Возвращение с Западного фронта (сборник) Ремарк Эрих Мария

– Знает. Когда вчера вечером вы не появились под ее окном в роли Прометея, она привела в движение все силы неба и ада, чтобы связаться со мной. Через час мы знали обо всем. Между прочим, довольно дурацкая затея. Я говорю про спички.

– Да, именно дурацкая! Иной раз человеку кажется, будто он очень хитер; именно тогда он обычно и делает глупости. Меня приговорили к двухнедельному заключению. Через двенадцать дней думаю выйти отсюда. Она уже будет здорова к этому времени?

– Не будет. Во всяком случае не настолько, чтобы отправиться в путешествие. Ей надо оставаться в больнице столько, сколько будет возможно.

– Разумеется! – На мгновение Керн задумался. – Тогда мне придется ждать ее в Женеве. Все равно вдвоем нам отсюда не уехать – ведь меня выдворят через границу.

Бер достал из кармана письмо:

– Вот! Я принес вам кое-что.

Керн быстро схватил конверт и спрятал его.

– Можете спокойно прочитать письмо при мне, – сказал Бер. – Я не тороплюсь.

– Нет, я прочитаю его потом.

– Тогда я сейчас же пойду в больницу. Скажу ей, что видел вас. Хотите черкнуть пару слов? – Бер достал из пальто самопишущую ручку и почтовую бумагу. – Я все принес.

– Спасибо вам! Большое спасибо!

Керн торопливо написал письмо. Ему хорошо, только бы она поскорее выздоравливала. Если его вышлют до ее выписки, он будет ждать ее в Женеве. Ежедневно ровно в полдень он будет приходить на главный почтамт. Об остальном ей расскажет Бер.

Он вложил в письмо двадцать франков, полученных от судьи, и заклеил конверт.

– Вот, пожалуйста!

– Не хотите ли сначала прочитать ее письмо? – спросил Бер.

– Нет! Еще нет. Не так скоро. Ведь целый день впереди, а у меня ничего другого нет.

Бер посмотрел на него с некоторым удивлением; затем спрятал письмо.

– Ладно. Через несколько дней я навещу вас снова.

– Наверняка?

Бер рассмеялся:

– А почему же нет?

– Вы, конечно, придете! Теперь все в порядке. По крайней мере на ближайшее время. В предстоящие двенадцать дней никаких сюрпризов ждать не приходится, и это меня, в общем, успокаивает.

Бер вышел, и Керн взял конверт с письмом Рут. Как оно невесомо, подумал он. Немного бумаги и несколько строк, написанных чернилами. Но сколько же в них счастья!

Он положил письмо на край койки и снова принялся за свои упражнения: снова отдубасил Аммерса и, не постеснявшись нанести ему несколько явно запрещенных ударов в область печени, свалил на пол. «Мы еще повоюем», – сказал он письму и, развернувшись всем корпусом, снова сбил Аммерса с ног. Затем он отдыхал, продолжая беседовать с письмом. Лишь под вечер, когда уже начало смеркаться, он вскрыл конверт и прочел первые строчки. Каждый час он читал несколько абзацев. Когда он дошел до подписи, был уже поздний вечер. Он чувствовал тревогу Рут, ее страх, любовь, заботу и мужество. Вскочив с койки, он еще раз принялся отделывать Аммерса. Надо сказать, что эта борьба не отличалась истинно спортивным джентльменством – Аммерс получал пощечины и пинки ногой, а под конец была вырвана с корнем его козлиная бородка.

* * *

Штайнер упаковал свои вещи. Он решил уехать во Францию. В Австрии стало опасно – со дня на день ждали аншлюса. Кроме того, предприятие директора Потцлоха, как и все аттракционы Пратера, готовились к большой зимней спячке.

Потцлох крепко пожал руку Штайнера.

– Нам, странствующим людям, не привыкать к разлукам. Где-нибудь встретимся снова.

– Конечно, встретимся.

– Вот и хорошо! – Потцлох поймал пенсне на лету. – Желаю вам удачно перезимовать где-нибудь. Что же до прощальных сцен – я их не люблю.

– Я тоже, – ответил Штайнер.

– А знаете – ведь тут все дело в привычке. Когда столько людей приходили в твою жизнь и уходили из нее, – привыкаешь ко всему. И к встречам, и к расставаниям. В сущности, это все равно что перейти от тира к карусели.

– Прекрасное образное сравнение! От тира к карусели… а потом обратно – от карусели к тиру… Мне это очень нравится!

Потцлох польщенно ухмыльнулся:

– Между нами говоря, Штайнер… Вы знаете, что страшнее всего на свете? Скажу вам доверительно: то, что в конце концов все становится привычным. – Он нацепил пенсне на нос. – Даже так называемые экстазы!

– Даже война! – сказал Штайнер. – Даже боль! Даже смерть! Я знаю человека, похоронившего за десять лет четырех жен. Теперь у него пятая. Она уже прихварывает. Что мне вам сказать? Он уже присматривает себе шестую, сохраняя при этом полное душевное спокойствие. Все дело привычки! Есть, правда, одно исключение: собственная смерть.

Потцлох небрежно махнул рукой:

– О ней люди всерьез не думают. Даже на войне. Иначе не было бы войн. Каждому думается: уж меня-то смерть пощадит. Разве это не так!

Склонив голову набок, он вопросительно посмотрел на Штайнера. Тот доброжелательно кивнул – ему было смешно. Потцлох снова подал ему руку.

– Значит, расстаемся!.. Тороплюсь в тир, надо посмотреть, хорошо ли они упаковывают сервиз.

– Прощайте! А я пройдусь к карусели.

Потцлох усмехнулся и мгновенно исчез.

Штайнер направился к фургону. Под ногами шуршала сухая листва. Над лесом раскинулась ночь, молчаливая и безжалостная. Со стороны тира доносились удары молотка. Под тентом карусели, уже наполовину разобранной, качалось несколько фонарей.

Штайнер пошел проститься с Лило. Она оставалась в Вене. Ее удостоверение личности и разрешение на работу были действительны только в Австрии. Впрочем, Лило не поехала бы с ним, даже если бы и могла. Штайнер и она оказались товарищами по судьбе, и ветер времени случайно столкнул их. Оба понимали это.

Лило была в фургоне и накрывала на стол. Когда он вошел, он обернулась.

– Тебе почта, – сказала она.

Штайнер взял конверт и посмотрел на марку.

– Из Швейцарии. Вероятно, от нашего малыша. – Он вскрыл конверт и прочитал письмо. – Рут в больнице, – сказал он.

– Что с ней? – спросила Лило.

– Воспаление легких. Но по-видимому, ничего страшного. Оба они в Муртене. По вечерам Людвиг приходит к больнице и подает ей световые сигналы. Может, я их встречу, когда буду пробираться через Швейцарию.

Штайнер спрятал письмо в нагрудный карман.

– Надеюсь, наш малыш знает, что делать, чтобы им опять быть вместе.

– Конечно, знает, – сказала Лило. – Он уже многому научился.

– Да, и все-таки…

Штайнер хотел было объяснить ей, что Керну придется очень нелегко, если Рут после лечения вышлют за границу. Но потом он подумал, что сегодня Лило видит его в последний раз и что вряд ли стоит говорить с ней о двух других людях, которые стремятся встретиться и быть всегда вместе.

Он подошел к окну и выглянул наружу. На площадке, освещенной карбидными лампами, рабочие завертывали в серую мешковину карусельных лебедей, лошадок и жирафов. Животные беспорядочно лежали или стояли на земле, словно внезапно упавшая бомба разрушила их дружную, райскую жизнь. В одной из снятых гондол сидели два рабочих и пили пиво из бутылок. Свои фуражки и пиджаки они повесили на рога белого оленя, прислоненного к большому ящику. Широко расставив ноги, олень застыл в вечном прыжке…

– Пойдем, – послышался голос Лило за его спиной, – ужин готов. Я напекла тебе пирожков.

Штайнер обернулся и взял ее за плечи.

– Ужин, – сказал он. – Пирожки. Для нас, бездомных чертей, поужинать вдвоем – это уже нечто вроде домашнего уюта, я сказал бы даже – родины. Ты не находишь?

– Есть еще и другое, только ты не знаешь. – Она немного помолчала. – Не знаешь потому, что не умеешь плакать и не понимаешь, что значит грустить вдвоем.

– Да, этого не знаю, – согласился Штайнер. – Но мы с тобой не так уж часто грустили, Лило.

– Это ты не грустил. Ведь ты – или дикий, или равнодушный, или смешливый, или храбрый, – кажется, ты это так называешь. Только все это не то.

– А что же это по-твоему, Лило?

– Это – боязнь отдаться чувству. Боязнь расплакаться. Боязнь не быть мужчиной. В России мужчины умели плакать и все же оставаться мужчинами и быть храбрыми. А твое сердце никогда не растворилось в чем-то без остатка.

– Да, это правда, – сказал Штайнер.

– Чего ты ждешь?

– Не знаю. Да и не хочу знать.

Лило внимательно смотрела на него.

– Пойдем есть, – сказала она после паузы. – Я дам тебе в дорогу хлеб и соль, как в России, и благословлю тебя, прежде чем уйдешь. Ведь ты и беспокойство, и неподвижность. Может, сам когда-нибудь посмеешься над этим.

– Не посмеюсь.

Она поставила миску с пирожками на стол.

– Садись рядом, Лило.

Она отрицательно покачала головой:

– Поешь сегодня один. Я буду подавать тебе. Ведь это твой последний ужин.

Лило не присела к столу. Она положила Штайнеру пирожков, принесла хлеб, мясо и огурцы, смотрела, как он ел, и молча приготовила чай. Неслышными широкими шагами расхаживала по маленькому фургону, словно пантера, давно уже привыкшая к слишком тесной клетке. Узкими руками цвета бронзы она нарезала ему мясо. Ее собранное лицо было непроницаемым, и Штайнеру казалось, будто перед ним какой-то оживший библейский персонаж.

Он встал и взял свою кладь. С тех пор как у него завелся паспорт, он сменил рюкзак на чемодан. Открыв дверь фургона, медленно спустился по ступенькам и поставил чемодан на землю. Затем вернулся обратно.

Лило стояла у стола. В глазах ее была какая-то слепая пустота, точно она ничего не видит и уже пребывает в полном одиночестве. Штайнер подошел к ней.

– Лило…

Она вздрогнула. Выражение ее глаз изменилось.

– Трудно уходить, – сказал он.

Она кивнула и обняла его одной рукой.

– Без тебя я буду совсем одинока.

– Куда ты пойдешь отсюда?

– Еще не знаю.

– В Австрии тебе ничто не грозит. Даже если сюда придут немцы.

– Да, это так.

Она серьезно посмотрела на него. Ее глубоко посаженные глаза блестели.

– Жаль, Лило, – пробормотал Штайнер.

– Жаль.

– Знаешь почему?

– Знаю, и ты это знаешь…

Они все еще смотрели друг на друга в упор.

– Странно, – сказал Штайнер. – Ведь в общем-то нас разделяет только какое-то время, какой-то кусок жизни, когда мы не были вместе. Все остальное у нас есть.

– Нас разделяет все, Штайнер, – мягко ответила Лило. – Вся наша жизнь…

Приложив ладони к его щекам, она сказала несколько слов по-русски. Потом дала ему ломоть хлеба и немного соли.

– Съешь его в дороге – чтоб твой хлеб на чужбине не был горек. А теперь иди.

Штайнер хотел поцеловать Лило, но не решился.

– Иди! – тихо сказала она. – Иди…

Он пошел лесом и вскоре оглянулся. Городок увеселений и аттракционов потонул в ночи, и не было вокруг ничего, кроме огромной темноты, в которой светился четырехугольник далекой распахнутой двери и виднелся маленький силуэт женщины. Она не махала ему вслед.

XV

Через две недели Керн вновь предстал перед судом. Толстый судья с лицом круглым, как яблоко, озабоченно смотрел на него.

– Господин Керн, я должен сообщить вам неприятную новость…

Керн напряженно выпрямился. Пусть дадут месяц, подумал он, лишь бы не больше месяца! Бер как-нибудь добьется, чтобы в течение этого срока Рут оставалась в больнице.

– Верховный суд отклонил апелляцию, поданную мною по вашему делу. Вы пробыли в Швейцарии слишком долго, и поэтому к вам уже нельзя применить инструкцию о чрезвычайном положении. И потом эта история с жандармом, от которого вы сбежали. В общем, вас приговорили к четырнадцати суткам тюремного заключения.

– Еще к четырнадцати?

– Нет. Всего к четырнадцати. Предварительное заключение засчитывается полностью.

Керн глубоко вздохнул:

– Значит, сегодня меня выпустят?

– Да. Но помните: вы провели две недели не в предварительном заключении, а в тюрьме. И вся беда в том, что теперь у вас есть судимость.

– Это я как-нибудь переживу.

Судья удивленно взглянул на него:

– Все-таки было бы лучше, если бы ваше имя не фигурировало в картотеке осужденных. Но ничего не поделаешь.

– Меня выдворят сегодня?

– Да. Через Базель.

– Через Базель? В Германию? – Керн мгновенно оглянулся.

Он был готов тут же выпрыгнуть из окна и бежать. Ему рассказывали о нескольких случаях выдворения эмигрантов в Германию. В большинстве случаев это были беженцы, едва успевшие выбраться оттуда.

Окна были открыты, зал суда находился на первом этаже. В небе сверкало солнце. За окном колыхались ветви яблони, дальше виднелась изгородь. Перемахнуть через нее нетрудно, а там – за изгородью – свобода!

– Вас направят во Францию, не в Германию. Близ Базеля проходят две наши границы – немецкая и французская.

– Нельзя ли доставить меня к границе через Женеву?

– К сожалению, нельзя. Базель – ближайший пункт. У нас строгие указания. До Женевы намного дальше.

С минуту Керн молчал.

– Значит, меня перебросят во Францию? Это точно? – спросил он затем.

– Ручаюсь!

– А из тех, кто попадается вам без документов, вы никого не перебрасываете в Германию?

– Насколько мне известно, никого. Такое может случиться разве что в пограничных городах. Но и об этом я, кажется, ничего не слышал.

– Но женщину вы ведь наверняка не отправите обратно в Германию?

– Конечно, нет. Лично я, во всяком случае, никогда не сделал бы этого. А почему вы спрашиваете?

– Без особой причины. Просто мне приходилось встречать женщин без документов. Для них все это еще намного труднее. Поэтому я и спросил.

Судья вынул из дела бумажку и показал ее Керну:

– Вот распоряжение о вашей высылке. Посмотрите! Теперь вы верите, что вас направляют во Францию?

– Верю.

Судья положил бумажку обратно в папку.

– Ваш поезд уходит через два часа.

– Значит, доставить меня в Женеву никак невозможно?

– Никак. Из-за беженцев мы несем большие расходы по железнодорожным перевозкам. Имеется строжайшее указание всякий раз доставлять их к ближайшему пограничному пункту. Тут я вам действительно не могу помочь.

– А если я сам оплачу проезд, меня отвезут в Женеву?

– Тогда, пожалуй, другое дело. А вы этого хотите?

– Нет, у меня не хватит денег. Просто спросил.

– Зачем же задавать лишние вопросы? – сказал судья. – Будь у вас деньги, вы должны были бы оплатить билет и до Базеля. Но я не стал выяснять этого. – Он встал. – Прощайте! Желаю вам всего хорошего! Надеюсь, во Франции дела ваши пойдут на лад! Надеюсь также, что вскоре все изменится!

– Да, может быть! А то мне бы хоть сейчас в пору повеситься.

Керну не удалось известить Рут о своем положении. Посетивший его накануне доктор Бер сообщил, что еще с неделю ей придется полежать в больнице. Керн решил написать Беру, как только окажется на французской границе. Самое главное он теперь знал: Рут наверняка не вышлют в Германию, а если у нее будут деньги на билет, то ее, возможно, доставят прямо в Женеву.

Ровно через два часа за ним пришел полицейский в штатском, и они отправились на вокзал. Керн нес свой чемодан – накануне Бер забрал его в овчарне и принес ему.

Они подошли к какому-то сельскому трактиру. Окна зала на первом этаже были распахнуты. Здесь пел мужской хор под аккомпанемент нескольких цитр. У окна стояли два певца в одеждах альпийских горцев и исполняли на тирольский лад песню с переливами. Закинув друг другу руки за плечи, они ритмично раскачивались. Полицейский остановился. Один из певцов, тенор, оборвал пение на полутакте.

– Где же ты пропадаешь, Макс? – спросил он. – Все ждут тебя.

– Служба! – ответил полицейский.

Певец смерил Керна небрежным взглядом.

– Получается ерунда какая-то! – пробурчал он неожиданно низким голосом. – Выходит, спевка нашего квартета опять срывается?

– Ничего подобного. Через двадцать минут я вернусь.

– Это точно?

– Точно!

– Ладно! Но помни – сегодня надо во что бы то ни стало разучить двойные переливы. Смотри не простудись!

– Нет, что ты!

Они пошли дальше.

– Разве вы не поедете со мной до границы? – спросил Керн немного спустя.

– Нет, мы придумали другой способ перебрасывать вас на ту сторону.

Вскоре они дошли до станции. Полицейский разыскал машиниста.

– Вот вам пассажир! – объявил он, показывая на Керна, и вручил машинисту распоряжение о высылке.

– Счастливого пути, сударь! – добавил он с неожиданной для подобной ситуации учтивостью и зашагал прочь.

– Пойдемте со мной! – Машинист подвел Керна к тормозной будке товарного вагона. – Влезайте сюда!

В маленькой кабинке не было ничего, кроме деревянного сиденья. Керн задвинул под него чемодан. Машинист запер дверку снаружи.

– Вот так! В Базеле вас выпустят.

Он зашагал по тускло освещенному перрону.

Керн высунул голову из окошка тормозной будки, осторожно примеряясь, не удастся ли протиснуться. Это исключалось – окошко было слишком узким.

Через несколько минут поезд тронулся. Мимо проплыли залы ожидания, где стояли пустые столики и неизвестно зачем горели яркие лампы. Промелькнул и растаял в темноте начальник станции в красной фуражке. Пять-шесть улочек с приземистыми домиками, шлагбаум с вереницей ожидающих автомобилей, небольшое кафе, где несколько посетителей играли в карты, – и городок скрылся из виду.

Керн уселся на скамейке, прижал ноги к чемодану и стал смотреть в окошко. Ночь была темная, ветреная и какая-то удивительно чужая, и вдруг он почувствовал себя совсем плохо.

В Базеле Керна встретил полицейский, который доставил его на таможню. Здесь его накормили. Затем в сопровождении конвоира он сел в трамвай и поехал в Бургфельден. Выйдя из вагона, они прошли мимо еврейского кладбища, смутно вырисовывавшегося в темноте. Миновав кирпичный завод, свернули в сторону от шоссе. Вскоре полицейский остановился.

– Теперь идите прямо, никуда не сворачивая.

Керн пошел дальше. Он приблизительно представлял себе, где находится, и придерживался направления на Сен-Луи. Прятаться не стоило: не все ли равно, когда его задержат – сейчас или чуть позже.

Однако он сбился с пути и лишь к утру попал в Сен-Луи, где немедленно явился в полицию и доложил, что ночью был переброшен сюда через Базель. Очень хотелось избежать тюремного заключения, а это было возможно только при условии явки в полицию или на таможню в день перехода границы. Тогда наказания не полагалось. Речь могла идти лишь об обратной высылке.

В полиции его продержали до вечера. Потом доставили на пограничный таможенный пост. Тут дежурили два чиновника. Один сидел за столом и что-то писал. Другой примостился на скамье у печки, курил крепкие алжирские сигареты и поминутно поглядывал на Керна.

– Что у вас в чемодане? – вдруг спросил он.

– Личные вещи, – ответил Керн.

– Ну-ка, откройте.

Керн поднял крышку. Таможенник встал, вразвалку подошел к Керну и с явным любопытством принялся рыться в чемодане.

– Туалетная вода, мыло, духи! Глянь-ка! Сколько же всякой всячины вы понавезли из Швейцарии! Ведь не станете вы утверждать, что все это нужно вам для личного пользования!

– Нет, конечно, я этим торгую.

– Тогда придется платить пошлину! – заявил чиновник. – Вытащите эти пакеты! А вот это барахло, – он указал на английские булавки, иголки и другую мелочь, – можете не оплачивать. Бог с ним!

Керну казалось, что он видит дурной сон.

– Платить пошлину? – изумленно произнес он. – Вы предлагаете мне платить пошлину?

– А как же! Ведь вы не дипкурьер, верно? Или вы думаете, что я куплю все эти флакончики? Вы ввезли во Францию товары, подлежащие пошлинному обложению. Вытаскивайте их, быстро!

Чиновник достал тарифный перечень и пододвинул весы.

– У меня нет денег, – сказал Керн.

– Нет денег? – Чиновник засунул руки в карманы брюк и, покачиваясь, пояснил: – Ладно, тогда эти вещи конфискуются. Давайте их сюда.

Керн присел на корточки, захлопнул крышку чемодана и придавил ее ладонями.

– Я доложил вам о своем прибытии для того, чтобы вы немедленно отправили меня обратно в Швейцарию! Мне незачем платить вам пошлину!

– Еще учить меня вздумал! Ишь какой выискался!

– Франсуа, оставь парня в покое, – сказал чиновник, писавший за столом.

– И не подумаю! Какой-то несчастный бош, а сам все знает лучше, как, впрочем, и вся эта банда! Вынимайте флаконы, живо!

– Я не бош, – сказал Керн.

В этот момент в помещение вошел третий чиновник. Керн заметил, что по рангу он был выше этих двух.

– Что здесь происходит? – коротко бросил он.

Первый чиновник объяснил ему. Инспектор внимательно посмотрел на Керна:

– Вы явились в полицию сразу же после перехода границы?

– Да, сразу же.

– И хотите попасть обратно в Швейцарию?

– Да. Потому-то я и здесь.

На минуту инспектор задумался.

– Тогда он ни в чем не виноват, – вслух решил он. – Он не контрабандист. Его самого перебросили сюда контрабандным путем. Отправьте его обратно, и баста!

Он вышел.

– Вот видишь, Франсуа, – сказал чиновник, сидевший за столом. – Стоит ли так волноваться по любому поводу? Еще наживешь воспаление желчного пузыря!

Франсуа ничего не ответил. Он боязливо поглядывал на Керна, который, в свою очередь, не сводил с него глаз. Вдруг Керн сообразил, что он ведь только что объяснялся по-французски и понимал французов. И тут он мысленно благословил русского профессора из венской тюрьмы.

На следующее утро он был снова в Базеле. Теперь он решил изменить тактику – пойти в полицию не с утра, а к вечеру. Вряд ли можно придраться за такое небольшое опоздание. В списке Биндера значилось несколько базельских адресов. Правда, эмигрантов здесь было больше, чем в любом другом швейцарском городе, но все же он решил попытаться заработать хоть что-нибудь.

Страницы: «« ... 7273747576777879 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Кому не известно, что Сибирь – страна совершенно особенная. В ней зауряд, ежедневно и ежечасно сове...
«В избушке, где я ночевал, на столе горела еще простая керосиновая лампочка, примешивая к сумеркам к...
«Пятый век, несомненно, одна из важнейших эпох христианской цивилизации. Это та критическая эпоха, к...
«…Другая женщина – вдова с ребенком. Уродливая, с толстым, изрытым оспой лицом. Ее только вчера прив...
«Дом этот – проклятый, нечистое место. В нем черти водятся… Ну, как водятся? Не распложаются же, как...