Нулевой том (сборник) Албитов Андрей
– Да нет, я правда очень виноват… извините, пожалуйста… я совсем забыл… простите, ради бога… так получилось… я не хотел…
Дядя расширяет глаза, и его усы выгибают пушистые седые спинки.
– Что вы, право?
– Я совсем забыл… дядя улетел вчера в Кисловодск…
Некоторое время мы смотрели друг на друга.
На дядином лице боролась корректность.
Корректность победила:
– Что ж вы сразу не сказали…
Тучная спина заколыхалась вниз по ступенькам.
«Ничего, – успокаивал я себя, – ничего. Усы, как у швейцара».
8 февраля, 1960
Чужая собака
На работе объявили выговор. Соседи объявили бойкот. Жена сбежала с другом детства.
Я, конечно, могу сходить к тетке, погулять с ее собакой… У нее, у собаки, сегодня день рождения. Тетка приготовит торт.
Этот молодой жирный боксер, я ничего не имею против. Сильный зверюга. Он идет, виляя обрубком хвоста, натягивая поводок. Все время приходится тормозить, словно бежишь под горку. Морда у него, с точки зрения обывателя, малосимпатичная. По-моему, это красивое животное.
А я надеваю темные очки от солнца и веду его, желтенького, песочного, по Невскому.
А про него говорят:
– У-у-у! Черчилль… чертяка! Мизантроп этакий…
А про меня говорят:
– А хозяин-то… Еще очки надел!
А одна говорит:
– Бедный… Такой молодой – и уже слепой!
А один другому говорит:
– С-суки! Жизнь-то у них какая!.. Нам бы такую…
А мальчик кричит:
– Хочу собачку! Хочу-у-у!
А один говорит:
– Почему собака без намордника?!
А я думаю: «На тебя бы намордник…» А я иду по улице в темных очках, с боксером… И у меня к нему симпатия. Да он бы и не обратил внимания на этого типа! Он вообще ни на кого не обращает внимания. Наверно, у него свой, собачий мир, и он меня туда не пускает. Я его уважаю за это. Мы бы с ним нашли общий язык. Но мой мир его не интересует. Умный, зверюга! Лоб мыслителя. А глаза? Чтобы у всех людей – такие глаза!
Люди зыркают на него – на меня, на меня – на него. А он ни глазом, ни ухом – все тянет и тянет меня вперед. Сосредоточенность и целеустремленность во всем. Он явно идет куда-то. Наверно, ему стыдно показать, что он идет просто так…
И я, тоже вот, – гуляю с собакой…
У нее сегодня день рождения. Тетка приготовит торт…
А еще я могу – не пойти к тетке…
9 февраля, 1960
Собрание фраков
После речи дедушки Во, ровно в 12, звякнули шампанским.
Был роскошный стол.
Хвалили отдельные вина, их букет и выдержку. Пили из хрусталя мелкими глотками. Хвалили отдельные закуски. Кушали икру и апельсины-ананасы. Описание того, что кушали, – слов на 100.
У мужчин образцово торчали белоснежные манжеты.
Дамы держали длинные мундштуки в длинных пальцах.
Время от времени говорили, что все славно, но пробовал ли кто такой-то сорт вина, такую-то закуску. И если не пробовал, то не пробовал ничего в жизни.
Кто-то что-то кушал у знаменитого Шейнина-Моисеева-Ботвинника.
Все кушали Шейнина-Моисеева-Ботвинника.
Танцевали.
И говорили, что чудесная музыка, просто славная. Но кто не слышал такой-то вещи, тот не слышал ничего.
Что за музыка была у Шейнина-Моисеева-Ботвинника!
Вина становилось мало.
Женщины невозмутимо покидали стол и выстраивались у туалета.
У мужчин торчали манжеты.
Кто-то принес из бабушкиной комнаты часы с кукушкой. На него зашикали. Обиженный, он ушел на лестницу.
Где-то на кухне уединившиеся манжеты пили стаканами перцовку. Нюхали горбушку.
В кухне тоже ничего не осталось.
Два манжета толклись у хозяйкиных духов.
В три часа один кандидат, разговаривая о способах заварки кофе, упал замертво.
Жена выскочила из темного угла дивана и начала беспокоиться вокруг. Из того же темного угла вышел бледный дух, поправляя манжеты.
Обиженный человек принес с лестницы огнетушитель и представил его как доказательство.
Вызывали такси.
Кто-то пробовал еще упасть, но все поняли, что тот прикидывается.
Кто-то потерял манжету. Ползал.
– Адрес… Адрес свой потерял! – плакал он. – На манжету, уходя, записал… и потерял! Кто знает теперь, кто я такой?!
Никто не знал.
– Как меня зовут?!
Такси вызвали.
Кандидата погрузили на заднее сиденье.
Бледный дух махал ручкой.
Шофер был мужчиной.
Ехали.
Жена оглянулась на заднее сиденье: муж был еще там.
– Мужественная профессия… – сказала она шоферу.
Шофер рыгнул.
– Голубчик, вы всегда такой мрачный?
– Приехали, дамочка.
Кандидат сохранял бесчувственное состояние. Вызвали неотложку.
Врач был мужчиной.
Распевая, он пощупал пульс через манжету и приложил ухо к пиджаку.
– Ер-р-рунда! – сказал он. – Проспится. Ничегошеньки с ним не будет. Такого не бывает, чтобы что-нибудь было.
– Я так испугалась, доктор…
– Чеп-пух-ха! Стоило вызывать… Разве ж это случай? Это не случай. Вот только что был случай, так это случай! Жена с мужем друг дружку бритвами порезали… Только что оттуда.
– Благородная профессия… – вздохнула жена.
Врач поцеловал ей ручку:
– Вызывайте, как только сочтете нужным…
И долго искал галоши.
Видимо, тогда он и наблевал в передней.
9 февраля, 1960
Любители
За рулем.
Дорога впереди в ниточку. Машина раздвигает дорогу, разрывает лес. Лес разлетается, улетает двумя струями слева и справа.
Поворот.
На лужайке за обочиной – колеса.
Машина, как жук, – кверху лапками.
Чужая машина. Не своя машина.
«Вот это да! Вот этот пропорхал!..» – Вообразил. Возникла сказка происшедшего. Диагноз.
«Тот ехал. Тот затормозил. Того занесло. Тот повернул – еще больше занесло.
Заносило, заносило…
И тот полетел.
Перевернулся, перевернулся… Раза два перевернулся.
Не меньше ста была скорость!
Интересно.
А где же пассажиры?
Никого людей. Впрочем, пассажиров могло и не быть.
А шофер?..»
Машина остановилась. (Долг автомобилиста. Интерес профессионала-любителя.)
Все равно никого.
Вдруг смех. Послышалось?
Увидел…
На холмике сидит человечек. Смотрит на машину кверху лапками. Прыскает.
«Странный очевидец. Все-таки надо узнать».
– Здорово!
– Здорово. Ха! – сказал сидящий. – Здорово? Хала.
– Здорово! Ведь шел-то как! На сто.
– Наверно. Ха-ха-ха!
– Вы видели?
– Видел… Ах-ха-ха-ха!
– Наверно, подвели колодки?
– Ах-ха-ха! Курица… Ха-ха-ха!
– Ведь не меньше двух раз перевернулся?
– И-ах-ха-ха! Четыре… – трясся человечек. – И-их-хи-хи!
– Что ж тут смешного! – возмутился автомобилист. «Все бы этим пешеходам поскалиться». – Жертвы были?
– Их-хи-хи-хи! – визжал человечек, тыкая пальцем в сторону перевернутой машины. – Были… Иг-ги-ги-ги!!
– КТО? СКОЛЬКО?
– И-и-иг-ги-ги-ги-ги! Курица… И-их-ха-хи-ху-хо!
– Как?
– И-их-ха-хи- ху-хо! Хотел объехать… Уа-ах-ха-хи-хи- ху-хо! Уа-ах!
– А как же пассажиры?!
– Уох-хоу-хоу! – лаял человечек. – Пассажиров нет. Уох-хоу-хоу! хох!
– То есть как?!
– Уох-хох! Фьить-фьють… И-ах-хи-хи-гу-го-го! Фьюить! – свистело в человечке.
– Бессердечный человек, – сказал автомобилист. – А шофер?
– Гу-гу-го-го-ги-ги-ги! Буль-бульк! – булькало в человечке. – Ох-гу! Ух-го! Ах-гы-ы-ы! – ухал он. – Игиги… Хохихи… Пш-ш-ш! Вш-ш-ш! – выпустил воздух человечек. – Шофер?!.. Гоги-гуги! Их-хи-ху-хи! Буль-бульк… Уап-пи-пи! Бу-бо-ба! Фьють-фьють! Х-х-х… ЭТО Я!!!!!!!!!..……
11 февраля, 1960
Такие дела
В энской районной газетке была нехватка стихов. Кое-как перебивались на армейских собкорах.
Однажды – честь честью патриотический стих. В редакции обрадовались. Стих прошел.
Все нормальные люди читают нормально. А стихов не читают.
А вот какой-то псих читал стихи снизу вверх по заглавным буквам.
Искал.
Нашел: по диагонали читалось «ИВАНОВ – ДУРАК».
Иванов был большой человек.
Газетку разогнали. Столько-то человек, кормившихся ею, осталось без куска.
Эти люди:
стали писать стихи, стали читать стихи.
СЕНСАЦИЯ!!
Весь мир потрясен вестью. 500 лет мы неправильно читали Вийона. Все стихи Вийона надо читать не так, как они написаны.
Их надо читать:
снизу, по диагонали, ходом коня, третьими буквами, четвертыми буквами третьего слова с конца пятой строки снизу.
Биография Вийона совсем не такая, а другая, зашифрованная.
А как обстоит дело с другими?
С другими бстоит так же.
Тыщи лет люди не так читали стихи.
Наивные увлечения прошлого: игра в 15, футбол, Шерлок Холмс.
Все читают стихи. Общий ажиотаж. Детективность стиха.
Страшные истории из жизни великих людей. Их теневые стороны.
Тираж поэзии подскочил до невиданных высот.
Современная поэзия перестроилась. Ушел в историю наивнейший по технике акростих.
Поэты строили дачи.
Поэтессы удачно выходили замуж.
Кроссвордисты, ребусисты терпели крах…
Но переквалифицировались:
«В этом стихе про зиму, найдя ключ, вы прочтете совет по домоводству».
Литературоведение с ужасом осознало, что оно шло не тем путем.
И оно пошло новым:
Надсон оказался словарем всех русских ругательств при соответствующем чтении.
Барков – лириком.
Классики были пересмотрены. Чистка.
Гражданские поэты были довольны: стало куда помещать идейное содержание.
Возникла проблема. О…..: его не удавалось расшифровать.
Это был один из самых драматических моментов.
Открылась группа врагов.
Жертвой пал Щ. Стихи его, при соответствующем прочтении, таили в себе порнографические откровения.
Всюду:
в трамваях и парках, на улице и в очередях —
сидели, стояли и ходили люди с раскрытыми томиками и сложно водили пальцем, выискивая закон прочтения стиха.
А еще через тыщу лет – еще сенсация:
обнаружили рифму, и что читать надо то, что написано в строчках, и что ничего зашифровано не было.
Такие дела…
18 февраля, 1960
Китайцы
624 тыс. т мух перебили китайцы.
Торжественное собрание: в районе уничтожили всех мух. Эстрада – кумачовый стол – президиум. В зале товарищи в синих френчах. В президиуме товарищи из товарищей. Собрание считается открытым… Слово предоставляется…
Речи.
Товарищи сменяют на трибуне товарищей.
Зал относится с полной китайской ответственностью. Слышно, как муха пролетит.
Вдруг услышали… Пролетела.
Муха! Муха в зале!!
– Синь-синь-сяо-МУХА, – сказал председатель.
– Синь-синь-сяо-МУХА!! – сказал президиум.
– Синь-синь-сяо-МУХА!! – сказал зал.
Все смешалось. Ловили муху.
Поймали. Казнили. Отнесли в президиум.
Собрание продолжается.
…Где-то сдают сухих комаров. Где-то обязательно должны сдавать сушеных комаров…
18.02.1960
Черный день
Человечек.
Когда закурил, перетряхивал пачку – раз-два, два-раз. Высунется папироска – он ее обратно загонит. Спрячется – снова вытряхнет. Раз-два, два-раз. Потом, словно спохватится, – достанет. И снова: откроет коробок спичек, закроет. Закроет – откроет. Ширк-ширк – коробок в его руках. Уже, кажется, никогда спички не вынет. Вдруг – раз! – закурит.
Уходит – дверь прикроет – откроет, откроет – прикроет. Туда – сюда. Сюда – туда. Помашет дверью, словно прикрыть ее можно только с великой точностью…
Положит что-нибудь на стол… Чуть пододвинет. Потом обратно. Еще подвинет… Пока вещь не успокоится, словно на единственном для нее месте.
И был у него большой бумажник.
Отделений – раз, два, три… Много.
Одно отделение – для рублей, второе – для трешек, третье – для пятерок… Каждому сорту по отделению в этом бумажнике.
- А каждая бумажка сложена в четыре раза.
- И специальный кошелечек для мелочи.
Пересчитывает человечек деньги, они укладываются пирамидкой: внизу – самый большой квадратик, наверху – самый маленький…
Или можно по росту.
И досталось ему наследство. Тысяч пять.
Много вещей вдруг стало необходимо купить.
А тысяч всего пять.
И он решил так: