ЯТ Трищенко Сергей
– Для чего?
– Не знаю… – произнёс он внезапно упавшим голосом – тот глухо ударился о мостовую, – но на всякий случай поспешил туда, откуда мы пришли.
– Слушай, Гид, мне как-то неловко, – начал я говорить, – выходит, я его обманул?
– Разберётся, – махнул рукой Гид, – а потом, у сектантов наверняка найдётся для него какой-нибудь пустяк. Правда, во что он потом превратится? Знавал я одного: связался с сектантами, те дали ему обещание взаймы, а он не вернул. «Обещание, говорит, игрушка, а дураку – радость». Так они у него потом всю радость забрали. И остался он дурак дураком.
– Дали обещание, а забрали радость? – возмутился Том. – Нечестно!
– Восприятие зависит от воспринимающего, – пояснил Гид. – Я же говорил. Одному – игрушка, другому – радость, а третьему что? А четвёртому, пятому?
– Надо подумать…
Но думание пришлось отложить: в лавке напротив жизнерадостный продавец (интересно, а есть жизнепечальные люди?), бойко торговал, отвешивая оплеухи, ловко орудуя чашечными аптекарскими весами – типа весов Фемиды. Он отвешивал их одну за другой, весело балагуря. Люди улыбались, заворасивали – быстро, по-китайски – оплеухи в бумажки и носовые платки, платили деньги, и отходили, довольные.
– Купим? – предложил Том.
– Для чего?
– Просто так.
– Может, лучше что-нибудь другое? Например, это, – я указал на жаровню по соседству, где продавали опеку – большие жареные блины из дрожжевого теста. – Интересно, из чего они сделаны? Из опекаемых или опекунов?
– Из опекунчиков, – сострил Том, – или опекунят.
– Из окунят? – перепредположил я.
– Вы ошибаетесь… – продавца глубоко шокировало наше дилетантство. – Они совсем не то, что вы сказали!
– А что?
Но услышать ответ мне не удалось: передо мной уронили престиж, более всего похожий на канализационный люк, и столь же тяжёлый, и тот, больно ударив меня по ноге – к счастью, вскользь, – зазвенев, откатился.
– Ну, и кто же его поднимет? – спросил я, потирая ногу.
– А кому нужен, тот пусть и поднимает, – уходя, ответил уронивший и ухмыльнулся – до пены, а потом отбросил обмылок.
Я долго раздумывал: не вернуться и не взять ли престиж? Вернуться или свернуться? С чего? И, раздумывая, прошёл мимо торгующихся из-за лежащего на прилавке, и услышал часть их разговора:
– Это же просто абсурд! Разве вы не видите?!
– Нет, не просто. Видите разводы вдоль и поперёк? Это абсурд симфонический. Вам какой нужен?
– Мне хотелось бы шизофренический.
Я хмыкнул, продолжая размышлять о престиже и престижности, и нарвался на следующий обрывок разговора:
– Такова твоя благодарность? Какова же будет злодарность?
– Точно такая же. Я не делаю меж ними различий.
– Вперемешку?!
– Вперёд, к мешку, – буркнул я, и решил престиж не брать: не модно. Тем более что увиденный мною прилично одетый господин, подойдя к прилавку, сложил с себя полномочия и аккуратной стопочкой поместил их перед продавцом.
– Вот, – сказал он, – делайте с ними, что хотите. А я ничего не хочу, мне ничего не надо.
– Может быть, вы хотите что-то взамен?
– Можно, я сам возьму, что хочу?
– Пожалуйста.
Покупатель молча набил оскомину, забросил за спину и пошёл, чуть покачиваясь.
– А я думал, оскомина – осколок мины, – проговорил Том, который, как оказалось, всё время шёл рядом со мной и видел то же самое. Может, и думал о том же?
– Как видишь, нет, – возразил я, удивлённый неожиданным присутствием Тома.
– Вижу, – вздохнул он.
Лёгкое шелестящее шевеление вокруг заставило меня поднять голову и поискать его источник, и нас с Томом случайно обмахнуло белокрылием бабочек-капустниц: чьи-то налетевшие хлопоты прикоснулись своими крылышками.
Мы закрутили головой и заотмахивались от них.
И едва не пропустили преинтереснейшее зрелище: здоровенный детина, похожий на древнегреческого купца, и в соответствующей одежде… а приняли бы мы его за древнегреческого купца, не будь он так одет? Вот то-то и оно! Так вот, он произнёс:
– Пять талантов талантов!
– Меры, конечно, оригинальные. Но следует ли валить все таланты в одну кучу? – решил выяснить Том.
Купец не ответил, а если и ответил, то мы не услышали, ибо сей секунд мимо нас, погромыхивая на кочках, провезли пустое бахвальство и внимание всех окружающих тотчас отвлеклось на его созерцание. Хотя с талантами хотелось разобраться особо.
– Интересно, чем можно наполнить пустое бахвальство? – спросил Том. – И можно ли?
– Главное – надо ли, – заметил я. Но заметил не только это: бахвальство в некоторых местах покрывали клочки белой ваты, или тумана – склока.
– Видать, ишпольжованное вежут, – прошамкала бежжубая штарушка – большой шпечшиалишт по вопрошам бахвальштва.
– Куда, куда везут? – заинтересовался Том.
Но бабушка не ответила, произнеся на сегодня все положенные слова. Ответил молодой парень-грузчик, качавший права ручной правокачкой:
– На перезарядку везут. Заполнят – и по новой всё пойдёт.
– Что пойдёт? – не поняли мы.
– А то, что не поедет, то и пойдёт, – ушёл он от ответа и продолжил качать права из большой сиреневой цистерны прямо в подставленный ряд длинных бочек – или в длинный ряд бочек – пожарной кишкой. Потом принялся перекачивать их с места на место, но никому не давал попользоваться ни каплей.
– Вот разгрузим – тогда пожалуйста, – говорил грузчик, потирая руки о чёрную прорезиненную робу, забрызганную расплёсканными правами.
Нас права не заинтересовали, и мы ушли от них, по пути разглядывая лежащее на прилавках, но не прицениваясь.
Мы увидели, последовательно, издевательство – тонкий чёрный прут, на котором на чёрных же длинных черенках росли чёрные мелкие груши или крупные вишни; рвение – много-много клочков разорванной и жёваной бумаги.
Сегрегация имела вид огромного сита.
Лихо почему-то продавалось строго на фунты, несмотря на то, что повсеместно перешли на новые единицы измерения.
Ассонанс и диссонанс лежали рядом, как бы компенсируя друг друга, хотя оба напоминали детские гантельки для начальных занятий спортом.
Рядом продавали тёплые-претёплые и мягкие-премягкие баю-баюшки-баю.
– Это для сна?
– Скорее для дремоты. Или для засыпания.
Всё виденное имелось в широком ассортименте.
– Скажите, а поуже у вас есть? – спросила хорошо сохранившаяся дама со склерозом на шляпке, выбирая что-то из увиденного. – Такой ассортимент не поместится в моём будуаре. Или дортуаре. А, может, тротуаре?
– В чём именно? – возмутился продавец. – Я должен знать точный размер!
– Размер разный, – продолжала дама. – Размер зависит от разных мер.
– От разных мер или от разности мер?
– Безразлично.
– Если так, берите этот, – и продавец пододвинул разноцветный ассортимент – типа деревянного ксилофона или большой детской губной гармошки. Или копии системы органных труб Рижского Домского собора.
Глава 17. Клубок противоречий
Противоречия представляли собой обоюдоострые стрелы – без оперения, с наконечниками с обеих сторон. Некоторые из них резинились, изгибались, но не теряли остроты острий. Некоторые запутывались в клубок, откуда наружу торчали лишь острые иглы.
– Вот как выглядит «клубок противоречий»! – понял Том.
– Именно, – подтвердил Гид. – Вы представляете, какими нужно обладать талантами, чтобы его распутать? Какое нужно терпение, точность, осторожность…
Сбоку лежал и остракизм – слипшийся воедино букет колючей проволоки, типа железного веника.
А по соседству продавались слащавые сентенции. Они липли от покрывавшей их патоки. Продавец перекладывал их, время от времени облизывая пальцы.
– Бросьте вы свои сентенции! – услышали мы из-за спины.
– Эти бросишь – другие искать придётся. А где? – и он продолжил жевать свою жвачку. Там и вкуса уже никакого, наверное, не осталось.
На соседнем прилавке лежали разные поруки: круговая, квадратная, треугольная, трапециевидная и кубическая – составленные из вцепившихся друг в друга рук по локоть. Конечно, не настоящих, не живых – скорее всего, пластиковых, хотя смотрелись они очень зловеще и кроваво…
Мы стали свидетелями того, как человек, заплатив всего пять ятиков, получил нагоняй, и пошёл, бережно прижимая его к груди, чтобы не разбить.
– Куда ты его? – спросил Том.
– На полку поставлю, под стекло.
Рядом лысоватый пожилой мужичок, шевеля губами, читал нотацию, приклеенную на стене, сдвинув очки на нос и то и дело поднимая указательный палец кверху, как бы отмечая что-то на небесах. Прочитав, аккуратно отодрал нотацию от стены, свернул и спрятал в карман.
– … не за страх, а за совесть, – пробормотал он, повторяя последние слова, – смотря как взглянуть: какой страх и какая совесть…
– А какая разница? – спросил Том.
– Вот именно! – обрадовался мужичок. – Если разница принципиальная, их и сравнивать нельзя. Если же разница непринципиальная, то сравнивать можно: объём, размеры, вес и прочие физические характеристики – как страха, так и совести.
– Вы, должно быть, большой специалист по страху и совести, – льстиво сказал Том: когда захочет, он может показаться каким угодно. – Мы встречали людей, которые продавали свою совесть.
– Это ничего. Бывают люди вообще без совести, – сказал мужичок с огорчением, вертя его между пальцами. – С таких ничего не возьмёшь. Где они её потеряли? И не продали, нет – у них её никогда не было. Да она им и ни к чему… Я считаю их никчёмными людьми.
Мы поблагодарили, хотя ничего не узнали, и сделали приставной шаг к следующему прилавку.
На прилавке лежали сморщившиеся корешки.
– Женьшень? – спросил Том, беря один в руку.
Гид испуганно схватил его за руку, отчего корешок упал обратно на прилавок.
– Это же корни зла!
– Хорошо хоть сушёные, – сказал Том, вытирая руку о штаны. Не очень красиво, зато эффективно.
– Ничего, замочишь – и сажай, – убедительно сказал продавец. – Великолепное, восхитительное зло вырастет.
– А если не намачивать? По-другому нельзя? Что-нибудь полезное из них сделать?
– Заваришь горячей водой, настояшишь трое суток – и пей. Помогает от простуды, – пожал плечами продавец. И мечтательно добавил: – Но лучше замочить…
– Трое суток ждать… Долгонько.
– Есть мнение, – робко предложил голос сбоку.
Мы повернулись.
Маленький тщедушный человечек держал в руке небольшую смятую тряпочку неопонятного цвета – то ли понятого по-новому, то ли понятного только новым людям, то ли неопрятного – вновь спрятанного.
– Это ваше личное мнение?
Человечек замялся:
– Да как вам сказать… Собственно, я разделил его с…
Тряпочку, похоже, недавно разорвали – возможно, и пополам.
Том хмыкнул и отошёл, чуть не столкнувшись с точильщиком. Хотя мог бы услышать его рекламные выкрики:
– Точу притупившиеся вкусы – до самого тонкого! Точу притупившиеся восприятия! Точу притупившиеся взгляды! До любой остроты!
– А почему бы не наточить саму тупость? – спросил Том.
Точильщик внимательно посмотрел на Тома.
– Вы не производите впечатления тупого человека. Подумайте, кто станет подрывать основу своей коммерции? Вспомните байки о Ходже Насреддине. Я не глупее кота…
Том обиделся, но виду не подал, а, повертев в руках, спрятал в карман. Отошёл в сторону, взял из лежащей на прилавке груды мин одну и попробовал на язык. Поморщился: мина оказалась кислая.
– А других у вас нет?
– Есть приторная, слащавая, презрительная, досадливая… – перечислял продавец.
– Поберегись! – услышали мы придушенный возглас и едва успели отскочить в сторону: к магазину из длинного трейлера выдвигалась аналогичная процессия грузчиков.
Чертыхаясь и проклиная всё на свете, они ввосьмером едва вынесли вотум недоверия, поставили у крыльца и уселись на него же, вытирая пот и переводя дух.
– Куда вы его денете? – спросил Том.
– Да никуда! – возмутился грузчик. – Постоит-постоит, да обратно унесём. Толку с него!
– Как с козла молока?
– Ещё меньше.
– А вреда?
– Да и вреда, в общем, особого нет.
– А зачем он тогда нужен?
Грузчик пожал плечами:
– Сказали вынести – вынесли, скажут убрать – уберём.
– А что вы ещё привезли? – полюбопытствовал Том, подходя к трейлеру. – Можно взглянуть?
– Глянь, чё ж нельзя. Ирония.
Том подошёл к трейлеру и на цыпочках заглунул внутрь, в глубину прицепа.
В трейлере размещалась ирония, заботливо укрытая с одного края брезентом.
К грузчикам подбежал потенциальный покупатель, хотя я назвал бы его кинетическим – он беспрестанно двигался: размахивал руками, пританцовывал, кивал головой, подмигивал поочерёдно обоими глазами – тик-так, тик-так.
– Выносливость у вас есть? – спросил он.
– Всю уже вынесли.
– А терпение?
– Потерпите немного, скоро должны подвезти.
– Как я могу терпеть без терпения?! – возмутился покупатель.
– Как хотите, можете не терпеть. Моё дело маленькое: я – грузчик. Ищите хозяина.
Покупатель умчался искать хозяина, грузчики принялись нести вздор – нечто-то вздутое и розовое, похожее на пневматические леденцы «Кислородная подушечка», а мы вновь двинулись по рядам, и успели увидеть интереснейшую вещь до того, как её продали: апломб с ярким фирменным ярлыком, правда, неизвестной фирмы. Сбоку, байонетным креплением, к нему пристёгивалось честолюбие.
И тут Том, якобы желая заполнить пробелы в своём понимании, спросил Гида, по понятной причине не желая тревожить меня:
– Честолюбие и тщеславие, что между ними общего?
– Они – две стороны одной медали, имеющей много сторон. Но тщеславие можно определить как тщедушную, или тщетную, славу. А честолюбие – как любовь к чести, почестям, ожидание их. Тщеславие заставляет людей делать идиотские поступки – например, поджечь храм Артемиды Эфесской, облить кислотой «Данаю», попасть под лошадь – и всё ради того, чтобы «влипнуть в историю по-лёгкому», не прилагая никаких положительных усилий. А честолюбие, наоборот, удерживает человека от несуразных поступков, оберегает от авантюризма. Тщеславие же толкает человека к нему.
– Значит, авантюризм – пограничная черта между тщеславием и честолюбием?
– Да, но одно стремится к нему, использует для достижения своих целей, а другое – избегает его.
– Вот как… – Том сделал вид, что задумался и делал его до тех пор, пока не заметил рекламу: «Только у нас! Лучшее в мире «у-тю-тю!» Широкий выбор!» и не решил немного уточнить.
Он спросил, указывая на товар:
– Что это?
– У-тю-тю! – с готовностью ответил продавец.
– А куда его?
– Не имею ни малейшего понятия! – хвастливо заявил продавец, разворачивая, развокрабивая, разхологлаживая товар, медленно покрывающийся инеем.
– Зачем тогда продаёшь? – возмутился Том, а Гид добавил:
– Не имеешь понятия – купи.
– Где? – обернулся к нему Том. А продавец предложение Гида полностью проигнорировал.
– Вон, рядом, – ответил Гид Тому. И продавец не услышал.
Рядом действительно продавались понятия, но, к сожалению, мы не нашли понятия об у-тю-тю, хотя перерыли все имеющиеся понятия. И все они были понятиями о чём-то. Например, пониятие – смешанное с пониманием – об алгебре, о геометрии, астрономии…
В ходе разговора с продавцом выяснилось, что некоторые люди не имеют о них и самых элементарных понятий. А мы нашли среди прочих понятие о понятиях, а также поняитие – понятие, соединённое с наитием.
Я же наткнулся на особенный лоток с завистями, и у меня мелькнула несуразная мысль: что, если…
Зависти различных цветов выглядывали друг из-за друга: синие, зелёные, жёлтые, малиновые, розовые… Я хотел подобрать чисто белую, да не тут-то было! Сколько я ни перебирал, абсолютно белых не встречалось: на каждой присутствовало хоть одно-два-три чёрных пятнышка.
– Что за товар? – указал я на пятна продавцу.
– Что поделаешь, – вздохнул он. – Покупатели трогают грязными руками. Захватали.
– Можно ли постирать? – спросил я.
– Зависть? Ммм… нет. Химчистка, пожалуй… Но… я не уверен. Впрочем, можете попробовать, рискните
– Спасибо, в другой раз, – вежливо отказался я. Мысль моя осталась неосуществлённой. Да и Том с Гидом куда-то пропали. Я завертел головой, разыскивая их, и обнаружил знакомые спины у очередного лотка. Они рассматривали формальную логику, то бишь имеющую форму, в отличие от неформальной, не имеющей формы и потому не имеющейся в наличии. А формальная логика имела вид металлической линейки с прецизионными делениями.
– Что ею меряют? – спросил Том. – Или миряют?
Я ахнул: Том находился недалеко от истины. Но продавец спас меня – он явно не знал, чем сам торгует.
– А всё! – претенциозно ответил продавец.
– Например? – продолжал упорствовать Том.
– Например, логику действительности.
– А ещё?
– Логику событий.
– А ещё?
– Логику поступков.
– А ещё?
– Логику деятельности.
– А разве логика поступков и логика деятельности – не одно и то же? – продолжал вкапываться Том.
– Нет, два и то же! Деятельность – суть совокупность поступков. И если каждый из них может подчиняться какой-то логике, то вместе они могут не подчиняться никакой логике.
– Например?
– Например? Когда один копает яму, а второй закапывает её вслед за первым.
– А ещё?
– Ещё? Спросите у моего соседа. Он лучше знает.
Сосед занимался неописуемым делом – таким, что описать его нет никакой возможности.
– Что ты делаешь? – спросил Том.
– Я делаю вид.
– Какой вид?
– Я делаю любой вид, лишь бы это был вид, будто я работаю. – И причём он старался в поте лица, то и дело смахивая крупные капли. Издали его деятельность напоминала чеканку по латуни.
– А не много ли конкурентов в этой области?
– В общем да, но надо же что-то делать. И потом: у меня получается лучше всех!
Мне показалось, что подобный диалог я слышал в одном из анекдотов. Впрочем, многое уже когда-то случалось и происходило. История повторяется – как по большому, так и по маленькому. Видимо, у неё такая потребность, периодически возникающая. От чего бы это зависело? И долго ли провисит? Что ест и пьёт история?
Мои раздумья прервали выкрики разносчика:
– Выводитель пятен на совести! Выводитель пятен на карьере!
– А карьер какой, песчаный или глиняный? – поинтересовался здоровенный мужчина, по внешнему виду – прораб. В спецовке и со штангенциркулем
– Имеется в виду карьера, а не карьер, – разъяснил разносчик.
– А-а, – разочарованно протянул прораб, а разносчик продолжил самореклмау – чуть не подмяукивая:
– Выводитель пятен на репутации!
– А если она уже подмоченная? – решил выяснить Том.
– Ещё проще! Вам не придётся замачивать её! Разве что самую малость, в уксусе, чтобы отбить неприятные запахи.
Тома оттеснил в сторону респектабельновидный господин. Респектабельность на нём висела мешком, но мешком с мукой.
– Видите ли, – произнёс он вполголоса, – у меня запятнанная карьера, она мне досталась по наследству от предшественника, а мне хотелось бы…
Мы не захотели вникать в перипетии чужих проблем, распутывать их плоский клубок, и удалились.
Правда, по пути наткнулись на двух сосредоточенных покупателей и похожего на них продавца. Покупатели рассматривали небольшой стеклянный аквариум, проворачивая его между пальцами.
– В таком вот аспекте? А другого у вас нет?
– К сожалению, нет. Есть проспект, конспект, перспектива, спектр, спектакль, префект…
– С пектином?
– С пептином.
– Нет, мне такого добра не надо.
– От добра вообще добра не ищут, – легкомысленно произнёс второй глубокомысленную фразу.
«Где-то я это слышал», – подумалось мне, но так и не вспомнилось.
Читать бесплатно другие книги:
