красавица, ты меня убиваешь.

Она низко и довольно рассмеялась в ответ. Он был так нетерпелив.

– О нет… Я лишь учу тебя послушанию, – сказала она. Саид изогнулся в ответ на ее изысканные ласки. Когда через несколько секунд она спустилась вниз, к его источнику страсти, он начал стонать от невыносимого наслаждения.

Он мечтал, чтобы она не останавливалась. Но пифия положила пальцы ему на губы и проговорила:

– Молчи. Ты же не хочешь, чтобы я заткнула тебе рот?

Саид покачал головой. Ему все больше нравилась эта игра.

– Нет, прекраснейшая. Я буду хорошо вести себя. Клянусь.

– Посмотрим, – проронила пифия, проведя острым ноготком по внутренней поверхности его бедра. Ее прикосновения мучили его так, словно он был охвачен огнем.

– Кто твоя госпожа? – жестко спросила она.

– Ты, – ответил Саид, с удивлением ощущая, как нарастает его желание.

Пифия взялась за его стержень страсти, и Саид едва не застонал от невыразимо сладких и острых ощущений.

– А кто мой раб?

Юноша замер, не в силах пошевельнуться.

Она наклонилась и начала ласкать его острым язычком.

– Я спросила, странник, кто мой раб?

– Я, – со стоном отозвался Саид. – Я сделаю для тебя все, все, что ты пожелаешь.

Спустя секунду она опустилась ему на грудь. Ее запах сводил его с ума так сильно, что он готов был одним движением разорвать путы.

– Я освобожу одну твою руку, но ты должен пообещать мне, что не отступишь ни на шаг от моих приказов.

Саид кивнул.

– Я обещаю, прекраснейшая.

Он был готов на все, лишь бы она позволила коснуться себя, ощутить ее вкус на своих губах. Но пророчица не спешила. Она медленно наклонилась и поцеловала Саида в уголок губ. Не в силах обнять девушку, он смог лишь приподняться, потянуться к ней, коснуться рукой… Но она отпрянула, чтобы через мгновение вновь коснуться его губами. Но коснуться плеча. Потом эти странные поцелуи посыпались градом. Они разжигали невероятный огонь в теле Саида и мучили его, словно это были не нежные касания губ, а жало змеи.

Теперь он дрожал от предвкушения того, что ему предстоит.

– Ты готов, мой раб?

– О да, прекраснейшая! Я так жду этого…

– Хорошо… Да будет так. Но помни, если мне что-то не понравится, я исчезну…

– О нет, пощади. Я никогда еще так не жаждал страсти, так не жаждал женщины, как сейчас. Дай мне насладиться тобой… Позволь мне любить тебя!.. Ты не пожалеешь.

Вместо ответа пророчица сорвала с его глаз повязку и позволила ему коснуться себя. Словно сила тысячи тигров проснулась в Саиде. Он готов был броситься на пифию, но девушка уже оседлала его. Миг соединения был так долог и сладок, что стон вырвался из уст юноши.

Никогда еще он не чувствовал того, что ощущал сейчас. Прекрасное тело и удивительная страсть, которую дарила эта удивительная, загадочная женщина, были не похожи на то, что он видел и чувствовал прежде…

Подчиняться оказалось так сладко, что Саид готов был отдать не один год жизни только за то, чтобы повторить сегодняшнюю ночь еще раз.

– О нет, мой раб… Ничто и никогда не повторяется…

Пифия медленно поднималась и опускалась, словно смакуя каждый миг страсти. Голос ее стал еще ниже, она словно говорила сама с собой…

– Тебе никогда не дано будет вернуться сюда… Я не вижу, что ты когда-либо пересечешь порог этого храма…

Слова заставляли желания Саида клокотать, словно лава. Он уже не жаждал ее, он готов был отдать за последний, самый сладкий миг, все. Все, что имел.

И когда этот миг наступил, два крика разорвали черноту ночи.

– О нет… Нет…

Все остановилось, и он, казалось, забыл, как дышать. Их тела слились в едином порыве. Он крепко прижимал ее к себе, пытаясь утешить.

А она рыдала у него на груди и все повторяла: «Нет… Нет… Не хочу…»

Когда к Саиду вернулось дыхание, он обнял девушку, приподнялся так, чтобы видеть ее лицо, и нежно спросил:

– Что с тобой, о сладкая греза?

– Прекрасный мой раб, я сейчас прощалась с тобой… Я не вижу твоего будущего. Для тебя нет не только дороги в мой храм… Для тебя нет дороги через жизнь…

– Но что случится? Почему ты так говоришь?

– Потому что я вижу твою скорую смерть… Тебя убьет твоя же кровь… И потому сегодняшняя ночь и эта страсть – последнее, что ты узнал в своей жизни. Последнее, чем насладился…

– Успокойся, прекраснейшая… Не лей слезы понапрасну. Скажи мне, а ты никогда раньше не ошибалась?

– Бывало, о иноземец, что мои предсказания не сбывались… Но сейчас я вижу все так отчетливо… Вижу нить твоей жизни, перерубленную клинком…

– Ни у меня, пифия, ни у моих друзей и спутников, ни у кого нет черного клинка. Ты ошибаешься, и я еще не раз переступлю порог этого храма и многих иных храмов… Не плачь, мудрейшая… Не лей слез над моей судьбой. Я обещаю, что мы с тобой еще не раз посмеемся над твоими прорицаниями.

Саид успокаивал пифию, и наконец слезы у нее на глазах высохли. И она позволила поцеловать себя, лишь печально улыбнувшись в ответ.

Но, уговаривая пророчицу, Саид уговорил и себя. Нет, его не испугали слова этой удивительной девушки. Его судьба была ему видна на долгие годы вперед – он станет телохранителем царя Мансура, а потом, на закате дней, начальником дворцовой стражи.

Уснула, успокоившись, пифия. Забылся сном и Саид. Страшные сны его не тревожили. Черные слова пророчицы забылись уже к утру… Саид вновь был самим собой.

Но пифия не забыла ни этого видения, ни своих слов.

И когда юноша покинул ее комнату, она прошептала:

– Прощай, мой нежный раб… Твои дни сочтены… И да смилостивятся над тобой все боги мира…

Макама двадцать третья

Как ни сладок был отдых, но все равно через два дня караван вновь тронулся в путь. Под ногами верблюдов теперь зеленела трава, вдоль караванного пути высились деревья, а караван-сараи, казалось, соревновались друг с другом за право дать приют усталым путникам. Но, напуганные первым ночлегом, путешественники предпочитали расположиться на ночь просто в тени деревьев у озерца или ручья. Истекли пять дней, и наконец перед караваном открылась новая цель их путешествия – город Баболь, знаменитый своими кулачными боями и портом.

Стоящий на полуденном берегу Моря Джурджан[5], Баболь всегда мог отправить путников через море, предоставив парусник или гребную лодку, баржу или легкий челнок. Все зависело лишь от толщины кошелька путешественника.

Царевич Мансур и его сводные братья отнюдь не бедствовали. И потому к берегам страны Аштарат их должен был доставить уютный корабль из тех, что предпочитают правители, желающие путешествовать тайком.

Пришла пора расставаться и с мудрым караван-баши, и с его неутомимыми людьми, и такими же неутомимыми, но порядком запыленными верблюдами.

И тут настал миг, о котором потом долго вспоминал Валид. Царевич Мансур решил, что пришла пора повиниться перед караван-баши.

– Я решил, – начал он надменно, – что ты был прав. И потому прошу не держать на меня зла. Ведь я царевич, и многое из того, о чем знают простые недалекие люди, меня не интересует. Зачем мне знать законы каравана, если я намерен править страной?

«О Аллах милосердный, да он вместо извинения оскорбил почтенного баши!» – подумал Саид.

Но, к счастью, караван-баши был куда умнее неумного и неблагодарного Мансура. Он в голос расхохотался, похлопал царевича по плечу и проговорил:

– В первый раз мне принесли извинение более оскорбительное, чем сам проступок. И потому я не сержусь на тебя. Аллах, быть может, еще очистит твой разум от глупости и надменности. Но, к счастью, я этого не увижу. Прощай, недалекий и неблагородный царевич. Да пребудет с тобой милость Аллаха!

Путешественники поднялись на корабль. Они решили, что не будут ждать отплытия в порту, а проведут эти несколько часов на судне, пока команда будет готовиться выйти в море. Плата, которую получил капитан, оказалась более чем достаточной, и матросы все затаскивали и заносили припасы, необходимые для трехдневного странствия вдоль берегов Моря Джурджан самого сына царя Омара.

Саид пытался просветить Мансура, назвать ему хоть половину его ошибок, но чем дальше царевич был от родного дворца, тем более надменным и неумным становился.

– Аллах милосердный, Мансур, так ты рискуешь потерять и уважение и доверие тех, кто еще в тебя верит.

– Мне не нужны ни уважение, ни доверие. Лишь покорность и повиновение! И ты, мой телохранитель, должен стать первым из тех, кто повинуется мне беспрекословно.

О как блеснули глаза замолчавшего Саида! Он мгновенно ощутил, как перестал быть братом царского сына. А поняв это, совсем иначе стал к нему относиться. Ибо братская любовь, которую так терпеливо лелеяла царица Амани, навсегда покинула его. Осталось лишь молчаливое недоумение из-за собственной глупости, которое грозило вот-вот перейти в открытую ненависть к царевичу.

Заскрипели канаты в кабестанах, ветер надул тугие паруса, и плавание началось. Ничего этого не заметил Валид, ибо вел долгую безмолвную беседу с Назиром-звездочетом. Он рассказывал о странствиях последних дней, о погибшем под песками Вавилоне, о блистательном Бехистунском памятнике, что повествует не только о мудрости и дальновидности царя персов, но и об удивительных мастерах, руками коих была высечена огромная надпись, существовавшая тысячелетия.

«О Аллах, какое счастье, мальчик мой, что ты увидел все это! Ведь я помню тот день, когда ты прочитал об этом в свитке, повествующем о днях расцвета империи персидских царей!»

Страницы: «« « 345678910 » »»