Гражданская война. Генеральная репетиция демократии Щербаков Алексей
- Ох, ты славная Директория,
- А где же твоя территория?
- В вагоне вся Директория,
- Под вагоном ее территория.
Казалось бы, песенка «незалежников» спета, однако все снова повернулось другим боком… Красным на этот момент тоже было невесело. На них ринулся Деникин, Махно был объявлен вне закона, на территории Украины ширились крестьянские восстания. По большому счету, красные наступили на те же грабли, на которые чуть позже наступил Деникин — они попытались схватить всё и сразу, а на это элементарно не хватало сил. Да и не ждали они такой прыти от Петлюры. Недооценили его «впертость» (упорство). Кстати, перед началом наступления головному атаману пришлось преодолеть сопротивление своих соратников, которые думали только о том, кому сдаваться: красным или полякам?
2 июня 1919 года 13 тысяч петлюровцев ударили по красным, опрокинули их части и двинулись в глубокий рейд. В результате они захватили Проскуров и Жмеринку. Последний город был особо важен — с его взятием самостийники перерезали железную дорогу Киев-Одесса. Совместной столицей УНР и ЗУНР стал Каменец-Подольский.
Войска Галичины тоже не сидели сложа руки. Поляки сочли армию ЗУНР полностью разбитой, расслабились… Как оказалось — рано. 8 июня УГА перешла в контрнаступление, разбила поляков и уже угрожала Львову. Спасать положение примчался сам маршал Пилсудский, и только тогда галичан удалось остановить.
И снова все повернулось — красные отбросили петлюровцев, а наступление поляков свело территорию ЗУНР к нулю. Часть Галицкой армии ушла в Чехословакию, однако около 50 000 человек при 550 пулеметах, 160 пушках, 20 самолетах перешли на тот огрызок, который считался территорией УНР.
Это полностью меняло ситуацию. Тем более что к Петлюре стали с юга подтягиваться повстанцы, которые раньше воевали против красных, а теперь отступали от белых. То есть Петрушевич оказался в зависимом положении от Петлюры. Однако полного объединения двух украинских армий не произошло, потому как два национальных вождя к этому времени терпеть друг друга не могли.
«Петрушевич был на пятнадцать лет старше Петлюры, за ним был университет, двадцать лет адвокатуры, парламентская деятельность в Австро-Венгрии. Он гордился своим опытом политика и видел в Петлюре только выскочку и неуча. Петлюра же рассматривал Петрушевича как "правого заговорщика", осторожного "кабинетного политика", человека, сдерживающего революционные эксперименты в Галичине.
Петлюра считал, что Петрушевич способен на заговор с использованием верных ему галицких солдат. Но солдаты Галицкой армии "жили своей жизнью" и слушали приказы прежде всего своих офицеров, которые втайне презирали нерешительного "штатского" диктатора без территории. Армия — единственная сила, что осталась от ЗУНР, стала единицей самостоятельной, и ее действия уже контролировались только офицерами "австрийской школы": Тарнавским, Курмановичем, Вольфом, Кравсом…»
(В. Савченко)
Но дело было не только в личном противостоянии. Галичане являлись именно армией, причем не слишком-то «национальной». Около 50 % офицеров были немцами, венграми и чехами и воевали фактически как наемники. Хотя, с другой стороны, поляков из-за их своеобразного менталитета ненавидели все соседи — и немцы, и венгры, и чехи.
Тем не менее объединенная армия двинулась в наступление, захватила Умань и приблизилась к Киеву. 21 августа петлюровцы впервые соприкоснулись с белогвардейцами.
И сразу возник вопрос: что делать? Петлюра несколько раз пытался вступить в переговоры с белыми, но в ответ — тишина. ВСЮР была на подъеме, красные драпали. С самостийниками белые разговаривать не жалали. Тем не менее Петлюра продолжал верить, что Запад поможет.
В июле в Каменец-Подольске состоялась встреча с представителями Англии, Франции и США. Эти господа никакими полномочиями не обладали, зато много обещали. Представителей УНР, находившихся в Париже, тоже дразнили морковкой признания независимости. Что-то знакомое, не правда ли? Политика союзничков совершенно понятна: пускай эти славянские варвары разбираются друг с другом…
Заметим, что целью «украинского патриота» было сохранить Правобережье. О Левобережной Украине речь вообще не шла — понятно, что белогвардейцы ее ни за что не отдадут. А на западе были поляки. С ними вроде бы вышло лучше. Договорились о том, что ребята Пилсудского будут действовать против Красной Армии. Но это был никакой не мирный договор, а очень шаткое перемирие.
24 августа петлюровцы двинулись на Киев. О взятии Киева и о последовавшем позоре уже рассказывалось.
Это было страшным ударом. Бойцы Петлюры стали митинговать, а солдаты из Центральной Украины начали разбегаться. Распространилось мнение, что «предали генералы и галичане».
Петлюра отвел войска обратно к Жмеринке и некоторое время пребывал в большом раздумье. Верхушка УГА была решительно против каких-либо серьезных действий против белых. Хотя «западенцы» считаются самыми упертыми националистами, но на тот момент у них был другой главный враг — поляки. Они надеялись, что Деникин сумеет отвоевать Галицию.
Так что Петлюра оказался в сложном положении. Он снова попытался вести переговоры с Деникиным, но тот выдвинул требование — петлюровская армия просто вливается во ВСЮР.
Генерал Май-Маевский в интервью «Киевской мысли» сказал: «Петлюра или станет на нашу платформу единой неделимой России с широкой территориальной самобытностью, или ему придется с нами драться».
И белые начали драться. 23 сентября генерал Слащев ударил петлюровцам в тыл, захватив Умань. Самостийники боя не приняли, они фактически «уступили место», подставив тем самым Махно. Однако, как мы знаем, батька сумел раздолбать даже «крутого и неслабого» Слащева и изрядно погулять по белым тылам. Это подвигало и Петлюру к активным действиям — надо ж было как-то себя проявить. На этом фоне головной атаман провозгласил переход украинской православной церкви в автокефалию.
14 октября открылся украинский Синод и принял решение об автокефалии. После этого Православная церковь в России рассматривала Петлюру как «антихриста и раскольника».
Что же касается наступления… К несчастью для Петлюры, белое командование оставило против него генерала Слащева. В итоге с 6 по 16 октября петлюровцы три раза пытались наступать — и каждый раз их попытки с треском проваливались. Дело шло все хуже и хуже, тем более галичане только изображали, что воюют. 4 ноября на совещании командующий петлюровской армией В. П. Сальский заявил:
«Армия находится в невозможном оперативном положении. Пять деникинских дивизий вышли в тыл, а галичане не хотят идти против. Мы здесь болеем душой… на фронте кровь проливается, но где же население? Оно и сейчас нас называет "петлюровцами", а галичан "австрияками"; активно никто не помогает… нет установившегося контакта и организованной связи с народом, который сам, иногда полностью самостоятельно и независимо от нас, партизанством проводит борьбу против своих врагов…»
Тем временем командующий УГА Мирон Тарнавский поставил ультиматум: либо руководство УНР ведет переговоры с Деникиным, либо Тарновский их начнет сам. Он таки начал и в итоге подписал договор со Слащевым, согласно которому УГА вливалась в состав ВСЮР. Единственное условие — не использовать галичан в борьбе против петлюровцев. Впоследствии, уже в 1920 году, галичане перешли в Красную Армию.
А белые снова начали наступление, захватив Жмеринку и Могилев-Подольский. То есть петлюровцев в очередной раз стали выдавливать в Западную Украину.
… И снова ситуация изменилась. К этому времени белых погнали обратно, им стало не до Петлюры. Головной атаман начал переговоры с поляками о совместной борьбе против красных — было понятно, что вскоре они появятся на горизонте. Но полякам Петлюра был уже ни к чему. Войдя в Каменец-Подольский, где находилось правительство УНР, они его разогнали, объявили город польским — и ударили по Проскурову.
В конце концов Петлюра оказался в Староконстантинове, где наблюдал развал своей армии. Так, атаман Омелько Волох, захватив 30 тысяч серебряных рублей казенных денег, поднял красные флаги и ушел соединяться с большевиками. Большинство же просто разбегалось.
5 декабря Петлюра выехал в Варшаву. Уехал он по-английски — даже не попрощавшись. Но это не было внезапным паническим бегством. Несколько ранее атаман послал своего адъютанта с письмом к Пилсудскому.
Уже без Петлюры его войска попытались провести рейд по белым тылам и даже взяли город Липовец (35 километров восточнее Винницы). Но к тому времени красные заняли Киев, и смысла это уже не имело…
Самостийник в рядах интервентов
В Варшаве Петлюра оказался в пикантном положении — польские власти даже не собирались с ним разговаривать. Однако постепенно положение изменилось. Пилсудский планировал большое наступление на РСФСР, рассчитывая аж на восстановление Польши в границах 1772 года. Трудно сказать, насколько это были реальные планы, насколько — пропаганда, но в перспективе небольшое буферное украинское государство ему бы очень пригодилось. Так что правительство УНР начинает снова действовать. Под польским крылом.
Тем не менее Петлюра пытается добиться международного признания несуществующего государства. Признает его только такая мощная держава, как Латвия.
Подумав, Пилсудский разрешает Петлюре начать формирование «своей» армии — из числа тех бойцов, которые находись в лагерях для интернированных. К началу советско-польской войны была сформирована первая дивизия, насчитывающая 2250 бойцов. Вторую дивизию формировали из солдат генерала Бредова.
На что рассчитывал Петлюра? А хоть кусочек, да отхватить. Пусть под польской опекой… Какая разница?!
22 апреля 1920 года в Варшаве был подписан договор: Польша признала Директорию УНР «как Временное правительство Украины», границами Украины — территорию на восток от реки Збруч и границ Ровенского уезда до границ Речи Посполитой 1772 года (правый берег Днепра, далее на юг — линия Чигирин — Шпола — Умань — Балта — Днестр).
Это был жалкий огрызок, который оказывался намертво привязан к Польше. К тому же поляки в любой момент могли его прихватить…
Что касается остальной территории — то Пилсудский был реалистом: она, по его планам, оставалась за Советами.
Впоследствии Петлюра утверждал, что Варшавский договор — «тактический ход для установления связей с Европой, что этот акт был актом спасения для дальнейшего продолжения нашей борьбы…»
«Еще полтора года назад он боролся против Скоропадского, как "прихвостня интервентов и помещиков", рисковал своей и чужой жизнью… Эволюционируя, Петлюра к весне 1920-го года оказался на месте Скоропадского… Более того, Скоропадский сам не призывал немцев "на помощь", как это сделал Петлюра в случае с поляками… Его природный оптимизм, мистическая уверенность в победе, слепая вера в собственную правоту толкали Петлюру на продолжение борьбы».
(В. Савченко)
25 апреля 1920 года советско-польская война перешла из вялотекущей в активную фазу. Петлюровские формирования в количестве 3800 человек наступали на Житомир и Могилев-Подольский. Разумеется, никакой самостоятельной роли они играть не могли. Впоследствии к ним присоединились еще 6000 бойцов, которые болтались в белом и красном тылу.
Некоторые части галичан, перебежавших от белых к красным, теперь переходили обратно к Петлюре. Но… Пилсудский их разоружал и разгонял по домам. И уж тем более поляки запретили проводить мобилизацию украинцев.
Наступление и отступление Красной Армии «войско» Петлюры просидело в польском городе Тарнове, который оказался в стороне от основных событий. Успехи поляков Петлюре мало помогли. Дойдя до реки Збруч, польские войска остановились. Пилсудский заявил: хотите, действуйте сами. Мы, дескать, вам поможем.
16 сентября 1920 года самостийники начали наступление и даже захватили многострадальный Проскуров, но вскоре были остановлены. Призывы к крестьянскому восстанию остались без ответа — хотя Петлюра обещал каждому атаману, у которого будет отряд не менее четырех тысяч человек, 500 тысяч рублей «в валюте». Результата это не принесло.
18 октября поляки заключили перемирие с РСФСР — оказалось, что они «кинули» Петлюру по всем. Его армия составляла около 15 тысяч человек — и с этим войсками он решил снова ударить по красным. Разумеется, ничего из этого не вышло. 18 ноября бригада Котовского захватила Проскуров. Это был конец. 21 ноября последний петлюровец покинул территорию Украины.
Самостийники были интернированы и рассажены по лагерям. Головной атаман делал вид, что в этих лагерях продолжает находиться армия. Но на самом деле статус бывших бойцов УНР больше напоминал статус военнопленных.
Петлюра продолжал мечтать о походе на Украину и о всеобщем антисоветском восстании — хотя теперь он уже работал под началом Второго отдела польского Генштаба, то есть разведки. Он вел переговоры с Савинковым, который тоже находился в Польше, под крылышком Пилсудского. Но переговоры не принесли особого результата. Савинков играл в самостоятельные игры.
«Поход на Украину» начался осенью 1921 года под общим руководством В. Н. Тютюнника. Вышли три группы, общей численностью 1700 человек. Затея была совершенно безнадежной, потому как восстания на украинской территории давно уже отполыхали, тем более в окружении Петлюры было множество чекистов. Так что все эти отряды вскоре разбили. Вернулось около ста человек.
Тем временем полякам надоело возиться с атаманом без армии. Польская разведка хотела одного — перехватить его агентуру в УССР. Кое-кто из петлюровцев просто перешел на службу к полякам. Кроме того, в апреле 1922 года в УССР была объявлена амнистия всем участникам Гражданской войны, кроме Махно, Тютюнника, Скоропадского, Савинкова и Петлюры. Петлюровцы потянулись домой…
В 1923 году Тютюнник покаялся, вернулся в СССР и выдал всю подпольную структуру, которую знал.
Собственно, на этом все и закончилось. Петлюра и «правительство» УНР превратились в одну из многочисленных эмигрантских тусовок.
В середине октября 1924 года Петлюра приехал в Париж. Там он оказался решительно никому не нужен, потому как претендентов на руководство украинской эмиграцией было более чем достаточно, а он имел еще и репутацию антисемита и погромщика…
25 мая 1926 года он был застрелен анархистом Самуилом Шварцбаром. В полиции тот заявил, что убил Петлюру «как виновника смерти десятков тысяч евреев во время погромов 1918–1920 годов на Украине». Разумеется, самостийники утверждали, что Шварцбар — советский агент. Но на самом-то деле Петлюра уже не представлял опасности для СССР. Кстати, убийца был оправдан.
Глава 24
Кронштадтский лед
Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае зовется он иначе.
Р. Бернс
Кронштадтское восстание вызывает много вопросов. Самый очевидный из них возникает при посещении этого города. Кронштадт — это была крепость, одна из лучших в мире, расположенная на острове — от ближайшего берега до Котлина около пяти километров. В 1921 году здесь стояли многочисленные суда, в том числе и линкоры.
То есть атаковавшие должны были пропереть пять вест по абсолютно гладкому ледяному полю на грозные укрепления, под огнем корабельных орудий. Тем не менее Кронштадт относительно легко взяли плохо обученные и снаряженные красные части, не имевшие серьезной артиллерии.
И это только один вопрос, а ведь есть и другие. Кто за этим стоял и что вообще было нужно повстанцам? И так далее…
Крепость и Петроград
Для начала — немного о том, что представлял из себя Кронштадт. Итак, крепость и форты являлись хорошо укрепленными оборонительными сооружениями, готовыми противостоять главному калибру линкоров.
С вооружением тоже было неплохо:
— 24 батареи прикрывали город со всех направлений. На батареях были установлены 12-, 10- и 6-дюймовые орудия;
— десять зенитных батарей защищали крепость с воздуха;
— линкоры «Петропавловск» и «Севастополь»: 12-350-мм, 16-120-мм, 4-47-мм зенитных орудия на каждом;
— линкор «Андрей Первозванный»: 4-305-мм, 14-203-мм, 12-120-мм, 4-75-мм орудия;
— разные суда помельче.
Всего же к моменту восстания в Кронштадте и на фортах имелось 140 орудий, из них 41 тяжелое (305-250-мм), и плюс к этому — свыше 100 пулеметов.
В общем, силища неимоверная. В Гражданскую войну на пути ни одной из армий не попадалось даже 2 % таких укреплений.
Гарнизон Кронштадта составляли моряки, 506-й стрелковый полк и некоторые другие подразделения. Всего — 26 887 человек.
Но это голые цифры. А что за ними стояло? Точнее — кто стоял?
А вот это уже интереснее. Среди матросов, несмотря на многочисленные отправки флотских отрядов на все фронты Гражданской войны, преобладали старослужащие. Так, на линкорах «Петропавловск» и «Севастополь» новобранцы в 1918–1921 годах составляли только 6,8 %. То есть это были именно те самые анархиствующие матросы, которые изрядно повеселились еще в феврале в Гельсинфорсе, немножко перебив офицеров. И, разумеется, традиции никуда не делись.
Имелись, конечно, у матросов и вполне объективные причины для недовольства. Главная — это уже много раз помянутая продразверстка. Письма-то из родных краев шли… К тому же командующему Балтийским флотом, нашему старому знакомому Раскольникову, командовать флотом было скучно. Он ввязался в куда более увлекательное дело — в партийные свары. Именно в это время Троцкий начал знаменитую дискуссию о профсоюзах, а Раскольников встрял в это дело на стороне Льва Давыдовича. Суть разногласий вождей нас в данном случае не интересует, главное — что Раскольникову было не до проблем флота. Так что в Кронштадте царил полный бардак. При этом в крепости печатались многочисленные троцкистские материалы, матросов и солдат усиленно склоняли поддержать линию Троцкого… В общем, ребята видели: лидеры большевиков маются какой-то фигней вместо того, чтобы делом заниматься. Такие вот царили настроения.
Вопрос: было ли восстание организовано? В советское время любили кивать на «агентов Антанты» — но никаких фактов не обнаружено. Более того, сам момент для организованного восстания был не слишком удачный. Стоило подождать еще месяц-полтора — Финский залив бы вскрылся, и Кронштадт стал бы неприступен, зато с Запада можно было бы подогнать если не войска и оружие, то хотя бы продовольствие. Которое, кстати, являлось ахиллесовой пятой Кронштадта — продовольствия в крепости было мало.
Зато влияние на кронштадтцев явно оказали события в Петрограде. Обстановка там была веселой. На многих предприятиях началась так называемая «волынка» — то есть стихийные забастовки. Так, к 25 февраля возникла «волынка» на Обуховском заводе, заводе Розенкранца, Экспедиции заготовления государственных бумаг, кондитерской фабрике «Жорж Борман», Невской бумагопрядильной, некоторых мастерских Путиловского завода. Дело уже доходило до уличных беспорядков.
Что рабочие требовали? Да как всегда, улучшения условий жизни. Разруха всех уже довела до ручки, да и политика «военного коммунизма» тоже. Раньше оправданием трудностей была Гражданская война — но она закончилась! А вот что касается политических требований…
…Разумеется, разнообразная оппозиция, прежде всего меньшевики и эсеры подсуетились. Дураки они были бы, если б прозевали такой шанс. Так, лидер меньшевиков Ф. И. Дан находился в начале 1921 года в Петрограде. Через год уже, в эмиграции, он сказал в интервью:
«В конце февраля в Петрограде возникло забастовочное движение, причем петроградская организация нашей партии содействовала организованности рабочего движения и распространяла летучки и воззвания, которые в силу условий печатались в Стокгольме».
На самом-то деле Дан слегка преувеличивает. Никаких организованных форм вроде стачкомов оппозиции создать не удалось. Так что их роль сводилась к агитации и протаскиванию на рабочих митингах своих резолюций. Но вот не верю я, что рабочих в 1921 году волновала «свобода агитации всех левых партий», за которую так ратовала оппозиция. Это в 1917-м все были политизированы…
Но вернемся в Кронштадт. Питерские настроения, разумеется, достигали и туда. И, несомненно, имелись в крепости товарищи, которые их приносили и раздували. В среде, богатой анархистскими традициями, призыв побунтовать всегда найдет почву. Интересно, что к началу марта «волынки» практически сошли на нет. Но кому какое дело?
1 марта на Якорной площади прошел большой матросский митинг, а уже на следующий день начался мятеж (или, если хотите — восстание).
А кто восстал и чего они хотели?
Это тоже не такой простой вопрос. Потому что на самом-то деле активно действовали команды двух линкоров — «Петропавловск» и «Севастополь». К ним присоединились солдаты 560-го полка во главе с командиром П. И. Красняковым (в прошлом — подпоручиком). Кроме того, к восставшим примкнули начальник артиллерии крепости А. Н. Козловский (бывший генерал-майор), начальник оперативного отдела крепости Б. А. Арканников (подполковник), а также еще около 20 офицеров.
Это я к тому, что к восставшим примкнули специалисты. Ведь, к примеру, кто такой начальник оперативного отдела? Это тот, кто детально планирует боевые действия. В данном случае — оборону крепости.
Однако большинство кронштадтцев держались достаточно пассивно. На фортах № 6 и «Тотлебен» гарнизоны вообще тихо саботировали распоряжения Временного революционного комитета. Впрочем, противостоять восстанию тоже никто не стал. Около 280 коммунистов были арестованы, остальные сбежали по льду.
Итак, во главе повстанцев встал Временный революционный комитет.
В ночь на 2 марта во все части и учреждения Кронштадта поступила телефонограмма. Ее отправил один из руководителей восстания, Яковенко — телефонист Кронштадтского района службы связи.
«Копия, по линии постов, из Кронштадта. Ввиду создавшегося положения в Кронштадте в настоящее время партия коммунистов удалена от власти и управляет Временно-революционный комитет. Товарищи беспартийные! Просим вас временно взять управление в свои руки и зорко наблюдать за коммунистами и их действиями, проверять разговоры, чтобы нигде не делались какие-либо заговоры. Выбранный представитель от команды Кронштадтского района Яковенко».
К вечеру вооруженные группы мятежников заняли телеграф, телефон, редакцию и типографию «Известий Кронштадтского Совета» и другие учреждения города.
Председателем Ревкома стал писарь с «Петропавловска» С. М. Петриченко. Ядро комитета составляли также старослужащие матросы с двух линкоров.
Ф. Патрушев. Гальванер[158], год призыва — 1912.
Г. Ососов. Машинист, год призыва — 1914.
П. Перепелкин. Гальванер, год призыва — 1912.
С. Вершинин. Матрос, год призыва — 1916.
При Ревкоме был образован военный совет, в который вошли Козловский и Арканников.
Начал Ревком с дезинформации. 3 марта вышел первый номер «Известий ВРК Кронштадта».
На первой странице во всю полосу шел заголовок: «В Петрограде всеобщее восстание» — хотя никакого восстания не было, да и «волынка» практически прекратилась.
Разумеется, был провозглашен и лозунг «Власть Советам, а не партиям!» Оно, конечно, звучит красиво, но на самом-то деле, как уже говорилось, система Советов нежизнеспособна в принципе.
Были предложены и более конкретные тезисы:
— немедленные перевыборы Советов тайным голосованием;
— свобода слова для «анархистов и левых социалистических партий»;
— ликвидация политотделов, снятие заградотрядов (заградотряды в годы Гражданской войны боролись с «мешочниками» — теми, кто занимался торговлей продуктами в обход государственной монополии);
— уравнение пайка «для всех трудящихся, за исключением горячих цехов»;
— освобождение «политических заключенных социалистических партий»;
— упразднение «коммунистических боевых отрядов».
Заметим, что требования составлены крайне обтекаемо и очень грамотно. К примеру, речь идет о снятии заградотрядов, а не о свободе торговли — хотя это, по сути, одно и то же. Но про свободу торговли — это крестьянам стоит рассказывать, а питерским рабочим — лучше про паек. Потому что цены на черном рынке они знали. Этот документ явно составляли люди, имевшие опыт в политических играх.
Дальше пошло веселее.
10 марта «Известия…» напечатали:
«Но если бы наша борьба затянулась, мы, может быть, и будем вынуждены обратиться к внешней помощи продовольствием для наших раненых героев, детей и гражданского населения».
Запад нам поможет. Все верно.
Помощь довольно быстро пошла.
«Представитель русского (эмигрантского) Красного Креста профессор Цейтлер срочно перебрался в Выборг, однако пока ни деньгами, ни предметами снабжения он не обладал. И вот уже не позднее 9 марта на политическую авансцену вновь ненадолго вышел бывший премьер Временного правительства Г. Е. Львов. В Париже он посетил тамошнего представителя Красного Креста США и получил согласие на то, что все свои запасы в Финляндии американцы передадут в распоряжение Цейтлера. На американских складах там имелось: 100 000 пуд. муки, 150 пуд. яичного порошка, 8 000 пуд. сгущенного молока, 9 000 пуд. сала, 10 000 пуд. сахара, 1 200 пуд. сушеных овощей. Для оказания помощи Цейтлеру в деле снабжения мятежного Кронштадта из Парижа отправилась группа эмигрантских деятелей в Ревель и Выборг».
(С. Семанов)
Один из красных пилотов докладывал:
«От северо-западной оконечности острова Котлин к Финляндии дорога». На второй день было обнаружено уже две дороги, причем «по одной из них двигались пять подвод».
Впрочем, по ледовым дорогам за все время восстания было доставлено примерно лишь шесть с половинной тонн продовольствия. Если пересчитывать на хлеб, то каждому бойцу досталось по 200 граммов. А ведь на острове было еще и гражданское население. Так что насчет помощи кронштадтцам за границей больше шумели, чем делали.
Интересно, что Финляндия, которая вела себя не слишком дружески по отношению к РСФСР, в данном случае предпочитала не влезать.
Представитель американского Красного Креста (продовольствие шло через эту организацию) полковник Райан сказал в интервью:
«Финляндское правительство в категорической форме отказалось разрешить пользоваться его границей. В силу заключенного договора с большевиками Финляндия не желала рискнуть оказать содействие кронштадтцам, следовательно, и нам».
Хотя «неофициально» финны закрывали глаза на обозы.
То, что восстание не было стихийным, подтверждает такой факт. Еще до 2 марта ребята с линкоров пытались разагитировать матросов в Ораниенбауме. Кое-чего им удалось достичь, но большевики это дело быстро пресекли. Кронштадские «Известия…» писали о «массовых расстрелах», затем это стали повторять на Западе. Между тем из 115 арестованных 110 вскоре вернулись обратно в части.
Впоследствии Ревком активно пытался засылать своих агитаторов в Петроград. Но максимум, чего они смогли добиться — не нескольких небольших судах матросы приняли резолюции в поддержку Кронштадта. Не более того.
Попытка вынести восстание за пределы острова провалилась.
Один из участников восстания, находясь уже за границей, рассказывал:
«…Кронштадт оказался отрезанным от всего мира. Ни к нам никто не приходил, ни посланные от нас обратно не возвращались. Мы послали с литературой на берег до 200 человек, но никто из них не вернулся. Много же народу отпустить из крепости мы не могли».
Парад спекулянтов
Кронштадское восстание вызвало бешеный ажиотаж среди эмигрантов. А как же! Вот оно, началось… Хотя далеко не все понимали, что именно происходит на острове Котлин и в Петрограде. Разумеется, сообщениям РОСТА никто не верил, информацию черпали из передач радиостанции Кронштадта. Но они были очень короткие и чисто пропагандистские — так что эмигранты поневоле выдавали желаемое за действительное.
Так, кадетская газета «Руль» писала:
«По сообщениям рижского корреспондента "Times", Петроград, за исключением двух вокзалов, находится в руках восставших».
Тот же самый «Руль»:
«Во всех здешних русских организациях наблюдается большое оживление. Идут заседания. Ведутся переговоры об объединении деятельности».
Все бросились наживать политический капитал.
Один из лидеров эсеров, В. М. Зензинов, писал 8 марта 1921 года представителю эсеровской партии в Париже Е. Ф. Роговскому:
«Обеспечение продовольствием — сейчас самое важное дело. Если бы мы могли сейчас действительно продвинуть продовольствие в Кронштадт, мы сумели бы разблаговестить по всему миру. А когда Советская Россия узнает, что освободившийся от большевиков Кронштадт немедленно получил от Европы продовольствие, — эта весть будет искрой в бочку пороха».
Всплыл и В. М. Чернов. Он направил в крепость своего человечка. Как потом рассказывал член Ревкома П. Перепелкин:
«Предложение Чернова сводилось к тому, чтобы ему как председателю Учредительного собрания был разрешен приезд в Кронштадт; но условием своего приезда он ставил следующее: борьба должна идти под флагом Учредительного собрания, и все руководство в борьбе с Советской властью должно быть предоставлено Учредительному собранию. Чернов предлагал вооруженную силу».
Непонятно, правда, откуда бы он взял эту силу… К тому времени всерьез его никто не воспринимал. Но, видимо, очень уж хотелось снова чем-нибудь поруководить…
Разумеется, тут же проявился и Борис Савинков.
«Гул кронштадтских орудий слышен по всей Европе. Гул кронштадтских орудий — не колокольный ли звон в светлое Христово воскресенье?.. Да, Кронштадту мы, русские, обязаны всемерно помочь. Да, помочь мы должны и продовольствием, и деньгами, и, если возможно, вооруженной силой».
Кадет П. Н. Милюков:
«…В глазах восставшего населения "Советы" суть не только совещательные или законодательные органы, но органы власти в ее целом.
Только как таковые они и могут заменить большевистскую власть. Как таковые они могут служить исходной точкой для более правильной организации провинции, не разрывая с населением. Само собой разумеется, что эту временную роль они могут исполнить только после перевыборов».
Вокруг восстания суетились все, кроме самых упертых монархистов.
И тут снова начинаются непонятные дела.
Эмигрантская печать сообщала, что начали поступать денежные пожертвования кронштадтцам от эмигрантских финансовых структур.
Торгово-промышленный союз подкинул 100 тысяч франков; Русский международный банк перевел 5 тысяч фунтов стерлингов; Русско-Азиатский банк — 200 тысяч франков; страховое общество «Саламандра» — 15 тысяч франков; Земский-городской комитет — 100 тысяч франков; банк, «имя которого еще не оглашено», — 225 тысяч франков.
Правда, не очень понятно — а куда и кому они «переводили» эти деньги? И переводили ли вообще?
Дело в том, что шумиха вокруг Кронштадта была выгодна не только политическим, но и биржевым спекулянтам. На французской бирже имелось большое количество российских ценных бумаг, которые, в общем-то, являлись макулатурой. Но подобным хламом тоже торгуют.
Так вот, едва только началась шумиха вокруг Кронштадта, как эти бумаги стали подниматься.
Корреспондент ревельской эмигрантской газеты «Последние известия» сообщал из Парижа:
«Достаточно было донестись с далекого Востока струе порохового дыма, достаточно было качнуться колоссу на глиняных ногах, как суетливые зайцы и российские дельцы, променявшие поневоле бамбуковые кабинеты на ступени биржи, еще вчера с презрением отклонявшие сделки в русских бумагах, сегодня мечутся в пестрой толпе, наступают друг другу на ноги, размахивают блокнотами и орут:
— Покупайте Нобелевские… Кто продает Сормовские? Покупаю, покупаю…
Но никто не отвечает. Все ощущают ход событий, и русские бумаги важно и пренебрежительно ждут дальнейших повышений».
Так что, возможно, какие-то хитрые ребята сознательно раскручивали шумиху вокруг кронштадтского восстания, чтобы немного заработать на скачке курса русских «неликвидов».
Туман войны
Военный совет при РВК Кронштадта с самого начала предлагал пойти в наступление на Ораниенбаум. Однако лидеры восстания не решились, предпочитая засылать агитаторов.
Что же касается их противников, то Советская власть оказалась в очень невеселом положении. К началу марта в Петроградском округе находились всего три дивизии неполного состава — а ведь на них лежала и задача охраны границы с Финляндией. В дополнение к ним сумели направить еще одну и кое-какие мелкие отряды.
Первая атака была предпринята 8 марта и закончилась полным провалом — хотя отряд курсантов сумел незаметно подойти с севера к острову и даже ворваться в город. Но подкреплений курсанты не получили, и повстанцы выпихнули их обратно на лед, нанеся серьезные потери.
С атаковавшими с юга 561-м полком вышло еще хуже. Многие бойцы попросту отказались идти на лед. Другие все-таки стали наступать, но, угодив под огонь, залегли и отошли обратно.
Однако в результате атаки выяснились три вещи. Одна для красных неприятная, а две совсем наоборот.
Оказалось, что с нахрапу Кронштадт не взять — защитники не намерены разбегаться при первом выстреле. Зато проявились и положительные моменты. Один из них — то, что батареи были в большинстве нацелены в сторону моря. Что касается страшных орудий линкоров, то для них имелись в основном бронебойные снаряды. Эти «болванки» просто-напросто пробивали лед и тонули, не взрываясь. Однако у кронпггадтцев были и орудия меньшего калибра. Да и 100 пулеметов — это серьезно.
Но главной была другая хорошая новость — оборона острова организована из рук вон плохо. В самом деле: упомянутая группа курсантов прошлепала с северного берега по льду как минимум десять километров — и сумела подойти незамеченной! Впоследствии разведывательные группы неоднократно подбирались под стены, изучая систему обороны.
Строго говоря, никакой системы и не было. Казалось бы, элементарная вещь — взорвать лед на наиболее опасных направлениях. Не взорвали. Да и вообще ничего не сделали.
А ведь было понятно, что большевики ни на какие переговоры не пойдут.
Пока красные копили силы, продолжалось вялое противостояние.
Артиллерия форта «Красная горка» вела перестрелку с линкором «Севастополь». Правда, ни те, ни другие никуда не попали. Самолеты пару раз бомбили Кронштадт. Толку от этого получилось еще меньше — не та была тогда авиация, чтобы нанести хоть какой-то вред мощным укреплениям. Но за это время стало окончательно ясно, что разговор будет вестись только на языке силы. Так почему не пытались укрепляться? Мирный Ярославль эсеры сумели укрепить, а в боевой крепости ничего не сделали… Можно, конечно, предположить, что морские офицеры не умели воевать на суше — но ведь в военном совете были и пехотинцы…
Видимо, дело все же в том, что руководили восстанием анархисты. Много заседали, много митинговали, много пьянствовали. (После подавления восстания был обнаружен протокол заседания Ревкома, посвященный беспробудному пьянству некоторых его членов.)
Собственно, единственное, что сделали господа офицеры из военного совета — это разбили крепость на боевые участки и назначили на каждый командиров. А потом — то ли не проконтролировали, то ли их просто посылали подальше. Потому как они были именно советом — то есть могли советовать. А Ревком мог их слушать, а мог и нет.
Судя по всему, повстанцы надеялись, что красные не решатся штурмовать Кронштадт. А там, глядишь — и залив вскроется, и с Запада суда подойдут…
Между тем большевики накапливали силы. К началу штурма численность красных войск составляла 24 тысячи штыков и сабель при 433 пулеметах и 159 орудиях. Не так уж и много. Особенно если учесть, что войска были те еще. Многие части очень плохо обмундированы, а уж если говорить про выучку…
«Весь батальон был вооружен японскими винтовками за сутки до наступления, причем красноармейцы были незнакомы с этими винтовками и не знали, как открыть затвор. Винтовки все были без штыков. Комбатом т. Шапичеву было приказано получить ручные гранаты, но ввиду отсутствия умеющих с ними обращаться гранаты получены не были. В громадном большинстве красноармейцы были совершенно не обучены для выполнения каких-либо тактических задач, и многие из красноармейцев не умели владеть винтовкой, так как почти весь состав батальона состоял из прибывшего пополнения в полк в начале марта месяца».
(Донесение командира 1-го батальона 501-го полка)
А этих людей надо было гнать на лед…
Еще хуже обстояло дело с артиллерией — в основном у красных были трехдюймовые орудия, которые не могли нанести вреда укреплениям крепости.
Тем не менее готовились серьезно.
Не забывали и о контрпропаганде. Так, широко распространялось письмо «беспартийных рабочих, красноармейцев и старых моряков», якобы (а может, и не якобы) тайным путем переданное из мятежной крепости:
«Беда, к Кронштадту подбираются генералы и финляндские белогвардейцы. Нас обманув, партии с.-р., анархисты дерутся между собой за власть, прибывшие генералы и офицеры затерли нашего брата и держат в ежовых рукавицах. Спешите! Иначе плохо — Кронштадт попадает в лапы буржуев. Мы голодаем, идут обыски и облавы, отбирают все. Скорей, смелей, братья, верните Кронштадт обратно в Советскую республику. Старых демобилизованных красноармейцев не отпускают домой. Не давайте нас на растерзание в лапы белогвардейцев».
Решающий штурм наметили в ночь на 17 марта. Это было смелое решение. Ночью воевать труднее. Хотя, казалось бы, наоборот — ночью наступать легче, поскольку враг не видит атакующих. Но командир своих бойцов тоже не видит! Ночная атака совершенно неуправляема. Вперед — а дальше как получится. Именно поэтому ночные атаки командиры не любили ни тогда, ни позже. Тем не менее красные решили, что это все-таки проще, чем переть днем по плоской ледяной равнине.
План был разработан очень простой — наступление одновременно с севера и с юга.
Вот отрывок из приказа командира 167-й стрелковой бригады, отданного 16 марта:
«Штабу бригады установить телефонную связь по льду с частями и штабом сводной дивизии, дублируя ее живой цепочкой и посыльными. Во время действий и движения по льду соблюдать тишину, до последней возможности использовать движение колоннами или резервными строями. Колоннам иметь в голове ударные группы в белых халатах, снабженные мостками перекидными, штурмовыми лестницами; пулеметы иметь на салазках. При наступлении помнить один клич: "Вперед!" Отступления быть не может. В городе с мятежниками в переговоры не вступать. Организовать правильное питание частей огнеприпасами с Ораниенбаумского берега. Санитарам с носилками следовать за частями».
И вот настал «день икс». Передовые части вышли на лед около двух часов ночи. Следом, с интервалами, двинулись войска второго эшелона и резервы.
Главной опасностью были прожектора крепости, которые освещали подходы. Но красным снова помогло раздолбайство повстанцев. Наступающие колонны они своевременно обнаружить не сумели. Зато прожектора служили прекрасным ориентиром.
Огонь повстанцы открыли, лишь когда штурмующие уже начали развертываться в боевой порядок. Да и стреляли как-то криво…
«Пройдя около версты вперед, пули стали сыпаться градом, шрапнель рвалась над головой, снаряды, пущенные на удар, пробивали лед, и на том месте вылетал столб воды, картина была потрясающая. Но хотя и очень здорово противник засыпал нас с пулеметов и орудий, а пораженья было совсем мало, всего лишь было несколько раненых, убитых — ни одного.
…
Когда мы добрались до берега крепости, то здесь были орудия и пулеметы, прислуга которых вся разбежалась».
(Донесение командира 8-й роты 443-го стрелкового полка)
Штурм был недолгим. Уже в 5.30 красные ворвались в город.
Председатель Ревкома; Петриченко не стал дожидаться, чем дело кончится. Еще в пять часов утра он на автомобиле драпанул в Финляндию. Разумеется, сказал, что едет просить финнов о помощи — но это даже не смешно.
А вот бой внутри Кронштадта был очень долгим и тяжелым.
Для обороны в городе центральное командование не слишком нужно. Здания в Кронштадте основательные, пулеметов у защитников достаточно. К тому же моряки прекрасно знали город, что позволяло им неожиданно заходить в тыл атакующим.
В итоге бои за не слишком большой по размеру населенный пункт длились целый день.
«Пулеметы противника обнаруживались везде: в подвалах, в квартирах, на чердаках и на крышах; но, несмотря на это, потерь от них было немного, вероятно, вследствие растерянности противника».
(Донесение командира 1-го батальона 501-го полка)
Сдаваться повстанцы начали уже к вечеру, а отдельные стычки продолжались до следующего утра. Около восьми тысяч человек ушли по льду в Финляндию.
Итог таков. Советские войска потеряли 527 человек убитыми и 3285 раненых.
Часть тех, кто ушел в Финляндию, финны разоружили и разместили в фортах Ино. Здесь же находился и Петриченко. Остальных распихали в лагеря под Выборгом и Териоки (Зеленогорск).
…Существует чуть ли не общепринятое мнение, что именно Кронштадтское восстание побудило Советское правительство заменить продразверстку продналогом. На первый взгляд так оно и есть. Продналог был введен декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года. Но подобные документы готовят долго. Так что вряд ли…
ЧК бьет с носка
Читать бесплатно другие книги:
