Самец взъерошенный Дроздов Анатолий
Я подумала и взяла миску.
– Как это называется? – спросила, проглотив несколько ложек.
– Плов. В своем мире я его часто готовил. Там этой оризы – горы!
– А мясо откуда?
– Козу подстрелили. Их тут стада. Из костей я сварил бульон – раненым полезно. Ешь!
– А ты?
– Повар запахом сыт! – засмеялся он, но все же сбегал за своей порцией.
Я не заметила, как очистила миску. Игрр, не слушая моих возражений, сунул мне в руки свою.
– Я вправду не голоден, – заверил меня. – Из бульона ребрышек натаскал. Девочки есть не стали – не захотели кости грызть. А я люблю…
Наелась я так, что хоть неси. Сказав это в шутку, пожалела. Игрр вскочил и подхватил меня на руки.
– Отпусти! – испугалась я. – Смотрят!
– И что? – хмыкнул он.
– Ну…
– Ты раненая, а я врач. Почему не отнести больную к палатке?
Я не нашлась, что возразить. Не хотелось, честно говоря. У палатки Игрр уложил меня на войлоки, чмокнул в щечку и убежал делать массаж. Я слышала, как он распоряжался у повозок, затем оттуда донеслись чьи-то страстные вопли. Странно, но меня это не взволновало. Я закрыла глаза и провалилась.
…Меня ворочали. Кто-то стаскивал с меня пояс и сапоги.
– Нет! – попыталась воспротивиться я. – Мне надо проверить посты.
– Калисса проверит! – возразили мне. – Ей все равно нечем заняться: Степан, или, как она зовет его, Степ, ночует с другой, – он засмеялся. – А вот тебе нужно поспать. Мало того, что раненая, так еще ложишься позже всех, а встаешь затемно. Не о чем беспокоиться! Нет здесь сарм!
Не слушая возражений, он затащил меня в палатку и уложил на мешок с сеном.
– А ты? – удивилась я.
– Я здоровый и могу спать на войлоке.
– Иди ко мне! – попросила я.
Он подчинился. Мешок оказался вполне широк: можно и вдвоем, если обнявшись.
– Спи! – велел он. – Я же вижу, как ты замучилась.
– Разбудишь меня под утро?
– Непременно! – пообещал он. – Я ведь собирался тебя ощупать – с головы до ног. Чем и займусь.
Я хихикнула. Он чмокнул меня в губы и погладил по спине. Последнее, что я запомнила, – ласковый шепот над ухом. Что он мне говорил? Амор? Или это я ему?..
Глава 7
Через два дня после боя с сармами мы свернули с накатанного пути и потащились какой-то заросшей тропой. Виталия пояснила: старая дорога. Ехать ею в Рому дольше, зато безопаснее – места обитания сарм остаются в стороне. Детский лепет. Ребенку ясно, зачем им время тянуть.
Мои планы это не нарушало, наоборот. До прибытия в Рому я собирался кое-что выяснить. Задницей чувствую, что ничего хорошего нас там не ждет. Недаром хвостатые молчат, как пионеры-герои на допросе в гестапо. Пусть! Нас тоже не пальцем делали. Если линию Мажино нельзя взять, то можно попытаться пробить в ней дыру. Лучший способ разговорить женщину – сделать вид, что тебе это неинтересно. Я перестал задавать вопросы и прикинулся шлангом. Вита переживала, что я покушаюсь на ее власть, я подсказал ей идею. Меня объявили медикусом и архимагирусом турмы – на время путешествия. Так сказать, делегировали полномочия. Теперь могу общаться с «кошками» в обозначенных рамках, чем и пользуюсь. И Вите приятно, и мне полезно.
От женщины, если к ней с лаской, можно много узнать. Первое и самое главное: ни у кого из девочек не оказалось отцов. Матерей они вспоминали, а вот отцов – нет. Любопытно, не правда ли? Поразил возраст «кошек» – от четырнадцати до семнадцати. Самой старшей, Вите, – двадцать. При этом все девочки выглядели явно старше. Это подтвердил и медицинский осмотр, осуществленный в рамках массажных процедур. Никакой угловатости, характерной для подростков, недоразвитых органов – все взрослые женщины, ничем не отличающиеся от земных. Если, конечно, забыть про хвосты. Их я тоже исследовал. В принципе ничего особенного: дополнительная конечность – и только. У большинства «кошек» на хвостах имелась шерстка – короткая и негустая, в редких случаях – только кисточка на конце. Как мне объяснили, кисточка – признак породы. У каждой расы свои тараканы в голове. Неграм нравятся большезадые женщины, европейцам – сисястые, а вот азиаты большую грудь расценивают как коровье вымя. Кисточка – это ничего, даже приятно, когда ею тебя по щечке гладят… Ладно, это меня понесло, вернемся к нашим баранам, то бишь хвостам. Длина их примерно до середины голени, только у Виты – до колена. У сарм были до земли. «Кошки» управляются хвостом как любой конечностью – ловко и не задумываясь. Я видел, как Вита, одеваясь, не глядя сунула хвостик в специально предназначенный для него разрез сзади штанов. Так мы вдеваем руки в рукава пальто. На хвостах много нервных окончаний, «кошки» просто обожают, когда их гладят. При любом удобном случае Вита подсовывает мне свой и прямо мурлычет, когда я откликаюсь. У всех девочек оказались сильные гибкие тела, мускулистые руки и ноги. Последние большей частью короткие. Ничего удивительного. Снимите земных женщин со «шпилек» и убедитесь: длинноногих мало. Что, к слову, не препятствует привлекательности дам. Наоборот. В постели коротконогая даст фору любой модели – сексопатологи подтвердят. Есть даже специальный индекс по определению половой конституции, который высчитывается отношением роста женщины к длине ее ног. Чем индекс больше (читай, ноги короче), тем фемина чувственней.
Чувственность наших спутниц зашкаливает. В постели они стонут, кричат и норовят кусаться. Нередко теряют сознание. Притом в сексе абсолютно не искушены – парни твердят это в один голос. Сексопатолог в этом мире пропадет без работы.
А вот повар – нет. Моя стряпня девочкам нравится. Неудивительно. Как рассказали, в походах «кошки» питаются сухарями и мясом, нередко сырым, а кашу варят, если есть время и желание. Сплошное надругательство над организмом! Куда смотрит начальство? Или оно у них, как и у нас? Хуже, чем в армии, в России кормят только в тюрьме.
Быть поваром здесь совершенно нетрудно. Помощников – море. Костер разведут, котлы помоют, воду согреют, продукты доставят, причем свежайшие. Дичь по степи ходит непуганая. Ежедневно притаскивают козу или пару дроф (так вроде называются эти огромные курицы), мясо можно заказать по выбору. Дичь освежуют или ощиплют, разделают и порежут. Остается только заложить в котел и добавить необходимое.
По два раза на дню тушим, варим и печем. Гуляш, поджарка, бифштекс, мочанка… Девчонкам последняя очень нравится. В первый раз, макая блины в подливу, перемазались, как дети мороженым. Шаурму тоже одобрили. Настоящую, а не ту, что на вокзалах строгают. Ведь ничего хитрого. Блины испечь (девочки навострились), мясо, предварительно замаринованное, на углях подрумянить, а дальше – покрошить и завернуть. А мой крупяной супчик на ребрышках или похлебку из овощей на бульоне с потрошками пробовали? Завидуйте! С радостью приготовил бы борщ, да свеклы нет. Ее здесь выращивают, но в припасах не оказалось. Зато много фасоли. Лобио мое трескали – за уши не оттянуть. А блюдо простейшее. Фасоль замочить и отварить, слегка помять после готовности, добавить поджаренные лук и чеснок, после чего перемешать.
На стоянках учим девочек нашим песням. Им они нравятся. «Березу кудрявую» знают наизусть. Еще тащатся от песенки про Анри IV. Тетя покойная ее любила и часто напевала. Не знаю, что в ней хвостатым, но стоит закончить куплет, как они хором подхватывают: «Ля-ля-ля-ля, буб-бум! Ля-ля-ля-ля, бум-бум!..» При этом лица довольные-довольные. Смотрите, мол, как зажигаем!
Так вот и ехали, вернее, тащились по степи, останавливаясь на дневки и ночлеги. В Паксе заканчивалась весна. В воздухе плыл аромат отцветающих трав, кричали птицы, поскрипывали колеса повозок, и звенела, украшенная бронзовыми бляхами, сбруя. Табун захваченных у сарм коней трусил за повозками, неся на спинах добычу: оружие, доспехи, одежду. «Кошки» ворковали с парнями, которые, нахватавшись латинских слов, предлагали им «амор». Девчонки в ответ смеялись и просили подождать ночи.
Красивый здесь мир. Солнышко ласковое (правда, девочки говорят, что летом жарко), воздух чистый, вода в ручьях вкусная. Трава стоит в рост человека. Никто ее не косит, в стога не складывает. Живности полно, и нас она не слишком боится. Вечерами к кострам выходит зверье – посмотреть на гостей. Тонконогие козы, какие-то грызуны, похожие на наших сурков, лисы… Волков не видел. Они, как сказали девочки, здесь есть, но человека боятся. Мелкие…
Я подружился с Лолой. Хорошая девочка: веселая и шебутная. Как-то насобирала лягушек – целый мешок, и ночью вытряхнула его посреди стана. Лягушки попрыгали к палаткам – прятаться. Утром визгу было! Калиссе Лола горсть соли тишком в кашу бросила. Та попробовала, сплюнула и прибежала ко мне с претензией. Лола в это время каталась от смеха. Дети, честное слово! Но поболтать с Лолой приятно. Отношения у нас чисто приятельские. Во-первых, Вита меня пасет, как чабан овцу в окружении волков, во-вторых, Лола втрескалась в Лешу. Кормит его, моет, обстирывает – прямо как мать. Ночью она разрешает ему с другой, а утром все: кыш, куры! Хозяйка пришла! Лола Леше тоже нравится: сам видел, как он ей пальчики целовал. При этом лицо у нее было… Словами не описать.
Парни перестали удивляться хвостам – привыкли. Ничего удивительного. На третьем курсе к нам в группу пришла Аллочка – перевелась из другого вуза в связи с переездом родителей. Страшненькая! Вылитая баба-яга в молодости. Нос большущий, рот – до ушей, губы – тонкие, волосенки – жидкие, зубы крупные и желтые. Витек, мой приятель, как увидел, так застонал. «Я, – говорит, – буду смотреть на ЭТО три года? Не переживу!» Пережил… Очень скоро болтал с Аллочкой и даже с курсовыми ей помогал. А новенькая к диплому замуж вышла. Да за кого? Андрея Демина, первого красавца курса. Удивительно, но было видно, что это брак по любви. Андрюша топтался вокруг избранницы, как голубь вокруг голубки, бормоча: «Аллочка! Аллочка!..» И та принимала его восторги как должное. Это мы считали ее уродиной, а вот она себя – нет. Так и наши спутницы. Им хвосты сзади, как нам спереди… Словом, вы поняли что.
Лола рассказывает мне о Вите. Хвалит. Командир грамотный – за три года в турме ни одного погибшего, и о людях заботится. Как поведала Лола, Вита высокого рода, но с подчиненными держится запросто, что «кошки» ценят. Еще, по словам Лолы, Вите пора возглавить алу, но назначение зажимают: похлопотать некому, а сама Вита просить не станет. Я не слепой и тоже кое-что вижу. Девочки у Виты вышколены, каждая знает свой маневр. Достаточно вспомнить, как турма отбивалась от сарм и как ловко воспользовалась их замешательством. Вита не ляжет спать, пока не обойдет посты, да еще ночью встанет, чтобы проверить. Днем постоянно в заботах. Ведь не бережет себя совсем! Я как-то решил помочь и ночью, пока она спала, сам посты обошел. Трудно, что ли? Наутро случился скандал. На меня наорали, пообещав разжаловать из медикусов в пассажиры, – за превышение полномочий и дискредитацию начальства.
– А спать будешь в своей палатке! – закончила разнос Вита.
Все женщины одинаковы, неважно, с хвостами они или без. Как что не по ним, так обещают спермотоксикоз. Выносить мозг мужикам, отлучая их от тела, – это у женщин в BIOS зашито. И ведь в чем подлость? Вздумай я подчиниться, выйдет хуже. Вытянут из палатки, надают по ребрам и обвинят в коварстве. Дескать, специально вынудил любимую себя прогнать, поскольку в душе замыслил измену. Небось кого-то уже присмотрел? Кого? Колись! Молчишь? Вот тебе, вот! Любые слова в таких случаях бесполезны. Поэтому я встал на цыпочки и лизнул Виту в щечку. У местных это означает любовь, раскаяние и просьбу не сердиться – все вместе. Она хлопнула ресницами и смутилась.
– Больше не будешь? – спросила жалобно.
– Мамой клянусь! – чистосердечно заверил я.
Она кивнула, мы помирились, а ночью парафировали соглашение. С чувством глубокого взаимного удовлетворения. За всем этим я не заметил, как миновали большую часть пути. Заросшую тропу сменила накатанная дорога, а еще через день вдали замаячили стены и башни. Турма разом оживилась.
– Это Рома? – спросил я Виталию.
– Тара, – покачала она головой. – Но Рома неподалеку.
В город мы въехали до полудня. Парни ради такого случая взгромоздились в седла – сверху видней. Мы крутили головами, разглядывая крытые черепицей дома с внутренними двориками, мощеные улицы, фонтаны и местных жителей. Симпатичный городок! Но внезапно я испытал шок. По улицам наравне с привычными женщинами бродили сармы! Такие же мохнатые, с хвостами до земли. Женщины одеты в свободные длинные платья до пят, мужчины – в туники и сандалии, с плащами через плечо.
– Кто это? – спросил я Виталию.
– Нолы, – ответила она и отвернулась.
С таким же успехом она могла сказать: «к’ханги!» «Нолы» мне ничего не говорило. Не успел я уточнить, как одна из мохнатых вдруг завопила и ринулась к нам. От неожиданности девочки растерялись и не сумели ей воспрепятствовать. Мохнатая, проскользнув между крупами коней, вцепилась мне в ногу. Я струхнул, ожидая, что она укусит, но нола стала ногу лизать. «Кошки», опомнившись, оттеснили ее на обочину и в сердцах перетянули по спине плетками. Нола жалобно вскрикнула и осталась стоять, провожая нас взглядом.
– Что это с ней? – спросил я, придя в себя.
– Дни… – процедила Виталия.
Какие «дни»? Я собирался это спросить, но, глянув в лицо Виталии, не решился. Турма проследовала на постоялый двор. Лошадей назначенные «кошки» погнали в конюшни, мы разместились по комнатам, после чего спустились к обеду. Еду подавали женщины, одновременно похожие и не похожие на уже виденных нол. Фигуры и лица вполне человеческие, но черты грубые, а на щеках – заметный пушок.
– А эти кто? – шепнул я Лоле, не решившись беспокоить Виталию.
– Кварты! – таким же шепотом сообщила она.
Разъяснила, называется…
Турма пообедала, после чего я отозвал парней и предложил сходить на базар. Удобный повод, чтобы осмотреться. Да и нужно. Наши туники пообтрепались, сандалии поизносились, и вообще человек должен иметь запасную одежду. Нельзя же в одной и той же постоянно!
– В Роме вам выдадут новую! – заявила Виталия, после того как я изложил просьбу.
– Не хотим приезжать оборванцами! – возразил я. – Деньги есть. Смотри!
Я отцепил трофейный кошель и высыпал монеты на стол. Глаза у Виталии и ее спутниц стали круглыми.
– Это много? – спросил я, заметив.
– Очень! – ответила она. – Мое жалованье за год, даже больше.
– На одежду хватит?
– Вот за эту, – сказала Виталия, ткнув пальцем в золотую монету, – вас оденут с головы до ног. Только не ходи с такими деньгами по рынку! Тара – приграничный город, народ здесь разный. Могут ограбить!
– Пусть попробуют! – хмыкнул я. – Я же с парнями!
– Ткнут украдкой ножом в спину – и все! – не отстала Виталия. – Не спорь! Возьми пару монет, кошель оставь дежурным. А я с девочками сопровожу вас.
По всему было видно, что ей не хочется отпускать нас одних, и я не стал спорить.
– Как хочешь! – пожал плечами.
На рынок двинулись двумя декуриями. Девчонки тоже захотели шопинга. Как объяснила Виталия, Тара – обычный городок, ничем, кроме близости к границе, не примечательный. Даже мрамора здесь почти не встретишь – сплошной кирпич. А вот торг здесь хороший – все дешевле, чем в Роме. Я шел, разглядывая окрестности. Своеобразное зрелище! Дома выходят на улицы глухими стенами, видны только крыши и двери – тяжелые и окованные металлом. Дым струится из отверстий в черепице – печных труб нет. Пахнет свежеиспеченным хлебом и жареным мясом. На стенах – многочисленные надписи. Я присмотрелся – реклама! И здесь эта зараза! Одни надписи приглашали посетить лавки, бани и парикмахерские. Другие звали голосовать за Попею, мудрую и щедрую. «Лучшего эдила[9] для Тары не найти!» Ниже от руки было торопливо приписано: «Сучка – эта ваша Попея! Все знают, что спит с нолами!» Следующая надпись приглашала в лавку Эмилии, где «всегда есть свежая форель и другая рыба». Ниже прыгающие буквы: «Тухлятина у нее, а не форель! Попробуете, с латрины[10] не слезете! Свежая рыба только у Глаты!» М-да, конкуренция!
Я стал переводить парням надписи, те засмеялись, но тут Виталия дернула меня за рукав и указала рукой. Над распахнутой дверью одного из домов висели на крюках туники и сандалии.
– Лавка! – сказала она.
Мы вошли внутрь, и я, к своему удивлению, увидел за прилавком землянина. Высокого, с обильной сединой в черных волосах, но самого обыкновенного. Нашему появлению хозяин поразился еще больше. Замер, оторопело уставившись.
– Им нужна одежда! – сказала Виталия, указав на нас. – Туники, набедренные повязки и обувь.
– Сделаем, госпожа!
Лавочник пришел в себя и засуетился, бросая на прилавок вороха одежды. Окинув очередного клиента цепким взглядом, он рылся в них, вытаскивая нужное. Скоро в наших руках оказалось по тунике.
– Господа могут примерить!
– Пусть и штаны найдет! – сказал Олег. – Надоело в бабском ходить.
Лавочник издал сдавленный звук. Он перевел взгляд с Олега на братьев, затем – на меня.
– Руски?
– Ага! – подтвердил я. – Из России. Недавно прибыли.
Глаза лавочника блеснули. Он шагнул из-за прилавка и выпрямился:
– Здраво, друг! Мойе име е Бранко. Я сам србин.
Идти к Бранко мне не хотелось: нехорошее предчувствие одолело. Но лавочник вцепился в Игрра, и стало ясно: не отстанет. Игрр тоже загорелся. Я пыталась напомнить, зачем мы пришли, но Бранко мгновенно выдал каждому пришлому по комплекту одежды и заявил, что не возьмет денег. Спутники Игрра с нами идти не захотели. Прихватив покупки, двинулись дальше. Игрр снабдил их деньгами и наказал торговаться. Девочки отправились следом. За пришлых можно было не беспокоиться, и я смирилась.
Бранко закрыл лавку и повел нас к себе. Обитал он в домусе[11] неподалеку. Дом выглядел очень зажиточно: имел просторные триклиний и атриум, обширный перистиль с садом и бассейном, наполняемым из источника, а не дождем, как у бедняков. Нас встретила хозяйка – статная, красивая треспарта, которую Бранко представил как Леонтину. Он ей что-то шепнул, Леонтина сморщилась, но ушла распоряжаться. Тем временем Бранко показал нам дом и познакомил с девочками-подростками Алвой и Аматой. Те вбежали в перистиль и с радостными криками бросились к лавочнику. Он подхватил их, расцеловав, при этом лицо мужчины осветилось нежностью. «Это его дочери! – догадалась я. – Богиня-воительница, как Леонтине это удалось?»
Вскоре явилась хозяйка и пригласила в триклиний. Стол был накрыт. Я удивилась. Понятно, что Леонтина не бедная, но чтоб так быстро? У нее или постоянно держат на кухне еду, или же рядом харчевня. Как бы то ни было, но мясо, рыба и хлеб, стоявшие на столе, источали призывные ароматы. Мы омыли руки и возлегли. Пока насыщались, говорили мало. Служанки подливали вино, уносили пустые миски и подавали полные. Я лежала рядом с хозяйкой, Игрр устроился возле Бранко, мужчины время от времени вздымали чаши и ударяли ими друг о друга, что-то при этом произнося. В дороге я видела такое у пришлых, но не поняла этого обычая. Тост произнести, ясное дело, нужно, но стучать-то зачем?
На душе у меня было гадко. В эти дни я привязалась к Игрру. В пути замечала, что ищу любую возможность его обнять, прижаться или хотя бы коснуться. «Зачем это тебе? – уговаривала я себя. – В Роме ты с ним расстанешься и, скорее всего, навсегда!» Однако ничего поделать с собой не могла. И вот все кончилось. Игрр умный и догадается, зачем их везут в Рому, а если нет, Бранко расскажет. Возможно, уже говорит. Узнав правду, Игрр даже не взглянет в мою сторону. А что я могла сделать? И зачем Богиня-воительница послала нам пришлых? Случись иначе, мне бы не было так больно…
Когда мы насытились, Леонтина попросила рассказать, откуда мы следуем. Я начала неохотно, но потом увлеклась. Поведала про взятый сармами бург, погоню за ордой, про первую и вторую стычку с сармами. По лицам Бранко и Леонтины было видно, что они поражены. Тогда я сообщила, как Игрр выручил турму, рванувшись в бой. Леонтина недоверчиво покрутила головой:
– Прости меня, декурион, но верится с трудом. Я вполне допускаю, что Игрр храбр и мог броситься вам на помощь. Мой Бранко тоже такой! – Лицо ее осветила улыбка. – Но чтоб Игрр сразил нескольких сарм?! Пришлые не владеют нашим оружием.
Я почувствовала, что краснею. Леонтина прямо не обвинила меня во лжи, но намекнула прозрачно. Что ответить? Пока я мучилась, подбирая слова, Игрр встал и подошел к скамье перед триклинием, где мы по обычаю оставили оружие. Игрр взял с собой меч, видимо, впечатлившись моим рассказом об опасностях Тары. Вытащив из ножен спату, Игрр вскинул ее над головой. В следующий миг клинок образовал в воздухе сверкающий круг. Круг сместился вперед, после – за спину Игрра, замелькал то с одного, то с другого бока. Игрр вращал мечом, словно не касаясь рукояти и без всякого видимого усилия, – будто играл. Хозяева смотрели на него зачарованно. Я тоже. В походе я видела, как Игрр упражняется с мечом, но такого он не показывал.
Клинок в руке Игрра внезапно застыл, он сделал неуловимое движение, и меч скользнул в ножны, которые Игрр держал в левой руке. Он положил оружие на лавку и вернулся к столу.
– Теперь веришь? – спросил хозяйку.
– Да! – сказала Леонтина. – Прости!
– Ты обидела не меня, а мою женщину, – сказал Игрр. – У нее и проси прощения!
Леонтина нахмурилась.
– Я покажу гостю библиотеку! – поспешил Бранко, вскакивая. Он схватил Игрра за руку и потащил из триклиния. Мне захотелось выпить, и я потянулась к чаше с вином.
– Не спеши! – остановила меня Леонтина…
– Не сердись! – сказал Бранко, когда мы оказались в таблинуме.[12] – Леонтина – хорошая женщина, но не любит нежданных гостей. Да какая хозяйка их любит? Не волнуйся! Леонтина умна и не станет ссориться по пустякам. Она очарует твою девочку, и та забудет об обиде.
Мы присели у стола.
– Леонтина – твоя жена? – спросил я.
– Хозяйка.
– А девочки?
– Наши дочери.
Я глянул недоуменно.
– Ты здесь недавно… – усмехнулся он и внезапно спросил: – Ты говоришь по-английски?
Я кивнул.
– Перейдем на этот язык. Его здесь не знают. Служанки любят подслушивать, а Леонтине не понравится наш разговор. Она ревнует меня к прошлому. Я отвечу на твои вопросы, но сначала расскажи о моей родине. О Косово. Я не слышал о нем давно…
Слушал он молча и не задавал вопросов.
– У них получилось, – сказал Бранко, когда я умолк. – Оторвали Косово от Сербии. Этого следовало ожидать. После того, как НАТО начало нас бомбить… Но я все же надеялся…
Серб встал и кликнул служанку. Та, получив приказ, убежала и вернулась с кувшином и чашами. Бранко разлил вино и, не чокаясь, осушил свою. Затем снова наполнил.
– Леонтина станет ругаться, – сказал, заметив мой взгляд, – но я сегодня напьюсь. Душа болит…
Он поиграл желваками.
– Меня зовут Бранко Петрович, – продолжил, вздохнув. – Я был учителем английского языка. Обыкновенный человек. Имел семью: жену Дущицу и сына Милко. Я не воевал против албанцев; учил детей – как сербских, так и албанских. Когда в Косово стало плохо, жена уговаривала меня уехать. Я не послушал. Я не верил, что наши соседи-албанцы могут сделать нам плохо, мы ведь жили мирно.
Бранко помолчал.
– Они ворвались к нам ночью. УЧК…[13] Сказали, что я помогаю сербам и меня надо за это наказать. Жена пыталась протестовать, но они избили ее. Меня связали, надели на голову мешок и увезли. Я оказался в каком-то бараке. Там были еще мужчины, главным образом молодые. Всех схватили, как и меня, обвинив в пособничестве Сербии. Я ожидал, что нас будут допрашивать и даже пытать – об УЧК ходили страшные слухи, но албанцы не спешили. Нас даже сносно кормили.
Бранко вздохнул.
– Однажды в барак пришли врачи. Нам велели сдать анализы: кровь, моча… Мы обрадовались. Раз прислали врачей, значит, смерть не угрожает нам. Кто заботится о здоровье приговоренных? Только один из нас не радовался: Слободан, хирург… В суматохе, которая тогда случилась, он заглянул в бумаги врачей. Когда те ушли, Слобо, как мы его звали, сказал, что подобные анализы берут для трансплантации органов и нам, скорее всего, приготовлена участь доноров. Мы не поверили. Об УЧК рассказывали всякое, но такое? Врачи уехали, а вскоре из барака стали забирать людей. Их уводили и более не возвращали…
Бранко взял кубок и осушил его.
– Скоро мы поняли, что Слобо прав. Мы пытались освободиться и напали на охранников, но у нас не было оружия. Троих пленников застрелили, а затем албанцы добили раненых. Им перерезали глотки прямо на наших глазах. Среди тех, кого казнили, был Слобо. Мы более не бунтовали. Всеми овладела апатия. Мы целыми днями лежали на нарах. Когда охранники входили, все поднимали головы, ожидая, кого выкликнут, несчастного уводили, остальные продолжали лежать. В конце концов нас осталось одиннадцать. И тут снова явились врачи…
Бранко налил себе вина.
– У нас опять взяли анализы, только в этот раз потребовали и сперму. С первого раза сдать не получилось. Мы были слишком подавлены. Тогда нам показали порнофильм. Некоторые, увидев его, плакали. Мы думали, что видим женщину в последний раз. Анализы увезли, а через неделю семерых, в том числе меня, вызвали.
Бранко опрокинул вино в рот.
– Нас везли в крытом грузовике. Через Албанию – в порт, а потом – на корабле по морю. Мы не понимали, зачем? Органы можно взять на месте – так объяснял Слобо. Но один из охранников проговорился. Сказал, что сербским свиньям необыкновенно повезло. Нас выкупила фармацевтическая компания…
– FAGG?
– Да! – кивнул Бранко. – FAGG. Поначалу мы не слишком радовались: думали, станем подопытными животными. Однако нас привезли в Турцию, а оттуда переправили в Пакс.
– Для чего?
– Осеменять нол.
– Блядь!
– Ты об этом ничего не знаешь, – кивнул Бранко. – Ну, так слушай! В этом мире испокон веков жили две расы: люди и нолы.
– А сармы?
– Это те же нолы, только кочевники. У них и языки схожи, только в Роме большей частью говорят на латыни. Латынь занесли люди, которые появились здесь в период владычества Рима. Подробности опущу, сам узнаешь, но люди и нолы жили мирно. Более того, смешивались. От человеческих мужчин у нол рождались метисы, похожие на людей. Моя Леонтина и твоя девочка как раз такие и есть. Похожи на наших женщин, только с хвостами.
Я кивнул.
– Так появилась раса, составившая основу Рома. Людей, насколько знаю, было немного. Образовалось государство, скроенное по римскому образцу, где главенствующее место заняли женщины-метисы.
– Почему женщины?
– У нол был матриархат, и они сохранили его. Кроме того, от мужчин-людей у них рождаются только девочки.
– А у человеческих женщин от нол?
– Я не слышал о таких детях, – пожал плечами Бранко. – Наверное, это не поощрялось. Здесь строгое деление по крови. Есть кварты, димидии, треспарты и комплеты.
– То есть?
– Все просто. В кварте – четверть человеческой крови, в димидии – половина, в треспарте – три четверти и больше, в комплете – вся. Это определяется по внешнему облику. Лицо, фигура… И хвост – чем он короче, тем больше в ноле от человека. Для примера, воины, с которыми ты зашел в лавку, – димидии. Моя Леонтина и твоя Виталия – треспарты. А комплет я вовсе не видел. Они если и встречаются, то в Роме. У настоящих комплет, говорят, даже хвостов не имеется, но я в это не верю.
– Зачем деление?
– От него зависит положение в обществе. Обычные нолы стоят в самом низу. Их даже грамоте не учат. Они не имеют право избирать и избираться. Нол не берут в армию и на государственную службу.
– Почему?
– Нет смысла. Очень мало живут – в среднем двадцать лет. Кварты – примерно тридцать, димидии – за сорок, треспарты дотягивают до пятидесяти и более. Сколько живут комплеты, не знаю, но, думаю, дольше. Димидии и треспарты – полноправные граждане Рома, но высоких постов димидии не достичь – не пустят. Поэтому есть стимул повышать статус своих детей, улучшая им кровь. Для этого применяют осеменение. Этим занимаются в храмах.
– Как?
– Жрица обмакивает жезл в сперму и вводит.
– Твою мать!
– Ты думал нол подкладывают мужчинам в постель? – усмехнулся Бранко. – Это нерационально. Спермой донора можно осеменить большее число женщин.
– Этот метод неэффективен.
– У нас. Здесь работает. Дело в особенности организма нол. Они знают, когда забеременеть. Появляется необыкновенно сильное влечение к самцу, нола буквально сходит с ума. Они называют это Дни.
Я кивнул: слышали. И даже видели.
– В такой момент нола и приходит в храм. Беременность наступает в большинстве случаев. В остальное время мужчина ноле не требуется.
– Хм… Я бы не сказал!
– Если человеку не дать вина, – Бранко поднял кубок, – он не сможет оценить его вкус. Так и проживет в неведении. Подавляющая часть нол никогда не знала мужчин. Нас здесь мало.
– А местные?
– Лет тридцать назад в Паксе случилась эпидемия. Люди вымерли, все.
Я присвистнул.
– Нол эпидемия не затронула. С тех пор они и завозят мужчин.
– Через FAGG?
– Да.
– Зачем это фармацевтической компании?
– Думаю, деньги, – пожал плечами Бранко. – За каждого из мужчин платят две тысячи золотых. Это очень много.
– Для FAGG – крохи, – возразил я, прикинув. – Они миллиардами ворочают.
– Тогда не знаю. Все, что связано с FAGG, здесь тайна.
Мы помолчали.
– Когда мы узнали, зачем в Паксе, то очень обрадовались, – продолжил Бранко. – Кричали и плакали от счастья. Никто не рассчитывал остаться в живых.
– А дальше?
– Пять лет я служил в храме. Вновь прибывшие мужчины содержатся там. В это время интимные связи с женщинами запрещены.
– Мужчин держат взаперти?
– Днем передвижения свободны. Но у каждого здесь, – Бранко указал на левое запястье, – бронзовый браслет – знак принадлежности к храму. С таким подругу искать бесполезно. За связь с храмовым мужчиной нол казнят.
«Твою мать!» – подумал я.
– Почему так строго? – спросил, откашлявшись.
– Жрицы ведут учет: кто, от кого, какая пропорция человеческой крови… На этом держится система власти. Попытку присвоить себе ненадлежащий статус легко пресечь, когда имеются документы. А то ведь каждая может заявить… Смешение кровей дает разные комбинации, от одного и того же мужчины может родиться и кварта, и треспарта. В спорных вопросах обращаются к жрицам.
– Откуда возят мужчин?
– Из Европы. Пакс не принимает китайцев, негров и арабов. Только европейская внешность. Очень ценится светлая кожа, волосы и голубые глаза. Как у тебя, к примеру, – Бранко усмехнулся. – Вербуют преимущественно в бедных странах. Здесь много румын, что и понятно: их язык близок к латинскому, они быстрее осваиваются. Русских, пока я служил, не было вообще. Вы первые.
– Мужчины не отказываются от донорства?
– Зачем? – Бранко пожал плечами. – За это платят. Сперму сдают через день, за порцию полагается золотой. Это очень много. Пятнадцать порций в месяц – пятнадцать золотых. За год выходит сто восемьдесят, за пять лет – девятьсот. За эти деньги можно купить дом. Мужчины, которых привозят сюда, бедны, у них нет образования и хорошей профессии, поэтому они довольны. Работа легкая, а денег много.
– Что по завершении контракта?
– Предлагают продлить, но соглашаться не обязательно. Ты можешь уйти из храма. Многие так и делают. Становятся лупами.
– А это кто?
– Проститутки.
Я присвистнул.
– Да, в Паксе лупы – мужчины. Встречаются с женщинами под присмотром жриц. Те следят, чтоб встречи были не слишком частыми, и взимают налог. Лупы хорошо зарабатывают – больше, чем в храме. За свидание берут не менее двух золотых, но могут и три-четыре – как договорятся. Такой, как ты, может смело просить пять, – подмигнул Бранко. – Это очень дорого, но к лупам стоят очереди. В Паксе престижно забеременеть от лупы. Здесь культ фаллоса. Его изображения повсюду, а медальоны в его форме носят на шее.[14]
– Погоди! – остановил я. – Одного не пойму. Мы прибыли сюда по контракту. Но пока нас везли…
– То много и горячо любили, – улыбнулся Бранко. – Все просто. Пока на руке нет браслета, мужчина свободен. Любая женщина может предложить ему близость, и это не считается преступлением. По установленному порядку браслеты надевают только в главном храме Ромы, это торжественная церемония. До этого вы – ничьи. Разумеется, вам этого не сказали, – Бранко хмыкнул, – а девочки из охраны воспользовались. Бесплатные лупы… Не все забеременеют, зато будет чем похвалиться.
– Здесь, наверное, цветет лесбийская любовь?
– Ты очень удивишься, но нет, – покачал головой Бранко. – Я сам в первое время недоумевал. А потом вспомнил… Сам я из православной семьи, об однополой любви в детстве не слышал. Но когда поступил в университет в Белграде… Для меня это был шок. На каникулах рассказал отцу, спросил, отчего так? На что он ответил: «Для того чтобы заняться мерзостью, сынок, человека нужно убедить, что это нормально. А после – обучить». В Паксе таких «учителей» нет. Если завезти «радужных», они обратят нол в свою веру, только кому это нужно? Отношения между мужчинами и женщинами в Паксе традиционные. Это, пожалуй, единственное, что мне здесь нравится.
Он помолчал.
– В Роме все регламентировано. Храмовый мужчина носит бронзовый браслет, лупа – серебряный, у свободных их нет совсем, хотя некоторые надевают золотые. Но свободных мужчин, помимо тех, кого еще везут в Рому, очень мало. Это те, кто состарился и не может быть лупой или же не захотел им стать. Такие заключают контракт с какой-либо женщиной и живут при ней. Но за это мужчины расплачиваются бесплодием.
– То есть?
– Тебе дают лекарство, три дня в лихорадке, и выздоравливаешь. Можно любить женщин, но детей не будет.
– Так ты…
– Да! – кивнул Бранко. – Выпил.
– Фашизм! – сказал я.
– Закон! – пожал плечами Бранко. – Рома – правовое государство, в нем соблюдают законы. Если мужчина уходит из храма, закон безжалостен.
– Почему ты согласился?
– Из-за девочек. Женщина, которая приходит в храм, имеет право выбрать отца. Ведь она платит! Ей показывают доноров, она даже может с ними поговорить – это не запрещается. Мой контракт истекал, когда пришла Леонтина. Сказала, что родила от меня девочек и хочет, чтобы у них был отец. Она богата и может сделать меня счастливым. Такие предложения делают часто, только мало кто соглашается. Леонтина мне приглянулась. Я попросил показать девочек, и она привела их. Алва похожа на мою мать, а Амата – на Милко. Когда я вижу их, то вспоминаю родину. Я согласился и подписал контракт. Пожизненный.
– Почему не брак?
– Я не слышал, чтоб здесь женились. Условия мне предложили очень хорошие. Леонтина обязана меня содержать, заботиться, платить мне жалованье и не обижать. От меня требуется жить с ней и не покидать без разрешения. Это все. Работать не нужно.
– А лавка?