Книга о русской дуэли Востриков Алексей

В наше время слово «дуэль» употребляется в столь различных, иногда взаимоисключающих смыслах, что необходимо сначала определить суть этого вполне конкретного социокультурного феномена и отделить дуэль от явлений родственных и схожих. Итак, дуэль — это ритуал благородного разрешения и прекращения конфликтов, затрагивающих личную честь дворянина.

В сословной структуре послепетровского российского государства главенствующее положение занимало дворянство. Оно имело исключительные права, но эта исключительность ко многому обязывала. Исключительность требовала сословной обособленности, замкнутости. Хотя Петр I и открыл формально сословие для выслуживших чин людей неблагородного происхождения, хотя приливы и отливы фаворитизма подчас ставили на первые места в государстве целые семейства из самых низов, тем не менее такие случаи были исключениями; для «новых» дворян подобная «милость» являлась лишь первым шагом к тому, чтобы стать настоящими дворянами Российской Империи.

Сословная обособленность основывалась, с одной стороны, на поддерживаемом культе рода, с другой — на культе общества. Род — это гарантия прошлого. Память о предках и ответственность перед ними, благородство — это противопоставление «Иванам, не помнящим родства», людям подлого происхождения. Общество — это гарантия настоящего. Дворянин всегда и повсюду включен в корпоративные связи, неформально уравновешивающие отношения формальные, служебные. Перед обществом дворянин отвечает за соответствие своего повседневного поведения, каждого своего поступка происхождению и положению. Суждение общества офицеров или общественное мнение в свете могут быть важнее, чем приказ командира или воля губернатора. Оказаться исключенным из родового клана или из общества — вот угроза, которая для дворянина была страшнее физической смерти.

По каким же правилам жило дворянское общество? Кодекс чести был универсальным этическим законом. Он объединял в себе все требования, предъявляемые к благородному человеку.

Вряд ли возможно на нескольких страницах описать такой сложный феномен, как дворянская честь. Может быть, в настоящей работе это не так уж и необходимо, потому что представления о том, что благородно и что неблагородно, что честно и что бесчестно, в значительной части сохранились до сих пор. Позволим себе лишь несколько самых общих замечаний.

Честь обязывала дворянина быть достойным своей свободы и силы. Недопустимыми считались ложь, трусость, неверность присяге или данному слову. Кража расценивалась как безусловная подлость. Любопытно, что присвоить казенные деньги, обобрать подчиненный полк, город или целую губернию казалось вполне нормальным. Е. П. Карнович в своей книге «Замечательные богатства частных лиц в России» {85} рассказал, как на губернаторских и министерских постах, на откупах и армиях наживались огромные состояния. Но вот вытащить кошелек из чужого кармана настолько унизительно, что уличенному в этом остается либо застрелиться, либо исчезнуть.

Дворянин призван уважать равных и защищать слабых. Человек чести должен признавать честь других, иначе и его собственная будет немногого стоить. Везде, где чести и достоинству угрожает подлость, дворянин обязан встать на их защиту.

Честь требует от дворянина полного и абсолютного подчинения ее законам. Вся жизнь дворянина посвящена служению чести, и даже угроза смерти не может остановить его. Впрочем, смерть угрожает в исключительных ситуациях, сложнее соответствовать своему благородному положению ежедневно и ежеминутно. Владение шпагой и пистолетом важно, но настоящего дворянина узнают по умению пользоваться носовым платком и столовым ножом, по умению одеваться и танцевать, по осанке, походке и речи.

Дворянин самостоятелен и свободен в своих поступках. Если он принял решение, ничто не должно ему препятствовать. Если он совершил тот или иной поступок, то он сам, один, несет за него полную ответственность. Все происходящее с благородным человеком необратимо, нельзя взять слово назад, начать сначала, переиграть. Что свершилось, то свершилось.

Честь представлялась не механической суммой требуемых благородных качеств и достоинств. Каждая из составляющих была таким же абсолютом, как и единое целое. В вопросах чести не могло быть никакой относительности, никаких полутонов. «Почти храбрый», «более-менее благородный» — это уже оскорбительная насмешка.

Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль — ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать.

Как же был построен дуэльный ритуал? Схема знакома многим из художественной литературы: за нанесением оскорбления следовали вызов и его принятие противной стороной, затем происходил поединок (бой) и, наконец, примирение (прекращение дела).

Центральной частью дела чести являлся поединок. Очень часто и современники, и исследователи позднейших времен отождествляли дуэль только с поединком, боем. На самом деле все предшествующее поединку не менее значимо и ритуально, в не меньшей степени обусловлено сценарием, чем сам бой. Но бой, поединок — это действительно кульминация ритуала. Поединок — это бой между двумя соперниками на благородном смертоносном оружии, происходящий в присутствии секундантов, по заранее установленным правилам, составленным в соответствии с кодексом или традицией.

Дуэль как институт регулирования отношений дворянской чести существовала на достаточно ограниченном отрезке русской истории. Условно можно поставить границы с середины XVIII до середины XIX века. До этого времени еще нельзя говорить о сложившемся европеизированном дворянском сознании, а во второй половине XIX столетия дворянство утратило главенствующую роль в постепенно распадающейся под напором буржуазных отношений сословной структуре России, и хотя дуэли еще случались, суть явления в значительной степени изменилась.

Дворянская культура, хотя и была вполне самостоятельным, замкнутым историческим феноменом, считала себя наследницей аристократической и воинской традиции Европы в целом. Она искала (и находила!) предшественников и предков; и в тех или иных современных реалиях усматривала черты сходства с историческим прошлым. В дуэли дворяне видели продолжение старинных традиций единоборств. Реальная история видов единоборств требует от историка универсальных знаний и некоторой самоуверенности. Не претендуя на обладание ни тем ни другим, мы постараемся восстановить представления русских дворян XIX века об истории дуэли и назвать те исторические ситуации, сходство с которыми находили дуэлянты, выходя на поединок.

Ритуальный поединок имеет глубокие традиции. Самая древняя разновидность — воинский поединок. Из мировой истории нам известны случаи, когда битва между войсками начиналась с того, что перед строем выезжали или выходили богатыри, известные ловкостью и отвагой, силой и доблестью, и вызывали из стана соперников «на честный бой» желающих померяться силой. Вызов мог сопровождаться насмешками и оскорблениями в адрес противников (впрочем, совершенно не обязательно) и демонстрацией собственной удали и мастерства. Такой поединок (часто он называется специальным термином — аристия), на который могли выйти и полководцы, не обязательно был «честным» боем, и хотя у каждой из сторон могли существовать свои правила (например, не наносить удара в спину, не добивать лежачего или раненого), но они не совпадали, и никаких предварительных договоренностей не составлялось. Победа (почти всегда — смерть соперника) была превыше всего, она становилась знаком, знамением, пророчеством; исход поединка мог оказать такое сильное влияние на армии, что сражение оказывалось излишним.

Традиция аристии полностью осталась в былинных (в Европе — в рыцарских) временах, но отголоски ее слышатся даже в XX веке, например в главе «Поединок» из «Василия Тёркина».

Однако дворяне XVIII–XIX веков, говоря о дуэли, редко сравнивали ее с аристией, но гораздо чаще — с рыцарским поединком и рыцарским турниром. Вообще дворянская культуpa очень хотела походить на рыцарскую, а точнее — на то рыцарство, которое она придумала для себя. И здесь ритуал, воплощавший в себе идеалы возвышенного благородства и воинской доблести, выходил на первый план — по примеру крупных рыцарских турниров позднего средневековья.

На турнирах, которые обычно объявлялись крупными феодалами, князьями, монархами, собравшиеся рыцари не имели других причин для поединка, кроме демонстрации благородства и доблести. Усиленная и утонченная ритуализация, превращавшая каждое движение в жест, каждое слово в символ, каждый предмет в эмблему, становилась самоцелью. Выработался сложный и разнообразный язык рыцарского этикета и кодекс рыцарской чести; вся жизнь — от посвящения в рыцари до самой смерти — безусловно подчинялась этим законам, и наиболее полно и концентрированно все это выражалось в рыцарском турнире. Приглашение рыцарей на турнир, объявления герольдов, гербы, знамена, символы и эмблемы, феодал со своим двором и публика, дамы сердца, пажи, оруженосцы и трубадуры, взаимные вызовы и приветствия рыцарей, сам бой, заключенный в строгие рамки правил и запретов, признание поражения и объявление победителя — вот такая несколько приукрашенная картина турнира сохранилась в культурной памяти. Именно представление о турнире как о празднике, ритуальном чествовании рыцарства послужило одним из источников дуэли. В таком виде «рыцарский миф» входил в дворянскую культуру.

В Европе развитие от рыцарства к дворянству шло постепенно, но в России этой преемственности не было. Поэтому особенно любопытно наблюдать, как вместе с европеизацией настоящего, начиная с Петра I и затем в течение долгого времени, происходила такая же европеизация прошлого, «возрождение» отсутствующих традиций. Вот один пример. В средневековой Европе параллельно с турниром существовала еще одна форма ритуального поединка — карусель. В отличие от турнира карусель изначально была развлечением, соревнованием. Рыцари состязались в умении управлять лошадью, в ловкости и силе, в умении владеть различными видами оружия; стреляли из лука, метали дротики, на полном скаку срубали мечом или поражали копьем специальные чучела или мишени. Наряду с серьезными соревнованиями проводились и шутливые, например: объявляли победителем того, кто хуже всех стреляет из лука, могли наградить всадника, который первым свалится с лошади. После запрещения рыцарских турниров карусели отчасти заменили их и пытались перенять некоторые их функции. Да и сами рыцари (а потом — дворяне), ранее имевшие возможность на турнире состязаться серьезно, а на карусели — шутливо, теперь соединили в карусели и серьезное соперничество, и развлечение. В форме организации карусели также стали имитировать внешние приметы турнира. Именно такая имитация была блестяще проведена в 1766 году Екатериной И. Русские карусели чрезвычайно интересны сами по себе. Любопытно отметить, что эта форма очень легко была принята в никогда не знавшей турниров России, и русские дворяне воспоминаниям о своей реальной татаро-монгольской, языческой и византийской истории предпочли европейские воспоминания о рыцарях и турнирах. Участвуя в каруселях, русские дворяне ощущали себя если не настоящими рыцарями, то наследниками европейской рыцарской культуры.

ПРИЛОЖЕНИЕ

МАТЕРИАЛЫ О КАРУСЕЛЯХ

«Карусели имеют древнейшее происхождение. Тертуллиан утверждает, что богиня Цирцея была изобретательницею каруселей и что она учредила их в честь Солнца, отца своего. Оттого самого иные думают, что слово „карусель“ происходит от carrus solis или carro del sole.[2] Вероятнее всего, что карусели получили свое название отколесниц, в сих рыцарских упражнениях употребляемых. Карусели напоминают нам о прежде бывших рыцарских играх и поединках. Французы, англичане и немцы спорят между собою об учреждении так называемых турниров (tournois) и определяют оное в девятом веке.

Древние остатки народных богатырских песен и сказок доказывают, что в России, так же как и в других европейских государствах, такие игры и поединки существовали, и также господствовала система странствующих рыцарей. Вступающим в сие звание предлагаемы были три статьи. Рыцари клятвенно их сохранять обязывались.

1) Никогда не отступать от добродетели. Преступник, недостойный милости Всемогущего, лишаясь спокойствия душевного, лишается и способности к великим подвигам.

2) Видя слабого, притесняемого сильнейшим, не оставлятьбез защищения. Не помогающий ближнему не может и сам ожидать помощи.

3) Покровительствовать всегда беззащитным женщинам, находящимся в гонениях и напастях. Любовь умягчает нрав ратоборцев, могущий легко в зверство обратиться.

Руководствуемые сими правилами витязи за честь себе вменяли наказывать неправедных и защищать слабых. Насилия вельмож, разбои и опустошения от злонамеренных врагов, около 996 года при владении великого князя Владимира Святославича по всей Руси распространявшиеся, заставляют предполагать, что он был первым учредителем рыцарского богатырского в России ордена: ибо по летописям ни при котором государе не упоминается столько о ратоборцах, необычайною силою одаренных. В дошедших до нас чрез изустные предания сказках и доныне многие из них поименно прославляются. Вскоре сии рыцари пресеченные для путешествующих по России дороги сделали опять безопасными и кроющиеся в лесах и вертепах скопища злодеев истребили. К молве, разнесшейся повсюду о силе и отважности их, по тогдашнему образу мыслей, приметались чудесности духов, которые защитникам невинности благоприятствовали, и мнимое сверхъестественное могущество рыцарей распространило спасительный страх на всех обидчиков и утеснителей.

Писатели византийской истории уверяют, что восточные народы переняли у французов искусство в ратоборстве, и некий иностранный историк называет турниры поединками французскими. Нам известно только то, что Россия почти в то же самое время, как начались турниры в прочих европейских государствах, то есть в девятом веке, славилась также своими храбрыми витязями и могущими богатырями.

Мы читаем в летописях, что в 993 году, во время царствования равноапостольного князя Владимира, на берегу реки Трубежа был славный поединок между исполином печенегским и сильным богатырем русским Яном Усмовичем, который, схватив печенега, приподнял его, ударил об землю и поверг мертва. От сего поединка зависела участь Русской земли. Победитель, вооружась потом палицею, вместе с Владимиром на ужаснувшихся печенегов наступил. Робостью объятые полки супостатов побежали, а россияне, в торжестве преследуя их. покрыли поля множеством убиенных.

В самом начале турниров женщины не присутствовали при сих военных увеселениях; но любовь к славе искоренила в сердцах их врожденную робость, и они потом брали в оных величайшее участие.

Все подвиги рыцарей были посвящены женскому полу. Каждый рыцарь носил любимый цвет своей красавицы, украшал щит свой ее именем, шлем — шитым ею покрывалом, копье — полученною от нее лентою или ожерельем; любовь, честь и слава были истинные добродетели рыцарей, а поцелуй, данный красавицею победителю, был величайшая для него награда.

В 1559 году Генрих II, король французский, потерял жизнь в турнире, и французы, пораженные таким несчастием, прекратили сии опасные увеселения. Однако ж год спустя после кончины сего молодого государя был в Орлеане последний турнир, на котором принц крови, Генрих Бурбон-Монпансье, упав с лошади, умер. Дух рыцарства исчез с прекращением сих рыцарских поединков, и мы видим только слабые остатки оного в учрежденных потом каруселях.

Людовик XIV, король французский, государь, любивший пышность и забавы, во время данного им каруселя в 1661 году сам был начальником римской кадрилии. Праздник сей был, как сказывают, великолепнейший, и на нем присутствовали приехавшие тогда нарочно в Париж иностранные принцы и вельможи.

В 1750 году в Берлине братья Фридриха II показывали в карусели свое искусство и проворство; но славнейший из каруселей был дан в России в 1766 году, при начале царствования блаженной памяти Екатерины Великой. Четыре было кадрилии: славянская, римская, индейская и турецкая.

Государыня была одета по-славянски. Она любила славу и народ русский. Одеяние рыцарей и дам было великолепнейшее. Казалось, что на случай сего торжественного празднества алмазы всех четырех частей света были собраны и привезены в Россию. Украшенный сединами фельдмаршал граф Миних был главным судьею рыцарей. По окончании ристаний и при раздавании прейсов сей достопочтенный муж произнес трогательную речь, в которой изобразил милости великой монархини и блаженство ее подданных. „Известно всем, — так говорил он, — что не проходил один день, который бы не показал знака материнских попечений нашей всемилостивейшей императрицы о возвышении славы ее империи, о благополучии всех вообще ее подданных и о умножении знаменитости, особливо всех благороднорожденных“. Потом, описав великолепие каруселя и подвиги рыцарей, граф Миних окончил речь свою сими словами: „Что до меня принадлежит, — сказал он, — то в старости и седине моей, чрез шестьдесят и пять лет, под бременем службы, без сомнения, нахожу себя древним солдатом и старейшим в Европе фельдмаршалом. После того, как я имел честь не единожды приводить российскую армию к победам, за особливое почитаю себе воздаяние и тем славлюся, знаменитые дамы и кавалеры, что в сей день не только я свидетель, но еще и главный судия ваших благородных подвигов“.

Лирик Петров, известный по стихотворениям своим, поднес императрице оду, в которой он воспел рыцарские игры и блеск двора российского. <…>

Первый прейс из рыцарей получил римской кадрилии полковник и унтер-шталмейстер Василий Михайлович Ребиндер. Второй прейс получил турецкой кадрилии подполковник кирасирского полку князь Иван Андреевич Шаховской. Третий прейс получил римской же кадрилии конной гвардии ротмистр граф Штейнбок. Из дам: первый прейс — ее сиятельство графиня Наталья Петровна Чернышева, ныне вдовствующая княгиня Голицына, штатс-дама и ордена Св. Екатерины второго класса кавалерственная дама. Второй прейс — ее сиятельство графиня Екатерина Александровна Бутурлина, ныне штатс-дама и кавалерственная дама, супруга его сиятельства князя Юрия Володимировича Долгорукова. Третий прейс — Анна Васильевна Лопухина.

Таковы были увеселения Екатерины Великой! Внук ее, государь император Александр I, шествующий во всем по ее стопам, соизволил ныне на желание московского благородного общества дать публике карусель, в котором он назначил учредителем его высокопревосходительство Степана Степановича Апраксина Главным же судьею рыцарских подвигов ныне честь имеем называть его сиятельство главнокомандующего здешнею столицею фельдмаршала графа Ивана Васильевича Гудовича.

В 1784 году, во время главного начальства в Москве покойного генерал-фельдмаршала графа Захара Григорьевича Чернышева и под распоряжением флигель-адъютанта ее императорского величества государыни Екатерины II генерал-майора Ивана Николаевича Корсакова и генерал-майора Степана Степановича Апраксина, был на Девичьем поле довольно замечательный карусель. Прейсы выиграли кавалеры: князь Александр Сергеевич Трубецкой, Иван Николаевич Корсаков, Степан Степанович Апраксин и Василий Алексеевич Хованский.

В 1777 году, при короле шведском Густаве III, был славный карусель в Стокгольме. В 1803 году, во время главного начальства в Москве покойного фельдмаршала графа Ивана Петровича Солтыкова, был также карусель под распоряжением графа Ивана Петровича Солтыкова, князя Александра Феодоровича Щербатова, князя Сергея Сергеевича Голицына и Алексея Михайловича Пушкина. Прейсы выиграли: граф Петр Иванович Солтыков, Алексей Михайлович Пушкин, князь Сергей Сергеевич Голицын и граф Варфоломей Васильевич Толстой.

Нынешний карусель составляется из нижеследующих особ: учредитель всего каруселя — Степан Степанович Апраксин. Главный судья — главнокомандующий граф Иван Васильевич Гудович. Судьи: князь Юрий Володимирович Долгорукой, Степан Степанович Апраксин, граф Федор Васильевич Растопчин, князь Иван Сергеевич Барятинский, Николай Васильевич Обресков, Федор Петрович Уваров, Василий Николаевич Чичерин, Александр Алексеевич Чесменский. Главный церемонимейстер всего каруселя — князь Василий Алексеевич Хованский; старший конный церемонимейстер — князь Александр Федорович Щербатов; старший пеший церемонимейстер — граф Петр Иванович Салтыков. Господа конные церемонимейстеры: князь Петр Алексеевич Хованский, Николай Сергеевич Солтыков, князь Александр Сергеевич Трубецкой, Афанасий Иванович Юрасов. Господа пешие церемонимейстеры: Саковнин, Бартенев, Гусятников, князь Иван Сергеевич Одоевский. Герольдмейстер — граф Илья Андреевич Толстой. Гофмейстер — князь Димитрий Евсеевич Цицианов. Маршал каруселя — Алексей Александрович Пашков. При учредителе господа конные ассистенты: Вальцев, Маслов, В. Войнолович, И. Войнолович, Лесли. Господа ассистенты главного церемонимейстера: Александр Чернов, Калинин. Господа ассистенты гофмейстера: Степан Чернов. Крылов. Господа ассистенты герольдмейстера: Грае, Протопопов. Главный секретарь — г. Иванов. Секретари: гг. Пенский, Яковлев, 1-й военной кадрилии шеф — Алексей Михайлович Пушкин. Господа кавалеры 1-й кадрилии: князь Гагарин, Обресков (адъютанты генерал-фельдмаршала), Мордвинов, Мерлин. 2-й кадрилии шеф — Сергей Иванович Талбухин. Господа кавалеры 2-й кадрилии: Нелединский, князь Волконский, Волков, Бехтеев. 3-й кадрилии шеф — Димитрий Николаевич Волховской. Господа кавалеры 3-й кадрилии: граф Апраксин, Валуев, князь Гагарин, граф Апраксин. 4-й кадрилии шеф — Всеволод Андреевич Всеволожский. Господа кавалеры 4-й кадрилии: Шепелев, граф Толстой, Демидов, Вишняков. Главный берейтор при карусели — г. Шульц. Архитектор — г. Компорези.

Почетные члены, участвовавшие в заведении каруселя: графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, Екатерина Володимировна Апраксина, князь Николай Борисович Юсупов, действительный тайный советник Валуев, действительный тайный советник князь Долгорукий, действительный тайный советник Лунин, генерал-лейтенант Кнорринг, генерал-лейтенант Брозин, генерал-лейтенант Гессе, сенатор князь Багратион, сенатор Баранов, генерал-майор Бахметев, генерал-майор Мерлин, сенатор Левашов, генерал-лейтенант князь Шаховской, генерал-майор граф Гудович, сенатор Нарышкин, генерал-майор Позняков, сенатор Нелединский, генерал-майор граф Разумовский, тайный советник Юшков, действительный статский советник Демидов, полковник Дмитриев, бригадир Дурасов, генерал-майор барон Корф, камер-юнкер князь Вяземский, бригадир Испеньев, Сергей Соковнин, Николай Масалов, Феодор Масалов, Александр Обля-зов» {740, с. 130–135}.

Постепенно карусели стали превращаться в состязания наездников безо всяких турниров и поединков. Да и сами дворяне охладели к этим рыцарским забавам. Вот, например, Л. Сапега, обязанный по своему положению участвовать в придворных увеселениях, в конце 1820-х годов без тени «праздничных» интонаций писал: «После масленицы при дворе устраивались карусели. Для этого предназначался ярко освещенный манеж. Затем следовал ужин. Я ездил обыкновенно на дворцовых лошадях. Мне предназначались всегда две лошади, которые обыкновенно к концу вечера бывали заезжены» {147, с. 103}.

Для простого народа в Петербурге на Крестовском острове с начала XIX века была устроена механическая карусель. Там развлекающиеся подмастерья могли метать дротики или сшибать шпагами «турецкие головы», сидя на Деревянных — почти как настоящие! — конях (великолепное описание этой немецкой карусели дает В. П. Бурнашев {20}, но оно слишком объемно для нашего издания).

В средневековье весьма распространена была еще одна форма ритуального поединка — судебный поединок. Это была одна из разновидностей суда Божия (в научной литературе чаще используют термины ордалгишли jus Dei). В поисках доказательств невиновности и правоты человека его подвергали различным испытаниям: огнем, водой, раскаленным железом и т. п., либо испытанию поединком с тем, кто противостоял ему в судебном споре. Такой способ разрешения конфликтов был, конечно же, наследием нравов языческих времен, но, как и многие другие пережитки, вполне совмещался в сознании средневекового человека с христианскими представлениями и поэтому находил свое место в юридической системе средневековья. В том случае, если судебный поединок происходил между простолюдинами, он походил на обычную стычку. Но если конфликт возникал между благородными рыцарями, ритуализация судебного поединка была на порядок выше. Они обращались к суду, и он назначал время и место поединка и затем, в присутствии зрителей, был свидетелем суда Божия. Впрочем, для благородного человека нет суда выше его чести и суда Божия: «Два благородных рыцаря поссорились между собою: нельзя же им идти тягаться перед судом, <…> они, как военные люди, гражданским законам не подлежат и в грош их не ставят, а все дела между собою решают мечом» {133, с. 230}.

«Сам бой обставлялся особенно торжественно: на удобном, ровном месте, окруженном барьером или веревкой, ставили, друг против друга, два выкрашенных в черную краску или задрапированных черным сукном высоких седалища; тяжущиеся садились там и при всем стечении зрителей давали торжественную клятву в своей правоте и готовности с помощью Божией отстаивать ее с „Евангелием в одной руке и мечом в другой“; оружие тяжущихся должно было быть одинаковым, и перед вступлением в поединок бойцы должны были поклясться, что не имеют на себе никаких противозаконных доспехов; судьи тем не менее подвергали обе стороны тщательному осмотру, и лишь после этого главный судья суда Божия давал сигнал к бою. Победа означала правоту затеянного дела, а побежденный признавался виновным в взводимом на него обвинении и подвергался законной каре; <…> победитель же имел право на доспехи побежденного и нередко жертвовал их на церковь, где они выставлялись напоказ» {111, с. 5–6}.

В России существовал свой вариант судебного поединка — поле. По сути такой же суд Божий, как и в Европе, поле иногда несколько отличалось по форме — «схватка происходила наедине, без свидетелей, в поединке не использовали ни железо, ни воду, ни огонь, бились чистым оружием — палицей» {88, с. 217}. Распространено поле было с XII до XVI, и даже до начала XVII века, официально было признано только в XV веке, а пик его популярности и общеприня-тости пришелся на XVI столетие {7, с. 104}. При этом поле, как и европейский jus Dei, постоянно подвергалось критике и даже прямым запретам со стороны церкви и верховной государственной власти.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ПОЛЕ

«Полем, или судебным поединком, по Судебнику царя Ивана Вас<ильевича> 1550 г<ода>, мог быть решен всякий процесс, в котором ищея или ответчик не могли представить ясных доказательств и в то же время не хотели признать доказательств противной стороны. Заемное дело от рубля, бой или оскорбление и увечье, поджог, душегубство, разбой и даже тяжбы о поземельном владении — вот предметы, тяжбу о которых <…> дозволялось решать полем. В подобных случаях не только ищея и ответчик имели право полем доказывать свою невинность, но и свидетели той и другой стороны могли доказывать всякому оспоривающему правдивость своих показаний также полем. <…>

Так как поле, по желанию тяжущихся, допущено было при всех почти исках, причем ищеями и ответчиками могли быть лица всякого пола, возраста и состояния, то закон о поле дозволял лицам, которым по их положению было неудобно или которые сами не хотели лично биться на поле, выставлять за себя наемных бойцов, или, по тогдашнему выражению, „наймитов“. Вот как пишет об этом Судебник 1550 года: „А против послуха ответчик будет стар или мал, или чем увечен, или поп, или чернец, или черница, или жонка, и тому против послуха наймит, а послуху наймита нет. А которой послух чем будет увечен без хитрости, или будет в послусех поп, или чернец, или черница, или жонка. и тем наймита наняти вольно ж“.<…>

Когда „обои истцы ималися за поле“, начинались приготовления к нему. Ищея и ответчик, если не хотели биться сами, отыскивали искусных бойцов. Отыскивать их было, кажется, не трудно, потому что, промышляя своим искусством, наймиты сами знали, кажется, когда, кому и где присуждено поле. <…>

Самые места судебных битв и доселе еще удержали свое древнее название поль или полей: укажем в Москве на церковь Троицы в полях, близ Владимирских ворот, на Никольской улице. В Троицком посаде местом битв было сперва пространство перед монастырскими воротами, а в 1560 г<оду> указано для них новое место в селе Клементьеве (ныне часть посада Сергиева). Вместе с тяжущимися к бою являлись 1) окольничий, 2) дьяк и 3) недельщик. Немедленно по прибытии эти представители правительства опрашивали истца и ответчика, „кто за ними стряпчие и поручники (секунданты)“. Указанным поручникам дозволялось стоять у поля, но без всякого оружия. Между тем около поля стекалось много народа, неприкосновенного к тяжбе: тут были и праздные зрители, и бойцы, и ворожеи. Правда, закон постоянно отстранял от поля лиц, неприкосновенных или не долженствующих быть прикосновенными к делу. <…>

Перед начатием боя недельщик отводил тяжущимся определенное пространство и, кажется, обносил его веревкою, за что получал он определенную плату. <…>

По назначении границ боя начинался и самый бой. <…> Пред полем назначалась присяга <…>, <то есть> всегда оставалась возможность тяжущимся миролюбивою сделкою у присяги окончить дело. Если мира не хотели, начиналась битва. Обыкновенное оружие для нее была „дубина“ и „ослоп“, между тем как на самом полевщике был „доспех“. Языческая основа этого обычая выразилась у нас в самом оружии, обыкновенно деревянном. <…>

Больших подробностей о самом ходе битвы мы в своих памятниках не имеем. Знаем, правда, что половщик, т<о> е<сть> бьющийся, мог покинуть свой процесс и по начале битвы: наймит мог не достоять своего урока, ищея и ответчик, если бились сами, могли убежать. Не знаем, могли у нас кто из бьющихся в случае усталости просить себе отдыха. <…> Равным образом, не знаем, в чем состояло окончательное торжество победителя над противником. <…> У нас, кажется, победитель только тогда признавался победителем, когда повергал противника на землю своими яростными ударами. На это указывает выражение законов наших о побежденных: „А на убитом истцово доправить“. Слово „убитый“ здесь не имеет собственного значения, потому что далее закон говорит о взысканиях с него; оно вообще означает поверженного на землю, лежащего как убитый, хотя бывали случаи действительных убийств во время поля, и вообще дело не обходилось без кровопролития. <…>

Итак, побежденный, или, по тогдашнему выражению, „убитый“, признавался виноватым. Начиналась расплата: виноватый платил прежде всего полевые пошлины. <…> Он платил, во-первых, чиновникам правительства, бывшим всегда при поле, т<о> е<сть> окольничему, дьяку и недельщику <…>. Кроме того, бралась пошлина в казну <…> Этим кончалось поле» {7, с. 47–57}.

Несмотря на то, что временной промежуток между полем и дуэлью в России не такой уж большой, прямой преемственности между ними не было. Российские дворяне не звали друг друга «на поле битися», не клялись на иконе (в Древней Руси поле считалось последним средством, к которому прибегали только в том случае, когда оба соперника поклялись на иконе или на Библии в своей правоте). Тем не менее представление о поединке как о суде Божием было очень распространено, оно налагало на ритуал значение мистического таинства и уравнивало силы и надежды.

Еще в античности появилась традиция поединка как зрелища. Одним из любимейших представлений, непременной составной частью каждого праздника были гладиаторские баи. Унаследованные Древним Римом как пережиток ритуального жертвоприношения (в первую очередь — погребального), гладиаторские бои обставлялись со всевозможной пышностью, схватки чередовались с музыкой и пением, публичными пытками и казнями, травлей диких зверей. Соперники могли быть вооружены равным оружием, иногда это даже поощрялось, ведь экзотика была непременной составляющей такого зрелища: очень эффектно смотрелся бой иссиня-черного нубийца с белокурым галлом, и каждый из них дрался на том оружии, к которому был приучен с детства. В поединке один гладиатор мог сражаться с несколькими, конный — с пешим, все это было несущественно — лишь бы бой смотрелся. И то, что умирали в этом бою не «понарошку», а всерьез, тоже было непременной составной частью зрелища.

В гладиаторских боях участвовали в основном рабы. И хотя известно немалое число случаев, когда римляне из патрицианских родов (и даже императоры!) выходили с мечом на арену цирка, все-таки для свободного человека «ремесло» гладиатора было недостойным, даже презренным. Однако для пленного воина арена была единственной возможностью сохранить достоинство.

Несмотря на очевидные и принципиальные различия, дуэлянтов нового времени часто сравнивали с гладиаторами. Впрочем, еще чаще с гладиаторами сопоставляли цирковых борцов и фехтовальщиков. Здесь уже на бой выходили профессионалы, дравшиеся, как правило, не «всерьез». Имитация боя могла быть более или менее грубой, и даже не всегда имитацией. В таком виде балаганный бой сохранялся в течение многих веков, и в XIX, и даже в начале XX века бродячие цирковые труппы часто предлагали публике, например, бой на ножах «мавров» или одетых в самодельные шкуры «дикарей». Впрочем, уже в XIX веке это зрелище в цирке было почти полностью вытеснено различными видами борцовских и боксерских состязаний.

Был еще один вид поединка-зрелища. Начиная со средних веков обучение фехтованию стало профессиональной деятельностью, и фехтмейстеры организовывали специальные манежи, набирали учеников. Своеобразной рекламой для них были публичные поединки, на которых они демонстрировали свои умения, вступали в прямое соперничество с конкурентами. Назывались такие поединки ассо.[3] В XIX веке несколько ассо состоялось и в России, их устраивали в основном приезжие, чаще всего французские фехтмейстеры. С. П. Жихарев осенью 1806 года записал: «На будущей неделе фехтовальный учитель Севенар с сыном будут держать публичный assaut с другим таким же фехтовальщиком, как и они сами, сэром Сибертом» {70, т. 2, с. 10–11}.

Многие из заезжих французских фехтмейстеров искали какое-нибудь официальное место, например преподавателя в военном училище или полку, однако здесь им необходимы были покровительство и известность. В романе А. Дюма «Учитель фехтования» (романист пользовался записками довольно популярного в 1820-е годы в Петербурге фехтмейстера Огюстена Гризье, и приводимый ниже эпизод описан им почти дословно) главный герой обращается за помощью к молодому светскому красавцу кавалергарду графу Алексею Анненкову (прототипом которого был декабрист Иван Анненков); тот дает ему совет: «Вам надо поступить следующим образом: устроить публичный сеанс и проявить на нем свое искусство. Когда слух о вас распространится по городу, я дам вам прекрасную рекомендацию, с которой вы явитесь к великому князю Константину, который находится как раз в Стрельне и, надеюсь, соблаговолит представить ваше прошенье его величеству». Герой следует совету, и ему приходится выдержать импровизированный поединок с цесаревичем, пожелавшим лично проверить мастерство фехтмейстера. Импровизированное ассо удалось, брат императора получает положенное количество уколов и, довольный, дает все необходимые рекомендации.

О воинском поединке, рыцарском турнире и суде Божием часто вспоминали в связи с дуэлью, о гладиаторском бое и ассо — реже. Были и еще некоторые, гораздо более далекие по сути явления, которые приходили на ум как аналоги и предки дуэли. Таков, например, русский кулачный бой. Мы не будем рассказывать всей истории кулачных боев начиная с доисторических времен, а остановимся только на сложившихся русских традициях. Вот что писал о кулачных боях в России XVI века С. Герберштейн в своих знаменитых «Записках о Московии»: «Юноши, равно как и подростки, сходятся обычно по праздничным дням в городе на всем известном просторном месте, так что видеть и слышать их там может множество народу. Они созываются свистом, который служит условным знаком. Услышав свист, они немедленно сбегаются и вступают в рукопашный бой; начинается он на кулаках, но вскоре они бьют без разбору и с великой яростью и ногами по лицу, шее, груди, животу и паху, и вообще всевозможными способами одни поражают других, добиваясь победы, так что зачастую их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто побьет больше народу, дольше других остается на месте сражения и храбрее выносит удары, получает в сравнении с прочими особую похвалу и считается славным победителем» {40, с. 117–118}.

Конечно же, кулачный бой имел с дуэлью лишь поверхностное сходство. Описание поединка в лермонтовской «Песне о купце Калашникове…» — это в первую очередь стремление найти в прошлом истоки настоящего, и не случайно многие современники увидели в «Песне…» отражение дуэли Пушкина с Дантесом {98, с. 110}.

Впрочем, и в XVIII, и даже в XIX веке некоторые дворяне не считали для себя зазорным поучаствовать в народной забаве. Особой силой, ловкостью и крепостью в «кулачной сшибке» славился, например, Алексей Орлов, но для него это было, конечно же, только увеселением.

Если рыцарский турнир и судебный поединок были, хотя бы отчасти, составляющими официальной системы, то дуэль сразу оказалась в оппозиции государству, стала преступлением с точки зрения за-i >на. Это вполне понятно. Принимая на себя функцию решрования конфликтов чести, дуэль — пусть в своей узкой власти — лишала государство универсальности, ограждала сферу личной жизни дворянина от вмешательства, дуэль своей практикой утверждала главенство дворянской чести честью национальной, гражданской и верноподданнической. Александр Раевский на допросе по делу декабристов сказал Николаю I: «Честь дороже присяги: нарушив первую, человек не может существовать, тогда как без второй он может обойтись», — чем вызвал гнев монарха {103, I 207}. Дуэль противоречила православию. Наконец, на дуэлях гибли люди, которые могли бы еще послужить «Царю и Отечеству».

Впрочем, дуэль и могла существовать только как оппозиционная государству система, потому что иначе она была бы просто не нужна.

Итак, дуэль — преступление. Однако юридическая квалификация поединков и методы борьбы с ними были различны в разных странах и в разное время.

Вот диапазон всевозможных наказаний за дуэль. В первую очередь это различные формы смертной казни, чаще всего связанные с бесчестием. Возможно было и просто ритуальное обесчещение в той или иной форме. Во время Великой французской революции, например, предполагалось выставление дуэлянтов к позорному столбу в полном рыцарском облачении, а затем заключение в больницу для умалишенных. Кроме того, предлагались всевозможные варианты замены дуэли, предоставления «законного удовлетворения», суды чести и т. п.

Вернемся к юридической квалификации дуэли. Первоначально большинство юридических систем склонялось к тому, чтобы расценивать дуэль как публичное преступление. Дуэль была нарушением общественного спокойствия и государственного порядка, посягательством на прерогативы судов и даже монарха, т. е. в конечном счете самосудом и оскорблением властей.

К XIX веку возобладал взгляд на дуэль как на преступление частное: ритуальное оскорбление приравнивалось к обычному оскорблению чести и достоинства, поединок — к покушению на жизнь и здоровье человека.

Во второй половине XIX века сложились и конкретные законодательные концепции дуэли.

Французское законодательство вообще не упоминало о дуэли, а ее последствия наказывались на общих основаниях — как причинение телесных повреждений или убийство.

В Англии и большинстве североамериканских штатов дуэль наказывалась сама по себе (как нарушение общественного порядка, или как самоуправство, или как покушение на убийство), а последствия дуэли расценивались как обычное убийство или нанесение телесных повреждений.

В большинстве европейских законодательств (в частности, в Германии, Австрии, Испании, Италии, скандинавских странах) дуэль каралась как самостоятельное преступление, причем причиненные на дуэли ранения или смерть наказывались мягче, чем соответствующие деяния вне дуэли.

В России дуэли первоначально возникли в среде иностранцев, поступивших на русскую службу. Видимо, они быстро распространились, в связи с чем 14 января 1702 года был издан специальный именной указ: «А если кто впредь, чрез сей Его Великого Государя Именной указ, учнет такие поединки заводить, или на те поединки кого вызывать, и ходить собою для какого-нибудь задора, и в таком поведении кому хоть малые раны учинятся; и тем людям, кто такие поединки учнет заводить или, на поединки вызвав, кого чем поранит, учинена будет смертная казнь без всякой милости».

Первыми значительными законодательными актами собственно о дуэли в России стали принятый Петром I «Артикул воинский» (26 апреля 1715 года) и опубликованный год спустя «Устав воинский» (30 марта 1716 года), в который в качестве 69-й главы был включен «Патент о поединках и начинании ссор».

«Артикул воинский» специальным указом от 10 апреля 1716 года был распространен и на гражданское население и действовал до появления «Полевого уложения» 1812 года и издания Свода законов 1832 года.

Все эти акты предусматривали за поединки суровое наказание.

ПРИЛОЖЕНИЕ

УСТАВ ВОИНСКИЙ

«Гл. LXIX. — Патент о поединках и начинании ссор

1. Все вышние и нижние офицеры от кавалерии и инфантерии и все войско обще имеют в неразорванной любви, миру и согласии пребыть, и друг другу по его достоинству и рангу респект, который они друг другу должны, отдавать и послушны быть. И ежели кто из подчиненных против своего вышнего каким-нибудь образом поступит, то оный по обстоятельству дел наказан будет.

2. Ежели кто, против Нашего чаяния и сего Нашего учреждения, хотя офицер, драгун или солдат (или кто-нибудь, кто в лагере или крепости обретается), друг с другом словами или делами в ссору войдут, то в том именное Наше соизволение и мнение есть, что обиженный того часа и без всякого замедления долженствует военному правосудию учиненные себе обиды объявить и в том сатисфакции искать, еже Мы всегда за действо невинного прошение примем. И сверх сего повелеваем военному суду обиженному таковую сатисфакцию учинить, како по состоянию учиненной обиды изобретено быть может; и сверх сего обидящего по состоянию дел, жестоко или заключением, отставлением из службы, вычетом жалованья, или на теле наказать, таковым образом: что ежели один другого бранными словами зацепит, оного шельмом или сему подобным назовет, таковой обидящий на несколько месяцев за арест посажен имеет быть, а потом у обиженного, на коленах стоя, прощения просить. Ежели офицер будет, то сверх того жалованья своего во время его заключения лишен будет.

3. Кто кого рукою ударит, тот имеет на три месяца заключен быть, и на полгода жалованья лишен, и потом у обиженного, стоя на коленках, прощения просить, и в готовности быть от обижен ного равную месть принять, или за негодного почтен и чину своего (ежели какой имеет) лишен, или вовсе или на время, по силе дела смотря.

4. Кто кого палкою ударит, тот имеет такого ж прощения просить и отмщения ожидать, и на год жалованья лишен, или и во все чина своего лишен, и буде иноземец, без паса выгнан.

5. Кто кому в присутствии или отсутствии побоями грозит, и в том довольно доказано быть может, то оному такого ж прощения у обиженного просить, и сверх того вычесть на три месяца жалованья.

6. Понеже скорое правосудие многим вредам упредить может, того ради судьям, а именно: Президенту, такожде и Губернаторам повелевается все дела во время трех или четырех недель, а по крайней мере в шесть недель, оканчивать под наказанием вычета их жалованья (для чего фискалам доношением не умедлять) на столько времени, сколько они за шесть недель протянут.

7. Сии и прочие штрафные деньги надлежит особливо сбирать для гошпитали и из оных в гошпитали исправно платить.

8. Ежели же обиженный медлителен будет сие объявить, то повелеваем, чтоб оный таковым же наказанием, каковое обидящий его заслужил, наказан был, того для надлежит немедленно или бить челом, или помириться.

9. Объявляем чрез сие, что никакое оскорбление (каково б ни было) чести обиженного никаким образом умалить не может, понеже обидящий наказан быть имеет. Ежели же кто обиженному попрекать будет, хотя в его присутствии или отсутствии, то оный таковым же образом накажется, яко бы он сам те обиды учинил, по вышепомянутым артикулам.

10. И дабы сие Наше намерение к лучшему действу произошло, того для повелеваем Мы, а особливо всем офицерам и рядовым и всем прочим, которые в лагерях и крепостях обретаются, что ежели кто при таковых словесных или действительных ссорах присутствен будет, услышит или иным каким образом о том проведает, чтоб всяк того часа сие Военному Суду объявил, под наказанием, что кто против сего поступит, хотя офицер или рядовой, оный таковым же образом, яко бы он сам обидящий был, наказан имеет быть. И дабы обиженный в получении сатисфакции толь паче себя уверил, такожде чтоб ни малой причины не имел оную сатисфакцию сам искать и отмстить, того для объявляем и обнадеживаем, что Мы никогда ни чрез какие заступы или рассуждения никому по сему Нашему учреждению в должной сатисфакции что упустим.

11. А ежели кто несмотря на Наше доброе попечение (еже Мы, како вышепомянуто, к чести и славе офицеров и рядовых и всех обще, которые в лагерях и крепостях обретаются, имеем) сие Наше учреждение нарушит, и ежели кто от кого обижен будет и оного на поединок вызвать дерзнет, то учреждаем и соизволяем по силе сего, что таковой вызыватель не токмо всей уповаемой сатисфакции лишен, но и сверх того от всех своих чинов и достоинств отставлен, и наперед за негодного объявлен, а потом по имению его денежный штраф взят и по состоянию дел десятая, шестая, а по крайней мере третья, часть имения его отписана имеет быть.

12. Таковому ж наказанию подвержен имеет быть и тот, который цидулку и письменные вызовы от вызывзтеля принимает. Но ежели он оные судье принесет, то оный прощен будет во учиненной обиде тому вызывателю; а если судья чрез кого иного ведомость о том получит, то оный, равно как и вызыватель, наказан будет.

13. Сему же наказанию подвержен имеет быть, который такие ведомости и вызывательные цидулы к вызванному принесет, такожде и те, которые яко секунданты или посредники при поединке присутствовать обещали или знаки и письма вызывательные переносили, такожде и те, которые ведали, что поединок чинится, и о том, сколь скоро они уведали, надлежащим образом не известили. Ежели же кто вызывательную цидулу чрез слугу своего пошлет, то имеет оный слуга, если он ведал, что вызывательная цидула была, шпицрутен наказан быть.

14. Ежели случится, что двое на назначенное место выйдут, и один против другого шпаги обнажат, то Мы повелеваем таковых, хотя никто из оных уязвлен или умерщвлен не будет, без всякой милости, такожде и секундантов или свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки отписать, однако ж сие с таким изъятием, что ежели оные по обнажению оружия от других разлучены или уняты будут; а ежели сами перестанут, то токмо жестокому штрафу подлежат, по рассмотрению воинского суда.

15. Ежели же биться начнут, и в том бою убиты и ранены будут, то как живые, так и мертвые повешены да будут.

16. И понеже часто случается, что многие для убежания оного наказания, которое о поединках учреждено, причины и случая к ссорам ищут, и тем предпринятое свое к драке намерение покрыть хотят, будто бы оная не нарочно учинилась, или за какую свою обиду, о которой суду не бив челом, в драку вступят, хотя один против одного или с равным числом секундантов и равным или неравным оружием, а сыщется подлинно, что то учинено вымыслом, для убежания штрафа о поединках, то оная драка за поединок почтена, и которые в том найдутся, таковым же наказанием, како о поединках учреждено, наказаны имеют быть.

17. Никто же от сего наказания местом отговариваться не может, что оное учинено вне лагеря или крепости или в ином Государстве, но везде и во всяком месте равное наказание последовать имеет как офицерам, так и рядовым.

18. Наконец, дабы никто неведением не отговаривался, того ради соизволяем Мы, чтобы сие Наше учреждение всюду в гарнизонах и в лагерях и во всех губерниях объявлено, прибито, такожде и каждому Полковнику оные розданы были».[4]

АРТИКУЛЫ

«Глава XVII. О возмущении, бунте и драке

Арт<икул> 139. Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокого или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другой кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить.

Арт<икул> 140. Ежели кто с кем поссорится и упросит секунданта (или посредственника), оного купно с секундантом, ежели пойдут и захотят на поединке биться, таким же образом, как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит.

Арт<икул> 145. Ежели кто кого ударит по щеке, оного пред всею ротою профос имеет тако ж ударить, и к тому еще по рассмотрению наказан быть имеет.

Арт<икул> 146. Ктоссердцем и злости кого тростью или иным чем ударит и побьет, оный руки своей лишится.

Арт<икул> 147. И дабы озлобленный и обруганный свою надлежащую сатисфакцию или удовольствие имелб когда он сам захотел самовольно отмщение учинить, тогда должен он командиру оного места жалобу принесть, который должен оное дело, приняв, выслушать и обиженному пристойное удовольствие учинить. Ежели кто сие пренебрежет, оный сам имеет быть наказан.

Глава XVIII. О поносительных письмах, бранных и ругательных словах

Арт<икул> 151. Ежели офицер о другом чести касающиеся или поносные слова будет говорить, дабы тем его честное имя обругать и уничтожить, оный имеет пред обиженным и пред судом обличать свои слова и сказать, что он солгал, и сверх того посажен быть на полгода в заключение.

Толк<ование>. Ежели оный поупрямится, который приговорен себя обличить, то может он денежным наказанием и заключением к тому принужден быть, и ему иной срок ко исполнению приговора положить. И ежвли сему учинится противен, то тюрьмою крепчае, а дачею денежною вдвое прибавить, и иной срок назначен будет. И ежели уже и в сем учинится противен, то может профос в присутствии упорного именем его отзыв учинить и последующее наказание над винным исполнить.

Арт<икул> 152 Ежели кто другого, не одумавшись с сердца или не опамятовясь, бранными словами выбранит, оный пред судом у обиженного христианское прощение имеет чинить и просить о прощении; и ежели гораздо жестоко бранил, то сверх того наказанием денежным и сносным заключением наказан будет.

Толк<ование>. Ежели оный, который имеет просить о прощении, в том поупрямится, то можно оного чрез потребные способы к тому принудить.

Арт<икул> 153. А ежели кто против бранных слов боем или иным своевольством отмщать будет, оный право свое тем потерял и сверх того с соперником своим в равном наказании будет; тако ж и оный право свое потерял, кто противно бранит, когда он от другого бранен будет».[5]

Это дуэльное законодательство практически не применялось. В момент его появления дуэли в России случались только между иностранцами. Петр запрещал не столько существующие, сколько долженствующие существовать поединки, неизбежно сопутствующие насаждаемой им модели государства и армии. Когда же в России вызрела дуэль, петровские тоталитарные идеи перестали соответствовать сложившимся в обществе отношениям.

Дуэльное законодательство отразило принципиальные особенности российского законодательства в целом: оно не было рассчитано на исполнение. Государственная правовая система была утопической, она должна была соответствовать идеальной модели государства — следовательно, и осуществление ее откладывалось до достижения идеала. Законы и судебная практика развивались самостоятельно, не пересекаясь и почти не влияя друг на друга. Характерно, что Екатерина II, подтвердившая петровское дуэльное законодательство, сама же не скрывала его неприменимости: «Она, между прочим, говорила, что поединок, хотя и преступление, не может быть судим обыкновенными уголовными законами. Тут нужно не одно правосудие, но и правота (la justice ne suffit pas, il faut de l'quit[6]), что во Франции поединки судятся трибуналом фельдмаршалов, но что у нас и фельдмаршалов мало и этот трибунал был бы неудобен, а можно бы поручить Георгиевской думе, то есть выбранным из нее членам, рассмотрение и суждение поединков. Она поручала Потемкину обдумать эту мысль и дать ей созреть» {38, с. 274}.

Ничего подобного суду фельдмаршалов в России не было учреждено, сослагательное наклонение екатерининской сентенции указывало на то, что совсем не обязательно немедленно исполнять ее пожелание. И дело тут не в лицемерии власть предержащих — утопия была (и во многом осталась до сих пор) одним из основных типов и методов государственной, юридической, политической, общественной, культурной не только теории, но и практики. В силу этих особенностей развитие дуэльного законодательства представляет интерес в первую очередь для историков русского права.

Намного большее значение для развития русской дуэли имели «Манифест о вольности дворянской» (18 февраля 1762 года) и «Жалованная грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (21 апреля 1785 года). По ним Петром III устанавливалось, а затем Екатериной II подтверждалось особое привилегированное положение дворянства. Дворяне не могли подвергаться телесным наказаниям, могли быть судимы только равными (т. е. дворянами), но и в этом случае решение суда подлежало внесению в Сенат и конфирмации императора (т. е. утверждению приговора). Дворянин получал право служить, не служить, выходить в отставку по собственной воле. Параллельно Екатерина II сочла необходимым в специальном манифесте «О поединках» (21 апреля 1787 года) выразить свое непреклонное неодобрение дуэли как таковой, но это было только декларацией, а сами формулировки типа «судить яко ослушника законов» и «яко нарушителя мира и спокойствия» вряд ли могли быть использованы в строгом судопроизводстве.

ПРИЛОЖЕНИЕ

МАНИФЕСТ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II О ПОЕДИНКАХ

«Объявляем всенародно. В 21 день Апреля двадесят третьего лета Нашего царствования издав жалованную Нашу Грамоту верноподданному Нам дворянству, утверждающую оному пред лицом Света выгоды и преимущества, охраняющие честь родов и лиц на времена настоящие и грядущие, соразмерно заслугам прежним, нынешним и впредь от потомства их надежно ожидаемым, между прочим в статье 6<-й> той Грамоты означили Мы преступления, основание сего достоинства разрушающие и ему противные; в 12-й даровали ему право быть судимым не инако, как своими равными; и вследствие того в 25-й определили места судебные для разбирания дел благородных; ибо несправедливо и с общим порядком несходственно бы было, когда бы всяк в собственном своем деле вздумал сделаться судьею; в 59-й назначили дела до таковых судебных мест принадлежащие, именовав между другими тяжкие, до бесчестия касающиеся; а дабы отдалить все, что с отличием и преимуществом сего первого общества гражданского не совместно, дозволили Мы в статье 65-й собранию дворянства исключить из оного дворянина, который опорочен Судом или которого явный и бесчестный порок всем известен, хотя бы и судим еще не был, пока оправдается.

По таковым дарованным от Нас в польз дворянства Нашего установлениям оставалось ожидать желаемых плодов, что каждый, сими выгодами и преимуществами пользующийся, совершенство сохранения чести, рода и лица поставить в любви к Отечеству и наблюдении всех законов и должностей, из чего последует похвала и слава тем родам, которые между предками своими считают более лиц украшенных добродетелями, честью, заслугою, верностью и любовью к Отечеству, следовательно и к Императорскому Величеству. Но, к сожалению Нашему, оказываются предубеждения, с постановлениями сими несходствующие, достодолжной подчиненности и воле Нашей противные. Оные не суть от предков полученные, но перенятые или нанесенные, чуждые. Прославившиеся в древности народы Славянские, Греки и Римляне не употребляли инако оружия, как в обороне общего дела, а отнюдь не в частной или личной ссоре. Находясь в войне и избегая невинного пролития крови многих, соглашались иногда избрать из среды народа надежнейшего воина и личным боем витязей при зеницах обоюдных войск оканчивали общее дело. Сии храбрые народы честь и бесчестие не ставили в пустых изречениях, либо в доказательстве храбрости там, где в самой вещи ее не было или же где она невместна; но в деяниях, к общему делу и пользе стремящихся. Последовали за сим времена варварские: при нравах грубых слова, поступки и обхождение с ними сходствовали Невежды, вместе сошедшиеся, не храня приличного друг к другу почтения, уважения, вежливости, любви, мира и согласия, ссорясь непрестанно, обижая и быв обижаемы, каждый в деле собственном делал себя судьею, и посему тут же на месте или вскоре потом отмщал словами, рукою либо орудием. В таковые для общества несчастные времена, где всяк шел в беседу с опасностью претерпеть озлобление и с сердцем, готовым на мщение, толк о чести и бесчестии был своевольный, без правил, по собственному каждого нраву, страсти и наклонности, ежечасно прихотями всякого пременяясь. Доныне вопль народов, отягощенных игом зловредного обычая кровавого и самовольного мщения в удовлетворение личной чести, ссылался с некиим восхищением на Российские нравы и обычаи, хваля толико неустрашимую храбрость Нашего народа противу общего неприятеля, колико кротость и великодушие его в прощении и пренебрежении личной обиды.

Благоразумный Свет и просвещенные люди охотно с Нами согласятся, что неприлично таковому храброму и великодушному народу последовать предубеждениям веков варварских и невежеством наполненных, наипаче же там, где подобные зловредные предубеждения законами Нашими и всего Света давно уже опорочены. Да умолкнут потому своевольные толкования в деле, в коем глас закона Божия соединяется со гласом установлений военных и гражданских. Собственный Наш пример да способствует направить умы подданных Наших на стези, сходственные законам. Мы Сами вынули из среды важнейшего закона об оскорблении Величества находившееся в оном неразличии слова с преступлением и вменили Себе за честь, за славу сказать Нашему народу, что:

В 482<-й> статье Наказа Комиссии Уложения: О словах.

Слова не составляют вещи, подлежащей преступлению; часто они не значат ничего сами по себе, но по голосу, каким оные выговаривают; часто, пересказывая те же самые слова, не дают им того же смысла; сей смысл зависит от связи, соединяющей оные с другими вещьми. Иногда молчание выражает больше, нежели все разговоры. Нет ничего, что бы в себе столько двойного смысла замыкало, как все сие.

Да убедит сей пример сердца, наклонные к обиде и к мщению, да воздержит кичливых от ярости и подкрепит в них добродушие и справедливость к ближнему, сходственно закону Божию и гражданскому. Раскрывая сей, находим не токмо в нынешних, но и в древних Наших да и всего света предписаниях наставления и увещания гражданам 1. Жить в незазорной любви, миру и согласии. 2. Друг другу по достоинству и чину воздавать почтение. 3. Послушным быть, кому надлежит по установленному порядку.

Подтверждая ныне паки наисильнейшим образом сии статьи, тишину и спокойствие между гражданами сохраняющие, запрещаем снова и повелеваем всем и каждому Всероссийскому подданному Нашему, тако ж в Империи Нашей находящимся и живущим, какого бы кто рода и поколения не был, наипаче же благородному Дворянству и военным людям, следующее:

1. Подтверждается запрещение в собственном деле сделаться судьею.

2. Подтверждается запрещение в собственном или в чужом деле вынуть орудие или употребить оное.

3. Подтверждается запрещение словами, или письмом, или пересылкою вызвать кого на драку или так прозванный поединок.

4. Подтверждается запрещение вызванному словами, письмом или пересылкою выходить на драку или поединок.

5. Подтверждается запрещение словами, или письмом, или пересылкою бранить или попрекать того, кто, повинуясь закону, не выйдет или не вышел на драку или поединок.

6. Но понеже оскорбление или обида или дело о чести и бесчестии доныне подлежало многому различному понятию, толку и недоразумению, то за благо рассудили Мы всенародно объявить в последующих статьях законное толкование об оскорблении или обиде или деле о чести и бесчестии, по которому поступать имеют места и люди, кому по законам вверены суд и власть в деле личного оскорбления или обиды касательно чести и бесчестия.

7. Правила Нравоучения:

1. Не делай другому, что не хочешь, чтоб тебе сделано было.

2. Справедливый человек не оскорбляет, не обижает.

3. Благородная душа не поносит, не поклеплит.

4. Великодушный человек прощает и самым поведением своим оправдается.

8. Оскорбление или обида есть: буде кто кого вредит в праве или по совести, как-то: порочит, поклеплит, пренебрежет, уничижит или задерет.

9. Чтобы слово, письмо или действие почтено было за обиду или оскорбление, надлежит знать, было ли намерение обидеть, или оскорбить, или вредить?

10. Пренебрежение к особе ближнего с намерением обижать, или оскорбить, или вредить ему лично, или жене, или чаду, или служителю, или ближним его, есть обида.

11. Обида есть трех родов: 1. Словами. 2. Письмом. 3. Действием.

12. Обида словами есть: буде кто кого при нем порочит закону противными делами или поступками, или произносит на него брани или угрозы личные или имению его; заочная же брань ни во что да вменится и да обратится в поношение тому, кто ее произнес.

13. обида письмом есть; буде кто кого из письме порочит закону противными делами или поступками или напишет на него брани или угрозы личные или имению его.

14. Обида действием есть: 1. Буде кто кому рукою, или ногою, или орудием грозит. 2. Буде кто кого ударит рукою, или ногою, или орудием, или за волосы драть станет.

Примечание. Буде кто кого окровавит, или причинит багряные пятна, или волосы выдерет, то причесть к ранам.

15. Обида отягощается сопровождающими оную обстоятельствами.

16. Обида тяжкая есть: буде кто кого обидит: 1. В общенародном месте. 2. В храме Божием. 3. Во Дворце Императорского Величества. 4. В Присутственном месте. 5. Буде обиженный обижен во время отправления своей должности. 6. При лицах, власть имеющих. 7. Во многолюдном собрании или обществе. 8. Буде отец или мать обижен чадом, хозяин или хозяйка служащим, начальник подначальным, власть имеющий подвластным. 9. Буде кто кого ударит рукою или орудием в опасное место, или по лицу, или голове.

17. Подтверждается законное дозволение производить иск в обиде.

18. Иск в обиде есть двух родов: 1. В обиде тяжкой иск уголовный. 2. В обиде иск гражданский.

19. Буде кто на кого учинит в обиде личной иск уголовный, тому не запрещается от оного отстать и учинить иск гражданский.

20. Буде кто на кого учинит в обиде личной иск гражданский, тот лишается в той же обиде личной иска уголовного.

21. Буде кто с кем в обиде помирился, то иска нет.

22. Иск в обиде да учинит обиженный сам или через поверенного.

23. Не запрещается учинить иск в обиде: родителям за малолетних детей, или опекуну за питомца, или хозяину за служителя.

24. Буде за обиду словом, письмом или действием обиженный учинит обидчику таковую же обиду, то теряет право иска.

25. В обиде словом или письмом по прошествии года иска нет; в обиде же действием по прошествии двух лет иска нет.

26. Буде кто кого обидит или оскорбит словом, или письмом, или действием, и при том находится, или о том услышит, или сведает кто посторонний один или два, благородный, или военно, или гражданослужащий, или в службе бывший, то имеет стараться дружелюбно прекратить ссору примирением; и для того, буде сам в том не предуспеет, да предложит ссорящимся избрать каждому по одному человеку, на кого кто из ссорящихся полагается понадежнее; и буде на то согласятся и изберут надежных, тогда посреднику и надежным стараться дружелюбно прекратить ссору примирением, на что им дается сроку три дня, в кои посредник и надежные имеют ответствовать пред Правительством за поведение ссорящихся; и для того посреднику и надежным дается власть ссорящимся именем закона запретить драку. И буде посредник или надежные имеют опасение о поведении ссорящихся, что их не послушают, то о том имеют уведомить: в роте — Капитана, в полку — полкового Командира, в крепости — Коменданта, на корабле — корабельного Командира, в городе — Городничего, в округе — Земского Исправника. Буде же посредник или надежные не объявят и допустят до драки или поединка, и о том будет гласно, что в примирении не успели и не объявили и допустили до драки или поединка, то посредника и надежных почесть аки сообщников в драке или поединке, и аки сообщники подлежат суду.

27. Посреднику и надежным в примирении ссоры предписывается наблюдение следующих правил. 1. Доставить обеим сторонам законную, честную, безопасную и бестяжебную жизнь. 2. Злобы, распри и ссоры прекратить. 3. Доставить каждому ему принадлежащее. 4. Свидетели, когда от посредников или надежных прошены будут о свидетельстве, долженствуют свидетельствовать и сказать сходно истине: что в деле застали, или видели, или слышали. 5. Окончить примирение в один день, буде можно, и далее трех дней не продолжать. 6. Долг посредника и надежных есть ни под каким видом не допускать ссорящихся до драки или поединка; и буде усмотрят, что не успеют в примирении, тогда для собственного своего оправдания имеют о том объявить: в роте — Капитану, в полку — полковому Командиру, в крепости — Коменданту, на корабле — корабельному Командиру, в городе — Городничему, в округе — Земскому Исправнику, сим же развести ссорящихся, как обычай есть разнимать драки, и дать им присмотр, дондеже помирятся. Буде же ссорящиеся и за сим учинят вызов, либо драку, то аки паки падших в ту же вину имать их под стражу и отослать к суду, где по законам надлежит, и исполнить над ними, что в законе за драку написано.

28. Ссорящиеся долженствуют посреднику и надежным дать требуемые ответы и объяснения, в чем окажут законное послушание; в противном же случае окажутся ослушниками закона.

29. Буде кто в военной или гражданской службе находящийся или бывший подчиненный своего настоящего или бывшего Начальника словом, письмом или пересылкою вызовет на драку или поединок по делу, касательно взыскания по службе от Начальника на подчиненном, то вызывателя имать под стражу и отослать его к суду, куда надлежит, то есть в военный суд, буде военнослужащий; буде жене в военной службе или вышел из оной, то в Верхний Земский Суд, где его судить аки виновного в деле, расстрояющем и разрушающем подчиненность и дисциплину, которая есть душа всякой службы, наипаче же военной.

30. Подтверждается запрещение подчиненному словом, письмом или пересылкою Начальника или Командира своего вызвать на драку.

31. Подтверждается запрещение Начальнику или Командиру, быв вызвану словом, письмом или пересылкою, выходить на Драку.

32. Подтверждается запрещение всем подданным и в России живущим, наипаче же благородному Дворянству и военнослужащим или служившим, самовластно дракою брать или требовать удовлетворения будто за обиду или оскорбление.

33. Подтверждается запрещение всем подданным и в России живущим, наипаче же благородному Дворянству и военным людям, действительно служащим или служившим, находиться при драке или поединке или способствовать к оному.

34. Подтверждается Устава воинского глава четыредесять девятая, патент о поединках и начинании ссор, паче же 9 статья, гласящая тако: Объявляем чрез сие, что никакое оскорбление (каково б ни было) чести обиженного никаким образом умалить не может, понеже обидящий наказан быть имеет. Ежели же кто обиженному попрекать будет, хотя в его присутствии или отсутствии, то оный таковым же образом накажется, яко бы он сам те обиды учинил.

35. Вызыватель словом, письмом или пересылкою лишается удовлетворения.

36. Буде кто вызовом словом, письмом или пересылкою в собственном или чужом деле сделался судьею, того отослать к Суду и судить его аки ослушника узаконения, и взыскать с него судейское бесчестие, жалованье по чину того судьи, до которого места по силе учреждений разбор и решение подобных дел относится, и посадить его под стражу, дондеже заплатит.

37. Буде кто учинил раны, увечье или убийство, то имать его под стражу и отослать в Уголовный Суд, где судить, как законы повелевают о ранах, увечье и убийстве.

38. Буде кто слова или письма для вызова от одного перенесет другому, знав, что оные суть для вызова; тогда переноситель есть сообщник вызова, и судить, яко сообщника беззаконного дела, разве помирит ссорящихся, или, не успев в примирении сам, о том объявит, как выше сказано в статье 26-й.

39. Буде примиритель, посредники, или подмогатели, или секунданты, не предуспев в примирении, допустят до драки, не обьявя и не дав знать о том. как выше написано в 26-й статье, да будут судимы, аки участники и виновники в драке, и да накажутся по мере учиненного вреда, то есть: буде учинится убийство — аки сообщники и участники убийства; буде раны или увечье — аки участники или сообщники ран или увечья; буде же нет убийства, ран или увечья — аки участники самовольного суда и беззаконного мщения в нарушение мира, тишины, любви и согласия; ибо примирителя и посредников первый долг есть прекратить ссоры и распри и восстановить мир и тишину; второй долг есть о непримирении дать знать кому по 26-й статье надлежит, дабы непримиренных развести с меньшим вредом.

40. Буде случится, что двое на назначенное место выйдут и орудие обнажат, и посредники о том знают или при том были и их не унимали, и о том не объявляли заблаговременно, то посредники, аки в драке участники и сообщники, судимы быть имеют равно с самими драку учинившими.

41. Буде кто находиться будет хотя и не нарочно при ссоре или на месте драки или поединка, долженствует приложить старание о примирении, как в 26-й статье предписано; буде же в том не предуспеет, и ссорящиеся его не послушают, а предвидит, что быть может драка или поединок, то обязан объявить, как выше сказано, предписанным особам; и буде кто не объявит и утаит, тот учинится сообщником ссоры, драки и поединка, и тако да судится.

42. В войсках Наших сухопутных и морских Генерал-Фельдмаршалы, Генералы, Адмиралы, Флагманы, дивизионные, полковые и корабельные Командиры, в Губерниях же Генерал-Губернаторы, Губернаторы, в городах — Городничие, в округах — Земские Исправники, — когда сведают, что между действительно служащих или неслужащих происходят ссоры и несогласия, имеют ссорящимся запретить самовольное всякое мщение, призвав их к себе; и буде окажется подозрение о непослушании, то к ссорящимся послать для присмотра надежных людей, коим находиться при них, дондеже явятся самолично пред тем, кто их призвать велел.

43. Вышепоименованным лицам в военном и гражданском начальстве дается право примирять ссорящихся и чинить удовлетворение в личных касательно чести и бесчестия обидах на основании 27-й статьи сего Манифеста.

44. Буде кто из ссорящихся не послушается, не явится или укроется от присмотра, то имать его под стражу и отослать к суду, где судить его, яко ослушника закона.

45. Буде же кто из ссорящихся уйдет, то о том уведомить суд; суд же должен чинить повестки, чтобы ушедший явился, и буде чрез неделю не явится, то повещает в другой раз. и буде по второй повестке не явится, то лишить его имения и отдать ближним наследникам, имя же его прибить к виселице, аки паки падшего ослушника закона.

46. Буде кто с кем согласится ссору кончить дракою или поединком, не выбрав посредников, то за пренебрежение посредничья примирения в чести и бесчестии обоих выгнать из службы, из общества Дворянства исключить и не терпеть в беседах и собраниях, разве добровольно отдадутся суду под стражу и в суде докажут, что не суть злодеятели или ослушники закона.

47. Буде кто учинит обиду или оскорбление словом, письмом или действием не впервые, но вторично или третично, и вторично или третично не мирится по уговору посредников и без их ведома начнет самовольно драку или поединок, на оном обнажит орудие и о том будет ведомо, того, аки паки падшего в ту же вину и яко нарушителя мира и спокойствия, лиша Дворянства и чинов, сослать в Сибирь на вечное житье.

48. Буде кто кого вызовет на драку или поединок, то вызванному предписывается ответствовать, что он не выйдет, понеже законом запрещено; и буде не тако ответствует, то судить его, аки ослушника закона.