Дальше самых далеких звезд Ахманов Михаил
– Дерам, – вдруг промолвила Дайана. – Он спрашивал про Зарайю, свою дочь?
– Да.
– О чем он тебя просил? Что это значит – окажи ей последнюю милость? Какую?
– Легкую смерть, когда наступят Дни Безумия.
Девушка вздрогнула и закрыла лицо ладонями. Она сидела молча, пока под авиеткой не промелькнули последние дома Парао Ульфи и не открылся вид на дорогу и пустынный берег моря.
– Зарайя… она тоже мне об этом говорила… о последней милости… – Голос Дайаны был тихим и хриплым. – Ты ее убьешь? Сможешь убить?
– Я не знаю, – ответил Калеб. – Не знаю, клянусь Великими Галактиками, и это мучает меня! Как мне быть, Д ‘ Анат ‘ кхани? Скажи, и я сделаю так, как ты велишь.
Дайана опустила руки. Ее лицо уже не казалось трагической маской, а было спокойным и отрешенным. Губы девушки шевельнулись, и Калеб услышал:
– Я понимаю, понимаю… я видела это в Доме Памяти… Люди лишаются разума и творят бесчинства, чудища ползут из моря, калеча и пожирая людей, стаи птиц терзают живых и мертвых… Смерть в эти дни может быть мучительной, а тот, кто дарит ее быстро, дарит милость… Но не тревожься, любимый мой, не от тебя Зарайя примет этот дар. Я все сделаю сама.
Больше они не сказали ни слова о смерти и об увиденном в Доме Памяти. Но когда пришла ночь, поцелуи Дайаны были жаркими, и обнимала она Калеба с такой силой, словно ждали их разлука и вечный сон.
Глава 16
Пещеры
– Можно подвести итог наших работ, – сказал доктор Аригато Оэ, массируя покрасневшие глаза. Дуайен выглядел утомленным, но, кажется, усталость не лишала его энтузиазма. – Должен отметить, что мы существенно продвинулись, изучив образцы с захоронения боргов. Вчера я отправил их с зондом на корабль для повторных и более точных исследований, и сегодня получил ответ. – Он повернулся к экрану над пультом связи, где маячила фигура капитана Ковальского. – Людвиг отлично справился с анализом. Что касается гипотезы о цефеиде…
– Она не подтвердилась, – пробурчал капитан. – Полная глупость! Также могу добавить, что Боргу не грозят кометы, астероиды, дыры в озоновом слое и второе пришествие Святых Бозонов.
– Не богохульствуйте, сын мой. – Брат Хакко скривил тонкие губы. – Я сомневаюсь, что этот мир – творение Бозонов. Скорее уж, демонов.
Ни дуайен экспедиции, ни Калеб с Дайаной не обратили внимания на слова монаха. Десмонд же, развернувшись к экрану, произнес нравоучительным тоном:
– Неподтвердившаяся гипотеза вовсе не глупость, капитан, а отпавший вектор поисков. Теперь мы знаем, что причина катаклизма не носит космического характера, не связана с планетарной атмосферой и разрушительными силами стихий. Вероятно, глобальную пандемию тоже стоит исключить. Мы не нашли вирулентных микроорганизмов – во всяком случае, способных представлять угрозу для населения всей планеты.
Доктор Аригато согласно кивнул.
– Причина в метаболизме боргов, теперь мы в этом уверены. Анализы костной ткани показали, что в древних образцах очень немного энзима или фактора Х, но с течением столетий эта продукция гипофиза растет, достигая некоего максимума. Этот уровень, как я предполагаю, не совместим с нормальным функционированием организма, что относится в равной степени и к людям, и к животным.
– К животным? – переспросил Калеб. – Вы говорите о всей планетарной фауне?
– Да, Охотник. Мы исследовали эту тварь, огромную черепаху, убитую вами под утесом, и несколько десятков птиц и мелких грызунов. У всех гипофиз увеличен, в тканях много фермента, хотя по составу и строению он отличается от человеческого. Такова биологическая природа этого мира: жизнь цветет в течение определенного периода, потом цикл завершается, и все живое вымирает. Это особенность местной биосферы, и борги, предвидя такой исход, целенаправленно уничтожают друг друга. Вероятно, смерть в бою не так мучительна, как в Дни Безумия, и потому…
– Седьмое Пекло! – воскликнул Калеб, приподнимаясь с места. – Вы хотите сказать, что их убивает то самое вещество, чудесный фермент долголетия? Продливший жизнь вашим лабораторным крысам?
– Крысы, кстати, начали драться друг с другом и передохли. Все до единой, – сообщил капитан.
Кажется, доктора Аригато это не огорчило. Он облокотился на полевой анализатор, сейчас отключенный, и произнес:
– Суть вы уловили правильно, Охотник. Небольшое, но важное дополнение: фермент не убивает, но негативно влияет на церебральные процессы и, вероятно, на зачатие потомства. Мы не видим в этом городе детей, как и в других поселениях боргов. Что до нарушенной мозговой деятельности… Результат можете представить сами.
– Безумие… – прошептала Дайана. – Безумие, хаос и гибель…
– Да, именно так, – с невозмутимым видом подтвердил дуайен экспедиции. – Доктор Кхан определила возраст артефактов в сакральном центре города, и эти данные совпадают с анализами костной ткани: период катаклизмов – примерно две с половиной тысячи лет. Все это время фактор Х, будучи наследственным доминантным признаком, передается через женщин. Это мы установили со всей определенностью.
Наступила тишина. Потом капитан откашлялся, запустил пальцы в бороду и спросил:
– Что мы можем сделать?
– Ничего. – Аригато пожал плечами. – Как было сказано, это особенность местного биоценоза, результат миллионолетней эволюции. Борги такие, какие есть, и никто не властен над их биологической природой.
– Никто, кроме Святых Бозонов, – раздался шелестящий голос брата Хакко. – Правильно ли я вас понял, сьон? Все они умрут в самом скором времени? Исчезнут дьявольские отродья, и планету можно заселить колонистами из Великих Галактик?
Дуайен сделал жест отрицания, собираясь что-то возразить, но Десмонд, опередив Аригато, повернулся к монаху. Лабораторный табурет заскрипел под массивным телом ксенобиолога, его губы растянулись в привычной улыбке.
– Поспешное заключение, брат Хакко. Как заметил сьон Аригато, жизнь в этом мире то расцветает, то угасает… Остается добавить, что полностью она не прекращалась никогда. Иначе Борг был бы пустынным уже много, много лет. Ни людей, ни животных, ни птиц.
Зрачки священника расширились и потемнели. Он коснулся цепочки с молитвенным кристаллом и спросил:
– Кто-то выживает? Но почему?
– Старшие поколения гибнут, но появляются молодые особи с низким уровнем фактора Х. Очень молодые – собственно, дети, которых в этот период немного. Они растут, плодятся и со временем вновь заселяют планету.
– Вероятно, результат защитной мутации, – добавила Дайана. – Лазейка, которую природа оставила боргам.
– Вот как… – Монах насупился и стиснул свой кристалл. – Крепко дьявольское семя, и непросто вырвать корень зла! Но Святые Бозоны не потерпят эту нелюдь.
Дайана, бросив на брата Хакко гневный взгляд, хлопнула ладонью по колену.
– Прекратите, священник! Борги – достойный народ, и в них нет ничего дьявольского! Безумие настигает их как болезнь, но редко, очень редко, а вы живете в безумии всегда! И это безумие куда опаснее, чем у боргов! Здесь безумцев ждет гибель, а ваши Монастыри здравствуют тысячелетия!
Капитан Ковальский захохотал, потом выкрикнул:
– Так его, девочка! Я был неправ, когда сказал, что все крысы сдохли!
– Прошу всех воздерживаться от резких слов, – спокойно, но с недовольным видом произнес Аригато Оэ. – Мы собрались здесь не для взаимных оскорблений. Брат Хакко… хмм… он, в меру своих способностей и сил, содействовал нашим экспериментам, и это сейчас важнее, чем его религиозные воззрения. – Дуайен сделал паузу. – Итак, вернемся к сказанному Десмондом и доктором Кхан, к защитной мутации и появлению юных особей с низким уровнем энзима. Пока это гипотеза, которую следует опровергнуть или подтвердить. Нам известно, где искать подтверждение, но, учитывая опыт предыдущей экспедиции, я считаю такую попытку опасной. Очень опасной, но необходимой. – Снова пауза. Потом Аригато Оэ перевел взгляд на Калеба. – Что скажете, Охотник? Есть ли возможность сделать это тайно, не вызывая у туземцев негативной реакции?
– Негативной… – буркнул с экрана Ковальский. – Умеете вы, ученые, подпустить тумана… А если не выйдет, что я доставлю обратно?.. Пять растерзанных в клочья трупов?.. Как из того речного города?..
– Причина трагедии в Окатро Куао – недостаток данных у первой экспедиции. Они слишком поторопились, – заметил Десмонд. – Мы узнали много больше о боргах, их табу и священных местах. И потом, – он расплылся в улыбке, – у нас есть Охотник!
– Есть, – Калеб склонил голову в знак согласия. – И я готов попытаться.
– Превосходно! Как говорят в этом мире, свет в моих глазах стал ярким, – произнес Аригато Оэ. – Что ж, теперь я и доктор Десмонд продолжим работу, а вы свободны, сьоны. Совещание закончено.
– Не совсем, – послышалось с экрана. – Мы притащили сюда синтезатор, и я его смонтировал. Нужен ли он? Если нет, что с ним делать? Бросить на орбите?
Глава экспедиции на секунду задумался, потом сказал:
– Мы выяснили причину катаклизма, и она такова, что нам не требуются препараты для массовой вакцинации, как и иные средства – продовольствие, пластик, металл или ионный экран для защиты Борга от жесткого излучения. Думаю, синтезатор нам не нужен, но оставить его здесь нельзя. Это ценное устройство, и оно принадлежит Архивам.
– Хотите, чтобы я его демонтировал?
– Если это возможно, капитан. Но не спешите, время у нас еще есть.
Ковальский что-то пробурчал и исчез с монитора. Дождавшись, когда монах направится к выходу, Калеб, сжав локоть Дайаны, потянул ее следом; подставлять спину брату Хакко он не собирался. В такой очередности они и шагали вниз по лестнице, к проходу, раскрывшемуся в силовом щите.
– Выходит, этот энзим долголетия – отрава, – нарушил молчание Калеб. – Зря Десмонд радовался! Великое открытие не состоялось.
Дайана покачала головой, и ее волосы – прядь темная, прядь светлая – расплескались по плечам.
– Ты не прав. Многие целебные вещества становятся ядами, если принимать их в большой дозе. Мы привезем образцы фермента в Великие Галактики, расшифруем его структуру и подарим долгую жизнь миллиардам людей. Всем, кому недоступна биореверсия.
Священник остановился и повернул к Калебу и девушке бледное лицо.
– Вы в этом уверены, доктор Кхан?
– Да. Уверена! – Ее голос звучал твердо, но в глаза монаха она старалась не смотреть.
– Значит, на всех обитаемых планетах люди будут жить по три столетия, как любезные вам борги, но каждые две с половиной тысячи лет вымирать почти полностью. Вы возьмете на себя такой грех?
Дайана внезапно выпрямилась, и Калеб почувствовал, как напряглись ее мышцы. Теперь она смотрела прямо в лицо брата Хакко, не пряча взгляд.
– Этого не случится. Мы – не борги, мы умеем многое… умеем летать среди звезд, творить разум и жизнь, и продлять ее, пусть другим и более сложным способом… Никто не умрет, священник. Мы все сделаем как надо.
Она повелительно взмахнула рукой, и монах отодвинулся, уступив ей дорогу.
К Пещерам Калеб спустился по крутому скалистому откосу, оставив авиетку в неглубокой расщелине. Горный хребет вставал над Парао Ульфи отвесной стеной, его вершины подпирали небо, склоны были изрезаны трещинами, и кое-где встречались обрывы глубиной в десятки метров. Впрочем, это не являлось препятствием для Охотника, даже в темное время суток. Закутавшись в плащ-хамелеон, Калеб бесшумно прыгал с камня на камень, пробирался через осыпи, огибал утесы, торчавшие тут и там, словно частокол зубов в драконьей челюсти. На этот раз он не надел броню и не прихватил с собой обычный арсенал – ничего, кроме лазерного ножа и маленького инъектора с зельем. Подобно призраку, несомому ветрами, он двигался под звездным небом – невидимый, неслышимый, неощутимый.
Подножие горы, к которой выходили три восточные улицы, было срезано, и в вертикальной каменной стене виднелись зевы Пещер. Здесь Калеб еще не бывал. Соскользнув вниз по отвесной поверхности, он пересек улицу и прижался к ограде дома, темного и молчаливого; его обитатели либо спали, либо уже покоились среди трупов в Яме. От деревьев, растущих здесь, падала густая тень, и плащ, скрывавший Охотника, тоже стал черным. Свет звезд струился на стену с Пещерами, и для его обостренных чувств этого вполне хватало: он видел стражей в доспехах, в молчании шагавших вдоль стены, округлые арки входов и переплет массивных решеток, за которыми, где-то в глубине тоннелей, мерцали едва заметные огни.
Три улицы, три входа, восемь часовых… Ходят туда-сюда, но не слишком часто поглядывают на деревья и темные дома; очевидно, их служба была скорее почетным долгом, чем охраной Пещер от неведомых врагов. Понаблюдав за ними несколько минут, Калеб решил, что это не ополченцы из ткачей и гончаров, а, судя по выправке, обученные воины. Они двигались ровным шагом, за поясом – дубинка и короткий клинок, в руках – пара дротиков; забрала шлемов подняты, и можно разглядеть их лица. Невозмутимые и спокойные, будто они не сокровище стерегут, а исполняют некий ритуальный танец: шаг, тихий скрип доспеха, снова шаг и звон – рукоять меча задела панцирь.
Он сосредоточился на решетках. Их прутья шли вертикально на расстоянии двух ладоней друг от друга и были укреплены мощными поперечными балками. В скалу вмурованы намертво, подумал Калеб, и прохода не видно, ни дверцы, ни калитки. Как люди попадают внутрь? И как выходят? Между прутьями можно было просунуть кувшин с водой или небольшую корзинку, но человек бы не протиснулся.
Прутья! Он прикинул их толщину и удивленно приподнял брови. Не прутья, а железные столбы, такие, что мамонт с Сервантеса не своротит! Конечно, не от людей защита, а от чудовищных животных, от тех, что будут в Дни Безумия хозяйничать в Парао Ульфи… Калеб бросил взгляд в сторону моря, где высились изваяния шатшаров, и снова уставился на решетку. Надежная защита! Лучшее, что можно выдумать в рамках примитивной технологии! Пожалуй, даже с лазерным клинком пришлось бы повозиться!
Ему показалось, что у правого входа в Пещеры прутья не такие частые. Бесшумно ступая, Калеб приблизился к решетке и замер в нескольких шагах от стражей. Плащ скрывал его фигуру, капюшон – лицо, но видеть он мог: ткань капюшона для его глаз была прозрачной. Он двигался с ловкостью Охотника, выслеживающего добычу; чувства обострены, звук дыхания не слышен, как и шелест одежд. Не тень, а невидимый призрак потустороннего мира.
Прутья были частыми, как в других решетках, но крайний отстоял от каменной стены на большее расстояние. Три ладони, а не две, подумал Калеб; значит, голова пролезет. Наклонившись и выдохнув воздух, он втиснулся в этот зазор под поперечной балкой, что удалось не без труда; любой Охотник первого десятка телом владел превосходно, но Калеб, рослый и плечистый, мог застрять здесь, как в ловушке. Все же ему удалось пробраться в тоннель, и он тотчас приник к стене и затаил дыхание – стражи что-то ощутили. Не звук – он двигался, как и прежде, бесшумно – но скорее токи воздуха; воины озирались, переглядывались, потом один из них что-то проворчал и махнул рукой. Часовые отвернулись от решетки, и Калеб сделал осторожный шаг, потом другой. Впереди, метрах в сорока, тоннель изгибался под прямым углом, и там, в нише, мерцала пара светильников. Неслышимый и невидимый, он скользнул к этим огням.
Около них Калеб остановился, снова осмотрел решетку и решил, что щель между крайним прутом и стеной – единственный способ проникнуть в подземелье. Он сделал это благодаря мастерству Охотника, но вряд ли кто-то из боргов, даже хрупкая женщина, смог бы повторить этот фокус. Зато ребенок там пролезет, мелькнула мысль; ребенок лет десяти и даже подросток, если постарается. Пролезет, хоть кожу ободрав и вывихнув суставы! А иначе останется здесь, и судьбе его не позавидуешь: триста лет без солнца и свежего воздуха.
И без звезд, подумал Калеб, глядя на небо, расчерченное прутьями решетки на узкие прямоугольники. Небосклон на западе уже начал бледнеть, звезды – меркнуть, но воображение дорисовало то, чего не видел глаз: пространство без конца и предела, полное света и тьмы, мириады солнц, огромные острова галактик, неисчислимые вереницы планет, населенных или безжизненных, яркие и темные туманности. Воистину стоило перенестись за Край Распада, чтобы безграничность Мироздания из умозрительной идеи превратилась в твердую уверенность! За Вселенной людей – Вселенная боргов, за нею – другой конгломерат светил, и дальше этих звезд – снова звезды… На миг Калеб ощутил неисполнимое желание вернуться в эту звездную бездну и лететь, лететь вечность, пока боги или демоны космоса не решат, что мир уже сделался слишком старым и потому нуждается в обновлении. Он поднял глаза вверх, увидел нависший над ним камень, иссеченный тенями и трещинами, и, вздохнув, зашагал по коридору.
– Небесная женщина… небесная женщина…
Тихий робкий шепот долетел из коридора. Не вставая, Дайана откинула прядь волос со лба и повернула голову. В это утро она трудилась в своей комнате, развернув над столом экран, соединенный с терминалом связи. Работать здесь было приятнее, чем в лаборатории второго этажа – подальше от Аригато и поближе к зеленой листве за окнами. От деревьев веяло прохладой, и утреннее солнце, озарявшее сад, наполняло комнату таинственным изумрудным сиянием. Здесь был их дом, ее и Калеба, их временное пристанище на бесконечно далекой планете, совсем не похожее на изысканные жилища Авалона. Но этот дом был первым, где они могли уединиться, и здесь началась для них другая жизнь, совсем непохожая на прежнюю. Дом, о котором помнят столько лет, сколько остаются вместе.
– Небесная женщина… – снова послышалось из коридора.
– Что ты стоишь под дверью? Входи, – сказала Дайана.
В комнату проскользнула девушка и застыла у порога с опущенными глазами. «Красивая!» – отметила Дайана. Как ее имя?.. Ситра, да, Ситра, и она не служанка… во всяком случае, полы не моет и двор не метет…
Девушка на мгновение подняла взгляд на экран, содрогнулась и вновь опустила глаза. Затем поднесла ладонь ко рту и прошептала:
– Буду есть с твоей руки, небесная женщина…
На висевшем в воздухе экране шатшар, разинув клыкастую пасть, выбирался из моря к замершим в ужасе людям. Фреска, один из многих экспонатов Дома Памяти… Дайана трудилась над их датировкой, пересылая информацию на корабль, в особый раздел, куда не заглядывал Людвиг. Эти картины могли его шокировать.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Вождь Вастар прислал гонца… хочет видеть твоего мужчину… – послышалось в ответ. – Мы не можем его найти, и Зарайя велела позвать тебя…
– Зарайя сделала правильно.
Дайана поднялась, и девушка тотчас отступила на шаг. Кажется, она была перепугана до смерти – то ли увиденным на экране, то ли боялась небесной женщины.
– Идем, – сказала Дайана и провела рукой над крохотным пультом. Изображение исчезло, экран свернулся с тихим щелчком.
Они направились во двор. Там, у лестницы с тысячей ступеней, поджидала Зарайя, а с нею – статный борг в короткой синей тунике, со знаком изогнувшейся волны, вышитым на груди. У него были длинные мускулистые ноги, перевитые ремнями сандалий, талию охватывал пояс из серебряных пластин.
– Свет в моих глазах стал ярким, женщина-вождь. – Борг сделал жест почтения. – Я быть-есть Наун, посланец говорящего с предками. Где Калеб, сын Рагнара?
Ночью Охотник отправился в Пещеры, но знать об этом Науну, а тем более Вастару, было совсем не обязательно. Дайана на секунду призадумалась.
– Он в горах. Улетел, чтобы осмотреть Яму.
– Все там будем, – мрачно заметил гонец. – Но пока мы живы и слушаем слова вождя. Он хочет, чтобы Калеб из великой пустоты пришел утром к морю, к каменным шатшарам. Если не в этот день, то в следующий. Когда солнце поднимется над горами вот так, – Наун развел руки, – вождь Вастар будет его ждать.
– Он придет, – промолвила Дайана. – Я передам ему слова вождя.
– Вождь сказал: пусть Калеб, сын Рагнара, будет в широком плаще и пусть прикроет голову. Не нужно, чтобы его узнали.
Вымолвив это, посланец тряхнул смоляной гривой и запрыгал вниз по ступеням. Три женщины смотрели, как уменьшается его фигурка; она стала совсем крошечной, когда Наун выбрался на дорогу, а затем исчез за домами на городской окраине. Тогда Зарайя сказала:
– Близятся Дни Безумия. Вчера убили семерых бесноватых.
– Это сказал гонец?
– Да. Шесть мужчин и женщина. Безумие настигает мужчин раньше, чем женщин, и многие гибнут от их рук. Особенно, когда разума лишаются стражи и некому нас защитить.
– Ты говорила мне… – начала Дайана, но Зарайя, коснувшись ее руки, повернулась к Ситре.
– Оставь нас. Иди к очагам и проверь, чтобы не пережарили рыбу. Еще лепешки… лепешки должны быть мягкими и пышными.
Испуганно взглянув на нее, Ситра поспешила в дом.
– Боится, – сказала Зарайя. – Слишком молода… Старше тебя, небесная женщина, но все равно слишком молода. Боится и сожалеет о времени, которое ей не прожить.
– Всем страшно умирать. – Дайана вздохнула.
– Мне – нет. Только быстро и без мучений…
Они смотрели на город из белого камня, лежавший между горами и морским берегом. Парао Ульфи М ‘ айт был не так велик и роскошен, как метрополии Авалона, но сейчас он казался Дайане прекраснейшим местом во Вселенной. Здесь началась ее жизнь, новая жизнь, в которой она обрела независимость и силу, и это было не менее важно, чем чудесный дар любви. Ей хотелось запомнить этот город таким, каким она видела его сейчас – светлым и мирным, в сиянии солнечного утра, в сапфировом блеске волн и зелени полей. Но скоро все изменится, подумала она. Скоро! Безумцы хлынут из домов, улицы покраснеют от крови, встанет над городом стон и крик, и, когда рухнут на камни его обитатели, разверзнется море и выползут сотни чудовищ, чтобы пожрать всех, и мертвых, и полуживых… Это видение было таким отчетливым и ясным, что она содрогнулась.
– Не печалься, – раздался голос Зарайи. – Что бы здесь ни случилось, это будет не с тобой и не с твоим Калебом.
– С Калебом… – эхом откликнулась Дайана. – Ты говорила мне, что просишь его о последней милости, и Дерам, твой отец, это повторил. Но я не хочу… я не могу представить, как мой мужчина убивает тебя, и Ситру, и других служанок и слуг! Убивает не в порыве безумия, а хладнокровно! Не могу!
– Он избавит нас от страданий, – мягко произнесла Зарайя.
– Нет! Того, что здесь произойдет, мы не должны наблюдать и не должны записывать – это было бы кощунством! Мы улетим, улетим в свой мир, и Калеб никого тут не убьет! Я не позволю! Скорее я разрешу ему взять тебя в постель!
Улыбка Зарайи была усталой и покорной. Кивнув, она опустила голову.
– Слышу твои слова, небесная женщина, слышу и принимаю твою волю. Но не могу сказать, что свет в моих глазах стал ярким. Смерть… я не боюсь смерти. Но умереть в зубах шатшара…
Внезапно Дайана обхватила ее стан и с силой привлекла к себе.
– Ты умрешь так, как захочешь, и тогда, когда пожелаешь. Идем!
Она повела Зарайю в свою комнату, к кровати, застеленной грубым полотном, и откинула подушку. Игломет был на месте – лежал, поблескивая серебристым стволом и маленькой изогнутой рукоятью. Дайана покачала его в руках, потом прикоснулась к кнопке спуска, и красная стрелка бесшумно мелькнула в воздухе.
– Здесь яд. – Она извлекла стрелку из дверного косяка и показала Зарайе. – Не совсем яд, но такое зелье, от которого умирают очень быстро и безболезненно. Достаточно крохотной царапины… Чтобы вылетела стрела, нужно нажать вот здесь.
Глаза женщины расширились.
– Стрелы… здесь много стрел?..
– Хватит на всех в этом доме, на всех служанок и слуг. Ты здесь хозяйка, не я… Сама решай, кто будет первым, кто последним.
Дайана вложила игломет в ее ладонь, и оружие исчезло. Куда его спрятала Зарайя – на груди или у пояса?.. Игломет был таким маленьким, а ее одеяние – таким просторным…
Она шагнула к Дайане, прижалась щекой к щеке и зашептала:
– Дочь, не рожденная мной… дочь моя… радость сердца моего… свет моих глаз…
Зарайя говорила что-то еще, но колени Дайаны вдруг ослабели, опустились веки, и способность понимать речь боргов оставила ее. Не слушая, не открывая глаз, она отдалась странному и такому прекрасному чувству, никогда не испытанному ею и невозможному для существа, зачатого в пробирке, не знавшего прикосновения любящих женских рук и губ. Ресницы Зарайи порхали у ее щеки, волосы, смешавшись с ее собственными прядями, окутывали их, голос шептал что-то непонятное, но ласковое, такое ласковое…
Дайане казалось, что ее обнимает мать.
У ниши со светильниками проход изгибался под прямым углом, затем повернул еще и еще раз. Трижды Калебу встречались плотные сетки из бронзовых колец, свисавшие с потолка – вероятно, защита от птиц и мелких тварей. С боков они закреплялись на крючьях, с которых сетку можно было снять и пробраться дальше по коридору. Этот тоннель был, несомненно, рукотворным – на полу, стенах и своде остались следы кирки и долота, и во многих местах камень потемнел от копоти – когда-то здесь жгли огонь, много огня. Сейчас светильники горели редко, у бронзовых завес и в нишах, выдолбленных рядом с каждым поворотом.
Калеб шел, считая шаги. На пятьсот восьмидесятом стены раздвинулись, свод взмыл вверх, и он очутился в большой пещере, озаренной светом полудюжины факелов. В этот просторный естественный грот выходили два других тоннеля с поверхности, и здесь была вода – из трещины в углу струился в маленькое озерцо темный неглубокий поток. За озерцом виднелись семь или восемь очагов с подвешенными над ними котлами, поленья, сложенные плотным штабелем, и целая гора корзин – очевидно, с продовольствием. Это место освещалось лучше, и там Калеб разглядел бодрствующих подростков, паренька и двух девушек.
Бесшумно опустившись на пол, он принялся их разглядывать. Мальчику было лет двенадцать, девушки выглядели постарше, но все равно это были дети, первые дети, увиденные им на Борге. Тонкие, хрупкие, полунагие, с бледной кожей – вероятно, они провели здесь не один день… Они сидели молча: паренек дремал, обняв колени, девушки, склонившись над корзиной, что-то перебирали. Тишину нарушало лишь потрескивание факелов; потом, прислушавшись, Калеб различил чуть заметное журчание воды и шорох пересыпаемого зерна. Работа тружениц была монотонной, их движения становились все медленнее и медленнее, пока шорох окончательно не стих. Теперь дремали трое – в тишине и безопасности огромного подземелья, спрятанного в чреве гор. Какие сны слетали к ним?.. О городе у моря, молчаливом и пустынном, о гнезде, в котором начнется их взрослая жизнь?.. О солнце, об аметистовых небесах, о рощах с плодовыми деревьями и каплях дождя, орошающего землю?.. Или в снах им являлись близкие, отцы и матери, которых они никогда не увидят?..
Вздохнув, Калеб поднялся. В конце концов, участь юных боргов была не столь уж печальна – их ждал целый мир, отданный им в полное владение. Не на всякой планете в Великих Галактиках молодые могли бы похвастать тем же.
Он тихо проскользнул в ту часть пещеры, где были сложены дрова. Огромная груда дров вышиною в два человеческих роста, бочки с горючим маслом, глиняные лампы и факелы, столько факелов, что, если зажечь их разом, в большой пещере стало бы светло, как в ясный полдень… Ему казалось, что оттуда, из-за поленьев и бочек, тянет воздухом – едва заметно, но достаточно для обостренного чутья Охотника. И правда, там был новый тоннель, ведущий дальше в глубь горы – на сей раз не творение человека, а, вероятно, пробитый в незапамятные времена подземной рекой. Калеб направился туда, отсчитал еще сто двадцать шагов, и слева от древнего речного ложа открылся просторный грот с ровным полом и высокими сводами, тонувшими во мраке. Эту пещеру озаряли шесть масляных светильников, и в их скудном сиянии Калеб разглядел высокие перегородки из досок, делившие грот на несколько секций.
Замерев у входа, он ловил струйку прохладного воздуха, которым веяло из коридора, и слушал. Пещеру наполняли сопение, шорохи и всхлипы, иногда кто-то стонал или вскрикивал во сне тонким голоском, кто-то ворочался, шурша подстилкой, кто-то тихо плакал. Смрад сотен давно не мытых тел, запахи пищи и фекалий, тени, скользившие по стенам от колыхавшегося пламени, сонное детское бормотание… Но здесь были не только дети – у ближней перегородки Калеб увидел женщин, кто с младенцем, кто с огромным вздутым животом. Некоторые не спали – двое кормили своих малышей, те, что на сносях, пытались устроиться поудобнее.
Через решетку им не пролезть, мелькнула мысль. Двинувшись прочь от жилого подземелья, он втянул носом воздух, уловив далекие запахи зелени и нагретых солнцем камней. Вероятно, был еще какой-то ход в Пещеры, тайная щель, в которую мог протиснуться человек, но недоступная крупному хищнику. Пару секунд Калеб размышлял, стоит ли добраться до этого входа, затем, покачав головой, вернулся к гроту с детьми и женщинами. В конце концов, такие изыскания в его задачу не входили.
Он сунул руку под плащ и нашарил вакуумный конденсор, висевший на поясе рядом с ножом. Маленький приборчик удобно лег в ладонь, бесшумно выдвинулся тонкий гибкий щуп, и на его конце раскрылись лепестки уловителя. Калеб, как его проинструктировали, слегка сжал рукоять; прибор, подтверждая готовность к работе, ответил мгновенным голубоватым бликом.
Одна из женщин еще кормила младенца, другая уже улеглась. Калеб, беззвучно ступая, прошел мимо их отсека. За ним, на тюфяках, набитых сухими водорослями и расстеленных прямо на полу, спали дети, совсем маленькие, лет двух-трех. Осторожно пробравшись в середину этих подземных яслей, он откинул с плеча плащ, поднес на секунду раструб уловителя к губам крохотной девчушки и провел щупом вдоль ее нагого тельца, не прикасаясь к груди и животу. Кожные испарения и капельки слюны, перенесенные током воздуха, осели на чувствительной мембране прибора; затем конденсор мигнул, сообщив, что мембрана заменена и объем уловителя вакуумирован. Медленно поворачиваясь, наклоняясь и вытягивая руку со щупом, Калеб взял еще пять микропроб. Теперь их было достаточно. По словам Десмонда, в полевых условиях не удалось бы выполнить анализ таких ничтожных частиц вещества, но бортовой лабораторный комплекс справится с этим без проблем.
Спрятав конденсор и снова набросив плащ, он зашагал в дальний конец пещеры, останавливаясь у перегородок и осматривая спящих. Для такого крупного поселения, как Парао Ульфи, детей и подростков было немного, сотни две: десяток юношей и девушек в последних отсеках, а в остальных – ребятишки помладше. Он подумал, что если другие гнезда столь же скудны на молодую поросль, то новая жизнь здесь начнется не с миллионов, а с нескольких тысяч обитателей. Капля для огромной планеты!
Калеб вернулся в тоннель, промытый древней рекой, и постоял там, слушая, как пробуждаются юные борги, как нарастает гомон голосов, как младшие хнычут и требуют еды. Времени у него было сколько угодно – снаружи солнце поднималось над горами, и он не хотел рисковать, вылезая из Пещер при ярком свете, даже прячась под плащом. К тому же Аригато Оэ потребовал, чтобы в дневное время он оставался в подземелье и не покидал его до темноты. Он слушал, смотрел, как вспыхивают огни ламп и факелов, и размышлял о том, не поискать ли тайный вход, откуда сочились струйки воздуха.
Внезапно его охватила усталость. Его веки отяжелели, губы пересохли, дыхание из ровного и бесшумного сделалось прерывистым, каменные своды, нависшие где-то в вышине, в непроницаемом мраке, теперь словно бы давили Калебу на плечи. Напряжение этой ночи было слишком велико, он нуждался в отдыхе, в нескольких часах спокойного сна, чтобы вернуть энергию и бодрость. Как любой Охотник, он привык следить за такими знаками и подчиняться им, если ситуация не требовала иного.
Повернувшись, Калеб побрел вдоль хода, проложенного рекой. Он двигался во тьме, ощупывая стену, пока внизу, у самого пола, не обнаружилась неглубокая ниша. Забравшись в нее, он лег на спину и закрыл глаза. Темнота и плащ делали его невидимым, и никакие опасности ему не грозили в этом подземном схроне, полном женщин и детей. Но его рука привычно скользнула к поясу, пальцы стиснули нож, и только тогда он смог расслабиться. Через мгновение он спал, слившись с мраком подземелья, глубоко и беззвучно вдыхая и выдыхая воздух.
Глава 17
Проклятие
Склонив голову к плечу, доктор Аригато Оэ смотрел на дисплей с короткой, всего из шести строк, таблицей. Хватило двух утренних часов, чтобы завершить анализ проб, доставленных Охотником, и теперь бортовая лаборатория «Людвига Клейна» переслала результат на мониторы наземной базы. Ознакомившись с ним, Аригато довольно кивнул, подумав, что опыт и предвидение его не подвели: во всех шести случаях уровень энзима был намного меньше, чем у взрослых представителей изучаемой расы. Сравнительно с мужскими особями данные отличались на порядок, а с женщинами различие было еще значительнее, раз в двадцать-тридцать. Вывод казался очевидным: резкое падение рождаемости вело к мутациям, старшие поколения вымирали, и на смену им приходило молодое жизнеспособное потомство, пусть вначале не слишком многочисленное. Гипотеза катастроф не подтвердилась – Борг не ожидала смертоносная пандемия, распад озонового слоя, встреча с астероидом или иное космическое бедствие. Здесь шел естественный процесс, связанный с особенностью организмов в этом мире: за долгую жизнь раса платила болезненным, но неизбежным преображением, словно змея, что сбрасывает старую кожу.
Лечить здесь некого и некого спасать, подумал Аригато. Это было бы сущей нелепостью, нарушением природного хода вещей, запрограммированных эволюцией! Любая попытка вмешательства вела бы к фатальному исходу, и для боргов, и для его экипажа. Так случилось с первой экспедицией, но их ошибок он не повторит! Он не спешил и действовал правильно, используя весь потенциал команды, своих ассистентов, собственный опыт, даже искусство Охотника и таланты брата Хакко… Теперь работа завершена, причины и следствия ясны, а с деталями лучше разбираться на Авалоне – синтезировать энзим, изучить его действие и…
Резко стукнула дверь, и Аригато Оэ обернулся, оторвавшись от экрана. На миг ему почудилось, что он видит свою покойную жену – такой, какой она была в расцвете юности, в первые годы их совместной жизни. Д ‘ Анат ‘ кхани, Дар Южного Ветра… Сияющие глаза с янтарной радужкой, волосы, в которых темные пряди мешались со светлыми, губы, подобные лепесткам тюльпана… Он вздрогнул и покачал головой. Нет, то была другая Дайана! Другая, уже не похожая на ту, что являлась ему в снах, на женщину его воспоминаний. Пристальный взгляд, сжатые губы, твердо очерченный подбородок… Даже волосы лежали иначе, не падали на плечи и грудь, а были собраны под круглой, похожей на шлем шапочкой.
Сделав несколько шагов, она остановилась у терминала связи, напротив Аригато.
– В городе неспокойно. – Ее голос был сильным и ровным. – Наступают Дни Безумия. Появились бесноватые – два дня назад убили семерых, вчера еще одиннадцать.
– Кто тебе это сказал?
– Зарайя, дочь вождя Дерама. Я думаю… – Дайана помолчала. – Думаю, что она говорит об этом не зря. Это сигнал для нас, сьон доктор. Знак, что пора уходить.
– Сьон доктор… – Аригато недовольно поморщился. – Мы одни в лаборатории. Ты могла бы обращаться ко мне иначе… так, как в прежние дни.
Лоб Дайаны прорезала упрямая морщинка.
– Прежние дни не вернутся, сьон. Лучше сохранять дистанцию, как принято в Научном Дивизионе Архивов. Впрочем, я не уверена, что буду там работать.
Аригато Оэ вздохнул.
– Будешь. Наш разрыв на этом не скажется. Ну, так зачем ты пришла?
– Повторю: Дни Безумия близко, а наши исследования закончены. Не пора ли сворачивать лагерь?
– Мы улетим через два-три дня, – сказал Аригато, поразмыслив. – Есть момент, который я хотел бы прояснить. Женщины… те женщины, что брат Хакко тайно приводит сюда… Ты знаешь об этом?
– Я не слепая, сьон доктор.
Аригато снова вздохнул.
– Это молодые женщины. Молодые согласно понятиям боргов – от двадцати до семидесяти лет. Я намерен исследовать особей более зрелого возраста. Полагаю, концентрация энзима в их организмах особенно велика, и это может влиять на церебральные процессы, на психику, память, мышление… Вопрос, в какую сторону?.. – Дуайен поднял взгляд к потолку. – В этом случае возможны как негативные, так и позитивные процессы… Я велел брату Хакко выбрать подходящий экземпляр, так что сегодня…
– Значит, монах в городе? – прервала его Дайана.
– Да.
– Калеб тоже там. Вождь позвал его… старейший из вождей… Вастар.
– Зачем?
– Не знаю. – Брови Дайаны сошлись на переносице. – Не знаю, – повторила она, – но боюсь, что это не кончится добром. Если вождь узнает, что Калеб был в Пещерах…
Аригато Оэ пожал плечами.
– Узнает? Как? Я не разделяю твоих опасений. К тому же лагерь охраняется роботами, и за домом нас поджидает катер. Мы можем дезактивировать оборудование и, бросив его, улететь в любой момент.
– Надеюсь, что так, – бросила Дайана и, вздернув подбородок, покинула лабораторию.
Аригато Оэ, покачивая головой, глядел ей вслед, затем снова повернулся к экрану. Мысли доктора вернулись к работе и анализам, и лишь одна скользнула ненароком, не задержавшись в голове: нет, то была не его Дайана…
Калеб с трудом узнал старого вождя. Тот облачился в потертую тунику, какую носили рыбаки и землепашцы, его волосы были зачесаны так, чтобы скрыть седину, а лицо словно бы сделалось шире и смуглее. Рваные кожаные сандалии, нож у пояса и медные браслеты на запястьях довершали этот маскарад. Вастар устроился в кабачке, под льняным пологом, защищавшим от солнца, и разглядеть его было непросто. Но, оценив его позицию, Калеб решил, что вождь отлично видит дамбу с каменными шатшарами, воинов у сигнального щита, толпившихся на улице людей и тех, что сидели в заведениях напротив.
Он опустился на циновку, но не поднес ладонь к губам в почтительном приветствии, будто скромный старый борг того не стоил. Возможно, они были вовсе не знакомы – старик-простолюдин и пришелец с небес, чью инородность скрывал широкий плащ с капюшоном. Приблизился кабатчик, заглянул под капюшон, проворчал: «Ем с твоей руки» – и поставил Калебу на колени блюдо с фруктами и кружкой охлажденного вина. Затем спросил:
– Еще чего-нибудь, небесный гость?
– Пока хватит. Я скажу, если что-то понадобится.
– Иди, Кулат, – тихо промолвил Вастар, не поворачивая головы. – Иди и не делай удивленного лица. Сегодня мы твои гости, и других не будет.
Несомненно, вождь был прав – кабачок пустовал, словно вино тут прокисло, а фрукты сгнили. Но хозяин заведения, похоже, не огорчился, молча кивнул и исчез за винными бочками. Конец света – не время для мелких горестей, подумалось Калебу.
Он проследил за взглядом говорящего с предками. На другой стороне улицы, на самом углу, тоже находился кабачок, и там сидел у низкого столика брат Хакко, похожий в темной своей хламиде на ворона в стае птиц с синим, лиловым, лазоревым оперением. Перед ним стоял поднос с плодами и лепешками, но монах не прикасался к пище, а с пристальным вниманием разглядывал проходивших мимо боргов. Внезапно, привстав с места, он сделал знак красивой рослой женщине в синей тунике. Она подошла, брат Хакко сказал ей два-три слова, потом уставился на красавицу во все глаза. Лицо его окаменело, сделалось жестким, жилы на шее вздулись, и Калеб невольно ощутил владевшее монахом напряжение. Ему почудилось, что священник ворочает неподъемный груз.
Женщина села рядом с братом Хакко. Не спуская с нее взгляда, монах, вытянув руки к подносу с фруктами и хлебом, продолжал что-то говорить. Вероятно, ему хотелось, чтобы она взяла лепешку или плод.
– Я узнаю эту женщину… быть-есть Амайя из дома Шихана, погибшего в битве с Уан Бо… Что он с ней делает? – пробормотал Вастар. – Скажи мне, Калеб, сын Рагнара: что он делает?
Вождь произнес это очень тихо, не повернув головы к Калебу, но тот расслышал каждое слово. Казалось, говорящего с предками совсем не интересует, где Охотник был вчера и почему сразу не откликнулся на его зов. К счастью, об этом Вастар не спрашивал. На крайний случай Калеб собирался поведать о своем визите в Яму, что не было запретным, но кто знает, сколь далеко простирались таинственные способности вождя?.. Вдруг он сумел бы выяснить истину, взглянув в лицо Охотника?.. Это привело бы к ужасным последствиям! Почти наверняка борги атаковали бы полевой лагерь, Аригато велел бы стрелять, и сотни, даже тысячи людей приняли бы смерть под огнем разрядников. То, что их в любом случае ждала погибель, не имело значения: моральный аспект был важнее конечного результата.
– Что ты молчишь? – промолвил Вастар, все так же не глядя на Калеба.
– Я думаю. Там, в Доме Памяти, ты сказал, что от этого человека исходит злая сила… Это верно, но я ее источника не знаю. В нашем небесном мире есть люди, что могут влиять на других, заставляя делать то или это… Таков и брат Хакко.
– Он может убивать без копья и меча? – спросил говорящий с предками. – Ему это нравится?
Охотник колебался лишь секунду.
– Да, вождь. Он способен на убийство и любое насилие.
– В Дни Безумия людьми овладевает дух шатшара и они сеют вокруг смерть. – Голос вождя был тихим, но Калеб, как и раньше, слышал каждое слово. – Все превращаются в бесноватых, одни раньше, другие позже, но в любом из них виден злобный дух морского чудища. Их лица искажены, волосы растрепаны, движения беспорядочны, взгляд блуждает… А в этом человеке зло затаилось, и не всякий его увидит, ибо он не похож на бесноватого. Не похож, но всегда пребывает в Днях Безумия. Дух его – дух зверя!
Брат Хакко и Амайя из дома Шихана поднялись. Сорок шагов отделяли их от Калеба, но он видел, как стиснуты челюсти монаха, как побледнели его щеки, как расширились зрачки, затопив глаза непроглядной тьмой. Лицо женщины, наоборот, порозовело от прилившей крови. Казалось, она прилагает яростные усилия, чтобы освободиться, но тщетно – чужая воля была сильней.
– Я должен его остановить, – пробормотал Вастар, тоже поднимаясь. – Что бы он ни делал с этой женщиной и с другими, я должен его остановить!
Он ринулся из-под навеса к дамбе. Калеб последовал за ним, промедлив долю секунды, – сначала ощупал повязку над коленом. Инъектор был на месте.
Сидя у низкого столика в кабачке Симга, брат Хакко мрачно взирал на толпы боргов в голубых и синих одеяниях. Чувства его были в некотором расстройстве. Он знал, что твари, мельтешившие перед ним, скоро сгинут, но, как у каждой хорошей вести, была и неприятная сторона: потомки их как будто не собирались умирать. Ночью Охотник побывал в Пещерах, и, по его словам, в этом подземелье прятались две сотни малолетних монстров. Решетки с толстыми прутьями защищали их от бесноватых, которые заполонят Парао Ульфи через считаные дни, и от нашествия огромных черепах; запасов у них на несколько месяцев, есть топливо, вода, горючее масло. Когда хищное зверье очистит город и уберется в море, в степи и леса, ублюдки вылезут из своего убежища. Двести проклятых монстров, потомков демонов! Если вспомнить, сколько в этом мире городов, их будет тысяч тридцать или сорок на планете… И жизнь каждого – три века! Они расплодятся стремительно, как стая крыс!
Воистину, думал брат Хакко, всматриваясь в толпу, он послан в этот мир не зря. Святые Бозоны всемогущи, но временами Им нужен человек, его решимость и преданность, разум и руки. Суд вершат Они, но исполнить приговор обязан их посланец. Исполнить, как сказал отец Руэда, без гнева и пристрастия, без жалости и страха, ибо воля Творца уже наметила рубеж между Злом меньшим и Злом большим. Так было на Планете Башен, на Шамбале и в других мирах, захваченных отступниками. Но их еще можно было исцелить, обрубив гнилые ветви, а здесь гниение идет от корня. Здесь поможет одно: яд, который вытравит заразу!
Он поднял глаза вверх. Там, за голубыми небесами, висели в черной пустоте корвет и транспортный корабль, а рядом с ними – сфера планетарного синтезатора. Очень подходящее устройство, чтобы затопить отравой целый мир… Уничтожить все живое вместе с Охотником и тремя авалонцами… Ибо они тоже прокляты! Они тоже сгинут на Борге, как и тайны, открытые ими! Долгая жизнь прозелитов не нужна Монастырям!
Но сам он вернется, непременно вернется, решил брат Хакко, и его тонкие губы дрогнули в улыбке. Он вернется, чтобы поведать о населяющих планету дикарях, жестоких и воинственных, о битвах между ними, о кровожадных безумцах и новой трагедии, разыгравшейся здесь. Обратный путь будет долгим… Найдется время поразмыслить, о чем рассказать и что утаить…
Эта мысль подбодрила его, и, снова усмехнувшись, священник обратил взгляд к толпе. Женщины… Аригато хотел заполучить дикарку постарше… Дело нелегкое, но – видят Бозоны! – он попытается. К последнему желанию сьона доктора нужно снизойти.
Он заметил в толпе знакомое лицо и пристально уставился на женщину. Синяя потрепанная туника, босые ноги, пышная грудь и яркие глаза… Темные волосы связаны в пучки, на талии – кожаный пояс, и к нему подвешен клинок… Рыбачка Амайя из дома Шихана! Строптивая, как говорил кабатчик Симг… Ну, не строптивее прочих…
Зрачки брата Хакко расширились. Он знал, что его ждет, и был готов к поединку. Пьянящее ощущение власти над чужим сознанием охватило его, кровь отлила от щек, кончики пальцев похолодели. Мощь его дара варьировалась в определенных пределах, и сейчас он был силен, очень силен. Возможно, этой силы хватит, чтобы справиться с женщиной, прожившей двести лет.
Она подошла, и священник заставил ее сесть.
– Я помню тебя, – промолвила Амайя. – Ты небесный человек. И ты дал мне плод кутара.
– Верно, дочь моя. – Брат Хакко поймал ее взгляд, и женщина уже не смогла отвести глаза. Он заговорил, и речь его была негромкой, размеренной и напевной, словно монах баюкал ребенка. – Ты мне очень нравишься, Амайя, но я не желаю тебя как женщину. Я знаю, что скоро ты умрешь, и я хочу даровать тебе утешение. Но не здесь, не в этом месте… Тут множество людей, тут шумно, тут витают запахи вина и пищи, и мы не можем говорить здесь так, как подобает отцу и дочери. Есть место лучше этого, и я отведу тебя туда. Тихое место, где растут плодовые деревья, где солнце не жжет, а ласкает кожу, и его лучи под кронами сада рассыпаются зеленым золотом. В этом месте мы сядем и поговорим. Скажи, ты хочешь этого?
– Нет! Нет! – выдохнула Амайя, но глаз не отвела. – Ты не мой отец… он давно отправился в Яму, и он говорил со мной только о рыбе, сетях и лодках… А ты… что тебе нужно от меня?
Лицо брата Хакко сделалось застывшей бледной маской, жилы на шее напряглись.
– Я же сказал: даровать утешение. Ты не попадешь в Яму, Амайя, и шатшары тебя не растерзают. Что бы ни случилось с твоим телом, сама ты будешь жить, но как и где, я расскажу тебе в саду, под плодовыми деревьями. Встань, и пойдем туда. Ты ведь этого хочешь, Амайя из дома рыбака Шихана! Хочешь, я знаю… хочешь пойти со мной, хочешь слышать мой голос, смотреть в мои глаза… Хочешь!
– Не хочу… – промолвила она, но совсем тихо. – Я не пойду с тобой… ты меня не заставишь…
– Я не заставляю, а прошу. Встань, дочь моя. Подчинись своим желаниям…
Брат Хакко тоже шептал, на большее сил не оставалось. Упрямая тварь, исчадие демонов… ее воля против его воли… Он чувствовал, как перехватывает дыхание, но продолжал говорить:
– Я знаю, ты боишься, что жизнь твоя закончится в муках. Все боятся этого… Но ты со мной, и я не отдам тебя смерти, не отдам безумцам, что бродят по городу, не отдам зверю, ползущему из вод морских. Пока ты со мной, ты в безопасности. Я спустился с небес, чтобы спасти тебя, я могу сделать так, что ты не умрешь, могу даже взять тебя на небо. Разве ты не хочешь этого? Хочешь, конечно, хочешь! Загляни в свое сердце, дочь моя… не сопротивляйся, доверься мне… нас ждут тень под деревьями, шелест листвы и ковер из трав, усеянный цветами… нам пора идти… – Он на секунду смолк, коснулся молитвенного кристалла и резко вымолвил: – Вставай!
Это прозвучало, как удар хлыста. Мнилось, что эти слова подбросят Амайю в воздух, но поднялась она медленно и неохотно. Впрочем, брат Хакко уже не сомневался, что может привести ее куда угодно, в обещанный сад с ковром из трав или в лабораторию Аригато, под скальпели киберхирурга.
– Иди! Иди за мной и молчи! – произнес он повелительно. Затем, расталкивая боргов, направился к дамбе.