Покоренная сила Красницкий Евгений
– Ходить могут двое: Матвей и Петр, но у Петра руки в лубках.
– А Кузьма?
– Хромает сильно, деда.
– Ну и что? Ты тоже хромаешь, да и я… свое уже отплясал.
– Нет, деда, у него рана в таком месте, что кланяться больно, да и сидит он все еще на одной половинке, намнет ногу в санях, пока едем, вообще ходить не сможет.
– Ну что ж, давай Матюху. Повязку с него уже сняли, я видел, а что рожа покорябана, так боевое ранение воину не в укор.
Роська, изображая Нинеиного «ближника», встретил посольство у ворот, вежливо поприветствовал, распахнул створки и пригласил проезжать. Вообще-то въезжать верхом во двор можно было только к хозяину, стоящему ниже гостя на сословной или иерархической лестнице, да и то считалось невежливостью и высокомерием, простительными только князьям. В отношении же равного или вышестоящего подобные действия однозначно воспринимались как оскорбление. Но если приглашают…
Впрочем, все тут же и разъяснилось – Нинеи на крыльце не было, хотя «по протоколу» ей надлежало встречать гостей на верхней ступени, а деду, как менее родовитому, самому подниматься к ней. Корней недовольно нахмурился, но потом, видимо, сообразил, что въехать во двор на коне ему позволили как увечному, чтобы не шел к крыльцу пешком, а в качестве компенсации за такую вольность Нинея не вышла встречать гостей, оставшись внутри дома. Можно было только восхищаться тонкостью балансировки политеса, рассчитанной волхвой с аптечной точностью и пропорциональностью.
Роська, словно всю жизнь подвизался в роли лакея, ловко забежал вперед, распахнул перед воеводой дверь, а потом умудрился снова обогнать сотника Корнея в сенях и раскрыть перед ним дверь в горницу. А в горнице!..
Да! Нинея была неисчерпаема на сюрпризы и способна поразить своими преображениями кого угодно.
У противоположной входу стены был сооружен невысокий, в одну ступеньку, помост, наподобие тех, что издревле именовались княжескими столами, породив впоследствии термины «стольный град» и «столица». Из чего был собран помост, оставалось непонятным, поскольку накрыт он был белым войлоком. Мишка раньше думал, что на белом войлоке сидели только татарские ханы. Выходит, ошибался.
За спиной Нинеи, на стене, висело алое полотнище с вышитым золотом гербом «Разъятое ярмо» и девизом (Мишка чуть не сел от изумления): «Domita potentia». Латинское слово «potentia» Мишка знал – сила, но вот «domita»? И почему по-латыни?
Сидела Нинея на чем-то, тоже покрытом белым войлоком и почти невидимом из-за складок просторного платья. Платье было черным, расшитым по подолу и краям рукавов золотым травным узором. Черным, расшитым по краям таким же, как и платье, узором был и глухой платок, застегнутый под подбородком золотой брошью. В правой руке боярыня Гредислава (иначе и язык не поворачивался назвать) держала резной волхвовской посох, но не темный, как у куньевского волхва, а из какого-то светлого дерева, цветом напоминавшего слоновую кость. Мишке, ожидавшему, что на волхве будет традиционный белый плащ (получается, и тут ошибся), сразу же вспомнилась боярыня Морозова с картины Сурикова – вроде бы и непохожа, и ситуация совсем другая, но что-то такое было…
Позади боярыни, скромно засунув руки в рукава и потупив глазки, стояла Красава, других детишек было не видно и не слышно, кажется, их вообще не было в доме.
На первый поклон сотника Корнея, отвешенный у самой двери, Гредислава Всеславна ответила лишь наклонением головы и приглашающим жестом, после второго поклона, исполненного в шаге от помоста, поднялась на ноги и поклонилась в пояс. Стоя же выслушала приветственные слова воеводы и произнесла свои реплики. Опять тонкий баланс формальных знаков почтения и приветствия. Гредислава – более родовита, Корней – выше рангом, Гредислава – хозяйка, Корней – гость, она – женщина, он – мужчина.
Родовитая хозяйка встретила гостя сидя и предложила войти, но, подойдя к помосту, Корней превратился из простого гостя в «нарочитого мужа» – воеводу (типа, не сразу разглядела). Воеводу, разумеется, приветствуют стоя, и разговаривать с мужчиной бабе стоя надлежит, но стоит-то она на помосте, выше Корнея, поскольку хоть и баба, но род древнее. Ритуал-с!
Дед был сосредоточенно-строг, даже слегка торжественен, боярыня Гредислава величественна, а Мишка терзался вопросом: куда класть подарки? В дедовых инструкциях наличие помоста предусмотрено не было.
«На край помоста? А вдруг нельзя? На пол? Вроде бы неудобно, подарки все-таки».
Выручил шепот Роськи:
– Кладите на край.
После того как приветственные слова были произнесены с обеих сторон, Мишка, повинуясь дедову жесту, подошел к помосту и, развернув, не прикасаясь руками, волхвовской посох, положил его к ногам боярыни Гредиславы. Отшагнул назад, поклонился и, не поворачиваясь спиной, сделал еще пару шагов назад. Матвей и Артемий повторили его маневры. Нинея наклонилась, опираясь на посох, и поочередно притронулась рукой к каждому подарку, выпрямилась и велеречиво поблагодарила – подношение принято.
Роська тут же подсунул воеводе Корнею лавку, тоже покрытую белым войлоком, боярыня Гредислава дождалась, пока сядет гость, потом села сама и одними глазами (но не понять приказ было невозможно) отправила ребят за дверь.
В сенях отроки обнаружили свою верхнюю одежду, сброшенную на пол у двери (Роська и тут успел), дед же потел в натопленной горнице в парадной шубе – опять же протокол, ничего не поделаешь. Не прошло и нескольких секунд, как в сени выскочили и Роська с Красавой, «высокие договаривающиеся стороны» остались с глазу на глаз.
– Роська, ты где так прислуживать научился? – поинтересовался Артемий. – Прямо как в княжеском тереме!
– Много ты в княжеских теремах бывал! – неприветливо отозвался Роська. Вопрос Артемия ему почему-то не понравился. – Умею, и все.
– Его бабуля научила, – пояснила Красава. – Только он сам не заметил.
– Все я заметил, – пробурчал Роська, но чувствовалось, что разъяснение Красавы для него такая же неожиданность, как и для остальных ребят.
– Пойдемте со мной! – распорядилась хозяйским тоном Красава. – Они там еще долго будут.
В пристройке, куда Мишке еще не доводилось заглядывать, обнаружилась чистенькая комнатка с накрытым для угощения столом. Посреди стола стоял, укутанный в тряпки, чтоб не остыл, объемистый кувшин со сбитнем, а на деревянных подносах – накрытые полотенцами пироги. Проголодавшиеся с дороги отроки дважды приглашать себя не заставили, а Красава скромно уселась в уголке, ответив на Мишкино приглашение к столу одним словом:
– Невместно!
Мишка жевал пироги, запивал сбитнем, вставлял реплики в общий разговор, но мысли его были заняты другим.
«Светлая боярыня, у нас в Питере молодежь говорит: «Я с вас балдю». Латинский девиз на гербе – прерогатива католического рыцарства, как он на Нинеином знамени оказался? Вообще-то это “в струе” знакомства с княгиней из рода Пястов, но ничего не объясняет, а, наоборот, запутывает. Может быть, Нинея в молодости в Европах обреталась? Допустим. Можно допустить даже, что была замужем за кем-то, кто имеет право на герб. Но само-то изображение древнеславянское! Или разъятое ярмо используется и в западноевропейской геральдике? Тогда получается, что мы с дедом ошиблись в определении древности ее рода. Нет, не получается – отец Михаил говорил, что для ее родословной и триста лет пустяк.
Может жена иметь отдельный от мужа герб? Не знаю, геральдикой никогда особо не интересовался, но, если это допускается, то симбиоз славянского изображения с латинским девизом возможен. Или нет? Ни черта вы, сэр, не знаете, одни сплошные загадки. Попробуем зайти с другой стороны. Potentia – сила, насколько я помню… или возможность? Потенциал, одним словом. Но это второе слово девиза, а первое… вот уже и забыл, потому, что не понял. Вполне может быть, что и написано с ошибками, в Европе-то сейчас грамотные люди разве что в монастырях водятся. А в рыцарском замке, если и попадется грамотей, то такой, что корову через ять начертает и не почешется, тем более что на родных языках не пишут, только на латыни. Что значит ее девиз? Может быть, Красава знает? Вряд ли, но попытка не пытка».
– Красава, а про какую силу у бабули на знамени написано? Я не до конца разобрал.
– Про покоренную силу, – как само собой разумеющееся, разъяснила маленькая волхва. – Ты видел, что там ярмо вышито? Вот когда быка в ярмо запрягаешь, то и выходит, что его сила тебе покоряется. Поэтому и написано: «Покоренная сила».
«Ну, это, положим, адаптированная версия для детей, а на самом деле? Конечно же, имеется в виду та самая «мистическая сила», которая и делает Нинею волхвой. А то, что ярмо разъято, вовсе не противоречие слову «покоренная», а предупреждение: «Берегись, иначе выпущу на тебя силу, которая мне покорна» – девиз, более присущий магу, а не рыцарю… А разъято ярмо потому, что владеющему собой никакая сбруя не нужна – он сам собой управляет и понимает, что власть – это ярмо, невидимое для других. Мне бы, кстати сказать, такой девиз тоже подошел бы – Лисовина в себе обуздать не так-то просто. И дед остатки сотни, как брыкливого коня, обуздывает. Ох уж эти гербы и девизы, в каждый по десятку смыслов вложено, и все к самым разнообразнейшим ситуациям применимы».
– Минь! Там же не по-нашему было! – изумился Матвей. – Ты что же, и не по-нашему понимаешь?
– Плохо. Ты же слышал: до конца не разобрался.
– А я и не заметил, – грустно констатировал Роська, – сам же эту тряпку на стену вешал и даже не посмотрел.
– Не тряпку, а знамя! – въедливо поправила Красава. – А раз не заметил, значит, не нужно было!
– И чего я еще не заметил?
Было, что называется, невооруженным глазом видно, что Роську начинают терзать самые ужасные подозрения, вплоть до предположения о невольном участии в каких-нибудь сатанинских обрядах.
Мишка уже собрался как-нибудь свернуть разговор с опасной темы, но Красава прекрасно справилась сама:
– Еще ты не заметил, как сбитень на штаны пролил!
– Где?
Роська испуганно вскочил с лавки, но штаны были совершенно сухими. Отроки дружно заржали, а Роська покраснел от обиды. Раз покраснел, значит, зацепило, подросткам больше и не надо, шуточки и подначки посыпались горохом, Роська принялся отлаиваться, ужасные подозрения забылись сами собой.
Переговоры воеводы и боярыни затянулись надолго. Угощение было съедено, общий разговор постепенно приобрел какой-то рваный характер и начал затухать. Возможно, действовал взгляд сидящей в уголке Красавы, который она попеременно задерживала на каждом из отроков. Тот, на кого она переводила глаза, через несколько секунд сбивался с мысли, запинался и умолкал. Только Мишка, заметив, что Нинеина внучка смотрит на него, прямо взглянул в ответ и нахально подмигнул. Красава сердито надулась и уставилась в угол.
«Силы пробует, поганка мелкая, ох, рано ее Нинея обучать взялась, ни хрена соображения нет. Ребята ничего не замечают, но в подсознании застрянет опасение и недоверие к малявке, а воспоминания о визите к Нинее будут сопровождаться смутными неприятными ощущениями. Это – у Артема и Матюхи, а уж у Роськи-то…»
Чтобы ребята совсем не заскучали, а Роська снова не стал мучиться ужасными подозрениями, Мишка сгонял Матвея к саням за самострелом и принялся объяснять отрокам его устройство. Еще ТАМ один знакомый офицер ему объяснял: «Если настроение хреновое, или дурными мыслями маешься, или просто, куда себя деть, не знаешь, а выпить нельзя – разбирай и чисти оружие! Лучшего лекарства от тоски и прочей мозговой дури нет! Бабы в таких случаях посудой на кухне гремят или чего-нибудь шьют-вяжут-штопают, а те, что подурнее, у зеркала штукатурятся и побрякушки примеряют. А для мужика главное успокоительное – оружие. Если стволов дома не держишь, иди на кухню и точи ножи – двойная выгода: польза хозяйству и настройка нервов».
Этой-то рекомендацией и решил воспользоваться Мишка для проведения «сеанса психотерапии», компенсирующего экзерсисы Красавы.
– Вот эта часть самострела называется «ствол», сверху в нем сделана выемка, в которой лежит болт, по ней же он скользит во время выстрела. Чтобы болт скользил лучше, выемку тщательно выглаживают и смазывают маслом. Для этого, вот, смотрите: в малом подсумке у меня лежит каменный брусок и масленка.
Вот это называется «дуга». Она похожа на лук, но короче и толще, а поставлена с наклоном, чтобы концы дуги были выше ствола, тогда тетива за ствол задевать не будет. Дуги могут быть деревянные, из рогов или стальные. Стальные самые сильные, но нужна очень хорошая и дорогая сталь, у нас такую делать не умеют, привозят из других стран, оттого она еще дороже. Тетивы тоже бывают разные – жильные или проволочные. Проволочная тетива лучше тем, что сырости не боится, но в Ратном никто проволоку тянуть не умеет, приходится привозить. Оттого же у нас нет и мастеров, которые умеют плести кольчуги, все брони в Ратном либо покупные, либо из добычи. Самое большее, что у нас можно сделать, – это починить рваную кольчугу или переделать под иной размер. Из-за этого же тетивы у нас жильные, а не проволочные. Смотрите: у меня в малом подсумке лежит еще и запасная тетива.
Вот это называется «приклад», а это – «шейка». Она специально сделана так, чтобы удобно было правой рукой, держась за шейку, нажимать на спуск. Шейка – самое слабое место самострела, здесь он может при сильном ударе сломаться.
Спереди, перед дугой, прикреплено стремя, на него во время заряжания наступают ногой, тогда самострел стоит твердо и не болтается. Вообще-то стремя придумано для того, чтобы натягивать тетиву либо руками, либо специальной снастью. Снастей таких много напридумывали, но наши самострелы – с рычагом – взводить удобнее, быстрее, и силы особой не требуется. Смотрите: рычаг стоит сбоку, но не прямо, а с небольшим наклоном, когда я начинаю давить на него ногой, этот конец идет вниз, а другой вверх, цепляет тетиву и натягивает ее. Чем дальше тетива натягивается, тем больше она приподнимается над стволом (дуга-то прикреплена с наклоном), и как раз тогда, когда тетива проходит защелку, она с рычага соскакивает и за защелку зацепляется. Для этого конец рычага специально скруглен. Теперь рычаг свободен, и я возвращаю его в исходное положение, иначе он помешает выстрелу.
Видите, какая разница между длиной той части рычага, которая снаружи, и той, которая внутри? Наружная втрое длиннее. Это значит, что усилие на том конце, который тянет тетиву, втрое больше, чем на том, на который я давлю ногой. Если я вешу пуда два, то сила моего самострела – шесть пудов.
На Западе, у латинян, самострелы называют арбалетами, и применять их против христиан католическая церковь запрещает. Не из человеколюбия, а потому, что арбалет единственное оружие, с которым холоп может одолеть тамошнего боярина. С холопами там обходятся хуже, чем у нас, а вольных смердов у латинян мало, потому что мало свободной земли – тесно живут. Холопы, бывает, бунтуют, вот церковь им и запрещает иметь оружие для бунта.
Есть, правда страна, где вольные смерды – йомены по-ихнему – сызмальства учатся владеть луком. Обычай у них такой. Так там боярам приходится аккуратными быть. Луки у йоменов большие – в человеческий рост…
Мишка и сам не заметил, как перешел с устройства самострела на «историю с географией». Раз уж зашла речь об английских лучниках, то невозможно было не помянуть и Робин Гуда, и так далее, и тому подобное. Слушали, что называется, разинув рты, почти не перебивая вопросами.
Самое главное, Красава, тоже заслушавшись, прекратила свои «упражнения», которые на Мишку, впрочем, и не действовали.
– У нас тоже лучники искусные есть! – внезапно воспылал патриотизмом Роська. – Белку в глаз бьют, чтобы шкурку не испортить!
– Кто ж тебе такое наврал? – спросил Мишка, втихомолку радуясь тому, что крестник, похоже, отвлекся от мрачных размышлений. – Белку, горностая и вообще всех мелких зверьков бьют тупыми стрелами с деревянным набалдашником – куда ни попади, шкурку не попортишь. Вот погодите, выучитесь стрелять, наступит зима…
– Все! – заявила вдруг Красава. – Они заканчивают. Запрягайте лошадь в сани, седлайте воеводского коня, скоро бабуля с воеводой выйдут.
«Блин! Ну не верю я в телепатию, и все тут! Подала старуха какой-то незаметный знак! Хотя… черт его знает, когда Красава волхва в речке топила, бабка что-то почувствовала, по ней заметно было. Вряд ли они мне спектакль показывали, такое не отрепетируешь. То есть Нинея что угодно изобразить сумеет, но Красава-то малявка совсем, я бы фальшь уловил. А откуда, собственно, фальшь, если волхва детишками, как куклами, управлять умеет? Самый лучший актер тот, кто верит в то, что изображает!
Да пошло оно все! С этим еще мне разбираться не хватает! Хотят мозги пудрить, пусть пудрят, а я в мистику все равно не поверю!»
Дед вывалился на крыльцо распаренный, как из бани, держа в руке какой-то цилиндрический предмет, завернутый в светлую замшу, – наверно, ответный подарок. Следом выплыла боярыня Гредислава, что-то негромко проворковала и протянула Корнею руку. Тыльной стороной ладони вверх – для поцелуя! Дед и тут не ударил в грязь лицом, не зря в молодости возле князей покрутился – подставил под ладонь боярыни свою, тоже тыльной стороной вверх, и «приложился к ручке», но как! Успел перед этим сойти на две ступеньки вниз, и поцелуй получился без поклона! Куртуазно, но без умаления воеводского достоинства перед «простой» боярыней.
Спустившись с крыльца, Корней отвесил еще один поклон и лихо, как молодой, взмыв в седло, направил коня к воротам. Отроки тоже отмахнули боярыне поклоны, быстренько разместились в санях и тронулись вслед за Корнеем.
Когда Нинеина весь скрылась из виду за деревьями, дед придержал коня и, поравнявшись с санями, с какой-то веселой злостью глянул на Мишку:
– Кхе! Ну, баба, ну, умна! Эх, была бы помоложе, – дед по-гусарски подкрутил усы, – какая бы воеводиха из нее вышла!
«Нy-ну, слышала бы Листвяна… Все-то вы, женщины, про нас знаете, кроме одного – почему мы одних любим, а на других женимся! Не помню, чья мысль, но замечено точно».
– Да что там воеводиха – княгиня, царица! – продолжал восхищаться дед. – Семь потов с меня согнала! Счастлив твой бог, Михайла, что она тебя любит! И с чего бы? Лоботряс лоботрясом! А она! Ой, не дай бог такой на зуб попасться! На-ка, погляди, чем отдарилась.
Дед подал Мишке замшевый сверток. Внутри оказался туго свернутый пергаментный свиток, тесно, почти без полей, исписанный уставом. Мишка, не без труда, начал разбирать первые строки – как и в большинстве документов этого времени, интервалов между словами не было, а некоторые буквы были пропущены – не вследствие ошибок, а в соответствии со способом письма, экономящим место на дорогом пергаменте – «под титлом».
Документ оказался Пространной Русской Правдой – сборником законов Ярослава Мудрого, дополненным Владимиром Мономахом.
– Ну, понял, на что намек? – поинтересовался дед, заметив, что Мишка разобрался с несколькими первыми строчками.
– Чего ж тут не понять, деда? «Юному роду, ничем, кроме воинских дел, себя не прославившему», пора выказать себя на поприще управления.
– Вот я и говорю: лоботряс! Ничего, кроме того, что снаружи, не видишь.
– А что еще-то? – не понял Мишка.
– А то, что у нас в Ратном никогда ничего подобного не было, а у нее – пожалуйста! Еще и подарить может! Поприще, поприще… управлять-то по закону надо, а мы – ни уха ни рыла! Не выказывать себя, а учиться надо! А то так выкажем… Ну, баба!
Дед снова подкрутил усы и послал коня вперед.
Глава 2
Май 1125 года, база Младшей стражи – Нинеина весь
– Раз-два, левой! Левой! Левой!
Роськин голос, когда он вот так муштровал свой второй десяток, очень напоминал голос Ходока, скорее всего, потому, что Роська, вольно или невольно, подражал командным интонациям кормщика.
– Раз-два, левой! Глаголь, Он!
– Го!
– Земля, Ук!
– Зу!
– Левой! Левой! Левой! Хер, Аз!
– Ха!
Молодые голоса отвечали дружно, весело, даже с некоторой лихостью: вот, мол, как мы уже грамоту знаем!
«Шустро у Роськи дело продвигается. Действительно, такое хоровое разучивание, в сочетании с ритмическим движением, здорово ускоряет процесс».
Как назло, практика тут же опровергла Мишкины оптимистические выводы:
– Напра-во! Левой, левой! Слово, Еры, Рцы!
– Сыр!
Отозвались всего два или три голоса.
«Шустро-то шустро, да не очень. А чего вы хотите, сэр, всего три недели занимаются».
– Отставить! Почему не дружно? Еще раз: Слово, Еры, Рцы!
– Сыр!!!
– Левой, левой! Люди, Ять, Слово!
– Лес!
С другого конца двора доносится голос Петьки:
– Чурбаки деревянные, ничего понять не можете, всех нужники чистить пошлю!
«Совершенно другой стиль: привык на холопов покрикивать. Привезут из Турова купеческих сыновей, они ему покажут «деревянных». Хорошо, что Никифор задерживается, двумя неделями раньше увидел бы картинку: обе руки в лубках, на морде синяки всеми цветами радуги цветут… Живопись, блин».
Издалека пистолетными выстрелами раздавались щелчки кнута. Там Немой проводил занятия по верховой езде. Словесных комментариев, разумеется, никаких, только щелканье кнута да изредка скупые жесты. Но ученики его понимали.
Три десятка на занятиях, один – в карауле, один – на хозработах. Дед не обманул: ребят действительно набралось полсотни. Десять человек из новой родни, двадцать восемь из холопских семей и еще двенадцать дали воеводские бояре из своих холопов.
Воеводских, конечно, после обучения придется вернуть, но пока – полсотни. Хотя на самом деле больше. Еще трое двоюродных братьев: Демьян, Кузьма и Петр. Кузька, правда, все еще в Ратном – готовит вместе с отцом и мастеровыми холопами оборудование для мастерских. Ну и четверо крестников: Роська, Артемий, Дмитрий и Матвей. Матвея здесь тоже нет – прижился в учениках у лекарки Настены.
Мишка вздохнул и снова уставился на грифельную доску. Расписание занятий на следующую неделю никак не желало принимать нужный вид. Ситуация до боли напоминала родную Советскую армию – решительное доминирование хозяйственных работ над боевой подготовкой. Мишка, получивший во время срочной службы весьма серьезную специальность техника дальней связи, был убежден, что обучиться этому можно было бы не за два года, а месяцев за шесть-восемь. Все остальное время было потрачено на всякую дурь. Сейчас на те же самые обстоятельства приходилось смотреть с другой стороны, и выглядело все совсем иначе.
На новом месте надо обустраиваться, налаживать быт, создавать учебную базу… Хочешь не хочешь, берись за топоры и лопаты. Спасибо Илье – такой зам по тылу оказался, без него – как без рук.
Опять же, инвентарь. Если на полсотни рыл имеется всего два самострела, то как учить? Вообще, постоянно натыкаешься на иллюстрации к диалектическому закону перехода количества в качество. Казалось бы, простая вещь – выстругать деревянные кинжалы для тренировок. Мишке и в голову не приходило, что с этим могут возникнуть какие-то сложности, но, когда делом одновременно занимаются пятьдесят человек, просто статистически должна случиться какая-то неприятность. Из пятидесяти учеников воинской школы у троих все время получался брак, а двое умудрились так порезаться, что Мишка даже думал отправить их в Ратное к Настене. Слава богу, обошлось – опять выручил Илья.
То же самое и с учебным процессом. Сам Мишка с братьями в свое время получил от крутящегося болвана достаточно синяков, но чтобы на первом же подходе одному «курсанту» сломало мешочком с гравием нос, а другой, споткнувшись, выбил себе об столб передний зуб…
И еще одно яркое напоминание о ТОЙ жизни: партию из двенадцати самострелов, на которую Мишка так рассчитывал, нахально перехватила мать для своего «бабьего батальона». Такой подлянки от родной матери Мишка никак не ожидал.
Вот они – невидимые войны снабженцев. Со своими победами, поражениями, хитроумными комбинациями и балансированием на грани закона и уголовщины. Только сейчас Мишка не теоретически, а на практике понял, почему директоры ценят хорошего снабженца больше, чем секретаршу «с ногами от ушей», сколь бы услужливой и умелой она ни была.
Положение – хоть топись. И деда теребить по каждому случаю не будешь, у того и так голова кругом – вовсю идут полевые работы.
Времени не хватало вообще ни на что, приходилось все больше и больше надеяться на десятников, а они все – такие разные. Демка, Роська, Петр, Первак, Дмитрий.
Знакомиться с Дмитрием и Артемием Мишке пришлось практически с нуля. В Турове общались только по поводу музыки, с глазу на глаз ни с кем ни разу поговорить не пришлось, да Мишка и не собирался.
А потом ребята лежали раненые, да и сам Мишка тоже шкандыбал на костылях и занят был то одним, то другим – только и хватало времени, чтобы ежедневно заглянуть к раненым на несколько минут.
Дмитрий…
Дмитрия теперь и родная мать не узнала бы. Не повезло парню: тогда, на дороге из Княжьего погоста в Ратное, стрела лесовика ударила сбоку, вклинившись между лбом и металлическим наносником, кончик жала отломился, а оставшаяся зазубренная железяка наискось пробороздила мальчишке лоб, оставив на всю жизнь уродливый шрам с рваными краями.
Парнем Митька оказался мрачным и замкнутым, Мишка поначалу думал, что это последствия ранения, но Матвей объяснил, что Митька и в музыкантах был таким же, Своята даже хотел его выгнать за то, что парень его не очень-то и боялся, а при любом конфликте смотрел зверем, будто собирался кинуться и вцепиться зубами в горло.
О себе Дмитрий не желал рассказывать ничего и вообще на контакт шел очень неохотно. Пришлось в первые же дни после переезда на базу сводить его к Нинее. Там, под ласковое Нинеино: «Рассказывай, Митюша», он поведал такое, что проняло даже волхву.
Родом Дмитрий был из небольшого городка в Переяславском княжестве, на самой границе Степи. Отец его был десятником в дружине боярина, которому принадлежал городок, а старший брат – отроком[1] в той же дружине. Были еще мать и сестра на выданье.
Мать ждала четвертого ребенка, когда случилась беда. Из степи, от кого-то из половецких родственников, возвращался один из черниговских князей, в сопровождении своей дружины и отряда половцев. Дело в общем-то в тех местах обычное – черниговские князья активно роднились со степными ханами. В городок проезжих пустили переночевать не то чтобы без опаски – пограничье есть пограничье – но и не пустить было нельзя.
Дома в ту ночь ни отец, ни брат Дмитрия не ночевали – боярин проявлял бдительность, однако городок это не спасло. С чего все началось, так и осталось неизвестным, Митька проснулся от криков, звона оружия и зарева разгорающегося пожара. При описании последующих сцен Нинее несколько раз пришлось успокаивать парня, а однажды и самой утереть слезу.
На глазах у одиннадцатилетнего Митьки ворвавшиеся в дом черниговцы вспороли живот матери и скопом изнасиловали сестру. Мать оставили умирать в подожженном доме, а Митьку с сестрой выволокли на улицу и привязали к телеге, на которую складывали награбленное в Митькином и соседних домах.
Потом, когда телегу с привязанными пленниками выводили из пылающего поселения, Митька увидел труп отца – с отсеченной правой рукой и пробитой грудью. Пожар разгорался быстро, грабители торопились выбраться за городские стены, а привязали Митьку небрежно. Пареньку удалось отвязаться и в суматохе сбежать.
Через несколько дней Митьку подобрали дружинники переяславского князя, которые даже не сразу поверили, что все, о чем рассказал им мальчишка, творили не половцы, а «свои» – черниговцы. Дружинники доставили Дмитрия и еще нескольких спасшихся горожан в Переяславль, там его и подобрал Своята.
Нинея еще немного поворковала над Дмитрием:
– Все хорошо, Митюша, ты теперь среди своих, Мишаня тебе брат родной, ко мне заходи почаще…
А потом, в очередной раз, огорошила Мишку:
– Любят тебя светлые боги… и Христос, наверно, тоже. И я бы не сразу догадалась, что ему нужно, а ты, даже и не думая, все, как надо, сделал. Эх, был бы ты девкой…
Насчет того, что Мишка не думал, Нинея ошиблась. То, что раненный в голову парень целыми днями лежит, уставясь в потолок, и никак не поддается на попытки его разговорить, лишь односложно отвечая на вопросы (да и то не на все), Мишку тревожило очень серьезно. Заявление лекарки Настены о том, что рана не опасная и парень скоро поправится, Мишку не удовлетворило.
Однажды, выбрав щенка, из тех, кто еще не «попал под распределение», Мишка принес его Дмитрию и положил ему на грудь.
– Вот, Мить, подружку тебе принес. Извини, кобельков уже всех разобрали.
Митька придержал ладонью куда-то целенаправленно поползшего звереныша, погладил его, потеребил мягкие ушки, потом обхватил его ладонями, поднял к лицу и потерся о щенячью мордочку щекой.
– Спасибо, Минь.
– Как назовешь-то?
– Сестренкой.
В тот день Дмитрий впервые не просто поднялся с постели, а вышел из горницы, нашел в незнакомом ему доме кухню и попросил молока для щенка. Больше Митька с Сестренкой не расставался никогда, даже у Нинеи он сидел, держа щенка на коленях.
Визит к Нинее пошел на пользу. Уже на следующий день Дмитрий, впервые за все время, заговорил с Мишкой сам. Разговор этот Мишку здорово порадовал, потому что вопросы Митька задавал очень точные и деловые. Чувствовалось военное воспитание в приграничье, значительно менее спокойном, чем Погорынье.
Первые вопросы были о близости рубежа с Волынью, частоте и времени набегов, численности нападающих и способах охраны рубежа. Выслушав Мишкины ответы, Митька заявил, что половцев такой обороной не удержали бы – давным-давно на месте Ратного были бы обгорелые развалины. Сказано было не с укором или насмешкой – простая констатация факта.
В ответ на Мишкино возражение: «В лесах воюют иначе, чем в степи» – тут же начал расспрашивать о разнице. Потом заинтересовался статусом ратнинской сотни и заметно удивился, когда понял, что Киев, похоже, о сотне забыл, а Туров своей ее не считает. Да, в Переяславском княжестве, фактически служившем форпостом против степняков, такое было бы невозможно.
– Сколько у туровского князя своей дружины? Тысяча хоть есть?
– Не знаю, Мить, нет, пожалуй. В Турове – сотен пять-шесть. Князь Вячеслав Владимирович с собой из Смоленска привел, а до того у Брячислава Святополчича, может быть, и была сотня, а может, и нет. Теперь Брячислав вместе с братом Изяславом в Пинске живет. Вдвоем, наверно, сотни две имеют, да городское ополчение еще. В Клецке князь Вячеслав Ярославич. Сколько у него дружины, я не знаю, но много быть не может. Сколько-то воинов есть у посадников в Слуцке и других городках. Боярские дружины… Вместе – тысячи полторы-две, наверно, вряд ли больше трех. Еще ополчение можно собрать.
– И при таких малых силах целой сотней раскидываться? Не били вас как следует, страху не знаете.
– У переяславского князя больше?
– Три тысячи кованой рати. И каждый вольный муж по первому знаку за оружие взяться способен. И из Киева подмога быстро приходит. А киевский князь может и десять тысяч собрать. Не сразу, конечно.
«Да, в нынешней Европе, после развала империи Карла Великого, многотысячных армий нет. Три сотни викингов брали на щит такие города, как Гавр, Париж, Генуя. На Руси та же ситуация. Да и где взять людей? Сколько сейчас вообще населения? Миллион? Полтора? Вряд ли больше.
Где-то я читал, что во времена призвания варягов на территории будущей Руси проживало пятнадцать славянских племен или племенных союзов. Численность каждого из них определялось как «тьма», то есть десять тысяч. Оценка, конечно, очень приблизительная, но вряд ли общая численность достигала хотя бы четверти миллиона.
С тех пор прошло два с половиной века – десять поколений. Пять-семь детей в семье ЗДЕСЬ не редкость, а норма, но высокая детская смертность, войны, эпидемии, неурожай… Пожалуй, до двух миллионов не дотянет, хорошо, если полтора есть. И это на огромной территории – почти половине Европы. Прав Митька – сотней профессионалов, по нынешним временам, пренебрегать нельзя».
Следующей темой, заинтересовавшей Дмитрия, оказалась отдаленная перспектива.
– Когда выучимся, где служить будем: в княжеской сотне или в воеводской дружине?
«Да, сэр, парень субординацию понимает и разницу между боярской и княжеской службой тоже. Другие даже и не задумываются о таких тонкостях».
– Хочу дать тебе под начало десяток, согласишься?
– Чему учить? – Дмитрий еще раз порадовал Мишку – сразу понял свою главную задачу.
– Ты в Турове сам все видел.
– Верхом я не хуже вас могу…
«Еще бы, в степи вырос!»
– …Кинжал могу метать, но хуже, чем вы, и только один. Сулицу тоже могу, но не очень пока, да и не упражнялся давно. А самострела в руках не держал.
– Так и никто, кроме меня и братьев, не держал. Будем учить.
– Меня учи отдельно, – сразу же поставил условие Дмитрий, – и быстрее, иначе какой я десятник?
– А мы все учиться будем, и я тоже. Вот Роська, единственный из нас, кто с кистенем хорошо обращаться умеет, будет нас всех учить. А еще мы с Петькой всех грамоте учить будем. Ты случайно не грамотный?
– Отец учил, но подзабылось…
– Ничего, вспомнишь. Значит, так, ставлю тебя десятником третьего десятка, сотник Корней, я думаю, будет не против. Ты из воинского рода – отец воином был, а дед?
– Тоже, и прадед, и прапрадед, – с законной гордостью перечислил новоиспеченный десятник. – Наш род из Любеча вывели.
– Выходит, ты полянин. А прозвище у твоего рода было?
– Нет.
– А как прапрадеда звали, знаешь?
– Никола Вихорь.
– Значит, ты – пятое колено воинов Вихревых. Гордись!
Митька помрачнел и отвернулся.
– Что такое, Мить?
– Нечем мне гордиться – родня неотомщенной осталась.
«Однако, сэр Майкл, в молодом человеке живет самурайский дух! А сестру он, похоже, уже в мыслях похоронил».
– Как того черниговского князя звали?
– Не знаю, я его даже не видел.
– Но хоть что-нибудь знаешь?
– Нет, – Митька закусил губу и потер рукой жуткий шрам, наискось пересекающий лоб. Было заметно, что он старается не показать перед старшиной слабости. – Я думал, что со Своятой как-нибудь в Чернигов попаду, смогу что-то разузнать… А он – то в Киев, то в Ростов, даже в Берестье были, а в Чернигов… – голос у парня прервался.
– Значит, не судьба, – Мишка уже пожалел, что затронул эту тему. – Христос сказал: «Мне отмщенье, и аз воздам!» Рано или поздно против тех злодеев их же злодейство и обернется. Может, уже обернулось.
– Я сам воздать должен!.. Или хотя бы видеть, как воздалось! – Дмитрий в ярости сжал кулаки, стиснул зубы, на его изуродованном лбу вздулись жилы. – Они там пропивали награбленное, а я у Свояты на дудке играл!
– Мить, я тебе обещаю…
Мишка прекрасно понимал, что говорить такого нельзя, что вяжет себя практически невыполнимым обещанием, но иначе не мог.
– …Обещаю: если что-то станет известно, я сам с тобой пойду и братьев возьму… За все рассчитаемся! А сейчас учись. Чтобы с теми нелюдями справиться, надо силу иметь и умение. Понимаешь меня? Веришь мне?
– Понимаю… Верю.
«Бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед!» – рожок, конечно, звучит не так, как горн, но этот сигнал любому солдату любезен в любом исполнении. Да и играл Дударик – ученик Артемия – виртуозно.
Артемий…
Оказалось, что он внук мастера, изготавливавшего музыкальные инструменты. Родом Артюха был из «культурной столицы» Древней Руси – Ростова Великого. Родителей своих он не помнил, жил с дедом. Какая беда оставила деда бобылем с малолетним внучонком на руках, Артюха так и не дознался, дед об этом говорить почему-то не хотел. Соседи тоже ничего не знали, дед поселился рядом с ними уже после случившегося.
Артемий не только перенял мастерство деда, но еще и умел играть на всем, что выходило из-под его рук. Но и этого матушке-природе, видимо, показалось мало – одаривать так одаривать. Артюха обладал еще и педагогическим талантом. Как выяснил Мишка, это Артемий, а вовсе не Своята, как можно было подумать, выучил играть Матвея на рожке, а Дмитрия на флейте.
Вообще, вся музыкальная часть в оркестре держалась на Артемии, а Своята, скорее, был администратором. Заполучил себе такого ценного кадра Своята очень просто. Будучи постоянным клиентом деда, он случайно оказался в Ростове в то самое время, когда старик умер, и, нахально назвавшись дальним родственником, просто-напросто забрал Артемия себе. Так же как и денежки, вырученные от продажи имущества покойного. Фактически Своята ограбил талантливого сироту и заставил пахать на себя лишь за скудные харчи. Века проходят, а отношения в шоу-бизнесе не меняются.
Ученика Артемию нашел Мишка. По случаю выздоровления раненых крестников, мать устроила… праздник не праздник, так – посиделки с пирогами, а ребята решили порадовать крестную музыкой. Народу на звуки рожков и флейты набралось столько, что пришлось перенести концерт во двор.
Там-то Мишка и обратил внимание на мальчугана лет восьми-девяти, зачарованно глядящего на музыкантов и перебирающего пальцами около рта, словно он играл на свирели. Малец и малец, таких во дворе была целая толпа, но как-то очень уж четко и осмысленно двигались его пальцы, перебирая невидимые клапаны свирели.
Мишка подозвал паренька и тихонько спросил:
– Нравится?
– Ага, у меня тоже дудочка была, только потерялась.
«Да уж, выселялись из Куньего городища, мягко говоря, торопливо. Где уж там было думать о детской дудочке».
– Пойдем-ка со мной.
Мишка привел мальца в кладовую, выбрал на полке два берестяных туеска величиной примерно со стакан, всыпал в каждый по горсти сушеного гороха и закрыл крышками. Потряс, прислушался к получающемуся звуку, еще потряс.
– Понимаешь?
– Ага, только, дядька Михал, надо вот в этот туесок еще горошку подсыпать, чтобы звук одинаковый был.
Мишка даже сам не понял, что его больше удивило: обращение «дядька» или тонкость музыкального слуха мальчишки.
– Ну подсыпь сам.
Малец и добавил-то всего три или четыре горошины. Потряс туески, открыл оба и отсыпал понемногу из каждого. Снова потряс, склонив голову набок, и расплылся в улыбке:
Читать бесплатно другие книги:
