Гражданская война. Генеральная репетиция демократии Щербаков Алексей
И барыш,
Но мы задержали движенье фон Клука,
Зашедшего правым плечом на Париж!
И хоть нами не было знамо и слыхано
Про рейнскую сталь, цеппелины и газ,
Но мы опрокинули план фон Шлиффена[17]
Как мы о нем, знавшего мало о нас.
Мы видели скупо за дымкою сизой,
Подставив тела под ревущую медь.
Но снятые с фронта двенадцать дивизий.
Позволили Франции уцелеть.
(Николай Асеев)Армия… является олицетворением государственного строя — а война является экзаменом государственного строя и армии. Если эти оба фактора не соответствуют настроению и нуждам народных масс, то они на экзамене провалятся.
(Генерал А. Я. Слащев-Крымский)
Начало войны многие представители власти встретили с облегчением. Потому что обстановка в стране к августу 1914 года полностью подтверждала тезис «всех не перевешаешь». Социальное напряжение, сбитое столыпинскими «усмирениями», снова начало быстро расти.
Надо сказать, что власти всеми силами этому способствовали. Примером может служить знаменитый «ленский расстрел»[18], шокировавший всю страну. И дело было не только в самом факте абсолютно бессмысленной жестокости. В конце-то концов, прямой вины центральной власти тут не было. Но на обсуждении этих событий в Государственной Думе министр внутренних дел А. А. Макаров изрек знаменитые слова: «Так было, так будет!»
Тем более что столыпинская реформа с треском провалилась, а ничего другого правительство предложить не могло. В общем, градус социального напряжения начал вновь приближаться к критическому.
Тяжкие последствия героизма
Говорится: «Имейте хорошую голову, а хвосты всегда можно будет приделать», но эти-то головы, т. е. кадры, были уничтожены неумело веденными боями начала войны. На сцене появилась масса резервных частей, наскоро сформированных с объявлением мобилизации, командирами полков которых благодаря указанной выше системе аттестаций часто оказывались лица, совершенно непригодные к этой должности (были и такие, которые с трудом читали карты).
(Генерал А. Я. Слащев-Крымский)
Но тут грянула война. Ее начало ознаменовалось мощным всплеском патриотических настроений, не только в «обществе», но и среди народа. Так, от желающих пойти воевать добровольцами в первые месяцы отбою не было. Кое-где в прессе войну стали уже называть Второй Отечественной.
Но все это продолжалось недолго. Энтузиазм стал быстро угасать — и к середине 1915 года полностью сошел на нет. Маятник начал движение в другую сторону.
И дело отнюдь не в том, что воевала русская армия, мягко говоря, не слишком удачно. В 1941–1942 годах обстановка на фронтах была неизмеримо хуже, а с патриотизмом было все хорошо. Дело в другом.
Как сказал Фридрих Ницше, «человек, который знает, ЗАЧЕМ жить, выдержит любое КАК». По отношению к русским людям это вдвойне верно. А тут на вопрос: «Ради чего мы воюем?» ни власть, ни разнообразная оппозиция, в подавляющем большинстве поддержавшая войну (исключением являлись маловлиятельные тогда большевики), не смогла дать внятный ответ. Геополитические рассуждения о черноморских проливах могли сойти для образованных, но народ подобные объяснения решительно не понимал. Да и у образованных возникали вопросы: если нам нужны проливы, так зачем мы наступаем то в Восточной Пруссии, то в Галиции, а не в Турции? Турецкий же фронт был второстепенным театром военных действий. Бои местного значения шли в Закавказье, где русские взяли несколько крепостей. (Кстати, у военных имелись планы большого наступления в Турции и десанта в Константинополь. Но когда командующий Черноморским флотом адмирал Колчак собрался их реализовывать, было уже поздно.)
Подчеркну — анализ реальных причин и целей войны находится за рамками этой книги. Кто и зачем втянул Россию в мировую бойню, кто в ней виноват — в данном случае не слишком существенно. Важно, что людей не сумели убедить, что эта война необходима и справедлива. Характерно, что за весь военный период не было создано ни одного эффектного агитационного плаката — хотя уж чего-чего, а хороших художников было в то время в России гораздо больше, чем требовалось. Но вот не сумели. По бездарности военной пропаганды Российскую империю можно было сравнить только лишь с Австро-Венгрией. Обе страны рухнули.
Надо сказать, что две мировые войны, при всем их различии, имеют и очень много общего. И если говорить о нашей стране, то сравнение получается отнюдь не в пользу Российской империи.
Первая мировая была, пожалуй, рекордной в истории по количеству принципиально новых видов вооружений, появившихся непосредственно во время военных действий. Тут даже следующей Великой войне с ней не сравняться. Танки, минометы, отравляющие вещества, бомбардировочная авиация (и, соответственно, зенитная артиллерия) — и так далее. Зато такие традиционные рода войск, как кавалерия, оказались совершенно бесполезными. Соответственно менялась и тактика.
Ни российская промышленность, ни российские генералы оказались к этому совершенно не готовы. За годы войны в нашей стране не было произведено ни одного танка. Ни одного ручного пулемета. Самолетов (кроме упоминавшихся двух десятков штук «Ильи Муромца») — тоже не производили. Самолеты поставляли союзники, которые, разумеется, втюхивали старье.
Вот и получалось… К примеру, капитан лейб-гвардии Семеновского полка Степанов в своих мемуарах описывает такой эпизод. В 1916 году, вернувшись из госпиталя на фронт, он видит милую картину: над нашими позициями кружат десятки немецких самолетов. А с нашей стороны — только четыре зенитки, с которыми никто не умеет обращаться. Во Второй мировой такое бывало в 1941 году — но не в 1943-м…
В начале войны не хватало даже винтовок. Существуют интереснейшие воспоминания генерала В. Г. Федорова (того самого, создавшего знаменитый автомат). Будучи работником Артиллерийского комитета, он в 1914 году мотался по всему миру, закупая винтовки. Причем покупалось все — включая французские однозарядные винтовки Бердана (известные как берданки) времен франко-прусской войны.
Катастрофически не хватало снарядов — а ведь Первая мировая война была, пожалуй, самой «артиллерийской» из всех. В конце концов с винтовками и снарядами разобрались — да так, что их хватило на всю Гражданскую войну. Но вот с тяжелой артиллерией так и остались проблемы. Спасибо его высочеству великому князю Сергею Михайловичу, из-за которого у нас не было тяжелых орудий!
Прибавьте к этому то, что далеко не все генералы вовремя поняли: эта война в корне отличается от предыдущих. Лихие атаки в ней бесполезны. В итоге сплошь и рядом солдат гнали без артиллерийской подготовки под свинцовый шквал.
«В батальонной колонне с разомкнутыми рядами, в ногу, с офицерами на местах, поверху, прыгая через окопы, и опять попадая в ногу, шел 2-ой батальон Преображенского полка. Шел как на ученьи. Люди валились десятками, остальные смыкались и держали равнение и ногу. Правда, для ружейного и пулеметного огня было еще слишком далеко, но и под серьезной артиллерийской пальбой только исключительно хорошая воинская часть была способна так итти.
Впереди батальона, на уставной дистанции, шел небольшого роста крепкий полковник, с темной бородкой, Кутепов[19]. За ним шел адъютант, мой петербургский знакомый Володя Дейтрих. Шли прямо на нас. От времени до времени Кутепов на ходу поворачивался и подсчитывал: «левой, левой!».
Похоже было не на поле сражения, а на учебное поле в лагерях под Красным Селом. Зрелище было импозантное».
(Ю. В. Степанов)
Как вы, наверное, догадались, описанная «маршировка» закончилась полным пшиком.
В таких атаках офицеры шли впереди — иначе солдат просто было не поднять. И первыми гибли. В результате к 1917 году в строю осталось лишь пять (!) процентов офицеров, получивших звания до начала войны[20] — то есть кадровых. Для сравнения: в германской армии их осталось 20 %, хотя немцы тоже никогда трусами не были. На смену выбитым кадровым офицерам приходили выпускники школ прапорщиков, куда направляли призванных студентов и прочих представителей интеллигенции, да и вообще всех, кто имел среднее образование. (Потом, правда, стали направлять в них и наиболее способных унтер-офицеров.)
Последствия этого оказались для Российской империи очень неприятными. Дело в том, что кадровые офицеры были воспитаны в монархическом или хотя бы в имперском духе. А вот среди интеллигенции такие идеи были не слишком популярны. У них имелись собственные. Разные. Вплоть до социал-демократических и эсеровских. Плюс к этому — свойственная интеллигентам непоколебимая уверенность, что вот они-то точно знают, как надо обустроить Россию. Что ж тут удивляться, что монархию никто не защищал. Некому было.
Те же люди воевали потом на Гражданской войне. И не только за белых, но и за красных, и за «националов»…
Развал
Простая идея мобилизации промышленности начала осуществляться только в конце 1916 года. Совсем не потому, что до этого никто раньше никто не додумался — просто очень многим данная идея была невыгодна. Дело в том, что в те времена поставки снаряжения, продовольствия, фуража осуществлялись частниками. Предприниматель получал подряд (заказ) на поставки — ну и поставляли… По той цене, которую назначали. Во время войны за ценой обычно не стояли, особенно если кто-то из интендантского начальства состоял в доле. «Откаты» придумали не сегодня, они широко были распространены и в то время (да, наверное, и в любое другое). В художественной литературе вы можете встретить выражение «разбогател на военных подрядах». При этом подобные господа, как и все скоробогачи, очень любили пустить пыль в глаза своими капиталами. Представьте людей, прибывших с фронта, — и видящих веселящуюся по кабакам тыловую сволочь… Впрочем, так было во всех воюющих странах.
(Кстати, во Вторую мировую войну, хотя во всех странах, кроме СССР, был всё тот же капитализм, игры с подрядами заканчивались очень плохо. Расстреливали, знаете ли. Выводы были сделаны.)
Еще одним явлением, очень возмущавшим фронтовиков, являлось существование так называемого «Союза земств и городов», формально образованного для помощи армии. Этих людей иронично прозвали «земгусарами». Дело в том, что они носили полувоенную форму, но в армии не служили, хотя при этом приравнивались к офицерам. То есть это был совершенно легальный способ «откосить» от армии, да еще получать приличную зарплату за «деятельность на благо Отечества». Разумеется, вступление в «земгусары» можно было купить за деньги. И все об этом знали.
Постепенно все более актуальным становился продовольственный вопрос. Городам начинало не хватать хлеба. В 1916 году появились знаменитые «хвосты» — огромные очереди за хлебом. Людям, выросшим при СССР, к очередям не привыкать, но тогда это выглядело чем-то невероятным.
Иногда приходится слышать мнение, что трудности с продовольствием специально организовывали те, кто устроил заговор против Николая II. В это верится с трудом — потому что серьезные проблемы с хлебом начались в начале 1916 года. Что-то больно долго заговорщики тянули…
На самом деле все было просто. Деревня несколько обезлюдела, множество работников отправилось на войну. К тому же зажиточные крестьяне (а другим везти на рынок было особо и нечего) отнюдь не торопились продавать хлеб. Ждали «настоящей цены», справедливо рассудив, что чем дальше идет война, тем хлеб будет дороже. При правильном хранении зерно можно держать несколько лет.
И вот 23 сентября 1916 года была введена… продразверстка. Да-да. Ее придумали отнюдь не большевики[21]. Были установлены твердые цены, по которым крестьяне обязаны продавать зерно.
Кстати, и тут не удержались, чтобы не подмогнуть помещикам. Для владельцев крупных земельных владений установили куда более высокие закупочные цены. Может, в этом и имелся какой-то экономический смыл, но реакцию крестьян на подобные действия можно представить…
Вот вывод раздела «Сельское хозяйство» справочного труда «Народное хозяйство в 1916 г.»:
«Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью».
Правда, беспомощность правительства свела эти мероприятия на нет.
Тут я снова подчеркиваю: дело не только в том, что жить стало хуже. Народу было непонятно — а ради чего это все?
Государь-император в очередной раз отличился. 23 августа 1915 года он сместил с поста главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и лично возглавил войска.
«С твердою верою в милость Божию и с непоколебимою уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской.
Николай».
Причины называют разные. Одна из них та, что Николай Николаевич был очень популярен в войсках — и на него многие еще с начала века глядели как на «сильную личность», на возможную альтернативу Николаю II. Хотя, вообще-то, его сиятельство за всю свою длинную жизнь особо не отличился ни в чём.
Но, как бы то ни было, главнокомандующим стал Николай II. Это было большой ошибкой. Дело даже не в том, что он военными способностями, мягко говоря, не отличался. Основную работу выполнял начальник штаба генерал М. В. Алексеев — тоже не Суворов, но грамотный генерал. Да и не нужны были на той войне великие полководцы. В сражениях Первой мировой побеждал тот, кто делал меньше ошибок.
Беда в другом: из Ставки, находившейся в Могилеве, управлять страной оказалось невозможно. Так что руководство Россией фактически было возложено на императрицу Александру Федоровну. Которая мало того, что об этой работе не имела никого представления, так еще, в отличие от своего супруга, отличалась очень своеобразным характером. А за ней (как считали) стоял Григорий Распутин и его сомнительные дружки. Совершенно неважно — так это или нет. В то время все были уверены, что это так.
Между тем именно с сентября 1915 года началось явление, получившее название «министерская чехарда». Оно заключалось в бесконечных увольнениях, назначениях и перемещениях высших чиновников. Точнее, началась-то чехарда раньше, но некоторое время это было не так заметно. А вот после того как бразды правления взяла императрица, все понеслось со страшной скоростью…
«В течение июля 1914 — февраля 1917 г. личный состав министров и главноуправляющих обновился на три пятых, а высшей ведомственной бюрократии — почти наполовину. За тот же временной отрезок назначения на министерские посты имели место 31, увольнения с них — 29 раз. Всего же в аппарате центральной исполнительной власти произошли около 300 крупных кадровых перемен (назначений, утверждений в должности, перемещений и увольнений)».
(С. В. Куликов, социолог)
Как это водится, каждый новоприбывший начальник начинал перетряхивать аппарат, протаскивая за собой верных людей. Потом его увольняли — и все начиналось по новому кругу.
Понятно, что при этом чиновники особо и не работали. К чему? Пока новый начальник войдет в курс дела, его уберут. Очевидцы рассказывают, что иногда в канцеляриях было невозможно никого найти — чиновники просто-напросто не ходили на работу, что по русским бюрократическим меркам было уже запредельно. Чиновник в России мог бездельничать — но уж в «присутствие» он ходил исправно.
Да и если ходили… Представьте человека, приехавшего с фронта или с военного завода, которому необходимо срочно решить какой-либо вопрос. А в канцелярии одни просто отсутствуют, другие разводят руками: дескать, мы на этой должности недавно, мы не в курсе… Какое уж тут налаживание производства танков!
Бардак стоял неимоверный. К примеру, в ноябре 1915 года А. Ф. Трепов для борьбы с продовольственными трудностями в столице предложил регулировать железнодорожное движение. По решению Совета министров на шесть дней было закрыто пассажирское движение между Москвой и Петроградом — для пропуска поездов с продовольствием. Однако продуктов к Москве не подвезли. Но приказ был? Был! И вот к Питеру пошли… пустые поезда. Если не знать о «министерской чехарде», это выглядит самым настоящим «вредительством». Как вы думаете, случись такое в Великую Отечественную войну, сколько бы людей поставили к стенке? А в 1915-м сделали вид, что ничего особенного не произошло.
С железной дорогой вышла вообще песня (а ведь нормальное снабжение — это главное условие успешного ведения боевых действий).
Как отмечал один из председателей Совета министров Б. В. Штюрмер (всего их за войну сменилось четверо):
«Были такие пробки вагонов, что для того, чтобы сдвинуть пришедшие вновь вагоны, надо было скидывать с насыпи другие вагоны».
Во время Первой мировой войны союзники поставляли России вооружение и снаряжение, причем куда в более серьезных объемах, чем во Вторую, и значили эти поставки куда больше. Доставка шла через Архангельск и Мурманск (основанный в 1916 году именно для приема военных грузов). Беда только в том, что вывозить из портов грузы не успевали. Поэтому в Архангельске находились совершенно чудовищные склады с имуществом, которое с нетерпением ждали на фронте. Оно там так благополучно и пролежало всю Гражданскую войну на Севере.
Ситуация начинала подходить к критической. 20 октября 1916 года начальник московского охранного отделения доносил: «В дни кризиса напряжение масс доходит в Москве до той степени, что приходится ожидать, что это напряжение может вылиться в ряд тяжелых эксцессов».
Недовольными оказались все. Вот что заявил 3 ноября 1916 года депутат В. В. Шульгин, всю свою жизнь бывший убежденным монархистом:
«Мы терпели бы, так сказать, до последнего предела. И если мы выступаем сейчас прямо и открыто с резким осуждением этой власти, если мы поднимаем против нее знамя борьбы, то это только потому, что действительно мы дошли до предела, потому что произошли такие вещи, которые дальше переносить невозможно».
Если уж монархист такое говорит, то дальше уже некуда. Это значит, что престиж императора упал ниже плинтуса.
Правда, желания у разных слоев недовольных были разные. Если в народе более всего хотели закончить войну, то военные и предприниматели желали наоборот — довести ее до победного конца. Они опасались, что Николай II на это не способен — и правильно, кстати, опасались. С середины 1916 года император начал делать шаги по заключению с Германией и Австро-Венгрией сепаратного мира. Он понимал, что это единственный шанс удержаться на краю пропасти. Австрийский министр иностранных дел граф Чернин в своих воспоминаниях отмечает, что к нему приходил «представитель одной нейтральной державы», который сообщил, что Россия готова заключить сепаратный мир. Разумеется, союзники допустить этого никак не могли. И начались разные тайные движения…
Чего нам бояться, кого нам жалеть?
«Слишком руки привыкли к оружию, слишком долго уж глаз привык видеть двуногую цель, ярить сердце, и тешиться боем, и мстить. След войны выжигается в сердце, и никто не возвращается с поля таким, каким вышел из дома».
(Валентин Иванов)
Но влияние Первой мировой войны сказалось не только в том, что она довела страну до ручки. Есть еще один мощный фактор, благодаря которому история России пошла дальше так, как она пошла. Наверное, даже самый важный. Психологический.
Поясню. Миллионы людей сражались на фронте, на самой страшной на тот момент войне. Причем сражались, толком не понимая, за что. Но зато они отлично научились воевать и убивать, и разучились ценить как чужую, так и свою жизнь. Люди, у которых на глазах ежедневно гибнут товарищи от неизвестно откуда прилетевших снарядов, относятся к собственной жизни не так трепетно. Вот рядом бойца убили, а упади снаряд чуть в сторону — убили бы тебя… Не убили сегодня — убьют завтра.
Тем более что в Первой мировой войне главным тактическим приемом во всех воевавших армиях было — «завалить трупами». С такой войны трудно вернуться с непокореженной психикой. Особенно если люди так и не поняли — а за что они клали свои головы…
Вот и попробуйте солдатам, прошедшим этот ад, объяснить что-нибудь про демократию или про «цивилизованные способы решения вопросов». А зачем такие сложности? Если кто против — вскинул винтовочку, передернул затвор… Нет оппонента — нет проблемы. Так что агитация за силовые методы находила понимание.
А что? Надо только пострелять буржуев, большевиков или тех и других вместе. И будет вам счастье.
Да, люди стремились с фронта к мирной жизни. Стремились закончить войну. Но как только перевели дух, выяснилось, что по-хорошему разные насущные вопросы не решить — и сразу же вспомнили военные методы. Эти люди подписались бы под изречением товарища Мао: «винтовка рождает власть». А ведь имелись и те, кто домой особо и не рвался — перспектива погулять с винтовочкой была интереснее. Особенно в начале Гражданской войны, когда всем казалось, что особых трудностей не будет. А потом уже процесс пошел…
Этим-то и объясняется радикализм и жестокость Гражданской войны. Весь гуманизм остался в окопах Первой мировой.
Глава 3
Февральский переворот
Немного о терминологии. Те, кто учился в школе при СССР, помнят, что в 1917 году произошло две революции — Февральская буржуазно-демократическая и Октябрьская социалистическая. Потом вторую стали называть переворотом. Что, в общем, верно. Именно так эти события называли и Ленин, и Троцкий. Февральская революция осталась. Но ведь между Февралем и Октябрем были еще и июльские события, и выступление Корнилова… То есть был единый революционный процесс. По аналогии можно вспомнить Великую французскую революцию, которая длилась 12 лет, и за это время случилось четыре вооруженных переворота, причем каждый раз приходил к власти совершенно иной режим, нежели предыдущий. Вот и у нас была Великая революция, которая плавно переросла в Гражданскую войну. А события Февраля — это лишь один из эпизодов.
Впрочем, есть и иные мнения. Так историк А. Широкорад считает, что Гражданская война началась в феврале 1917 года.
Заговорщики и кукловоды
В наше время в большую моду вошла конспирология. И это понятно. Принятая при СССР марксистская методология худо-бедно, но объясняла ход истории. Ее не стало — и настал полный хаос. На этой почве широко распространяются идеи о всяческих глобальных заговорах. Особенно против России.
Но давайте разберемся.
…Когда стало понятно, что Николай II намерен заключить сепаратный мир, то сразу активизировались силы, собирающиеся его сместить. Центров заговора было два. Один — военный. Видное положение там занимал генерал А. М. Крымов (впоследствии сыгравший главную роль в выступлении Корнилова). В заговоре принимали участие генералы М. В. Алексеев, Н. В. Рузский, главнокомандующий армиями Северного фронта, А. А. Брусилов. Уже перечисление этих фамилий говорит о том, что никаких шансов у Николая не было. Если уж собственный начальник штаба находится в числе заговорщиков…
Второй центр сформировался среди либеральных депутатов Государственной Думы. Его возглавлял А. В. Гучков, лидер праволиберальной партии «Союз 17 октября». Лидер другой крупной буржуазной партии, кадетов, П. Н. Милюков признавался впоследствии:
«Значительная часть членов первого созыва Временного правительства участвовала в совещаниях этого второго кружка, некоторые же… знали и о существовании первого».
Надо сказать, что переворот планировалось провести без всяких внешних эффектов. Гучков на допросе в следственной комиссии (уже после Февраля) так пояснил свои намерения:
«Захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом, вынудить отречение, а затем одновременно при посредстве воинских частей, на которые здесь, в Петрограде, можно рассчитывать, арестовать существующее правительство, и затем уже объявить как о перевороте…»
Отречение Николая планировалось в пользу его сына Алексея, а регентом должен был стать брат императора Михаил Александрович. Как видим, прямо-таки классическая схема дворцового переворота.
А за спинами этих товарищей маячили союзнички. Вот что пишет в своих воспоминаниях посол Великобритании Джордж Бьюкенен:
«Русский друг, который был впоследствии членом Временного правительства, известил о готовящемся перед пасхой перевороте».
Правда, наверное, не «известил», а «доложил». Уж больно торчат из этого заговора уши союзников. В то, что заговор пользовался всяческой поддержкой англичан и французов, никто не сомневается. Вот еще одна цитата из воспоминаний английского посла: «Дворцовый переворот обсуждается открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты император и императрица или только последняя».
Ничего себе так. Посол совершенно невозмутимо сообщает в мемуарах, что ему было известно о планах убийства главы соседней державы. Значит, он считал такое положение дел совершенно нормальным. И дело тут не в морали и нравственности — в политике таких понятий не существует. Дело в том, что смещение Николая II англичанам было выгодно.
В последнее время получила большое распространение версия, что революция была организована английскими и французскими спецслужбами с целью развала России. Спору нет, западники Россию никогда не любили. Но стоит напомнить: шла мировая война, и в феврале 1917 года еще было совершенно непонятно, кто победит. Немцы стояли в 70 километрах от Парижа. А Россия приковала к себе, по данным А. И. Деникина, 49 % австро-германских сил. В такой ситуации «валить» своего союзника будет только сумасшедший. На самом деле все было проще — Антанте требовалось любой ценой удержать Россию от выхода из войны. А революция — это ведь игра с огнем. Потому-то союзники и поддерживали заговорщиков с их верхушечным переворотом, что опасались: если этого не сделать, полыхнуть может в любой момент. Как оказалось, не успели.
Отступление. Эти страшные масоны
О масонах необходимо упомянуть, хотя бы потому, что иначе многие читатели упрекнут автора: что, ты, дескать, парень, о САМОМ ГЛАВНОМ молчишь?
Как известно, масонам приписывается невероятное могущество и некие глобальные цели. А потому говорят: «Керенский был масон», — и вроде все ясно. А что ясно-то?
Согласно «масонской» версии событий, именно они стояли за спиной у всех фигурантов Февраля и дергали за ниточки. Да только вот беда: все эти сообщения основаны на считанных и весьма сомнительных источниках. К примеру, всюду упоминаются три письма Е. Д. Кусковой, члена масонской ложи в предреволюционные годы. В этих письмах автор описывает, как в Российской империи «вольными каменщиками» было «схвачено» чуть ли не все и всё. Борцы с масонами почему-то полагают, что в данных документах сказана святая правда — хотя написаны письма через многие годы после Февральских событий, когда Кусковой было уже 87 лет, причем бабушка постоянно путает политические события 1906 года и предфевральского времени. Но так как иных свидетельств нет, приходится доверять этим.
Точнее, иные свидетельства есть. Например, воспоминания руководителя одной из петербургских масонских лож В. А. Оболенского. Но только из них следует, что масоны ничего серьезного из себя не представляли и что евреев среди них почти не было. Но ведь у борцов с масонами как? Они признают только те документы, которые им выгодны.
Ах да, есть еще страшные «Диспозиция № 1» и «Диспозиция № 2», якобы изданные сверхзаконспирированным «Комитетом народного спасения», которым руководили Гучков, Керенский и князь Львов (будущий глава первого Временного правительства). Комитет, в свою очередь, рулил «Армией спасения России». Вот так-то.
На эти «диспозции» очень любят ссылаться борцы с масонами, но не любят их приводить полностью. Потому что даже на поверхностный взгляд это не документы серьезной организации, а типичный образец политической графомании, причем написанный не слишком грамотным человеком. Политическая графомания не менее распространена, нежели литературная, и в ней существует жанр «Как обустроить Россию» (вариант: как ее спасти). Вот и в начале века существовало множество людей, сочиняющих подобные прожекты, которые рассылали свои творения в редакции и депутатам Государственной Думы. Сегодня таких тоже полно. Чтобы убедиться, загляните в Интернет.
Когда «Диспозция № 1» попала в МВД, там сперва страшно обрадовались. А как же! Появился компромат на Гучкова, которого люто ненавидела императрица. Теперь, казалось бы, можно прижать его к ногтю и получить за это какие-нибудь «пряники». Но, разобравшись в тексте, ребята из МВД махнули рукой, решив не позориться. Так что утверждения, типа «Гучков был масоном пятой степени посвящения» не подтверждаются ничем. Все авторы цитируют друг друга.
А что было на самом деле? Масонских лож в начале века существовало в Европе множество. Занимались они самыми разными делами — от мистики до политики, но нас интересует так называемое политическое масонство. Эти люди отказались от ритуалов и прочих игрушек. По сути, это был своего рода «либеральный интернационал», пытавшийся продвигать соответствующие идеи. Нити от российских политических масонов ведут во Францию. В Петрограде существовали две подобные ложи — «Возрождение» и «Полярная звезда». Они были «правильные», то есть учреждены другой организацией (так у масонов положено) — ложей «Великий Восток Франции». Списки их членов известны, никого из влиятельных политиков там нет.
Имелась и еще одна ложа политических масонов — «Великий Восток народов России» (по другим сведениям — «Масонство народов России»). Она была «незаконная», самопровозглашенная, и никто за границей ее не признавал.
Кто из политических деятелей был «масоном», а кто не был — дело темное. Эти ребята играли в жуткую конспирацию. Точно известно, что таковыми являлись будущие члены Временного правительства А. Ф. Керенский и Н. В. Некрасов, меньшевик Н. С. Чхеидзе. Но вот давало ли им масонство какое-то дополнительное влияние — вопрос спорный. Как признается тот же самый Некрасов:
«…переходя к роли масонства в февральской революции, скажу сразу, что надежды на него оказались крайне преждевременными, в дело вступили столь мощные массовые силы, особенно мобилизованные большевиками, что кучка интеллигентов не могла сыграть большой роли и сама рассыпалась под влиянием столкновения классов».
Интересно свидетельство графа А. А. Игнатьева. Во время войны он работал военным атташе во Франции и занимался, кроме всего прочего, закупкой вооружения для русской армии. Так вот, французские настоящие масоны (которые там почему-то ни от кого не скрывались) ему всячески помогали — находили продавцов, предупреждали о мошенниках, помогали обойти бюрократические рогатки. Почему? Да потому что ложа была еще и деловым клубом, поскольку среди масонов было много предпринимателей. А причины, по которым французам до зарезу нужно было, чтобы Россия продолжала воевать — указаны выше. Когда враг стоит в 70 километрах от столицы, тут, знаете ли, не до русофобии и даже не до либеральных принципов…
По большому счету, союзников устраивала бы любая власть, готовая продолжать войну. Забегая вперед, замечу, что с пришедшими к власти большевиками англичане тоже вели переговоры на эту тему.
Стихия опережает путч
Излагать хронологию Февральского переворота, я думаю, нет смысла — об этом написаны тысячи страниц. Начнем сразу с «разбора полетов».
Итак, заговорщики собирались устроить, говоря сегодняшним языком, путч. Но не успели. События начали развиваться стихийно.
На то, что все случилось так, как случилось, повлияло сочетание нескольких факторов. С 18 февраля на Путиловском заводе шла забастовка, на которую администрация ответила локаутом[22]. Кроме того, забастовщикам пригрозили, что их лишат отсрочки от призыва.
По тогдашним обычаям бастующие шлялись по улицам с красными флагами. (Напомню, что красный флаг в те времена являлся общереволюционным символом. Большевики к Февральскому перевороту никакого отношения не имели.)
На забастовку наложился «хлебный бунт». В городе исчез хлеб. Существует мнение, что это было организовано специально, дабы обострить ситуацию. Но, возможно, просто так уж совпало.
Так или иначе, но люди, стоявшие в хлебных «хвостах» — а это были в основном женщины, — стали немножко громить хлебные лавки, а потом двинулись по улицам с лозунгами «Хлеба!».
И пошла цепная реакция. На улицу вышли все кому не лень. Никакой организации и в помине не было. Тон задавали уличные ораторы, которых в подобной ситуации всегда находится с избытком. Вот что рассказывал непосредственный участник событий, умеренный беспартийный социал-демократ Н. Н. Суханов.
«В пятницу, 24-го, движение разлилось по Петербургу уже широкой рекой. Невский и многие площади в центре были заполнены рабочими толпами. На больших улицах происходили летучие митинги, которые рассеивались конной полицией и казаками — без всякой энергии, вяло и с большим запозданием. Генерал Хабалов выпустил свое воззвание, где, в сущности, уже расписывался в бессилии власти, указывая, что неоднократные предупреждения не имели силы, и обещая впредь расправляться со всей решительностью. Понятно, результата это не имело».
О реакции властей — разговор отдельный. Несколько лет назад мне довелось читать статью о февральских событиях, написанную полковником милиции. Автор анализирует работу городского руководства с профессиональной точки зрения. По его мнению, действия петроградских властей отличались совершенно непроходимым идиотизмом. Настолько непроходимым, что возникает мысль о каких-то тайных причинах. В самом деле:
«Между тем движение все разрасталось. Бессилие полицейского аппарата становилось с каждым часом все очевиднее. Митинги происходили уже почти легально, причем воинские части, в лице своих командиров, не решались ни на какие активные позиции против возраставших и заполнявших главные улицы толп. Особенную лояльность неожиданно проявили казацкие части, которые в некоторых местах в прямых разговорах подчеркивали свой нейтралитет, а иногда обнаруживали прямую склонность к братанию. В пятницу же, вечером, в городе говорили, что на заводах происходят выборы в Совет рабочих депутатов».
(А. Суханов)
И вдруг какие-то части начинают стрельбу на Невском проспекте. Причем стреляют в кого попало, именно по толпе, а не по какой-либо демонстрации. С чего вдруг и как это прикажете понимать?
Между тем все просто. Начальник Петроградского военного округа генерал-лейтенант С. С. Хабалов получил телеграмму императора: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны» — и со всех ног бросился выполнять приказ. Как умел. С беспорядками он за все время своей службы ни разу не сталкивался, так что начал пороть горячку и делать глупости.
К вечеру 26 февраля солдаты вроде бы очистили центр от бунтующих толп. Именно «вроде бы». Это было похоже на «уборку» комнаты, когда мусор заметают под кровать. Потому что волнение продолжалось, оно просто приняло новые формы.
«Патрули, не маршировавшие, а разгуливавшие по городу, действительно были обезоружены во многих местах без сколько-нибудь серьезного сопротивления».
(Н. Суханов).
А что удивляться, если за предыдущие дни солдатиков успешно распропагандировали? Неудивительно и то, что на следующее утро солдаты учебной команды Волынского полка, пристрелив своего командира, присоединилась к восстанию. Опять же ни о каком заговоре речь тут не идет. Всем заправлял старший фельдфебель[23] Т. И. Кирпичников. Заговорщики всегда и всюду опираются на офицеров — но тут было иначе. Ну надоел ребятам этот цирк!
На следующий день бороться с беспорядками было уже некому — на сторону восставших перешел весь гарнизон Петрограда за исключением отдельных весьма немногочисленных частей. Да и те не собирались вступать в бой.
А дальше уже пошло-поехало. Рабочие захватили Арсенал, откуда вытащили 40 тысяч винтовок и 30 тысяч револьверов, которые расползлись по городу. Потом это оружие всплывало и во время июльских событий, и во время Октябрьского переворота. Из тюрем выпустили заключенных — понятное дело, не разбираясь, кто политический, кто уголовник. Это еще прибавило веселья. Начали громить полицейские участки, заодно уничтожая картотеки на уголовные элементы, убивать городовых…
Моя бабушка, которой в 1917 году было 7 лет, жила на Нарвской заставе. Она рассказывала: «Мы с подругами бегали смотреть на убитых полицейских».
Самым интересным моментом был разгром Охранного отделения. Дело в том, что «охранка» — это не современный Большой дом, адрес которого всем известен. Она не гналась за рекламой, здание на Мойке[24] на имело вывески, и знали о нем только те, кому положено было знать. Но тем не менее его разгромили подчистую, и опять же первым делом уничтожили картотеку, в которой в числе прочего содержались данные об агентуре. Угадайте с трех раз, кто вел туда революционные массы?
После завершения всех событий новые власти поспешили объявить революцию «бескровной». Хотя это совсем не так. Всероссийский союз городов сообщил впоследствии, что в Петрограде было убито и ранено 1443 человека. А потом начались убийства офицеров и адмиралов в Кронштадте и Гельсинфорсе. О причинах такой свирепости матросов будет сказано дальше.
Так что, может быть, и верно утверждение, что Гражданская война началась уже тогда…
Эмбрион Гражданской войны
Иногда в жизни совершенно случайно получаются настолько символичные вещи, что нарочно не придумаешь. Во время Февральского переворота таким вот случайным символом стал Таврический дворец, в котором располагалась Государственная Дума. Сюда 27 февраля стекались многочисленные войска и народные колонны, обильно декорированные красными флагами. Вскоре разнообразные граждане — от разнокалиберных общественных деятелей всех либеральных и социалистических направлений до солдат и рабочих — проникли внутрь и растеклись по помещениям. Депутаты напоминали интеллигентных хозяев, к которым в гости вдруг ввалилась буйная толпа малознакомых приятелей. И выгнать неудобно (да и попробуй выгони), и непонятно, что с ними делать…
Вообще знаменитый русский вопрос «Что делать?» просто висел в воздухе. Потому что этого никто не знал — что, кстати, в очередной раз опровергает тезис о заговорщиках, раскрутивших Февральский переворот. Заговорщикам пора было уже «предъявлять себя» и заявлять права на власть — но делать этого никто не торопился.
Правда, еще утром думские депутаты избрали Временный комитет Государственной Думы (которая к этому времени была уже распущена Указом Николая II), состоящий в основном из октябристов и кадетов. «Для демократии» туда сунули эсера А. Ф. Керенского. Но…
«Временному комитету Государственной Думы, избранному утром 27 февраля, была совершенно чужда мысль стать на место государственной власти и выдать себя за таковую как в глазах населения, так и (особенно) в глазах обрывков царского самодержавия. Этот думский комитет во главе с Родзянкой образовался со специальной целью, о которой он и объявил официально: он образовался «для водворения порядка в столице и для сношений с общественными организациями и учреждениями»…
(Н. Суханов)
В самом деле: эти люди рассчитывали на тихий верхушечный переворот, в результате которого они бы получили свою либеральную игрушку, которую так давно хотели — «конституция + демократические свободы» — и оказались совершенно не готовы к тому, что произошло. Тем более было абсолютно непонятно — а чего от всех этих восставших масс ждать? Этого не понимали и сами массы.
Но надо было что-то делать. Комитет заседал в правом крыле дворца. А в левом уже начала формироваться альтернатива — Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. Вот так — в одном здании, даже с соблюдением левой и правой сторон, собрались две новорожденные организации, которые в конце концов станут «точками притяжения» в Гражданской войне.
Впрочем, на тот момент формирующийся Совет тоже не претендовал на власть. Его задача была простой — попытаться ввести революционную стихию в какие-то рамки. Причем мало кто представлял, в какие.
Еще раз обращаю внимание, что большевики Февральский переворот проспали. Как единая организация они в событиях не участвовали — хотя, конечно, многие члены партии что-то делали как отдельные граждане. К примеру, в начавшем бучу Волынском полку по крайней мере один человек (из 600 бойцов) был большевиком. В Петрограде находились лишь три молодых члена ЦК — В. М. Молотов, А. Г. Шляпников и П. А. Залуцкий. Они явились в Таврический дворец именно в качестве трех человек, а не как представители РСДРП(б) — просто посмотреть, что происходит — и Керенский (который бегал между левым и правым крыльями здания) ввел их в Совет. Ввел потому, что туда всех вводили — в бешеной гонке событий как-то не успели договориться, по какому принципу Совет должен формироваться, поэтому формировали как получалось. По предприятиям и воинским частям сообщили, что ждут их представителей — те и начали подтягиваться. Особенно подсуетились солдаты. У них-то иного выхода не было: либо отвечать за бунт по законам военного времени, либо делать революцию.
В этой ситуации другой центр власти — Комитет Государственной Думы — просто вынужден был принимать какое-то решение, иначе он вообще оказался бы не у дел. И к вечеру лидер кадетов П. Н. Милюков заявил: «Мы берем власть».
Подчеркиваю, о полной ликвидации монархии речь не шла. «Комитетчикам» этого очень не хотелось. Не из любви к монархической идее, а просто-напросто не хотелось брать на себя ответственность. Ведь как все хорошо получалось в теории — наверху сидит царь, а мы вроде как парламент при нем. Удобно.
Вся эта возня происходила на очень своеобразном фоне.
…Во время Октябрьского переворота было чрезвычайно много бардака. Но все в мире относительно. Те, кто до этого видел изнутри Февраль, наблюдая за большевиками, вздыхали с завистью: вот, дескать, умеют же ребята! Всё у них как по нотам.
Это я к тому, что 27 февраля и в ближайшие дни среди революционных сил царил бардак во время пожара и наводнения.
Итак, в Таврическом дворце заседали два зачатка органов власти. Вокруг дворца клубилась без особого дела революционная масса. Никаких «механизмов», позволяющих направить эту массу на осмысленные действия, не существовало. И не потому, что это было так трудно — создать исполнительные структуры. Просто-напросто руководители Петросовета являлись типичными интеллигентами, которые никогда не занимались практической организаторской деятельностью. С думцами была примерно та же история.
Так что картина нарисовалась сюрреалистическая. По Таврическому дворцу шаталось множество народа, но припахать кого-то что-то делать было очень непросто. Перед дворцом скопилось множество солдат с пулеметами и орудиями, которые расположились лагерем. По сути, это была вооруженная толпа. Как говорили впоследствии, одна дисциплинированная рота при желании могла бы их всех разогнать, не особо напрягаясь — однако такой роты в городе не нашлось. Время от времени в окрестностях раздавались случайные выстрелы, которые каждый раз вызывали в этом сборище панику. Военному комитету, где рулил Керенский, удалось лишь более-менее наладить охрану собственно здания дворца — точнее, создать видимость охраны, в точности по Ильфу и Петрову: «У всех входящих вахтер строго спрашивал пропуск. Если пропуска не было, пускал так».
Зато во дворец пачками тащили арестованных полицейских, генералов и кого-то еще. Арестовывали их по городу все, у кого было такое желание. Сначала никто не знал, что с ними делать, потом запихнули в оранжерею.
В городе было еще веселее. Ключевые объекты долгое время оставались незахваченными. В Адмиралтействе засели члены царского правительства, которых охраняли какие-то части. Впрочем, на следующий день, 28 февраля, эти части тоже разбежались, а следом за ними скрылись и члены правительства.
В Таврическом ужасно боялись, что с фронта прибудут воинские части и всех разгонят на фиг. Кое-какие части и в самом деле прибыли. Выгрузились — и тут же растворились в хаосе без остатка.
Нет смысла описывать возню с отречением Николая II и последующим отказом от короны. Тут стоит привести малоизвестный факт. Николай II подписал отречение 2 марта. А за день до этого, 1 марта, Великобритания и Франция заявили о признании Временного комитета — то есть они признали совершенно незаконную на тот момент структуру. Союзнички откровенно продемонстрировали, с кем они будут играть дальше. И что оставалось Николаю?
Сперва он хотел отречься в пользу сына, потом отрекся за себя и за сына в пользу брата Михаила Александровича. Правда, той же ночью передумал — но было уже поздно. Михаилу тоже явно не хотелось ввязываться в эти события.
4 марта Россия проснулась демократической республикой. Комитет Государственной Думы стал Временным правительством под председательством князя Г. Е. Львова, который не имел четкой партийной «привязки», а был «либералом вообще».
Сегодня любят проклинать большевиков, якобы свергнувших «законное правительство». Интересно, а согласно какому закону оно возникло? Временное правительство стало первым из многих, наплодившихся в Гражданскую войну — тех, что провозгласили сами себя.
Глава 4
Бульдозер демократии
Итак, демократическая революция, о которой так долго говорили либералы, свершилась. Во главе страны встали бывшие думские депутаты. Стоит пояснить, что за люди оказались у руля державы.
Отступление. Школа болтологии
Государственную Думу сейчас называют «первым русским парламентом». Что в корне неверно. Это было совсем иное учреждение.
Для начала: выборы в Думу были непрямыми и неравными. Избиратели выдвигали выборщиков — и уж те избирали депутатов. Сословия имели разное представительство, то есть один депутат приходился на разное число избирателей. Один голос дворянина приравнивался к 216 голосам крестьян и 543 рабочих. Ничего себе так? Один какой-нибудь спивающийся бездельник, обитатель «вишневого сада», значил более, чем полтысячи работающих людей.
Но что самое главное — Дума не являлась законодательным органом. Она могла только предлагать законопроекты, а за императором оставалось право утвердить их… или же не утвердить. И обойти «высочайшую волю» было невозможно по определению.
Собственно, у Думы имелся один способ пободаться с правительством — она утверждала государственный бюджет. Но и тут были подводные камни.
«Дума не могла посягать на железнодорожные тарифы, цены на водку, личный фонд министра финансов, бюджет Святейшего Синода и финансовые операции императорского двора, к которым помимо прочего относились весьма доходные государственные монополии, типа продажи игральных карт. Не контролировались Думой также суммы бюджета, вписанные туда на основании распоряжений российских императоров изданных до избрания первого российского парламента, а всего мимо народных избранников проходила почти половина казенных финансов!
Но и это еще не все! Бюджетные правила изымали из депутатского ведения военные расходы на период боевых действий и подготовки к ним, а также все расходы бюджета между работами Думы разных созывов. Царь имел законное право распустить ее, перекроить бюджетные расходы как вздумается и поставить депутатов нового созыва перед свершившимся фактом».
(Ю. Нерсесов, журналист)
То есть никаких реальных возможностей воздействовать на политику государства Дума не имела. Тем не менее интерес к ее деятельности, по крайней мере среди образованной части общества, был очень велик. На гостевой балкон попасть было достаточно просто — и он никогда не пустовал. О думских выступлениях постоянно и подробно писали в газетах. Недаром многие известные афоризмы того периода были озвучены именно в Таврическом дворце. Например, бессмертная фраза Столыпина о великих потрясениях и великой России сказана во время выступления премьера перед депутатами. Или не менее известные слова Милюкова: «Глупость или измена?» Поэтому и ходили на думские заседания, как на спектакль.
И какое следствие из такого положения? Да то, что люди, по сути, ни за что не отвечали, зато имели возможность вещать на всю Россию. Они и вещали. В нашей нынешней Думе есть один В. В. Жириновский, а там таких господ было множество — и среди левых, и среди правых. Мало того, что они не имели никакого реального опыта руководства. Это бы ладно. Люди и не тому учились. Беда была в том, что депутаты страдали очень опасной болезнью, которую В. И. Ленин остроумно назвал «парламентским идиотизмом». Она заключается в том, что депутаты искренне считают: самое главное — это их парламентская возня, их фракции, коалиции, резолюции. Еще одна сторона этого недуга — святая уверенность, что надо только издать закон. О том, как именно он будет претворяться в жизнь, эти люди даже не задумывались. Они полагали: стоит только принять нужную бумагу — и все наладится. Впрочем, верхушка Петросовета была не лучше.
При царе эта болезнь не особо и мешала. Но вот люди дорвались до реальной власти. Теперь им приходилось отвечать за то, что творится в огромной стране, в которой накопилось множество сложнейших проблем. А они продолжали заниматься тем, к чему привыкли.
Демократия за работой
Своеобразие ситуации, сложившейся в России после Февральского переворота, было в том, что в стране существовали, по сути, две параллельных власти — Временное правительство и Совет. Хотя на первых порах Совет не претендовал на то, что является альтернативой «временным», тем более что Керенский входил в обе структуры. Бороться самому с собой — это, знаете ли, непросто.
Идеологически они поначалу тоже не особо различались. Министры Временного правительства, чувствуя шаткость своего положения (улица-то была за Советом), постоянно подпускали в речах левую фразу. Тем более что председатель «временных», князь Львов, будучи абсолютно неспособным к какой-либо практической деятельности, обладал характером кота Леопольда. Он искренне верил, что все — и левые, и правые, смогут жить в мире и согласии. Да и Совет отличался радикализмом больше на словах.
На самом-то деле на первых порах двоевластие были выгодно и тем, и другим. Каждый мог в случае чего кивать на «соседа» — это не мы виноваты, это вон они против…
Первый практический ход сделал именно Совет. 1 марта, то есть еще до отречения императора, он издает знаменитый Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону. Его стоит привести полностью.
1 марта 1917 г.
По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.
Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2) Во всех воинских частях, которые ещё не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам[5] даже по их требованиям.
6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.
Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов
Этим приказом был запущен механизм развала армии. Теперь солдаты могли совещаться — идти им в атаку или ну ее на фиг… Причем очевидно было, что приказ должен распространяться не только на Петроградский гарнизон. Документ вышел в девяти миллионах экземпляров — при том, что под ружьем находились 11 миллионов солдат. То есть буквально — он должен был дойти до каждого.
При желании в этом можно видеть очередные коварные происки врагов России, однако на деле все проще. Как это часто бывает в политике — приказ работал на сиюминутную ситуацию. Обитатели Таврического дворца продолжали бояться того, что на них кто-нибудь из фронтовых генералов двинет войска. А ведь теоретически какой-нибудь генерал и мог бы…
Кроме того, руководители Совета были сугубо штатскими интеллигентами. А в те времена интеллигенты, да еще и левых взглядов, армию не любили и не считали нужным интересоваться, как она устроена. Подобные товарищи могли читать Гегеля и Маркса в подлиннике — но не знать, чем капитан отличается от штабс-капитана. Кроме того, значительную часть депутатов Совета составляли солдаты! Причем из запасных частей, то есть не фронтовики. Покажите мне солдата, который любит дисциплину.
Но что самое смешное — так это то, что Временное правительство, сплошь состоящее из оборонцев, то есть сторонников продолжения войны, покричав «мы тут ни при чем», тем не менее приказ… поддержало! Понять их мотивы трудно, а оправдания, последовавшие уже в эмиграции, выглядят неубедительно. К примеру, Керенский утверждал, что это было необходимо, так как в армии было много контрреволюционеров. Хотя никакой контрреволюции по отношению к Февралю не существовало. Вообще. Видимо, просто-напросто Временное правительство опасалось связываться с Советом.
Впрочем, «временные» явно решили не отстать от Совета, потому что тоже начали чудить. К примеру, они продолжили разваливать армию уже собственными силами.
«В этом плане особенно красноречивы действия А. И. Гучкова, ставшего военным министром Временного правительства. Он был человеком умным и решительным, близким к армии и имевшим очень высокий авторитет среди офицерства и генералитета. Тем не менее он, следуя логике процесса, давал распоряжения и приказы, разрушавшие армию (например, за март было уволено около 60 % высших офицеров)».
(С. Кара-Мурза, писатель)