На руинах Мальрока Каменистый Артем
Но епископ все равно подхватил хрипящего тюремщика, выволок в коридор, пристроил у стеночки.
– Вот… Пусть хотя бы здесь полежит, а не в соломе загаженной.
Солома хоть и загажена, но помягче каменного пола. Но спорить некогда, да и неинтересно.
Мы побежали по коридору, где неподалеку располагался выход на улицу. По обе стороны мелькали деревянные решетки других камер. Все пустые, лишь в одной у стены похрапывали несколько мужчин. Как ни примитивна местная пенитенциарная система, но заключенных по сто штук в одну консервную банку не набивают, места хватает. Или не сезон еще?
А вот и дверь. Массивная, небрежно сбитая, с окованным железом засовом. С немалым усилием отодвигаю его в сторону, тяну створку на себя, затем толкаю. Бесполезно.
– Конфидус, дверь снаружи заперта!
Епископ, не доверяя, дернул, навалился на нее, лишь после этого согласился:
– Похоже, вы правы.
В дверь заколотили чем-то увесистым, с улицы приглушенно донеслось:
– Чего шумите? И что за дым из караульной тянется? А?
Замерев, мы переглянулись. Епископ, вернув засов на место, прошипел:
– Караульный еще и на улице есть! Вот ведь проклятие!
Да уж, попали. Тюрьмы – это специфические заведения, лишних выходов в большой мир не любят. В идеале имеется лишь одна дверь. Если так, то совсем плохо, прорываться через нее будет непросто. Караульный сейчас насторожен и наверняка вооружен не только плетью. Пара доходяг, один из которых закован по рукам, а второй по ногам, вряд ли справятся с таким противником.
Думай, Дан, думай! Итак, вдвоем у нас шансов мало, но если… Что там тюремщики меж собой обсуждали? Кто там в камерах у нас сидит?
В дверь опять заколотили, караульный заорал во все горло:
– Открывайте, или выломаем! Да что там у вас?!
– Он еще и не один, – выдохнул епископ.
– Конфидус, за мной! У меня хорошая идея!
Не тратя время на объяснения, неловко ковыляя, я потащился назад. Смог бы бежать – бежал, но попробуйте побегать на таких болезненных деревяшках. Эх, ноги мои ноги, потерпите немного, обязательно отдохнете, но чуть позже.
Народ в обитаемой камере, почуяв дым и суматоху, пробудился. Доковыляв до нее, я обратился к облепившим решетку мужикам:
– За что сидите?
– Недоимщики, – коротко и малопонятно пояснил плюгавенький бородач типично крестьянской наружности. – А что это такое делается?!
Не удосужившись ответить, я поднял засов:
– Все, вы свободны. К двери идите.
Коридор уже заволокло дымом всерьез: сырая солома все же не погасла. Не иначе как от испражнений многих поколений зэков пропиталась селитрой. Чихая, я переступил через слабо шевелящегося тюремщика. Из тьмы еще одной камеры ко мне рванулась грязная тощая рука с когтеподобными ногтями. Испуганно отскочив, садистски стукнул по ней факелом, но даже боль от ожога не подействовала – лапа упрямо продолжала тянуться в направлении моей шеи. Меж деревянных прутьев серела перекошенная харя с выпученными безумными глазами.
– Не надо его выпускать! Это бесноватый! – выкрикнул Конфидус.
– У меня и в мыслях не было!.. Ну и морда у него…
– Дан, недоимщики драться не станут – не тот народ, да и вины за ними великой нет.
Очередная обитаемая камера. К решетке жмется целая орава, не меньше десятка сидельцев. Лица у них… Морды у них… В моем мире на портретах «Их разыскивает милиция» физиономии были в семнадцать раз добропорядочнее.
Не доверяя первому впечатлению, уточнил:
– За что посадили?
– Твою прабабушку обрюхатил. – Ответ был мгновенный и непринужденный, высказан гнусаво-похабным голосом, лишенным даже намека на уважение к собеседнику.
Да, это явно те, кто мне нужен.
За спиной, вдали, послышались сильные удары чем-то массивным по дереву – охрана начала штурм.
– Господа разбойники, на днях вас повесят. За шею. Всех, кроме редких везунчиков, которых милостиво искалечат. Слышите удары? Это дверь вышибают охранники. Их на улице двое, а вас здесь больше десятка. Решать надо быстро.
– А чего решать, мы здесь ничего не забыли. Выпусти нас, мил человек, и посмотрим, чья потом возьмет.
Разделавшись с засовом, я потянул решетку:
– Вперед, господа, пока на шум подмога не подошла.
Разбойники, возбужденно гомоня, кинулись в направлении двери. Конфидус было помчался следом, но я его грубо остановил, ухватив за воротник:
– Ваше святейшество, куда-то торопитесь?
– Так ведь вы сказали…
– Я разве с вами разговаривал? Я с разбойниками разговаривал.
– Дан, я вас не понимаю.
– Думаете, дверь откроется и нас под звуки фанфар проводят к городским воротам? Конфидус, за ней минимум парочка вооруженных солдат. Но в этом мелком городке на такой шум наверняка стража отовсюду сбежится. И настроение у них будет плохое.
– Мелкий городок?! Да это же столица королевства! Дан, я так и не пойму, что вы замыслили!
– Дверь долго не продержится. Солдаты начнут драться с разбойниками, да и недоимщикам в суматохе достанется. Каково нам будет в цепях на таком веселье? Хотите под раздачу попасть? Так что давайте не будем терять время – уходим через канализацию. Пока до всех дойдет, что случилось, успеем далеко убраться.
– Минутку, Дан!
Епископ, заскочив в каморку, где меня заковывали в кандалы, прихватил оттуда короткий молот, большие клещи и пару зубил. Предусмотрительный.
Инструменты пригодились почти в тот же миг: слив для нечистот оказался слишком маленьким. Благо пол здесь был деревянный и против железа доски продержались недолго. Расширив отверстие, епископ ловко скользнул во тьму, с шумом брякнулся в воду (надеюсь, что в воду), приглушенно доложил:
– Дан, прыгайте. И факел не бросайте – здесь очень темно.
Из отверстия дохнуло столь мощным смрадом, что у меня чуть колени не подогнулись. В тюрьме пахло, конечно, не розами, но теперь я так не считал – все познается в сравнении. Покосился на горящий факел. Боязно. Будто в метановый резервуар прыгать собрался. Как бы не рвануло.
Позади, после особенно сильного удара по двери, зазвенели железными предметами, заорали в десятки глоток. Похоже, началась драка.
Мысленно пожелав разбойникам успехов, я задержал дыхание и сиганул вниз. Посадка вышла мягкой, по пояс уйдя в нечистоты, удержался на ногах.
Взрыва не случилось, но не потому, что концентрация газов здесь была слишком низкой. Наоборот, они из подземелья вытеснили весь кислород – факел погас почти сразу. Чадяще тлел, не освещая ничего, кроме себя. Как мы в этом смраде сразу не задохнулись, ума не приложу.
Уж лучше бы взрыв. Пусть все на воздух взлетит, вместе с городом. Весь город: с королем, тюремщиками и – обязательно – с инквизиторами. Особенно это касается Цавуса. Хорька…
Не будь Конфидуса, я сдох бы. Еретик чувствовал себя здесь столь же уверенно, как в родном храме. Левой рукой придерживаясь за стену галереи, упрямо продвигался непонятно куда. Оставалось надеяться, что он понимает, как следует себя вести в подобных местах.
Время от времени мы падали, спотыкаясь или цепляясь цепями за различные препятствия. На дне часто встречались камни и неидентифицируемые предметы; на поверхности – коряги, какие-то трухлявые доски, плавучие островки из веток и разного хлама. Один раз наткнулись на что-то, похожее на труп. Надеюсь, тело было звериным – освещения от факела недостаточно для уверенного определения.
Человек привыкает ко всему, вот и я быстро перестал обращать внимание на нестерпимую вонь. Но организм не обманешь, дышать становилось все труднее, а ноги подкашивались. Кислорода здесь и впрямь было маловато – галерея глухая, без отдушин.
– Конфидус, если мы здесь надолго задержимся, то не выберемся. Задохнемся.
– Знаю, Дан, знаю. Иду по течению. Оно слабое, но куда-нибудь да выведет. Потерпите, обязательно выберемся.
Дыхание сперло так, что в ушах начало звенеть. Факел продолжал тлеть, но света его я уже не различал. Эта канализация бесконечна. Зря я назвал столицу маленьким городом, в маленьком городе не наберется жителей, чтобы столь грандиозно нагадить.
Епископ вдруг остановился, почти без всплеска погрузился в вонючую жижу. У меня хватило сил догадаться, что он вырубился. Я на миг даже возгордился, что все еще держусь на ногах, а он нет. Затем приступил к спасательной операции: бросил бесполезный факел, нащупал на дне тело спутника, поднял, потащил за собой.
Куда идти, непонятно, но зато понятно, что долго это не продолжится, я и сам-то на грани обморока, да и лишний груз не в помощь. Бросить епископа? Ну уж нет, помирать, так вместе.
В моей ситуации вроде бы положено направляться на юг под гимн беглых урок «По тундре, по железной дороге, где мчится курьерский Воркута – Ленинград», но знать не знаю, где в этой клоаке юг, да и слова песни наверняка перевру безбожно. И вообще не до песен, если откровенно…
Все, сейчас сам упаду. Хриплю из отчаянного упрямства. Пусть вокруг меня не наблюдается морских волн, но, раз уж деваться некуда, погибать надо подобно «Варягу». И пусть я не пустил ко дну ни одного «японца», пусть сгорят последние крохи кислорода в легких, но останусь под флагом:
«…Мы теперь на свободе, о которой мечтали, о которой так много в лагерях говорят. Перед нами раскрыты необъятные дали…»[3]
На последней строке не удержался, упал в смрадную жижу, с трудом приподнялся и встрепенулся, ощутив на мокром лице холодящий ветерок. Не сказать, чтобы он принес ароматы цветущей сирени, но обнадежило дважды: во-первых, это явный признак связи с поверхностью; во-вторых, свидетельство бокового хода. Пока что галерея шла прямо, без ответвлений. Хотя в последнем не уверен, в этом мраке и смраде можно слона не заметить.
Идти дальше или свернуть? Сквозняк обнадеживает. Свернул.
Новая галерея была узкой – я то и дело задевал правым боком за стену, а слева постоянно цеплялось тело епископа. Надеюсь, он еще жив. Почему сам на ногах до сих пор, старался не думать, бонусам в такой ситуации надо радоваться без анализа.
Споткнувшись об очередное препятствие, едва не упал. Нет, это не камень и не коряга. Похоже на начало лестницы. Шаг за шагом, вверх, через силу, через «не могу».
Призрачный свет впереди. Звездное небо! Последние шаги, выбираюсь на поверхность. Какие-то тележки, бочки, стены вокруг. Похоже на хозяйственный двор. Людей нет, и это к лучшему, нам свидетели вообще ни к чему.
Осторожно уложив тело епископа на землю, обессиленно присел, привалился к тележному колесу. Отдых, долгожданный отдых.
Глава 4
«Я мстю, и мстя моя страшна»
Так бы и валялся до утра, бездумно таращась в стену, но благостное ничегонеделание разрушили. Епископ на свежем воздухе быстро пришел в себя и не стал предаваться праздности: заворочался, приподнялся, внимательно изучил окрестности и лишь затем тихо сообщил:
– Дан, мы в ограде золотарей выбрались, и это большая удача. Сюда и днем не очень любят заглядывать, а ночью даже за большие деньги никто не зайдет. Стена вон городская в двух шагах, а за ней кладбище старое, где еще до нашествия тьмы хоронить начали. Нехорошее место, не говоря уже о том, что вонь несусветная от всего этого хозяйства.
– Кому вонь, а мне фиалками пахнет…
– Вы правы: в сравнении с тем, что мы пережили под землей, и впрямь аромат райских цветов.
– Конфидус, вы, я так понимаю, хорошо знаете город, раз даже с владениями золотарей знакомы?
– Да, доводилось здесь службу нести, юнцом. Все, что вблизи стен, знаю прекрасно, хоть глаза завязывай.
– Расскажите тогда подробнее, что здесь и где.
– Вон стена новая, за ней то самое кладбище. За кладбищем старые валы, и не живет там никто. Там вывод изо рва – грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников – вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня, в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются – видите, два из них чернеют? То, что левое, – тюрьма, откуда мы только что сбежали. За ней, чуть дальше, церковная канцелярия с темницами в подвале – там вас и держали. Но отсюда ее не разглядеть. Тот дом, что посредине, исправительный, там ночуют бедолаги вроде осужденных недоимщиков. Днем их на работы отпускают, а на ночь запирают. Ну а крайний справа, самый высокий, это обитель ордена карающих – логово Хорька. Интересно, почему они выбрали для себя самое вонючее место в городе? Думаете, чтобы к тюрьмам поближе быть? А я вот не думаю, неспроста это. Хорьки, они, знаете ли, пахнут вовсе не фиалками, привычка сработала. Дан, я потерял молот и зубила. И клещи. Это плохо – через стену и без цепей-то нелегко перебраться. Думаю, лучше всего опять спуститься в траншею и найти ход к выводу в ров. Он где-то дальше должен быть. В таких ходах решетки ставятся на выходах, но вряд ли за ними следят серьезно. Думаю, прогнили они, годами в нечистотах вымокая. Разломаем с божьей помощью. Главное, не задохнуться в этом смраде. Дан? Куда вы так уставились?
– Конфидус, я мысленно прикинул, где проходит основная галерея, из которой вас сюда вытащил. Если не ошибаюсь, мы пропустили ответвление, что вело вправо, ведь в исправительном доме тоже должны быть уборные? А за ним – обитель карающих, следующий ход по правой стороне должен вывести к ней.
– Дан! Вы о чем вообще думаете! Мы в цепях и на ногах еле стоим! В тюрьме переполох, нас вот-вот начнут искать! А может, уже начали, шум оттуда доносится! А вы… Дан! Да ведь там пожар!
Я без интереса покосился в сторону продолговатой громады тюремного здания. И впрямь блики огня в паре окон сверкают, и шумят все сильнее.
– Похоже, из-за нас пожар-то.
– Дан, за поджог обычно в кипятке варят, а то и похуже чего придумывают.
– А за побег из колодок что дают?
– Лучше ночью про такое не вспоминать. Дан, бежать надо! За город! Есть у меня на западном перекрестке человек верный. Нет, не иридианин. Он в моем отряде воевал, пока руку не потерял. Собрали мы ему тогда денег, и трактир он придорожный открыл. Добро помнит, хороший человек. Поможет. Лишь бы не умер, лет пять о нем ничего не слыхивал. Дан, да прекратите вы на нору Хорька таращиться! О деле думайте!
– Конфидус, идите к своему товарищу один.
– А вы?!
– Объясните, как его найти, и я догоню. Наверное…
– Что вы задумали?!
– Я кое-что обещал Цавусу, а слово свое я держу. И Зеленого надо найти. Хорек должен про него знать. Так что придется к нему заглянуть.
– Да вы спятили! Да…
– Я все знаю! – резко перебил еретика. – И про цепи помню, и про усталость, и про кипяток, и про погоню. Хотя вряд ли кто-то рискнет повторить наш путь. Конфидус, на инквизитора я еще могу махнуть рукой, а на Зеленого нет. Кто знает, где он и что с ним. Он меня выручал не раз, и я его не брошу. Привязался к нему… Скажите лучше: у карающих хорошая охрана?
– Да зачем она им нужна?! Кто рискнет к ним лезть?! Ох я и глупец! О чем говорю! Дан, да вы будто на десять лет постарели! Еле дышите! Куда вам в драку лезть?! Потом найдете свою птицу, о себе подумайте!
– Когда найду, тогда и подумаю. Расскажите, как разыскать вашего трактирщика.
– Не расскажу! Не отпущу я вас одного, вместе пойдем.
– Зачем идти на такой риск вдвоем?
– Вы не раз выручали меня, а главное, паству мою. Да и Хорек у меня тоже не в любимчиках. Хотелось бы с ним посчитаться…
– А как же – «не обижай ближнего»?
– Я сегодня столько нагрешил, что одним грехом больше или меньше, разницы нет. Да и карающие, как по мне, вообще не люди – та же погань, если не хуже.
– По улице нам не пройти, там народ бегает…
– Суматоха. Пожар. Ох и вариться нам в кипятке!
– Под землей пройдем. Надеюсь, ход под дом действительно найдется.
– Конечно найдется. Инквизиторы простые смертные, с простыми человеческими слабостями. Гадят они как обычные люди, значит, нужники у них имеются. Ходы к ним, для удобства чистки, широкие делаются, к тому же мы в последние дни не очень-то растолстели – пройдем. Знаете, Дан, теперь я уже почти не сомневаюсь, что тьма вами не завладела. Перерожденные на такую глупость попросту не способны. Ох и удумали вы, ох и удумали…
– Отдохнули? Нет? Без разницы – нам пора. До рассвета еще далеко, но не стоит терять время.
Мои предположения оправдались – по правой стороне действительно нашелся узкий ход. Закончился он тупиком, но многоопытный епископ по каким-то лишь ему заметным признакам определил, что мы оказались точно под полом уборной. Стены отвесные, высота приличная, лестниц и веревок у нас не было. Но пара неглупых людей в состоянии найти выход из такой ситуации, и после череды падений до потолка мы добрались – очень выручил штырь на цепи.
Далее Конфидус помог мне пролезть в отверстие с неблагозвучным названием – такие принято вырезать в полах нужников. На этом этапе возникло первое непредвиденное осложнение. Старый слуга, обитавший неподалеку от уборной, услышал устроенный нами шум. Вместо того чтобы перевернуться на другой бок и попытаться досмотреть прерванный сон, он, движимый воспалившимся маразмом, поднялся и, держа в одной руке свечу, а в другой – кочергу с деревянной рукоятью, направился взглянуть на источник подозрительных звуков. Застукал он меня в крайне неудачный момент, когда я окончательно еще не выбрался, а назад удрать не мог, так как за ноги настойчиво выталкивал епископ.
Кочергой по голове я не заработал. Неизвестно, о чем подумал бедолага, увидев, что из зловонного подземелья в уютный мирок спящего оплота инквизиции выбирается победитель кастинга на главную роль в шедевральном триллере «Человек-говно из ада каннибалов», но ни малейшей агрессии не проявил. Просто уронил свечу, схватился за сердце, попятился назад, уперся спиной в стену и расслабленно сполз на пол. Впечатлительный оказался.
Подняв жировую свечу, которая, к счастью, не погасла, и убедившись, что больше сортирными тайнами никто не интересуется, я помог выбраться епископу. Тот первым делом бросился к старику:
– Дан, что вы с ним сделали!
Моральные метания этого еретика начали доставать. То он рвется самолично расчленить Цавуса за многочисленные старые грехи, то трясется из-за обморочного старикана. Мне сейчас нужнее головорез, а не святоша-непротивленец, но Конфидус это отказывается понимать. Ведь умеет делать дело, когда припечет. Достаточно вспомнить последний день похода и бой у брода – рубил там за четверых.
Эх, религия, опиум для народа…
– Да я его пальцем не трогал.
– А почему он тогда без памяти лежит?
– Увидел, как я из очка выбираюсь.
– И что?
– И то! Вы посмотрите на меня и подумайте, отчего люди, увидев такое прекрасное создание в своей уборной, сознание теряют.
– Да уж… Извините, Дан, но вид у вас…
– У вас ничуть не лучше, а уж про вонь даже не хочу говорить.
– Понимаю…
– Мы болтать будем или попробуем найти Цавуса?
– Может, сперва попробуем привести старика в чувство, и он нам все расскажет?
– Если он при виде одного меня штаны намочил, что будет, когда вдвоем нас увидит?
– Ваша правда, пойдемте. Надеюсь, он очнется сам. В таком возрасте испуг опасен для сердца.
– Вы кочергу лучше прихватите… пригодится.
Епископ послушался, бормоча под нос молитвы на тему неминуемой перспективы вот-вот заработать новую порцию грехов, а я уверенно направился к двери.
Странное дело, даже ноги слушаются отлично. Болят только, но к боли привык уже. Не думаю, что мне легче стало, скорее наоборот. Организм, похоже, понял, что наступает «последний парад», и отдает все резервы. До остатка. Мне бы отдохнуть и поесть, причем немедленно, иначе отключусь, будто старик этот, и не очнусь, даже когда начнут в кипятке варить.
Коридор, распахнутая дверь. Осторожно в нее заглядываю: узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:
– Дом какой-то странный – стены кругом загибаются. На башню похоже.
– Это и есть башня, она от старой стены уцелела. Карающие ее привели в порядок, приспособив под жилье. Думаю, Цавус наверху, но один он там или нет? У карающих все не как у людей: то толпами в городе торчат, то никого не увидишь. Шастают по всей стране. Если у них сейчас здесь сборище, то нам не поздоровится.
– Кроме Цавуса, в тюрьме никого из их братии не видел.
– Это ничего не доказывает. Хорек просто самолично решил стражем заниматься, так что остальным без надобности к вам ходить было.
Перспектива наткнуться на толпу инквизиторов не вдохновляла, но и отступать я не хотел. Видимо, от лишений мозг начал работать с перебоями, в здравом уме я плюнул бы и на Хорька, и даже на Зеленого. В первую очередь себя спасать надо…
– Конфидус, в доме очень тихо. Если их здесь много, то, наверное, спят. Осмотрим потихоньку все.
– Проснутся, от вони нашей проснутся. – Еретик был настроен пессимистически.
Не тратя время на пустые разговоры, я принялся изучать первый этаж. Кухня, на пороге которой желудок скрутило судорогой от ароматов пищи; кладовка; чулан, забитый хламом по самую дверь; большая полукруглая трапезная, заставленная столами и лавками; запертая на замок дверь, окованная железом. Везде темно и безлюдно. Далее коридор, заворачивая, вывел к началу винтовой лестницы.
Мы направились вверх и поднялись на второй этаж. Он состоял из двух больших полукруглых комнат, заставленных низкими койками и пузатыми шкафчиками, сколоченными из небрежно оструганных досок. Голые каменные стены, узкие амбразуры зарешеченных окон, затянутые белесой пленкой, дощатые полы, серые одеяла на соломенных тюфяках. Предельно спартанская обстановка, похожая на внутренность казармы. Судя по всему, здесь обитали младшие чины ордена карающих.
Третий этаж порадовал контрастом. Здесь вообще не было перегородок – одна большая круглая комната. Вдоль стен почти сплошной вереницей тянутся шкафы из лакированного дерева, лишь напротив амбразур оставлены промежутки. Пол застелен коврами, явно недешевыми. Несколько кожаных диванов и кресел, высокая кровать под балдахином, позолоченные светильники и люстра, роскошный огромный стол, выгнутый дугой, за ним еще парочка, заставленных самыми разнообразными предметами: посуда, весы, толстенные книги, приборы для письма, шкатулки. На одном участке стена свободна от мебели, увешана холодным оружием, а окна там прикрыты свисающими шторами с богатой вышивкой. Безделушки, вазы, подсвечники, миниатюрные картины виднелись куда ни плюнь – к месту и не к месту.
Не знай я, куда попал, пришлось бы ломать голову, пытаясь понять, кто же здесь обитает – зажиточная проститутка или алхимик-гедонист.
– Неплохо Хорек устроился, безвкусно, но дорого, – присвистнул епископ. – Дан, башня пуста. Ума не приложу, куда все подевались. Хотя кое-что подозреваю…
– Вот и у меня те же подозрения. Наверное, отправились в тюрьму нас убивать.
– Наверняка так и есть.
– Давайте спустимся вниз. Надо старика связать и посетить кухню, а то очень уж кушать хочется.
– Отличная мысль! Запахи там весьма приятственные.
Приятными оказались не только запахи. Не знаю я догматов местной религии, но одно понял точно: плоть свою братья ордена карающих голодом не терзают. Да и насчет изнуряющих постов не уверен, мясным здесь явно не брезговали.
В епископе пробудился давно уснувший инстинкт мародерства. С профессионализмом бывалого наемника он за какую-то минуту обнаружил немало разнообразных деликатесов. Но не стал кидаться сразу на все, для начала попил молока. Этим же молоком обмыл руки, предварительно пополоскав их в ведре с водой. Я повторил его действия. Даже умирая от голода, трудно решиться есть такими лапами.
Пока еретик наседал на сыр и балыки, я кушал сливочное масло, отхватывая его понемногу найденным на кухне ножом. Съев кусочек, делал паузу, прислушивался к своим ощущениям. После такой голодухи неосторожно слопанная пища может и убить.
Не убила. Мало того, ни малейших неприятных ощущений, один позитив. Ни рези, ни боли, ни спазмов – лишь приятная теплота и довольное урчание.
Масло, конечно, пища специфическая – один из наиболее энергетически выгодных продуктов, к тому же легко усваивающийся. Но эти свойства не объясняют, почему я после столь долгого голодания не испытывал неудобств. Или это особенность пищеварительной системы местных жителей, или что-то другое. Возможно, новоприобретенные свойства. После боя у брода во мне много чего изменилось.
– Дан, отведайте лучше ветчины. Как вы можете поедать масло без всего, противно ведь. А ветчина отменная.
– Масло для меня сейчас нужнее.
– Зря-зря… А ведь неплохо живут карающие – здесь все свежее и отменное. Странно, что при такой кормежке толстых среди них немного. Желчью, видать, исходят от злобы, вот и не идет пища впрок.
Не обращая внимания на маловразумительную болтовню жующего Конфидуса, я прислушивался к своим ощущениям и не мог им нарадоваться. В желудке будто ракета стартовала, огонь, разгораясь в районе пупка, струями распространялся по всему телу. По следам этих струй начинало приятно покалывать, будто каждая клеточка наливалась энергией. Я все еще был усталым, голодным, отупевшим от пережитого, но уже далеко не полумертвым. Пожалуй, даже готовым подраться с тем тюремщиком на равных – не спасла бы его и плетка.
Нет, со мной явно что-то не то. Как бы ни было полезно сливочное масло в такой ситуации, но скорость метаболизма оно не увеличивает. Да какая разница! Все, что со мной происходит, – к лучшему, я в этом не сомневаюсь.
Нож прошелся по дереву, подчищая последние крохи. Невероятно! Масла было килограмма полтора, и я все это умял! Самое странное, что ничуть не наелся, аппетит даже сильнее разыгрался. Что там епископ говорил насчет ветчины?
Когда и с ветчиной было покончено, я взялся за кровяную колбасу, а Конфидус начал посматривать на меня косо. Наверное, опять подозревает во мне перерожденного. Плевать, мне срочно нужна еда, много еды.
Слабосоленое копченое мясо, молоко, паштет из рубленой печени, краюха хлеба с роскошным балыком, еще молоко. Только огурцов для полного счастья не хватает и селедки. И куда только все помещается, но желудок требует еще и еще. Остановил себя волевым усилием, я так до утра жевать мог, пока в кладовой не остались бы голые полки.
– Конфидус, надо хоть немного обмыться и цепи снять.
– За комнатой слуги видел чан для стирки, можно там и помыться. Только сперва одежду найдем, иначе толку от мытья не будет.
Найди одежду не успели. Едва выбрались из кухни, как со стороны входных дверей послышался лязг. Мы притихли, епископ поспешно погасил свечу, в тишине послышался скрип раскрывающихся створок и тут же – топот множества ног…
– Все? – Голос был знакомый, мерзкий, заставивший ладони непроизвольно сжаться в кулаки.
Цавус!
– Да, брат, теперь у каждого есть меч и кинжал. Но, может, надо и кольчуги поддеть? – А этот голос незнаком, но не менее мерзок.
– Два колодника обессиленных, без оружия. У стража ноги покалечены. Зачем вам кольчуги, они только замедлять будут. Отсюда до старых валов надо все осмотреть, да поживее. Далеко они уйти не могли. И смотрите с разбойниками их не перепутайте. Немало их разбежалось из-за тюремных ротозеев! С нами Бог, братья. Я буду за вас молиться!
Стук закрывающихся дверей, лязг замка, раздраженный крик Хорька:
– Кло! Старый бездельник! Почему я должен двери закрывать?! Чего молчишь?! Подох там, что ли?! И отчего здесь так воняет?! Дверь в уборную не прикрыл опять?!
Судя по шагам, инквизитор явно направляется в комнату слуги с целью проверки своего печального предположения. Дойти до конца не успел – из кухни выскользнул Конфидус, замер перед ошеломленным Цавусом:
– Привет Хорек, давно не виделись.
Сказано это было тихо, благожелательным тоном, а вместо точки в предложении епископ уверенно, резко, со знанием дела опустил массивный деревянный черпак на макушку инквизитора.
Сидя на роскошном кожаном диване, я лениво жевал засахаренные фрукты, запивая их мелкими глотками нежного розового вина. Рядом, в кресле, устроился епископ, который, позабыв про чревоугодие, с интересом изучал какую-то книгу. Судя по габаритам, это мог быть роман «Война и мир», напечатанный шрифтом для плохо видящих. Под потолком горела люстра на добрых два десятка ароматических свечей. К их аромату все еще примешивался смрад канализации. Несмотря на все наши усилия, отмыться дочиста не удалось, здесь баня нужна, а не деревянная лохань с холодной водой. Но с прежней вонью уже не сравнить, жить можно, так что настроение у нас повышалось с каждой минутой.
Но не у всех присутствующих оно повышалось. Третий участник нашей кампании не радовался жизни, скорее наоборот. Да и трудно радоваться в его положении. Избавившись от своих цепей (пришлось повредить заточку двух великолепных кинжалов и немного помахать разукрашенным боевым молотом), мы не стали их выбрасывать, а заковали беспамятного инквизитора по рукам и ногам, делая это крайне грубо, отчего он заработал несколько ушибов и кровоточащих ран. И нас это ничуть не расстроило.
Когда Хорек очнулся, мы пристроили его на стене и в качестве аванса с удовольствием постучали кулаками по лицу и печени, после чего временно оставили в покое – пусть немного поразмышляет над бренностью бытия. Теперь он с трудом ступнями до пола доставал, дышал с болезненным присвистом, непрерывно шмыгал расквашенным носом и косился на нас весьма неодобрительно. Не будь кляпа, небось кричал бы уже во всю глотку, обвиняя нас во всех грехах сразу. А еще он опасливо косился на зев камина, где на пылающих дровах грелись испорченные кинжалы и кочерга, что не могло не наводить на печальные мысли.
Конфидус, покачав головой, сообщил:
– Судя по этим записям, скоро сюда пожалует целая банда имперских инквизиторов. Собираются всерьез королевством заняться. Еретиков, мол, здесь слишком много, и чувствуют они себя вольготно. И чернокнижие в пограничье расцвело – сил на все не хватает. А главное, аристократы местные вообще неприкосновенны, хотя по некоторым подвал плачет давно уже. И на попов здешних обижены – в каждом графстве догмы по-своему трактуют, по всему видать, что расколом пахнет, если не пресечь. А пресечь нечем, подмога нужна. Вот и ждут серьезное подкрепление.
– И как скоро они здесь появятся? – насторожился я.
– Не знаю. Месяц. Два. Может, больше.
– Лишь бы не этой ночью. Наш друг Цавус послал всех своих братьев на поиски неких беглых негодяев, так что нам никто не должен помешать до утра.
– Да, это он правильно поступил. Пускай ищут. И еще, Дан, карающие считают, что королевство обречено. Недолго ему держаться осталось. Потеря Межгорья – первый этому признак, следом падут граница и весь юг. Вот и торопятся урвать хоть что-нибудь и обеспечить покорность беженцев.
– И что они могут урвать, если королевство погибнет?
– Люди, Дан, люди. Если погань все же победит на границе, многие отсюда уйдут. А это большая выгода, если знать заранее и быть к такому готовым. Деваться-то беженцам некуда, богатств у простого народа больших нет. Людей можно на землю поставить, закабалить, на чужбине-то прав у них не будет. А еще золото. Если взяться за аристократов и здешнюю церковь всерьез, то немало можно выдавить. И пусть с королем делиться придется, но изрядный куш все равно достанется. Когда карающие устроили очищение в Карайесе, то из десяти баронов там два-три уцелели, да и то потому, что «добровольно пожертвовали» большие средства ордену. Там, правда, делалось все под присмотром имперской армии, так что развернулись, не стесняясь. Здесь вряд ли такое получится, но все равно дело выгодное.
– Интересные у инквизиции способы заработка.
– Свою выгоду никто не упустит, а уж эти стервятники и подавно. Не так ли, Цавус? Молчишь? Дан, вы, кажется, о чем-то хотели побеседовать с нашим другом?
– Я человек ранимый, еще не оправился от разговора с его слугой. Цавус, знаете, что я сделал с этим стариком? Для начала выколол ему глаза и насыпал в них соли. Потом нарисовал у него на груди крест – раскаленной кочергой. Потом…
– Дан, умоляю, не портите своими неаппетитными рассказами красоту момента. Вино здесь недурственное, не надо мне мешать прочувствовать букет.
– Ладно, не буду. Цавус, ваш слуга до сих пор жив. Я ведь не убийца. Я спросил его всего лишь один раз, один маленький вопрос задал. И что он мне ответил? Он ответил: «Не знаю». Очень хорошо подумайте, что стоит говорить, когда я вытащу кляп. Не сомневаюсь, что у вас из глубины души рвется много самых разнообразных слов, но еще раз намекаю – подумайте, прежде чем произнесете их вслух. Я, мягко говоря, не питаю к вам теплых чувств. Попадись вы мне сразу, еще там, в вашем пыточном подвале, порвал бы ногтями и зубами. Без разговоров. Сейчас остыл я, да и размяк от усталости и пищи хорошей, но злость ведь никуда не исчезла, злопамятный я, понимаете? Вижу по глазам, что уже задумались. Ну что ж, приступим.
Вытащив из пасти гада импровизированный кляп, я злобно прошипел ему в лицо:
– Где Зеленый?!
Завидев в глазах инквизитора явное непонимание, уточнил:
– Где мой попугай?
– Птица? – без особого страха, но с долей растерянности уточнил Цавус. – Птицу вашу герцог Шабен забрал.
– Надо же, сам герцог забрал! И что же мой попугай там делает?! У герцога?!
– Сэр страж, я не могу знать, чем он сейчас занимается. Последний раз, когда я его видел, он сидел в клетке, в карете герцога, а тот направлялся к себе во дворец. Нам птица ни к чему, поэтому я не возражал против того, что он ее забрал.
– Сэр страж, говоришь? Так я больше не изменник рода человеческого? В подвале вы ко мне несколько по-другому обращались.
Инквизитор хмыкнул, не проявляя ни малейшего страха. А ведь тон мой был предельно угрожающий. Невозмутимость мерзавца начала раздражать, может, и в самом деле кочергу достать и начать говорить всерьез?
– Сэр страж, зачем вспоминать тот подвал. Вы неглупый человек, я тоже не дурак, мы оба понимаем, что ситуация сейчас несколько другая. Обстановка изменилась.
– При чем здесь обстановка? Вы ведь оплот веры, на вас не должны влиять внешние обстоятельства. В том подвале я был исчадием ада, а здесь вы со мной беседуете будто с наследным принцем. И ни малейших следов религиозного фанатизма в ваших глазах не замечаю, и это поражает меня больше всего. Такое впечатление, что пытал меня ваш близнец.
И впрямь другой человек, даже болезненная желтизна почти сошла. Бодрячком инквизитор держится, несмотря на сложность ситуации. На фанатика вообще не похож, предельно прагматичный человек. И не боится меня ни капельки… вот ведь скотина.
Читать бесплатно другие книги:
