Лесные сказки и были (сборник) Бианки Виталий

СОВА

Сидит Старик, чай пьёт. Не пустой пьёт – молоком белит. Летит мимо Сова.

– Здорово, – говорит, – друг!

А Старик ей:

– Ты, Сова, – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься, – какой я тебе друг!

Рассердилась Сова.

– Ладно же, – говорит, – старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить, – сам лови.

А Старик:

– Вишь, чем пугать вздумала! Утекай, пока цела.

Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.

Ночь пришла. На стариковом лугу мыши в норах свистят-перекликаются:

– Погляди-ка, кума, не летит ли Сова – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?

Мышь Мыши в ответ:

– Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу раздолье, нынче нам на лугу приволье.

Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.

– А пускай идут, – говорит Старик. – Чай, мыши не волки, не зарежут тёлки.

Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут, землю роют, шмелей ловят.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.

– А пускай летят, – говорит Старик. – Что от них толку: ни мёду, ни воску, – волдыри только.

Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: не пришлось бы тебе самому цветень с цветка на цветок разносить.

– И ветер разнесёт, – говорит Старик, а сам в затылке скребёт.

По лугу ветер гуляет, цветень наземь сыплет. Не попадает цветень с цветка на цветок, – не родится клевер на лугу; не по нраву это Старику.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Корова твоя мычит, клеверу просит, – трава, слышь, без клеверу, что каша без масла.

Молчит Старик, ничего не говорит.

Была Корова с клевера здорова, стала Корова тощать, стала молока сбавлять; пойло лижет, а молоко всё жиже да жиже.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Говорила я тебе: придёшь ко мне кланяться.

Старик бранится, а дело-то не клеится. Сова в дубу сидит, мышей не ловит. Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут. Шмели на чужих лугах гуляют, а на стариков луг и не заглядывают. Клевер на лугу не родится. Корова без клеверу тощает. Молока у Коровы мало. Вот и чай белить Старику нечем стало.

Нечем стало Старику чай белить – пошёл Старик Сове кланяться:

– Уж ты, Совушка-вдовушка, меня из беды выручай: нечем стало мне, старому, белить чай.

А Сова из дупла глазищами луп-луп, ножищами туп-туп.

– То-то, – говорит, – старый. Дружно не грузно, а врозь хоть брось. Думаешь, мне-то легко без твоих мышей?

Простила Сова Старика, вылезла из дупла, полетела на луг мышей пугать.

Сова полетела мышей ловить.

Мыши со страху попрятались в норы.

Шмели загудели над лугом, принялись с цветка на цветок летать.

Клевер красный стал на лугу наливаться.

Корова пошла на луг клевер жевать.

Молока у Коровы много.

Стал Старик молоком чай белить, чай белить – Сову хвалить, к себе в гости звать, уваживать.

МАЛ, ДА УДАЛ

Шёл Генька по болоту. Глядь, из камыша нос торчит.

Цоп за нос – и вытащил птицу: шея долгая, нос долгий, ноги долгие, – совсем бы цапля, да ростом с галку.

«Птенчик!» – думает. Сунул за пазуху и бегом домой.

Дома пустил цаплю на пол, сам спать завалился.

«Завтра, – думает, – накормлю».

Утром спустил ноги с кровати, стал штаны натягивать. А цапля увидала палец, думает – лягушка. Да тюк носом!

– Ой-ой! – кричит Генька. – Ты драться! Жучка, Жучка, сюда!

Жучка на цаплю, цапля на Жучку. Носом, как ножницами, стрижёт да колет, стрижёт да колет – только шерсть летит.

Жучка хвост поджала и драла. Цапля за ней на прямых ногах, как на спицах, так и чешет, так и чешет, – прочь с дороги, берегись!

Генька за цаплей. Да куда там: цапля крыльями хлоп-хлоп – и через забор.

Разинул Генька рот:

– Вот так птенчик! Мал, да удал…

А цапля-то взрослая была, только породы такой малорослой. Прилетела к себе на болото, – там у ней птенцы в гнезде давно проголодались, рты разевают, лягушат просят.

НЕБЕСНЫЙ СЛОН

Товарищей у Андрейки нет. Отец в море ушёл, в плаванье. Матери некогда всегда: одна с Андрейкой живёт в домике на берегу залива. Кругом вода, да песок, да кусты.

Скучно Андрейке.

Говорила мать: живут на том берегу залива зелёные лягушата. Прыгают с кочки на кочку, в воду шлёпают, кувыркаются. Андрейка и пристал: достань да достань ему лягушат!

Вот и сегодня: поиграл под деревом, надоело, – и опять за своё:

– Лягушонков хочу!

– Ишь какой липкий! – говорит мать. – Подожди, вот печка истопится, – поеду, привезу тебе товарищей.

И верно: скоро управилась, вышла на крыльцо. На небо глянула: дождя бы не случилось! Напугается мальчонка…

Нет, какой дождь! Солнце. Зной. Небо синее-синее, белые облака высоко стоят. Одно только облачко как будто потемней за тем берегом. Маленькое, – далеко очень.

«Ветра нет, – думает мать. – Не скоро нанесёт. До того берега рукой подать. Живо назад вернусь».

Взяла вёсла, уключинами звонко брякнула.

Говорит Андрейке:

– Сиди тут, никуда не бегай! Увижу, что убежал, всех лягушат в воду выброшу.

Сама калиткузаперла: никуда мальчик из ограды не денется. Лодку столкнула, взмахнула вёслами – птицей понеслась лодка по гладкому заливу.

Молодая у Андрейки мать, ловкая.

Остался Андрейка один дома. Сидел на крылечке, смотрел, как убегает чёрная лодка по голубой воде.

Скоро стала лодочка с гуся, потом с утку.

Скучно сидеть так, ждать.

Андрейка облака стал разглядывать.

Разные облака на небе: одно – как булка, другое – как корабль. Корабль вытянулся – и стало полотенце.

Мелкие облачка, как стая чаек на голубом заливе. А внизу, над тем берегом – тёмное облачко. Совсем как маленький слон в книжке с картинками: и хобот и хвост.

Смешной слоник: всё выше карабкается, растёт на глазах…

Высокий лес на берегу закрыл от матери тёмное облачко. Лодка врезалась носом в тину.

В берег хлынула лёгкая волна.

Мать выскочила, втащила лодку на берег. Взяла жестянку для лягушат и пошла в лес.

А в лесу – болото. Лягушата сидят по кочкам. Забавные, маленькие. Верно, вчера ещё плавали головастиками: у каждого сзади куцый хвостик.

«Плюх! плюх! Шлёп, шлёп, шлёп!» – все в воду. Поди-ка поймай их!

Забыла мать про тёмное облачко. Прыгает с кочки на кочку, гоняется за лягушатами. Одного поймает, в жестянку посадит – и за другим.

Не заметила, как стало кругом совсем тихо. Над заливом ласточки пролетели низко-низко – и пропали. В лесу перестали петь птицы. Набежала сырая, холодная тень.

И когда мать подняла голову, над ней уже низко нависло чёрное небо…

Андрейка видел, как маленький небесный слон вырос в большого слона.

Большой слон выпустил хобот, покрутил им – и опять втянул в себя.

Потом откуда-то взялись у него три тоненьких хобота.

Они вились, вились – и вдруг слились в один толстый, длинный хоботище.

Хоботище начал расти вниз. Вытягивался, вытягивался и достал до земли.

Тогда слон пошёл. Жутко задвигались его толстые чёрные ноги. Земля загудела под ними.

Громадный небесный слон шёл через залив прямо к Андрейке…

Мать увидала, как из чёрного неба между ней и заливом опустился круглый столб. Навстречу ему из болота вырос такой же столб.

Вихрь подхватил его и ввинтил в тучу.

Туча с рёвом и грохотом понеслась по небу.

Мать вскрикнула и бросилась к лодке. Вихрь сшиб её с ног, прижал к земле и держал крепко.

Вскочить не могла: воздух стал упругий и твёрдый, как толстая резина.

Мать поползла, цепляясь руками за кочки. В спину ей больно ударило жестянкой, в которую она собирала лягушат. Ещё увидела, как с земли стремительно понеслись в небо какие-то тёмные точки. Потом ливень стеной стал перед глазами. Весь воздух загрохотал, и стало темно, как в погребе.

Зажав глаза, ползла наугад: в темноте сразу потеряла, где лодка, где залив, где Андрейка. И когда разом перестала слышать грохот, успела только подумать: «Оглушило!» – и открыла глаза.

Светло. Дождь перестал.

Чёрная туча быстро уносилась к тому берегу.

Лодка лежала вверх дном.

Мать побежала, перевернула её, столкнула в волны и со всей силы налегла на вёсла…

Громадный небесный слон ревел и шагал прямо на Андрейку. Он вырос в большую гору, закрыл полнеба, проглотил солнце. Уже не видно было ни ног ни хвоста – крутился один только толстый хобот.

Рёв приближался. Чёрная тень побежала по песку.

Вдруг сухой песок под крыльцом закружился столбушкой и больно, как булавочками, заколол Андрейке лицо.

Андрейка вскочил на ноги:

– Мама!..

В тот же миг вихрь подхватил его, поднял высоко над крыльцом, закружил и помчал по воздуху.

Хлынул ливень – и с ним на землю посыпались комья болотной тины, рыбы, лягушки.

Мать со всей силы налегла на вёсла. Лодка прыгала на водяных ухабах.

Наконец – берег!

Страшно было глядеть: с дома сорвало крышу, ставни, двери. Лежал поваленный забор. Дерево переломилось пополам, висело вершиной к земле.

Мать бежала к дому, громко кричала Андрейку. На взбудораженном песке мешались под ногами комья тины, дохлые рыбы, сучья.

Никто не отвечал ей.

Мать вбежала в дом. Андрейки нет.

Выбежала в сад – и в саду нет.

А ветер стих, и в голубом небе опять сияло солнце.

Только вдали, чуть грохоча, уносилась маленькая чёрная туча.

– Унесло моего Андрейку! – крикнула мать и бегом пустилась за тучей.

За домом – песок. Дальше – кусты. Они цепляются за платье, мешают бежать.

Мать выбивалась из сил, всё тише подвигалась вперёд. И вдруг совсем остановилась: перед ней на кусте висел клочок Андрейкиной рубашки.

Рванулась вперёд. Вскрикнула, всплеснула руками: худое тельце Андрейки, исцарапанное и голое, лежало на земле под кустом.

Мать схватила его на руки, прижала к груди. Андрейка открыл глаза и громко заплакал.

– Слон, – всхлипывая, спросил Андрейка, – убежал?

– Убежал, убежал! – утешала мать, торопливо шагая с ним к дому.

Сквозь слёзы Андрейка увидал сломанное дерево, поваленный забор, дом без крыши.

Всё кругом было разрушено, разломано, разбито. Только у самых ног прыгал по песку маленький зелёный лягушонок.

– Смотри, сынок, лягушонок! Да смешной какой: с хвостиком! Это его ветром принесло к тебе с того берега.

Андрейка поглядел, протёр ручонками глаза.

Мать спустила его на землю перед испуганным лягушонком.

Андрейка всхлипнул в последний раз и важно сказал:

– Здгастуй, товаищ!

МЫШОНОК ПИК

Ребята пускали по реке кораблики. Брат вырезал их ножиком из толстых кусков сосновой коры. Сестрёнка прилаживала паруса из тряпочек.

На самый большой кораблик понадобилась длинная мачта.

– Надо из прямого сучка, – сказал брат, взял ножик и пошёл в кусты.

Вдруг он закричал оттуда:

– Мыши, мыши!

Сестрёнка бросилась к нему.

– Рубнул сучок, – рассказывал брат, – а они как порскнут! Целая куча! Одна вон сюда, под корень. Погоди, я её сейчас…

Он перерубил ножиком корень и вытащил крошечного мышонка,

– Да какой же он малюсенький! – удивилась сестрёнка. – И желторотый! Разве такие бывают?

– Это дикий мышонок, – объяснил брат, – полевой. У каждой породы своё имя, только я не знаю, как этого зовут.

Тут мышонок открыл розовый ротик и пискнул.

– Пик! Он говорит, его зовут Пик! – засмеялась сестрёнка. – Смотри, как он дрожит! Ай! Да у него ушко в крови. Это ты его ножиком ранил, когда доставал. Ему больно.

– Всё равно убью его, – сердито сказал брат. – Я их всех убиваю: зачем они у нас хлеб воруют?

– Пусти его, – взмолилась сестрёнка, – он же маленький!

Но мальчик не хотел слушать.

– В речку заброшу, – сказал он и пошёл к берегу.

Девочка вдруг догадалась, как спасти мышонка.

– Стой! – закричала она брату. – Знаешь что? Посадим его в наш самый большой кораблик, и пускай он будет за пассажира!

На это брат согласился: всё равно мышонок потонет в реке. А с живым пассажиром кораблик пустить интересно.

Наладили парус, посадили мышонка в долблёное судёнышко и пустили по течению. Ветер подхватил кораблик и погнал его от берега. Мышонок крепко вцепился в сухую кору и не шевелился.

Ребята махали ему руками с берега.

В это время их кликнули домой. Они ещё видели, как лёгкий кораблик на всех парусах исчез за поворотом реки.

– Бедный маленький Пик! – говорила девочка, когда они возвращались домой. – Кораблик, наверно, опрокинет ветром, и Пик утонет.

Мальчик молчал. Он думал, как бы ему извести всех мышей у них в чулане.

А мышонка несло да несло на лёгком сосновом кораблике. Ветер гнал судёнышко всё дальше от берега. Кругом плескались высокие волны. Река была широкая – целое море для крошечного Пика.

Пику было всего две недели от роду. Он не умел ни пищи себе разыскивать, ни прятаться от врагов. В тот день мышка-мать первый раз вывела своих мышат из гнезда – погулять. Она как раз кормила их своим молоком, когда мальчик вспугнул всё мышиное семейство.

Пик был ещё сосунком. Ребята сыграли с ним злую шутку. Лучше б они разом убили его, чем пускать одного, маленького и беззащитного, в такое опасное путешествие.

Вес мир был против него. Ветер дул, точно хотел опрокинуть судёнышко, волны кидали кораблик, как будто хотели утопить его в темной своей глубине. Звери, птицы, гады, рыбы – все были против него. Каждый не прочь был поживиться глупым, беззащитным мышонком.

Первые заметили Пика большие белые чайки. Они подлетели и закружились над корабликом. Они кричали от досады, что не могут разом прикончить мышонка: боялись с лёту разбить себе клюв о твёрдую кору. Некоторые опустились на воду и вплавь догоняли кораблик.

А со дна реки поднялась щука и тоже поплыла за корабликом. Она ждала, когда чайки скинут мышонка в воду. Тогда ему не миновать её страшных зубов.

Пик слышал хищные крики чаек. Он зажмурил глаза и ждал смерти.

В это время сзади подлетела крупная хищная птица – рыболов-скопа. Чайки бросились врассыпную.

Рыболов увидал мышонка на кораблике и под ним щуку в воде. Он сложил крылья и ринулся вниз.

Он упал в реку совсем рядом с корабликом. Концом крыла он задел парус, и судёнышко перевернулось.

Когда рыболов тяжело поднялся из воды со щукой в когтях, на перевёрнутом кораблике никого не было. Чайки увидели это издали и улетели прочь; они думали, что мышонок утонул.

Пик не учился плавать. Но когда он попал в воду, оказалось, что надо было только работать лапками, чтобы не утонуть. Он вынырнул и ухватился зубами за кораблик.

Его понесло вместе с перевернувшимся судёнышком.

Скоро судёнышко прибило волнами к незнакомому берегу.

Пик выскочил на песок и кинулся в кусты.

Это было настоящее кораблекрушение, и маленький пассажир мог считать себя счастливцем, что спасся.

Пик вымок до последней шерстинки. Пришлось вылизать всего себя язычком. После этого шёрстка скоро высохла, и он согрелся. Ему хотелось есть. Но выйти из-под куста он боялся: с реки доносились резкие крики чаек.

Так он и просидел голодный целый день.