Встреча в пассаже д’Анфер Изнер Клод

Claude Izner

Rendez-vous passage d'Enfer

© Editions 10 / 18, Departеment d'Univers Poche, 2008

Печатается с разрешения издательства Univers Poche при содействии литературного агентства Анастасии Лестер

Все права охраняются, включая право на полное или частичное воспроизведение в какой бы то ни было форме.

© Сергеева Е. перевод, 2012

© ООО «Издательство АСТ»

Пролог

Эта планета не раз сталкивалась с небесными телами, которые миллиарды лет вращались вокруг Солнца. От нее откалывались куски и устремлялись в открытое космическое пространство.

Однажды осколок весом в несколько тонн отделился от остальных. Гравитационные поля планет, чей путь он пересекал, влияли на траекторию его полета. Космические тела из пояса астероидов, расположенного между орбитами Юпитера и Марса, врезались в гигантский осколок, и он дробился на осколки поменьше. Таким образом, когда по окончании странствия длиною в двадцать миллионов лет осколок достиг одной небольшой планеты, он весил уже не более полутонны. Летя навстречу новому препятствию, он ворвался в атмосферу Земли, где и распался на части. По мере приближения к поверхности Земли его скорость уменьшалась, и последнюю часть пути он летел практически вертикально.

Жаркой августовской ночью 1895 года он рассыпался метеоритным дождем над лесом Монморанси.

Глава первая

От земли шел пар. Легкий ветерок освежал подлесок, где пахло грибами, влажной травой и мятой. Растянувшись на траве перед своей хижиной, Жеробом Дараньяк глядел на небо поверх крон каштанов. Внезапно он понял, что мешает ему заснуть. Жеробом оперся на локоть. Что-то должно произойти, интуиция его никогда не обманывала. Ослепленный светом луны, он поначалу ничего не мог различить. Потом увидел, как на небе появился ослепительно яркий огненный шар. Он непрерывно уменьшался, как будто таял. Жеробом пригляделся. Нет, это ему не примерещилось. Шар исчез, но оставил в небе широкий, похожий на столб дыма след, изгибающийся, словно сказочный исполинский змей. Который, в свою очередь, постепенно тускнел, пока не распался на отдельные клочья.

На веранде при свете свечей, обмахиваясь веерами, сидели две дамы. Внезапно воздух заискрился. Искры не были красно-желтыми, как от углей, они носились вокруг серебристым вихрем.

– Ой, что это? Они кусаются?

– Да это же не комары, а светлячки.

– Терпеть не могу всех этих насекомых…

– Сюзанна, ты заметила, что сегодня вечером нас собралось только девятеро из тринадцати? – воскликнула высокая худощавая молодая женщина с пучком на затылке.

– Ошибаешься, Ида! Ты забыла про нашего гостеприимного хозяина! – возразила ей собеседница, полноватая блондинка в кружевной мантилье. – Нас осталось десять: Эмиль Легри и твой отец уже на небесах.

– Должен быть кто-то еще один!

– С чего ты взяла?

– Потому что я все отлично помню, хотя в семьдесят шестом году, когда этот чудак Эмиль Легри создал ассоциацию, мне было всего тринадцать. А ты старше на восемь лет.

– Что ты говоришь! На целых восемь лет? Не может быть!

– Так и есть! Отец хотел, чтобы я завершила музыкальное образование, а мои уроки сольфеджио оплачивал месье Легри. Поэтому я должна была присутствовать на ваших собраниях. Как же скучно мне было сидеть в пыльной, пропахшей плесенью книжной лавке этого плешивого старика и слушать ваши нескончаемые разговоры!

– Плешивого? Ты про кого это?

– Про Эмиля Легри, про кого же еще!

– Неужели тебе было тогда всего тринадцать? Не могу в это поверить! Ты была выше меня на целую голову и отлично пела.

– Ну да, я была высокой для своего возраста. Думаешь, мне хотелось петь в начале каждого заседания ассоциации этот дурацкий гимн?

– Страшно подумать, сколько лет прошло с тех пор! И ведь мы не становимся моложе…

– Говори за себя! У меня еще вся жизнь впереди!

– Ну, знаешь, голубушка…

– Спокойствие, дамы, спокойствие, давайте хотя бы на время забудем о ссорах, – вмешался жизнерадостный господин с очень широкими бедрами, появляясь на веранде.

– Вы правы, Виржиль, мы замолкаем.

Гюго Мальпер был не в духе: почти все гости прибыли с опозданием и набросились на угощение так, будто перед этим постились не меньше месяца. Теперь, насытившись, они подобрели и готовы были, забыв о взаимной неприязни, обниматься со слезами на глазах.

– Лицемеры! Конечно, брюхо себе набили, теперь можно и вспомнить про «дорогого Эмиля Легри», – ворчал он, шагая по аллее между фруктовыми деревьями.

Эта традиция возникла в 1880 году, через три года после кончины их благодетеля: они устраивали торжественный ужин, и перед десертом один из членов ассоциации должен был произнести речь в память об Эмиле Легри. На этот раз пришел черед Эвариста Вуазена. Он уже сделал большой глоток шампанского, очевидно, для храбрости, но Гюго Мальпер потребовал сделать перерыв, сказав, что ему надо срочно сходить на псарню, проведать собаку, у которой болят зубы.

– Господа пока могут сыграть партию в бильярд, а дамы, угощаясь мадерой, записывать результаты!

Все охотно согласились. На самом деле собаки были совершенно здоровы – Гюго Мальпер просто не мог дождаться момента, когда гости наконец уедут, и хотел от них немного отдохнуть. В свое время именно он, питая теплые чувства ко всем, кто был, как и он сам, преисполнен благодарности по отношению к Эмилю Легри, предложил проводить эти ежегодные встречи здесь, в своем поместье в окрестностях Домона, и назначил памятной датой тот самый день, когда познакомился с Эмилем. Но теперь эти люди не вызывали у него ничего, кроме раздражения. Он уже давно собирался отменить ежегодную пирушку, да только все не решался объявить об этом.

Гюго Мальпер толкнул узкую створку загона, обогнул колодец и пошел вдоль ряда вольеров. Питомцы встретили его нестройным лаем. У Гюго была тридцать одна собака: кобели и суки, чистокровные и беспородные, молодые и старые. Их объединяло то, что все они остались без хозяев и заменили Гюго детей – его супруга Каролина погибла сразу после свадебного путешествия в Бретань.

Проведав собак, Гюго не спешил возвращаться к гостям: он постоял немного, глядя на свой маленький замок, копию дворянской усадьбы XVI века, возведенный во времена Второй Империи по чертежам его деда. Чересчур много башенок и столько окон, что ни одна прислуга в доме не задерживается… Последняя, мадам Бонефон, осталась в услужении у Мальпера только потому, что нашла компромисс: она мыла половину окон осенью, а другую весной.

– Куда он запропастился, этот Апорт! – воскликнула Ида. – Вечно он занят своими собаками! А на кухне дожидаются два торта-безе с лимоном, да и суфле с ромом скоро наверняка опадет.

– Ты же знаешь, Гюго обожает животных. Только не вздумай назвать его этим прозвищем в глаза – он его терпеть не может!

– А что такого?! Я же не обижаюсь, когда меня зовут Восьмушкой[1]!

– Тебе это подходит! В отличие от меня: думаешь, приятно, когда тебя называют Ни-То-Ни-Се?

– Кстати, я забыла, а какие прозвища у остальных? – поинтересовалась Ида. – Я восемь лет не посещала эти вашисобрания, а сегодня приехала только ради тебя.

– Так заведи записную книжку! Смотри: вон тот старик, такой упитанный, что стоит у камина, это Виржиль Сернен. Редкий бабник, что, впрочем, не помешало ему сделать шестерых детей. Его жена, бедняжка, родами и умерла. Ну, дочерей-то он уже всех замуж пристроил. И теперь, несмотря на постоянные боли, изображает Дон Жуана.

– Боли? А что с ним такое?

– Почечные колики. Приступы случаются у него каждые три – четыре месяца. А прозвали его Мухоловкой!

– Почему?

– Он – любитель земноводных. У него в ресторане стоят аквариумы со всякими ящерицами и змеями… Тьфу, какая гадость!

– О, а вон та пара мне знакома! Это Рен и Лазар Дюкудре! Они держат магазин игрушек, и прозвали их Юлой и Волчком. А старикашка с волосами желтоватого цвета… погоди, как его… Ах да, Максанс Вине!

– По прозвищу Макс Большое Ухо. Он глуховат и вечно пристает ко всем с цитатами из Марка Аврелия… Ну вот, а остальных-то ты вспомнила, наконец?

– Не всех.

– Я не собираюсь их перечислять! О, посмотри на того чудака, прямо Плакса Жан[2]!

Выплывшая из-за облака луна осветила большой парк, вдалеке переходящий в лес. Собеседницы заулыбались. На самом деле они неплохо относились друг к другу, возможно потому, что редко виделись и не были соперницами.

Максанс Вине показался в проеме двери, ведущей на террасу.

– Вот вы где! Вас все ищут. Необходимо ваше присутствие.

– Мы тут дышим свежим воздухом. Апорт вернулся?

– Нет. Партия окончена. Эварист считает, что нам надо снова собраться в столовой.

– Зачем? Он все-таки намеревается произнести свою нудную речь?

Дамы неохотно поднялись и направились в комнату, где стояли крепкий стол и скамьи, на которых расселись приглашенные.

– А кто такой Эварист? – шепотом спросила Ида у подруги.

– Неужели не помнишь? Его прозвали Гриб, потому что он работает на ферме, где выращивают шампиньоны. Рыжий такой, ему около пятидесяти.

– Нет, не припоминаю, видно, мы с ним редко встречались!

– А где Максанс? – воскликнул тщедушный человек с редкими волосами и бледно-рыжими бакенбардами, перебирая стопку выцветших листов бумаги.

– Мы его не ели, Деода.

– Кто такой этот Деода? – спросила Ида у подруги.

– Ты меня совсем замучила, Ида. Деода Брикбек, или Гринвич, служит в обсерватории. Кстати, его сердце свободно!

– Нет уж, лучше остаться старой девой, чем выйти за такого замуж, – пробормотала Ида, усаживаясь рядом с пышной Рен Дюкудре.

– Кстати, я отлично помню, что на похороны Эмиля Легри приехали не все. Не было Юлы, Волчка и Поршня, – заявила Сюзанна.

– Сюзанна, оставьте это ребячество, давайте называть друг друга по именам, – заявил один из гостей, несмотря на морщины, выглядевший моложаво и одетый в элегантный костюм с галстуком.

– Послушайте, Донатьен, мне кажется, вы забываете, что эти прозвища придумал не кто иной, как Эмиль. Кстати, себя он называл Кавардаком[3]. Я понимаю, вам не по душе прозвище Поршень, тем не менее, именно благодаря связям Эмиля вам досталась должность заместителя начальника Западного вокзала.

Лазар Дюкудре, он же Волчок, коротышка, похожий на сахарную голову, к которой приделали козлиную бородку, бросил на говорившего недовольный взгляд.

– Ну конечно, ведь именно поршень[4] приводит машину в движение, – с намеком заметила Сюзанна.

Донатьен Вандель побледнел и отвернулся.

– Да ладно тебе, – проворчала Ида. – Скорей бы все это закончилось! Я проголодалась… Чем он там занимается, этот Гюго?

Гюго Мальпер обошел все вольеры, удостоверился, что у питомцев полные миски, и задержался около своей любимицы, Пишетты[5], толстой спаниелихи, похожей на кувшин.

– Ах, если бы ты знала, Пишетта, как мне осточертели эти паразиты! – прошептал он, почесывая собаку за ухом.

В соседнем вольере жалобно заскулила такса.

– Тихо, Эдип! Я зайду к тебе в другой раз, а сейчас мне, увы, придется вернуться к гостям.

Донатьен Вандель умирал от скуки. Он согласился принять участие в этой церемонии только ради своей сестры Бернадетты, которая мечтала о том, что его повысят, и из заместителя начальника он станет начальником вокзала. «Поезжай, Донатьен, и постарайся понравиться господину Мальперу, тогда он окажет тебе протекцию». И Вандель поехал, скрепя сердце.

Он взглянул на Эвариста Вуазена, который готовился произнести речь, и снова погрузился в мысли о брошюре, которую недавно нашел у букиниста. Ее напечатало в Льеже в 1870 году издательство «Вайан Гарман», и в ней излагалась программа поставки спальных вагонов для европейских железнодорожных компаний. Этот ценный исторический документ должен был пополнить коллекцию Ванделя, в которой уже были модель железнодорожного состава Марклина и вагона Пульмана, а также номер «Монд иллюстрэ» за 1870 год с изображением интерьера спального вагона. Один из отставных служащих подарил ему комплект фотографий: там были и почтовый вагон, и переход через пути, и стрелка, и железнодорожные знаки, и станционное здание, и туннель. У Донатьена Ванделя была заветная мечта – купить билет в спальный вагон «Восточного экспресса» и, забыв о службе и семье, отправиться куда-нибудь далеко-далеко…

Эварист Вуазен, сидевший на противоположном конце стола, начинал терять терпение. Ему хотелось налить себе стаканчик, но он не решался. Вуазен стыдился своего потертого выходного костюма, стоптанных ботинок, давно не стриженной рыжей шевелюры, в которой уже появились седые пряди. Он чувствовал себя не в своей тарелке, не подозревая, что на самом деле финансовое положение присутствующих немногим лучше, чем его собственное. «Нет, вы только гляньте на этих дармоедов, им бы только пыль в глаза пускать! – думал он. – А та толстуха, вся в рюшах, чего она все время на меня пялится? Черт возьми, у меня совсем в глотке пересохло!»

Он уже протянул руку к бутылке, когда наконец появился хозяин дома, крепкий пожилой мужчина с седеющей бородкой и закрученными кверху усами. Гюго Мальпер был чуть ли не единственным близким другом Эмиля Легри и, когда тот решил объединить своих подопечных в ассоциацию «Подранки», поддержал это начинание.

Собравшиеся смотрели на него с уважением и даже робостью, словно ученики на учителя.

– Где Максанс? – спросил он.

– Где-то в доме, – пробурчал Эварист.

– Тогда начнем без него, – распорядился Гюго. – Кухарка, мадам Бонефон, волнуется за суфле с ромом.

Эварист собрался с мыслями и начал речь:

– Мы бесконечно благодарны тебе, дорогой Эмиль Легри! Ты объединил реки наших жизней в мощный поток, и мы оплакивали тебя, стоя над гробом, не замечая ливня, который…

– И правда, Лазар, в тот день лило как из ведра! – шепнула соседу Сюзанна. – Я чуть не схватила воспаление легких!

Лазар Дюкудре очнулся от дремоты.

Метеорит приближался, оставляя на небе дымящийся след. Не сводя с него глаз, Жеробом Дараньяк встал. Судя по траектории, метеорит должен был упасть в болото в паре километров от его хижины.

Жеробом прижался спиной к стволу каштана. Неужели ему наконец повезло, и он своими глазами увидит падение небесного тела, которое, по мнению колдунов, обладает необыкновенными целебными свойствами… Безудержная радость охватила его, он глубоко вздохнул и бросился в заросли кустарника.

– О небесный гость, я заполучу тебя, и ты поможешь мне избавлять людей от страданий!

Максанс Вине не хотел слушать путаную речь Эвариста Вуазена. Он предпочел ознакомиться с хозяйской библиотекой. Будь на то его воля, он бы вместо журналов с рассказами о животных и пособий по лесоводству собрал здесь совсем другие книги.

– Каким же невеждой надо быть, чтобы засунуть бесценные философские труды на самую верхнюю полку! – бормотал он себе под нос. – Это просто возмутительно!

Максанс взял с полки первый попавшийся журнал.

– «Каждый двенадцатый житель Франции держит собаку», – прочитал вслух он. – Ну да, а наш хозяин держит их столько, что портит всю статистику.

Эмиль Легри видел в Гюго Мальпере продолжателя своего дела. Но тот быстро разуверился в том, что можно изменить человеческую природу к лучшему, и стал настоящим мизантропом.

Максанс Вине не получил высшего образования и набирал багаж знаний самостоятельно. Он свято хранил бесценный подарок Эмиля Легри, потрепанный экземпляр «Размышлений» Марка Аврелия, чье учение помогало ему переносить превратности судьбы. Повернувшись лицом к окну, он воскликнул:

– «Не заблуждайся доле; не будешь ты читать своих заметок, деяний древних римлян и эллинов, выписок из книг, которые откладывал себе на старость»[6]!

Вдруг он увидел в темном небе нечто, похожее на красноватый металлический шар. Несмотря на плохой слух, Максанс ясно различил нарастающий гул, заглушавший даже лай собак. Максанс вздрогнул. Странный свет озарил горизонт.

– Так поднимем же бокалы в память о нашем духовном наставнике Эмиле Легри, который, без всякого сомне…

Речь Эвариста Вуазена прервала ворвавшаяся в комнату мадам Бонфон:

– Господа, на помощь! Небо падает нам прямо на голову!

Все бросились к окнам и увидели светящийся шар, который перемещался с востока на запад, оставляя за собой пылающий след. Несколько взрывов прогремели один за другим. Двумя секундами позже раздался оглушительный свист, как если бы работала огромная турбина, слабый свет упал на каштаны в саду и почти тотчас же погас, зато на горизонте все ярче разгоралось желтоватое зарево.

– Метеорит! – выкрикнул Деода.

– Вы уверены?

– Абсолютно! Я изучал описание подобного явления в архивах обсерватории!

– Он упал где-то у монастыря святой Радегонды.

– Пойдемте, посмотрим! – предложил Виржиль Сернен.

– И не вздумайте! Мы сделаем это завтра на рассвете, – отрезала Рен Дюкудре.

– Вы собираетесь исследовать каждый кустик в лесу? – спросил Гюго Мальпер.

– Именно так.

– Но это же смешно!

– Я намерен поэкспериментировать с методом пеленгации, то есть определением местонахождения предмета, – объявил Деода Брикбек. – Мне понадобятся карандаш и бумага.

– Нужно совсем потерять рассудок, чтобы пытаться разыскать что бы то ни было посреди болот и дремучего леса!

«Проклятье! Теперь они еще долго не уберутся отсюда!» – подумал Гюго Мальпер. Он сделал над собой усилие и произнес:

– Как пожелаете. Я скажу кухарке, чтобы она приготовила корзины для пикника.

Чтобы накормить и разместить у себя этих людей, он был вынужден нанять дополнительную прислугу, которая помогала мадам Бонефон убирать комнаты и готовить еду. Лишь когда его надоедливые гости усядутся в поезд, он вздохнет с облегчением.

– Надеюсь, вы загадали желание? – проговорил он, с трудом скрывая вздох сожаления.

– Еще бы! Не каждому повезет увидеть падение метеорита! – воскликнул Виржиль Сернен.

– Что же вы надеетесь найти? – поинтересовался Донатьен Вандель.

– Камни из далекой таинственной Вселенной.

– Камни? Скорее, камешки! – проворчал Донатьен. – На вашем месте я бы поостерегся ползать по кустам: у вас опять могут начаться колики.

– Я не нуждаюсь в ваших советах! – пробурчал тот в ответ.

Дверь распахнулась. Мертвенно-бледный Максанс Вине стоял на пороге, сжимая в руке «Размышления» Марка Аврелия.

– Знак! Это Эмиль нам подал знак! – возвестил он, воздев указательный палец к потолку.

Глава вторая

На соломенном тюфяке лежал, прерывисто дыша, ребенок с распухшей шеей. Мать сидела рядом, придерживая на его воспаленном лбу влажное полотенце. В освещенном дверном проеме возникла высокая фигура. Женщина повернулась к мужу:

– У нас нет выбора, визит доктора нам не по карману, придется идти за мецем[7]. Говорят, этот добрый человек творит чудеса и лечит бедняков бесплатно.

Мужчина нахмурил брови.

– Он колдун. Я уверен: то, что произошло сегодня ночью, его рук дело.

– Даже если он нам не поможет, хуже уже не будет!

– Это еще неизвестно…

– Ты хочешь, чтобы наш малыш умер?! – в отчаянии воскликнула женщина и склонилась над ребенком.

Ее муж взглянул на сына и вышел.

Он бежал, не останавливаясь, через болота, не замечая пения птиц и жужжания насекомых, сливавшихся в причудливую мелодию. Заслышав его тяжелые шаги, заяц шмыгнул в заросли папоротника.

Хижина меца стояла под высоким каштаном у зернового склада недалеко от так называемого Охотничьего замка – здания XII века с четырьмя массивными башнями, куда парижане любили приезжать на пикники. Жеробом Дараньяк работал угольщиком, иногда помогал бочару из Монлиньона. Питался он в основном дичью – зайчатиной, фазанами и куропатками, а еще грибами и лесной ягодой. К нему часто приходили за помощью издалека, и он принимал пациентов прямо на лугу, у пруда, заросшего лилиями, над которыми кружились стрекозы, а в плохую погоду – в своем бревенчатом домишке. Невдалеке располагалось небольшое поле гречихи, и красные тряпки, привязанные к деревьям, должны были отпугивать косуль.

Приблизившись, мужчина увидел разлетающиеся искры. Мец стучал долотом по предмету, лежавшему на наковальне.

Жеробому было около сорока. Он был высок, с черными вьющимися волосами и чисто выбритым лицом, которое можно было бы назвать красивым, если бы не зигзагообразный шрам на виске, полученный от одного ревнивого мужа – из-за той истории Жеробому пришлось уехать из родного Лимузена. Он был добрая душа и охотился только для того, чтобы утолить голод, а от пациентов принимал плату продуктами. Вот и теперь отец больного ребенка посулил ему дюжину яиц и два кочана капусты, если он вылечит малыша.

– У меня есть кое-что очень действенное, но это средство можно использовать только один раз.

Жеробом Дараньяк взвесил блестящий металлический предмет на руке. Конечно, жаль было с ним расставаться, но появление мужчины Жеробом воспринял как знак Провидения. Он верил в силу природы и знал целебные свойства диких растений и камней, но не переоценивал себя, считая лишь орудием, осуществляющим волю Всевышнего. Мысленно произнеся молитву, Жеробом повернулся к мужчине:

– Я готов. Веди меня.

Они двинулись через болота в обратном направлении. Солнечные блики плясали на тропинке, вдоль которой росли кусты ежевики. Когда они проходили мимо замка, стая голубей взмыла в небо, громко хлопая крыльями.

Склонившись над малышом, Жеробом осторожно ощупал отек. Потом послюнявил палец, начертал на груди ребенка какие-то знаки и плотно прижал к его распухшей шее металлический предмет, бормоча:

– Семь горестей, семь радостей, семь гордостей, семь печатей на книгах прорицателей, семь цветов радуги, семь нот в музыке… Семь, вещее число.

Через несколько минут он весь покрылся испариной, ощущая, как болезнь ребенка перетекает в магический предмет, а затем через руку проникает в его собственное тело. Если родители будут четко следовать его указаниям, ребенок скоро поправится.

– Это очень сильное средство, – сказал он, вручая им металлический предмет. – Я совершил магический ритуал, теперь это будете делать вы: слово в слово, жест за жестом, иначе болезнь не остановить.

Мать сжала сына в объятиях и радостно вскрикнула:

– Кажется… Похоже, он очнулся!

Она смотрела на меца с благоговением.

– Надо верить всему, сомневаться во всем и ничего не отрицать, – важно произнес Жеробом. – Возьми этот предмет, женщина, я доверяю его тебе. Слушай и запоминай. – Он прошептал ей что-то на ухо, затем отстранился и добавил вполголоса: – Ты понимаешь, что означает держать рот на замке?

– Да.

– Уверена?

– Да.

– Тогда приступай немедленно.

И Жеробом ушел.

– Время идет, а ваш экземпляр «Путешествия молодого Анахарсиса»[8] все еще не продан. Вы не готовы с ним расстаться? – Посетитель поправил монокль и удалился.

– Звучит не очень-то оптимистично, – заметил Кэндзи Мори, надел очки и вернулся к своим каталожным карточкам.

– Если вы полагаете, что это потенциальный клиент, то глубоко ошибаетесь. Он слишком мрачно настроен и к тому же без гроша, – парировал Жозеф Пиньо, сердито поглядывая на Юрбена, уже третьего подручного, нанятого за последние шесть месяцев.

Кэндзи искоса посмотрел на зятя. Зачем Виктор решил сделать Жозефа компаньоном? Он был хорош на своем месте.

Несмотря на увлечение техническими новшествами, Кэндзи Мори был консервативен и не любил перемен. А Жозеф умудрился выжить из лавки уже двух служащих.

Раздражение мешало Кэндзи сосредоточиться. Он был не в восторге от союза Жозефа с Айрис, так как желал для дочери лучшей партии, но смирился с ее выбором, когда узнал о том, что она беременна. Увы, родилась девочка, а он мечтал о внуке. Айрис и Жозеф поселились в бывших комнатах Виктора – тот тоже женился и теперь появлялся в лавке лишь изредка… Одним словом, поводов для раздражения у Кэндзи хватало. В том числе и постоянное присутствие Эфросиньи Пиньо.

Он снял очки, покрутил их в руках и убрал в ящик, не в силах больше слушать, как Жозеф громко отчитывает служащего:

– Зарубите себе на носу, Юрбен: работая в книжной лавке, вы обязаны знать имена писателей и годы издания всех книг, а еще быть всегда вежливы с покупателями. Кроме того, вы должны предлагать им книги, о каких они и не слышали!

«Он унаследовал ужасный характер от своей матери, – подумал Кэндзи, собирая свои карточки, – и этот Юрбен здесь тоже долго не продержится. Кстати, интересно, кем приходится мне Эфросинья Пиньо?»

Жозеф же, наблюдая за подчиненным, на самом деле завидовал ему, так как Юрбен очень ловко упаковывал книги в оберточную бумагу. Самому Жозефу это никогда не удавалось: то бумага рвалась, то бечевка запутывалась.

– Это все, на что он способен. При этом не может перечислить даже поэтов Плеяды! Это же надо было умудриться – заявить мадам де Камбрези, что Мариво – автор «Совращенной поселянки»! Хорошо еще, что старая карга и сама в литературе ничего не смыслит, она убеждена, что «Лжец»[9] – это комедия Мольера! – пробормотал Жозеф. Еще один промах – и он уволит этого тупицу, который, к тому же, похоже, нечист на руку.

Его размышления прервало появление месье Шодре, аптекаря с улицы Жакоб.

– О, месье Пиньо, какое удивительное происшествие! Я видел все собственными глазами!

– Что вы видели?

– Позавчера я был в Монморанси, у моей сестры, мы праздновали ее серебряную свадьбу, была ночь, и звезды сыпались с неба дождем!

– Скоро, наверное, ни одной не останется, – с иронией заметил Кэндзи, с грохотом задвигая ящик стола.

– Не шутите, месье Мори, ведь это плохой знак, предвещающий войну, а может, и конец света. Так написали в газете. А вы как думаете?

– Что это души летят из чистилища в рай, – пробурчал Кэндзи.

– Надо же, а я все проспал! – расстроился Жозеф.

Пока он расспрашивал аптекаря, Кэндзи, покусывая карандаш, прислушивался к топотанию маленьких ножек на верхнем этаже. Внучка Дафнэ, которой недавно исполнился годик, занимала в его сердце особое место. Поначалу крики младенца приводили Кэндзи в ужас, но как только малышка впервые улыбнулась ему, сразу стала для него ангелом, пусть и с черными как смоль волосами и миндалевидными, чуть раскосыми глазками. Увидев первые неуверенные шаги и услышав первый лепет внучки, Кэндзи мгновенно превратился в ее покорного раба, не лучше бабки Эфросиньи, которая, коверкая слова и сюсюкая, громко восторгалась проделками малышки.

– Ради всего святого, мадам Пиньо, разговаривайте с ребенком на нормальном французском! – умолял Кэндзи, но Эфросинья его не слушала. Избавиться от нее можно было, лишь напомнив, что пора готовить ужин, или предложив проследить за тем, чтобы служанка Зульма Тайру не ушла домой, не закончив работу.

– Верно! Эта негодяйка только и думает о том, как бы улизнуть к своему голубку!

Речь шла о почтенном чопорном Андре Боньолье, слуге Виктора и его супруги Таша, который уже давно ухаживал за Зульмой Тайру, не решаясь признаться в своих чувствах, из-за чего девушка постоянно пребывала в рассеянности и била посуду. Эфросинья бранила ее на чем свет стоит, но иногда меняла гнев на милость и давала ценные советы.

К счастью, Кэндзи занимали не только проблемы домочадцев – он наслаждался идиллией в отношениях с Джиной Херсон, матерью Таша Легри, и проводил выходные в холостяцкой квартирке на улице Эшель, где переживал самые восхитительные моменты своей жизни. Он и не предполагал, что после смерти Дафнэ Легри способен испытывать подобные чувства.

– Вы слышали, месье Мори, – обратился к нему Жозеф, – Хосе-Мария Эредиа[10] раздобыл на набережной оригинальный экземпляр «Мыслей» Паскаля всего за два су!

– Жаль, что мы его упустили! Впрочем, ничего удивительного: ведь Виктор занят фотографией, а вы – своими газетными вырезками! – И Кэндзи указал на стойку, где лежал свежий выпуск газеты «Фигаро».

– Неужели вам не интересно узнать, что произошло вчера ночью в лесу Монморанси! Вот послушайте! – И Жозеф прочитал:

Удивительное событие посеяло панику в окрестностях деревни Домон. Метеоритный дождь обрушился на руины храма святой Радегонды. Местные жители утверждают: им казалось, что на небе две луны.

Кэндзи не слушал Жозефа. Он силился выкинуть из головы Эдокси Аллар, княгиню Максимову, до замужества танцевавшую в «Мулен Руж» под именем Фифи Ба-Рен. Она позавидовала успеху Лианы де Пужи[11], гастролировавшей в России в 1894 году, и стремилась добиться того же на парижских подмостках. Кэндзи навестил Эдокси на прошлой неделе в ее квартире на авеню Опера, и с тех пор соблазнительный образ бывшей любовницы преследовал его, при этом, как ни странно, не затмевая чувств к Джине.

Жозеф продолжал рассуждать о метеоритах:

– С десятого по четырнадцатое августа они падали по всей Англии, от Стратфорда-на-Эйвоне до Бристоля. Один наблюдатель насчитал целых двадцать шесть!

– Надеюсь, он получит за это медаль. А вы уверены, что он не перебрал лишнего? – заметил Виктор Легри, входя в лавку.

– Вам смешно! Но я согласен: метеоритный дождь не предвещает ничего хорошего!

– Боитесь конца света? Но Персеиды[12] в середине августа каждый год освещают наши ночи, в этом нет ничего сверхъестественного.

– Так или иначе, эту вырезку я сохраню. – Жозеф аккуратно вклеил заметку в свой знаменитый блокнот, где коллекционировал описания всевозможных необыкновенных происшествий.