Весеннее пробуждение Браун Т.

Глава шестая

Стоя у алтаря рядом с Аннализой, Ровена смотрела, как жених с невестой произносят брачные клятвы, и думала, когда же поженятся они с Себастьяном. Надо же было такому случиться, что именно теперь, когда она после долгих сомнений наконец-то решилась на этот шаг, богини судьбы словно сговорились всячески мешать ей.

При каждом взгляде на будущего мужа карие глаза Аннализы лучились любовью, да и Колин смотрел на невесту не отрываясь. От тоски и сожаления у Ровены заныло сердце. Вот так должно быть. Безоблачное счастье и блаженная уверенность, что отныне и до конца жизни они будут неразлучны.

После церемонии все семейство, включая родителей и младшую сестру Аннализы, отправилось в «Кобург», где гостей ждал элегантный свадебный завтрак. Высокие, от пола до потолка, зеркала, отделанные резьбой колонны, накрахмаленные белые скатерти и тончайший белый с позолотой споудский фарфор создавали праздничное настроение. Украшенный флердоранжем, папоротником и лилиями стол был заставлен блюдами со сдобными булочками, копченой рыбой, свежими фруктами, пряными почками и ветчиной. За столь короткое время тете Шарлотте с матерью Аннализы удалось сделать невозможное. Поразительно, как быстро и радикально все изменилось. Грядущая свадьба Ровены и Себастьяна готовилась уже несколько месяцев, в то время как это импровизированное венчание очаровывало своей простотой и заметными с первого взгляда чувствами между женихом и невестой.

Виктория оживленно беседовала то с матерью Аннализы, то с тетей Шарлоттой – по сути, со всеми, кроме Кита. Тот держался с несвойственной ему сдержанностью и был на удивление молчалив. Ровена не понимала, что происходит, но знала, что спрашивать младшую сестру бесполезно. На расспросы о Ките Виктория и в лучшие времена отвечала уклончиво.

Ровена болтала с гостями, наслаждалась экстравагантной роскошью ресторана, поднимала тосты за счастье молодоженов, но не могла избавиться от ощущения пустоты в груди и чувства невыносимого одиночества. Ей отчаянно не хватало Себастьяна. Он всегда был верным другом, и за последние месяцы, когда Ровена начала приходить в себя после расставания с Джонатоном, их дружба только укрепилась, чему способствовало и постоянное обсуждение грядущей свадьбы. Ровене не хватало его теплой близости и спокойного, ненавязчивого юмора. Забавно, как сильно она, оказывается, привязалась к Себастьяну.

Молодожены наконец-то уехали из ресторана, и Виктория принялась уговаривать Ровену зайти в ее лондонскую квартиру. Ровена знала, что сестре не терпится показать, как она обустроила новый дом, но отказалась, пообещав не откладывать визит надолго. Почему-то мысль о том, что Виктория стала независимой молодой женщиной и ведет самостоятельную жизнь, нагоняла тоску. Младшая сестра вступила в ряды добровольцев и училась на сестру милосердия, чтобы самоотверженно помогать раненым, сама вела свои дела, в то время как Ровена томилась в семейном поместье и праздно ждала, пока вернется домой жених. Как банально и предсказуемо. Отец не для этого вложил столько сил в ее воспитание.

Ровена снова подумала, как было бы хорошо, если бы ее аэроплан стоял где-нибудь поближе к Саммерсету. Внезапно она вспомнила об ангаре, который начал строить для нее Себастьян. Интересно, как продвигается строительство? Почему бы ей не проверить самой? Ведь вскоре она станет хозяйкой Эддельсон-Холла. Мать Себастьяна всегда тепло встречала будущую невестку. Ровена почувствовала, как в сердце нарастает волнение. Решено. Она немедленно договорится о визите и съездит посмотреть на свой свадебный подарок.

Через неделю Ровена уже стояла в огромной передней Эддельсон-Холла и слушала непринужденную болтовню леди Биллингсли, матери Себастьяна.

– Я так рада твоему приезду, милая. Должна признать, что без Себастьяна тут довольно одиноко, так что я хотела кое о чем с тобой поговорить за чаем. Я попросила повара приготовить бисквитный торт. Он знает, что сейчас не стоит утруждать себя десертами, если я не жду гостей. Ты же знаешь, какой сладкоежка наш Себастьян.

Ровена и не подозревала об этом, хотя невесте следовало знать пристрастия своего нареченного. Ей стало стыдно. Неужели она всегда думала только о себе?

После чая Ровена сказала будущей свекрови, что хочет посмотреть, как продвигается работа над ангаром.

– Боюсь, мне нечем тебя обрадовать, дорогая. Большинство молодых людей ринулись в армию, а те, кто остался, нужны для работы в поместье. Время от времени они принимаются за строительство, но сама понимаешь. Но я тебя уверяю, как только закончится война, его сразу же достроят.

Когда садовник подвез Ровену к месту, где в будущем должен был появиться ангар, она совсем приуныла. Себастьян решил построить его вдалеке от конюшен и пастбищ, чтобы рев самолета не пугал животных. Он удачно выбрал расположение: сарай прилегал к холму, перед которым простиралось длинное поле для взлета. Здание планировалось достаточно большим, чтобы в нем поместился аэроплан и у одной стены еще осталось место для стеллажей с инструментами и запасными деталями. При мысли о предусмотрительности жениха сердце Ровены переполнилось нежной благодарностью. Но рабочие успели закончить только фундамент; каркас выделялся на фоне зеленой листвы обглоданным скелетом. Вся надежда, что в ближайшем времени удастся перевезти сюда аэроплан, испарилась.

Погостив в поместье несколько дней, Ровена обнаружила, что ей очень нравится жить в Эддельсон-Холле. Особняк намного больше напоминал дом, где она выросла, чем Саммерсет. Просторные, полные воздуха комнаты были устроены для удобства, а не для того, чтобы произвести впечатление. Поместье строилось позже Саммерсета, и Ровена с удовольствием отметила, что его обитатели пользуются всеми необходимыми для жизни завоеваниями цивилизации. Себастьян успел провести по всему дому центральное отопление, водопровод и электричество, не забыв и о комнатах для прислуги.

Ровена начала привыкать и к матери Себастьяна – властной женщине под стать тете Шарлотте. Вскоре девушка осознала, что сможет обрести в этой семье свое счастье. Особенно если ее аэроплан будет рядом.

Повинуясь порыву, по дороге обратно в Саммерсет она попросила шофера сделать крюк и заехать туда, где держал свои самолеты мистер Диркс. Ровена слышала, что великан получил крупный заказ от правительства на детали для аэропланов и очень занят. К счастью, она знала, где хранится запасной ключ для работников, и, оставив перед ангаром водителя с автомобилем, вошла в низкую заднюю дверь.

В огромном, похожем на пещеру ангаре стояло всего два самолета. При виде «Летучей Алисы» сердце сладко заныло. На этом аэроплане Ровена впервые поднялась в воздух. Прикрыв глаза, она снова увидела, как светлеют кристаллики облаков, и почувствовала тот захватывающий дух миг, когда самолет выныривает из туманного покрывала в слепящее голубое небо. Ровена провела пальцами по пыльному крылу «Летучей Алисы», вспоминая то ощущение волшебства, которое всегда охватывало ее во время полетов. В то время она считала, что причиной упоительного блаженства была лишь близость Джона, но сейчас поневоле задумалась, а не приняла ли она на самом деле свою любовь к небу за любовь к этому человеку.

Ровена вдохнула запахи масла, бензина и соломы и заново перенеслась в тот день, когда впервые поднялась в воздух сама. Из-за спешки ей пришлось действовать опрометчиво: узнав, что Джон на нее обижен, она приняла спонтанное решение догнать его в воздухе. Тем не менее, хотя порыв и был необдуманным, Ровена отлично справилась с самолетом. Но что толку вспоминать прошлое? Джонатон ушел из ее жизни навсегда.

В груди защемило. Тяжело дыша, Ровена выскочила из ангара и заперла за собой дверь. Для чего она приехала сюда? Зачем будить недавно утихшую боль?

Потому что она скучала по своему аэроплану. Неожиданно для себя Ровена приняла решение: пусть даже она рискует встретиться здесь с Джоном, но ей просто необходимо всегда иметь под рукой ее «Виккерс». К тому же эта встреча может и не произойти. Ангар выглядел запущенным, словно сюда давно никто не приходил. Завод мистера Диркса находился в Кенте, и, если верить слухам, компанию завалили заказами, так что вряд ли у них есть время на испытание новых аэропланов. Сразу по возвращении домой она позвонит мистеру Дирксу. Ровена была уверена, что великан разрешит ей пользоваться ангаром. Он больше всех поддерживал ее, когда она захотела научиться управлять самолетом.

Обрадованная, Ровена завернула за угол, к автомобилю, и остановилась как вкопанная, увидев девочку, которая приближалась к ангару верхом на красивом крупном скакуне.

Наездница натянула поводья и пристально посмотрела на Ровену. У той заколотилось сердце. Но девочка вгляделась в ее лицо и быстро развернула лошадь.

– Кристобель, – тихо окликнула Ровена.

Девочка натянула поводья, но головы не повернула. Она сидела в седле, прямая, как тростинка. Темные длинные волосы, прикрытые шляпкой для верховой езды, струились по спине.

Ровена обошла лошадь и встала перед Кристобель. На лице девочки читалась смесь тоски и гнева. Они были совсем не похожи с Джонатоном. Младшая сестра унаследовала от отца темные глаза и волосы, в глазах Джона светилась синева неба, где он жил, а его рыжеватые волосы выдавали шотландские корни. Зато упрямое выражение лица девочки подчеркивало семейное сходство.

– За последние месяцы я много раз вспоминала о вас, – произнесла Ровена. – Надеюсь, у тебя и твоей матушки все хорошо.

Ее саму покоробило то, как официально это прозвучало, но внезапное появление Кристобель застало ее врасплох. До этой минуты она и не задумывалась, насколько остро отзывается в душе разлука с Джоном.

– У нас все хорошо, – натянуто ответила девочка. – Хотя какая вам разница.

Трагедия с самоубийством отца и потеря семейного состояния по вине Бакстонов изолировали Кристобель от общества. Ровена знала, что девочка считала ее другом и, без сомнения, чувствовала себя преданной, когда Ровена неожиданно исчезла из ее жизни.

– Это несправедливо, – сказала Ровена. – Как я могла поддерживать нашу с тобой дружбу, если Джон не захотел меня больше видеть? Ведь он ясно дал мне понять, что наши отношения закончились.

– Джон? А кто говорит о Джоне? За все лето он навещал нас дважды и оба раза вел себя как настоящая бука. Так что ничто не мешало вам проведать нас. Либо пригласить меня в гости. Вы же обещали взять меня на охоту.

Темные глаза Кристобель смотрели на нее с укором, и Ровена ощутила угрызения совести. Она действительно обещала.

– А что бы сказал Джордж?

Девочка покачала головой:

– Никому не интересно его мнение. К тому же его тоже нет дома. Он ушел в армию, как и Джон.

– Джонатон в армии? – У Ровены сжалось сердце. – Я не думала, что он отправится на войну. Ведь сейчас как раз взлетел спрос на аэропланы.

– Он поступил в Королевский летный корпус. – Темные брови Кристобель угрюмо нахмурились, и девочка заерзала в седле. – Я не должна была вам этого говорить.

– Все в порядке. Спасибо, что сказала. Послушай…

Ровена внимательно смотрела на девочку; с их последней встречи Кристобель заметно повзрослела. Когда-то Ровена думала, что это очаровательное создание станет ее сестрой, и открыла ей свое сердце. А ведь с сестрой Себастьяна она до сих пор едва знакома – та жила в Ковентри, и все ее время поглощали дети. Сердце Ровены снова заныло от чувства потери. И от сожаления.

– Может, как-нибудь прокатимся верхом, – наконец предложила Ровена.

Фраза прозвучала пустым обещанием – такие вещи говорят из вежливости, а не от души. Судя по выражению лица Кристобель, она тоже так считала.

– Нет, правда, – настаивала Ровена вопреки здравому смыслу.

Дружба с Кристобель, без всяких сомнений, вызовет раздражение у обоих семейств, но Ровена не хотела снова разочаровывать девочку.

Кристобель неуверенно кивнула:

– Может, завтра? Я каждый день здесь катаюсь, примерно в это время.

– Хорошо, я приеду, – пообещала Ровена, чувствуя страшную неловкость.

Она подозревала, что Кристобель не скажет матери о намеченной встрече.

Девочка, стараясь не показывать своего восторга, небрежно помахала ей рукой и пустила лошадь полной достоинства рысью.

Какое-то время Ровена смотрела на ее прямую спину, затем забралась на заднее сиденье автомобиля. Ее бил озноб. Эта встреча с Кристобель, попытки возобновить их дружбу – неужели она бессознательно пытается не отпускать из своей жизни Джонатона, даже после того, как решила пойти к алтарю с Себастьяном? Если так, то она затеяла опасную игру, где нет победителей.

Пруденс снова и снова перечитывала записку от Виктории и старалась не поддаваться расцветающей надежде.

Милая моя Пру!

Пишу наскоро, чтобы сообщить, что не забыла о твоей просьбе. Не волнуйся, думаю, что о ней уже позаботились, и отцу моей любимой племянницы или племянника не придется сражаться на фронте. Я пока не знаю, куда его определят – тут никто не может повлиять на решение, – но Эндрю отправят на конюшню, так что ничего не бойся, все будет хорошо.

Я ужасно занята, но вскоре приду тебя навестить.

Целую, даже падая с ног от усталости, Вик.

P. S. Я нашла очаровательную колыбельку и одеяло в тон. Их скоро должны доставить на твой адрес.

В.

Кроватку принесли вскоре после получения записки, и Виктория оказалась права: Пруденс в жизни не видела такой прелестной люльки. Украшенное резьбой красное дерево тускло поблескивало, выточенные в форме ананасов ножки сияли. Сбоку был приделан ящичек для хранения пеленок, булавок, талька и прочих мелочей, необходимых для ухода за младенцем. Прекрасная вещь. Пруденс попросила грузчиков отнести ее в спальню, но среди потертой разношерстной мебели колыбель выглядела совсем не к месту. Она гадала, что скажет Эндрю, когда увидит подарок. Обрадуется доброте Виктории или обидится, что великосветское прошлое жены продолжает вторгаться в гораздо более простую жизнь, которую они вели?

Когда Пруденс впервые поняла, что беременна, ее охватили страх и радость. Страх – оттого, что муж мог уйти на войну, а радость – оттого, что с появлением ребенка жизнь ее наконец-то обретет смысл.

В дверь тихо постучали, Пруденс нахмурилась. Неужели Виктория еще что-то купила? С ней надо держать ухо востро; энтузиазм часто заставлял ее пренебрегать здравым смыслом.

Улыбнувшись, она прошла в прихожую, отперла дверь и потрясенно застыла на месте. На пороге стоял Эндрю с большим вещевым мешком в одной руке и бумажным пакетом с продуктами в другой.

Пруденс хотела броситься к нему, но сдержалась, испугавшись, что он выронит пакет.

– Что случилось? Как тебе удалось вырваться?

Она отодвинулась, Эндрю поставил свою ношу на столик и повернулся к жене, раскрыв руки для объятия. Пруденс кинулась к нему, и он подхватил ее и закружил по воздуху.

Затем поставил на ноги, нагнулся и поцеловал в губы. Отодвинулся и сделал глубокий вдох.

– Боже, как же я скучал. Мне повезло, получил увольнительную на два дня. Командир назвал меня везучим сукиным сыном и велел убираться, пока он не передумал. Я не стал испытывать судьбу и выяснять, вдруг он меня разыгрывает.

Пруденс прижалась к мужу. Сердце ее трепетало от счастья, и она не могла выговорить ни слова.

Сейчас, после новостей от Виктории, можно наконец-то сообщить Эндрю о ребенке. Пруденс стоило немало усилий хранить свою беременность в тайне от мужа.

Но эта мысль вылетела из головы в тот же миг, когда Эндрю накрыл ее губы своими и поднял ее на руки.

– Я скучал, – повторил он, направляясь в спальню. Его щеки заливал румянец, и Пруденс рассмеялась. Только ее застенчивый муж мог до сих пор краснеть при мысли о супружеской близости. – Ты смеешься надо мной?

Опустив ее на кровать, он начал стаскивать рубашку.

– А как же продукты, что ты принес? – сквозь смех спросила Пруденс.

– Ничего с ними не сделается.

Эндрю лег возле нее, и вскоре Пруденс и думать забыла обо всем, кроме поглотившей их любви.

Некоторое время спустя супруги, обнявшись, улеглись рядом, и Пруденс натянула на себя и Эндрю лоскутное одеяло. Похолодать еще не успело, но и теплым октябрьский полдень никто бы не назвал. Когда жар страсти поостыл, она начала замерзать. В голове промелькнула мысль, не заметил ли Эндрю, что она немного округлилась.

Она повернулась к нему. Эндрю лежал с закрытыми глазами, и Пруденс пристально посмотрела на него, словно хотела запомнить каждую черточку. Горбинка на носу, тень щетины на подбородке. Она протянула руку и провела пальцем по его щеке.

В ответ на прикосновение Эндрю крепче прижал ее к себе и приоткрыл глаза:

– Мой командир был прав.

– В чем? – Пруденс удобно устроилась под мышкой Эндрю.

– Я везучий сукин сын. Сначала меня собирались отправить во Францию, вместе с пехотинцами, но в последний момент перевели на запасные конюшни Первого королевского драгунского полка.

Почувствовав неловкость, Пруденс прокашлялась:

– Но это же хорошо, правда?

– Конечно, я гораздо охотнее буду работать с лошадьми, чем сражаться. Меня все равно могут послать во Францию или в Африку, но не на передовую. Просто я все время думаю о том, сколько людей, с которыми мы вместе проходили учения, отправят на фронт. – Эндрю на миг замолчал. – И почему меня единственного выбрали для работы на конюшнях.

Пруденс беспокойно зашевелилась в объятиях мужа, думая о полученной от Виктории записке, которая лежала в кармане кардигана. Она знала, что Эндрю тяжело далось решение жить на деньги жены. Как же он отреагирует, если узнает о ее вмешательстве? Она с помощью связей добилась отмены его отправки на фронт, а ведь он хотел послужить родине и записался добровольцем.

– Возможно, кто-то узнал, что ты поступил в ветеринарный колледж? И я уверена, в твоем личном деле указано, что ты вырос на ферме. Так что ничего удивительного.

– Может быть. С другой стороны, половина людей из моего отряда выросли на ферме, так что вряд ли дело в этом. – Эндрю неожиданно нахмурился. – Что это?

Пруденс замерла пойманной мышкой. На секунду она испугалась, что муж увидел записку, но тут же одернула себя за глупость.

– Что?

Эндрю указал в другой конец комнаты.

– Это. – Продолжая хмуриться, он приподнялся на локтях и сел на кровати.

Пруденс проследила за его пальцем и наконец-то поняла, что он имеет в виду.

Колыбель.

– А как ты думаешь? – осторожно спросила она.

– Похоже на… – Эндрю запнулся и потрясенно повернулся к жене. – Неужели? Ты?..

Пруденс покраснела и опустила глаза:

– По правде говоря, да…

Эндрю вскочил с постели:

– Почему ты мне не сказала? Что, если мы навредили ребенку? – И в ужасе уставился на живот Пруденс.

Она расхохоталась, чувствуя безмерную радость. Все, через что ей пришлось пройти: горе от потери сэра Филипа, боль после предательства Ровены, смятение и сердечная рана из-за расставания с Себастьяном, – все было не напрасно, если сейчас судьба подарила ей это счастье. Однако миг блаженства тут же омрачился мыслью, что ей до сих пор приходится таить секреты от мужа.

Уголки губ Эндрю задрожали и поползли вверх; глядя на жену, он не мог удержаться от робкой улыбки.

– Наверное, я выгляжу смешным, но откуда мне знать? Я ведь еще никогда не ждал ребенка. – Взгляд карих глаз вдруг посерьезнел. – Ох, любовь моя, что за время мы выбрали, чтобы подарить жизнь ребенку?

Пруденс села на кровати и протянула ему руки:

– Я считаю, что это лучшее время. Что еще мы можем противопоставить войне, смерти и разрушению, если не надежду, которую несет в себе новая жизнь? – Она улыбнулась. – И не бойся, мы не навредим ребенку. А сейчас иди сюда. Я замерзла!

Они уютно устроились под одеялом, и вскоре Пруденс начала одолевать дремота. Сначала она еще думала, что хорошо бы встать и разобрать принесенные Эндрю продукты, но желание уснуть в нежных объятиях мужа оказалось сильнее, и она погрузилась в сон, надеясь, что ничего не успеет испортиться.

Во сне ее преследовали вспышки выстрелов и отголоски яростных криков. Проснулась она словно от толчка, чувствуя, как бьется сердце. Некоторое время прислушивалась, напряженно замерев в постели, но, что и следовало ожидать, в темной квартире царила тишина. Рядом еле слышно посапывал Эндрю.

Пруденс тихонько выбралась из кровати и натянула халат. Мягко прикрыла за собой дверь спальни, прошла на кухню и, включив небольшую лампу над столом, начала разбирать принесенные Эндрю покупки. Среди свертков оказался маленький пакетик с кофейными зернами, и она решила сразу же перемолоть их. Зажав мельницу между колен, она крутила ручку, с наслаждением вдыхая заполнивший кухню аромат свежемолотого кофе. Пруденс думала о том, что уже многому научилась. После свадьбы она не умела ничего: ни готовить, ни стирать, ни заниматься уборкой. Сейчас домашние дела уже не пугали ее, как прежде. К сожалению, знакомство с обязанностями хозяйки дома не прибавило к ним любви, но Пруденс научилась ценить свой труд. Она поняла, что лучше уметь смолоть кофе и приготовить обед, чем не уметь ничего.

По дороге домой Эндрю купил буханку свежего хлеба, круг сыра стилтон, несколько чудесных спелых яблок и бутылку эля. Очевидно, он не рассчитывал, что в его отсутствие в доме найдется еда. Пруденс и правда предпочитала перекусить чем-нибудь возле уличного лотка или пообедать с Кейти, чем готовить дома. Ей не хотелось затевать столько хлопот ради себя одной. Тут Пруденс с радостью и некоторой опаской бросила взгляд на свой живот. Если подумать, то она уже не одна.

Она нарезала хлеб и яблоки. Сыр был мягким и теплым; если намазать его на хлеб, получится вкусный ужин. Она надеялась, что Эндрю останется доволен простым угощением.

– Передать не могу, как чудесно быть здесь, рядом с тобой, в нашем маленьком доме.

Услышав голос Эндрю, Пруденс с улыбкой повернулась. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он был в одних брюках, и Пруденс невольно залюбовалась его мускулистым торсом. Немногие слуги могли похвастать таким прекрасным сложением, однако проведенная на ферме юность закалила Эндрю, одарив его великолепной фигурой, и Пруденс наслаждалась его сильным телом.

– Может, наш брак и начался несколько необычно, но, по-моему, нам удалось создать замечательную семью, правда?

– Правда. Садись. Кофе почти готов. Есть хочешь?

– Умираю от голода. – Глаза мужа загорелись.

Пруденс вспыхнула. Она знала, на что намекает Эндрю.

– Когда тебе нужно возвращаться в часть?

Эндрю вздохнул, присел за стол и обнял ее за талию. Пруденс поставила перед ним тарелку.

– Утром на поезд.

– Так скоро?! Ты же только что приехал! Я думала, тебя отпустили на два дня!

– Так и есть, но дорога до Плимута займет почти целый день. Давай не будем вспоминать о плохом, только о хорошем. Лучше поговорим о ребенке.

Пруденс разлила по чашкам благоухающий кофе.

– А что говорить? Ведь я его еще не видела и ничего не могу о нем сказать.

– О нем? – распахнул глаза Эндрю. – Ты уверена, что это мальчик?

– Тебя так легко провести! Откуда же мне знать?

Он поднялся со стула:

– После захода солнца стало прохладно. Подбросить в печку угля?

– Подбрось, если замерз. Хотя угля осталось маловато, а я не успела запастись. Первое похолодание в этом году.

– Тогда я лучше надену рубашку.

– Должно помочь, – улыбнулась Пруденс.

Эндрю скрылся в спальне.

– Тут все так разбросано, будто ураган сдул с тебя одежду, – засмеялся он.

– Так и было, – фыркнула Пруденс, доливая в опустевшие чашки кофе и ставя кофейник на плиту. – Принести воскресную газету? Ей уже несколько дней, да и новости невеселые, но мы могли бы почитать о чем-нибудь, кроме сводок с фронта.

В спальне воцарилась неожиданная тишина. Пруденс испугалась. Нет. Пожалуйста, только не это. Она развернулась к двери – там стоял Эндрю с листком бумаги в руках.

Записка Виктории.

– Что это?

Пруденс замерла, слыша, как колотится сердце. Она отчаянно всматривалась в лицо мужа, пытаясь понять, что он чувствует, но оно оставалось непроницаемым.

Отрицать очевидное было бессмысленно, и она перешла в наступление:

– Я попросила Викторию узнать у Колина, нельзя ли перевести тебя на безопасную службу. Ведь тебе нравится ухаживать за лошадьми.

– Как ни странно, на учениях обнаружилось, что я меткий стрелок. Но дело не в этом. Когда ты собиралась мне рассказать? – (Пруденс почувствовала, как в горле нарастает комок.) – Или ты так и собиралась скрывать это до конца?

Не отрывая глаз от вытертого красно-бежевого ковра на полу, она едва заметно покачала головой. Она чувствовала себя провинившейся школьницей, пойманной с поличным.

– Значит, ты обратилась к своим всемогущим заносчивым друзьям и попросила их убрать от греха подальше твоего деревенского дурня-конюха?

– А что еще мне было делать?! – выкрикнула Пруденс. – Смотреть, как ты идешь на фронт, бросив меня одну с ребенком?

На щеках Эндрю заходили желваки, но он смолчал. Потом глубоко вздохнул и сказал:

– Да, на самом деле именно этого я от тебя и ожидал. Так вынуждены поступать женщины по всей Англии – да что там, по всему миру. Почему ты должна стать исключением? Почему я должен прятаться от борьбы, когда моим соотечественникам приходится сражаться в грязи и крови? Или ты хотела, чтобы я прикрывался твоими юбками?

Пруденс шагнула к нему со сжатыми кулаками:

– Нет. Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы вернулся ко мне живым и здоровым! Все равно кому-то надо присматривать за конюшней, так почему не тебе?

– А почему именно мне? Потому что ты решила разыграть из себя бога?

Никогда еще она не видела Эндрю таким злым и расстроенным. Сердце ее оборвалось, и ребенок выбрал именно этот ужасный момент, чтобы впервые заявить о своем присутствии. В животе что-то заколыхалось, словно бабочка расправляла крылья. Она хотела поделиться этими чудесными ощущениями с Эндрю, но отвращение на его лице остановило готовый сорваться с губ радостный вскрик. Гнев, смятение и страх поднялись на поверхность, и Пруденс в порыве бессильной ярости резко смахнула со стола кофейную чашку. По полу разлетелись мелкие осколки.

В ужасе от собственной вспышки она уставилась на пол. Эндрю развернулся и, не говоря ни слова, скрылся в спальне.

Она принялась осторожно собирать осколки и вытирать лужу. По лицу текли слезы. Она как раз заканчивала уборку, когда в кухню вернулся Эндрю, уже полностью одетый.

– Куда ты? – закричала Пруденс.

В груди холодным комом шевелились страх и раскаяние.

– Пройдусь, – коротко ответил он. – Мы сейчас слишком расстроены, чтобы что-то обсуждать. Вернусь за вещами позже.

В глубине души Пруденс хотелось расплакаться и не отпускать его, но внутренний голос продолжал упрямо настаивать, что Эндрю сам виноват. Зачем он решил вступить в армию? Бросить ее в ожидании ребенка. Ведь она ни в чем не виновата. Она всего лишь пыталась помочь ему, уберечь от опасности. Какое ей дело до его глупой гордости, если речь идет о сохранении жизни?

Пруденс дождалась, пока Эндрю не выйдет за порог, вбежала в спальню и бросилась на кровать, где еще совсем недавно они были так нежны друг с другом.

Она рыдала навзрыд, презирая себя за омерзительные всхлипывания, но не могла остановиться. Всего год назад она жила в прекрасном доме, в семье, где ее любили, а слуги предупреждали все ее желания. Жизнь текла размеренно и была полна удовольствий: музыка, книги, светские рауты, походы в музеи. Но самое главное – кто-то постоянно был рядом. А сейчас Пруденс осталась одна, ей очень страшно, и единственный человек, на которого она могла полагаться, решил ее бросить. Как бы ни старалась Пруденс поставить себя на место Эндрю, происходящее выходило за грань ее понимания.