Сильный яд Сэйерс Дороти
В зале все пробрались на свои места, из совещательной комнаты вернулись присяжные; как чертик из табакерки, на скамье подсудимых возникла обвиняемая, и судья занял свое место. С роз уже осыпалось несколько лепестков. Старческий голос снова заскрипел, продолжая рассказ.
— Господа присяжные, я полагаю, нет необходимости подробно останавливаться на том, как протекала болезнь Филиппа Бойза. 21 июня для него наняли медицинскую сестру, и в этот день его трижды посещали доктора. Состояние Бойза неуклонно ухудшалось. Рвота и диарея не прекращались, пациент не мог принимать пищу и лекарства. На следующий день, 22 июня, ему сделалось еще хуже: боли усиливались, пульс становился все слабее, кожа вокруг рта высохла и начала шелушиться. Доктора прилагали все усилия, но ничем не могли помочь пациенту. К нему вызвали отца, и когда тот приехал, Бойз был в сознании, но слишком слаб, чтобы приподняться на постели. Однако он мог говорить — его отец и сестра Уильямс сообщают, что он произнес следующую фразу: «Отец, со мной все кончено — и тем лучше. Теперь Гарриет наконец от меня избавится. Не думал, что она меня так ненавидит». Чрезвычайно важные слова, и мы с вами выслушали два варианта их истолкования. Вам решать, означают ли они «Наконец она от меня избавилась — не думал, что она ненавидит меня настолько сильно, чтобы отравить» или же «Когда я понял, насколько она меня ненавидит, я решил, что больше не хочу жить». А возможно, они не значат ни того ни другого. Во время болезни людям порой приходят в голову самые причудливые мысли, и разум их затуманен; вам может показаться, что в подобных случаях не стоит слишком доверять тому, что говорит больной. И все же эти слова тоже входят в материалы дела, и вы имеете полное право их учитывать.
Ночью пациент совсем ослабел и впал в беспамятство, а в три часа утра скончался, не приходя в сознание. Это было 23 июня.
Вплоть до этого дня не возникало никаких подозрений. Доктор Грейнджер и доктор Уэр единодушно постановили, что смерть наступила от острого гастрита, и не стоит их за это осуждать, ведь диагноз подтверждался как симптомами болезни, так и медицинской историей пациента. Свидетельство о смерти было составлено в обычном порядке, и 28 июня состоялись похороны.
Затем случилось то, что нередко происходит в подобных случаях, — пошли разговоры. А именно, заговорила сестра Уильямс — вам могло бы показаться, что в данной ситуации это было совершенно неуместно и даже дурно, но теперь мы знаем, что она как раз поступила правильно. Конечно, ей следовало раньше рассказать доктору Грейнджеру и доктору Уэру о своих подозрениях; в ее оправдание можно сказать, что, по мнению докторов, даже знай они, что все дело в отравлении мышьяком, спасти несчастного все равно бы не удалось. Итак, в конце июня сестра Уильямс была направлена к другому пациенту доктора Уэра, который, как оказалось, принадлежал к тому же литературному кругу Блумсбери, что и Филипп Бойз с Гарриет Вэйн. Ухаживая за новым пациентом, сестра упомянула Филиппа Бойза и высказала предположение, что его болезнь была очень похожа на отравление, причем в разговоре прозвучало слово «мышьяк». Вы сами знаете, как быстро в таких случаях распространяется молва. Один рассказал другому, потом это обсуждается за чаем и на так называемых «коктейльных» вечеринках — и вскоре каждый начинает судить и рядить о деле, называя даже конкретные имена. Эти слухи дошли до мисс Марриот и мисс Прайс, а также до мистера Вогена. Последний был глубоко поражен и опечален смертью Филиппа Бойза, учитывая, что они вместе ездили в Уэльс и мистер Воген видел, как поправилось здоровье его друга; кроме того, он осуждал Гарриет Вэйн за то, как она обошлась с Бойзом. Поэтому мистер Воген решил, что нужно непременно что-то предпринять, отправился к мистеру Эркарту и изложил ему суть дела. Как юрист, мистер Эркарт привык проявлять осторожность, когда доходит до слухов и подозрений, и потому объяснил мистеру Богену, что неосмотрительно с его стороны распространять голословные обвинения, так как это чревато иском за клевету. В то же время мистеру Эркарту было неприятно, что о родственнике, скончавшемся у него в доме, ходят подобные слухи. Мистер Эркарт принял решение — и весьма разумное — сперва посоветоваться с доктором Уэром, и если тот окажется совершенно уверен, что Бойз скончался от приступа гастрита, то мистер Эркарт отчитает сестру Уильямс и положит конец пересудам. Слова мистера Эркарта, естественно, весьма удивили и огорчили мистера Уэра, но ему пришлось признать, что симптомы теоретически могут указывать и на отравление мышьяком, поскольку они, как вы слышали от медицинских экспертов, почти неотличимы от симптомов острого гастрита.
Когда эти сведения дошли до мистера Вогена, он только утвердился в своих подозрениях и написал старшему мистеру Бойзу о необходимости расследования. Мистер Бойз был потрясен до глубины души и тут же согласился. Он знал о связи сына с Гарриет Вэйн, помнил, что она не явилась узнать о самочувствии Бойза во время его болезни и даже не пришла на похороны, и подобное бессердечие его поразило. Связавшись с полицией, Бойз добился ордера на эксгумацию.
Вы слышали отчет о результатах экспертизы, проведенной сэром Джеймсом Лаббоком и мистером Стивеном Фордайсом. Много было сказано о различных методах анализа и о том, что происходит с мышьяком в человеческом теле, но думаю, нет нужды углубляться в подробности. Я перечислю основные пункты медицинского заключения — вы можете их записать, если сочтете нужным.
Для экспертизы были взяты некоторые органы — желудок, кишки, почки, печень и так далее, и обследование показало, что все они содержат мышьяк. Определив количество мышьяка, обнаруженного в этих органах, эксперты вычислили, сколько мышьяка содержалось во всем теле. При этом учитывалось, что рвота, диарея и работа почек вывели из организма какое-то количество мышьяка, а почки, замечу, играют важнейшую роль при избавлении от этого яда. С учетом вышесказанного эксперты установили, что примерно за три дня до смерти в организм попала смертельная доза мышьяка — четыре или пять гран.
Не знаю, удалось ли вам вникнуть во все нюансы. Постараюсь, в меру своего разумения, передать наиболее важные детали. Мышьяк чрезвычайно быстро выводится из организма, особенно попав туда вместе с едой или сразу после еды, так как он раздражает оболочки внутренних органов и существенно ускоряет опорожнение пищеварительного тракта. Мышьяк действует гораздо быстрее, если принять его не в виде порошка, но в разведенном виде. Попав в организм вместе с пищей или сразу после приема пищи, мышьяк практически полностью выводится через двадцать четыре часа после появления симптомов. Отсюда следует, что хотя количество обнаруженного в теле мышьяка и может показаться вам ничтожным, само наличие его в организме покойного после трех суток непрерывной рвоты и диареи говорит о том, что в какой-то момент он получил очень большую дозу яда.
Серьезные споры велись по поводу времени, когда появились первые симптомы отравления. Защита выдвинула предположение, что, покинув дом Гарриет Вэйн, Филипп Бойз мог сам принять мышьяк, а затем взять такси на Гилфорд-стрит; в доказательство приводились выдержки из книг, утверждающих, что нередко симптомы появляются очень скоро, самое меньшее, насколько я помню, через пятнадцать минут после принятия раствора мышьяка. По словам подсудимой, которые не подкрепляются никакими другими показаниями, Филипп Бойз ушел от нее в десять вечера. Через десять минут он был на Гилфорд-стрит, и ему уже нездоровилось. В это время суток дорога до Уоберн-сквер должна была занять совсем немного времени, но уже к концу пути Бойз испытывал сильную боль и с трудом мог встать. От Гилфорд-стрит до Даути-стрит три минуты пешком, и если, как утверждает подсудимая, Филипп Бойз ушел от нее в десять, то вы должны задуматься, что же он делал в эти десять минут. Отыскал ли он укромный уголок, чтобы принять там дозу мышьяка, который он, выходит, предусмотрительно взял с собой на случай неудачного исхода разговора с подсудимой? И прошу заметить: защите не удалось доказать, что Филипп Бойз когда-либо покупал мышьяк или имел к нему доступ. Конечно, это еще не означает, что он не мог его достать, — опыт Гарриет Вэйн демонстрирует, что закон об ограничении продажи ядовитых веществ далеко не так эффективен, как хотелось бы, — но факт остается фактом: защита не смогла убедительно показать, что мышьяк у Бойза имелся. Тут же замечу, что медицинские эксперты, как это ни удивительно, не обнаружили следов древесного угля или индиго, которые положено примешивать к техническому мышьяку. Безотносительно к тому, был ли мышьяк приобретен покойным или подсудимой, вы, наверное, полагаете, что краситель должен был оставить следы. Но нетрудно предположить, что все следы краски после длительной диареи и рвоты исчезли из организма.
Что касается версии о самоубийстве, спросите себя, что делал Бойз в те десять минут: принял ли он дозу мышьяка, или, почувствовав себя неважно, присел где-нибудь отдохнуть, или просто шел, сам не зная куда, как это бывает с нами в минуты огорчения. А возможно, подсудимая ошибается, говоря о времени ухода Бойза, — или же намеренно искажает истину.
От подсудимой мы также получили сведения о том, будто перед уходом Бойз сказал, что нехорошо себя чувствует. Если причиной был мышьяк, то версия, что он принял яд после визита к подсудимой, отпадает сама собой.
Кроме того, если задуматься, когда же проявились первые симптомы отравления, картина выходит весьма туманная. Перед вами выступали разные доктора, ссылаясь на собственный опыт и цитируя отрывки из медицинских трудов, и, как вы могли заметить, не существует единого мнения о том, когда следует ожидать первых симптомов. Иногда они проявляются уже спустя четверть часа или полчаса, иногда через два часа, бывает, через пять или шесть, а в одном случае, если не ошибаюсь, симптомы проявились только спустя семь часов после отравления.
При этих словах с места поднялся прокурор и сказал:
— Ваша честь, позволю себе заметить, что в последнем случае яд, очевидно, был принят на пустой желудок.
— Благодарю вас за уточнение. Вы совершенно правы, в том случае яд был принят натощак. Я привел эти примеры только для того, чтобы показать, с каким неоднозначным явлением мы имеем дело. Именно поэтому я так подробно остановился на всех трапезах Филиппа Бойза 20 июня; эти сведения могут вам понадобиться для принятия решения.
— Изверг, но справедливый, — проворчал Питер Уимзи.
— До настоящего момента я намеренно не упоминал еще одного пункта медицинского заключения, а именно наличия мышьяка в волосах покойного. Он имел длинные, волнистые волосы, которые надо лбом в выпрямленном виде достигали шести-семи дюймов. Так вот, мышьяк был обнаружен в волосах надо лбом, ближе к корням. На концах волос яда не было, но, по свидетельству сэра Джеймса Лаббока, у корней содержалось столько яда, что это никак не объяснить естественными причинами. Случается, что у вполне здоровых людей на коже или в волосах находят незначительное количество мышьяка, но оно несравнимо с обнаруженным в волосах Бойза. Это, повторяю, заключение сэра Джеймса.
Вы уже слышали — и все свидетели-доктора в этом единодушны, — что если человек принимает мышьяк, какое-то его количество будет содержаться в коже, ногтях и волосах. Причем сначала он будет располагаться у корней волос и по мере их роста продвигаться все дальше к концам; таким образом, по расположению мышьяка в волосе можно определить, как долго в организм поступает мышьяк. Это обстоятельство детально обсуждалось, но, как вы слышали, все согласились, что мышьяк появляется в волосах ближе к черепу примерно через десять недель после попадания в организм. Волосы растут с приблизительной скоростью шесть дюймов в год; вместе с ростом волос мышьяк перемещается, и его в конце концов состригают. Среди присяжных есть дамы, и они, я уверен, прекрасно понимают, о чем я говорю, ведь то же самое происходит и с так называемой «перманентной завивкой». Она делается на определенной части волос, которые со временем отрастают, отчего волосы у корней оказываются уже прямыми и их приходится снова завивать. По тому, где начинаются завитые волосы, можно определить, как давно была сделана завивка. Точно так же, если прищемить ноготь на пальце, темное пятно постепенно сдвигается к краю, пока не получится состричь его вместе с отросшим ногтем.
Вы слышали, что присутствие мышьяка у корней волос и чуть выше на голове Филиппа Бойза свидетельствует о том, что мышьяк начал поступать в организм по меньшей мере за три месяца до смерти. Вы можете оценить значимость этого факта, учитывая покупку подсудимой мышьяка в апреле и мае, а также болезненные приступы у покойного в марте, апреле и мае. Ссора с подсудимой произошла в феврале, боли у Бойза начались в марте, а в июне он скончался. Пять месяцев прошло со времени разрыва до смерти и четыре — с начала болезни до смерти, что может показаться вам немаловажным.
Теперь перейду к расследованию, проведенному полицией. Когда возникли подозрения о причастности к делу Гарриет Вэйн, сотрудники полиции провели предварительное расследование и затем явились на квартиру к обвиняемой, чтобы ее допросить. Услышав, что Бойз, как выяснилось, умер от отравления мышьяком, она очень удивилась и воскликнула: «Мышьяк? Удивительное дело!», а затем, засмеявшись, добавила: «Надо же, я как раз пишу книгу об отравлении мышьяком». Ее спросили о покупке мышьяка и других ядовитых веществ, она сразу же это признала и все объяснила полиции, причем ее слова совпадают с тем, что она говорила в суде. На вопрос, что она сделала с ядами, Гарриет Вэйн ответила, что сожгла их, так как хранить такие вещества небезопасно. Квартиру обыскали, но никакого яда не нашли — только аспирин и еще несколько препаратов, самых обыкновенных. Обвиняемая категорически отрицает, что давала мышьяк или какой-либо другой яд Филиппу Бойзу. Когда ее спросили, не мог ли мышьяк случайно попасть в кофе, она ответила, что это совершенно исключено, так как уже к концу мая она избавилась от всех ядовитых веществ.
На этом сэр Импи Биггс прервал судью и осторожно предположил, что следовало бы напомнить присяжным о показаниях мистера Челлонера.
— Вы правы, сэр Импи, благодарю вас. Как вы помните, мистер Челлонер — литературный агент Гарриет Вэйн. Он явился сюда, чтобы сообщить нам, что еще в декабре прошлого года обсуждал с ней следующую книгу и тогда же узнал от подсудимой, что книга будет об отравлениях, скорее всего мышьяком. Вы можете счесть, что намерение изучить процесс покупки и использования мышьяка, возникшее задолго до ссоры с Филиппом Бойзом, свидетельствует в пользу подсудимой. Она явно очень тщательно обдумывала этот предмет, так как на ее полках найдено немало книг по судебной медицине и токсикологии, а также отчеты о нескольких громких процессах, связанных с отравлениями, включая дело Мадлен Смит, дело Седдона и дело Армстронга (замечу, все названные преступники использовали мышьяк).
Итак, я изложил все факты в том виде, как они были вам представлены. Эта женщина обвиняется в отравлении своего бывшего любовника мышьяком. Нет никаких сомнений, что он каким-то образом получил дозу мышьяка; если вы убеждены, что подсудимая дала Филиппу Бойзу мышьяк, намереваясь его убить или причинить ему вред, и от этого он скончался, тогда ваш долг признать ее виновной.
В своем блестящем красноречивом выступлении сэр Импи Биггс разъяснил вам, что у подсудимой практически не было мотива для убийства, но смею вам напомнить, что очень часто убийства совершаются по самым безумным причинам, если вообще можно говорить о такой вещи, как разумная причина убийства… Тем более когда дело касается мужа и жены или же людей, живших вместе как муж и жена: возникающие при этом глубокие, страстные чувства могут довести до насильственных преступлений людей морально неустойчивых и психически неуравновешенных.
Подсудимая располагала средством для убийства — мышьяком — и отличным знанием предмета, а также возможностью дать потерпевшему яд. Защита настаивает, что этого недостаточно. Защита утверждает, что обвинение обязано доказать, что мышьяк не мог быть принят никаким другим способом — по несчастливой случайности или с целью самоубийства. Решать вам. Если вам кажется, что есть хоть какое-то основание сомневаться в том, что подсудимая намеренно дала мышьяк Филиппу Бойзу, вы должны признать ее невиновной в убийстве. Вы не обязаны решать, кто, если не она, дал ему яд. Прошу вас обдумать все обстоятельства этого дела и сообщить, к какому решению вы пришли.
Глава III
— Думаю, они управятся очень быстро, — сказал Уоффлз Ньютон. — Дело-то яснее ясного. Слушай, я собираюсь отнести свою писанину. Дашь мне знать, когда что-нибудь объявят?
— Конечно, — ответил Солком Гарди, — если ты по дороге заскочишь ко мне на работу и отдашь мои заметки. И будь другом, закажи мне по телефону чего-нибудь выпить. У меня во рту как у попугая в клетке. — Он посмотрел на часы. — Если присяжные не поторопятся, мы опоздаем к выпуску в половине седьмого. Старик, конечно, основательный, но нельзя же столько копаться.
— Хотя бы ради приличия им придется посовещаться, — отозвался Ньютон. — Даю им двадцать минут. — Они, наверное, хотят покурить. И я тоже. Если что, вернусь без десяти.
Гарди стал пробираться по залу к выходу. Катберт Логан, писавший для утренней газеты и потому располагавший свободным временем, взялся за подробное описание слушания. Трезвый ум и флегматичность позволяли ему спокойно работать где угодно — даже в суде. Логану нравилось присутствовать на месте событий, отмечая про себя взгляды, интонации, цветовую гамму и многое другое. Его репортажи были неизменно занимательны, а порой по-настоящему талантливы.
Фредди Арбатнот, который после обеда так и не ушел домой, решил, что теперь точно пора. Он заерзал, и Уимзи сурово на него посмотрел. Герцогиня, пройдя между скамьями, втиснулась на место рядом с лордом Питером. Сэр Импи Биггс с чувством выполненного долга покинул зал, оживленно беседуя с обвинителем; за ними хвостом потянулись помощники — мелкая сошка. Скамья подсудимых опустела. На столе судьи, роняя лепестки, одиноко краснели розы.
Старший инспектор Паркер, оставив компанию приятелей, медленно пробрался сквозь толпу, поздоровался с герцогиней и повернулся к Уимзи:
— Что скажете, Питер? Правда, здорово? Комар носа не подточит!
— Чарльз, вас нельзя оставлять без присмотра. Вы ошибаетесь, старина.
— Как это — ошибаюсь?
— Она этого не делала.
— Не смешите меня!
— Она этого не делала. Доказательства очень убедительны — не придерешься, только на самом деле все не так.
— Вы, наверное, шутите.
— Вовсе нет.
Паркер помрачнел. Он привык полагаться на мнение Уимзи и, несмотря на уверенность в собственной правоте, почувствовал укол сомнения.
— Друг мой, да где же вы нашли ошибку?
— Нигде. Не подкопаешься, хоть ты тресни. Вы упустили только одно: эта девушка невиновна.
— Ну, это уже чистой воды психология, — натужно засмеялся Паркер, — правда ведь, ваша светлость?
— Жаль, у меня не было возможности с ней познакомиться, — ответила герцогиня в своей обычной уклончивой манере. — У девушки очень интересное лицо, просто поразительное, хотя красавицей ее, конечно, не назовешь, но это даже к лучшему: все эти красавицы, как правило, просто глупые коровы. Я читала одну из ее книг — прекрасно написано и действительно умно: я угадала убийцу только на двухсотой странице, хотя обычно мне хватает пятнадцати. Как это удивительно — писать себе детективы, а потом самой оказаться на скамье подсудимых; кто-то, наверное, скажет, что это ей в наказание. Но мне интересно: если она невиновна, может быть, она догадалась, кто настоящий убийца? Хотя авторы детективов, я полагаю, в жизни редко что-нибудь расследуют — не считая, конечно, Эдгара Уоллеса, который, кажется, везде успевает, и уважаемого Конан Дойла: помните этого темнокожего, как же его фамилия…[10] и этого беднягу Слейтера[11] — какой скандал, хотя нужно сделать скидку на то, что это Шотландия, а там очень странные законы, особенно если дело касается брака. Что ж, думаю, скоро мы узнаем — может, и не правду, но, по крайней мере, мнение присяжных.
— Да, я и не ожидал, что они так задержатся. Но объясните все-таки, Уимзи…
— Поздно, слишком поздно, затворилась дверь!..[12] Я сердце замкнул в златой ларец и в темный омут бросил ключ.[13] Теперь все зависит от решения присяжных. Думаю, мисс Климпсон сейчас им все растолковывает. А она дама основательная — если заладит, то на час-два, не меньше.
— Их нет уже полчаса, — заметил Паркер.
— Что, никаких новостей? — спросил Солком Гарди, возвращаясь на места, отведенные журналистам.
— Ты, значит, говорил, двадцать минут? Я думаю, они просидят все сорок пять!
— Их нет уже полтора часа, — сказала девушка своему жениху за спиной у Уимзи. — Что они там обсуждают?
— Может, решили в конце концов, что это не она.
— Что за глупости! Конечно же это она. У нее на лице все написано. Жесткое такое лицо, и хоть бы слезинку проронила.
— Ну не знаю… — отозвался молодой человек.
— Ты хочешь сказать, Фрэнк, она тебе понравилась?
— Да не знаю… Но непохожа она на убийцу.
— А откуда тебе знать, как выглядят убийцы? Ты их много повидал?
— Я их видел у мадам Тюссо.
— А, восковые фигуры. Но они там все похожи на убийц.
— Может, и так. Хочешь конфетку?
— Два часа с четвертью, — проворчал Уоффлз Ньютон. — Заснули они там, что ли? Придется делать специальный выпуск. А что, если они так всю ночь просидят?
— Тогда и мы здесь просидим всю ночь — а что делать.
— Теперь моя очередь — пойду чего-нибудь выпью. Позовешь меня, если что? Расскажешь, если что объявят?
— Конечно!
— Я тут пообщался с одним из приставов, — многозначительно сказал своему другу Господин, Знакомый с Нужными Людьми. — Судья только что послал спросить у присяжных, не может ли он чем-нибудь помочь.
— И что они сказали?
— Не знаю.
— Уже три с половиной часа, — услышал Уимзи за спиной шепот девушки. — Я ужасно проголодалась.
— Правда? Может, пойдем, дорогая?
— Ну уж нет, я хочу услышать вердикт. Мы столько здесь сидим — подождем еще немного.
— Тогда я схожу за сэндвичами и вернусь, хорошо?
— Сходи, пожалуйста. Только не задерживайся там. Я прямо чувствую, как только объявят приговор, со мной сделается истерика.
— Я мигом, туда и обратно. Скажи спасибо, что ты не одна из присяжных — им-то вообще ничего не положено.
— Как это, ни есть, ни пить?
— Ничего. Думаю, им нельзя даже включать свет или разжигать огонь.
— Бедненькие. Но здание ведь все равно отапливается?
— Ну, тут точно жарковато. Пойду глотну свежего воздуха.
Пять часов.
— На улице собралась огромная толпа.
— Вот ведь чудаки. Уже скоро, Фредди, — сказал лорд Питер Уимзи. — Там какое-то движение. О, идет моя радость! Шаги впереди… Так беззвучны они, как дыханье.[14]
Все встали. Судья занял свое место. На скамье подсудимых снова появилась обвиняемая, очень бледная в электрическом свете. Распахнулась дверь, ведущая в совещательную комнату.
— Смотри внимательно на их лица, — сказала невеста жениху. — Говорят, если они признают подсудимого виновным, то никогда на него не смотрят. Ах, Арчи, дай мне руку!
Секретарь суда обратился к присяжным официальным тоном, но с долей упрека:
— Господа присяжные, пришли ли вы к соглашению по поводу приговора?
Поднялся старшина присяжных и с выражением обиды и крайнего раздражения на лице произнес:
— Я вынужден сообщить, что мы не видим возможности прийти к соглашению.
Зал онемел от изумления, а затем все зашептались. Судья, казалось, нисколько не уставший, чуть подался вперед и спокойно спросил:
— Как вы думаете, сможете ли вы договориться, если посовещаетесь еще какое-то время?
— Боюсь, что нет, ваша честь, — ответил старшина и с ненавистью посмотрел в дальний угол, где среди присяжных, склонив голову и крепко сцепив руки, сидела старая дева. — Я не вижу для нас никакой возможности когда-либо прийти к соглашению.
— Могу ли я чем-то вам помочь?
— Нет, ваша честь, факты нам вполне ясны — мы расходимся во мнениях по поводу этих фактов.
— Очень жаль. Думаю, стоит попытаться еще раз, и если вы все же не придете к единому решению, то вернетесь и скажете мне об этом. А пока, если мое знание законов может оказаться полезным, я в вашем распоряжении.
Присяжные мрачно поплелись в совещательную комнату. Алая мантия судьи скрылась за дверью, и приглушенные голоса сразу переросли в гомон.
— Бьюсь об заклад, Уимзи, это ваша мисс Климпсон затягивает дело, — заметил Фредди Арбатнот. — Видели, как старшина на нее зыркнул?
— Она молодчина, — сказал Уимзи, — просто молодчина. У нее безупречная совесть и неумолимое чувство долга — она будет держаться до конца.
— Уимзи, да вы, похоже, подкупили присяжных! Признайтесь, вы ей дали знак?
— Ничего подобного, — ответил Уимзи. — Хотите верьте, хотите нет, но я даже не приподнял бровь.
— За это заявленье честь ему и одобренье,[15] — пробормотал Фредди. — Но нужно ведь подумать и о людях, оставшихся без обеда.
Шесть часов. Шесть с половиной.
— Наконец-то!
Когда присяжные снова вошли друг за другом в зал, на них было жалко смотреть. Беспокойная мать семейства все еще всхлипывала, не отнимая от лица платка. Сильно простуженный господин был чуть ли не при смерти. Волосы художника превратились в грязную, спутанную гриву. Директор компании и старшина, казалось, мечтали кого-то придушить, а старая дева, прикрыв глаза, беззвучно шевелила губами, как будто молилась.
— Господа присяжные, вы пришли к согласию по поводу вердикта?
— Нет. И мы уверены, что никогда к нему не придем.
— Вы действительно уверены? — спросил судья. — Потому что я ни в коем случае вас не тороплю. Я готов ждать столько, сколько потребуется.
Возмущенное фырканье директора компании услышали даже на галерее. Старшина все же сдержался и ответил судье, но в его голосе прозвучали раздражение и крайняя усталость:
— Ваша честь, мы не придем к согласию, даже если останемся здесь до Страшного суда.
— Очень жаль, — сказал судья. — Что же, тогда я вынужден распустить присяжных и направить дело на новое рассмотрение. Вы, несомненно, сделали все возможное, призвав на помощь весь свой ум и совесть для решения дела, обстоятельства которого вы выслушали чрезвычайно внимательно и терпеливо. Я распускаю коллегию присяжных заседателей. Господа, вы освобождаетесь от этой обязанности на ближайшие двенадцать лет.
Еще не было покончено со всеми формальностями, алые одежды удаляющегося судьи еще виднелись в темном дверном проеме, а Уимзи уже протискивался вниз, к местам адвокатов. Там он поймал за мантию защитника.
— Отличная работа, Бигги! Вы заполучили еще один шанс. Возьмите меня в дело, и мы с вами живо все провернем.
— Вы уверены, Уимзи? Должен признать, мы добились большего, чем я мог надеяться.
— А в следующий раз мы сделаем еще больше. Серьезно, Бигги, завербуйте меня каким-нибудь помощником, да кем угодно. Я хочу с ней встретиться.
— С моей подзащитной?
— Да, у меня есть кое-какие догадки. Мы должны ее вытащить, и я знаю, что это возможно.
— Ладно, зайдите ко мне завтра. А сейчас мне нужно с ней переговорить. В десять я буду в конторе. До свидания.
Уимзи сорвался с места и поспешил к боковой двери, откуда выходили присяжные. Позади всех, в шляпке, сидевшей несколько криво, и неловко накинутом на плечи макинтоше, шла старая дева. Уимзи кинулся к ней и крепко пожал ей руку.
— Мисс Климпсон!
— Лорд Питер! Боже мой, какой ужасный день! Представляете, это ведь из-за меня вышел весь спор, хотя двое присяжных храбро встали на мою сторону, и надеюсь, лорд Питер, что я не ошиблась, но как же я могу сказать, что она это сделала, когда она этого не делала. Ох, боже ты мой!
— Вы совершенно правы, она этого не делала. Хорошо, что вы за нее вступились и дали еще один шанс. И я собираюсь доказать ее невиновность. Мисс Климпсон, я просто обязан пригласить вас на обед — и знаете что еще?
— Что?
— Я, конечно, не брился с самого утра, но надеюсь, вы меня простите, потому что я собираюсь отвести вас в ближайший укромный уголок и расцеловать.
Глава IV
На следующий день, хотя это и было воскресенье, сэр Импи Биггс отменил партию в гольф (не очень-то расстроившись, поскольку дождь лил как из ведра) и созвал у себя в кабинете экстренный военный совет.
— Что ж, Уимзи, — начал адвокат, — расскажите нам, что вы думаете об этом деле. Позвольте представить вам поверенного обвиняемой, мистера Крофтса из адвокатской конторы «Крофте и Купер».
— Я думаю, что мисс Вэйн невиновна, — сказал Уимзи. — Полагаю, эта мысль и вам приходила в голову, но теперь, поддержанная авторитетом моего блестящего ума, она должна всецело захватить ваше воображение.
Мистер Крофте, не вполне уверенный, шутка это или глупость, вежливо улыбнулся.
— Несомненно, — ответил сэр Импи Биггс, — но хотелось бы знать, многие ли присяжные разделяют ваше убеждение.
— На этот вопрос я могу ответить, так как знаком с одной из них. Со мной согласны полторы женщины и три четверти мужчины.
— Как это понимать?
— Сейчас объясню. Моя знакомая настаивала на том, что мисс Вэйн не может быть убийцей. Остальные присяжные, конечно, подняли ее на смех, так как она не могла найти ни одного изъяна в представленных доказательствах, но она ответила, что склад характера и поведение подсудимой — тоже доказательства, и она имеет право принимать их во внимание. К счастью, эта сухощавая немолодая леди обладает цепким умом и, как положено верной дочери Высокой Церкви, готова до последнего отстаивать свои моральные принципы — упорства ей не занимать. Она дождалась, пока присяжные выбьются из сил, доказывая ей свою правоту, а потом заявила, что она все равно в это не верит и они ее не переубедят.
— Что ж, отличное решение, — сказал сэр Импи Биггс. — Человек, который безоговорочно верит во все христианские догматы, не станет терзаться сомнениями из-за таких пустяков, как юридические доказательства вины. Но нам едва ли стоит рассчитывать, что всю скамью присяжных займут несгибаемые воины Христовы. А кто тот господин и вторая дама, о которых вы говорили?
— Как это ни удивительно, вторая дама — полная, оборотистая хозяйка кондитерской. Она сказала, что вина, по ее мнению, не доказана и что Бойз вполне мог сам принять яд, а может, его отравил кузен. И вот еще что любопытно — на нее повлияло то обстоятельство, что она несколько раз ходила на судебные заседания по факту отравления мышьяком и была не согласна с вердиктом присяжных, особенно в деле Седдона.[16] О мужчинах она в принципе невысокого мнения (недавно овдовела в третий раз), медицинским заключениям не доверяет. Сказала, что, может, мисс Вэйн и убила, но она бы из-за медицинского заключения и собаку не повесила. Сначала собиралась голосовать, как большинство, но потом разозлилась на старшину, который стал давить на нее своим мужским авторитетом, и в конце концов решила поддержать мою мисс Климпсон.
Сэр Импи засмеялся.
— Как интересно. Жаль, нечасто удается получить такие секретные сведения о присяжных. Мы тут корпим над убедительными доказательствами, а потом одна принимает решение исходя из того, что вообще доказательством не назовешь, а другая ее поддерживает, потому что никаким доказательствам не верит в принципе. А что с тем господином?
— Это оказался художник — он единственный из присяжных не понаслышке знал, какую жизнь вели подсудимая и покойный. Он счел, что ваша подзащитная описала ссору правдиво, и сказал, что если девушка так относилась к погибшему, то ни за что не стала бы его убивать. Скорее уж спокойно смотрела бы, как он мучается, совсем как герой той песенки, которому вырвали зуб с дуплом.[17] Художник, кроме того, поверил в ее рассказ о покупке ядов, который всем остальным, естественно, показался неправдоподобным. Еще он заявил: Бойз, судя по тому, что о нем говорили, был самодовольный болван, и избавиться от него означало бы оказать всем неоценимую услугу. Дело в том, что художник имел сомнительное удовольствие прочитать несколько книг покойного и считал его выродком, которого нужно изолировать от общества. Версия о самоубийстве художнику показалась вполне убедительной, и если бы кто-то высказал такое мнение, он бы его точно поддержал. Вдобавок он перепугал остальных присяжных, заявив, что привык засиживаться допоздна в душных помещениях и потому с радостью просидит тут хоть всю ночь. Мисс Климпсон также заметила, что для благородного дела можно и потерпеть некоторые неудобства, тем более что религия приучила ее к постам. Тут с третьей дамой сделалась истерика, а господин, у которого на следующий день было назначено важное дело, вышел из себя. Чтобы предотвратить членовредительство, старшина призвал всех согласиться, что они друг с другом не согласны. Вот так.
— Что ж, это и к лучшему: они дали нам еще один шанс, — сказал мистер Крофте. — Теперь дело приостановлено до следующего заседания, то есть у нас есть чуть ли не целый месяц, а тогда нам, если повезет, достанется судья Бэнкрофт, который все же помягче этого Кроссли. Но главное — можем ли мы как-то укрепить саму защиту?
— Я намерен серьезно за это взяться, — ответил Уимзи. — Должны же быть какие-то доказательства. Я понимаю, что вы, как кроты, перерыли все, но я буду трудиться, как царь кротов. У меня перед вами есть одно громадное преимущество.
— Вы умнее нас? — усмехнулся сэр Импи.
— Нет, Бигги, этого у меня и в мыслях не было. Все дело в том, что я верю в невиновность мисс Вэйн.
— Черт бы вас побрал, Уимзи, неужели мои пламенные речи не убедили вас, что я всей душой верю в ее невиновность?
— Что вы, я чуть не прослезился. Бедный Бигги, подумал я тогда, если вердикт будет обвинительным, он оставит практику и перережет себе горло, утратив веру в британское правосудие. Вы стреляный воробей, но вас выдает то, что несогласию присяжных друг с другом вы радуетесь, как настоящей победе. На такое вы даже не рассчитывали. Вы сами это сказали. И, кстати, Бигги, не сочтите за грубость, но кто вам платит?
— Крофте и Купер, — осторожно ответил сэр Импи.
— И они, как я понимаю, занимаются этим делом совершенно бескорыстно?
— Нет, лорд Питер. Вообще-то все расходы оплачивают издатели мисс Вэйн и одна газета, которая печатает по частям ее новый роман. Они рассчитывают на сенсацию. Правда, даже не знаю, что они скажут теперь, когда придется раскошелиться на новый процесс. Я жду от них ответа сегодня утром.
— Стервятники, — отозвался Уимзи. — Скажите им, пусть продолжают публикацию, а судебные издержки я возьму на себя. Только не упоминайте мое имя.
— Это так великодушно с вашей стороны…
— Ничего подобного. Я просто не хочу упускать интересное дело — это развлечение как раз по мне. Но взамен вы должны кое-что для меня сделать. Я хочу увидеться с мисс Вэйн. Возьмете меня с собой под видом сотрудника, чтобы я мог услышать ее версию событий без лишних свидетелей. Договорились?
— Можно попробовать, — ответил сэр Импи. — У вас уже есть какие-то предположения?
— Пока нет. Но будьте спокойны, я непременно что-нибудь откопаю. Я уже взялся за полицию — немного подточил их уверенность. Инспектор Паркер пошел домой плести ивовый венок себе на могилку.
— Будьте осторожнее, — сказал сэр Импи. — Что бы мы ни выяснили, мы извлечем из этого гораздо больше пользы, если обвинение ничего не узнает заранее.
— Я буду начеку. Но если мне удастся разыскать настоящего убийцу, если он вообще был, вы ведь не будете против, чтобы я сдал его полиции?
— Не буду. А вот за полицию не ручаюсь. Что ж, господа, полагаю, на сегодня это все и мы можем разойтись. Мистер Крофте, вы позаботитесь о том, чтобы лорда Уимзи пропустили туда, куда он хочет?
Уже на следующее утро лорд Питер благодаря усилиям мистера Крофтса стоял у ворот тюрьмы Холлоуэй со всеми необходимыми документами.
— Да-да, милорд. С вами будут обращаться так же, как с адвокатом заключенной. Мы получили из полиции специальное указание, так что все улажено, милорд. Надзиратель вас проводит и объяснит все правила.
По пустым коридорам Уизми провели в маленькую комнату со стеклянной дверью. У длинного стола из грубых досок стояли друг напротив друга два уродливых стула, по одному с каждой стороны.
— Пожалуйста, милорд. Вы садитесь с одного конца стола, заключенная — с другого; не забывайте, вам не разрешается вставать с места или передавать заключенной какие-либо предметы. Я буду наблюдать за вами из-за двери, милорд, но я ничего не услышу. Прошу вас занять свое место, заключенную скоро приведут.
Уимзи сел и стал ждать, охваченный волнением. Через некоторое время послышались шаги и в сопровождении надзирательницы вошла подсудимая. Она села напротив Уимзи, надзирательница удалилась и закрыла дверь. Уимзи, вставший при их появлении, откашлялся.
— Добрый день, мисс Вэйн, — сказал он без всякого выражения.
Девушка посмотрела на него.
— Садитесь, пожалуйста, — произнесла она своим необычным грудным голосом, который так поразил его в суде. — Я полагаю, вы лорд Питер Уимзи и пришли от мистера Крофтса.
— Да, — ответил Уимзи. От ее прямого взгляда он оробел. — Я тут, знаете ли, был… э… в зале суда… и подумал вот… э… что могу чем-нибудь помочь.
— Вы очень любезны, — сказала заключенная.
— Что вы, что вы, какая, к черту, любезность! То есть я хотел сказать… э… я вообще, знаете, люблю что-нибудь порасследовать.
— Знаю. Как автор детективов, я давно с интересом слежу за вашей карьерой, — ответила она с улыбкой, от которой у него внутри все перевернулось.
— Что ж, оно и к лучшему — значит, вы хотя бы поверите, что я не такой болван, как может показаться.
Она рассмеялась:
— Вы совсем не похожи на болвана — по крайней мере, не больше, чем любой другой джентльмен в подобных обстоятельствах. Конечно, вы не очень вписываетесь в интерьер, зато радуете глаз. И я искренне вам благодарна, хотя боюсь, мой случай безнадежен.
— Не говорите так. Он безнадежен, только если вы правда его убили, а я знаю, что это не так.
— Вы правы, я этого не делала. Но все это мне напоминает одну из моих книг, в которой я изобрела настолько идеальное преступление, что его было совершенно невозможно раскрыть. Пришлось заставить убийцу сознаться.
— Если понадобится, то и мы так поступим. А вы, случайно, не знаете, кто убийца?
— Не думаю, что он вообще был. Я убеждена, что Филипп сам принял яд. Знаете, он был склонен все видеть в черном свете.
— Насколько я понимаю, он тяжело переживал ваш разрыв?
— И это тоже. Но, по-моему, больше он страдал оттого, что его якобы никто не ценит. Ему вечно казалось, что все вокруг против него.
— И у него были основания так считать?
— Не думаю. Но я знаю, что он многим был неприятен. Филипп вел себя так, будто все ему чем-то обязаны, а это, конечно, очень раздражает.
— Понимаю. С кузеном у него были хорошие отношения?
— Да. Хотя Филипп, естественно, всегда считал, что заботиться о нем — святой долг мистера Эркарта. У него обширная клиентура, так что человек он состоятельный, но Филипп не притязал ни на какую долю — это ведь не семейный капитал. Просто он считал, что обычные люди должны обеспечивать великим художникам пищу и кров.
Уимзи был хорошо знаком с подобными артистическими натурами. Но его удивил сам тон ответа, в котором слышалась горечь и даже презрение. Следующий вопрос он задал с некоторой опаской:
— Простите за личный вопрос, вы были очень привязаны к Филиппу Бойзу?
— Очевидно, да, — это естественно в подобных обстоятельствах.
— Совсем необязательно, — возразил Уимзи. — Возможно, вы его жалели, или попали под его обаяние, или он просто взял вас измором.
— Все вместе.
Уимзи ненадолго задумался.
— Вы были друзьями?
— Нет, — резко ответила она, и Уимзи поразила прорвавшаяся в ее голосе злость. — Филипп был не из тех мужчин, что могут дружить с женщинами. Ему нужна была преданность. И он ее получил. Да, я была ему предана. Но я не могла позволить себя дурачить. Не могла позволить, чтобы мне, как мелкому клерку, назначали испытательный срок, прежде чем решить, снизойти до меня или нет. Я думала, он был честен со мной, когда говорил, что не верит в брак, но оказалось, что он таким образом проверял, насколько сильна моя преданность. Не настолько. Мне не хотелось получать предложение руки и сердца в качестве награды за плохое поведение.
— Я вас не осуждаю, — сказал Уимзи.
— Правда?
— Да. Судя по рассказам, Бойз был надутый болван, если не сказать мерзавец. Совсем как тот негодяй, который сначала притворился бедным пейзажистом, а потом взвалил на бедняжку чести груз, что непосилен для рожденных без него.[18] Представляю, как он был невыносим со своими вековыми дубами, фамильным серебром, кланяющимися арендаторами и прочей чепухой.
Гарриет Вэйн снова рассмеялась.
— Да, это было глупо. И унизительно. В общем, когда я поняла, в каком нелепом свете он выставил и себя, и меня, все тут же кончилось. Раз — и все.
Она рубанула рукой воздух.
— Да уж, подумать только, викторианский дух в человеке с такими передовыми идеями, — заметил Уимзи. — Создан муж для Бога только, и жена для Бога, в своем супруге…[19] Но я рад, что вы так обо всем этом думаете.
— Серьезно? В нынешней ситуации это мне едва ли поможет.
— Я о другом. Я имел в виду, когда все это закончится, я бы хотел на вас жениться, если, конечно, вы готовы меня терпеть и так далее.
Улыбка исчезла с лица Гарриет Вэйн; она нахмурилась и посмотрела на Уимзи с явной неприязнью.
— Так вы из этих? Значит, уже сорок семь.
— Сорок семь чего? — удивился Уимзи.
— Предложений. Письма приходят каждый день. Очевидно, на свете немало идиотов, готовых ради скандальной известности жениться на ком угодно.
— Черт возьми, как неловко получилось, — сказал Уимзи. — Видите ли, мне совершенно не нужна чья-то скандальная известность. Я и сам легко могу попасть на страницы газет, и хорошего в этом мало. Не будем больше возвращаться к этой теме.
По голосу Уимзи было ясно, что он задет, и девушка виновато на него посмотрела.
Читать бесплатно другие книги:
