Литература ONLINE (сборник) Шорин Александр

Автостоп

Перевалило за полдень, когда «КамАЗ» высадил меня на своротке у Похвистнево. В этом самом Похвистнево у меня был адрес, где я мог переночевать, но, рассудив, что день ещё весь впереди, я решил ехать дальше – хотя бы до Тольятти. Лучше даже не в сам город – последнее время я предпочитал городам какой-нибудь лесок, где можно развести костёр и поставить палатку.

Поэтому я зашел за поворот и, бросив рюкзак у обочины, стал ждать попутку. Простоял, голосуя, больше двух часов совершенно безрезультатно. Автостоп, честно говоря, мне уже порядком надоел. А ведь есть люди, для которых такой способ передвижения – целая философия: мир посмотреть, с людьми пообщаться… Я же за эти четыре дня уже порядком вымотался – одинокого парня не всякий водитель решится взять, так что стоять приходится намного больше, чем ехать. Опять же не мылся черт знает сколько, ещё и голодный!

Обуреваемый невесёлыми мыслями, я вспомнил, что совсем близко от поворота мы проезжали небольшое озерцо – пожалуй, там можно искупаться. А захочется – так и постирать, и костерок запалить. Сделать себе «быстрой» лапши, благо её осталось ещё четыре пачки…

Озерцо оказалось так себе – песчаный котлован, уже порядком заросший тиной и камышами. Зато берег с одной стороны неожиданно ровный. Я скинул рюкзак и пропотевшую одежду, взял кусок мыла и с наслаждением окунулся в прогретую солнцем воду. Вымыл голову и постирал – по минимуму – трусы и носки. Чистые плавки одевать пока не стал – зачем мочить лишний раз? Развесил «постирушки» на куст и махнул голышом на соседний берег, закрытый камышами, – осмотреться на предмет потенциального ночлега – вдруг захочется остаться здесь до завтра? А может и придется!

Настроение слегка поднялось, тем более, что наобщался я за эти дни досыта: водилам всем вынь да положь – расскажи про жизнь, да куда едешь… Сначала говорил правду, потом зачем-то стал придумывать – одному одно расскажу, другому – другое, так запутался, что сам уже не рад. Последний, задав пару дежурных вопросов, включил на полную «Авторадио», так я даже вздремнул немного на радостях…

– Ой, голый чувак!

Я как брёл по щиколотку в прибрежной грязи, так и сел туда от неожиданности, измазавшись по самый подбородок. Только сейчас я заметил, что камыши скрывали от меня очень милую полянку, посреди которой стояла девушка с этюдником, держа в руке кисточку. Меня пробрал истерический смех.

– Надеюсь, ты не рисуешь голых, купающихся в грязи у берега?

Девушка посмотрела на меня строго, но потом, не выдержав, рассмеялась:

– Пожалуй, получилось бы оригинально. Но для этого тебе придется сидеть здесь долго.

Посмотрев на себя, я по-рачьи ретировался на глубину и, засев в мутной воде по пояс, рассмотрел наконец незнакомку. Вид она имела достаточно необычный – ну, до меня далеко, конечно, но все же: обтягивающая яркая футболка едва доходила до середины живота – мода этого лета, она мало кому шла (не так уж много красивых животиков!), но на ней сидела отлично, правда, я почему-то вспомнил маленьких безгрудых девчонок в таких майках… Впрочем, она по годам их не намного перескакала: сколько ей – восемнадцать, девятнадцать? Вслед за плоским животом шли джинсы невероятно голубого цвета, настолько расклешённые, что каждая штанина могла бы служить мини-юбкой. Из-под этих «юбок» выглядывали драные кеды. Лицо круглое, но не «деревенское», скорее азиатское – глаза слегка сужены. Крупный лоб до самых ресниц прикрыт темной прядкой. Тип Земфиры – певицы, песнями которой девочки её возраста должны заслушиваться.

– Ты похожа…

– Только не говори, что на Земфиру. Я её терпеть не могу!

– Потому что на неё похожа?

– Вовсе нет. Просто не нравится. А ты так и будешь в воде сидеть? Выходи – я к нудистам привыкла. – Взглянула немного насмешливо.

– Давай я лучше за вещами сплаваю – и к тебе.

– Ну… Ну давай!

Немного смущённый этой встречей, но почему-то довольный, я быстренько доплыл до своего берега, собрал вещи – в том числе и мокрые – и ломанулся напрямую, сквозь камыши, к новой знакомой.

– Быстро ты. – Она едва удостоила меня взглядом, уткнувшись в свой рисунок.

– Слушай, давай познакомимся что ли.

– Давай, ты будешь чувак, ладно?

– Почему чувак? – Я почти обиделся. Что-то мне не нравилось в таком обращении, в конце концов у меня имя есть. Простое имя – Саша. Зачем чувак?

– Не спорь. Если заслужишь – будешь Чел. А меня можешь назвать просто – Герла.

– Час от часу не легче. Ну герла – это еще понятно, значит, девушка. А почему Чел-то?

– Почему, да почему! «Чел» – это сокращённое от «человек». Это мой один знакомый Чел открыл – знаешь, когда пишут с сокращениями – ну, «32 чел.», например, это значит 32 человека. Что тут непонятного?

– Да нет, всё понятно. Только странно немного. У вас тут все так говорят?

– «Тут» это где?

– Ну не знаю где. Ты откуда?

– Новосиб. А что, похожа на местную?

Я был удивлен.

– Кто ж с этюдником путешествует? Он хоть и складной, да тяжелый наверно.

– Хм. А ты? – Она кивнула на мой внушительный рюкзак.

– У меня необходимость. Там палатка и спальник.

– Вот и у меня необходимость. А спальник у меня тоже есть, только поменьше, наверное.

– У меня геологические. Дядька дал. Он с ними «в поле» раньше ездил. Они не для пеших походов, а чтоб на машине возить. Вот и здоровенные.

Она засмеялась.

– А ты откуда?

– Ёбург. Екатеринбург, значит. Или – Свердловск. Как хочешь – мой город по-разному называют.

Я поймал себя на том, что уже настолько привык придумывать себе жизнь, что сделал над собой некоторое усилие, назвав родной город, а не придуманный. Может её «Новосиб» это тоже выдумка?

– Можно посмотреть, что ты рисуешь?

– Ну смотри.

С листа ватмана на меня смотрело всё то же озеро, слегка искажённое, как обычно у художников. У меня сестра рисует. Уважать я это научился, а вот понимать – нет. Хотя, что тут понимать? Пейзаж он и есть пейзаж. Или как она его там называет?

– Куда едешь?

– Сначала на юг. Потом в Питер, наверное. А ты?

– Я к морю. Ни разу моря не видел.

И тут же поправился:

– Только Татарский пролив видел. Я у Черного моря не был. Была на Сахалине?

Думал, она удивится, спросит, где это, но нет – она не удивилась. Промолчала.

– Я почти всю страну изъездил. Ну… кроме Камчатки, Азии и Черноморского побережья.

– Так уж и всю? Да ладно, верю. Хочешь, поедем вместе?

Вот это была удача! Меня давно подмывало предложить, да боялся, что откажет – мы же едва знакомы. А тут сама предлагает.

– Конечно! Почему бы и нет?

На радостях я соорудил небольшой костерок, и мы с удовольствием закусили моей «быстрой» лапшой. У неё еды не оказалось.

– Меня драйверы кормят, – пояснила она. – Зачем лишнее таскать?

Этюдник она, видимо, «лишним» не считала.

К вечеру мы пошли на трассу. Предложить ночевать возле озерца нашего знакомства я как-то не решился. Договорились ехать – значит надо ехать. Хотя один я уже голосовать не пошел бы: не люблю устраиваться на ночлег в темноте. Как, интересно, спит моя «герла»? Последние несколько часов мы болтали уже как старые знакомые, однако оставалась всё же какая-то незримая дистанция. Я поймал себя на мысли, что не очень-то доверяю девушкам, с которыми не спал… И тем, с которыми спал, – тоже далеко не всем. Впрочем, делиться такими мыслями я не торопился: если в наших отношениях и был какой-то сексуальный подтекст, то не более чем в любых отношениях двух разнополых существ. Общее правило – в таких делах лучше не торопиться. А её этот вопрос, по-моему, вообще нимало не заботил. Или не показывала.

Когда мы шли к трассе, я заметил, что она слегка прихрамывает.

– Ногу натёрла?

– Нет, ушиблась. Сегодня утром пришлось сигануть на ходу. Драйвер руки начал распускать. А мне противно – что им, проституток что ли мало?

Я промолчал. Но ответ на свой незаданный вопрос, по-моему, уже получил.

Но она ещё не закончила.

– Вот, смотри! – Она задрала свою штанину-«юбку» и показала здоровенный синяк.

Я невольно потянулся к нему рукой, но он тут же исчез обратно за ткань.

– Тебе нравится ездить «стопом»? – она явно хотела отвлечь мое внимание от своей ноги.

– Не очень. А тебе?

– Мне нравится смотреть на дорогу.

Это я понимал – мне тоже всегда нравилась бегущая лента. Это, пожалуй, единственное, что мирило меня с автостопом.

Тут мы вышли к дороге, и она, не снимая рюкзака, протянула руку с вытянутым вверх большим пальцем – международным знаком хитчхайкеров – проносящемуся мимо «КамАЗу». Он резко снизил скорость и свернул к обочине.

Я даже не успел обрадоваться удаче. Мы рванули ему вслед.

Водитель-дагестанец сверкнул в улыбке золотой челюстью. Я даже не понял – нравится он мне или нет, как девушка уже сидела рядом с ним, устроив свой рюкзак на коленях. Пришлось мне закидывать свой и захлопывать дверь.

Мага (сокращенно от «Магомет», так звали дагестанца) ехал в Волгоград. Это было, конечно, по пути, но сегодня мы вряд ли могли доехать дальше Тольятти. Моя знакомая представилась ему Аней и весело принялась о чём-то щебетать. Я ревниво про себя отметил, что в разговоре с ним она была куда активнее, чем со мной. Но вскоре ощутил всю прелесть ситуации – сиди себе, молчи, наслаждайся дорогой. Давно о таком мечтал.

Мага, оказалось, продавал арбузы в моем родном Екатеринбурге – вернее, сдавал оптом. А теперь гнал пустую фуру домой.

Вскоре я понял, почему так долго не удавалось поймать попутку: на обочинах, с обеих сторон дороги, стояли странные стенды – перечеркнутый красным крестом голосующий человек и надпись: «Водитель – будь бдителен!».

– Бандитов тут много, – охотно пояснил водитель, видя мое удивление.

Я, конечно, никогда не обольщался на предмет криминогенной безопасности – родной Свердловск и тот давно уже держал первое место по преступности в стране – но чтоб плакаты вывешивать! Если бы не Аня (если она, конечно, Аня!), я бы мог тут застрять надолго.

Опять же могильных крестов – этого непременного атрибута российских трасс – тут было больше обычного. Куда черт занёс?

Словно в ответ на мои страхи из-за поворота показался одинокий «гаишник» с жезлом в руке, приказывающий нам остановиться. Из кустов едва выглядывал старенький «жигуленок» с прицепленной на крышу мигалкой. Я сразу же почему-то вспомнил зимнюю трассу Свердловск-Тюмень, где мне пришлось работать экспедитором пару лет назад. Хозяин груза тогда вместе с «сопроводиловкой» выдал мне газовый пистолет и, дрожа жирным подбородком (почему-то именно эта часть мне запомнилась из всего этого «чела»), трагическим шёпотом рассказывал про беспредел местных «ментов», которые «хуже бандитов». Тогда, помнится, всё обошлось…

Лейтенант с каменным лицом козырнул и попросил документы. Я подумал вначале – только водителя, оказалось нет – нас тоже. Мага остался спокойным, даже о чём-то пошутил, Аня же (или мне показалось?) напряглась и немного побледнела. Неужели у неё в рюкзаке «травка» или что похуже?

Доставая документы, я мельком взглянул на паспорт, который она доставала из рюкзачка. Он слегка приоткрылся, и я успел разглядеть пару букв: «…….ва» и «..на», «…..вна». Не густо, однако, скорее всего, правда «Анна», хотя с тем же успехом «Ирина» или даже «Оксана». Но вроде букв меньше…

Лейтенант молча просмотрел паспорта и вернул обратно – ни вещи, ни машину досматривать не стал. Когда мы тронулись, то почудился мне со стороны Ани лёгкий вздох облегчения.

…Проснулся я уже затемно. Как задремал – сам не заметил. Света в салоне не было, разговоров – тоже. Машина на большой скорости неслась вперёд, слегка виляя из стороны в сторону. Мне почему-то почудилось, что вместо крутого поворота налево (фары выхватили дорожный знак) мы сейчас вылетим с обочины вперёд, в темноту, закрытую лесом.

Я взглянул налево, через спину Ани, и с ужасом увидел, что Магомет уткнулся лицом в баранку. Холодные мурашки побежали по спине, я протянул к нему руку…

… И наткнулся на руку Ани, которая требовательно, но в то же время (нежно?) толкала его за плечо. Водитель поднял голову как раз вовремя, чтобы вписаться в поворот. Мне показалось, что его золотые зубы блеснули улыбкой. Всё это – в полнейшей тишине. Мурашки по моей спине побежали вторично. Я заставил себя сказать какую-то глупость. Потом – ещё и ещё. Водитель отвечал спокойно, как всегда.

Вдали показалось море огней – мы подъезжали к Тольятти.

Я уже прикидывал, где нам лучше сойти – в пригороде или в центре (лес перед городом, где можно было бы раскинуть палатку я, дурак, благополучно проспал!), когда Мага оживился и весело предложил:

– Сейчас заеду, возьму шашлык, хачапури – всё свежее. Угощаю.

Мы переглянулись. Вернее, это я хотел переглянуться, Аня согласно кивала головой. Что ж, расслабиться – всё, что мне оставалось. В конце концов, мы же сами по себе… Хотя… по-моему, я Маге уже намекнул, что Аня – «моя девочка». Интересно, что она по этому поводу думает?

– Переночуете у меня в фуре, там есть два одеяла, – между тем продолжал Мага.

Я готов был его расцеловать. Неужели всё так просто? Всё так хорошо и всё так просто!

После бесконечной череды улиц (почему-то, как правило, темных) мы тормознули возле небольшого магазинчика. Мага быстро выскочил из кабины и направился к нему, оставив нас одних в тёмной кабине. Я накрыл ладонью Анину руку. Она осталась неподвижной – ни ответного пожатия, ни сопротивления. Я её сжал, отпустил и выскочил из кабины покурить – некурящие водители (а Мага не курил) были ещё одной причиной моей нелюбви к «стопу». Ну не проситься же останавливаться на «перекур» в дороге.

Закурив, я подошел к магазину. Оказалось, это даже не магазин – скорее кафе «азиатского типа», то есть «Шашлычная». За витриной Мага, смеясь, о чём-то трепался с грудастой продавщицей, явно старой знакомой.

Вскоре он вышел с объемным пакетом и парой бутылок вина. Я «в дороге» не пью принципиально, но тут даже порадовался: после его заявления «Спать будете в фуре» почему бы и не выпить вина?

– Что-нибудь взять ещё? – поинтересовался я у него. Денег у меня почти не было (кроме пластиковой карточки – я запасся ею, потому что «так сохраннее», и намучился уже жутко, тут ведь не Европа, чтоб были банкоматы на каждом углу), но… но я должен же был спросить! И в ответ услышал то, что ожидал:

– Я угощаю, не беспокойся, дорогой!

И мы двинули дальше. Снова бесконечные улицы, потом окраина – и, наконец, какая-то своротка в лес: у водителей свои «места отдыха». Я бы, конечно, на месте Маги предпочел платную охраняемую стоянку, но… хозяин – барин.

Мага заглушил мотор, включил в кабине свет и не спеша стал разворачивать свертки. Пахнуло свежим шашлыком – у меня аж слюнки потекли. Взглянул на Аню – она была молчалива, но видно, тоже рада, это тебе не «быстрая» лапша по-китайски. Каким-то волшебным образом в руках Маги бутылка избавилась от пробки, и я первым протянул ему стакан.

– За случайное знакомство!

– Давайте, за удачу!

И тут рука его застыла в воздухе. Я взглянул вперед. С трассы в нашу сторону, посверкивая фарами, одна за другой свернули три «легковушки». Мага поставил так и не пригубленный стакан назад и погасил в салоне свет.

– Тихо! – шикнул он на нас и, потянувшись к моей двери, застопорил ручку в нижнем положении.

Оказалось – не зря! «Легковушки», хищно порыскав фарами по кустам, наконец, увидели нас и взяли в полукольцо. В двух из них открылись все двери разом, и не успел я опомниться, как чья-то грубая рука молча и жёстко дёрнула дверь с моей стороны. Я осторожно глянул сквозь стекло и обомлел: со всех сторон поблёскивали автоматные стволы.

– Твою мать! – вырвалось у меня. Расклад мне представился как наяву: мордобой, может быть даже изнасилование и убийство. Чего ещё ждать от людей, которые сначала достают автоматы, а уже потом хотят разговаривать? Да и хотят ли вообще – или сразу начнут палить по кабине?

Сразу вспомнился свердловский случай – меня бьёт по лицу пьяный бугай, дружок которого, ухмыляясь, с трудом удерживает рвущегося с поводка бультерьера и шипит:

– Только дёрнись, сука! Только дёрнись!

Нет, здесь даже хуже, пожалуй, – там хоть били, а тут, кажется, будут убивать. Беспомощно я взглянул на Магу.

Он был спокоен, азиатское его лицо приобрело какую-то необычайную бесстрастность. В правой, опущенной вниз, руке блеснула вороная сталь. Левой он неторопливо приспускал стекло.

Из-за окна дохнуло сырым ночным воздухом. Оно напомнило мне какой-то черный зев – как пасть неведомого чудовища. В эту-то пасть и склонилась голова Маги. Я услышал речь на незнакомом наречии.

Изредка доносившиеся обрывки фраз мне ни о чем не говорили. Впрочем, всё ясно было и так – его просили выйти, а он настойчиво о чём-то просил в ответ. В это время с моей стороны доносился родной русский мат, смысл которого сводился к перечислению того, что со мной сделают, если я немедленно не открою дверь. Убедить меня в этом, правда, было совершенно невозможно: руки просто не слушались.

Это длилось бесконечно. Наконец, кажется, Мага в чём-то их убедил: из третьей машины, двери которой до этого не открывались, вышел один человек и подошёл к кабине. Разговор их был короток и деловит. Левой рукой (правую Мага продолжал держать вдоль тела внизу) – ах не прост оказался наш водила! – он полез опять куда-то под сиденье и достал небольшую пачку купюр, которую, не считая, протянул в черную пасть. Пасть деньги приняла и через несколько минут легковые монстры, урча, умчались восвояси.

Дрожащей, всё ещё непослушной рукой, я дотянулся до стакана вина и опрокинул его в горло, не чувствуя вкуса.

– Э, нет, парень! – раздалось со стороны Маги.

Откуда-то появилась бутылка водки, и мой стакан наполнился прозрачной жидкостью. Её вкус я почувствовал, действие – тем более, а вот вкуса ароматных шашлыков уже не помню.

Очнулся я на одеяле, внутри темной фуры, насквозь пропахшей гнилыми арбузами. Очнулся от жара молодого тела прямо перед собой. Рефлекторно я потянулся к нему, прижал к себе.

Вспомнил: меня вывернуло, потом я, качаясь на ватных ногах, спросил: «Где спать»? Мага открыл мне фуру и даже помог залезть в неё: у меня это получилось попытки с третьей. Слабым голосом я спросил:

– А Аня?

– Придет, придет. Спи!

Дальше – провал.

Горячечный жар Аниного тела проник сквозь ткань джинсов – моих и её – мои руки, неожиданно обретшие крепость, подробно изучали её рельеф. Но неожиданно получив отпор в виде крепкого рукопожатия, замерли где-то возле ребер.

Потом, уже совсем неожиданно, пришли вдруг крепкие объятия. Потом – поцелуй, почему-то солёный. В голову пришел вопрос: кровь или слёзы?

Слёзы, наверное.

Утром Мага был бодр и весел. Аня – задумчива и молчалива, как-то тихо мила. Я же был болен и мечтал более всего о цитрамоне.

Ехали весь день, иногда перекидываясь фразами. Не друзья – но добрые знакомые. Я несколько раз пытался нащупать Анину руку, но она куда-то ускользала.

Уже под вечер Мага покормил нас в придорожной столовой, а потом мы тепло попрощались у Мамаева кургана. Я махал вслед «КамАЗу» с чувством искреннего облегчения – всё закончилось. Родина-мать, возвышаясь над городом, тоже, казалось, махала своим огромным мечом.

Улыбаясь, я повернул голову к Ане.

– Куда теперь…

И споткнулся на полуслове.

Она сидела в траве, уткнув голову в колени. Плечи её дрожали от рыданий. Я осторожно дотронулся рукой до её плеча.

– Отходняк? Испугалась вчера?

Она резко отдернула плечо.

– Дурак! Я… я жизнь тебе вчера спасла, идиоту!

– Как? Чем?

– Чем-чем! Минетом, вот чем!

Рыдания прорвались сквозь ладони. Она подняла на меня полные слёз глаза.

– Ладно бы минетом. Они… он же обрезанный, что ему минет!

– Ты… Ты спала с ним? И молчала?!!

– Дурак! Он бы пристрелил тебя, если… Может, и меня тоже.

В бессильной ярости (откуда взялась?) я посмотрел на дорогу, где уже не было видно ни «КамАЗа», ни нашего Маги. Что-то я должен был сейчас сделать. Что?

– Ты… Он… Вы пользовались презервативами?

Она помотала головой. Слезинки брызгали в разные стороны.

– Подожди, а вензаболевания? Сколько, думаешь, у него шлюх было? А дети, в конце концов?

– Бог с ними, с венками. А дети – детей не хочу!

Я должен был что-то сделать.

– Давай в аптеку. Накормим тебя постинором. Чего-чего – а детей точно не будет. Зачем тебе черненькие?

Постинор мы нашли. Я потратил на него последние наличные. Аня, немного успокоившись, заявила неожиданно:

– Знаешь, я лучше поеду в Питер. Не хочу на юг.

– В Питер так в Питер. Поехали вместе – не хочу тебя одну оставлять. Сейчас, по крайней мере.

– А я хочу ехать одна. Пожалуй, спокойнее!

В общем, мы поссорились и пошли в разные стороны. Последние её слова потом долго звучали у меня в ушах:

– Знаешь, а он – самурай и чел. А ты… Ты – чувак.

Вот так всё и кончилось. Я искал её потом – да где там!

Тварь ли я?

Мало того, что чёрт дёрнул меня начать работать корреспондентом этой идиотской жёлтой газетёнки, так ведь ещё и имел глупость нахвастать там, что являюсь другом семьи К. – самого известного писателя в нашем городе. А вот сегодня сорока на хвосте принесла: писатель умирает. А мне… Да, кому же, как не мне, нужно отразить это событие в газетной колонке.

Нет, поначалу я не сильно обеспокоился: написать о хорошем писателе легко. Но я забыл, где работаю: этим шакалам требуется не литературный анализ его творчества, а подробности смерти «из первых рук». И как я не плюнул им в лицо? Тварь… кто же я ещё?

Да, я тут действительно бывал, хотя насчёт «друга семьи» – соврал, конечно. Впрочем, в квартиру К. я попал без хлопот – то ли лицо моё показалось знакомым, то ли сказалась моя многолетняя привычка всюду пролезать со своим длинным носом…

В комнате, где на огромной двуспальной кровати лежал один из последних классиков современности, кроме меня и ЕГО, трое: жена, врач и ещё один типчик – известный пьяница и прощелыга, именующий себя художником. По стечению обстоятельств я знаю их всех достаточно хорошо, и, признаться, лучше бы не знал!

Желтое месиво лица прижизненного классика асимметрично. Трудно себе даже представить что-либо менее эстетичное: триумф разлагающейся плоти, уже утратившей даже признаки могучего когда-то интеллекта. Собравшиеся рядом кажутся мне стаей гиен возле издыхающего льва: молодая жена, старательно изображающая скорбь на лице. Её глазки то и дело выглядывают из-под опущенных век, чтобы поймать взгляд доктора. Уж кто-кто, а я-то знаю, что этот врач тут не случайно: еще полгода назад фото его обнаженного мускулистого торса, обнимающего плечо этой ныне страдающей от скорби Дианы украшало стенд нашей редакции… Перед кем они играют комедию? Разве что перед этим… с позволения сказать художником. Трупоед! При одном взгляде в его сторону меня аж передернуло от отвращения. Нашумевшая выставка им лично забальзамированных тел, непристойно смешанных с мусором, найденным на помойках. Последний писк искусства, которому был в нашей газете посвящен целый разворот… Б-р-р… А сам я? Чем я их лучше?

Тусклый свет электрической лампочки в комнате умирающего разлился по обоям, как разводы мочи по стенам общественного сортира. Чтобы хоть как-то совладать с чувствами, обуявшими меня, я прибег к старому и испытанному методу: воткнул в ухо кнопку плейера и нажал «Play».

О, блаженство! Прямо в мозг мне влетел Умберто Эко, чьим голосом, который не смог испортить ни перевод, ни дикция чтеца, Адсон вдруг провозгласил:

«Внезапно девица предстала предо мною той самой – черной, но прекрасной – возлюбленной Песни Песней. На ней было заношенное платьишко из грубой ткани, не слишком благопристойно расходившееся на груди. На шее бусы из цветных камешков, я думаю – самые дешёвые. Но голова гордо возвышалась на шее, белой, как столп из слоновой кости, очи были светлы, как озерки Есевонские, нос – как башня Ливанская, волосы на голове её, как пурпур. Да, кудри её показались мне будто бы стадом коз, зубы – стадом овечек, выходящих из купальни, выходящих стройными парами, и ни одна не опережает подругу…».

И случилось чудо – в эту страшную комнату вошла ОНА. И уже не с уст Адсона, а с моих собственных губ сорвалось:

«Ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Волосы твои, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской, как лента алая губы твои, половинки гранатового яблока – твои ланиты под кудрями твоими. Шея твоя как столп Давидов, тысяча щитов висит на нём.

И я спрашивал себя в ужасе и в восхищении, кто же эта стоящая передо мною, блистающая как заря, прекрасная как луна, светлая как солнце, грозная, как выстроенное к битве войско».

И пропала мерзкая комната вместе с её обитателями. И провалился в тартарары весь этот грешный мир, потому что в этот момент я не в силах решить: бежать ли прочь или броситься к ней навстречу, и кровь гремела в моих висках, как трубы Навиновых армий, повалившие стены Иерихонские, и пока я жаждал коснуться её и страшился этого, она улыбнулась, будто в великой радости, тихо что-то простонала, как нежная козочка, и взялась за тесемки возле шеи, державшие её платье, и распустила их, и платье соскользнуло вдоль тела, как туника, и она стала передо мною как Ева перед Адамом в Эдемском саду. «Те сосцы пригожи, что выпирают не сильно… Что вызвышаются еле…», – шептал я, ибо перси её походили на двойни молодой серны, пасущиеся в лилиях, и живот – на круглую чашу, в которой не истощается ароматное вино, чрево же – на ворох пшеницы, обставленный лилиями.

И помню только, что был окружен её объятием, и вдвоём мы падали на пол, и неизвестно, её ли стараниями или собственными я избавился от всего на меня надетого, и мы не стыдились ни себя, ни друг друга, и всё было хорошо весьма…

Очнувшись, потрясенный, на ветру, который задувал мокрый снег на мою непокрытую голову, всё что я мог – это прийти пешком сюда, в мой дом, вот к этому ненавистному мне компьютеру и написать это…

А вот сейчас, как ни отдаляю я этот миг, мне нужно писать то – другое – для газетной колонки. И я напишу, конечно, и, как тварь дрожащая, буду делать это с грустью.

Впрочем, всякая тварь грустна после соития.

Omne animal triste post coitum.

Как я упустил свою любовь

Любовь как отсутствие любви

Я люблю тебя. Я жду тебя. Я верна тебе.

Почти.

Абстрактные категории

– А знаешь, – Лилечка перешла на интимный шёпот, – я в один прекрасный день поняла, что мыслю абстрактно, то есть совершенно неконкретно, а общими какими-то категориями.

Стасу Лилечка очень нравилась, особенно в те моменты, когда она говорила вот так вот, почти прикасаясь губами к его уху, так что кончики её длинных чёрных волос щекотали висок. Но стремление к истине в нём взяло верх.

– Как это «неконкретно»? Что это значит? Значит ли это, что ты говоришь это сейчас не мне – конкретному мужчине, – а говоришь так, абстрактно, то есть в никуда?