Мятежная Рот Вероника

Глава 18

— Тихо, все!

Джек Кан поднимает руки, и толпа умолкает. У него истинный талант руководителя.

Я стою среди лихачей, которые пришли поздно, когда уже не осталось сидячих мест. Краем глаза ловлю вспышку света. Молния. Гроза — не лучшее время для собрания в зале, у которого вместо окон дыры в стенах. Но это самое большое помещение, которое у нас есть.

— Понимаю, многие из вас потрясены и ошеломлены случившимся вчера, — начинает Джек. — Я слышал много докладов, рассматривающих событие с самых разных точек зрения. Я пришел к выводу, что из этого — правда, а где требуется дополнительное расследование.

Убираю за уши влажные волосы. Я проснулась за десять минут до времени, назначенного для собрания, и побежала в душ. Хотя я еще и уставшая, но теперь мне намного лучше.

— На мой взгляд, самое важное — вопрос о дивергентах.

Он выглядит изможденным. Темные круги под глазами, короткие волосы беспорядочно торчат, будто он дергал себя за пряди всю ночь. Несмотря на иссушающую жару в зале, он в рубашке с длинными рукавами. Они немного подвернуты. Видимо, когда он утром одевался, то думал о чем-то другом.

— Пусть присутствующие здесь дивергенты выйдут и сами все расскажут.

Я искоса гляжу на Юрайю. Ситуация становится опасной. Дивергенция — такая штука, которую я предпочитаю скрывать. Раньше признаться в этом — означало подписать себе смертный приговор. Хотя теперь нет смысла скрываться. Обо мне все знают.

Первым решается Тобиас. Он начинает пробираться сквозь толпу, боком, а потом, когда перед ним расступаются, идет напрямик к Джеку Кану, гордо выпрямившись.

Я тоже начинаю продвигаться, бормоча извинения. Люди отшатываются в сторону, будто я пригрозила, что плюну на них ядом. Еще несколько человек протискиваются вперед. Среди них — девочка, которой я помогла.

Несмотря на дурную славу Тобиаса, которую он недавно обрел среди лихачей, и мое новое звание Девчонки, Которая Зарезала Эрика, все смотрят не на нас. А на Маркуса.

— Ты, Маркус? — удивляется Джек, когда тот подходит к середине зала и останавливается на опущенной чаше весов Правдолюбия, изображенных на полу.

— Да, — отвечает Маркус. — Я понимаю, ты обеспокоен, как и все остальные. Еще неделю вы и не слышали о дивергентах, а сейчас все, что вы о них знаете — это то, что они иммунны к тому, перед чем вы уязвимы. Это страшно. Но я хочу уверить вас, бояться совершенно нечего.

Он говорит, приподняв брови и наклонив голову. Я понимаю, почему он нравится людям. Он создает у тебя ощущение, что обо всем позаботится, если только ты доверишь ему свои проблемы.

— Для меня очевидно, — продолжает Джек, — что на нас напали потому, что эрудиты хотели найти дивергентов. Известно ли тебе, зачем это им?

— Нет, — отвечает Маркус. — Возможно, они хотели просто идентифицировать нас. Это явно очень полезная информация, если они намерены и дальше использовать симуляции.

— Они не хотели просто сделать это, — вставляю я. Слова срываются с моих губ раньше, чем я принимаю решение говорить. У меня высокий и слабый голос, по сравнению с мужскими голосами Маркуса и Джека, но останавливаться поздно. — Они хотели убить нас. Они начали убивать нас задолго до того, как все произошло.

Джек задумывается. Я слышу перестук капель по крыше, в зале меркнет свет, будто мои слова погружают его во мрак.

— Звучит, как теория заговора, — возражает он. — Какие у эрудитов причины убивать вас?

Мама говорила, люди боятся дивергентов потому, что нас трудно контролировать. Возможно, это правда, но страх перед теми, кто не подвержен контролю, — слабый довод для высказывания его Джеку Кану в качестве мотива эрудитов. Мое сердце начинает сильно биться, я не знаю, что ответить.

— Я…

Меня перебивает Тобиас.

— Естественно, мы не имеем точных сведений, — говорит он. — Но за последние шесть лет среди лихачей случилось больше десятка необъяснимых смертей, и существует корреляция между списком этих людей и списком тех, у кого были проблемы при прохождении проверки склонностей и инициационных симуляций.

Ударяет молния, и зал освещается. Джек качает головой.

— Хотя это и интересно, но корреляция не является доказательством.

— Глава предателей-лихачей застрелил ребенка из Правдолюбия, в голову, в упор! — кричу я. — Об этом вам доложили? Такое «заслуживает расследования»?

— Да, мне известно, — отвечает Кан. — Хладнокровное убийство ребенка — ужасное преступление, и оно не должно остаться безнаказанным. К счастью, обвиняемый у нас под арестом, и мы можем провести над ним суд. Однако мы не должны забывать, что солдаты-лихачи не проявляли явного намерения убивать большинство из нас, когда мы были без сознания.

Люди вокруг начинают раздраженно переговариваться.

— Их мирное вторжение дает мне повод попытаться уладить миром дело с эрудитами и другими лихачами, — продолжает он. — Поэтому я организую встречу с Джанин Мэтьюз, чтобы обсудить происшествие, и как можно скорее.

— Но оно не было мирным, — краем глаза я вижу Тобиаса. Судя по уголку рта, он улыбается. Я делаю глубокий вдох и продолжаю: — То, что они не пристрелили вас всех в упор, отнюдь не означает их добрые намерения. Как вы думаете, зачем они вообще сюда заявились? Просто побегать по вашим коридорам, пока вы отключились, а потом уйти?

— Я предполагаю, они пришли за такими, как ты, — отвечает Джек. — Меня беспокоит вопрос вашей безопасности, но нам не следует нападать на них только потому, что они решили убить малую часть живущих здесь людей.

— Убийство — отнюдь не худшее, что они могут сделать с вами. Они будут вас контролировать.

У Джека кривятся губы, словно он сдерживает смех. Смех.

— Ого. И как же они это сделают?

— Они обстреляли вас, — говорит Тобиас. — Иглами с приемопередатчиками для симуляций, с помощью которых они будут управлять вами. Вот как.

— Нам известно, как работают симуляции, — недоумевает Джек. — Приемопередатчик — не постоянный имплантат. Если они хотели управлять нами, то должны были уже сделать это.

— Но… — начинаю я.

— Трис, ты пережила сильный стресс, — перебивает он. — И ты очень помогла своей фракции и Альтруизму. Но, боюсь, перенесенные травмы повлияли на твою способность быть абсолютно объективной. Я не могу идти в бой на основании выдумок маленькой девочки.

Я будто окаменела и превратилась в статую. Не могу поверить, что он настолько глуп. Лицо горит. Маленькая девочка, вот он как меня назвал. Девочка на грани паранойи от стрессов. Это — явно не обо мне, но правдолюбы думают, что я именно в таком состоянии.

— Ты не будешь решать за нас, Кан, — вызывающе говорит Тобиас.

Стоящие вокруг меня лихачи разражаются одобрительными возгласами.

— Ты не лидер нашей фракции! — кричит кто-то.

Джек ждет, пока утихнут крики.

— Вы правы, — говорит он. — Если хотите, можете сами штурмовать район Эрудиции. Но вам придется делать все без нашей поддержки, и я позволю себе напомнить — вы намного малочисленнее и хуже готовы к бою.

Конечно. Мы не можем атаковать эрудитов и предателей-лихачей без поддержки правдолюбов. Если мы попытаемся, будет бойня. У Джека Кана в руках власть, и мы это знаем.

— Так я и думал, — самодовольно заявляет он. — Очень хорошо. Я встречусь с Джанин Мэтьюз и посмотрю, сможем ли мы договориться о мире. Возражения есть?

Мы не можем атаковать без помощи правдолюбов, думаю я, если не объединимся с бесфракционниками.

Глава 19

Днем я присоединяюсь к команде правдолюбов и лихачей. Они убирают битое стекло в вестибюле. Сосредоточиваюсь на движениях метлой и смеси пыли и осколков стекла. Мышцы вспоминают движение раньше мозга. Я вижу перед глазами гладкие белые плитки, а не темный мрамор, тянущийся по нижнему краю светло-серой стены. Пряди светлых волос, обрезанные мамой, зеркало, убранное за стенную панель.

Тело слабеет, и мне приходится опереться на ручку метлы.

Моего плеча касается рука, и я вздрагиваю. Но это — всего лишь девочка-правдолюб. Ребенок. Она смотрит на меня, широко открыв глаза.

— Ты в порядке? — спрашивает она высоким детским голосом.

— Нормально, — отвечаю я слишком резко. Спешу поправиться: — Просто устала. Спасибо тебе.

— Я думаю, ты лжешь, — говорит она.

Я замечаю торчащий у нее из-под рукава край повязки, видимо, прикрывающей прокол от иглы. Мысль о том, что девочка может быть под воздействием симуляции, вызывает у меня тошноту. Я не могу даже смотреть на нее, и отворачиваюсь.

И вижу их. Мужчина, лихач-предатель, который ведет женщину. У женщины из ноги идет кровь. В ее волосах — проседь, у мужчины крючковатый нос и синяя полоска на рукаве. Я узнаю их обоих. Тори и Зик.

Тори пытается идти, но одна нога просто волочится, она не может на нее опереться. На бедре огромное темное влажное пятно.

Правдолюбы перестают мести пол и наблюдают за процессией. Стоящие у лифтов охранники-лихачи бросаются ко входу, вскидывая оружие. Уборщики рядом со мной разбегаются в стороны, пропуская их, но я остаюсь на месте. Меня бросает в жар.

— Они вооружены? — спрашивает кто-то.

Они подходят туда, где еще вчера были двери, и Зик поднимает одну руку, видя перед собой ряд лихачей с оружием в руках. Второй он продолжает поддерживать Тори.

— Ей нужна помощь врача, — говорит Зик. — Немедленно.

— С какой стати мы будем оказывать медицинскую помощь предателям? — спрашивает мужчина-лихач с тонкими светлыми волосами и пистолетом в руке. На губе у него пирсинг, а предплечье покрыто синей татуировкой.

Тори стонет, и я проскакиваю вперед между двумя лихачами. Она хватается за мою руку своей, липкой от крови. Зик, крякнув, помогает ей присесть на пол.

— Трис, — еле слышно просит Тори.

— Лучше отойди, девочка, — говорит светловолосый лихач.

— Нет, — отвечаю я. — Опусти пистолет.

— Говорил же тебе, дивергенты просто чокнутые, — фыркает другой лихач стоящей рядом с ним женщине.

— Не буду возражать, если вы отнесете ее наверх и привяжете к кровати, чтобы она не пыталась вернуться обратно под пули! — мрачно замечает Зик. — Только не дайте ей истечь кровью в вестибюле у правдолюбов!

В конце концов два лихача выходят вперед и поднимают Тори.

— Куда нам… ее нести? — спрашивает один.

— Найдите Хелен, — руководит Зик. — Лихачка, медсестра.

Мужчины кивают и уносят ее к лифту. Я и Зик встречаемся взглядами.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Предатели-лихачи вызнали, что мы шпионим, — говорит он. — Тори пыталась смыться, но они подстрелили ее на бегу. Я помог ей добраться сюда.

— Какая чудная история, — иронизирует светловолосый лихач. — Повторишь под сывороткой правды?

— Свободно, — пожимает плечами Зик. Демонстративно выставляет вперед сведенные руки. — Если тебе так хочется, можешь арестовать меня.

Но потом он видит кого-то позади меня и шагает к нему навстречу. Я оборачиваюсь — это Юрайя, который прибежал со стороны лифта.

— Я слышал, что ты хренов предатель, — ухмыляется Юрайя.

— Ага, типа того, — отвечает Зик.

Они сталкиваются и обнимаются с такой силой, что мне было бы больно. Стучат друг друга по спине и смеются.

— Поверить не могу, что ты нам не доверился, — качает головой Линн. Она сидит за столом напротив меня, скрестив руки на груди и закинув одну ногу на стол.

— Ладно, без обид, — кивает Зик. — Мне даже Шоне и Юрайе сказать не разрешили. Потом, если ты шпион, говорить всем, кто ты такой, — гарантия поражения.

Мы сидим в Месте Собраний, которое лихачи каждый раз называют на разные лады, подшучивая. Большой просторный зал, со стенами, задрапированными черной и белой тканью, и несколькими кафедрами в середине, стоящими по кругу. Линн объяснила, что правдолюбы проводят тут ежемесячные дебаты, просто для развлечения, а также устраивают религиозные службы раз в неделю. Но даже когда не намечено никаких мероприятий, здесь всегда полно народу.

Правдолюбы проверили Зика час назад, проведя короткий допрос в комнате на восемнадцатом этаже. Это было не такое мрачное мероприятие, как допрос меня и Тобиаса, отчасти потому, что не было компрометирующих кадров видео, а Зик веселился даже под действием сыворотки правды. В любом случае мы пришли в Место Собраний на праздник «Эй, ты же не хренов предатель!», как назвал его Юрайя.

— Ага, но мы поминали тебя каждый день со времени симуляции, — заявляет Линн. — И теперь я чувствую себя стервой.

— Ты и есть стерва, Линн, — отвечает Зик, обнимая Шону. — В этом — часть твоего очарования.

Линн кидает в него пластиковую чашку, которую он с легкостью отбивает, но вода из нее попадает ему в глаз.

— Ладно, рассказываю дальше, — Зик протирает глаз. — Вообще я занимался тем, что обеспечивал безопасность тех из эрудитов, которые бежали оттуда. Поэтому большая группа оказалась здесь, а меньшая — в Товариществе. Но Тори… понятия не имею, что она делала. Она куда-то исчезала на несколько часов, потом появлялась, но всякий раз, когда была рядом, у меня складывалось впечатление, что она вот-вот взорвется. Неудивительно, что ее раскрыли.

— Но как тебя отправили на такое дело? — спрашивает Линн. — У тебя же нет специальных навыков.

— Скорее потому, где я оказался после симуляции. Посреди группы предателей. И решил использовать такое преимущество, — отвечает Зик. — Насчет Тори — не знаю.

— Она перешла из Эрудиции, — говорю я.

Но молчу о том, почему Тори была все время на грани срыва, когда оказалась у эрудитов. Ведь они убили ее брата. За то, что он дивергент.

Однажды она рассказала мне, что долго ждала возможности отомстить.

— Ого. А ты откуда знаешь? — спрашивает Зик.

— Знаешь ли, у перебежчиков из фракции во фракцию свой тайный клуб, — отвечаю я, откидываясь на спинку стула. — Встречаемся каждый третий четверг месяца.

Зик хрюкает.

— Где Четыре? — Юрайя смотрит на часы. — Нам без него начинать?

— Не можем, — отвечает Зик. — У него Инфа.

Юрайя кивает, как будто ему все ясно.

— Какая теперь? — спрашивает он после паузы.

— Инфа о миленькой миротворческой встрече Кана с Джанин. По всей видимости, — так считает Зик.

На другой стороне зала я вижу Кристину и ее сестру. Обе что-то читают.

Я снова напрягаюсь с головы до ног. Кара, старшая сестра Уилла, идет через весь зал к их столу.

— Что? — спрашивает Юрайя. В ответ мне хочется его ударить.

— Прекрати! — прошу я. — Потише можно?

Я наклоняюсь к нему, опершись на стол:

— Вон там — сестра Уилла.

— Ага, я ей раз предлагал уйти от эрудитов, когда там был, — говорит Зик. — Она говорила, что увидела, как убили женщину-альтруиста, когда выполняла задание Джанин, и уже не может терпеть этого.

— Можем ли мы быть уверены, что она не шпионит для эрудитов? — спрашивает Линн.

— Линн, она спасла кучу наших людей от этого, — Марлен тычет в повязку на руке, куда ей выстрелили предатели-лихачи. — Ну, точнее, половину от половины нашей фракции.

— Некоторые называют это четвертью, Мар, — отвечает Линн.

— По любому, какая разница, даже, если она предатель? — спрашивает Зик. — Мы здесь ничего не планируем, и ей будет не о чем сообщить. Если бы и планировали, уж точно ее бы не позвали.

— Она может собрать кучу информации, — говорит Линн. — Сколько нас здесь, кто из нас не получил укол для симуляции.

— Ты не видела ее, когда она говорила, что хочет уйти. Я ей верю.

Кара и Кристина направляются к выходу.

— Я сейчас, — говорю я. — В туалет сходить надо.

Дождавшись, пока Кара и Кристина пройдут через дверь, я встаю и почти бегом двигаюсь вслед за ними. Медленно открываю двери, чтобы не шуметь, а потом тихо закрываю. Оказываюсь в полутемном коридоре, в котором пахнет мусором и пылью. Видимо, здесь у правдолюбов мусоропровод.

Слышу два женских голоса за углом, крадусь в ту сторону, чтобы слышать лучше.

— …просто вынести не могу, что она здесь, — всхлипывает одна. — Все время представляю себе… что она сделала… я не понимаю, как она могла!

От плача Кристины мне хочется умереть на месте.

Кара начинает отвечать.

— Ну, а я понимаю, — говорит она.

— Что?! — едва не подавившись, переспрашивает Кристина.

— Ты должна понимать, что мы обучены видеть во всем логику, — отвечает Кара. — Не думай, что я бессердечна. Но эта девочка, по всей вероятности, обезумела от страха. Не могла обдумывать свои действия, если она вообще на такое способна.

Я широко открываю глаза от изумления. Что за…

В моей голове пробегает небогатый список известных мне ругательств.

— А симуляция привела к тому, что она не смогла бы уговорить его. И, когда он стал угрозой ее жизни, она среагировала, как ее научили в Лихачестве. Стреляла на поражение.

— Вот, значит, что, — с горечью замечает Кристина. — Мы должны просто забыть обо всем, просто потому, что история идеально логична?

— Безусловно, нет, — отвечает Кара. Ее голос слегка дрожит. — Безусловно, нет, — повторяет она тише.

Прокашливается.

— Просто тебе приходится быть рядом с ней, и я попыталась облегчить твое положение. Ты не обязана прощать ее. На самом деле, я не понимаю, как вы с ней вообще подружились. Мне она всегда казалась несколько хаотичной.

Я напрягаюсь в ожидании ответа Кристины, ее согласия, но, к моему удивлению и радости, она молчит.

— Ладно. Ты не обязана прощать ее, но тебе следует попытаться понять, что она сделала так не со зла. А из-за страха. В этом случае тебе не будет хотеться врезать кулаком по ее длинному носу при каждой встрече, — продолжает Кара.

Я машинально касаюсь рукой носа. Кристина слегка усмехается, но для меня слова Кары — как удар в живот. Я пячусь назад к дверям и возвращаюсь в Место Собраний.

Пусть Кара и высказалась грубо, а замечание насчет носа было очень болезненным, но я благодарна ей за сказанное.

Из скрытой за плотной тканью двери появляется Тобиас. Раздраженно откинув портьеру в сторону, он подходит к нам и садится за стол рядом со мной.

— Кан собирается встретиться с представителем Джанин Мэтьюз в семь утра, — говорит он.

— Представителем? — переспрашивает Зик. — Она сама не придет?

— Ага, и встанет на открытом месте перед толпой злых на нее людей, которые легко могут взять ее на прицел, — слегка ухмыляется Юрайя. — Я бы посмотрел, как она это сделает. Нет, правда, поглядел бы.

— По крайней мере, Кан Гениальный берет с собой охрану из лихачей? — спрашивает Линн.

— Да, — отвечает Тобиас. — Вызвались несколько человек, из старших. Бад сказал — будет держать ухо востро и обо всем расскажет.

Я хмуро гляжу на него. Откуда он все это знает? Почему после двух лет, в течение которых он всеми способами избегал поста лидера Лихачества, он внезапно начинает вести себя так, будто уже им стал?

— Значит, как я понимаю, вот в чем вопрос, — Зик упирается руками в стол. — Будь ты эрудитом, что бы ты сказал на такой встрече?

Все смотрят на меня. Выжидающе.

— Что? — спрашиваю я.

— Ты дивергент, — отвечает Зик.

— Тобиас тоже.

— Ага, только у него на проверке склонностей не вылезло эрудита.

— Откуда ты знаешь, что у меня это было?

— Очень похоже, — пожимает плечами Зик. — Разве не так?

Юрайя и Линн кивают. У Тобиаса дергается рот, будто он хочет улыбнуться, но не разрешает себе это сделать. А я чувствую себя так, будто мне камень в живот упал.

— Насколько я видела, у вас у всех мозги работают, — говорю я. — Вы тоже можете думать, как эрудиты.

— Но наши мозги — не особые мозги дивергента! — просит Марлен. Касается пальцами моих волос и слегка сжимает мне голову. — Давай, колдуй.

— Никакой магии у дивергентов нет, Мар, — объявляет Линн.

— А если бы и была, нам не следовало бы ею пользоваться, — добавляет Шона. Она в первый раз открыла рот, с тех пор как мы собрались. Разговаривая, она даже не смотрит на меня. Просто пытается приструнить младшую сестру.

— Шона… — начинает Зик.

— Не надо мне «Шона»! — огрызается она, переключаясь на него. — Ты не думаешь, что у того, кто проявил склонности к нескольким фракциям, могут быть проблемы с верностью? Если у нее склонность к Эрудиции, откуда нам знать, что она не работает на эрудитов?

— Не мели ерунды, — тихо говорит Тобиас.

— Я не мелю ерунды! — кричит она, хлопая ладонью по столу. — Я знаю, я с Лихачеством, поскольку все, что я сделала на проверке, подтверждает это. Я верна моей фракции, мне просто больше негде быть. А она? А ты?

Она качает головой.

— Я понятия не имею, кому вы храните верность. И не собираюсь делать вид, что с этим все в порядке.

Шона встает и, когда Зик пытается протянуть к ней руки, отталкивает их и быстро идет к двери. Я смотрю вслед Шоне, пока дверь за ней не закрывается и портьера не перестает колыхаться.

Я чувствую себя глубоко уязвленной. Хочется заорать, но Шоны здесь теперь нет, и ругаться не с кем.

— Это не колдовство! — с пылом говорю я. — Просто надо спросить самого себя, какое решение в конкретной ситуации будет самым логичным.