Попытка возврата Конюшевский Владислав
И что мне сейчас делать? Оружия нет, из пальца не стрельнешь. Приходится, лишний раз не подставляясь, просто посматривать за обстановкой. Зараза! Очередной раз, высовывая голову из окопа, заполучил в глаза целую горсть земли от пули, попавшей в бруствер. Метко стреляют, сволочи. Да и что-то много их стало. Огонь с той стороны явно усилился– к месту боя подтянулись остальные гансы, похоже, наплевав на изучение остатков заставы.
Тихо. Ни выстрелов, ни грохота. Было слышно, как чвиркают какие-то лесные птицы. Достаточно высоко поднявшееся солнце ощутимо припекало. Сильно воняло сгоревшим порохом и еще чем-то кислым. Немцы уже с полчаса тихарились в лесу. Видно, обдумывали, как нас половчее взять. Хотя, скорее всего, засылали хелпы старшим братьям. Это тем, у кого стволы побоьше или броня потолще. Хорошего от такого молчания ждать не приходилось. Когда они на нас навалились, я уж подумал, все– капут. Наиболее прыткие фрицы подбирались так близко, что добрасывали до нас свои гранаты на длинных ручках. Удобная, кстати, вещь– далеко летит. Но таких выскочек довольно быстро или отстреливали, или отгоняли. А они все перли и перли. Погранцы же молотили изо всех стволов. Гулко хлопали винтовки, их солидно поддерживали два «дегтяря» по флангам. Единственного ППД, с которым таскался комсорг, исполняющий обязанности замполита заставы, на этом фоне почти не было слышно. Правда, вначале я не мог понять, противник падает, потому что в него попали или он просто залег. А потом как-то раз, и все! Прозвучал свисток, и напор атаки резко ослаб. Услышав свист, удивленно высунул нос из окопа и наблюдал, как немцы организованно откатываются к лесу. То есть получается, их командир принял решение и вместо того чтобы, надсаживаясь, орать, дунул в свистелку, тем самым дав приказ на отход.
Бой длился минут двадцать, но устал за это время, как будто вагоны разгружал. Хотя я-то в нем как сторонний наблюдатель участвовал. А вот фрицам пришлось побегать и попрыгать вволю. Да и у наших бойцов гимнастерки были мокрые. М-да… Организм во время такого выкладывается полностью, и, несмотря на мощный выброс адреналина, человек все-таки быстро выматывается. Это только в кино можно часами идти в атаку и вести бой, а в реальной жизни вон как получается… Наверное поэтому даже тридцатилетний в армии считался достаточно пожилым. А уж сорокалетний– это вообще глубокий старик, и дальше обоза или техобслуги их старались не посылать. Они бы просто физически не выдержали такого темпа. Хотя, конечно, на войне случалось разное, бывало, и пенсионеров из ополчения в бой кидали. Но это больше от дурости и отчаяния.
А немчики, после свистка своего рефери, отошли к опушке и там затеяли нездоровую возню.
«Пум! Шшихх! Бах!»
Ага. Вот и минометы. Калибр, судя по всему, поменьше, чем у советских, скорее всего, миллиметров 70–80. Во всяком случае, если по звуку судить. То ли дело наш полковой– 120-миллиметровый. Он долбает так– уши отклеиваются. И бьет издалека, из-за укрытий. Унемцев таких «самоваров» пока нет. Гораздо позже, натерпевшись под тяжелыми минами и захватив в Харькове документацию, они к сорок третьему году его скопируют. А пока, выходит, развлекаются с этими. Дальность выстрела у этих коротышек была вполне приличная, но за спиной у минометчиков был лес, поэтому они расположились на опушке, за кустами. И судя по деловой суете, возникшей там, скоро пристреляются и потихоньку ухлопают всех, кто сидит сейчас в окопах. Что-что, а минометчики у немчуры всегда были классные. У нас сейчас двое убитых и еще пятеро раненых– это за время прошедшего боя. Ачерез полчаса фрицы без потерь подойдут к позициям и добьют тех, кого мины не добили.
– Приготовиться к атаке!– Старлей, выкрикнув команду, взял винтовку и отвел затвор, проверяя патроны.
– Ты что творишь?– подскочив к командиру, дернул его за плечо.– Там же пулеметы! В пять секунд всех положат, и крякнуть не успеете.
Я как-то даже разочаровался в Сухове. Надо же такое придумать. Вон ведь эти сраные минометчики. Их же видно, хоть и за кустами ныкаются. Бери и отстреливай. Далековато, но можно!
– А что, здесь сидеть и ждать, когда всех положат?– Сухов повернул ко мне закопченное, грязное лицо и зло выпятил челюсть.
– Вон же они, стреляй– не хочу!– Я даже начал подпрыгивать от негодования, на минуту забыв то, что для меня кажется хоть и трудным, но выполнимым, для них– просто нереально.
– Не достать их там. Нет у нас снайперки, и даже для нее далеко.
Мы говорили очень тихо, да и мины бухали, заглушая разговор, поэтому командир и не дал сразу по башке за подрыв своего авторитета, а просто отпихнул меня, уже готовясь выскочить из окопа.
– Я достану! Дай ствол!
Вырвав из рук опешившего Андрея винтовку и мельком оглядев ее, припал к брустверу. Так, дальность на максимум, дышать ровнее и, вообще, как там дядя Саша учил? Слиться с оружием, ствол просто продолжение взгляда, а я и есть пуля, куда захочу, туда и попаду. Бах! Есть один. Бах! Есть второй. Бах! Фигурка подносчика, закрутившись волчком, упала. Один расчет миномета выбит подчистую за каких-то десять секунд. Вообще-то, конечно, было тяжело. Минометчики торчали далеко, на грани моих возможностей, но я их сделал. И винтовка хорошая. НеСВД, конечно, современная, а СВТ– самозарядка Токарева. И чего ее хаяли все? Капризная, дескать, и ненадежная. Зато бой отличный и затвор дергать не надо. Следи только за газовым регулятором и чисти вовремя. Хотя в РККА пехота всегда была или из деревень, или, что еще круче, из аулов. Для них мотыга– это уже вершина человеческой мысли, а тут регулятор, еще и газовый. Мозгов не хватало разобраться с оружием, вот и ругали его.
Я тем временем начал сокращать второй расчет. Они стояли неудобно– еще дальше первого и под углом. Поэтому чаще начал мазать. Но потихоньку дело двигалось. Щелк! Патроны кончились. Кто-то сунул в руку полную обойму, и я, вогнав ее в приемник, продолжил стрельбу. Немецкие фигурки вдалеке как-то сильно заволновались. Забегали, начали залегать. Видно, только сейчас дошло, что их нагло отстреливают. Кто-то пробовал окапываться, но землекопов я тоже безжалостно изничтожал. Потом начали оттаскивать минометы и их пострадавшие расчеты в лес, за пределы видимости. Ню-ню. Неужели лопухнутся? Надеюсь, они достаточно разозлились, чтобы принять неправильное решение… Есть! Из леса опять начало бумкать. Сделать они успели еще выстрелов пять, как в кронах деревьев, над их позицией, мы заметили разрыв. Ха-ха три раза. Ну кто же в лесу стреляет? Там деревья, ветки. Вот одна из мин, только взлетев, и зацепила за что-то.
Все. Стрельба прекратилась. Стало тихо. Я, отлипнув от бруствера, повернулся и протянул винтовку Сухову, который смотрел на меня круглыми глазами.
– Нет, парень! Оставь ее у себя!
Старлей подвинул винтовку назад, не переставая меня разглядывать и как-то ошарашенно улыбаться. Видно, сильно его пробрало такое сольное выступление.
– Где ж ты так стрелять наловчился, а? Кто бы мне рассказал, не поверил в жизни! Я сам призы получал за меткую стрельбу, но чтобы ТАК стреляли– и не слышал!
Он покрутил головой, все еще находясь под впечатлением.
– А это у меня семейное.
Я ухмыльнулся и продолжил:
– Ты лучше думай, что дальше делать будем. Немцы сейчас настучат своему начальству, что здесь их обижают, и за нас возьмутся всерьез. Надо отсюда уходить. И чем быстрее, чем лучше. Ведь те две роты, что переправлялись, сейчас где-то недалеко. А нас давило не более полуроты, ты сам видел.
Меня, после того как разделались с минометами, стал остро заботить вопрос эвакуации. Действительно, если сержант говорил, что на нашем участке будет до двух рот (а это человек двести), то где же остальные? Мы пока видели пару взводов– не больше. Понятно, что у каждого свои задачи, но уж на уровне «рота – батальон» можно перегруппироваться как хочешь и в быстрые сроки. Так что, пока мы тут трындим, вполне возможно, остальные потеряшки быстрым темпом заходят к нам с тыла, от того лесочка, что за окопами. Поэтому я опять обратился к Сухову:
– Слушай, командир. Какие у вас нормативы для подхода подкрепления существуют?
– Полчаса. Это из отряда. И еще в течение часа должны подойти линейные части.
Старлей вздохнул и стиснул челюсти. Видно, и его терзали смутные сомнения, что все идет как-то не так. Ну, правильно. Мы тут уже часа четыре валандаемся. И в общем-то всем понятно, что если немцы опять попрут, то будет туго. А если попрут в обновленном составе, то есть ротой, тогда трындец. Не удержимся. М-да… Попробую ненавязчиво дать совет командиру:
– Вообще, если считать, что застава пошла в атаку, то вы все уже лежите во-о-он там, в поле.
Я показал, где бы лежал личный состав после самоубийственной атаки.
– И что?– Сухов мрачно посмотрел на меня, потом смягчился и спросил: – Что ты хочешь сказать?
– Хочу сказать, пока фрицы репы чеут, надо уходить в сторону расположения отряда. Или ближайшей воинской части. Здесь мы уже явно своих не дождемся, а если немцы против нас хотя бы броневик пустят, сам понимаешь… Ведь ружей противотанковых у тебя нет?
– У меня и гранат противотанковых почти нет. Четыре штуки всего. Мы же не пехотная часть. Больше и не надо было.
Старлей, похоже, не мог понять, что происходит, и это его нервировало. Где армия? Где помощь отряда? Куда все делись? Связи нет. Раненых надо эвакуировать, а как? Но перед подчиненными нельзя было показывать свою нервозность. А вот я– другое дело. Лисов, фигура нейтральная, которую можно не стесняться. Исовет принять не зазорно. Наконец он решился:
– Командиры отделений, ко мне!
Через пару минут к нему подскочили три сержанта и его зам Юрчик. Замполит был ранен и лежал с другими увечными в небольшом блиндаже. Хорошо еще, тяжело раненных не было, и санинструктор пока справлялся.
– Сейчас скрытно выдвигаемся в сторону расположения отряда. Прикрывать останется сержант Иванов и пятеро из его отделения. Кто– на твое усмотрение. Один пулемет тоже тебе оставляем.
Тут командир сменил тон и, глядя на моего конопатого знакомца, сказал:
– Ты тут не особенно геройствуй. Постреливай по немцам, пусть думают, что мы все здесь, а потом, минут через десять, уходи за нами.
– Есть, товарищ командир!
Иванов козырнул и побежал по окопу к своему отделению, а старлей начал доводить до остальных порядок отхода.
Все-таки нормальный мужик Сухов. Смелый. Другой бы просто уперся рогом и остался на месте. Потому что немцы убьют или нет, еще не известно, а вот свои, за оставление без приказа позиции,– точно к стенке прислонят. А он и людей бережет, и решения принимать не боится.
Тем временем бойцы, скрываясь в траве, где пригнувшись, где ползком, уходили на восток, туда, где был большой лесной массив. Ушли удачно. Только все собрались под деревьями, как со стороны окопов послышались звуки разрывов. Да уж. Это не давешние «самовары». Это явно гораздо серьезнее. Били из орудий. Глядя в ту сторону, я увидел, что Иванов успел свалить и ходко, вместе со своими подчиненными бежит к лесу. А над нашими позициями в небо взлетают высокие фонтаны земли, подсвеченные изнутри красным. Вовремя смылись, очень вовремя. Останься мы на месте– боеспособных людей уже не было бы. В окопах валялись бы только раненые, контуженые да убитые.
Дождавшись, когда запыхавшийся арьергард достигнет основных сил, Сухов, назначив дозорных, повел бойцов в глубь нашей территории. Погранцы шли быстро и тихо. Подстреленных бойцов тащили на носилках, которые санинструктор приготовил заранее. Нас пока никто не преследовал. Да и с чего бы? Немцы усиленно обрабатывали покинутые окопы и, похоже, останавливаться не собирались. Ну и флаг им в руки. Каждый снаряд, он денег стоит. И чем больше будет снарядов, выпущенных впустую, тем больше Германия выкинет денег на ветер. Бабки, они и на войне основную роль играют. Не зря же нашим за каждый подбитый танк или сбитый самолет крупные премии выплачивали. И разведка немцев вербовала вовсе не на голый патриотизм (сколько их там, сочувствующих Тельману, после чисток осталось), а исключительно за твердую валюту. И поставки по лендлизу золотом оплачивались. Только в середине семидесятых расплатились по ним, и то не полностью. Шлеп! Отогнутая впереди идущим ветка чувствительно мазнула по лицу. Яочнулся от философствований и удивился, с чего бы меня вообще о деньгах рассуждать потянуло? Видно, безденежная юность сказывается… Тем временем деревья становились реже, и впереди было видно открытое пространство. Хорошо просматривался перекресток дорог. К старшему лейтенанту подбежал один из бойцов, посланных в дозор, и доложил, что по дороге двигаются немцы. Много. Идут колонной, в которой два десятка машин, пять танков, орудия и в пешем строю не менее батальона.
C опушки было видно, что за перекрестком было селение, в котором догорали дома.
Пока Сухов рассматривал открывшуюся картину в оптику, я подошел к нему и, кивнув в сторону деревни, спросил:
– Тут отряд стоял?
– Нет, дальше, километров пять. Но и там дымится все. А стрельбы не слышно. Неужели всех положили? Не может быть….
Он оторвался от бинокля и растерянно посмотрел на меня.
– То ли еще будет. Война– сам понимаешь. Вас бы так же накрыли, не попадись вам один шустрый «студент».
Утешать его я не собирался. Да и как утешать, не знал. А вот лишний раз напомнить, кому они жизнью обязаны, мне было не в падлу. Может, и не сразу сдаст, когда до своих доберемся. Сухов напоминание воспринял спокойно, только щекой дернул и сказал:
– Ты мне скажи, если ТАМ у нас все такие умные, почему так получилось? Ведь ты все заранее знал. Доложить не успел? Но ведь не один же ты такой был?!
А может, прямо сейчас ему намекнуть о себе? Момент подходящий. Бойцы из-за кустов осматривают немецкую колонну, Юрчик пошел посмотреть раненых, и возле нас никого не было. Взвесив все за и против, решил не раскрываться. Успеется еще.
– Не один. Только вот агентурным не верили. Почему, я и не знаю. Захочешь, сам потом спросишь, если жив останешься и если тебе отвечать станут. Ая обычный разведчик. Не полковой, конечно, но обычный. Языка там достать, ближние тылы пощупать. Ты просто прими это к сведению, и все. Просьба вот только одна есть. Если у тебя какая непонятка будет– ко мне обращайся. Прежде чем немцев шашками рубить, консультацию наведи. Дурного не посоветую. Подготовка у меня– сам видел. И это только цветочки.
– Да? И что можешь, помимо стрельбы?
Командир явно заинтересовался моими способностями. Дивизионный разведчик или из разведки округа, это можно будет позже разобраться, а сейчас его интересовали мои боевые возможности. Так что сейчас буду погранца удивлять. Набрав воздуха побольше, начал:
– Полная диверсионная подготовка. Минно-взрывное дело. Прыжки с парашютом. Могу водить все, что ездит, без разницы, колесное или гусеничное. Артиллеристская подготовка. Рукопашный бой. Владею холодным оружием. Стрелковое– от пистолета до пулемета полностью. Снятие часовых. Если в группе– захват стратегических объектов. Уничтожение мостов и железнодорожных путей. Водолазная подготовка– но немного.
По мере этого монолога глаза Сухова расширялись все больше, и, когда я замолк, он выдохнул:
– Врешь!
– В деле проверишь.– Пожав плечами, я отвернулся, бросив:– Ты только о нашем разговоре не трепи. Сам будешь знать, и достаточно.
Андрей кивнул. Потом, подойдя к остальным, дал команду к выдвижению. Видно было, что он пытается переварить новые сведения, но периодически зависает, встряхивая головой и давя косяка в мою сторону. Ну, задал ему задачку– пусть думает. Во всяком случае, теперь можно аргументированно подсказки давать и ситуации прогнозировать. Все-таки человек из разведки, по всякому знает больше, чем командир заставы. Тем временем все уже собрались и были готовы. Пошли тем же порядком– впереди дозор, за ними остальные. Шли, не выходя на открытое место, где нас вполне могли заметить, направляясь в сторону расположения артиллеристского полка. Он, как я узнал, стоял километрах в десяти восточнее. Пока шагали по лесу, обратил внимание на большое количество немецких самолетов, которые пролетали с периодичностью рейсовых автобусов. Наших самолетов не было видно вообще. Тут, видно, учебники не врали. Первый удар был по аэродромам и нормальной авиации, чтоб с немцами на равных, унас не будет еще года полтора. Мраки. Вот где сейчас фрицы будут резвиться. Колонны еще на марше уничтожать с воздуха. И народу поляжет немеряно, даже не успев и выстрелить по врагу ни разу.
До полка мы не дошли. Прошмыгнув пару раз через небольшие поля, опять вошли в лесок, что был недалеко от артиллеристов. Почти сразу нас недружелюбно окликнули:
– Стой, кто идет!
И послышался лязг нескольких взводимых затворов. Мы сразу залегли и ответили:
– Свои.
Оттуда матом выразились, типа, что свои дома сидят, только чужие шляются. Потом затребовали старшего. Я жестом показал Сухову, что пойу с ним. Он согласно кивнул, и мы вдвоем двинули к сросшемуся дереву, откуда на нас смотрел ствол пулемета.
Подойдя к матерщинникам, увидел человек десять бойцов и двух раненых, лежащих под елкой. Командовал ими сержант с обмотанной бинтом головой. Уши ему, видно, взрывом повредило. Под бинтами, справа и слева, были огромные куски ваты, и сержант был похож на раздраженного Чебурашку. Он хмуро оглядел нас, но потом лицо разгладилось и «Чебурашка», улыбаясь, завопил:
– Товарищ командир! Я вас знаю– вы к нам вклуб приезжали!
Старлей недовольно дернул головой и спросил:
– Чего ты так орешь?
– Я вас не слышу почти! Меня гранатой оглушило! Говорите громче!
Сержант попытался рассказать, что произошло, но его утихомирили и дали слово менее громогласному. Парень, видимо, из вологодских, напирая на «о», начал рассказывать, что к ним в полк рано утром, еще до подъема, приехали четыре машины с бойцами. В самом полку многие были в увольнении, командир тоже уехал в город. Приехавшие же, показав документы начальнику штаба, который от вида бумаг сразу подобрался и вытянулся во фрунт, как-то быстро рассосались по всему расположению полка. Этот парень из Вологды был в наряде, поэтому все видел. А потом они начали стрелять. Свои расстреливали своих. Началась паника. Приехавшие, как в тире, расстреливали полуголых людей, выбегающих из палаток. Кто успел спастись– все здесь.
Сухов повернулся ко мне:
– Что скажешь?
– А что говорить? Немецкие диверсанты. Батальон «Бранденбург-800». Все в совершенстве знают русский, многие жили у нас в Поволжье или Прибалтике. Поэтому хорошо знают наши порядки и общий уклад. Специализируются именно по захватам объектов, наведению паники и уничтожению командного состава. У всех липовые документы, но очень качественные. Соответственно, все в нашей форме и снашим оружием. Ну и подготовка у них отличная.
В этот раз Андрей даже не стал спрашивать, откуда я это знаю. Видно, решил, что диверсант моего уровня должен знать о противнике все. Ну и правильно. Потом мы узнали, что немцы, захватив полк, вовсю хозяйничают на его территории. Те, что были в нашей форме, уже уехали, а им на смену пришли другие. Они выкатывают орудия, осматривая их, и, судя по всему, готовятся использовать. Еще на территории полка был большой склад артвооружения. Фрицы по-хозяйски поставили там часовых и вовсю шуруют внутри. М-да… Если бы это была компьютерная игра– я бы уже прекратил играть. Столько потерять в самом начале. Да если б наши просто взрывали вверенное им имущество, даже не ожидая подхода противника, и то выгодней бы выходило. Ведь масса снаряжения, боеприпасов, техники доставалась немцам совершенно не тронутой. Сколько танков было брошено только потому, что горючего не было. А армейские склады?! Забитые боеприпасами и оружием, они были возле границы и охранялись максимум караульными ротами. Все это фрицы получили сразу– как бонус за внезапность. Именно внезапность. По логике, немцы должны были учесть крайне неприятный итог войны на два фронта. Ведь опыт Первой мировой у них был плачевный. Никто не рассчитывал на то, что они опять повторят ту же ошибку. Хотя эта ошибка поначалу вон какие дивиденды принесла.
У меня мысли опять перескочили на деньги. Как-то по ассоциации с дивидендами. И резко разобрала злость. Вот блин, рэкетиры беспредельные! Целый артполк со складом отмели себе и жируют! А вот хрен вам в спину! Парень этот, бывший дневальный, говорил, что склад забит боеприпасами. Вот и устрою сегодня детский крик на лужайке. Пока Сухов, позвав остальных погранцов, говорил с бойцами, я, забрав у него бинокль, пробрался на опушку и разглядывал расположение полка, прикидывая свои действия. Так, глухого забора нет. Полк, похоже, недавно здесь стоял. Личный состав жил в палатках. Вот этот домик, судя по всему, бывший штаб. Грибки часовых вижу. О! Там уже гансы службу тащат, как будто всю жизнь здесь стояли. Вон орудия… Ага, вижу штабеля ящиков под навесами, закрытыми масксетью. Это, похоже, и есть склад. За то время, что я смотрел, несколько раз к штабу подъезжали мотоциклисты. Немцы резво проскакивали в дом и через пару минут выбегали обратно. Курьеры, наверное. Связь, видно, еще не протянули, вот и мотаются туда-сюда, развозя ЦУ. А от склада отъехало две машины, груженные ящиками. Моими ящиками! Этот полк я уже рассматривал как собственность, и каждый вывезенный снаряд уменьшал эффектность задуманного. Ну, вроде все посмотрел. Придя назад, поинтересовался у артиллеристов, правильно ли определился. Оказалось, что да. Все верно. А неопознанная мною большая палатка оказалась столовой. Потом, подойдя к старшему лейтенанту, поделился планами на ночь. Сухов сначала опешил от такого предложения, но потом, поскребя пробивающуюся на подбородке щетину, дал согласие.
– Заодно и в деле проверишь, командир!
Я подмигнул ему и начал инструктировать Иванова, которого с парой бойцов затребовал себе в помощь. Этого сержанта выбрал потому, что его Андрей оставлял прикрывать наш отход. И еще отследил, как командир заставы к нему относится. Как к парню толковому и соображающему. Мне именно такой и нужен. Озадачив Иванова, я опять забрал бинокль и уже вместе с Суховым пошел наблюдать дальше. Немцы расположились обстоятельно, будто всю жизнь здесь стоять собираются. Вовсю дымилась полевая кухня, а четверо гансов, вы не поверите, соорудив вместо поломанного шлагбаум на входе, уже заканчивали его красить! Вот это орднунг! Ядаже головой помотал. Вроде мелочь. Но ведь и для такого дела нужны инструменты, краски, кисточки. Люди опять-таки. И это в первый день войны! Наши бы стали в такой ситуации ставить этот чертов шлагбаум? Да на хрена он нужен! А если б и поставили какую-нибудь лесину, то уж красить точно не стали. Действительно– другое мышление, другая культура. Плохо только, что вся эта культура против нас направлена. От этих мыслей отвлек вопрос Андрея:
– Так ты говорил, что можешь события прогнозировать? Интересно было послушать.
Он как-то насмешливо и в то же время с затаенной надеждой смотрел на меня, ожидая ответа.
– Тебе мои предположения не понравятся. Да и никому бы не понравились.
Я оторвался от бинокля и, сев по-турецки, закурил. Выпустив колечко дыма, вздохнул и продолжил:
– Точно, конечно, сказать еще тяжело, но я так думаю, что весь Запад мы потеряем. Такими темпами Киев уже месяца через два возьмут. А к зиме, если наши действительно за ум не возьмутся, немец под Москвой будет.
Пока я говорил, у Сухова белели глаза и раздувались ноздри. Потом он, наклонившись ко мне, прошипел:
– Да ты– провокатор! Немецкая шавка, падла!
– Ну и к чему эти слюни?
Я как сидел, так и продолжал сидеть, только прищурил глаза от попадавшего в них дыма.
– Сейчас эта шавка пойдет и поднимет на воздух склад боеприпасов. И фрицев положит, сколько сможет. И вернется, чтобы дальше их класть по мере сил. И людей при этом терять не будет впустую. Вопрос только– ты со мной? Или уйдешь туда– кнашим? Иугробишь всех своих ребят, затыкая очередную дыру винтовками против танков? Чтоб ты знал– из списочного состава пограничников, начавших войну, к концу ее по предварительным, но, как сейчас уже видно, реальным расчетам, останется не более одного процента.
Андрей во время моего монолога слегка остыл и, тоже закурив, спросил:
– Пугаешь? Да хоть никого бы не осталось, но долг свой мы выполнять должны.
Потом помолчав, все-таки поинтересовался, скривой улыбкой:
– А что там дальше твой аналитический ум говорит? Раздолбаем мы немца, или как?
Вроде безразлично поинтересовался, но я-то видел, как он напрягся в ожидании ответа, даже рука с сигаретой подрагивать начала.
Ну, хорошие новости и говорить приятно. Яулыбнулся во весь рот и сказал:
– Не боись, командир! Само собой. Умные люди эту войну предсказывали. Другой вопрос, что их никто не слушал. Но анализ ситуации делался. По этому анализу, года через три наши водку в Берлине пить будут.
Сухова слегка отпустило. Видно, упоминание об умных людях вселило надежду. Можно понять мужика– первый день и такая встряска. Шок от начала ойны. Да плюс еще и все предвоенные расчеты к черту летят. Ни помощи от командования, ни поддержки. Все как в воду канули.
Поэтому он не возмутился сроками войны, а только выдохнул:
– Так долго? Три года?
– А ты думал что– за месяц Германию победить? Сам видишь, как немцы воюют. И как наши– тоже. А ведь это только начало. Икогда я говорил про винтовки против танков, то не преувеличивал. Сейчас попадешь к своим, и сунут тебя прорыв затыкать, с тем, что есть. Или думаешь, артиллерию дадут? Так вон она артиллерия наша– фрицами охраняется. Или может, хоть один самолет со звездами сегодня видел? Они сейчас на аэродромах, уже даже не горят– догорели.
Старлей мрачно смотрел в землю, ничего не говоря, и я продолжил:
– А вот если немцам по копчику ударить, им очень больно покажется. Здесь, по тылам, мы такого наворотим– дивизия не сделает. А я ребят твоих обучу, насколько смогу. Давай, командир, решайся!
М-да… Загрузил я его по полной. Он только буркнул, мол, там видно будет, и решил сменить тему, поинтересовавшись, когда собираюсь выходить.
– Да вот как стемнеет, так и двинем. А сейчас отдохнуть не мешало бы, перед делом.
Я поднялся, отряхнулся и пошел к маленькой поляне, где собрались все наши.
Нет, ну борзота полная! Они бы еще свечками объект освещали. Прожекторов у немцев не было, только по периметру светились лампочки, не столько помогая часовым, сколько подсвечивая их. Где-то за палатками стучал дизель. Мы лежали метрах в тридцати от ближайшего грибка, ожидая очередной смены. Мы– это Иванов с автоматом, белобрысый парень по имени Вася, которого отрекомендовали лучшим пулеметчиком, и кабан Карпов с винтовкой. Карпова я взял из-за габаритов, чтоб было, кому языка тащить. Зачем нам сейчас язык, я еще не знал, но, думаю, лишним не будет. Тем более надо поддерживать свой имидж крутого диверсанта. Фрицы тем временем не торчали на месте, а патрулировали территорию. Двое ближайших к нам часовых сходились и расходились каждые пять минут. Вот с них и начнем. Оставив своих людей на месте, я пополз к месту схода часовых. Была даже еще не темнота, а поздние сумерки. Немцы отбились часа полтора назад, и караульные пока не пугались каждого шороха. Так, сошлись, теперь расходятся. Подобравшись метров на десять, чтоб наверняка, затих. И в очередной сход часовых я, приподнявшись на колено, метнул сразу два ножа. Долго такому броску учился. Особенно правую руку тяжело было контролировать– левша все-таки. Но зато потом удивлял знакомых и подружек, эффектно выделывался. Ножи легли хорошо, не зря часа два именно под них руку набивал в лесочке. Один воткнулся в шею, чуть сзади, перерубив по-видимому позвонки, а второй вошел точно в горло часовому, который был пониже. Беспозвоночный упал молча, а тот, кому досталось в горло, еще немного побулькал. При падении один из них громко брякнул жестяным тубусом противогаза, и я несколько секунд выжидал, не появится ли кто на звук. Всем, похоже, было по фиг. Кто спал– продолжали дрыхнуть, а остальные караульные были далеко. Теперь быстро и в темпе. Подскочив к свежим жмурикам, стараясь не смотреть на них, вытащил из тел ножи. Все-таки мощная вещь– тесак от СВТ. Шею почти перерубило. Не смотреть, не смотреть… А то сейчас блевану ненароком. Такое бывает, когда первый раз. Да и не только первый. Теперь к остальным, пока этих не хватились. Тут еще две пары караульных, ползают по периметру. Одну пару я слил как по маслу– даже не пикнули. А вот вторую… Чуть не прокололся. Они не сходились. Может, поссорились? Может, такую личную неприязнь испытывали друг к другу, аж кушать не могли? Но не сходились и все– нарушители устава! Поэтому, подобравшись поближе к одному, так метнул нож, что он, пробив грудь, на несколько секунд пришпилил часового к столбу. Эти несколько секунд мне ох как помогли. Второй-то эту бабочку видел. Но не мог понять, что происходит. Ивсе равно чувствую– не успеваю. Поэтому, зажав нож пальцами с наружной стороны ладони, я поднялся во весь рост, приложил руки к ушам и, высунув язык, сделал часовому бе-е-е. Он ТАК удивился. Даже уже почти скинутую с плеча винтовку придержал на мгновенье. Н-на! Я швырнул нож, тут же метнувшись следом. Все-таки метров двадцать было до цели. Нереально, блин, попасть, это не кино. Разумеется, не попал, но пролетающий нож заставил часового пригнуться и дал мне время подскочить вплотную. С лету, ударил его кулаком в кадык, а потом, не в состоянии остановиться, еще и еще. Ф-фу-у! Пронесло! Точнее, чуть не пронесло. Меня всего колотило. Слегка отдышавшись, рванул к ящикам. Там уже торчал Иванов с Карповым. У них были немецкие подсумки с гранатами, которые ребята прихватили у убитых часовых. Ну-с, приступим. Мы споро вскрыли укупорки и начали закладывать в них гранаты. Карпов вкручивал в снаряды взрыватели, чтоб наверняка рвануло. Оставив мужиков заниматься общественно полезным трудом, я, пригибаясь и скрываясь в тени навесов, шустро порысил к замеченной еще днем палатке. Там изволили почивать командир этих неудачников. Почему неудачников? Да им спать спокойно осталось минут десять, а потом, как говорится,– живые позавидуют мертвым. Ухмыльнулся, вспомнив обаяшку Сильвера, и, почти улегшись на землю, вполз в палатку. Командир почивал один. Денщик его, долговязый и худой глист, спал в солдатской палатке. Остальные офицеры находились тоже отдельно. А этот фанфарон сейчас поплатится за свой снобизм. Как говорил еще Суворов– спать надо с простыми солдатами! Ине фиг тут выделываться, заводя себе отдельные апартаменты. Что-то у меня веселье нездоровое прет. Надо быстрее дело делать. В палатке было темно, но мощный храп давал направление. На ощупь добрался до лежащего и, легким движением ощупав его, без затей врезал по темечку. Рулады и переливы тут же прекратились. Вот как надо! А то ложечкой поболтай, в лицо храпящему подуй… Зачем такие тонкости? По башке вдарил– и храпа как не бывало! Вспомнив, отвернулся от затихшего «языка» и опять нащупал на походном столике возле кровати предмет, заинтересовавший меня. Похоже, походный несессер. Вот и Сухову подарочек. А то страдает человек без бритвы. Яже вижу, как он, щупая щетину, все время морщится. Взвалив немца на плечо и выползя из палатки, пошел к мужикам. Они уже заканчивали. Срезав несколько длинных шнурков с масксети, бойцы привязали одни концы к гранатам, а другие я приказал привязать к двери бывшего штаба. Сейчас там жили какие-то хмыри, похожие на связистов. Во всяком случае, именно они ставили шест для антенны. Еще несколько шнурков пустили как растяжки по земле, на выходе из палаток. Вроде все. Передав немычащего фрица Карпову, я метнулся в командирскую палатку и захватил оттуда шмотки пленного. Все, можно уходить. Стоп! Переиграем. Фрица потащит Иванов, а Карпов потащит один ящик с взрывчаткой, обнаруженной тут же. Она нам пригодится. Я тут еще так развернусь– мало никому не покажется. Вот теперь уходим. Проскочив мимо нашего пулеметчика и кивнув ему, мы порысили дальше. Тот, кивнув в ответ, открыл рот, глядя на белую фигуру немца, висящего мешком через плечо Иванова. Фриц, в одном белье, напоминал кавказскую невесту, похищаемую женихом и его кунаками. Вася, судя по всему, похищаемых невест видел в первый раз, и это его сильно впечатлило. Отбежали почти до леска, и тут вдарил пулемет, дав несколько очередей по караулке и по стеллажам со снарядами. Через несколько секунд оттуда послышались заполошные крики, а потом все рвануло! Как говорил позже наш арьергард, он думал, что его вообще сдует. Ковыряясь в ушах, пытаясь вытряхнуть из них звон, Вася улыбался во весь рот, рассказывая, как летали ошметки палаток и ящиков. Правда, это феерическое зрелище наблюдали все. Имы, и наш засадный полк, заныканный в леске. Поэтому, когда подошли к опушке, Сухов, даже не взглянув на пленного, молча подошел ко мне и сначала потряс за плечи, а потом обнял.
От руин артполка уходили всю ночь. Под утро остановились в очередном леске и завалились спать, предварительно выставив часовых. Немец, гадский папа, поначалу тормозил движение. Сапоги его я захватить забыл, и он подпрыгивал испотыкался на каждом шаге, оглашая окрестности сдавленными «О! У!». В своем светло-голубом белье фриц был похож на заплутавшее привидение без мотора. Потом мне это надоело, и поникшего немца потащил на себе Карпов, перекинув через плечо, как мешок картошки. По пути его подменял один амбал из артиллеристов.
Отоспались хорошо. Проснулся уже после обеда бодрый и веселый. День солнечный, птички поют, деревья тихо шумят. Идиллия! Но девятка «юнкерсов», проплывшая в стороне, разрушила все настроение. Встряхнувшись, занялся насущными делами. Хотелось пить и наоборот. Сделав наоборот, попил в роднике, что бил возле овражка, и пошел выяснять, как у нас насчет пожрать. В принципе, я знал, что почти никак. У погранцов был с собой сухпай, который они брали еще с заставы. Ё-мое. А ведь это только позавчера было… Вот время идет как. Кажется, что месяц воюем. Артиллеристы же, сваливали от диверсантов налегке и не озаботились прихватить пропитание. Они, кстати, сильно вчера наш сухпай ополовинили. Вот еще одна головная боль. Я даже пожалел, что не свистнул у немцев с кухни еще и ящик консервов. А потом подумал– конечно, Карпов мощный мужик, но и у него есть ограничение грузоподъемности. Позже поймал Сухова, который с видимым удовольствием брился, и, дождавшись окончания водных процедур, потащил его к пленному. Фриц сидел на поваленном бревне, кутаясь в плащ-палатку, выданную ему кем-то из солдат, и невидяще глядел перед собой. Немецкий майор (вчера по погонам на кителе определили его звание) пребывал в прострации. Ну конечно– мирно улечься в своей кровати и очухаться в лесу, среди диких русских, кого угодно выбьет из колеи. И тут я неожиданно озаботился вопросом– а вообще, переводчик с немчины у нас есть? Как выяснилось, нет. Фриц по-русски тоже ни бельмеса не понимал. Мы с Андреем недоуменно уставились друг на друга.
– Ну и на хрена я его тащил, спрашивается?!
Пребывая просто вне себя, чтобы успокоиться, сделал пару кругов по поляне. Вот же гадство! Нас толпа, человек сорок, и никто языка не знает! Моего запаса знаний немецкого хватило только, если б немец был продавцом, а я покупателем. И то при покупке комплектующих к компу. Ну, не считая разных там «хенде хох» и «Гитлер капут». Этого явно маловато будет для разговора. Опять-таки встает вопрос, что с ним делать? На мой намек, что немца надо валить, Сухов возмущенно ответил– дескать, пленного трогать не даст и, по всем законам войны, он находится под защитой Женевской конвенции. Никакие доводы о том, что конвенции в этой войне на нас, во всяком случае, распространяться не будут, на командира не действовали. Уперся рогом, и все. Потом уже, пытаясь поговорить с майором, выяснил только то, что он артиллерист, зовут Гельмут Корп и родом из Гамбурга. Все, на большее знаний не хватило. Так и таскали его несколько дней за собой, отдав форму и связав руки. Фрицевский пистолет с документами я отмел себе, как законный трофей. А потом нашей группы не стало…
Все неожиданно получилось. Мы уже недели две бегали лесами по району, наводя шорох среди немцев. Один раз даже раздолбали колонну, в которой была пара танков. Хлипенькие, правда, танки. От моего фугаса, сделанного из взрывчатки, стыренной из артполка, и найденных позже снарядов, у одного из них даже башню оторвало. Нас, конечно, пробовали ловить, но всегда уходили чисто, и фрицы обламывались с поимкой злодеев. А потом наткнулись на колонну наших пленных. Ну, как наткнулись. Сидели на дневке, и тут прибежал наблюдатель, который доложил, что по дороге ведут пленных. Это была уже не первая колонна, виденная нами. Но все равно все подхватились смотреть и через редколесье наблюдали, как человек десять фрицев действительно конвоируют наших вояк, куда-то на запад. Пленных было человек пятьдесят. Многие раненые. И в основном, как я увидел в бинокль,– офицеры. Петлиц не разглядел, но нашивки на рукавах видны были хорошо. Нападать на колонну нам было совсем не с руки. Так же, как и до этого, когда мы встречали подобные группы. Дорога проходила далеко. До нее по открытой местности было метров 600–700. И по этой дороге периодически мотались немцы. Кто на машинах, кто на БТР. В это время в колонне произошла заминка. Мне не было толком видно, что происходит, бинокль был у Сухова, но там кто-то упал, и конвоиры сгрудились возле него. Потом треснул выстрел, и у Андрея сорвало крышу. Вскочив на ноги, он, не скрываясь, гаркнул:
– За мной! Вперед!
Бойцы рванули за ним, как стадо лосей, подбадривая себя протяжным криком «Ура-а-а!».
Даже пленного бросили. Да уж… С выдержкой у Сухова нелады. Я хоть и не видел, зато хорошо мог представить, что там произошло. Кто-то из раненых обессилел, его не успели подхватить, и немцы упавшего застрелили. Обычное дело. А вот старлей-то! Эх!
Я даже никуда не побежал, поэтому хорошо видел, как немцы-конвоиры задергались и как пленные начали разбегаться. А потом с одной стороны дороги появился броневик, а с другой, как по заказу, штук пять мотоциклистов. Вся эта рать моментом просекла ситуацию и в шесть пулеметов ударила и по наступающим, и по пленным. Вроде даже конвоирам досталось. Видно было, что нескольким нашим удалось скрыться в редком подлеске, с другой стороны дороги, но кому именно, я не разглядел. Во всяком случае, назад не вернулся никто…
Отстрелявшись, немцы прошли по полю, выискивая еще живых, а я встал и, достав нож, подошел ксидевшему на земле Гельмуту. Пленный смотрел на меня полными ужаса глазами, повторяя: «Найн, найн», бормоча еще что-то по-немецки. Вздохнув, слегка вмазал ему в ухо, и майор вырубился, потеряв сознание. Перерезав веревки, я повернулся и зашагал в глубь леса, думая про себя, что правильно сделал, не убив этого фрица. ИСухов был против. Да и у меня рука не поднялась связанного резать. Биомать, Андрей, что же ты сделал?! Ведь толковый, выдержанный командир, и так сорваться… Хотя его можно было понять. У нас на передовой, насколько знаю, даже в самые тяжелые времена, войска меняли через две недели. Уж очень силен был накапливающийся стресс и общая усталость. А здесь мы ведь не сидели на месте, а все время кружили по лесам, постоянно атакуя немцев. Да плюс еще шок от начала войны. Слишком резким получился переход от мирной жизни, тут еще и пленного на глазах застрелили, вот Сухова и заклинило…
Глава 3
Снова я один, без документов (не считая майорских) и опять не знаю, куда податься. Может, вообще плюнуть на все и рвануть в Австралию? Или в ту же Америку? Нет. Несмотря на накатившую ипохондрию, в Америку я не хотел. И если немцев до сих пор не мог в полной мере осознать врагами, несмотря на то, что эти дни их активно уничтожал, то американцев считал основным противником. Немцы– враг грозный, жестокий, а сейчас у них вообще вольтанутый фюрер вместо совести. Но вот почему-то в промежутках между войнами мы всегда дружили. Аамериканцы– те нет. Все норовят исподтишка ткнуть или деньгами всех развести. Подлый народ. Вообще надо обдумать свои цели. А то все как-то времени не было. Я сел под дерево, давая отдых натруженным ногам, и, прикрыв глаза, принялся размышлять. Что я хочу? Ну, чтоб на войне потерь меньше было. Выполнимо? Очень с трудом и почти нереально. Нашим командующим я ведь мозги не поменяю? Даже если им все планы немецкого генералитета дать, что это особенно изменит? Да в общем-то ничего. Где-то в чем-то немного поможет, и все. Вон, в сорок втором, когда немцев уже от Москвы отогнали, что получилось? В зобу дыханье сперло, и решили, что фрицев шапками можно закидать. Только под Сталинградом очухались. А ведь к тому времени почти год воевали– опыт должен появиться… Хотя именно это можно попытаться изменить. И время есть– больше полугода на все про все. Что еще хочу? А хочу, чтоб Союз не развалился. И всего, что после развала произошло, не было. Выполнимо? Даже не знаю. На это у меня лет тридцать есть. Хотя, с другой стороны, лучший друг советского народа, это который Сталин, тоже не генсеком родился. Он тоже маленьким был и какался под себя. Но вот поставил цель, и теперь фигура! На кривой козе не подъедешь. Так что главное– обозначить задачу. Ну и удача нужна, конечно. Интересн, то что меня сюда закинуло,– это удача или наоборот? Под эти мысли, устроившись поудобней, потихоньку задремал. А что– имею право. Вон какие глобальные дела теперь надо делать. Только решить бы еще– как.
Стоп. Впереди кто-то есть. Вон за теми кустами вроде как мелькнуло. Я, присев на колено, напряженно вглядывался, пытаясь понять, что там. Ничего не видно. А потом вдруг увидел. Пытался-то разглядеть серую немецкую или зеленую нашу форму, а тут, блин, стоит мужик в камуфляже. Поэтому сразу и не увидел. Мужик стоял ко мне почти спиной и мараковал что-то с планшетом. Хорошо еще, ветер достаточно сильный был, и шум листьев скрывал шаги. Вообще за это время я научился ходить как Чингачгук– почти бесшумно. Но совсем без звука по лесу не пройдешь, то ветка под ногой треснет, то сучок. А так, удачно его первым увидеть получилось. Камуфляж на мужике хороший. Мелким рисунком, почти как современный. Хотя камуфла явно нашего образца, у немцев другая.
Еще позавчера, потеряв Сухова с ребятами, я сначала было ударился в меланхолию, но потом чувство голода быстро вернуло к жизни. И сейчас как раз шел добывать пропитание, а тут это чудо расплывчатое. Пока мужик пялился в свою планшетку, я разглядывал его. Среднего роста, коренастый. На пятнистом комбезе ремень с кобурой и за плечом ППД. На голове шлем, как у парашютистов, с подвернутыми ушами. Вроде наш. Правда, это если по автомату судить. И еще по тому, что одиночному немцу в лесу делать нечего. Они в одиночку по лесу не шастают, даже по грибы. У них инстинкты. Если в лес, то только толпой и желательно при поддержке тяжелой техники. Пятнистый тем временем разобрался с картой и двинул почти прямо на меня. Присев за здоровенным пнем, ждал, когда он подойдет ближе. Вот теперь можно. Резко выбросив ногу, попытался подсечь проходящего. Хрен нанась. Мужик умудрился среагировать! Он подпрыгнул, пропуская удар, и, приземлившись, попытался вскинуть автомат. Я еле успел. Отбив автомат, забодал его головой в живот, добавил по ушам и приземлился коленом на промежность. Ни фига себе– попрыгунчик! Переведя дух, пока он валялся в отрубе, в темпе обыскал, отбрасывая в сторону оружие, которого оказалось на удивление много. Помимо автомата и пистолета, виденного мной, у него был еще один пистолет в кармане, три ножа, один из которых был под штаниной, на лодыжке, и три гранаты. Вершиной всего была двухсотграммовая тротиловая шашка в подсумке с дисками и несколько детонаторов. Рембо, однако. Язадумчиво покосился на эту гору снаряги и на всякий случай связал пятнистому не только руки, но и ноги, пропустив веревку захлестом через горло. Береженого Бог бережет. Потом, сев в паре метров от него, открыл планшетку. Ага, карта, компас. Посмотрев на мужика и увидев еще один компас у него на руке, уважительно присвистнул. Какой хозяйственный человек. Так, дальше смотрим. Ого! Шоколад, целых две плитки. Я тут же начал жевать одну. Что у нас тут еще? Несколько запалов, русско-немецкий разговорник и шесть офицерских удостоверений личности. В смысле командирских, потому что книжечки принадлежали среднему командному составу РККА. Некоторые были в крови. Быстро просмотрев их, я отметил, что все принадлежали командирам из разных частей. Восновном пехота, но было и артиллериста и даже одно удостоверение офицера-танкиста, обгоревшее по верхнему краю. Видно, Рембо собирал документы, найденные у убитых офицеров. Вспомнив читаные книжки, еще раз обыскал лежащего, и не зря. Под двойной материей на локте нашел шелковую тряпочку с текстом, в которой говорится, что предъявитель сего является советским командиром и его необходимо препроводить в особый отдел армии. Ни имени, ни фамилии в ней не было, зато присутствовала печать и роспись. Правда, печать была несерьезная– просто штамп с номером. М-да… Фиг бы у меня получилось этот листок найти, если б не знал, что искать. Он не прощупывался вообще. Но я нутром чуял, что что-то похожее должно быть. Ведь выполнит такой вот человек задание, а к моменту выхода к нашим все уже десять раз изменится. Всмысле позиции войск в месте выхода. И чтобы не было недоразумений с озверевшими от количества немецких диверсантов полковыми особистами, имеется вот эта тряпочка. И цифры на штампе, наверное, что-то обозначают. И штампы эти наверняка периодически меняются.
Пока разглядывал документы, связанный пришел в себя. Видно было, что он, не открывая глаз, пытается определить, какая именно хрень с ним приключилась. Ну, пусть определяется. Связал-то я его на совесть, так что неожиданной подляны ждать не приходится. Мужик наконец открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Потом покрутил головой и, не увидев больше никого, опять уставился в мою сторону. Ударными темпами доедая шоколад, я делал вид, что мне интересна только эта жрачка.
Молчание затягивалось. Первым не выдержал он. Поведя подбородком, пытаясь убрать мешавшую веревку, спросил:
– Ты кто?
Так и подмывало ответить: «Дед Пихто», но я сдержался, продолжая молча жевать и смотреть на лежащего пленника. Помолчали еще. Видно, пятнистый терялся в догадках, кто же его взял. Сдвумя пистолетами, в кожанке и черных, грязнущих уже джинсах, заправленных в ботинки, я был похож, скорее, на революционного матроса, чем на немца.
– Ты меня слышишь?
Мужик опять попытался наладить контакт. Уже лучше. Начни сам его спрашивать, он вполне мог заткнуться и молчать. Не зря ведь есть выражение– партизан на допросе. А так– мне от него вроде ничего и не надо. Это ему от меня надо. Вон как ерзает…
А ведь действительно, что-то он сильно ерзать начал. Ё-моё! Он же рядом с муравейником лежит, а я и не заметил. Быстро подхватив пленного за веревку на ногах, оттащил на несколько шагов в сторону. Потом снова уселся в паре метров от него и закурил. Достали уже меня эти немецкие сигареты. От суховского «Казбека» я кашлял, от солдатского самосада вообще чуть не помер. Затянулся и застыл– ни вздохнуть ни выдохнуть. А от немецких– такой кисляк на языке, что курить противно. Да и пасты зубной тут нет. Вот чего сильно не хватало, так это зубной пасты. Чистишь зубы, как дурак, еловой веточкой, без ничего. Никакого, как в рекламе говорится, свежего дыхания, блин!
– Веревку ослабь– горло сильно давит.
Ага– пятнистый опять внимание привлекает. Подойдя к нему, разрезал веревку, перетягивающую горло, и опять отошел, но не уселся, а остался стоять. На фиг, на фиг. Уж больно он резкий. Надо будет, если что, первым успеть. Мужик покрутил головой, разминая шею, и сел, опираясь на корень дерева.
– Так кто ты, парень?
– Немецкий шпион. Главный фашистский диверсант на службе у Канариса. По мелочи подрабатываю у Гиммлера. Но он меня обидел, не дав рыцарский крест и восточный пригород Берлина в собственность, так что теперь я мстю. Или мщу. Вобщем, бегаю по лесам и отлавливаю бывших соплеменников и коллег. Подорвать могу при случае чего-нибудь. Или поджечь. А документы шпионские у меня были– ты не сомневайся. Но я их съел. Жрать сильно хотелось, вот и съел. Только что. Сейчас их, как видишь, шоколадкой заедаю.
По мере того как я говорил, глаза у него расширялись все больше, и в конце монолога он пробормотал:
– Псих, что ли?
– А хрен его знает. Я себя помню с того момента, как возле воронки очнулся. В каких-то тряпках обгорелых. Эти шмотки, уже после, в разбитой машине нашел.
Похлопав себя по одежде, продолжил:
– А потом меня все за шпиона принимали. Морда, наверное, подходящая. И немцы, и наши. Ну, с немцами проще, их хоть сразу, как заподозрят, ухлопать можно. Что и сделал с тем патрулем, который меня взял. А с нашими сложнее. Не могу я как-то своих убивать. Мне они поверили только после того, как склад боеприпасов на воздух поднял.
После чего, облизав сладкие пальцы и сунув обертку под мох, вкратце рассказал (слегка подкорректировав) свои похождения с группой Сухова. Про последний бой сказал, что я, мол, тогда в живых остался только потому, что пленного охранял. Акогда всех положили, немца завалил, забрал его документы и ушел. Пусть потом проверяют. Мы дел наворотили немало и проверить будет несложно.
– А почему емецким шпионом представился?
Мужик уже оклемался и с интересом слушал рассказ.
– Чего ж время зря терять? Ты, судя по всему, советский командир. Значит, я– немецкий шпион. Мне привычно, да и тебе голову ломать не надо, соображая, враг перед тобой или нет. А я что-либо доказывать уже задолбался. Так что лучше сразу шпионом сказаться. Время сэкономим.
Он покачал головой и сказал:
– Тебя, парень, видно, контузило сильно, вот память и потерял. Такое бывает. Где ты только так резво ногами махать научился? Меня завалить далеко не каждый может. Во всяком случае, я с такими не сталкивался. А ты в пару секунд уделал. Иместо для засады грамотно подобрал.
Потом хитро глядя на меня, предложил:
– Развяжешь?
– А ты драться больше не будешь?
Камуфляжный ухмыльнулся и ответил в смысле того, что он и не дрался, его били, это да, а сам он никого и пальцем тронуть не успел. Развязывая веревки, я тем временем отвечал на предыдущий вопрос. Где научился так ногами махать– не знаю. Авот после того, как очухался, из меня столько всего прет, что сам теряюсь. Проще, наверное, сказать, чего я не могу. Хотя и этого тоже не знаю. Мужик встал, массируя руки, и, вопросительно глядя на меня, потянулся к куче своего оружия. Я кивнул, но напрягся. Если направит на меня ствол– придется его валить, хоть и не хотелось бы. Но он не дал повода для паники. Спокойно распихал оружие по местам, даже не поворачиваясь ко мне. Только потом подошел, постоял, покачиваясь с носка на пятку, и сказал:
– Тут видишь, парень, какое дело… Задание у меня с группой было. Серьезное. А наш самолет еще над линией фронта подбили. Вроде и не сильно. Но на подлете он просто развалился. Только я и смог спастись. И теперь пустой, как барабан. Ни взрывчатки, ни рации. А объект тот подорвать надо чем быстрее, тем лучше. Я и так уже день потерял. Как на это смотришь? Сможешь мне помочь? Ты шустрый, такой мне ох как не помешает.
– Так я же немецкий шпион, не забыл?
– Да ну тебя!
Он махнул рукой и обиженно отвернулся. Потом, не поворачиваясь, процедил:
– Бздишь, так и скажи.
А ведь деваться этому диверсанту некуда. Одному задание не выполнить, и за невыполнение придется отвечать. Сейчас никто смотреть не будет на причины. Главное– результат. А его нет. Вот он и цепляется за любую возможность. Даже такую хлипкую и ненадежную, как я. Каким бы подозрительным ему нежданный пленитель не казался, но где он сейчас других союзников искать будет? Во мне все пело. Вот он, шанс! Это не Сухов, с мизерными вариантами. Да и повел я себя тогда неправильно. Аздесь, похоже, судя по возрасту, минимум капитан из разведки. Да еще и сам помощи просит. Если все выгорит, такие перспективы открываются– дух захватывает. Поэтому, почесав щетину, лениво ответил:
– Ну, с тобой так с тобой. Мне в общем-то все равно, куда идти, куда податься. Заодно выясню, что еще умею, помимо подрыва складов да меткой стрельбы.
Я улыбнулся и ткнул пятнистого кулаком в плечо:
– Веди, таинственный незнакомец!
Серьезным заданием был здоровенный железнодорожный мост. Самый крупный, по словам диверсанта, во всей округе. И по нему войска с техникой активно гонят на восток. Я-то, насмотревшись фильмов про войну, думал, что охранять его будут, как Березовского. С массой народа и стволов. Ни фига! Даже зениток не было. По обеим сторонам моста торчали только пулеметные точки. Караулка была в большом бревенчатом доме с той стороны берега. Вохране такого важного объекта принимали участие всего человек двадцать. А одномоментно на нем бдели по двое на пулеметах с каждой стороны, да еще пара часовых шлялась по самому мосту. Вот где фриц непуганый затаился! Хотя я слышал, что аж до конца сорок первого года здесь, в Белоруссии, путевыми обходчиками были сами белорусы. Те же, кто этим занимался и при советской власти. И машинисты также. Во всех захваченных до этого странах никаких партизан не было, и гитлеровцы не подозревали, какой сюрприз их ожидает в Союзе.
Когда мы с моим пятнистым товарищем шли по лесу, он попытался познакомиться. Представился Сергеем и протянул руку, выжидающе уставившись на меня. Но я не повелся на такую хохмочку. Руку пожал, но сказал, что имени, фамилии своей не помню. Вотряде Сухова, чтоб как-то называть, назвали Ильей, вот и он может так же. Удовлетворенно кивнув, пятнистый отстал. Потом опять пристал, интересуясь, как я его шелковую тряпочку нашел. Ответил, что искать умею, вот и нашел, а чтобы закончить разговор, предложил способ добычи взрывчатки:
– Надо будет снаряды поискать на разбитых позициях. Да с них тол выплавить. Детонаторов у тебя хватает.
Я кивнул на его планшетку, где помимо детонаторов было еще метров пятнадцать шнура и щипцы для зажима его в гильзах. Серега даже остановился и, удивленно глядя на меня, сказал:
– Я все голову ломаю, где взрывчатку найти! Думал даже саперов немецких поискать да на них налет сделать. А тут вон как! Ты точно шустрый малый. И головастый.
– Ну, дык! Могем кое-что.
Я пошел дальше, думая, как все-таки быстро меняется мышление человека. Уже через полгода то, что предложил, будет в порядке вещей. А сейчас даже диверсанта заставило удивиться. Правда, выплавлять ничего не пришлось. Под разбитым мостиком через овраг мы наткнулись на раскуроченную полуторку. Ее, видно, самолетом гоняли– вон, дыры видны в крыше кабины. Водила лежал тут же, уронив голову в ручей. В барахле, вывалившемся из кузова, помимо табличек «Осторожно, мины» и пустой тары был небольшой ящик с тротиловыми шашками. Вот как получилось. Серега думал немецких саперов пощипать, а попался наш. Пока напарник перекладывал тротил из ящика в найденные тут же вещмешки, я оттащил труп водителя к стенке оврага и начал засыпать его, обрушивая стенки доской от ящика. Поймал на себе одобрительный взгляд диверсанта. Похоже, он себе в голове какую-то отметку сделал. Хотя сейчас я работал вовсе не на публику. Сколько трупов уже повидал, сколько сам сделал, а этот водила чем-то зацепил. Надо было его похоронить. Может, в благодарность? Теперь не надо снаряды искать и тол плавить. Опасное это дело, как ни крути, ведь и рвануть может. Так что, может, и вблагодарность– не знаю. Когда я закопал водителя, Серега подошел к получившемуся бугру и, вынув из автомата диск, вхолостую щелкнул бойком. Достав пистолет и подняв его вверх, поступил так же. Потом, подхватив раздутые вещмешки, мы двинули дальше.
Лежа в кустах и разглядывая мост, вспоминал, что мне известно про минирование таких сооружений. Вот здесь был пробел. Дядя Саша этому не учил. И во время моей службы тем более такого не было. Тут я Сухову в свое время приврал. Мосты взрывать не могу. Это же не склад рвануть или полотно железнодорожное. Тут расчет нужен. Без умения можно вагон взрывчатки извести, а толку не будет. Но Сергей уверил, что он знает свое дело. Только вот в охране заминка. Много их на него одного. Ну, тут уж я свое дело знаю. Дал гарантию, что когда он минировать будет, охрана ему не помешает.
Пошли на дело по уже проверенной схеме, в поздних сумерках. Маскируясь сначала в деревьях, потом в кустах и траве, добрались до пулеметной точки. До нее оставалось метров двадцать. Полежали, послушали. Фрицы периодически, каждые пятнадцать-двадцать минут, говорили по телефону. Непонятно только, с соседним постом или с караулкой. То есть показывали тем самым, что не спят и еще живы. Но скорее всего, просто действовали, как устав требовал. Положено через определенное время связываться, вот и названивали. Бояться-то сейчас им нечего. Что русские в таком глубоком тылу могут им целенаправленную пакость сделать, немчуре пока и в голову прийти не могло. Поэтому в остальном службу тащили из рук вон плохо. За местностью не следили, а болтали между собой. Один даже курил. Вот и хорошо… Дождавшись, когда закончится очередной сеанс связи, взяли их в ножи. Было видно, что Серега мне еще не вполне доверяет. Точнее, не мне, а моим умениям. До этого-то он слышал только слова. Поэтому пытался подстраховать, но, увидев, как я вогнал тесак своему под подбородок,– успокоился. А вот тперь цигель, цигель! Правда, пока без ай-лю-лю. Счет пошел на минуты. Диверсанту, чтобы заминировать опору, надо было минут пятнадцать-двадцать. Как раз время между звонками на пост. Пару минут уже прошло, а нам еще двух шатающихся по мосту часовых снять надо. Серега взял на себя дальнего, я ближнего. Прошло все тихо. Потом он полез куда-то под ближнюю опору, а я, зацепив все наши гранаты, на скорую руку ставил растяжки чуть дальше середины моста. Не забыл, в лучших традициях современных подлых войн, подсунуть гранаты и под трупы часовых на мосту. А потом зазвонил телефон. Биомать! Я даже подпрыгнул от неожиданности. В тишине ночи телефон трезвонил, как пожарная сирена. Добежав до него, хрипло выдохнул в трубку:
– Халле?
– Дыр быр ферфлюхте быр!
– Халле? Вас? Вас? Фу! Фу!
Подул в трубку, изображая плохую слышимость. На той стороне голос был сначала раздраженный, потом в нем стали проскакивать тревожные нотки, а потом я бросил телефон и, подхватив пулемет, в несколько прыжков добежал до опоры моста. Вовремя. Дверь караулки распахнулась и оттуда как тараканы полезли гансы. Слышались вопли:
– Алярм! Алярм!
Будет вам сейчас алярм. Лупя короткими очередями, попытался загнать выскочивших обратно в караулку. Куда там! Ствол прыгал по металлическим перилам, и почти все уходило в молоко. Зато в ответ стреляли не в пример точнее. Банг! Банг! Банг! Несколько пуль со звоном ударило в металлические швеллеры, прямо возле головы. Фигасе, вот снайперы недоделанные, так и убить могут! Быстро поменял позицию и продолжил стрелять. А потом улегся на землю, утвердив сошки между шпал, так как немцы уже добежали до моста. Пулеметчик с той стороны молотил как сумасшедший. Пули звякали по железу, и рикошеты уходили вверх красивым веером. Но мне было не до красоты. Вспышки своих же выстрелов настолько слепили, что я не видел ползущих немцев и стрелял почти наугад. Бах! Ага, растяжки пошли работать. Значит, немцы добрались уже почти до середины моста. Бах! Бах! Где этот долбаный Серега?! У меня лента кончается. Перезарядить уже не успеваю. Итут он, не замеченный мной, вынырнул откуда-то сбоку и, пнув по ноге, крикнул:
– Ходу!
Давно пора. Бросив пулемет, рванул назад и вбок от моста. Сергей из автомата прикрывал, а потом побежал следом. Еще через несколько секунд так рвануло, что я, кувыркаясь, упал, и уши как ватой заложило. Потом поднялся и неторопливой рысцой, оглядываясь, двинул дальше. Было плохо видно, но, похоже, что ближний пролет моста весь рухнул в воду. На той стороне еще слышались вопли разобиженных фрицев и выстрелы, но нам уже это все было глубоко по барабану.
Хорошо просто валяться на траве. Солнышко светит, птички поют. Жрать хочется… Мне последнее время постоянно хочется есть. Прогулки на свежем воздухе очень способствуют аппетиту. Неожиданно пришла мысль– а каково было партизанам? У них же львиная доля сил, наверное, уходила на поиски пропитания. И только в свободное от добычи продуктов время они занимались своими геройствами. Я смахнул с руки мураша и сел.
– Ну хоть что-то ты помнишь?
– Да помню! Пельмени помню и мясо, жаренное на железных палочках,– м-м-м… как его?
– Шашлык,– машинально подсказал Сергей и потряс головой, пытаясь понять, как вообще с таким, как я, продолжать разговор.
Он уже минут сорок пытался вести допрос, оформляя его под дружескую беседу. Достал уже. Вопросики хитрые подкидывает. Ая не ловлюсь. Если б знал теперешние реалии, то на чем-нибудь уже прокололся. Но их не знаю, и поэтому ему остается только удивленно поднимать брови. А когда в ответ на очередной вопрос ляпнул, что Англия– вроде союзник Германии, Серега аж подпрыгнул. Особенно его интересовала моя подготовка. Очень диверсанта удивило, как я обычными гранатами заминировал подступы. Ведь если б не эти гранаты, нас бы смяли очень быстро. А так фрицы не могли понять, что происходит, и сбавили напор. Еще интересовало то, что когда улепетывал от моста, с ходу перескочил кучу валежника высотой метра два. Типа, как это у меня получилось? А я и сам этому удивляюсь. Даже не заметил, как перелетел, ноги сами несли.
– Попробуй вспомнить, где же ты этому научился?
– Слушай! Я имени своего не помню, а ты с меня место работы требуешь. Надоел уже. Сейчас вон провожу тебя до линии фронта, и привет!
До линии фронта было, правда, километров сто пятьдесят, но этого я уточнять не стал.
– Так ты что? Со мной к нашим не пойдешь?
Сергей был удивлен и даже не скрывал этого.
– Ха! Может, я и контуженый, но не сумасшедший! Что на той стороне делать буду? Без документов и памяти? Это я сейчас тебе нужен. Поэтому нормально разговариваешь. А там сунут в кутузку и начнут жилы мотать. Я же шпион. Забыл?
Диверсант вился вокруг меня, как большая зеленая муха. Видно было, что хочет чего-то сказать и даже рот открывает, но потом передумывает. Наконец он принял решение и выдал:
– Ладно! Там видно будет. До линии фронта еще дойти надо. Дойдем, после и поговорим.
Он достал карту, и, сориентировавшись, мы пошли дальше.
По пути, в деревне, я выменял на Серегины часы продукты. На халяву нас накормить отказывались, аргументируя, мол, много таких шляется. На диверсантовы хватания за автомат пригрозили, что сейчас свистнут мужиков и те нам покажут кузькину мать. Так что с часами ему пришлось расстаться, и он долго бухтел о недобитых кулаках. Я сам, честно говоря, был несколько озадачен. До этого всегда кормили бесплатно. Наверное, хозяева жлобами оказались. АСерега объяснил, что эти области перешли к Союзу совсем недавно и крестьянство здесь темное до невозможности. Интересно, если б оно было светлым, значит, можно, тыча в нос стволом, забирать все, что понравится? Этого, конечно, вслух не сказал, а наоборот, согласными хмыками поддерживал возмущенное бурчание спутника. Потом мне надоела ходьба. Сразу после того как поскользнувшись, прыгая через ручей, потянул себе ногу. Не смертельно, но неприятно. Поэтому почесав затылок, выдал идею:
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти,– и предложил захватить что-нибудь на колесах. К примеру– мотоцикл.
Диверсант был против, дескать– сгорим моментально. Но я настаивал, аргументируя, что в лесу можем тоже быстро спалиться. Тем более мы уже раз видели, как группу наших окруженцев немцы с собачками, почти без стрельбы, выдавили из леса и, быстро обшмонав, погнали куда-то по дороге. В общем, уломал.
Байкеров поймали достаточно просто. Положив на дорогу веревку, которую я стырил на всякий случай у прижимистых крестьян, и присыпав ее пылью, стали ждать. Сначала никого не было, потом прошла пара машин. Потом опять никого. Серега даже начал бухтеть, что зря время теряем. Но тут появились они. Немцы сидели как Рэм и Ромул на волчице, друг за другом. Из люльки торчал бидон.
– Давай!
Мы натянули веревку у немцев перед носом, и их сдуло с мотоцикла, как ветром. Пока Серый добивал гонщиков, я осматривал средство передвижения, воткнувшееся в кусты. Все цело, только крыло помялось, и фара треснула. Выкинув пустой бидон (видно, фрицы решили за молочком смотаться), уселся за руль, сделав приглашающий жест:
– Транспорт подан! Эх, прокачу!
Диверсант уселся в люльку, кинув на дно кобуру с трофейным немецким пистолетом, и посетовал на отсутствие пулемета.
– Может, тебе еще и морду вареньем измазать? То вообще не хотел ничего, а теперь выделывается!
Настроение было хорошим, поэтому и зубоскалил без удержу. Серега хохму про варенье не слышал и тоже посмеялся. Потом, надев клеенчатый плащ и каску, я развернул мотоцикл и затарахтел по дороге. Пятнистый приятель сидел в люльке, накрывшись накидкой так, что только голова торчала. В общем, на первый взгляд, мы сразу не бросались в глаза, как наглые захватчики чужой собственности. Сначала, правда, я пугался встречных и попутных немцев, каждый раз по возможности прячась в кусты на обочине. Но со временем опасаться перестал, а наоборот– оборзел и катил нагло, иногда даже приветственно помахивая рукой. Ехать было действительно лучше, чем идти. Фрицы такого хамства не ожидали, и на нас никт даже не смотрел. А потом мы зарулили не туда. Видно, свернул не в ту сторону, и только минут через двадцать зоркий сокол Серега определил, что едем не по той дороге. Не на восток, а на юго-запад. Разворачиваться было стремно. Сзади нас подпирала колонна машин, за которыми катили мотоциклисты. Можно влипнуть, если сейчас крутиться начнем. Тут сзади посигналили, и я, скинув скорость, принял к обочине. Громыхая, нас обогнал одиночный грузовик, за которым шел БТР. Опаньки! Вкузове грузовика за те несколько секунд, пока его не закрыл пылящий БТР, разглядел людей в нашей форме. Успел увидеть нашивки на рукавах и то, что некоторые были перебинтованы. А ведь, судя по количеству нашивок, это не лейтенантов повезли. Да и не стали бы лейтенантов в машинах возить. Пехом бы пустили. Видал я уже офицерскую колонну, на которой Сухов спалился. А здесь– полковники, как минимум. Вкратце обрисовав Сергею ситуацию, вырулил с обочины и, прибавив скорость, двинул за грузовиком. По этой дороге проехали еще минут десять, потом грузовик с БТРом свернули на перекрестке и сбавили скорость на ухабах разбитого проселка. Так, не торопясь, они ехали еще с полчаса и, доехав до небольшой деревни, остановились. Мы, притормозив, издалека наблюдали за дальнейшими действиями немцев. Похоже– приехали. Из броника вылезло человек восемь солдат, а из машины на землю сошли пятеро командиров в советской форме. Четверо были перебинтованы в разных местах. У кого голова, у кого рука, у кого плечо. Из кабины грузовика спрыгнул немецкий офицер и, подойдя к нашим, провел их в дом. Возле крыльца встал часовой, а остальные занялись как раз тем, что постоянно показывали в хрониках. Вопросов типа «курка, млеко, яйко», я отсюда не слышал, зато было хорошо видно, как фрицы воодушевленно гоняются за домашней живностью. Потом, добыв поросенка, его моментально зарезали, и двое, видно, наиболее подготовленных в поварском деле, начали колдовать над невинно убиенной тушкой. Глядя на это веселье, я предложил план, а Серега, покрутив головой, добавил свои коррективы и согласился.
Порося пах офигительно. Да и на вкус был очень даже очень. Мы расположились в кузове БТР, с аппетитом уплетая эту вкуснятину. Эх, фриц, лучше б ты в шеф-повары пошел, а не в солдаты. Хотя, может, он и был на гражданке поваром. Вот им бы и оставался… Наших командиров отбили на удивление легко. Двоих немцев сняли в курятнике. Любители сырых яичек даже не пикнули. Потом я броском ножа ликвидировал часового возле двери, а Сергей тремя длинными очередями ухлопал остальных, которые сгрудились под навесом возле божественно пахнущего поросенка. Пока он стрелял, я перекатом вкатился в комнату и прямым в челюсть успокоил немецкого офицера. Выглянув в окно и увидев, что Серега свое дело сделал, пригласил всех наших на выход. Пока они выходили, обыскал офицера. Забрал пистолет, документы, а в полевой сумке нашел пачку удостоверений. Как позже выяснилось, это были ксивы пленных командиров. Серега еще помогал им влезть в БТР, я уж смел все со стола вместе с брезентом, на котором был сервирован ужин, и сунул это в кузов. Убедившись, что все упаковались в бронированный гроб на гусеницах, прыгнул за руль и покатил отсюда подальше. Пока проезжали деревню, ни одного человека не видел. Только пару раз в окнах мелькнули белые пятна лиц. Конечно, дураков нет– под пули лезть. Но этим деревенским придется солоно. За то, что мы устроили, с них теперь спросится. Хотя, честно говоря, не помню, немцы сразу зверствовать начали или им время на раскачку надо было? Но все равно, этих селян было жалко. А дальше случилась неприятная история. Когда, отъехав километров на десять, остановился, все еще было хорошо. Пока ехали, Серега, сидя в кузове, уж не знаю чем развлекал командиров. И тут я влез в теплую компанию. Так скажем, со своим рылом– в калашный ряд. Согласен– несколько погорячился и нарушил правила субординации. Просто жрать очень хотелось, а запахи, доносящиеся сзади, до исступления доводили. Перед глазами не дорога была, а только нежно-золотистая корочка на хорошо прожаренном боку. Поэтому, рассчитывая познакомиться со спасенными в процессе ужина, только заглушив движок, метнулся к кузову и распахнул брезент со снедью. Несколько секунд молча оглядывал открывшееся великолепие, а потом, сглотнув слюну, предложил:
– Ну что, товарищи– налетай!
И тут один из них, тот, который вообще не раненый, вдруг делает красную морду и начинает орать:
– Боец, ты что себе позволяешь! Как смеешь в таком тоне разговаривать со старшим комсоставом! Тут дивизионный комиссар присутствует! И что у тебя за форма одежды?!
Читать бесплатно другие книги:
