Сестры Толстой Алексей
Холл был темноват. Стены темно-зеленого цвета показались Сабрине мрачными, но мраморный пол был выложен белыми и зелеными квадратами, а стены украшали гравюры с изображением сцен охоты, что придавало холлу в некотором роде английскую атмосферу. Двери гостиной были открыты, комната, залитая солнцем, выходила на юг. Библиотека небольшая, темная и уютная, с небольшим красивым камином, который, судя по всему, находился в действующем состоянии. На полках стояли книги, многие из которых Сабрина читала. Кэнди с улыбкой огляделась вокруг и одобрительно кивнула Сабрине. Уже на первом этапе они почувствовали удивительную атмосферу дома, гостеприимную и теплую. Потолки здесь были высокие, на стенах висели красивые старинные бра.
Потом они спустились в цокольный этаж осмотреть кухню и столовую. Кухня выглядела довольно современной и была весьма практично спланирована. В ней стоял большой круглый стол, за которым могли усесться человек восемь или даже десять. Кухня выходила в приветливый, хотя и запущенный сад. Во внутреннем дворике стояли два шезлонга и находилась встроенная жаровня для барбекю, которой, судя по всему, частенько пользовались. Сабрина знала, что Крису это понравится.
Столовая имела более строгий вид. Стены ее были окрашены темно-красным лаком. В отделке чувствовалась рука настоящего профессионала, хотя дом не выглядел только что отремонтированным. Это был дом, в котором жили люди. Здесь не было лишней мебели, но та, что была, Сабрине нравилась. Если они примут решение, она отдаст на хранение собственную мебель, чтобы сохранить эту. Дом имел свою атмосферу, и Сабрине стало понятно, почему владелец любит его и не хочет с ним расставаться насовсем. Это было чудесное место для жизни.
— Я уже люблю его, — шепнула Кэнди, когда риелтор вышла из комнаты.
— Я тоже, — улыбнулась Сабрина.
Как их и предупреждали, спальни были небольшими, но достаточно просторными, с шелковыми шторами пастельных тонов на окнах. В каждой комнате имелась кровать большого размера, что особенно понравилось Кэнди, да и не одной ей, а любому, у кого есть мужчина. Крис, например, был такого высокого роста, что ему обязательно нужна кровать королевского размера. Хозяйская спальня казалась немного просторнее остальных. Спальня рядом была несколько маловата, но она им все равно была не нужна, а в качестве гостевой комнаты подходила идеально. Комнаты, предназначенные для Кэнди и Энни, были красиво отделаны и очень уютны. В ванных комнатах имелись ванны и душ. Сабрина с удивлением взглянула на риелтора: в доме не было абсолютно ничего такого, что ей не нравилось. Она видела, что Кэнди тоже нравится эта великолепная атмосфера и, как она выразилась, «хорошая энергетика». К тому же, как утверждала риелтор, у дома был шарм и немалый. Дом подойдет им идеально, тем более что для Энни здесь не было каких-либо дополнительных сложностей. Здесь и по лестнице легко подниматься, и ориентироваться в помещении несложно даже для незрячего.
— Ну что, рискнем? — спросила Сабрина, и Кэнди, улыбаясь, согласно кивнула. Дом ей нравился даже больше, чем ее пентхаус. Он был более приветливым и теплым, тогда как пентхаус походил скорее на фотографию в глянцевом журнале — изысканный, но без души. Здесь Кэнди чувствовала себя комфортнее. От него исходили потрясающие флюиды. Можно было надеяться, что как только Энни здесь освоится, ей тоже будет хорошо.
— Да, да! Мы его берем! Ведь мне позволят держать здесь Зою, правда? — сказала Кэнди. Она никогда не расставалась со своей собакой, хотя нынче утром в порядке исключения оставила ее с отцом. Боялась, что в машине будет слишком жарко, к тому же Бьюле, которую тоже не взяли с собой, требовалась компания. Сабрина не хотела пугать риелтора видом слишком крупной собаки. Да и поездки в машине Бьюла переносила плохо.
— Я сегодня утром разговаривала с хозяином, он не против собак, — сказала риелтор. — Он даже не уточнил размер собак, а просто сказал «не против собак». Очевидно, он ничего не сказал также о количестве собак, и это тоже было для них хорошей новостью, поскольку у самого хозяина имелись две собаки. Дом во всех отношениях был словно сделан для них по заказу — теплый, уютный, красивый, удобный, гостеприимный. Да и цена подходящая. Хозяйская мебель оказалась лучше, чем у них, и собак разрешили держать. Кэнди уже решила сдать свой пентхаус с мебелью, что сделает его еще более привлекательным для потенциального съемщика. Она собиралась выставить его на рынок на этой неделе. Кооперативные апартаменты в ее доме сдавались в аренду по баснословным ценам, так что она даже останется в выигрыше в результате этой сделки. Арендная плата за дом на Восточной Восемьдесят четвертой улице была относительно невысокой.
— Мы его берем, — сказала Сабрина. — Когда можно будет вселяться?
— Первого августа, — ответила риелтор. Девушки переглянулись. Времени оставалось мало, но они должны все успеть сделать. Сабрине еще надо расторгнуть договор об аренде своей квартиры, но это она уладит, заплатив небольшую неустойку. Энни через неделю выписывается из больницы, после чего одну-две недели проведет в доме отца. И как только Сабрина и Кэнди приготовят дом, они смогут сюда переселиться.
— Нас это устроит, — сказала Сабрина. Дел у них будет по горло: помогать Энни, присматривать за отцом и заниматься переездом. Сабрина вдруг осознала, насколько удачно то, что Кэнди захотела взять отпуск на весь август и оставшуюся часть июля. Сабрине предстояло на следующей неделе выйти на работу, где, как обычно, она сразу же с головой погрузится в дела.
— Я могла бы попробовать, если хотите, уговорить хозяина сдать дом несколько раньше, — предложила риелтор. — Сейчас он, кажется, находится в своем доме на побережье, а через пару недель уезжает в Европу.
— Это было бы хорошо, — сказала Сабрина. — Нам нужно поскорее переехать. Через неделю сестру выписывают из больницы.
— Она больна? — удивленно спросила риелтор.
— Четвертого июля попала в аварию на дороге, — мрачно сказала Сабрина, не желая вдаваться в подробности. — В результате этой аварии она потеряла зрение.
— Ох, простите меня! Когда вы сказали, что она слепая, я не поняла, что это произошло недавно, я подумала… И вы будете жить втроем?
— Пока она не привыкнет. Ей ко многому придется приспосабливаться.
— Понимаю, — с сочувствием вздохнула женщина, которой еще больше захотелось помочь им. — Я поговорю с владельцем. Как это мило с вашей стороны, девочки, что вы съезжаетесь с ней, — сказала риелтор, явно глубоко тронутая их поступком.
— А как же иначе? Ведь мы сестры, — сказала Кэнди.
— Не все сестры так близки друг другу, — возразила женщина. — Я, например, двадцать лет не виделась со своей сестрой.
— Печально, — сказала Кэнди.
— Что нам нужно подписать? — спросила Сабрина.
— Стандартный договор об аренде с указанием арендной платы и суммы залога на случай ущерба. Вряд ли хозяин захочет чего-нибудь еще. Я все это оформлю и отошлю в ваш офис.
— На этой неделе меня не будет на работе. Я сейчас нахожусь в Коннектикуте у нашего отца. Я сама заеду к вам и заберу документы.
— Я подготовлю их к завтрашнему дню.
— Отлично, — сказала Сабрина. Она хотела провести ночь с Крисом. — Нужны все наши подписи?
— Пока достаточно только ваших. Остальные поставят подписи, когда вы все снова будете в Нью-Йорке.
Они обменялись рукопожатиями, скрепляя сделку, и еще раз прошлись по дому, который во второй раз понравился им даже больше, чем в первый. Пять минут спустя они сели в машину. Им не терпелось рассказать обо всем Энни. Сабрина позвонила Крису из машины. Он порадовался за них и сказал, что хочет поскорее увидеть дом собственными глазами. Тэмми они собирались позвонить сразу же, как только та выйдет из самолета.
Когда они приехали домой, отца не было, хотя он взял отпуск на несколько недель. Сабрина приготовила ленч, к которому Кэнди не притронулась, и она отчитала ее за это.
— Ты сейчас не работаешь, так что совсем нет необходимости голодать.
— Яне голодна. Просто есть не хочется из-за жары.
— Но ты и не завтракала, — заметила Сабрина. Недовольная замечаниями, Кэнди встала из-за стола, чтобы позвонить по сотовому телефону. Она не любила, когда кто-нибудь следил за тем, ест она или не ест, болезненно воспринимая разговоры на эту тему. Она даже на мать сердилась, когда та начинала говорить об этом. Голодание Кэнди практиковала с семнадцати лет, когда началась ее карьера фотомодели.
В два часа они отправились к Энни в больницу. Когда они вошли в палату, она спала, но тутже проснулась, услышав их шаги.
— Это мы, — улыбаясь, сказала Сабрина. Энни не видела ее улыбку, но почувствовала радостное возбуждение в голосе.
— Знаю, что это вы. Чувствую запах твоих духов и слышу, как позвякивают браслеты на руке Кэнди.
Сабрина ничего не сказала, но отметила про себя, что Энни уже начала инстинктивно приспосабливаться к своему недугу. И это хорошо, если только в этой ситуации можно было вообще найти что-нибудь хорошее. Похоже, ее слух и другие чувства становятся более острыми.
— А у нас для тебя сюрприз, — сказала Кэнди.
— Это хорошо, — печально отозвалась Энни. — Только за последнее время я отвыкла от приятных сюрпризов. — В этом они были полностью с ней согласны, хотя надеялись, что новость о доме ее взбодрит. — Ну, рассказывайте, что вы натворили?
— Мы только что вернулись из Нью-Йорка, — сказала Сабрина. — Отправились туда, как только уехала Тэмми. Она просила поцеловать тебя. — Энни улыбнулась и ждала продолжения. — Мы поехали смотреть дом.
– Дом? — Энни вдруг встревожилась. — Неужели папа переезжает в город? — Она не хотела никаких изменений. Ей нравился родительский дом, и она с удовольствием там жила, когда приезжала их навестить. Она не хотела, чтобы отец продавал его, и надеялась, что он этого не сделает.
— Конечно, нет, — поспешила заверить ее Сабрина. — Мы ездили смотреть дом для нас.
— Вы с Крисом женитесь и будете жить вместе? — спросила Энни, совершенно сбитая с толку. Сабрина рассмеялась. Найти идеальный дом для них с первой попытки было действительно большим достижением.
— Нет. Это все будет, но потом. Это дом для тебя, меня и Кэнди. На один год, пока ты не освоишься и… не привыкнешь к обстоятельствам. — Она старалась говорить об этом как можно деликатнее. — За год, начиная с сегодняшнего дня, ты сможешь решить, чем будешь заниматься. Если хочешь, можешь нас прогнать. Или мы сможем арендовать другое жилье. Все равно это жилье останется в нашем распоряжении только на год. Но дом действительно прелестный. На Восточной Восемьдесят четвертой улице.
— И что я буду делать? — печально и как-то безнадежно спросила Энни.
— Возможно, будешь учиться в школе. За этот год ты сделаешь все, что нужно, чтобы стать независимой.
— Я была независимой еще неделю тому назад. А теперь я словно двухлетний ребенок, а может, и того хуже.
— Ты не права, Энни. Мы не намерены быть твоими надзирателями, хотя и будем жить с тобой. Ты сможешь приходить и уходить, когда пожелаешь.
— И как, по-твоему, я буду это делать? С помощью белой палки? — спросила Энни, и глаза ее наполнились слезами. — Так я даже не знаю, как ею пользоваться. — Когда она сказала это, сестры вспомнили, как иногда видели людей, пытающихся перейти через улицу с оживленным движением, которые нуждались в помощи. — Уж лучше бы мне умереть. Пожалуй, я просто останусь у папы.
Им показалось, что она подписывает себе смертный приговор. Через несколько недель отец вернется на работу, а она будет целыми днями сидеть дома одна, не в состоянии даже выйти из дома.
— Ты умрешь там от скуки. Тебе будет гораздо лучше жить в городе, с нами, — сказала Сабрина. Там она, по крайней мере, могла бы воспользоваться такси, если захочет куда-нибудь поехать.
— Нет. Я буду для вас обузой. Возможно, на всю жизнь. Уж лучше бы вы поместили меня в какое-нибудь заведение и забыли обо мне.
— Такое решение, возможно, понравилось бы мне, когда мне было пятнадцать, а тебе семь лет. Теперь, пожалуй, для этого поздно. Полно тебе, Энни. Нам будет хорошо пожить всем вместе. Кэнди сдаст свой пентхаус в аренду на год, а я расторгну договор об аренде своей квартиры. Тэмми сможет приезжать к нам на уик-энды. Подумай, какая возможность перед нами открывается. А это, возможно, единственный шанс пожить вместе. В течение года. Одного года. После чего мы повзрослеем навсегда.
Энни покачала головой:
— Яхочу вернуться в Италию. Я пыталась дозвониться до Чарли. Он мог бы жить со мной в моей квартире. Мне не хочется оставаться здесь.
— Ты не сможешь жить во Флоренции самостоятельно, — попыталась урезонить ее Сабрина. Если Энни согласится, то идея их совместного проживания могла сработать. А Чарли остался в прошлом. Просто Энни еще этого не знала, а Сабрине не хотелось ей говорить. Энни все утро пыталась дозвониться до него по сотовому телефону. Она сказала об этом Сабрине, и старшая сестра подумала, что он, наверное, отключил телефон на тот случай, если она позвонит. После разговора, который произошел между ними на прошлой неделе, она не удивилась бы этому.
— Я не хочу жить с вами, словно какой-то инвалид, — сердито заявила Энни. — Мне не хотелось бы выглядеть неблагодарной, но я не хочу быть слепой сестрой, которую все жалеют и за которой вам обеим придется ухаживать.
— Я, например, все равно не смогу это делать, — сказала Кэнди. — Я слишком часто уезжаю из дома. А Сабрина работает. Тебе придется научиться быть самостоятельной. Но мы могли бы помочь тебе.
— Я не хочу, чтобы мне помогали. Я просто хочу уехать куда-нибудь и жить одна. А во Флоренции у меня есть квартира. Мне не нужен дом в Нью-Йорке.
— Энни, — сказала Сабрина, призывая на помощь все свое терпение, — ты можешь жить где угодно, как только привыкнешь жить самостоятельно. Но для этого потребуется какое-то время. Тебе не кажется, что было бы лучше сначала пожить вместе с нами?
— Нет. Я вернусь во Флоренцию и буду жить с Чарли. Он меня любит, — упорствовала Энни, и у Сабрины защемило сердце. Чарли не любит ее. И Энни не может вернуться в Италию, чтобы жить самостоятельно. По крайней мере, пока. Если вообще когда-нибудь сможет.
— А если Чарли не захочет? Если он окажется не готов справиться с этой проблемой? Не лучше ли тебе попытаться привыкнуть к самостоятельной жизни, когда мы рядом?
— Нет. Лучше я буду с ним.
— Я понимаю. Но не слишком ли многого ты от него хочешь? Мы члены твоей семьи. А он нет. К тому же в Нью-Йорке действуют великолепные реабилитационные программы для слепых.
— Я не желаю учиться в школе для слепых! — крикнула Энни. — Сама справлюсь! — Она снова разрыдалась, и Сабрина тоже чуть не заплакала от отчаяния.
— Не усложняй все для себя, Энни. Это и без того тяжело. Позволь нам помочь тебе.
— Нет! — заявила Энни и повернулась к ним спиной. Сабрина и Кэнди многозначительно переглянулись, но ничего не сказали. — И не смотрите так друг на друга! — закричала Энни. Услышав эти слова, Сабрина так и подскочила.
— Значит, у тебя теперь есть глаза на затылке? Ты лежишь, повернувшись к нам спиной. Откуда же ты знаешь, что мы делаем?
— Знаю я вас, — сердито сказала Энни, и Сабрина фыркнула:
— Знаешь, ты осталась такой же врединой, какой была, когда тебе было семь лет. Ты, мерзавка, шпионила за мной и ябедничала маме.
— Тэмми тоже это делала.
— Знаю. Но ты была хуже. А мама всегда тебе верила. Даже когда ты лгала.
Энни по-прежнему лежала, повернувшись к ним спиной, но Сабрина услышала, как она смеется, уткнувшись в подушку.
— Так ты намерена по-прежнему оставаться врединой или будешь разумным человеком? Мы с Кэнди нашли великолепный дом, который, я думаю, тебе понравится, как он понравился нам. И мы будем жить там вместе в свое удовольствие.
— Мне уже ничто и никогда больше не доставит удовольствия.
— Сомневаюсь, — строго сказала Сабрина. Она с нетерпением ждала звонка от психоаналитика. Энни срочно нуждалась в разговоре. Им всем это было нужно. Возможно, специалист подскажет им, как поступить с Энни. — Завтра вечером я подписываю договор об аренде. Если мы упустим дом из-за твоих капризов, я разозлюсь не на шутку.
Конечно, Энни имела право капризничать или даже устроить скандал, но Сабрина подумала, что, возможно, удастся добиться большего, если проявить строгость. Как это ни было трудно, она не могла допустить, чтобы Энни жалела себя.
— Я об этом подумаю, — произнесла Энни, так и не повернувшись к ним лицом. — Уходите. Я хочу побыть одна.
— Ты действительно этого хочешь? — удивилась Сабрина, а Кэнди просто промолчала. Она всегда терпеть не могла вспышек гнева Энни, которая была на пять лет старше.
От старшей сестры Кэнди частенько доставалось, пока они росли.
— Да, — ответила Энни. Она сейчас ненавидела весь мир. Сабрина и Кэнди пробыли у нее еще полчаса, пытаясь развеселить ее и вывести из мрачного настроения, но безуспешно. Наконец, подчинившись ее желанию, они ушли, пообещав вернуться, если она позвонит сегодня, или приехать завтра.
По дороге домой сестры только об этом и говорили. Тот факт, что Энни разозлилась, Сабрина была склонна считать хорошим признаком. Свой гнев ей было не на ком сорвать, кроме них. Да и как ей было не гневаться на судьбу, которая одним махом лишила ее матери и оставила ее слепой?.. Судьба обошлась с ней поистине жестоко.
— Как мы поступим с домом? — встревоженно спросила Кэнди. — Что, если она не захочет жить с нами?
— Захочет, — спокойно сказала Сабрина. — У нее нет выбора.
— Печально, — вздохнула Кэнди, снова жалея сестру.
— Да. Вся эта история печальна. Для нее, для папы, для нас. Но мы должны постараться сделать эту ситуацию сносной. И Энни, в конце концов, это поймет, — сказала Сабрина, надеясь, что так оно и будет.
По приезде домой она нашла послание от психоаналитика. Сабрина сразу же позвонила ей, рассказала о том, что случилось, и та согласилась приехать из Нью-Йорка, чтобы встретиться с Энни.
Женщина-психоаналитик практиковала в Нью-Йорке, но в особых случаях она в порядке исключения посещала пациентов там, где они находились. Случай Энни она, по-видимому, сочла особым. Пообещала приехать в среду и была рада слышать, что через неделю-другую сестры переезжают в Нью-Йорк. Сабрина с облегчением услышала, что женщина готова заняться Энни. Судя по голосу, психоаналитик была приятным человеком. Да и хирург Энни очень рекомендовал обратиться именно к ней.
Затем Сабрина отправила послание Тэмми о том, что они взяли дом в аренду. Остальную часть дня она отвечала на телефонные звонки и наводила порядок. Позвонила к себе в офис, потом хозяину о расторжении договора об аренде ее квартиры. Это оказалось несложной процедурой, а когда она объясняла обстоятельства, все проникались к ней сочувствием и предлагали помощь.
В больницу к Энни сестры поехали только на следующий день. Она прогуливалась с медицинской сестрой в коридоре. Вид у нее был нерадостный. Энни почувствовала их присутствие прежде, чем они поздоровались. Она взяла Сабрину за плечо, и они вернулись в палату. Энни выглядела испуганной и старалась не натыкаться на окружающие предметы. Увидев ее в коридоре, сестры с особой остротой ощутили, насколько она беззащитна, словно черепаха без панциря. Вернувшись, она долго молчала, потом кое о чем рассказала. Энни разговаривала с Чарли. Она выглядели очень печальной.
— Он был в Греции и сказал, что его телефон не принимал звонки. — Она чуть помедлила, потом продолжила: — Сказал, что встретил другую. Как это мило. Я уехала из Флоренции менее двух недель назад, и он тогда был безумно влюблен в меня. Но не проходит и нескольких дней, как он встречает другую. Он явно трусил, говоря по телефону. Ему не хотелось разговаривать. Подозреваю, что он и в Грецию с ней ездил. — По щекам Энни поползли две слезинки, и Сабрина осторожно смахнула их.
— Парни иногда совершают мерзкие поступки. Наверное, женщины тоже. Вообще с людьми такое случается. Но с тобой он поступил отвратительно, — сказала Сабрина. Энни даже не подозревала, насколько мерзко.
— Да уж! Я не сказала ему, что ослепла, так что причина не в этом. Но я рассказала ему о том, что попала в аварию, и о смерти мамы. И сказала, что со мной все в порядке. Не хочу, чтобы он меня жалел. Если бы между нами все было как прежде, я бы, конечно, ему сказала. Чтобы он мог сам решать, как быть дальше. Но до этого дело не дошло, потому что он поспешил сказать мне о другой женщине сразу же, как только ответил по телефону.
Слушая ее, Сабрина решила, что так даже лучше. Она правильно поступила, что позвонила и предупредила Чарли. Если бы Энни сказала ему об этом сама, а он бы отверг ее, было бы гораздо тяжелее. А так она думает, что ее просто бросили, как любую другую женщину. Невезение. Мерзкий поступок с его стороны. Но не смертельный удар, который наносит мужчина, который больше не хочет ее потому, что она ослепла. То, что она с ним рассталась, было к лучшему. Он явно не принадлежал к числу надежных парней.
— Мне очень жаль, Энни, — сказала Сабрина, а Кэнди заявила, что в ее жизни еще будут другие мужчины и что этот Чарли, судя по всему, полное ничтожество.
— Не будет у меня больше никаких других парней. Кому нужна слепая? — вздохнула Энни, жалея себя. Сабрина решила не говорить пока о психоаналитике, но была рада ее приезду.
— Будут, вот увидишь, — тихо сказала Сабрина. — Ты все такая же красивая, умная и милая, какой была раньше. Все это осталось при тебе.
— Знаешь, меня, например, всю жизнь бросают, — добавила Кэнди, и сестры рассмеялись. При ее внешности в это никак не верилось. — Многие парни из тех, с кем я встречалась, полные придурки. Они не знают, чего хотят. Сегодня они любят тебя, а завтра хотят кого-нибудь другого. То ли они хотят переспать, то ли просто сходить с тобой на вечеринку. Тебя просто используют.
Сабрина вдруг поняла, что это, наверное, и есть отличительная черта жизни Кэнди. Многие хотят использовать ее. А она слишком молода и пока не может справиться со всем этим. Тэмми тоже нелегко приходится с мужчинами ее возраста и старше. Мужчины в любом возрасте способны причинить немало неприятностей.
— Если послушать вас обеих, то мне приходится радоваться, что я не так молода. Я успела забыть, какими ничтожествами бывают парни в двадцатилетнем возрасте. До Криса я встречалась иногда с настоящими кретинами.
Разговор происходил в шутливом тоне, но Сабрина видела, как глубоко обижена Энни. То, что Чарли так неожиданно бросил ее, якобы променяв на другую, было для нее тяжелым ударом, особенно сейчас. Энни не сомневалась в том, что он именно тот парень, который ей нужен. Она была почти готова переехать в Нью-Йорк ради него. Сабрина не стала напоминать об этом.
— Ничего с тобой не случится, если ты некоторое время поживешь вместе с нами. К тому же это может оказаться очень весело.
— Мне уже ничто и никогда не будет весело, — упрямо твердила Энни.
— Скажи мне это через шесть месяцев, когда ты будешь встречаться с каким-нибудь другим парнем.
— Не будет у меня другого парня, — печально сказала Энни, и они обе поняли, что она в это верит.
— Ладно, — вздохнула Сабрина. — Сегодня четырнадцатое июля, День взятия Бастилии. Держу пари на сто долларов, что через шесть месяцев, то есть четырнадцатого января, ты либо уже будешь какое-то время встречаться с другим, либо начнешь встречаться с ним. Я получу сто баксов, если ты будешь встречаться. Кэнди — свидетель. Так что начинай копить денежки, чтобы расплатиться со мной, Энни.
— И не надейся выиграть, — покачала головой Энни. — Я могу поклясться, что ни через шесть месяцев, ни через шесть лет я не буду ни с кем встречаться.
— Пари рассчитано на шесть месяцев, — решительно заявила Сабрина. — Если ты хочешь пари на шесть лет, то я сдеру с тебя гораздо больше денег. Тебе это будет не по карману. Так что лучше соглашайся на шесть месяцев. И помни, ты будешь должна мне сотню баксов. Уж поверь моим словам!
Энни, лежа на постели, улыбалась. Она была расстроена тем, что произошло с Чарли, но наслаждалась обществом сестер. Даже сейчас они заставили ее почувствовать себя лучше. Накануне вечером ей позвонила Тэмми из Лос-Анджелеса и рассмешила рассказами о проделках Хуаниты и о каком-то чокнутом парне, с которым она сидела рядом с самолете.
Пробыв с Энни еще немного, они ушли. Она была расстроена, но выглядела лучше, чем когда они к ней приехали. По крайней мере, она больше не пыталась немедленно вернуться во Флоренцию. Находиться там одной, ослепшей, невозможно, и она это понимала. Но Энни упрямо не желала расставаться со своей квартирой во Флоренции. Сабрина посоветовала ей обсудить этот вопрос с отцом. Он мог согласиться продолжать оплачивать аренду, тем более, что квартира Энни обходилась необычайно дешево.
— Ну что ж, если ты не переедешь с нами, — сказала ей Сабрина, — то мы с Кэнди будем жить вместе, а ты многое потеряешь.
Губы Энни дрогнули в улыбке, и она произнесла:
— Ладно, ладно, посмотрим. Я об этом подумаю.
— Имей в виду, Энни Адамс, — сказала Сабрина, вставая, — если ты не будешь жить с нами, пропустишь лучшее время в своей жизни. С нами жить здорово.
— А вот и нет! — рассмеялась Энни, глядя ей прямо в глаза, как будто могла видеть. — Я жила с тобой, пока мне не исполнилось десять лет, и должна сказать, что ты зануда, каких свет не видывал. И Кэнди не лучше тебя. Другой такой неряхи не сыщешь на всей планете. — Так оно и было, хотя, судя по всему, за последнее время Кэнди исправилась.
— Я уже исправилась! — оскорбленным тоном заявила Кэнди. — Кстати, если мы будем жить вместе, нам потребуется прислуга. Я не намерена делать уборку в доме.
— Фу-ты! Еще и прислуга в доме… есть над чем призадуматься, — усмехнулась Энни. — Ладно, я дам вам знать, — высокомерно заявила она, становясь похожей на себя прежнюю.
— Да уж, пожалуйста, — сказала Сабрина и, поцеловав ее, вышла из комнаты. Кэнди следовала за ней по пятам. Оглянувшись через плечо, старшая сестра подмигнула ей, а Кэнди в ответ победоносно подняла вверх большие пальцы. Энни будет жить с ними. Куда она денется?
Глава 12
Психоаналитик Эллен Стейнберг, как и обещала, приехала к Энни в больницу в среду после полудня, а затем позвонила Сабрине. Во исполнение закона о конфиденциальности информации доктор Стейнберг не сообщила подробности беседы с Энни, но сказала, что удовлетворена встречей и намерена снова навестить ее перед выпиской из больницы, а потом регулярно встречаться с ней после ее переезда в Нью-Йорк. Энни до сих пор не сказала Сабрине о том, что будет жить с ними, но, судя по всему, она уже приняла решение. А договор об аренде дома Сабрина подписала накануне вечером.
Психоаналитик заверила Сабрину, что у ее сестры не наблюдается суицидальных наклонностей и что ее депрессия вполне объяснима после такого рода физической и психической травмы. Ей пришлось выдержать удар двойной силы. Как и хирург, психоаналитик настоятельно рекомендовала, чтобы Энни присоединилась к реабилитационной программе для людей, потерявших зрение. В целом состояние Энни было удовлетворительным, и Сабрина обрадовалась этому.
Эта встреча оказалась особенно интересной для Энни, которая пришла в ярость, когда доктор Стейнберг, войдя в палату, представилась. Узнав, что ее пригласила Сабрина, Энни сначала отказалась разговаривать и заявила, что не нуждается в помощи и со всеми трудностями справится сама.
— Я не спорю, — сказала в ответ Эллен. — Но поговорить-то об этом можно. — Энни возмущенно заметила, что ей не понять ее переживаний и что она не знает, каково быть слепой. — Ошибаетесь, я это хорошо знаю, — спокойно заявила доктор Стейнберг. — Я сама слепая. Ослепла в результате дорожно-транспортного происшествия, подобного тому, в каком побывали вы, сразу же после окончания медицинского колледжа. Это случилось почти двадцать четыре года назад. После этого я пережила очень трудный период. Я решила бросить медицину. Готовилась стать хирургом, так что мою карьеру можно было считать несостоявшейся. Кому нужны слепые хирурги! — Энни слушала ее как завороженная. — А я была уверена, что никакая другая специальность меня не может заинтересовать. О психиатрии и думать не хотела. Большой интерес возиться с лунатиками и невротиками. Мне хотелось стать кардиохирургом — это весьма престижно. В итоге, я пару лет просидела дома, дулась на весь мир и доводила до безумия свою семью. Стала пить, что еще более усложняло ситуацию. Брат, в конце концов, не выдержал и, обозвав меня кретинкой, сказал, что все сыты по горло моей жалостью к самой себе. Не лучше ли мне найти работу и перестать наказывать всех окружающих за то, что со мной произошло?
Я не умела делать ничего. Ничему не училась, кроме медицины. Стала работать в «неотложке», отвечая на звонки, а потом по счастливой случайности получила работу на горячей линии для людей, склонных к самоубийству. Мне это показалось интересным, и я заинтересовалась психиатрией. Вернулась в колледж и стала изучать психиатрию. А конец истории таков: в колледже встретилась со своим будущим мужем — молодым профессором. Мы поженились, и сейчас у нас четверо детей. Я обычно не говорю так много о себе. Я здесь, чтобы поговорить о вас, Энни. Но мне показалось, что история моей жизни может помочь вам. Меня сбил на дороге пьяный водитель. Его на два года посадили в тюрьму. А я осталась слепой на всю жизнь. Однако у этой печальной ситуации есть и другая сторона: я приобрела специальность, которую люблю, вышла замуж за великолепного человека и имею четверых потрясающих ребятишек.
— Как вам удалось сделать все это? — спросила потрясенная Энни. Она и представить себе не могла такого в своей жизни. Энни чувствовала себя обреченной на страдания и не ждала от жизни ничего хорошего.
— Человек учится, приобретает новые навыки. Иногда падает лицом в грязь, что может случиться с любым — и со слепым, и со зрячим. Совершает ошибки. Иногда случаются разочарования — как и у тех, кто видит. В конце концов, между зрячими и слепыми не такая уж большая разница. Человек делает то, что должен делать. Но давайте поговорим о вас. Что вы чувствуете сейчас?
— Мне страшно, — сказала Энни тоном маленькой девочки, и из глаз ее хлынули слезы. — Мне не хватает мамы. Мне все кажется, что это я виновата в ее гибели. Но я не могла схватиться за руль. У меня не было времени, — страдальчески произнесла она.
— Судя по всему, вы едва ли смогли бы сделать это. Прежде чем прийти, я прочла отчет о том дорожно-транспортном происшествии.
— Как же вы смогли? — спросила Энни.
— Перевела его на шрифт Брайля. Это довольно просто сделать. Свои отчеты я печатаю на Брайле, а моя секретарша перепечатывает их для зрячих.
Они беседовали больше часа, потом доктор Стейнберг ушла, пообещав прийти еще, если Энни захочет.
— С удовольствием, — тихо сказала Энни. Кстати, она рассказала Эллен о планах Сабрины и Кэнди насчет совместного проживания.
— А вы сами что хотите делать? — спросила ее доктор Стейнберг, и Энни ответила, что не хочет быть для сестер обузой. — Так не будьте. Поступите в школу. Научитесь всему, что необходимо знать, чтобы быть независимой.
— Наверное, именно так поступили вы сами?
— Верно. Но сначала я попусту потратила массу времени, жалея себя. А вам не надо этого делать, Энни. Судя по всему, у вас хорошая семья. У меня тоже. Но я долго вымещала на них свою боль и страдания. Надеюсь, вы не станете этого делать. Пустая трата времени. Если вы будете делать то, что нужно, вы снова почувствуете вкус к жизни. Вы можете делать почти все, что могут зрячие, кроме, пожалуй, просмотра кинофильмов.
— Я больше не могу писать картины, — печально проговорила Энни. — А только этим я и хотела заниматься.
— Я тоже не смогла стать хирургом. Но психиатрия мне теперь даже больше нравится. Думаю, и в искусстве имеется много такого, что вы могли бы делать. У вас наверняка есть таланты, о существовании которых вы не подозреваете. Важно их выявить. Кое-что мне подсказывает, что вы с этим справитесь. У вас вся жизнь впереди и множество новых дорог, по которым вы можете попытаться пойти.
Энни долго молчала, обдумывая сказанное. Несколько минут спустя доктор Стейнберг поднялась на ноги, чтобы уйти. Энни слышала, как ее трость ощупывала пол.
— Вы обходитесь без собаки-поводыря?
— У меня аллергия на собачью шерсть.
— А я терпеть не могу собак.
— Ну, так не заводите собаку. У вас столько же вариантов на выбор, как раньше, и даже больше. Увидимся на следующей неделе.
Энни кивнула и услышала, как закрылась дверь. Она снова откинулась на подушку, размышляя над разговором с доктором Стейнберг.
Глава 13
Следующие несколько недель прошли у Сабрины в лихорадочном напряжении. Она много времени уделяла отцу, пытаясь понять его настроение. От Кэнди оказалось меньше помощи, чем надеялась Сабрина. Она легко отвлекалась, была неорганизованна и все еще не оправилась после смерти матери, чтобы помогать Сабрине. Кэнди во многом осталась ребенком и ждала, что Сабрина заменит ей мать. Сабрина делала, что могла, но иногда чувствовала, что терпение ее на исходе.
Подписав договор об аренде, они вернулись в дом, чтобы решить, какую мебель они хотят оставить. Там было множество прелестных вещиц, которые понравились им обеим. Сабрина помогла Кэнди подготовить ее пентхаус к сдаче в аренду. Он не продержался на рынке и трех дней и был сдан в аренду с прибылью для Кэнди. Она будет получать за него столько, что денег с лихвой хватит на оплату ее доли арендной платы за дом. А Сабрина расторгала договор об аренде своей квартиры с минимальной суммой неустойки. Кое-какие предметы мебели она продала, некоторые отправила на хранение и отобрала то, что могло потребоваться на Восточной Восемьдесят четвертой улице. Кэнди арендовала пентхаус полностью меблированным, так что оттуда ничего не пришлось перевозить. Сабрина попросила младшую сестру вызвать бригаду грузчиков на первое августа. Хотя бы таким образом Кэнди могла помочь. И между четырьмя сотнями телефонных звонков, которые ей приходилось сделать, Сабрина еще ежедневно навещала Энни, которая, наконец, согласилась переехать вместе с сестрами и посмотреть, что из этого получится. После второй встречи с психоаналитиком Энни сказала сестрам: если они вздумают обращаться с ней как с ребенком и заставят ее почувствовать себя беспомощной, она немедленно от них уедет. Кэнди и Сабрина хотно пообещали, сказав, что будут уважать ее чувства и ждать, когда она сама попросит помочь, конечно, за исключением тех случаев, когда она может свалиться с лестницы.
Во второй половине июля, когда Энни выписали из больницы, все три девушки с радостью предвкушали, как будут жить вместе в этом доме, несмотря на печальный повод, заставлявший их туда переезжать.
Для Энни первые дни пребывания в отцовском доме оказались особенно трудными. Она в отличие от остальных еще не привыкла находиться здесь без матери. Остальные уже прожили там три недели. Для Энни все было внове. Она отлично знала родительский дом и без особого труда ориентировалась в нем, но в каждой комнате ожидала услышать голос матери. Она открывала ее шкафы, трогала пальцами одежду и подносила ее к лицу, чувствовала запах ее духов и почти ощущала ее присутствие в комнате. Временами находиться в родительском доме было мучительно, и она вновь и вновь вспоминала, как последний раз видела мать, когда руль выскользнул из ее рук, и ее выбросило из машины. Жуткая картина преследовала Энни, и она говорила об этом во время каждой встречи с доктором Стейнберг. Она не могла изгнать ее из памяти, как и мучительное ощущение, будто должна была что-то сделать, предотвратить несчастье, но не успела. Это даже снилось ей по ночам, а разрыв с Чарли после катастрофы еще более ухудшал положение. Отчасти она была даже рада тому, что едет в Нью-Йорк, а не во Флоренцию. Предстояло начать жизнь с чистого листа. Однако отец согласился некоторое время сохранять за ней квартиру во Флоренции. План лечения Энни после выхода из больницы был довольно прост, и офтальмолог объяснил все подробности не только ей, но и Сабрине. Сабрина стала чувствовать себя скорее как мать Энни, чем ее сестра.
Теперь Сабрина отвечала за каждого: за Энни, за Кэнди, которая была еще молода и временами вела себя безответственно, за отца, который, казалось, становился день ото дня все более беспомощным. У него все терялось и ломалось, он дважды порезался, не помнил, где что лежит, а может быть, вообще никогда не знал этого. Сабрина однажды во время ночного телефонного разговора с Тэмми сказала ей, что мать, судя по всему, разве что пищу для него не пережевывала. Он оказался абсолютно избалован и изнежен. Мать была идеальной женой, но Сабрина была человеком другого склада. Она пыталась заставить отца что-то делать для себя, хотя и безуспешно. Он часто жаловался, то и дело ныл и нередко плакал. Сабрина, на которую свалились заботы о семье, теряла терпение.
Лечащий врач Энни заставил ее сделать послеоперационную компьютерную томографию и настоятельно порекомендовал пройти шестимесячный курс обучения в Нью-Йоркской школе для слепых. Это поможет Энни стать независимой и способной жить самостоятельно, что и было их конечной целью. После этого разговора Энни в течение нескольких дней дулась на всех и бродила по родительскому дому в самом отвратительном расположении духа. У нее была белая трость, но она не желала ею воспользоваться. Внутри родительского дома она вполне обходилась без нее, если только никто ничего не переставлял. Кэнди оставила в столовой стул не на месте, и ничего не подозревавшая Энни, споткнувшись, упала.
Кэнди долго извинялась, помогая ей подняться.
— Это глупо! — разозлилась на нее Энни, вернее, даже не на нее, а на судьбу, которая поставила ее в такое унизительное положение. — Зачем ты это сделала?
— Я забыла… извини… я нечаянно! — совсем по-детски оправдывалась Кэнди.
Энни твердо намеревалась принимать ванну одна и запретила сестрам входить в ванную комнату, когда она там находилась, хотя никогда излишней застенчивостью не отличалась, впрочем, как и остальные члены семьи. Отец никогда не появлялся за завтраком без халата, мать тоже, но девочки вечно сновали между ванными комнатами полуодетые в поисках фена для волос, щипцов для завивки, жидкости для снятия лака, чистых колготок или запропастившегося лифчика. А теперь Энни отправилась в ванную одетая и заперла за собой дверь. На второй день ее пребывания дома переполнилась ванна, и вода протекла в столовую. Сообразив, что произошло, Сабрина помчалась наверх. Она забарабанила кулаками в дверь, и Энни, наконец, ее впустила. Сабрина выключила кран, стоя по щиколотку в воде на мраморном полу.
— Видишь, так не получается, — спокойно сказала Сабрина. — Я понимаю, ты не хочешь помощи, но ты в ней нуждаешься. Тебе надо приобрести какие-то новые навыки, иначе ты и себя и всех нас сведешь с ума. Чем я могу помочь? — спросила Сабрина, приводя в порядок ванную комнату.
— Оставь меня в покое! — закричала Энни и заперлась в своей комнате.
— Отлично! — процедила сквозь зубы Сабрина, но этим и ограничилась. В конце концов, ей пришлось вызвать электрика, пригласить из фирмы людей, чтобы высушили ковры, а также позвать маляра, чтобы привел в порядок пострадавший потолок. Энни злилась на сестер и на себя. Только после того, как произошло два аналогичных случая, она согласилась хотя бы подумать о том, чтобы пойти в сентябре в школу и консультативно научиться решать проблемы, связанные со слепотой. До этого она даже перед собой делала вид, что обойдется без чьей-либо помощи. Теперь ей стало ясно, что ничего не получится. Все уже давно это поняли, и то, что она срывала на родных свой гнев, начало всем надоедать. Они ее не узнавали. Она даже не позволяла Сабрине или Кэнди причесать волосы и на вторую неделю своего пребывания дома собственноручно подстриглась. Результат оказался плачевным: Сабрина нашла ее сидящей посередине комнаты и рыдающей. Вокруг были разбросаны пряди длинных рыжевато-каштановых волос. Вид у нее был ужасный, и Сабрина, увидев эту картину, пришла в отчаяние и обняла сестру.
— Ладно, — сказала, наконец, Энни, уткнувшись головой в плечо Сабрины. — Ладно, я не могу это делать, я терпеть не могу быть слепой, я буду ходить в школу, но мне не хочется заводить собаку.
— Никто не заставляет тебя заводить собаку, — сказала Сабрина, хотя было ясно, что без помощи здесь не обойтись. Отец, наблюдая за дочерью, окончательно впал в депрессию. Он чувствовал себя беспомощным, видя, как Энни натыкается на что-нибудь и падает, как обжигает себе руку горячим кофе, пытаясь налить его в чашку, или как пища во время еды разлетается во все стороны, словно у двухлетнего ребенка.
— Не можешь ли ты что-нибудь сделать для нее? — с самым несчастным видом спрашивал он Сабрину.
— Я пытаюсь, — отвечала она, стараясь не огрызаться. Она по пять или шесть раз в день звонила Тэмми, которая чувствовала себя виноватой. В ее жизни тоже царил полный хаос, она все еще не нашла замену беременной звезде. Ей казалось, что она предает свою семью, находясь в Лос-Анджелесе. Короче, все они, так или иначе, были несчастны, а больше всех Энни.
Энни, в конце концов, позволила Кэнди привести в порядок свои волосы. Ей не хотелось идти к парикмахерше, услугами которой пользовалась мать, не хотелось, чтобы ее увидели слепой, с неумело обкорнанными с помощью канцелярских ножниц волосами. А ведь волосы у нее были красивые, шелковистые и длинные, очень похожие на волосы Кэнди, только длиннее и не белокурые, а рыжевато-каштанового цвета.
— О'кей, сейчас мы соорудим новую прическу, — заявила Кэнди, усаживаясь на полу рядом с ней. Вид у Энни был такой, будто ее только что выпустили из тюрьмы. — Я довольно хорошо умею обращаться с волосами, — заверила ее Кэнди. — Я всегда привожу в порядок людям волосы после съемок, потому что бестолковая парикмахерша почему-то делает их непослушными, хотя на снимках они выглядят великолепно. Но у нас с тобой есть одно преимущество, — бодрым голосом продолжала Кэнди, — поскольку ты не видишь, что я делаю, то и злиться на меня не будешь, если я вдруг напортачу.
Энни в ответ на это только рассмеялась и покорно отдалась в руки Кэнди, которая принялась подстригать, подтягивать, приглаживать щеткой, расчесывать расческой, снова немного подстригать ее волосы. Когда она закончила, Энни выглядела, словно изящный итальянский эльф с волосами, приподнятыми на макушке и обрамлявшими ее лицо блестящими прядями с медным отливом, оттенявшими зеленые глаза. Когда Сабрина вошла в комнату, Кэнди любовалась полученным результатом. В комнате царил страшный беспорядок, на полу валялись волосы, но Энни выглядела красивее, чем когда-либо, как будто только что побывала в модном парикмахерском салоне где-нибудь в Лондоне или Париже.
— Блеск! — восхитилась Сабрина, пораженная результатом работы Кэнди, и остановилась в дверях. Но ведь в том, чтобы выглядеть стильно, сексуально и модно, и заключался бизнес Кэнди. Такой великолепной стрижки Сабрина не видела долгие годы. — Энни, ты выглядишь потрясающе! Стрижка сделала тебя абсолютно другой. И теперь мы знаем, чем займется Кэнди, когда захочет уйти из модельного бизнеса. Она, несомненно, сможет открыть парикмахерский салон. Кэнди, а моими волосами можешь заняться в любое удобное тебе время.
— Я действительно хорошо выгляжу? — осторожно спросила Энни, которая оказала Кэнди большое доверие, позволив подстричь свои волосы. Она и понятия не имела, насколько ужасное зрелище представляла после собственноручной стрижки. А Кэнди превратила ее в нечто волшебное и прелестное. Прическа подчеркивала привлекательность и молодость, выглядела значительно лучше, чем длинные прямые волосы, которые, по словам Кэнди, делали Энни похожей на хиппи, и которые она чаще всего носила заплетенными в косу. В руках Кэнди она за полчаса превратилась из обычной женщины в кинозвезду.
— Ты выглядишь не просто хорошо, — заверила ее Сабрина. — Ты выглядишь как девушка с обложки журнала «Вог». Наша младшая сестричка, несомненно, умеет обращаться с волосами. Как много у нас нераскрытых талантов! Я, например, явно пренебрегала своим призванием быть уборщицей. А это значит, дорогие мои, что если мы намерены в будущем играть в парикмахерский салон (эту игру они обожали в детстве: сооружали друг другу прически, красили ногти и устраивали страшный беспорядок), то лучше делать это в ванной комнате. Хочу напомнить вам, что Ханна на этой неделе взяла отгулы и из всего обслуживающего персонала осталась только я. Так что, пожалуйста…
— Ух, ты… — произнесла Кэнди, смущенно оглядываясь вокруг. Она даже не заметила беспорядка. Она никогда этого не замечала, привыкнув к тому, что ее обслуживают, за ней убирают и на съемках, и в квартире. — Извини, Сабрина, я все уберу.
— Извини, — добавила Энни, которая очень хотела бы помочь, но не могла.
— Об этом не беспокойся, — сказала ей Сабрина. — Ты могла бы помочь мне в другом. Может быть, ты смогла бы помочь папе загрузить посудомоечную машину? У него, как видно, тоже проблемы со зрением, потому что он кладет в машину посуду с остатками еды. Наверное, мама никогда не допускала его к посудомойке.
— Я сию же минуту спущусь вниз, — сказала Энни, поднимаясь на ноги и ощупью находя выход из комнаты. С новой стрижкой она выглядела настоящей красавицей, и Сабрина снова сказала ей об этом.
Двадцать минут спустя, когда она спустилась на кухню, Энни помогала отцу. Она осязала остатки пищи на тарелках и споласкивала их. Она делала это лучше, чем отец, беспомощный и избалованный, который не был слепым. Дочери с мучительной болью видели, как растерялся он после смерти матери. Сильный, мудрый отец, на которого все они смотрели снизу вверх, исчезал у них на глазах. Теперь это был слабый, испуганный, запутавшийся, впавший в депрессию человек, который все время плакал. Сабрина предложила ему обратиться к психоаналитику, но он отказался, хотя было ясно, что ему это нужно не меньше, чем Энни, которой, кстати, ее психоаналитик, кажется, понравилась.
Оставив отца на попечении Энни, Сабрина и Кэнди отправились в Нью-Йорк, чтобы подготовиться к переезду. Энни уже побывала в доме и на ощупь обошла все помещения. Ей понравилась ее комната, хотя она не могла ее видеть. Ей нравилось, что у нее есть собственное пространство, и она была довольна тем, что комната Кэнди находится на противоположной стороне коридора — на случай, если потребуется помощь. Но она категорически не желала, чтобы ей помогали, пока она сама об этом не попросит. Энни то и дело сталкивалась с проблемами, но пыталась справиться сама, причем, иногда с хорошими результатами. Когда решить проблему самостоятельно не удавалось, это обычно вело к вспышке раздражения и слезам. С ней теперь было нелегко ужиться, хотя у нее для этого было более чем веское основание. Сабрина надеялась, что учеба в школе для слепых благотворно скажется на сестре. Но если нет, то с Энни еще долгое время будет очень трудно жить вместе. Депрессия отца и вспышки гнева Энни создавали в доме весьма напряженную атмосферу. К тому же Кэнди ела все меньше и меньше. Нарушение режима ее питания особенно отчетливо проявилось после смерти матери. Единственным нормальным человеком, с которым могла поговорить Сабрина, был Крис, обладавший терпением святого. Но и он был сейчас занят в крупном судебном процессе. Сабрина буквально разрывалась на части, заботясь обо всех и организуя переезд в новый дом. Это стало еще труднее, когда она снова вышла на работу.
— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил Крис однажды вечером. Они находились в ее старой квартире, и она сказала, что слишком устала, чтобы есть. За ужином ограничилась пивом, хотя пила крайне редко.
— Я измучена, — честно призналась она, положив голову ему на колени. Он смотрел по телевизору бейсбол, а она упаковывала свои книги. Они переезжали через три дня, а на город нахлынула волна жары, с которой не мог справиться ее кондиционер. Стояла жара, Сабрина устала и чувствовала себя грязной после нескольких часов упаковки вещей. — На моих плечах непосильный груз ответственности за всех и вся. Конца этому не видно. Отец с трудом может завязать шнурки на собственных ботинках, ему не хочется ничего делать, он отказывается возвращаться на работу. Кэнди выглядит как узница Освенцима, а Энни, того и гляди, перережет себе вены, пытаясь отрезать ломоть хлеба, потому что не желает, чтобы кто-нибудь ей помогал. И никто, кроме меня, пальцем о палец не ударил, чтобы организовать этот переезд. — Сабрина еле сдерживала слезы.
— Все наладится, когда Энни пойдет в школу. — Крис пытался приободрить Сабрину, но ее слова не прошли мимо его ушей. В последнее время находиться с членами ее семьи было довольно тяжело, это беспокоило Криса, главным образом из-за Сабрины. Она несла на своих плечах тяжелый груз, непосильный для любого человека. Он чувствовал себя беспомощным и старался по возможности помочь ей.
— Если ей там понравится, и она захочет учиться, — вздохнула Сабрина. — Энни все хочет делать сама, но кое-что она просто не в состоянии делать. От своей беспомощности она приходит в ярость и начинает швырять все, что под руку попадет, в основном в меня. Похоже, нам всем нужен хороший психоаналитик.
— Возможно, это неплохая мысль. А как ты намерена поступить с Кэнди?
Такие вопросы решала она, как будто все они были ее детьми, и все зависело от ее решения. Она теперь с особым уважением относилась к тому, что мать вырастила четверых детей, да и еще ухаживала за своим мужем так, будто он был пятым ребенком. Удивительно, как ей это удавалось. Правда, пока они росли, мать ничего другого не делала. А Сабрина работала в своей юридической фирме, пыталась переехать в новый дом, ездила из Коннектикута в Нью-Йорк и обратно и старалась всем поднять настроение. Только свое собственное настроение поднять не удавалось.
— В отношении Кэнди я не предпринимаю ничего. Когда она была моложе, она обращалась к специалисту по поводу нарушения режима питания. И на какое-то время удавалось все наладить. А сейчас все снова из рук вон плохо. Могу поклясться чем угодно, что после смерти мамы она потеряла пять, а возможно, даже десять фунтов. Но она теперь взрослая женщина, ей двадцать один год. Я не могу заставить ее пойти к доктору, если она не хочет. А когда я говорю об этом, она сердится. Беда в том, что она может остаться бесплодной, потерять зубы, волосы или, еще хуже, испортить себе сердце, а то и умереть. С анорексией шутки плохи. Но она не желает меня слушать. Детей она не хочет, волосы нарастит, и они все равно будут выглядеть великолепно, а со здоровьем у нее, по ее словам, пока никаких проблем нет. Но все это даром не пройдет — рано или поздно она окажется на больничной койке под капельницей или еще того хуже. У мамы это лучше получалось, она без церемоний расправлялась за непослушание. А меня никто не слушает. Они просто хотят, чтобы я решала проблемы и не приставала к ним. Не знаю, почему все это свалилось на мои плечи, — пожаловалась Сабрина.
Оба понимали, почему все свалилось на нее. После смерти матери Сабрина осталась старшей. По характеру своему она воспринимала проблемы каждого как свои собственные и пыталась решить их, как бы это ни отражалось на ее жизни. На работе была та же картина. И сколько бы ни просил Крис относиться ко всему проще, она всегда что-то за кого-то делала «в последний раз». С того рокового дня прошло три с половиной недели, а они практически и пяти минут не пробыли спокойно наедине. Крис пытался чем-то занять отца, каждый уик-энд готовил еду на всю семью, Сабрина делала все остальное. Они вдруг превратились в родителей многодетной семьи, только детьми были не дети, а переставшие должным образом действовать взрослые. Казалось, что семья и вся ее жизнь расползаются по швам. Но, по крайней мере, Крис находился рядом. Тэмми предупреждала, что так не будет продолжаться вечно, если Сабрина не изменит отношения к своим обязанностям. Тэмми легко говорить, живя в Калифорнии, в трех тысячах миль отсюда. А Сабрина была тут, и вся ее упорядоченная жизнь, казалось, лежала в руинах. Она бросилась на кушетку и заплакала.
— Успокойся, — сказал ей Крис. — Я уложу тебя в постель. Ты измучилась. Упаковку вещей закончим завтра.
— Не могу. Приедут грузчики забрать вещи на хранение, а завтра к вечеру я должна вернуться к отцу.
— Значит, это сделаю я. А ты ложись, и никаких разговоров, — сказал он и, подняв ее за руку с кушетки, повел в спальню. Он принялся раздевать ее, и она ему улыбнулась. Крис был поистине самым лучшим мужчиной в мире. От пива, выпитого на пустой желудок, у нее немного кружилась голова.
— Я люблю тебя, — сказала она, забираясь в постель в одной лишь короткой рубашке из черного кружева, которую подарила ей Кэнди. Сама она никогда не покупала себе подобные вещи. А Крису они нравились.
— Я тоже люблю тебя. И это мне тоже нравится, — заявил он, прикасаясь пальцами к черному кружеву. — Как только вы переедете, я увезу тебя куда-нибудь на уик-энд. А то мы с тобой превращаемся в пару старых зануд. Твои сестры просто обязаны справиться без нас в течение двух дней, — сказал он. Она понимала, что должна проводить с ним больше времени. Того требовала справедливость. После смерти матери они ни минуты не оставались наедине, а в постель она ложилась слишком усталая и печальная, чтобы заниматься любовью. Все они горевали по своей матери, и Крис с пониманием к этому относился, хотя ему не хватало той жизни, которую они вели раньше. Все, в конце концов, наладится, но когда это произойдет, сказать было трудно, особенно если учесть тяжелую проблему со слепотой Энни.
К тому же Крис сомневался, будет ли им хорошо с Сабриной, когда сестры поселятся вместе. Это могло превратиться в общую спальню в женском общежитии. А ему хотелось какое-то время бывать наедине с ней, хотя он начинал бояться, что в течение следующего года это едва ли удастся. Это была ужасная мысль, но он не хотел расстраивать Сабрину своими опасениями или жалобами. У нее и без того забот хватало.
Он лег в постель рядом, погладил по головке, помассировал спину, и через пять минут она уснула, а он, лежа рядом, думал, поженятся ли они когда-нибудь или нет. То, что она взвалила всю ответственность за семью на свои плечи, отнюдь не способствовало осуществлению его цели. Он решил дать ей несколько месяцев, чтобы прийти в себя от потрясения, а потом поговорить об этом. Крису нужна семья. И Сабрине надо подумать о собственной жизни и принять, наконец, решение. Она не должна отказываться от возможности иметь детей потому лишь, что напугана огромным количеством дел о разводах и яростными битвами за право попечительства над детьми в собственной юридической практике. Однако, это недостаточно веские основания для того, чтобы не заключать брак: они три года вместе и отношения между ними великолепные. Правда, Крису хотелось большего. А теперь даже их прежние отношения вряд ли удастся сохранить, если вся ее жизнь будет сосредоточена на заботе о сестрах.
Утром, когда Сабрина проснулась, Крис уже ушел. У него была назначена встреча за завтраком с адвокатом, представляющим интересы другой стороны, которого было нужно убедить ускорить процедуру. Крис оставил Сабрине записку, в которой напомнил о том, чтобы она проще смотрела на вещи. Прочитав записку, Сабрина улыбнулась. Он увидится с ней в Коннектикуте в пятницу вечером. А в субботу Крис намерен вернуться вместе с ней в Нью-Йорк, чтобы помочь с переездом. Уик-энд предстоял безумный. Кэнди приедет в Нью-Йорк, чтобы помочь. Отца оставят с Энни. Или Энни с отцом — это как посмотреть. Сабрина лишь надеялась, что каждый исполнит свою роль и ничего страшного не произойдет. Она больше не верила в то, что в жизни все может идти своим чередом, как верила в это всего месяц назад. Смерть матери показала, что все может измениться в одно мгновение. Может закончиться жизнь. Или произойдет то, что случилось с Энни.
Глава 14
Кэнди, Крис и Сабрина выехали из Коннектикута в субботу, в шесть утра. Крис вел машину, Сабрина проверяла бесконечные списки, а Кэнди подпиливала ногти. Она записалась на массаж в своем оздоровительном клубе на вторую половину дня.
— Как ты могла записаться на массаж? — в отчаянии воскликнула Сабрина. — Ведь мы переезжаем!
— Для меня это слишком большой стресс, — спокойно заявила Кэнди. — Я вообще плохо переношу перемену мест. Мой терапевт говорил, что это как-то связано с тем, что мама была уже немолода, когда родила меня. Любые переезды сильно травмируют меня. И в отелях я всегда плохо сплю.
— Значит, тебе требуется массаж? — сказала Сабрина. Она терпеть не могла всех этих шаманских штучек — всех этих карм, ароматерапий, опыта, приобретенного в утробе матери. Она была слишком практичным человеком, чтобы, слушая весь этот бред, не высказаться об этом весьма лаконично. Видя ее лицо, Крис про себя усмехнулся. Он хорошо ее знал. Но и Кэнди ее знала.
— Знаю, все это чушь собачья, но мне помогает. Это позволяет поддерживать душевное равновесие. А потом я еще сделаю маникюр и педикюр.
— Педикюр тоже помогает тебе поддерживать душевное равновесие? — спросила, начиная закипать, Сабрина, и это в половине седьмого утра. Многообещающее начало дня. Она до двух часов ночи помогала Энни укладывать вещи, а потом еще закончила работу, которую привезла с собой из офиса. Работа Сабрины никогда не кончалась. И теперь она чувствовала себя очень уставшей, хотя переезд еще не начался. Грузчики должны были прибыть в восемь, чтобы забрать все, что они упаковали накануне. Вещи Кэнди уместились в нескольких фирменных чемоданах и двух дорожных сундуках, которые захватили из пентхауса. Она брала с собой только одежду. Все украшающие дом вещи предоставлялись Сабриной и хозяином их дома.
— Когда я делаю педикюр, мне массируют стопы ног, — объяснила Кэнди. — Знаешь, что все нервные центры находятся на стопах ног? С помощью массажа можно вылечить практически любую болезнь. Я прочла великолепную статью об этом в журнале «Вог».
— Кэнди, если ты не заткнешься, я тебя убью. На этой неделе мне предстоит вести четыре новых дела, моя секретарша подала заявление об уходе, у Энни то и дело случаются приступы раздражения, а папа целый месяц плачет не переставая. Я упаковала вещи в своей квартире, у Бьюлы — и у Зои! — понос, и они загадили весь дом, а мне пришлось убирать за ними — не тебе, а мне, заметь! — у меня чертовски болит голова, и сегодня мы переезжаем. Прошу тебя, не говори со мной ни о каких маникюрах и не действуй на нервы.
— Злюка! — сказала Кэнди со слезами на глазах. — И я из-за тебя еще сильнее тоскую по маме.
Сабрина со вздохом взглянула на нее:
Читать бесплатно другие книги:
