Главный процесс человечества. Репортаж из прошлого. Обращение к будущему Звягинцев Александр
Далее, вопрос, касающийся Финляндии. В декабре 1940 г. состоялся первый визит генерал-лейтенанта Гейнрихса – начальника генштаба Финляндии, в главную ставку главного командования сухопутных сил в Цоссене. Генерал-лейтенант Гейнрихс совещался с начальником штаба сухопутных сил. Содержание этой беседы я уже не помню, но он сделал там доклад, касающийся русско-финской войны 1939–1940 гг., для офицеров-генштабистов ОКХ. Этот доклад был направлен также тем руководителям штабов армейских группировок, которые участвовали в военных играх. Этот доклад для офицеров-генштабистов имел очень большое значение в то время, так как он был сделан тогда, когда была спущена директива № 21 от 18 декабря. Кроме того, он имел очень большие значение потому, что он представлял собой обмен опытом войны с Советским Союзом. Далее, он давал представление о расстановке сил финских войск и о качестве этих сил, которые, возможно, могли стать в будущем военным партнером Германии.
Второй визит начальника генерального штаба Финляндии в Цоссен состоялся примерно во второй половине марта 1941 г. Финский начальник генерального штаба приехал тогда из Зальцбурга, где он имел совещание с верховным командованием германских вооруженных сил. Предметом обсуждения в Цоссене была координация действий финских южных группировок для операции «Барбаросса», а также координация действий этой группы с немецкой армейской группировкой «Север», которая из Восточной Пруссии должна была продвигаться в направлении Ленинграда. Тогда согласились о том, что выступление финских южных группировок должно быть согласовано с выступлением германской северной группировки. Были обусловлены координированные действия против Ленинграда этих группировок, предусматривавшие, что действия финских группировок должны были зависеть от действия германских и развиваться в зависимости от обстановки.
Это то, что я лично знал и видел по вопросам, которые касались подготовки агрессии и вовлечения тех союзников, которые принимали участие в этой подготовке.
Руденко: Как и при каких обстоятельствах было осуществлено вооруженное нападение на Советский Союз, подготовленное гитлеровским правительством и верховным командованием немецких войск?
Паулюс: Нападение на Советский Союз состоялось, как я уже говорил, после длительных приготовлений и по строго обдуманному плану. Войска, которые должны были осуществить нападение, сначала были расставлены на соответствующем плацдарме. Только по особому распоряжению они были частично выведены на исходные позиции и затем одновременно выступили по всей линии фронта – от Румынии до Восточной Пруссии.
Из этого следует исключить финский театр военных действий. Так же тщательно, как продуман и проанализирован был оперативный план, был произведен анализ наступления в штабах армейских групп, корпусов и дивизий посредством ряда военных игр. Результаты этого анализа были еще задолго до начала войны зафиксированы в соответствующих приказах, которые касались всех мелочей наступления. Был организован очень сложный обманный маневр, который был осуществлен из Норвегии и с французского побережья. Эти операции должны были создать видимость операций, намечаемых против Англии, и должны были тем самым отвлечь внимание России. Однако не только оперативные неожиданности были предусмотрены. Были также предусмотрены все тактические возможности ввести в заблуждение противника. Это означало, что шли на то, что, запрещая производить явную разведку на границе, тем самым допускали возможные потери во имя достижения внезапности нападения. Но это означало также и то, что не существовало опасений, что противник внезапно попытается перейти границу.
Все эти мероприятия говорят о том, что здесь речь идет о преступном нападении.
Руденко: Как вы определяете цели нападения Германии на Советский Союз?
Паулюс: Конечная цель нападения, заключавшаяся в наступлении до Волги, превышала силы и способности германской армии. И эта цель характеризует не знавшую пределов захватническую политику Гитлера и нацистского государства.
Со стратегической точки зрения достижение этой цели означало бы уничтожение вооруженных сил Советского Союза. Захват этой линии означал бы захват и покорение главных областей Советской России, в том числе столицы Москвы, и тем самым политических и экономических центров Советской России.
Экономический захват линии Волга – Архангельск означал бы обладание важнейшими источниками питания, важнейшими полезными ископаемыми, включая сюда нефтяные источники Кавказа, а также важнейшими промышленными центрами России и далее – центральной транспортной сетью европейской части России. Насколько это соответствовало стремлениям Гитлера и его экономической заинтересованности в этой войне, можно судить по тому примеру, который я лично знаю.
1 июня 1942 г. по случаю совещания командующих армейской группировкой Юга в районе Полтавы Гитлер заявил: «Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, тогда я должен буду покончить с этой войной». Для эксплуатации и администрирования захваченных территорий все экономические и административные организации и учреждения были созданы еще до начала войны.
В заключение я хотел бы сказать: указанные цели означали завоевание с целью колонизации русских территорий, эксплуатация и ресурсы которых должны были дать возможность завершить войну на Западе с той целью, чтобы окончательно установить господство Германии в Европе.
Руденко: Кто из подсудимых являлся активным участником в развязывании агрессивной войны против Советского Союза?
Паулюс: Из числа подсудимых, насколько я их здесь вижу, я хочу здесь назвать следующих важнейших советников Гитлера: Кейтеля, Йодля, Геринга – в качестве главного маршала и главнокомандующего военно-воздушными силами Германии и уполномоченного по вопросам вооружения.
Руденко: Заканчивая допрос, я резюмирую. Правильно ли я заключил из ваших показаний, что еще задолго до 22 июня гитлеровское правительство и верховное главнокомандование германских вооруженных сил планировали агрессивную войну против Советского Союза с целью колонизации территорий Советского Союза?
Паулюс: Для меня в этом не существует никаких сомнений после того, что я рассказал здесь, а также в связи со всеми теми директивами, которые содержатся в знаменитой «Зеленой папке».
Руденко: У меня все вопросы, господин председатель.
Председатель: Может быть кто-либо из представителей французского, английского обвинения или обвинения от США или кто-либо из членов защиты хочет задать вопросы свидетелю?
Латернзер: Господин председатель, я прошу дать мне возможность в качестве защитника генерального штаба поставить вопросы свидетелю завтра во время утреннего заседания.
Свидетель появился крайне неожиданно, во всяком случае для защиты, и поэтому я считаю необходимым посоветоваться в отношении вопросов, которые могут быть поставлены свидетелю, особенно в связи с тем, насколько важным является такой свидетель.
Я прошу разрешить мне провести перекрестный допрос завтра во время утреннего заседания.
Председатель: Генерал Руденко, если обвинение не возражает, то Трибунал считает, что следует удовлетворить это ходатайство защиты.
Руденко: Если это угодно Трибуналу, обвинение не возражает.
Председатель. Очень хорошо.
Документ СССР-156
Заявление Паулюса советскому правительству
Правительству СССР
Москва
8 августа 1944 г. я обратился к немецкому народу с призывом свергнуть Гитлера и прекратить ставшую бессмысленной войну.
Дальше я пытался влиять в этом же смысле путем выступления по радио и рассылкой писем и воззваний к войскам и командованию.
Сегодня, когда преступления Гитлера и его пособников поставлены на суд народов, я считаю своим долгом предоставить Советскому правительству все известное мне из моей деятельности, что может послужить в Нюрнбергском процессе материалом, доказывающим виновность преступников войны.
С 3 сентября 1940 г. до 18 января 1942 г. я занимал должность оберквартирмейстера в генеральном штабе сухопутных сил. В мои задачи входило замещать начальника генерального штаба и выполнять его особые задания. Лишь осенью 1941 г. я стал руководить отделами генерального штаба. Из них мне были подчинены отдел обучения и организационный отдел.
В указанный период времени начальником генерального штаба сухопутных сил был генерал-полковник Гальдер.
При моем поступлении на службу в ОКХ 3 сентября 1940 г. я, среди прочих планировок, застал там еще незаконченный предварительный оперативный план нападения на Советский Союз, известный под условным обозначением «Барбаросса». Разработкой плана занимался генерал-майор Маркс. Маркс состоял начальником штаба 18-й армии (фельдмаршала фон Кюхлера) и был временно командирован в ОКХ для разработки этого плана.
Этот план, разработка которого производилась по приказу ОКВ, генералполковник Гальдер передал мне с заданием проанализировать возможности наступательных операций с учетом условий местности, использования сил, потребной силы и т. д. при наличии 130–140 дивизий.
По замыслу ОКВ оперативной задачей было: сначала – захват Москвы, Ленинграда и Украины, в дальнейшем – Северного Кавказа с его нефтяными источниками. Конечной целью предусматривалось достижение приблизительно линии Астрахань – Архангельск.
Поставленная цель уже сама по себе характеризует этот план как подготовку чистейшей агрессии; это явствует также из того, что оборонительные мероприятия планом не предусматривались вовсе…
Этим самым развенчиваются лживые утверждения о превентивной войне против угрожающей опасности, которые аналогично оголтелой геббельсовской пропаганде распространялись ОКВ.
Заблаговременно начинается также подготовка у будущего партнера по агрессии – Румынии, которая в предварительном плане «Барбаросса» с самого начала была предусмотрена как плацдарм наступления.
В сентябре 1940 г. по приказу ОКВ были направлены в Румынию военная миссия и 13-я танковая дивизия как образцовая часть.
Во главе военной миссии был поставлен генерал от кавалерии Ганзен. Начальником его штаба был назначен генерал-майор Гауффе, оберквартирмейстером – майор Мерк, 13-й танковой дивизией командовал генерал-майор фон Роткирх.
Задачей военной миссии было реорганизовать румынскую армию и подготовить ее к нападению на Советский Союз в духе плана «Барбаросса». Предварительную ориентировку в этой задаче генерал Ганзен и его начальник штаба получили у меня, задание – от главнокомандующего сухопутными силами фельдмаршала Браухича.
Директивы генерал Ганзен получал из двух мест: по линии военной миссии – от ОКВ, по вопросам сухопутных сил – от ОКХ, директивы военнополитического характера – только от ОКВ. Связь между немецким генеральным штабом и румынским генеральным штабом осуществлялась через военную миссию.
В то время как с Румынией существовал тайный союз уже в сентябре 1940 г., связи с другими двумя сателлитами в этот период подготовки агрессии против Советского Союза были слабее, вернее осторожнее.
Так, например, установление связи с финским генеральным штабом для выяснения наступательных возможностей в мурманском направлении было разрешено начальнику штаба армейской группировки (Норвегия) полковнику Бушенгагену лишь в конце февраля 1941 г.
Вопрос о сотрудничестве с Венгрией по плану «Барбаросса» оставался в течение месяцев невыясненным. Впрочем, Финляндия постоянно оставалась непосредственно подчиненным ОКВ театром военных действий. Знаменательным было все же то, что начальник финского генерального штаба генерал-лейтенант Гейнрихс в середине декабря 1940 г. приезжал в ОКВ и ОКХ. Воспользовавшись этим случаем, он выступил с докладом перед офицерами-генштабистами из ОКХ о советско-финской войне 1939–1940 гг. и о полученном им опыте войны. В докладе была ярко выражена общая заинтересованность в военном столкновении с Красной Армией. Гейнрихс оценивал Красную армию как серьезного противника.
Визит во второй половине декабря 1940 г. начальника оперативной группы венгерского генерального штаба полковника Ласло ограничился чисто организационными вопросами.
Между тем подготовительные мероприятия по плану «Барбаросса» к концу 1940 г. продвинулись значительно вперед.
Начатая в августе 1940 г. разработка предварительного плана «Барбаросса» закончилась проведением двух военных игр под моим руководством в главной квартире ОКХ в Цоссене.
На играх присутствовали генерал-полковник Гальдер, начальник оперативного отдела генерального штаба полковник Хойзингер и старшие специально приглашенные штабные офицеры из ОКХ.
Результат игр, принятый за основу при разработке директив по стратегическому развертыванию сил «Барбаросса», показал, что предусмотренная диспозиция на линии Астрахань – Архангельск – дальняя цель ОКВ – должна была бы привести к полному поражению Советского государства, чего, собственно, в своей агрессии добивалось ОКВ и что, наконец, являлось целью этой войны: превратить Россию в колониальную страну.
Во время игр оценку по Советскому Союзу давал начальник отдела иностранных армий «Восток» полковник Кинцель.
Выводы докладчика были построены на предпосылках, что Красная армия – заслуживающий внимания противник, что сведений об особых военных приготовлениях не было и что военная промышленность, включая вновь созданную восточнее Волги, была высокоразвитой.
Решающим в дальнейших подготовительных работах по плану «Барбаросса» было то, что ОКВ директивой от 18 декабря 1940 г. установило начало наступления приблизительно на середину мая 1941 г. Назначенный срок объяснялся русскими климатическими условиями.
Одновременно с этим был расширен круг сотрудников с привлечением командующих трех намеченных армейских группировок, которые на совещании в ОКХ в Цоссене были посвящены во все детали этого замысла.
Этими командующими были: генерал пехоты фон Зоденштерн для будущей армейской группировки «Зюйд»; генерал пехоты фон Зальмут для группировки «Центр»; генерал-лейтенант Бреннеке для группировки «Норд».
В то же время Гитлер, в присутствии Кейтеля и Йодля, утвердил доложенные ему Браухичем и Гальдером намечаемые ОКХ операции и отдал приказ о разработке окончательных директив по стратегическому развертыванию сил.
Этим самым военное командование окончательно решилось на нарушение договора, на нападение и на захватническую войну против Советского Союза.
Дальнейшую разработку плана принял на себя начальник оперативного отдела полковник Хойзингер, который непосредственно подчинялся начальнику генерального штаба.
3 февраля 1941 г. в Берхтесгадене по докладу Браухича Гитлер, в присутствии Кейтеля и Йодля, утвердил первую директиву по стратегическому развертыванию сил «Барбаросса».
Тут же присутствовали сопровождавшие Браухича начальник оперативного отдела Хойзингер, генерал-квартирмейстер Вагнер, начальник транспорта генерал Герке и я, как заместитель находившегося в отпуске начальника генерального штаба.
Гитлер дал разрешение ОКВ, расценивая это как важное политическое решение, на ведение переговоров с румынским и финским генеральными штабами. Переговоры с Венгрией он запретил до особого распоряжения.
Вообще же Гитлер в военных вопросах занимался мелочами, как, например, введением в действие отдельных дальнобойных орудий.
В вопросах, касающихся Советского Союза, он не высказывал своей позиции ни в политическом, ни в военном отношении…
На пути к нападению на Советский Союз эти опасные нарушители мира должны были устранить еще одно препятствие – угрозу флангу со стороны Югославии.
С этой целью в апреле 1941 г. производится нападение и на эту страну.
27 марта 1941 г. я встретил в имперской канцелярии всех троих – Гитлера, Кейтеля и Йодля, собравшихся как раз непосредственно после принятия этого решения и распределения Браухичем и Гальдером заданий для его осуществления.
В силу этого замысла ОКВ вынуждено было отдать приказ о перенесении срока для осуществления плана «Барбаросса» на вторую половину июня.
Вследствие тесной связи югославского вопроса с наступлением на Россию я был 30 марта 1941 г. командирован Гальдером в Будапешт – к начальнику венгерского генерального штаба генералу пехоты Верту для того, чтобы сговориться с венграми, которые тоже хотели оторвать себе кусок этой добычи, относительно осуществления югославской операции как в отношении участия самих венгров, так и по вопросу о развертывании немецких войск на венгерской территории.
Наступление на Югославию обусловило изменение директивы о стратегическом развертывании сил по плану «Барбаросса», так как для наступления из Румынии не хватало войск, которые были связаны на Балканах.
6 июня 1941 г. в имперской канцелярии состоялось последнее решающее совещание.
Все главнокомандующие армии, флота и авиации докладывают Гитлеру, Кейтелю и Йодлю о предстоящих им задачах при осуществлении немецкого вторжения в Советскую Россию.
Со дня 22 июня 1941 г. нами был взят курс на уничтожение и опустошение Советской страны.
В Сталинграде на Волге этот курс достиг своего апогея концентрацией всех явлений, сопутствовавших нацистской захватнической войне.
Ввиду веского факта, что 6-я армия пришла в Сталинград в результате нацистского нападения на Советский Союз, все жертвы и горести, которые понес советский народ в своей справедливой борьбе, получают возвышенное значение в свете вины и ответственности.
1. Военные преступники Кейтель и Йодль виновны в том, что из-за отказа в моих неоднократных настоятельных требованиях прорыва из замкнутого кольца – телеграммы от 22, 23, 25 ноября 1942 г. и далее, почти ежедневно в период от 8 декабря до конца декабря, – Сталинград превратился в зону истребления для находящегося там русского гражданского населения.
2. Они несут, кроме того, ответственность за принципиальный запрет капитуляции находящихся в безнадежном положении войск и особенно за отказ в моем настоятельном ходатайстве от 20.01.43 г. о разрешении капитулировать.
Последствием отказа были гибель и тяжелые страдания русских военнопленных и местного населения.
3. Военные преступники Кейтель, Йодль и Геринг виновны в том, что не выполнили своих торжественных обещаний доставить воздушным путем снабжение окруженной в Сталинграде 6-й армии.
Обвиняемый Геринг несет еще особую вину за то, что он не только не выполнил обещания доставить воздушным путем недостающие продукты питания, медикаменты и перевязочный материал, но даже за его легкомысленное обещание принять на себя снабжение по воздуху, что побудило Гитлера и Кейтеля предоставить 6-ю армию своей судьбе.
Последствиями были: голод и смерть от изнеможения многих русских военнопленных и русского гражданского населения.
4. Обвиняемые Кейтель, Йодль и Геринг несут значительную вину в том, что из сталинградской катастрофы не сделали необходимых выводов политического и военного значения.
Поэтому, так же как и за дальнейшее ведение войны, они в особенной степени виновны за все потери, главным образом за потери советского народа.
Я сам несу тяжелую ответственность за то, что я тогда, под Сталинградом, вполне добросовестно выполнял приказы военных руководителей, действовавших сознательно преступно.
Я несу также ответственность за то, что не контролировал выполнение моего приказа от 14.01.1943 г. о передаче всех военнопленных русской стороне, что повлекло смертные случаи среди них, и за то, что не заботился больше о них.
Как оставшийся в живых под Сталинградом, я считаю себя обязанным дать удовлетворение русскому народу.
Паулюс, генерал-фельдмаршал.Лагерь военнопленных. 9.1.1946 г.
Глава 37. Рейхсмаршал Геринг и фельдмаршал Мильх – два голубя мира
Как Геринг среди подсудимых, так и его адвокат доктор Штамер был неформальным лидером среди коллег-защитников. Многоопытного дельца от юриспруденции не нужно было учить, как отбирать и готовить свидетелей. И Геринг, и Штамер рассчитывали, что хорошим свидетелем защиты окажется генерал-фельдмаршал военно-воздушных сил Герхард Мильх.
Еще до 1933 г. Мильх выбрал своим ориентиром НСДАП и, будучи руководителем Люфтганзы, оказывал нацистам разные услуги, в том числе бесплатно предоставлял самолеты.
После прихода нацистов к власти Мильх стал ближайшим сотрудником Геринга, вторым человеком в военной авиации Германии. Фактически они вдвоем и создали люфтваффе. С 1933 г. Мильх был статс-секретарем министерства авиации и начальником вооружения военно-воздушных сил, непосредственно размещавшим заказы в промышленности. Он был решительным и требовательным руководителем, хорошим организатором. Именно он, например, руководил работами по созданию Ме-262 – первого боевого реактивного самолета Германии. Геринг его ценил и выдвигал на большие посты.
Во время вторжения в Норвегию Мильх командовал 5-м воздушным флотом, в воздушной войне с Англией – 3-м флотом.
В 1942 г. на свое пятидесятилетие Мильх получил от государства премию – 250 тысяч рейхсмарок. Сумма была немалой – на эти деньги генералфельдмаршал купил поместье.
