Призрак музыки Маринина Александра
– Я пристал? Это ты шел по улице и ревел, как будто у тебя все близкие поумирали. И ты сам захотел себе помочь. Неужели ты так быстро сдаешься? Мне казалось, ты должен быть упорным.
Денису стало неловко. В самом деле, не годится так быстро сдаваться. Спешить все равно некуда. Он сделал несколько энергичных наклонов в стороны и вперед, потом начал приседать.
– Хватит? – спросил он после десятого приседания.
– Хватит. Теперь все сначала. Стой прямо, расслабленно, руки перед собой.
Денис снова принял стойку и вытянул руки. И через какое-то время понял, что не чувствует рук. Они стали легкими, невесомыми, и держать их в таком положении было совсем нетрудно. Он даже не успел удивиться, когда понял, что руки начали какое-то неведомое движение.
– Пошло-пошло-пошло, – заговорил парень в очках, – есть движение! Есть! Не останавливайся, продолжай, продолжай.
Руки плавно разошлись в разные стороны.
– А теперь сразу же давай им команду двигаться обратно! Руки сходятся, руки сходятся.
«Руки сходятся, руки сходятся», – повторял про себя Денис, и руки действительно пошли в обратном направлении.
– Отлично! И теперь снова команда расходиться.
На этот раз руки пошли в разные стороны легко, и Денису показалось, что движение было более сильным и быстрым, во всяком случае, в его крайней точке даже лопатки сошлись. Он не понимал, что с ним происходит, но его охватил восторг от этого легкого и в то же время широкого движения, которое происходило не мышечным усилием, а одним лишь велением его воли. Еще одно движение руками туда и обратно, и у него возникло ощущение полета. Руки плыли, как крылья, а в голове не было ничего, кроме мысли об этих летящих без его усилий руках.
– Достаточно, остановись, – скомандовал худой очкарик. – Сделай снова несколько разминочных упражнений.
– Каких именно? – уточнил Денис.
В нем проснулся интерес, и теперь ему хотелось делать все по правилам.
– Любых. Твое тело само подскажет тебе, какие нужно делать движения. Ты только прислушайся к нему и делай.
Денис приготовился и начал гнуться назад, будто пытаясь встать на «мостик». Спина гнулась легко, и он удивился этому. Никогда на уроках физкультуры он не любил гимнастику, «мостик» делал, только когда требовал учитель, сам же он с гораздо большим удовольствием играл в волейбол и бегал на длинные дистанции.
– Вот видишь, – прокомментировал его новый знакомый, – твое тело тебе подсказало, что нужно разминать позвоночник, в нем накопилась всякая гадость.
Денис выполнил упражнение несколько раз и с наслаждением стал наклоняться вперед, наклонялся глубоко, стараясь коснуться лбом колен.
– А теперь что?
– Теперь встань прямо, руки висят свободно. Сосредоточься и прикажи им подниматься. Все то же самое, что и раньше, только движение не назад и вперед, а вверх и вниз.
Это задание Денис выполнить не смог и ужасно расстроился.
– Я потренируюсь и добьюсь, у меня обязательно получится, – горячо заговорил он.
– А вот этого не надо, – неожиданно заявил очкарик.
– Как это не надо? Ты же сам сказал, что надо быть упорным.
– Не в этом смысле. Сама идея «ключа» состоит в том, что человек делает только то, что у него получается и что доставляет удовольствие. Существует несколько видов движений, человек пробует выполнить каждое из них и решает, какое получается лучше и легче. Вот это движение и становится его «ключом». Всех нас всю жизнь насилуют, заставляя делать то, что нам не нравится или не получается, и убеждают нас, что это необходимо и воспитывает волю. А это неправильно. Жизнь должна приносить радость.
– Ну ты загнул, – фыркнул Денис. – Так не бывает, чтобы одни удовольствия. Если бы можно было себя ни в чем не заставлять, то все были бы неучами и никто бы не работал. Скажешь, нет?
– Скажу – да. Но идея в том, чтобы делать все это с радостью, чтобы то, что делать необходимо, уметь делать без натуги и без принуждения. Помнишь, как нас в школе учили? Свобода – это осознанная необходимость. Как только ты поймешь, что что-то совершенно необходимо сделать и не сделать просто нельзя, ты с легкостью это сделаешь, потому что уже не сможешь иначе. Ты сам, понимаешь, сам осознал и сам пришел к выводу, что это необходимо сделать. А это уже совершенно другой уровень принуждения. Это уже свобода. Ты сам принимаешь решение и сам его выполняешь. Но это философия. А мы с тобой сейчас говорим о «ключе» и о том, как тебе помочь. Кстати, ты заметил, что ты сейчас делаешь?
– А что я делаю?
Денис огляделся, посмотрел на свои руки, не понимая, о чем говорит этот странный очкарик, и обнаружил, что мерно покачивается из стороны в сторону. Он даже не заметил, когда начал покачиваться, это было словно естественным состоянием тела.
– Ты качаешься. Это означает, что ты достиг того состояния легкости, при котором можно осознать свою проблему и найти новый, нетривиальный путь ее решения. Надо только сесть, расслабиться и немного отдохнуть. И решение придет само.
– Свистишь! – откликнулся Денис. – Так не бывает.
– А ты попробуй. Сразу, конечно, ничего не бывает, но на третий или четвертый раз у тебя получится. Запомни последовательность: небольшая разминка, потом летаешь, потом снова разминка, снова летаешь, уже подольше, потом стоишь, покачиваясь, потом сидишь и отдыхаешь.
– А сколько нужно летать?
– Сколько хочешь. Ты сам выбираешь, что и как тебе делать. Пока хочется – летай. Пока хочется – качайся. Помни, твой организм и твой мозг сами знают, сколько чего нужно делать, ты должен научиться их слышать и понимать, они сами подскажут. Пока упражнение доставляет удовольствие, его надо делать, как только организм поймет, что уже достаточно, ты сам захочешь остановиться.
– И зачем все это? Как это может мне помочь?
– Ты научишься управлять своими эмоциями. Ты научишься не злиться и не раздражаться по пустякам, когда это мешает нормальной работе. Ты научишься не уставать. Давай договоримся: ты попробуешь позаниматься сам несколько дней, и если ты поймешь, что тебе хочется узнать побольше и научиться еще чему-то, ты придешь в одно место, где проводят специальные занятия. А если не захочешь – что ж, будешь пользоваться только тем, чему я тебя научил. Это тоже очень много, ты сам почувствуешь, когда начнешь заниматься. Я хочу, чтобы ты запомнил одну истину: если ты не научишься управлять собой, тобой будут управлять другие.
Он взглянул на часы и покачал головой.
– Половина двенадцатого. Давай-ка по домам, дружочек. Вот тебе карточка, надумаешь – приходи.
Он сунул Денису маленький картонный прямоугольник и помахал рукой на прощание.
– Эй, – крикнул ему вслед Денис, – а как тебя зовут?
– Вадим. Пока.
Он снова взмахнул рукой и заторопился к остановке троллейбуса. Денис медленно побрел к тротуару и только тут сообразил, что за время, проведенное с этим странным парнем, он ни разу не вспомнил ни о предательстве друга, ни о пьянице-матери, ни о том, что он никому не нужен. Более того, он вдруг понял, что ему вовсе не хочется об этом думать.
И куда же ему деваться? Домой он не пойдет, это очевидно. Но время близится к полуночи, оставаться на улице уже опасно. Может быть, Артем еще не лег?
Денис быстро пробежал несколько сот метров до дома, где жил его друг, и взглянул на окна. Они были темными – наверное, Артем уже спит. Он подошел к подъезду и сел на скамейку. Теперь уж точно идти некуда. Можно пересидеть здесь до утра… Он вспомнил недавнего знакомого и улыбнулся. Как смешно все это: руки сами летают, тело само качается, похоже на волшебство. И злость ушла, и горечи больше нет. Надо завтра же рассказать Артему об этой встрече и показать ему упражнение. Теперь им снова будет о чем говорить и чем заниматься вместе. Против этого никакая Каменская из милиции не удержится!
– Дениска? – услышал он совсем рядом голос Тенгиза. – Что ты здесь делаешь? Почему ты не с Артемом?
– Я… – Он растерялся и попытался на ходу придумать какую-нибудь правдоподобную ложь. – Я матери позвонил, а она попросила прийти, ей надо было помочь там… В общем, я сходил домой, а когда вернулся, было уже поздно и окна не горят. Я подумал, что Артем уже спит, не захотел его будить. Сидел тут, вас ждал.
– Пойдем, пойдем, – Екатерина потянула его за руку, – уже поздно, пора спать. Слава богу, что с тобой ничего не случилось. По вечерам столько хулиганья по улицам шатается.
От этих слов ему стало тепло и немного грустно. Они так заботятся о нем, переживают, чтобы с ним ничего не произошло. Наверное, они действительно любят его. И как он мог совсем недавно отчаиваться и думать, что никому не нужен и никто его не любит? Дурак он.
Они вошли в квартиру. Денис на цыпочках подошел к комнате Артема и тихонько приоткрыл дверь.
– Мама, ты? – тут же позвал Артем.
– Это я, – вполголоса ответил Денис и быстро проскользнул в комнату.
– Ты вернулся? Я думал, ты обиделся на меня за что-то. Ты так быстро ушел и ничего не объяснил.
– Мне домой надо было сбегать. Пришлось задержаться. Я тебя разбудил?
– Нет, я еще не спал. Ложись. Ты какой-то не такой, Денис. Что случилось?
Денис в очередной раз подивился невероятной, просто мистической чуткости своего друга. Он плохо видел, зато чувствовал людей как локатор, по одному сказанному слову умел угадывать настроение.
– Случилась одна интересная вещь. Я тебе завтра расскажу.
– Расскажи сейчас, – потребовал Артем.
Он привстал на кровати и включил свет. Радости Дениса не было предела. Артем снова повернулся к нему, он хочет с ним разговаривать, ему интересно, что расскажет Денис. Какая там Каменская! Он сейчас вообще про нее забудет.
Денис вытащил из кармана карточку, которую дал ему Вадим. На ней было написано: «Доктор Хасай Алиев. Центр защиты от стресса. Телефон 180-27-27».
– Значит, так… – начал он, предвкушая долгий неторопливый разговор, который продлится полночи, а может быть, и до утра. Именно так бывало раньше, и именно эти часы были самыми счастливыми в его жизни.
Глава 4
На улице стояла жара, а в офисе было тихо и прохладно, работал мощный кондиционер. Варфоломеев с удовольствием приходил сюда каждый день и с неохотой выходил, стараясь сократить все встречи вне офиса. И сегодня, несмотря на риск, он тоже встречался с заказчиком здесь, хотя по уму не надо было бы этого делать. Но что поделаешь, не приспособленным к жаре в городских условиях москвичам приходилось порой идти на поводу у погоды вопреки разуму.
– И что твой козел наколотый натворил? Перед мальчишкой засветился, как салага. Выкручивайся теперь как знаешь.
Варфоломеев поежился. Он знал, что с этим типом шутить не надо, он юмор плохо понимает, а как человек в погонах – еще и неисполнение команды не приветствует. Он прав, конечно, Костик сработал плохо, ну а чего же он хотел от наркомана-то? Должен был понимать, с кем связывается. Хотя, по совести сказать, связывался заказчик вовсе не с наркоманом Костиком, а с ним, Варфоломеевым. Другое дело, что никого, кроме наркоманов, он предложить заказчику не мог… Хотя нет, врет он, сам себе врет, мог найти и нормального парня, но пожадничал, нормальному-то за выполнение работы одну сумму платить придется, а подсевшему на иглу – во много раз меньшую. Подсевшие торговаться не могут, они все деньги на дозы пересчитывают. Вся Россия на доллары, а они – на дозы. Назовешь им сумму, они прикинут, сколько недель или месяцев смогут жить без проблем, и соглашаются. Вперед больше чем на два-три месяца смотреть не могут, внутренней силы не хватает, им лишь бы только сейчас хорошо было, а насчет завтра – дело десятое, а уж что там будет через год – вообще обсуждать нечего. На этом весь наркобизнес держится, человек теоретически знает, что в конце концов деградирует и умрет, причем очень быстро, оглянуться не успеет, но желание получить кайф сейчас куда сильнее смутных и неприятных перспектив, о которых, кстати, легко забываешь, приняв дозу.
Варфоломеев еще утром, после телефонного звонка заказчика, приказал найти Костика и спросить, что он натворил. Заказчик по телефону никаких подробностей не дал, сказал только, что Костик сработал плохо и засветился. Тот и не думал отпираться, он пребывал в состоянии полной душевной благости и совершенно не понимал, что такого особенного сделал. Задание же он выполнил? Выполнил. Жарко было, пить очень хотелось, но не покидать же пост. Вот и попросил пацана, который неподалеку прогуливался. Приметы? Да черт его знает, он и не рассматривал его особо, шарик крутил в руке, да ловко так, будто циркач. Сказал, что пианистом быть хочет. Почему не рассматривал? Да потому что все внимание к машине было приковано, объект же в любую секунду мог появиться, тут отвлекаться нельзя. И потом, разве он знал, что лицо нужно запомнить? Такой команды не было. Не сваришь с Костиком каши, это Варфоломеев уже понял.
– Согласен, – выдавил он, – моя вина. Готов сделать все, чтобы исправить.
– Именно что, – хмуро кивнул заказчик. – Значит, так, уважаемый. Там мальчишка какой-то был лет семнадцати, примет никаких нет, но Костик твой, козел наколотый, должен его помнить. Мальчишка вертел в руках красный шарик, вроде пальцы тренировал. Мальчишку надо найти и успокоить. Костика, кстати, тоже. Ты понял меня, Варфоломеев?
– Понял я, понял. Сделаем.
– И чтобы на этот раз без ошибок.
Проводив гостя до двери, Варфоломеев вернулся в свое кресло, посидел некоторое время, задумчиво затягиваясь тонкой черной сигарой, потом нажал кнопку на пульте. Тут же в дверь заглянул мордастый охранник.
– Витю найди мне быстренько, – велел Варфоломеев.
Охранник исчез. Ровно через сорок минут перед Варфоломеевым стоял Виктор – человек, ответственный за подбор продавцов для розничной торговли.
– Звали, Антон Федорович?
– Звал. Прикажи всем, кто у тебя на улице работает, пусть высматривают мальчишку лет семнадцати с красным шариком.
– Что за шарик?
– Маленький, сантиметров пять в диаметре. Он им пальцы тренирует, пианистом хочет быть. Все время в руке вертит. Кто увидит мальчишку, пусть немедленно идет за ним и выясняет, кто такой и где живет. Премию пообещай хорошую. Надо этого пианиста найти во что бы то ни стало, и побыстрее. И вот еще что, Витя. Насчет Костика…
Сводки наружного наблюдения за Дударевым регулярно ложились на стол Короткова, и становилось понятным, что работы с каждым днем прибавляется. Если бы еще и рабочие руки прибавлялись с такой же скоростью… Георгий Николаевич вел весьма активный образ жизни, он не только занимался похоронами убиенной супруги, но бывал во множестве мест и встречался со множеством людей. Один из них был тем единственным, кого хотели отловить оперативники. Но кто именно?
Коротков посматривал в список фирм и учреждений, которые посетил Дударев, и после звонков Селуянова и Зарубина отмечал галочками отработанные. Одна из этих контор была строительной фирмой, и Селуянов выяснил, что Дударев приезжал туда, чтобы расторгнуть контракт на перестройку загородного дома. Другая контора занималась оказанием ритуальных услуг, там неутешный вдовец договаривался об автобусах, которые повезут останки и провожающих от морга до кладбища. Во все остальные организации Георгий Николаевич приходил узнать насчет работы. Так, во всяком случае, утверждали сотрудники этих контор.
– В каком-то одном месте нам сказали неправду, – подытожил Коротков. – Или мы что-то просмотрели. Дударев обязательно должен был встретиться со своим сообщником, чтобы предупредить его. Давайте смотреть отчеты с самого начала. Когда и где он звонил из автомата?
Зарубин полистал сколотые скрепкой отчеты наружников.
– Об автомате только одно упоминание, сразу после освобождения, но через сорок пять минут после этого он встречался со своей любовницей Ольгой Ермиловой, так что звонил он наверняка ей. Иначе откуда бы она узнала, что его выпустили и что он ее ждет у памятника Пушкину?
– И больше ни разу автоматом не пользовался? – переспросил на всякий случай Коротков.
– Наружка не зафиксировала.
– Может, пропустили? – предположил Селуянов.
– Может, – вздохнул Юрий, – но придется исходить из того, что есть. Сережа, посмотри отчеты техников еще разочек, только повнимательней. Кому он звонил из дома?
Сергей Зарубин снова зашелестел бумагами.
– Родителям Елены Петровны – четыре раза. В ее фирму – раз, два, четыре… девять раз в общей сложности. Это все насчет похорон, все расходы берет на себя «Турелла», они там согласовывали, сколько человек будет на поминках, в каком ресторане и какое меню. Дважды звонил на службу Ермиловой, спрашивал, нашла ли она адвоката. Очень гневаться изволили, что так долго.
– Ишь ты, – присвистнул Селуянов, – грамотные стали все, прямо как в Америке. Только успел совершить преступление, а уже об адвокате позаботился.
– Еще звонил трем армейским сослуживцам, сообщал о несчастье, они собираются быть на похоронах.
– Вот это уже интересно, – поднял голову Коротков. – Дударев, по нашим сведениям, в последние годы службы имел доступ к взрывчатым веществам. Если эти сослуживцы, как и он сам, были в Чечне и с ними наше государство обошлось так же сурово, как и с Дударевым, то они вполне могли заняться криминальным бизнесом, в частности, брать заказы на убийства. Они все будут на похоронах?
Зарубин пробежал глазами текст сообщения и кивнул:
– Да, все трое.
– Отлично. Похороны у нас, как я понимаю, завтра в одиннадцать. Коля, Сережа, это ваш участок. Посмотрите, как там и что. А конторами, которые посетил наш уважаемый фигурант, придется заняться тебе, подполковник.
– Минуточку-минуточку! – закричал Селуянов. – А как же я? У меня же завтра свадьба, вы что, забыли? Какие могут быть похороны?
– Ну Коля, свадьба-то у тебя когда? В три часа. Похороны наверняка раньше закончатся. А в ресторане, где будут проходить поминки, я тебя сменю. Мы там с Серегой вдвоем управимся.
– Нет, ребята, так не пойдет, – упрямо сказал Селуянов. – Вы завтра будете до позднего вечера торчать возле этих поминок, а кто же у меня на свадьбе будет? Аська, ты же здесь старшая по званию, употреби власть хоть раз в жизни на пользу общему делу.
Настя улыбнулась и, протянув руку, взъерошила волосы на голове Николая.
– Коленька, ситуация у нас пиковая, и изменить ничего нельзя. Мы же не можем потребовать, чтобы Дударев отменил похороны собственной жены, правильно? И предложить тебе перенести бракосочетание на другой день мы тоже не можем. Единственный выход, который существует только теоретически, состоит в том, чтобы найти еще двух оперативников, которые завтра будут весь день заниматься Дударевым вместе с Сережей, а ты и Юрик будете гулять на свадьбе.
– А ты? – тревожно спросил Николай.
– Ну и я, конечно, куда ж я денусь. Так что вопрос нужно задавать не мне, а нашему с тобой общему начальнику Короткову. Есть у него в отделе двое оперативников, которых можно снять со всех заданий и направить завтра на кладбище и в ресторан?
– Размечталась, – усмехнулся Юра. – Где ж их взять? Наш подполковник Аська права, выход существует чисто теоретически. Но по опыту могу сказать, что если похороны начинаются в одиннадцать и проходят без гражданской панихиды, то к часу дня процедура захоронения обычно заканчивается, после чего все дружной толпой двигают к поминальному столу, и длится все это часов до семи вечера. Это максимум. Так что ты, Николаша, вполне успеваешь к трем часам под венец, а я не позже восьми прибываю к праздничному застолью.
– Но ты же у меня свидетелем должен быть! – в отчаянии воскликнул Селуянов. – Ну ребята, ну я не знаю прямо… Садисты вы! Человек наконец женится после стольких лет мучений, а вы все хотите порушить.
– Коленька, давай я буду твоим свидетелем, – предложила Настя. – Какая тебе разница?
– Это неприлично! Ты что? У невесты свидетелем выступает женщина, а у жениха – мужчина.
– Кто это сказал? – осведомилась она. – Где это написано?
– Так принято, – безапелляционно заявил Коля. – Так все делают.
– А ты сделаешь иначе. Правил на этот счет никаких нет.
– Валюшка расстроится, – он печально махнул рукой. – Она любит, чтобы все было по правилам.
– Коля, не надо себя обманывать, – сказал Коротков, – твоя Валентина сама работает в милиции и наши трудности понимает, как никто другой. В конце концов, молодая девушка, которая научилась водить машину раньше, чем ходить и разговаривать, и которая гоняет на ней не хуже заправского автогонщика, это тоже не по правилам. Кстати, друг мой, почему бы ей не пойти работать в ГАИ? Ей же нарушителя догнать и задержать – раз плюнуть. А она у тебя в паспортной службе отсиживается.
– Еще чего! – возмущенно откликнулся Селуянов. – Так я и пустил ее в ГАИ. Пусть в паспортном сидит, мне спокойнее, а то ведь испереживаюсь весь, не случилось ли с ней чего. Ладно, гады, уломали вы меня. Только если похороны к двум часам не закончатся, я все равно оттуда слиняю, мне еще переодеться надо перед регистрацией.
– Закончатся, не волнуйся, – успокоил его Коротков.
Взяв список фирм и учреждений, которые посетил выпущенный из-под стражи Георгий Дударев, Настя Каменская составила график, согласно которому она будет эти места отрабатывать. В первую очередь она обзвонила их и узнала, кто работает в субботу и в воскресенье, кто – только в субботу, а какие из них открыты лишь по будним дням. Закрытыми по выходным дням оказались государственные структуры, и с ними нужно было успеть разобраться еще сегодня, в пятницу. Посмотрев на часы, она поняла, что ехать домой краситься и переодеваться бессмысленно, она потеряет уйму времени и после этого мало куда успеет. Но появляться в конторах в том виде, в каком она привыкла ходить на работу, тоже глупо. Имидж не тот. Еще раз взглянув на адреса, где ей необходимо было сегодня побывать, она решила, что целесообразнее всего воспользоваться помощью Дашеньки. Если съездить к ней переодеться и подкраситься, то можно сэкономить по меньшей мере час, а это уже хорошо.
– Ты найдешь, во что меня одеть? – спросила она жену брата по телефону.
– Смотря для чего.
Даша была существом необыкновенно обстоятельным и к вопросам одежды и внешнего вида относилась более чем серьезно. По образованию она была стилистом, в вопросах моды, макияжа и приличий разбиралась прекрасно, а кроме того, до замужества работала продавцом женской одежды в дорогом бутике.
– Я должна быть женщиной, которая хочет найти работу секретаря-референта и стремится выглядеть соответственно.
– А во что ты сейчас одета?
– Как обычно: джинсы, майка, теннисные туфли.
– Джинсы какие?
– «Грекоф».
– Черные?
– Нет, синие.
– Не пойдет, – решительно заявила Даша. – Я спросила, потому что думала, что на тебе надето что-нибудь приличное и нужно просто кое-что добавить. Но тут и добавлять нечего, надо все целиком подбирать. Ты через сколько приедешь?
– Минут через сорок – сорок пять.
– Жду, – по-деловому коротко ответила она.
Через сорок пять минут Настя стояла перед широченной супружеской кроватью в квартире своего сводного брата. На кровати аккуратно были разложены блузки-топы, легкие пиджаки и узкие юбки. Даша как заводная носилась по огромной квартире, присматривая одновременно за готовящимся обедом, трехлетним сыном Сашенькой, который своей энергичностью и любознательностью превзошел обоих родителей, вместе взятых, и за Настей, которая, по ее мнению, «обязательно оденется как-нибудь не так, если за ней не проследить».
– Снимай этот топ, – командовала Даша, держа в руке поварешку, которой она только что снимала пробу с борща. – У тебя из него грудь вываливается. Примерь вон тот лучше.
– Тот мне не нравится, – возражала Настя.
– А тебя никто не спрашивает, нравится тебе или нет. Ты должна понравиться своему работодателю, а не блузка – тебе, ясно? Саша! Отойди от плиты, ничего там не трогай!
Она пулей умчалась на кухню и уже через несколько секунд снова стояла рядом с Настей.
– К этому топу нужна бордовая юбка.
– Но я хочу черную, – сопротивлялась Настя.
– Мало ли чего ты хочешь. С черной будет слишком мрачно, ты же не в похоронное бюро идешь наниматься на работу. Бордовый цвет элегантный, строгий и в то же время нарядный. И вообще запомни, этот цвет называется «моченая брусника».
– Твоя моченая брусника очень короткая. Я буду выглядеть в ней как непотребная девка.
– Не выдумывай, пожалуйста. Девки выглядят непотребными не оттого, что на них юбки короткие, а оттого, что у них глаза проститутские.
Настя от души расхохоталась.
– Какие, какие у них глаза?
– Ну Настя, не заставляй меня произносить вслух неприличные слова. Ты сама знаешь, какие у них глаза. Вот видишь, юбка смотрится на тебе просто замечательно. У тебя же такие красивые ноги, а ты их вечно в джинсы укутываешь. Теперь давай пиджак подбирать.
– Может, не надо? – с сомнением спросила Настя. – Куда пиджак-то в такую жару, я же умру в нем.
– Интересно ты рассуждаешь! Приличный секретарь-референт в приличном офисе должен всегда выглядеть прилично, в любую погоду. И ты должна одним своим внешним видом показать, что ты это понимаешь и разделяешь. А то явишься в майке с полуголой грудью – и там сразу подумают, что ты и на работу так ходить собралась. Это несерьезно.