Черный орден Роллинс Джеймс

Историческая справка

В последние месяцы войны и сразу после падения Германии между странами антифашистской коалиции развязалась новая война, на этот раз за научные открытия и технологии нацистских ученых. В безудержной гонке между британцами, американцами, французами и русскими были захвачены патенты на вакуумные трубки, новые химикаты, пластические массы и даже на способ пастеризации молока с помощью ультрафиолетового излучения. И все же многие наиболее ценные открытия и разработки – такие, как, например, «Фау-2», – бесследно исчезли в недрах засекреченных проектов, для работы над которыми в Соединенные Штаты Америки были тайно переправлены сотни специалистов по ракетной технике.

Однако и гитлеровцы не собирались так просто расставаться со своими технологиями. В надежде на возрождение рейха они делали все, чтобы сохранить их в тайне: уничтожали специалистов, взрывали лаборатории, а чертежи прятали в пещерах, топили в озерах и замуровывали в тайниках, лишь бы не отдавать победителям.

На территории Германии, Австрии, Чехословакии и Польши находились сотни секретных нацистских исследовательских лабораторий, зачастую подземных, по созданию нового оружия. Один из самых таинственных научных центров находился в переоборудованном горном руднике неподалеку от небольшого города Бреслау. Здесь велись работы под кодовым названием «Die Glocke» – «Колокол». От жителей близлежащих деревень поступали зловещие сообщения о странных огнях, таинственных болезнях и необъяснимых смертях.

Русские войска взяли Бреслау, первыми достигли рудника и обнаружили, что нацистские лаборатории пусты, а шестьдесят два человека, работавших над проектом, убиты. Что касается самого загадочного устройства, то оно исчезло без следа.

Наверняка известно только одно: Колокол существовал в действительности.

Научная справка

Жизнь богаче и удивительнее любого вымысла. Все дискуссии о квантовой механике, разумном творении и эволюции, приведенные в книге, основаны на фактах.

Общеизвестно, что эволюция является становым хребтом биологии. Таким образом, биология занимает особое положение как наука, опирающаяся на недоказанную теорию. Так что же она тогда – наука или верование?

Чарлз Дарвин

Наука без религии убога, религия без науки слепа.

Альберт Эйнштейн

Кто сказал, что я не облечен особым Господним покровительством?

Адольф Гитлер

Пролог

1945

4 мая 1945 года, 6 часов 22 минуты

Город-крепость Бреслау, Польша

По промозглому канализационному коллектору в потоке сточных вод плыл труп. На распухшем и обглоданном крысами теле не осталось ни ботинок, ни брюк, ни рубашки – в осажденном городе ничего не пропадало зря.

Обергруппенфюрер СС Якоб Спорренберг оттолкнул мертвеца, и по зловонной жиже пошли круги. Падаль и экскременты. Кровь и желчь. От смрада не спасал даже влажный шарф, повязанный вокруг носа и рта. Вот чем закончилась великая война: вчерашние хозяева жизни вынуждены спасаться бегством по смердящей городской клоаке!.. Но приказ есть приказ.

Сверху раскатисто грохотало: русская артиллерия подвергала город усиленному обстрелу. Каждый взрыв оглушал, как удар под дых. Русские прорвали линию обороны, разбомбили аэропорт и теперь дробили уличную брусчатку гусеницами танков, а на Кайзерштрассе приземлялись тяжелые транспортные самолеты. Главная водная артерия города стала местом высадки десанта. Ряды бочек с горящей соляркой коптили и без того дымное предрассветное небо и затмевали занимавшуюся зарю. Улицы превратились в огневые рубежи, в домах – от чердака до подвала – кипел бой.

«Каждый дом – крепость».

Таков был последний приказ гауляйтера Ханке населению города. Бреслау должен стоять до конца. От него зависит будущее Третьего рейха… От Бреслау и от Якоба Спорренберга.

– Mach schnell![1] – отрывисто поторопил Якоб вереницу людей.

Солдаты из Sicherheitsdienst, специального десантно-диверсионного отряда, отвечавшего за эвакуацию, по колено в зловонной воде шлепали за командиром. Четырнадцать вооруженных до зубов молодчиков в черной форме, с тяжелыми тюками за спиной. В середине шеренги четверо самых дюжих мужчин, бывшие докеры с Nordsee[2], несли на плечах громоздкие ящики, закрепленные на шестах.

Русские не случайно нанесли массированный удар по городу в глубине Судетских гор, между Германией и Польшей. Фортификационные сооружения Бреслау преграждали доступ к высокогорному району. Здесь за последние два года подневольные рабочие из концентрационного лагеря Гросс-Розен проложили сотни километров туннелей. Их дробили взрывчаткой и рыли руками, а все для того, чтобы скрыть от государств – членов антифашистской коалиции один-единственный строго засекреченный проект.

«Die Riese» – «Гигант».

Между тем по округе поползли зловещие слухи. Быть может, один из жителей деревни у Венцесласского рудника проговорился соседям о внезапной загадочной хвори, поразившей даже тех, кто жил вдали от секретного объекта.

Вот если бы ученым хватило времени на то, чтобы закончить эксперимент…

У Якоба Спорренберга не лежала душа к порученной миссии. Пусть ему не известны все детали секретного проекта под кодовым названием «Хронос», но он видел трупы подопытных людей и слышал душераздирающие крики. Леденящие кровь воспоминания вызывали отвращение. Одним словом, мерзость.

Якоб без колебаний казнил ученых. Каждого из шестидесяти двух мужчин и женщин вывели из шахты и методично прикончили двумя выстрелами в голову. Никто не должен узнать о том, что творилось в глубинах Венцесласского рудника и какие открытия там совершали. Лишь одному исследователю была дарована жизнь.

Доктору Толе Хиршфельд.

Эту женщину, со связанными за спиной руками, почти силой тащил один из солдат. Очень высокая, лет тридцати, с небольшой грудью, гибкой талией и стройными ногами. Прямые черные волосы подчеркивали молочный цвет кожи, побледневшей из-за долгих месяцев пребывания в подземелье. Если бы не отец, Толу расстреляли бы вместе со всеми. Нечистая кровь Oberarbeitsleiter, руководителя проекта Гуго Хиршфельда, в конце концов дала о себе знать. Недаром он был наполовину еврей.

Гуго хотел уничтожить папки с лабораторными записями, но был ранен одним из охранников. А отчаянная попытка подорвать бункер зажигательной бомбой закончилась для Хиршфельда смертью. На счастье Толы, для продолжения исследований нужен был человек, посвященный в детали проекта «Die Glocke».

Тола не только унаследовала талант отца, но и полностью владела информацией по секретному эксперименту. Правда, без уговоров не обошлось.

Всякий раз, когда Якоб смотрел на Толу, та в ответ обжигала его взглядом, полным ненависти, словно жаром из открытой печи. И все же ей, как и отцу, придется сотрудничать с нацистами. Якоб умел обращаться с Juden[3], особенно с полукровками. Mischlinge, полукровки, хуже всех. В войсках рейха насчитывалось несколько сотен тысяч солдат-евреев. Иногда нацистский закон разрешал людям со смешанной кровью в обмен на жизнь служить в армии. Для этого требовалось специальное дозволение. Mischlinge так стремились доказать, что преданность рейху превыше родовых корней, что зачастую становились самыми безжалостными солдатами.

А Якоб им все-таки не верил. Отец Толы лишний раз подтвердил справедливость его подозрений. Попытка саботажа, совершенная Гуго Хиршфельдом, не удивила Якоба: Juden нельзя доверять – их нужно истреблять.

Однако охранные документы Гуго Хиршфельда подписал сам Гитлер, даровав привилегии не только отцу с дочерью, но и престарелым родителям ученого, которые жили в германской глубинке. Пусть Якоб презирал Mischlinge, зато он всем сердцем был предан фюреру. Полученный Спорренбергом секретный приказ предписывал эвакуировать из шахты необходимые для продолжения работ ресурсы, а все остальное уничтожить.

Значит, он обязан сохранить жизнь Толы Хиршфельд.

И ребенка.

Новорожденного еврейского мальчика запеленали и увязали в тюк. Младенцу дали легкое успокоительное, чтобы молчал во время отступления.

Именно в присутствии этого ребенка таился источник отвращения обергруппенфюрера. Все надежды Третьего рейха в одночасье оказались в крошечных ручонках еврейского младенца. При одной мысли об этом Якоба душила желчь. Поднять бы мальца на штык, и дело с концом. Однако приказ есть приказ.

Якоб видел, как смотрела на дитя Тола. В ее взгляде горячая любовь мешалась со скорбью. Женщина согласилась сотрудничать с нацистами только ради спасения малыша. Лишь угроза его жизни заставила ее смириться с условиями Якоба.

Мощный залп минометного огня, заглушив остальные звуки мира, швырнул беглецов на колени. Бетонный свод над головой треснул, в зловонную воду посыпалась пыль.

Чертыхнувшись, Якоб поднялся. К нему подошел его заместитель, Оскар Хенрикс, и указал на боковое ответвление коллектора.

– Свернем в тот туннель, обергруппенфюрер? Это часть ливневой канализации. Судя по карте, главный дождевой водосток выходит в реку неподалеку от Соборного острова.

Якоб удовлетворенно кивнул: две замаскированные канонерские лодки, укомплектованные экипажами из диверсионного отряда, ждали их в укрытии рядом с островом.

Процессия двигалась под аккомпанемент нарастающей канонады русских орудий. Артподготовка возобновилась с удвоенной силой, предвещающей близкий штурм. Падение города-крепости неотвратимо приближалось.

Дойдя до бокового туннеля, Якоб выбрался из отвратительной жижи на бетонный бортик перепускного канала. Ботинки чавкали при каждом шаге, смрад илистого осадка стал еще омерзительнее, словно клоака решила доконать людей.

Якоб посветил фонариком в ответвление водостока и, воспрянув духом, шагнул за лучом. Спасение близко, миссия почти выполнена. Не успеют русские добраться до крысиных лабиринтов Венцесласского рудника, как отряд будет уже на полпути к Силезии. Обергруппенфюрер подготовил врагам теплый прием: установил в лабораторных коридорах мины-ловушки. Русские и их союзники не найдут в горах ничего, кроме смерти.

Теша себя этой злорадной мыслью, Якоб поспешил навстречу дуновению свежего воздуха. Цель близка.

Словно почувствовав напряженность момента, ребенок жалобно заплакал. Действие снотворного закончилось. Якоб предупредил медика, чтобы тот не перестарался с лекарством: не хватило духу подвергать риску жизнь ребенка. Может быть, и зря…

Малыш заплакал громче. На севере прогремел сильный взрыв, и детский плач перешел в крик. Громкое эхо разносилось по каменной глотке туннеля.

– Уйми ребенка! – приказал Якоб солдату, тащившему малыша.

Мертвенно-бледный, тощий как палка солдат неловко сдернул с плеча сверток, уронив при этом черный берет, и попробовал ослабить пеленки. Однако крики стали еще громче.

– Позвольте мне! – взмолилась Тола, вырываясь из рук солдата, державшего ее за локоть. – Ребенку нужна я.

Солдат с младенцем глянул на Якоба. Мир наверху погрузился в тишину, а в туннеле не смолкал пронзительный детский плач. Обергруппенфюрер досадливо кивнул.

Веревки на запястьях Толы разрезали. Размяв затекшие пальцы, чтобы восстановить кровообращение, она протянула руки к ребенку, и солдат с облегчением избавился от ноши. Тола приняла дитя на согнутую руку, поддерживая его головку и любовно покачивая. Извечные баюкающие звуки без слов, полные любви и покоя, сплелись с детским голоском. Казалось, женщина с ребенком стали единым целым, и плач мало-помалу превратился в еле слышный писк.

Якоб удовлетворенно кивнул охраннику. Тот ткнул стволом «люгера» в спину Толы, и в наступившей тишине отряд продолжил путь по подземному лабиринту Бреслау.

Вскоре запах дыма взял верх над смрадом канализации. Луч электрического фонаря осветил дымовую завесу у выхода из ливневого коллектора. Артиллерийские орудия умолкли, но непрерывные автоматные очереди не затихали, в особенности на востоке. Где-то совсем близко плескались волны реки.

Якоб знаком велел солдатам подождать в туннеле, а радиста поманил к выходу:

– Подай сигнал катерам.

Деловито кивнув, тот бегом скрылся в дымной мгле. Очень скоро вспышки света унесли шифрованное сообщение на соседний остров. Катерам нужно всего несколько минут, чтобы пересечь канал и подойти к берегу.

Якоб обернулся к Толе. Женщина мирно баюкала ребенка. Малыш успокоился и закрыл глазки.

Тола смело встретила взгляд Якоба.

– Вы знаете, что отец был прав. Я вижу это по вашему лицу, – со спокойной уверенностью произнесла она и посмотрела на тяжелые ящики. – Наши исследования… зашли слишком далеко.

– Решения принимаем не мы, – ответил Якоб.

– Если не мы, то кто же?

Обергруппенфюрер покачал головой. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер лично отдавал приказ Якобу. Подчиненные не задают вопросов высокому начальству.

– Мы преступили законы Бога и природы, – прошептала женщина.

Подоспевший связист избавил Якоба от необходимости отвечать.

– Катера на подходе, – доложил солдат.

Якоб отрывисто отдал последние команды, построил отряд и повел его к выходу из туннеля на крутой берег Одры. На востоке забрезжил рассвет, но густая, непроницаемая пелена черного дыма по-прежнему висела низко над водой, резко очертив контур реки. Дым послужит беглецам хорошим прикрытием.

Надолго ли его хватит?

Вырвавшись из смрада канализации, Якоб сорвал с лица влажный шарф и, глубоко вдохнув живительный воздух, окинул взглядом свинцовую воду. Два двадцатифутовых катера, мерно урча моторами, разрезали речную гладь. У каждого из них на носу, едва прикрытые зелеными полотнищами просмоленной парусины, торчали пулеметы MG-42.

Позади катеров смутно угадывалась темная масса Соборного острова. На самом деле он давно перестал быть островом. Еще в девятнадцатом веке многолетние наслоения речного ила соединили одну его оконечность с городом. К другому берегу протянулся изумрудно-зеленый чугунный мост, такой же старинный.

Взгляд Якоба привлекло сияние шпилей одного из полудюжины храмов. Узкий луч солнца осветил высокие парные башни кафедрального собора, давшего название бывшему острову.

В ушах эхом звучали слова Толы Хиршфельд: «Мы преступили законы Бога и природы». Утренний холодок заполз под промокшую одежду, и продрогший обергруппенфюрер поежился. Скорей бы убраться отсюда подальше, забыть все ужасы последних дней!

Первый катер достиг берега. Якоб, довольный, что его отвлекли от мрачных мыслей, а еще больше тем, что нужно действовать, приказал солдатам грузиться на борт.

Тола с ребенком на руках стояла в стороне, рядом дежурил охранник. Взгляд женщины тоже приковали к себе сияющие шпили в закопченных небесах. Беспрерывная канонада и рев подползающих танков становились все ближе. Общий шум то тут, то там разрезали плач и крики.

Где тот Бог, чьи законы она боится преступить? Здесь его уж точно нет.

Когда команда поднялась на борт, Якоб обратился к Толе:

– Пройдите на катер.

Он хотел, чтобы приказ прозвучал жестко, но лицо женщины отчего-то смягчилось. Тола покорно зашагала к реке, не сводя глаз с собора, а мыслями уносясь еще выше, в небеса.

Якоб вдруг разглядел, какая она, оказывается, красивая, эта полукровка. Внезапно женщина задела носком туфли трап, покачнулась, но, оберегая ребенка, сумела сохранить равновесие. Тола вернулась к действительности, к свинцовым водам и черной пелене дыма, и ее лицо посуровело, застыло, даже глаза потускнели.

Она опустилась на скамейку у правого борта. Охранник не отходил от женщины ни на шаг. Якоб сел напротив и дал знак рулевому отчаливать.

Опаздывать нельзя.

Катера взяли курс на запад, прочь от Восточного фронта, прочь от восходящего солнца.

Якоб посмотрел на часы: на секретном аэродроме в десяти километрах от города их должен ждать транспортный «Ю-52». Чтобы избежать нападения противника, самолет замаскировали под санитарный – на фюзеляже нарисовали красный крест.

Катера вышли на фарватер, моторы застучали веселее. Теперь русским не догнать отряд. Операция закончена.

В этот миг внимание обергруппенфюрера привлекло движение у правого борта.

Тола наклонилась к ребенку, нежно поцеловала легкие светлые волосики на макушке и встретилась взглядом с Якобом. Он не прочел в глазах женщины ни вызова, ни гнева, только решимость.

И, мгновенно догадавшись, что сейчас произойдет, крикнул:

– Нет!

Слишком поздно.

Резко встав, Тола перегнулась через низкий борт и, прижав ребенка к груди, упала спиной в холодную реку.

Оторопевший от неожиданности охранник дернулся и наобум выстрелил в воду. Якоб бросился к нему и резко ударил снизу по руке:

– Не попади в ребенка!

Солдаты вскочили на ноги, накренив катер, но так и не высмотрели в свинцовой мути ничего, кроме собственного отражения. Якоб лихорадочно искал в воде предательские воздушные пузыри, однако тяжело нагруженная лодка вспенила речную гладь. Обергруппенфюрер в ярости стукнул кулаком по бортовому ограждению.

Каков отец, такова и дочь…

Только Mischlinge способны на такие дикие поступки. Обергруппенфюрер и прежде не раз видел, как еврейские матери душили собственных детей, чтобы избавить их от больших мучений.

Катер кружил на месте, пока Якоб не понял, что поиски напрасны. Солдаты обшарили оба берега, но Тола как сквозь землю провалилась. Свист снарядов над головой отбил желание продолжать поиски.

Якоб приказал солдатам подняться на борт и махнул рукой на запад, в сторону ожидающего самолета. В конце концов, ящики с оборудованием и все лабораторные записи спасены. Как ни досадна допущенная оплошность, ее можно исправить. Где есть один ребенок, там будет и другой.

– Вперед!

Два катера взяли курс на запад и через несколько минут исчезли в дыму пылающего Бреслау.

Тола слышала, что шум моторов стих вдали.

Она вынырнула позади одного из массивных каменных пилонов, что поддерживали древний чугунный мост Соборного острова. Одной рукой женщина все еще зажимала рот ребенку, лишив малыша воздуха, и молилась, чтобы он смог дышать носом. Мальчик сильно ослаб.

Пуля попала Толе в шею. Кровь текла обильно, окрашивая воду в темно-красный цвет. В глазах темнело, но женщина упорно держала ребенка над водой.

Несколько минут назад Тола бросилась в реку, твердо решив умереть вместе с малюткой. Однако когда тело охватил пронизывающий холод, а шею опалило огнем, решимость внезапно исчезла. Перед мысленным взором вновь возникли сверкающие шпили собора. Величие храма, с которым женщину не связывало ни происхождение, ни родовые традиции, напомнило ей о предвечном свете, что сияет за пределами любой тьмы. Там брат не восстает против брата. А матери не топят младенцев!

Тола нырнула глубже, отдавшись воле течения, которое несло ее к мосту. Под водой женщина поддерживала жизнь ребенка, зажав пальцами крохотный носик и вдувая воздух в рот. Минуту назад она хотела умереть, а сейчас пробудившаяся жажда жизни, подобно пожару, все сильнее разгоралась в груди.

У мальчика даже не было имени. Никто не должен умирать безымянным.

Тола ритмично вдувала воздух в рот ребенку – вдох-выдох, вдох-выдох, вслепую сражаясь с течением. Лишь по счастливой случайности ее вынесло к одной из каменных опор моста.

Рана продолжала кровоточить. Тола понимала, что до сих пор жива лишь благодаря спасительному холоду, а вот у хрупкого малыша он отнимал последние силы.

Едва катера скрылись, Тола поплыла к берегу вялыми толчками, борясь со слабостью и нараставшим окоченением. Внезапно она ушла под воду, увлекая за собой ребенка.

Нет! Женщина отчаянно пыталась вынырнуть на поверхность…

Неожиданно носки ее туфель коснулись скользких камней дна. Прижимая к груди дитя, Тола на четвереньках выползла из воды и упала ничком на каменистую землю, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Кровь из раны струйкой текла на ребенка. Превозмогая слабость, мать снова всмотрелась в малыша.

Ребенок не двигался, не дышал.

Она закрыла глаза и молилась до тех пор, пока тьма вечности не поглотила ее: «Плачь, ради бога, плачь…»

Первым услышал мяуканье отец Варик.

Старик вместе с монахами прятался в винном погребе под собором Святых Петра и Павла. Они прибежали сюда прошлой ночью, когда Бреслау начали бомбить, и коленопреклоненно молили Бога о том, чтобы Тумский остров остался невредим. Церковь, построенная в пятнадцатом столетии, пережила длинную череду хозяев города. Сегодня монахи, как встарь, просили о даровании им божественного покрова и спасения.

Посреди благоговейной тишины братья явственно услышали плач.

Отец Варик поднялся с колен, что потребовало от него немалых усилий.

– Куда вы? – спросил Франц.

– Я слышу, что мое стадо призывает меня, – ответил священник.

Последние двадцать лет он подкармливал объедками бродячих кошек и дворняг, прибившихся к церкви.

– Не во благовременье ты покидаешь храм, – голосом, полным страха, предостерег его другой брат.

Однако отец Варик прожил слишком долгую жизнь, чтобы бояться смерти с юношеским трепетом. Старик пересек подвал и, пригнув голову, шагнул в низкий коридорчик, что выходил на берег реки. В прежние годы по этому коридору возили на тележках уголь и складывали там, где сейчас покоились в пыли узкие зеленые бутылки.

Отец Варик подошел к угольной двери, убрал засов, отодвинул щеколду и, нажав плечом, отворил скрипучую створку.

Сначала в нос старику ударил едкий дым, потом его взгляд упал вниз, туда, откуда долетало мяуканье.

– Mein Gott im Himmel![4]

В нескольких шагах от двери, у контрфорса, неподвижно лежала женщина. Старик торопливо подошел к ней и снова упал на колени с молитвой на устах.

Он протянул руку, пытаясь нащупать на шее женщины биение жизни, но нашел только кровь и смерть. Несчастная промокла насквозь и была холодна, как камень.

Мертва.

И снова, совсем рядом, кто-то заплакал.

Склонившись, старик обнаружил под телом женщины окровавленного младенца.

Посиневший от холода и сырости, малютка еще дышал. Старик высвободил его из-под трупа матери, и пеленки сползли с младенца под тяжестью пропитавшей их воды.

Мальчик.

Старик быстро ощупал крохотное тельце и убедился, что ребенок не ранен. Малыша обагрила кровь погибшей матери.

Отец Варик с грустью смотрел на женщину. Как много нынче гибнет людей! Затем он взглянул на противоположный берег: город пылал, в предрассветном небе клубился столб черного дыма, орудия стреляли без перерыва. Неужели несчастная переплыла канал ради спасения ребенка?

– Покойся с миром, ты его заслужила, – прошептал монах и повернул к двери угольного подвала.

Старик обтер с тела ребенка кровь и воду. Ишь, какие мягкие волосики на макушке, белые как снег. Бедняжке, наверное, не больше месяца.

Младенец заплакал громче. Личико сморщилось от напряжения.

– Не плачь, дитя.

Услышав голос, мальчик открыл припухшие глазенки, и отца Варика поразила их сияющая, неземная голубизна. Отец Варик знал, что почти все новорожденные голубоглазы, но что-то подсказывало ему, что глаза найденыша навсегда сохранят цвет небесной лазури.

Старик прижал ребенка к груди, и его внимание привлекло цветное пятнышко. Was ist das?[5] Он приподнял ножку ребенка и увидел на маленькой пятке символ.

Старик потер пятно пальцем и понял, что это не рисунок.

Татуировка красными чернилами.

Он внимательно рассмотрел ее. Она была похожа на отпечаток вороньей лапы.

В юности отец Варик долго жил в Финляндии, поэтому узнал одну из древнескандинавских рун, вот только не вспомнил, как она называется и что означает. Кто сделал такую глупость?

Священник хмуро поглядел на мать и укоризненно покачал головой. Неважно, сын не отвечает за грехи родителей.

Старик отер с темени мальчика кровь и укрыл малыша краем своей теплой рясы.

– Бедный Junge[6], как неприветливо встретил тебя мир…

Часть первая