Всей своей карьерой Мильх был обязан Герингу. Кроме того, патрон закрывал глаза на то, что его подчиненный недостаточно «расово чист». Мильх был наполовину евреем, что в нацистской Германии для деятеля такого масштаба было недопустимым обстоятельством. Мало того, об этом знали многие люди.
Однако, когда речь шла о пользе для дела, Геринг был способен переступить через «расовые законы». Известно его высказывание на этот счет: «В своем штабе я сам буду решать, кто у меня еврей, а кто – нет!»
Геринг сам составил бумагу, из которой явствовало, что Мильх рожден от внебрачной связи одного из родителей и имеет чисто «арийские» корни. «Внебрачный» авиационный командир получил спасительный «документ».
Надо ли говорить что на суде рейхсмаршал ждал от свидетеля Мильха показаний в свою пользу. Действительно, его ответы рождают уверенность в том, что он каким-то образом получил от ловкого Штамера подробные инструкции, что именно ему следует говорить на процессе, и все время их придерживался.
Однако в ходе допроса случилось что-то странное. Вроде бы позитивные для Геринга фразы стали наполняться противоположным смыслом и начали работать на обвинение.
Выгораживая своего бывшего шефа, Мильх явно перестарался. По его словам, Геринг был удивительно миролюбивым человеком. Оба они ничего не знали о подготовке нападения на СССР, слышали только о превентивных мерах, слово «Барбаросса» им встретилось буквально накануне 22 июня 1941 г. – дня удара по Советскому Союзу. Будучи принципиальными противниками войны, они как-то нечаянно, без подготовки, вошли в Париж, оккупировали Норвегию, разбомбили Белград. Что с них – солдат – взять: им приказали – они пошли.
В больших дозах такая риторика оказалась непереносимой. Когда Мильх договорился до того, что Геринг «лично отрицательно относился ко всякого рода войнам!», в зале суда начался смех. Очень уж не походили хищные ястребы люфтваффе на голубей мира!
Не всегда процесс шел гладко. При всей очевидности преступлений нацистских бонз и обилии улик против них, собранных во время предварительного следствия, обвинение порой наталкивалось на серьезное сопротивление, центром которого, без сомнения, был все тот же рейхсмаршал Геринг. Официальный «наци № 2» в Германии, вплоть до агонии «третьего рейха», когда Гитлер обвинил его в «предательстве», снял со всех постов и приказал арестовать и расстрелять, он в Нюрнберге взял на себя роль «фюрера» подсудимых.
Правильно оценивая выдвинутые против него обвинения, Геринг не сомневался в своей участи – смертном приговоре и решил дать на заседаниях трибунала свой последний бой. В разговоре с адвокатом Штамером он однажды заметил: «Лучше умереть, как лев, чем жить, как кролик!»
Его большим преимуществом становилось то, что он не пресмыкался перед обвинителями и судьями, не пытался им понравиться, как это делали некоторые подсудимые, а смело шел на конфронтацию и обострение отношений.
Надо сказать, что в ряде случаев ему удавалось делать эффективные ходы против обвинения и даже навязывать обвинителям свою волю. Больше других «натерпелся» от Геринга Главный обвинитель от США Роберт Х. Джексон.
«С судом все шло вполне нормально до тех пор, пока к барьеру для свидетелей не подошел Геринг. Это, мы знали, будет для нас непростой схваткой. Газетчики представляют его общественному мнению как несерьезного фигляра, но на самом деле это, несомненно, исключительно жесткий, упрямый и изощренный ловкач», – сетовал Джексон в своих записках о Нюрнбергском процессе.
Такой же вывод сделал и его коллега, представитель Великобритании сэр Норман Биркетт: Геринг «…доминировал и приковывал внимание всех окружающих. Когда было нужно, он внимательно наблюдал за ходом событий, а когда этого не требовалось – безмятежно дремал, как ребенок. Создавалось впечатление, что подготовленность Геринга и его недюжинная способность защищаться вкупе с удивительной осведомленностью по поводу содержания захваченных документов оказалась для всех полной неожиданностью».
В глазах огромного числа людей Геринг был деградировавшей личностью, опустившимся наркоманом, едва ли не слабоумным и немощным инвалидом. Это представление было плодом длительной антинацистской пропаганды, изображавшей вождей Германии, как правило, в карикатурном виде.
Какая-то почва под ногами у критиков рейхсмаршала была. Во время «Пивного путча» 1923 г., Геринг, командуя отрядами СА, при попытке взять заложников натолкнулся на противодействие полиции. В перестрелке он получил довольно тяжелое ранение двумя пулями в низ живота, после чего его укрыла еврейская семья Баллен, не ведавшая, какому извергу она дала приют. Надо сказать, что по отношению к Балленам Геринг оказался на высоте и в 1943 г. спас их от смерти.
Затем друзья переправили будущего рейхсмаршала за границу, в Австрию, где ему оказали, наконец, медицинскую помощь. Из-за того, что лечение было начато поздно, раны страшно болели. Для облегчения страданий Герингу начали делать инъекции морфия, которые вызвали привыкание.
Привязанность к наркотикам зашла далеко, вплоть до психического расстройства. Геринг стал представлять опасность для окружающих, и его поместили в психиатрическую клинику. По данным медиков, у больного проявился истерический темперамент, наблюдалось раздвоение личности. Припадки слезливой сентиментальности сменялись приступами дикой ярости, во время которых Геринг мог пойти на крайности.
Сомневаться в этом диагнозе не приходилось, и тем удивительнее, что на процессе ничего подобного за Герингом не замечалось. К тому же всех поражало его необыкновенное самообладание. Врач-психиатр Гильберт, наблюдавший подсудимых в нюрнбергской тюрьме, знал о былом недуге рейхсмаршала и пытался задавать ему соответствующие вопросы. Однажды Геринг демонстративно вытянул руку перед носом врача, чтобы показать, что она не дрожит.
Допросы Геринга на какое-то время превратили процесс в шоу. Зал трибунала ломился от наплыва желающих увидеть выступление рейхсмаршала. 13 и 18 марта 1946 г. были днями его бенефиса. Геринг демонстрировал незаурядное красноречие, блистал изящным и непринужденным юмором. Председатель суда лорд Лоренс, большой противник вольностей, не мог остановить взрывы смеха, которыми сопровождалось в зале выступление «фюрера обвиняемых».
Неизвестно, почему, Лоренс, несмотря на протесты всех обвинителей, дал возможность Герингу говорить, сколько тот захочет и не перебивал его. Через некоторое время председатель трибунала, скорее всего, пожалел о своем решении, поскольку заметил о поведении Геринга: «Мне кажется, этот свидетель, находясь как на скамье подсудимых, так и на трибуне, усвоил высокомерное и презрительное отношение к суду, который, в то же время, обращается с ним так, как он не стал бы обращаться ни с кем».
Норман Биркетт вспоминал: «Перекрестный допрос не продолжался еще и десяти минут, когда стало совершенно очевидным, что ситуацией полностью владеет не господин Джексон, а обвиняемый Геринг. Подчеркнуто вежливый, исключительно проницательный, находчивый, ловкий, изобретательный, он мгновенно оценивал обстановку, и, по мере того как укреплялась его уверенность в себе, становилось все более явным его преимущество… Место у барьера свидетелей принадлежало ему безраздельно в течение почти двух дней, причем его ни разу и ни при каких обстоятельствах не прерывали».
При этом Геринг как «великий человек», каждый шаг которого должен был войти в историю, не забывал о театральных эффектах и всячески подчеркивал свое «превосходство» над теми, кто его судил. Однажды он обронил Гессу, соседу по скамье подсудимых: «Я – историческая личность. А этого очкарика (Имеется в виду главный обвинитель от США Джексон. – Прим. авт.) завтра все забудут». От скамьи подсудимых к барьеру свидетелей он шел широким и уверенным шагом. За стойкой рейхсмаршал всем своим видом выражал надменность и спесь большого «государственного деятеля». Съедаемый манией величия, Геринг однажды заметил, что ему кажется, что не конвоир ведет его, а он – конвоира…
Как и другие моменты процесса, допросы Геринга шли в радиоэфир и транслировались во многих странах. Солдаты вермахта, толпившиеся у громкоговорителей в лагерях военнопленных, гордились боевитостью своего рейхсмаршала и даже аплодировали ему. Громко возмущались, кто на себе испытал все ужасы фашизма, но, тем не менее, признавали мужество, стойкость и изворотливость «наци № 2».
Одна небольшая цитата показывает, что рейхсмаршал знал толк в политике и публичных выступлениях: «…Ну, разумеется, народу не нужна война… Но, в конце концов, политику определяют лидеры страны, а втянуть народ – дело нехитрое, демократия ли это, парламентская республика, фашистская или коммунистическая диктатура… С голосованием или без него, народ можно всегда заставить делать то, что нужно лидерам. Это просто. Все, что нужно сделать – это сказать людям, что на них напали и обличить пацифистов в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают страну опасности».
Конечно, речь шла не о том, что Геринг опроверг все доводы обвинения, а только о краснобайстве рейхсмаршала и его полемическом мастерстве. Доказательств вины «наци № 2» было столько, что хватило бы на целую гору смертных приговоров. К тому же Джексон на больших должностях отвык от изощренной пикировки, а возможно и вообще не получил такого опыта. В ходе допроса рейхсмаршала он нервничал, проявлял нерешительность и не обошелся без помощи коллег.
«…В конце концов мы все-таки загнали его в угол, – подвел итоги Джексон. – Однако это было настоящей битвой, длинной и тяжелой, а также сопровождалось значительным количеством вылившейся на Германию совершенно неуместной пронацистской пропаганды… Мы располагали против него таким значительным количеством документов, что исход этой битвы был предрешен с самого начала».
Здесь уместно повториться, но последнюю точку в допросе Геринга, точнее, восклицательный знак, поставил Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко. Его вопросы повергли Геринга в горькое уныние. После них рейхсмаршал прекратил активное сопротивление, поник, резко изменил свое поведение. Это отметили все присутствующие в зале, после чего авторитет Руденко заметно возрос. Все стали говорить о его высоком профес сионализме.
Геринг, тем не менее, до конца верил в свое величие и в то, что он служил своей стране. «Через 50 или 60 лет по всей Германии будут установлены статуи Германа Геринга, а крошечные бюсты появятся в каждом доме», – поведал он жене в одном из последних писем.
Фельдмаршал Мильх в 1947 г. сам стал обвиняемым на одном из последующих процессов, организованных американцами в том же Нюрнберге, и был приговорен к пожизненному заключению. В 1954 г. его освободили. Умер в 1972 г.
Из допроса гитлеровского фельдмаршала Герхардта Мильха.
[Из стенограммы заседаний Международного военного трибунала от 8 и 11 марта 1946 г.]
Штамер[17]: Когда вы в первый раз узнали, что Гитлер планирует войну с Россией?
Мильх: Насколько я помню, это было весной 1941 года…
Штамер: Говорил ли Гитлер когда-либо вам, что его серьезным намерением является жить в мире с Западом?
Мильх: Да. Я очень коротко остановился на визитах в различные страны. После посещения Франции я два часа беседовал с Гитлером в Оберзальцберге и сделал доклад о своей поездке. После моей поездки в Англию, примерно через две недели, я также сделал Гитлеру многочасовой доклад. Он был очень заинтересован этим докладом, и после второго доклада, то есть после посещения Англии, он заявил: «Я буду вести мою политику различными курсами, но вы можете быть уверены в том, что я всегда буду опираться на Англию. Я намерен всегда идти вместе с Англией». Эта беседа имела место 2 ноября 1937 г.
Штамер: Вы говорили о двух беседах?
Мильх: Да. Первая представляла собой отчет о посещении Франции, вторая – отчет о посещении Англии. Гитлер, который вообще не знал заграницы, был очень заинтересован узнать от солдата что-либо об Англии, относительно того, как меня приняли, о стране, вооружении и т. д.
Штамер: Каково было отношение рейхсмаршала Геринга к Гиммлеру?
Мильх: Не всегда это было ясно для меня. У меня было впечатление, что со стороны Гиммлера имело место соперничество. Отношения между ними, однако, были весьма корректными и со стороны казались весьма предупредительными. Каковы они были в действительности, я сказать не могу.
…Джексон: Вы занимали очень высокий пост в германских военно-воздушных силах?
Мильх: Я был генеральным инспектором.
Джексон: И часто на совещаниях представляли Геринга?
Мильх: Я очень редко представлял его.
Джексон: Вы отрицаете, что вы часто посещали совещания от имени Геринга?
Мильх: Нет, этого я не отрицаю, я лишь заявляю, что на части этих совещаний я присутствовал по занимаемой мной должности, а не как представитель Геринга. Посещать совещания от имени Геринга мне приходилось редко, поскольку в большинстве случаев он присутствовал лично.
Джексон: Вы принимали очень активное участие в строительстве военновоздушных сил, – не так ли?
Мильх: Так точно.
Джексон: И в 1941 году вы были награждены за это гитлеровским правительством, – не так ли?
Мильх: В 1941 году нет. Мне кажется, что вы, г-н Главный обвинитель, имеете в виду 1940 год.
Джексон: 1940 год, возможно, я ошибся.
Мильх: Вы имеете в виду производство меня в фельдмаршалы?
Джексон: Когда вы были произведены в фельдмаршалы?
Мильх: 19 июля 1940 года.
Джексон. Не получали ли вы каких-нибудь подарков от гитлеровского правительства в знак признания ваших заслуг?
Мильх: В 1942 году ко дню моего пятидесятилетия я получил награду от правительства.
Джексон: И эта награда была сделана в денежной форме?
Мильх: Это было денежное вознаграждение. На эти деньги я смог купить себе имение.
Джексон: Сколько оно составляло?
Мильх: Это вознаграждение составляло 250 тысяч марок.
Джексон: Итак, вы пришли сюда показать, насколько я понял ваше показание, что режим, составной частью которого вы были, вверг Германию в войну, к которой она совершенно не была подготовлена. Правильно я вас понял?
Мильх: Это правильно в следующем отношении. В 1939 году Германия вступила в войну, к которой ее военно-воздушные силы не были достаточно подготовлены.
Джексон: Известно ли вам о каком-либо случае, когда кто-нибудь из этих обвиняемых, сидящих сейчас на скамье подсудимых, публично высказывался против войны?
Мильх: Я не могу вспомнить, чтобы эти высказывания делались публично, но мне кажется, что для всех сидящих на скамье подсудимых война являлась большой неожиданностью.
Джексон: Вы хотели бы верить в это?
Мильх: Да, я верю в это.
Джексон: Ах, вы верите… А сколько времени потребовалось для германских вооруженных сил, чтобы захватить Польшу?
Мильх: Кажется, 18 дней.
Джексон: 18 дней. Сколько времени у вас заняло изгнание Англии с континента, включая трагедию Дюнкерка?
Мильх: Шесть недель.
Джексон: Сколько времени требовалось вам для занятия Голландии и Бельгии?
Мильх: Несколько дней.
Джексон: Сколько времени потребовалось для того, чтобы пройти Францию и взять Париж?
Мильх: Всего около двух месяцев.
Джексон: Сколько времени потребовалось для того, чтобы пройти Данию и захватить Норвегию?
Мильх: Также немного времени. Данию совсем за короткое время, так как Дания быстро сложила оружие, что касается Норвегии, то тоже несколько недель.
Джексон: И вы, давая эти показания, хотите уверить Трибунал, что все эти операции были неожиданными для офицеров военно-воздушных сил. Вы сказали, что каждая из них была неожиданностью для вас?
Мильх: Я сказал, что большой неожиданностью было начало войны. Вначале речь шла ведь только о Польше. Другие операции последовали много позже, и мы имели больше времени для подготовки к ним.
Джексон: Когда вы впервые встретили Германа Геринга?
Мильх: Кажется, в 1928 году.
Джексон: Какой пост он тогда занимал? Мильх: Он был тогда депутатом рейхстага.
Джексон: Чем вы тогда занимались?
Мильх: Я был тогда руководителем германского авиационного общества, которое было гражданским транспортным учреждением.
Джексон: Беседовали ли вы с Герингом в то время относительно того, что должно быть сделано с военно-воздушными силами, если нацистская партия придет к власти?
Мильх: В то время еще нет.
Джексон: Когда вы впервые обсуждали этот вопрос с Герингом?
Мильх: По этому вопросу Геринг говорил со мной в 1932 году, когда планировался захват власти.
Уже тогда верили в то, что национал-социалисты вместе с другими партиями образуют правительство. Однажды Геринг сказал мне, что если бы у власти находилось правительство, в которое войдут национал-социалисты, то для Германии вновь открылась бы возможность вооружаться.
Джексон: После этого вы стали членом нацистской партии, – не так ли?
Мильх: Я вступил в партию после 1933 года, но, став снова офицером, я тем самым перестал быть в партии.
Джексон: Чтобы вступить в партию, вы ждали того момента, когда нацисты придут к власти?
Мильх: Да, так точно.
Джексон: Когда вы узнали, что Германия собирается начать войну, которую вы как посвященный в этот вопрос офицер считали бедствием, подали ли вы в отставку?
Мильх: Нет, это было совершенно невозможно…
Робертс: Вы сказали, отвечая на вопросы защиты, что начиная с 1935 года военно-воздушные силы Германии строились в оборонительных целях. Вы помните это?
Мильх: Да. Это было в 1935 году.
Робертс: Утверждаете ли вы, что военно-воздушные силы продолжали оставаться средством обороны до декабря 1939 года?
Мильх: Да.
Робертс: Я хочу, чтобы вы выслушали три выдержки из документальных доказательств. Это выдержки из речей, произнесенных вашим начальником, подсудимым Герингом… В мае 1935 года Геринг сказал: «Я намереваюсь создать военно-воздушные силы, которые, когда пробьет час, обрушатся на врага подобно карающей деснице возмездия. Противник должен считать себя побежденным еще до того, как он начнет сражаться». Скажите, звучит ли это так, как если бы речь шла о военно-воздушных силах, носящих оборонительный характер?
Мильх: Нет, это не звучит так, но необходимо отделять слова от деяний. (Смех в зале.)
Робертс: Я перейду к деяниям через одну минуту. 8 июня 1938 года Геринг, обращаясь к группе авиапромышленников, заявил: «Неизбежна война с Чехословакией. Германские военно-воздушные силы уже превосходят английские. Если Германия выиграет войну, – она станет сильнейшей державой мира и будет господствовать на мировом рынке; Германия будет богатой нацией. Для этой цели нужно пойти на риск». Скажите, звучит ли это так, как если бы германские военновоздушные силы существовали в интересах обороны? Звучит ли это так?
Мильх: Нет, это звучит, конечно, не так. Но я кое-что скажу по этому поводу, когда вы кончите.
Робертс: Пожалуйста, в интересах экономии времени ограничивайтесь только краткими ответами на мои вопросы. Я хотел бы огласить еще выдержку из речи Геринга от 14 октября 1938 г., то есть менее чем месяц спустя после Мюнхенского пакта: «Гитлер поручил мне создать гигантскую программу вооружения, перед которой померкнут все предыдущие достижения. Я получил от фюрера задание беспредельно увеличивать вооружение. Я приказал с наибольшей скоростью произвести строительство военно-воздушных сил и увеличить их в пять раз против существующих». Походит ли это на речь, в которой говорилось бы об оборонительных задачах воздушного флота?
Мильх: Для создания этого воздушного флота потребовались бы многие годы.
Робертс: Вы присутствовали на совещании главнокомандующих в имперской канцелярии 23 мая 1939 года?
Мильх: 23 мая, да.
Робертс: Я хотел бы вам напомнить, кто там присутствовал. Там присутствовали: Гитлер, Геринг, Редер, фон Браухич, Кейтель, вы, Гальдер, генерал Боденшатц, Варлимонт…
Мильх: Да.
Читать бесплатно другие книги:
