«Гремя огнем». Танковый взвод из будущего Полищук Вадим

Кондратьев подмахнул подсунутые ему начальником станции бумаги.

— Когда грузиться закончите?

Капитан вопросительно посмотрел на Сергея.

— К трем закончим.

— Вот и отлично, сразу же отправим.

Начальник исчез, а в тупик осторожно начал заползать короткий эшелон, состоящий из паровоза, трех длинных платформ на двускатных тележках и обычной теплушки, приспособленной для перевозки людей. На вагоне красовалась ставшая привычной надпись: «8 лошадей или 40 нижних чинов». Лязгнув буферами, вагоны замерли напротив пандуса. Кроме количества колесных пар, новые платформы отличались от старых мощными многолистовыми рессорами и существенно более толстым железом клепаных рам. А вот деревянный настил показался хлипким для танков, но Ерофеев только рукой махнул:

— Сойдет!

Гусеницы первой «тридцатьчетверки», с развернутой назад башней, вгрызлись в настил пандуса. Осторожно втаскивая за собой неисправную «восьмерку», танк добрался до края платформы. Рессоры вагона заметно прогнулись, но выдержали. Со стороны, затаив дыхание, наблюдали за разворачивающимся зрелищем отогнанные на безопасное расстояние саперы. С тендера глазела паровозная бригада в полном составе.

— Давай, давай!

Пятясь задом, Сергей ступил на следующую платформу. Повинуясь его жестам, танк следовал за ним, как привязанный.

— Хорош!

Лейтенант поднял скрещенные руки. Дизель замолк, из люка показалась голова Ерофеева. Стянув шлем, Иваныч стер со лба выступивший пот.

— Давненько я такие штуки не проделывал, аж вспотел.

— Мастерство, Иваныч, не пропьешь. Давай, вылезай. Сейчас «восьмерку» ровно поставим, третий загоним, и шабаш.

С выравниванием неисправного танка пришлось повозиться. Если длина платформ была больше обычной, то по ширине они соответствовали принятому габариту, танки в него едва вписывались.

Время уже поджимало, когда погрузили и закрепили последний танк. Поверх техники натянули парусину, укрывая танки от посторонних взглядов. Наконец погрузка была закончена, семафор открылся. Танкисты торопливо закидывали в теплушку всякую мелочь, которой успели обрасти, прощались с саперами. Те не скрывали своей зависти к уезжавшим в Россию.

— Даст бог, свидимся, Сергей Николаевич!

Сергей на прощание пожал руки Петрову и Щербакову.

— Вы уж простите меня за вчерашнее, пьяный был.

По глазам прапорщика было видно, что он и сам не прочь плюнуть на все и рвануть вместе с уезжавшими в Россию, к жене и детям. Паровоз свистнул, пыхнул паром, вдоль короткого эшелона прокатился лязг сцепок. Пол теплушки дрогнул, поехали. Остался позади Годзядань и серые шинели у рельсов, в открытой двери поплыл унылый, всем опостылевший пейзаж. Прощай, Маньчжурия! Сергей поинтересовался у Кондратьева:

— Сколько до Урала ехать будем?

— Недолго. Эшелон у нас литерный, думаю, суток за десять-двенадцать доберемся.

Капитан ошибся. Уже в Гунчжулине только штыки солдат комендантской роты удержали демобилизованных солдат от попытки самовольно забраться в теплушку, потеснив ее хозяев. Основные проблемы начались буквально на второй от Гунчжулина станции. Здесь должны были заправить паровоз водой и сменить паровозную бригаду. Паровоз замер у водоразборной колонки. Сергей выглянул из теплушки. На соседних путях стоял эшелон из двух десятков теплушек, над вагонами поднимались столбики дыма. Демобилизованных солдат везли обратно в Россию, около полусотни их бесцельно бродили по станции.

Пока железнодорожники занимались своими делами, сержант Рябов прихватил два котелка и шмыгнул из теплушки.

— Я за кипятком.

Хоть бы разрешения спросил! Иванову столь вольное поведение наводчика не понравилось.

— Смотрю, бойцы, совсем вы у меня распоясались, надо будет дисциплинку во взводе подтянуть.

— А мы чо? Мы ничо, — донеслось из угла, где квартировали десантники.

Вернулся Рябов быстро и без кипятка.

— Товарищ лейтенант, там наш паровоз уводят!

Сергей метнулся к двери. Паровоз был окружен небольшой толпой демобилизованных в серых шинелях. Чем они конкретно занимались — не понять, но делать им там абсолютно нечего, а потому ничего хорошего это сборище не предвещало.

— За мной!

Вслед за лейтенантом посыпались вниз остальные танкисты, Кондратьев со своей шашкой немного замешкался, выбираясь из вагона. Когда до паровоза осталось метров десять, стало ясно, что несколько наиболее активных деятелей пытаются отцепить его от платформы. Видимо, знающих железнодорожников среди них не было, поэтому все предпринимаемые ими усилия оказались тщетными. Зато нашелся кто-то сообразительный, среди серых шинелей замелькала черная железнодорожная тужурка, кого-то из паровозной бригады притащили на помощь.

— А ну пусти! Р-разойдись, мать, перемать!

Не ожидавшие атаки со спины солдаты подались в стороны, и нескольким танкистам удалось проскочить к месту основного действия.

— Ты что, сука, творишь?!

Сергей сдернул с буфера одного из самозваных сцепщиков и, не давая опомниться, отшвырнул под ноги собравшимся. Толпа качнулась назад. До второго деятеля было добраться труднее, но, видя, как обернулось дело с подельником, тот сам спрыгнул на противоположную сторону эшелона. Между тем первый пришел в себя и заверещал:

— Наших бьют!

Толпа угрюмо качнулась вперед. Только сейчас Сергей осознал, что с ним только пятеро и все без оружия, остальным сквозь толпу проскочить не удалось. А толпа не меньше сотни и все время увеличивалась. Пусть присоединялись к ней пока больше из любопытства, но если до драки дойдет, царские дембеля своих непременно поддержат. При таком соотношении сил танкистов просто растопчут. Пришлось хоть как-то тянуть время в надежде, что кто-нибудь придет на помощь.

— Тебя никто не бьет. Наш эшелон литерный, и паровоз нам выделен. Мы технику эвакуируем.

— А нас тут пятый день маринуют, с места стронуться не можем! А железяки ваши тут еще год простоят, ничего им не сделается. Отцепляй паровоз, ребята!

— Назад! Стрелять буду!

Хотя стрелять было не из чего, толпа на мгновение застыла, но тут же пришла в себя, коллективным разумом сообразив, что к чему и осознав свою силу.

— Накося, выкуси!

Невысокий, но крепенький солдатик, заросший щетиной чуть не по самые брови, сунул под нос Сергею кукиш из желтоватых от махорочного дыма пальцев и тут же получил справа в харю. Упасть ему не дала вплотную подступившая толпа. «Все, вот теперь точно конец».

У первой платформы капитан Кондратьев безуспешно пытался пробиться на помощь лейтенанту. Уплотнившаяся толпа просто не пускала его, а нескольких танкистов где-то там же и затерли, все были в одинаковых шинелях без погон и кокард. В конце концов на капитанские вопли обратили внимание.

— Отойди, твое благородие, не доводи до греха.

Кондратьев схватился за кобуру, но достать наган ему не дали, с двух сторон схватили за руки.

Гах!!! Пушечный выстрел оглушил всех, некоторые не смогли устоять на ногах. Снаряд прошел над самыми головами, воздушной волной срывая с них папахи. Разрыв бухнул где-то за станцией. После секундного замешательства все повернулись ко второй платформе. Парусина с башни «тридцатьчетверки» была сдернута. Орудийный ствол опустился чуть ниже и качнулся вправо, давая понять, что от эшелона лучше отойти. Демобилизованные отшатнулись от платформ и паровоза. Недавние солдаты прекрасно понимали, что ударившая сверху по головам картечь оставит в плотной людской толпе целую просеку трупов.

В образовавшуюся щель тут же проскочили десантники во главе со своим сержантом.

— А ну пошли все на…!

Было их всего шестеро, но на шестерых имелось целых два пулемета, да и остальные были не с пустыми руками. Увидев, какой оборот приняло дело у паровоза, Вощило притормозил своих орлов, вскрыл ящики и к месту действия прибыл во всеоружии.

— Держи, лейтенант.

Сержант сунул в руку Сергею рукоять нагана. Оружие придало уверенности.

— Двоих с пулеметом на тендер.

— Есть!

Услыхав волшебное слово «пулемет», ближайшие дембеля постарались отойти подальше еще до того, как приказ лейтенанта был выполнен, но подпиравшие их товарищи позволили очистить лишь очень небольшую площадь. Орудийный ствол, напоминая о себе, опять пришел в движение и уставился на тех, кто стоял у платформ с танками. Щель между эшелоном и солдатами тут же стала еще шире. Теперь все танкисты собрались около своего командира. Не хватало только Рябова с Иванычем. Понятно стало, кто оказался таким сообразительным: один наводчик, у второго был заначен ключ от танка.

В принципе, можно было отправляться. Сергей выдернул из второго ряда толпы человека в черной тужурке. Солдатики успели пустить ему юшку из носа и, похоже, намять бока.

— Ты машинист?

Железнодорожник покосился на револьвер в руке лейтенанта, осторожно коснулся распухшего уха:

— Так точно.

— Эшелон вести сможешь?

— Так помощник и кочегар сбежали. И семафор закрыт.

Тут вмешался Кондратьев:

— Я к начальнику станции.

— Вощило, двоих автоматчиков с капитаном.

— Сделаем, лейтенант.

С такой поддержкой можно любое дело решить, да и в качестве посыльных могут пригодиться. Между тем отправление затягивалось, пришедшая в себя толпа дембелей начала все громче гудеть, активных действий пока не предпринимала, но и не расходилась. Новые вожди могли найтись в любой момент. Пришлось еще двоих с пулеметом отправлять на тормозную площадку в хвост эшелона и вооружить оставшихся танкистов. Демобилизованных было, наверное, больше тысячи, если бы навалились все разом, то смяли бы. Только желающих с голыми руками на пулеметы лезть среди них не оказалось.

Прибежал Кондратьев с паровозниками и автоматчиками. Начальник станции лично появиться не отважился. Паровозники раскочегарили котел. Побитый дембелями машинист не рискнул остаться и решил ехать с эшелоном дальше. Наконец открылся семафор. Паровоз свистнул, дернул куцый эшелон и начал медленно набирать ход. Танкисты и десантники торопливо запрыгивали на платформы и в теплушку. Сергея и гремящего своей шашкой Кондратьева втащили в последний вагон. Под аккомпанемент солдатского мата эшелон выкатился со станции на основной путь. Пряча наган в карман шинели, Сергей заметил, что барабан револьвера пуст.

— Ты бы отвыкал от этой «селедки», если хочешь танкистом стать.

Кондратьев действительно отцепил шашку, но речь завел совсем о другом:

— Вот она, ваша революция, во всей красе.

Капитанская эскапада требовала адекватного ответа.

— Не наша, а ваша. К этой революции мы отношения не имеем, сами довели народ до ручки, сами и расхлебывайте.

— А разве сейчас на станции не революционные массы пытались у нас паровоз отнять?

— Да какие, к черту, революционные массы? Мужикам быстрее хочется домой к бабам и детишкам вернуться, а их на путях в теплушках держат и толком ничего не говорят. Тут кто угодно взбунтуется!

— Их сюда полтора года везли по единственной железной дороге, а теперь они хотят, чтобы за месяц всех вывезли обратно. Это просто невозможно, а тут еще и железнодорожники бастуют.

С другой стороны, Кондратьев в чем-то прав, вот оно — топливо революции. Пока они только хотят уехать, но стоит только бросить в эту обозленную толпу искру из десятка грамотных агитаторов — и так полыхнет… Никаких пулеметов потушить не хватит. Сначала паровоз захватят, затем, ощутив свою силу и опьянев от первой пролитой крови, пойдут крушить все вокруг. И только потом, протрезвев, осознают содеянное и ужаснутся ему, но будет уже поздно, обратная дорога закрыта. И тогда, кто-то — боясь наказания, а кто-то — искренне поверив в простые, хлесткие лозунги, шагнут они под другие знамена.

Сам тоже хорош: наган в руке почувствовал и обрадовался, даже не догадался проверить, заряжен ли револьвер! А если потребовалось в воздух пальнуть, вот обделался бы. А если не в воздух? Сергей вдруг осознал, что в запале, спасая подчиненных и собственную жизнь, вполне мог и выстрелить. Тогда, в марте, когда для него они были царскими солдатами, он отдал приказ сложить оружие, а сейчас, пять месяцев прожив с ними в одной казарме, готов был в них же стрелять! И за что? За паршивый паровоз? Хотя, с другой стороны, никакой симпатии эта обозленная толпа, и особенно некоторые ее представители, не вызывала. Одно дело в книжках читать про революционный порыв солдатской массы, другое — с этим порывом столкнуться лицом к лицу.

На следующей станции Рябов и Ерофеев нарисовались в теплушке.

— Замерз как цуцик, — пожаловался наводчик, присаживаясь к буржуйке.

— Сержант Рябов, сержант Ерофеев!

Почувствовав командные нотки в голосе лейтенанта, оба, выпрямившись, замерли.

— За находчивость обоим объявляю благодарность!

— Служу тру…

Не зная, что сказать дальше — оборвали ответ на полуслове, покосившись на капитана Кондратьева. Тот сделал вид, что оговорки не заметил. Сергей махнул рукой:

— Вольно.

Понизив голос, Сергей задал Рябову волновавший его вопрос:

— А если бы толпа не остановилась, ты по ней пальнул?

Сержант до сих пор подобным вопросом как-то не задавался. Поскребя шею, наводчик выдал:

— А хрен его знает. Нет, если бы вас бить начали, то мог и выстрелить.

— Ладно, иди грейся.

На этой станции эшелонов с демобилизованными не было, но пост с пулеметом на тормозную площадку выставили. Пост на тендере паровоза оставался даже во время движения.

К вечеру следующего дня литерный эшелон прибыл в Харбин. Столица КВЖД с размахом прогуливала заработанные на войне деньги. Скоро схлынет поток демобилизованных солдат, разъедутся лощеные штабные офицеры и вороватые интенданты, вернутся в столицы разжиревшие на военных поставках коммерсанты, даже имущество вывезут. И опять потянется размеренная и скучная жизнь провинциального городка, даже не на глухой окраине, а за границами огромной империи. Но пока, пусть и последние недели, жизнь в Харбине била ключом. Казалось, что город состоит из одних только кафешантанов, публичных домов и игорных притонов.

Вернувшийся от коменданта Кондратьев принес плохие новости:

— Началась всеобщая забастовка на Забайкальской дороге. Дальше приграничной станции Маньчжурия поезда не ходят.

— Какие есть варианты? — поинтересовался Сергей.

— Можем остаться здесь, можем поехать дальше, но на границе наверняка застрянем. Здесь хоть продовольствием можно разжиться, а там можем с голоду помереть.

Трое суток простояли в Харбине. Этого времени хватило, чтобы дальнейшее пребывание в нем стало невыносимым. Пассажирские поезда не ходили. Вокзал был забит военными, гражданскими чиновниками и их семьями, которые ночевали в залах ожидания, на перронах постоянно торчали компании демобилизованных солдат. Кондратьева делегировали к коменданту. Сухонький старичок-комендант пообещал паровоз к утру.

— Но лучше бы вам в Харбине остаться. Забайкальская дорога в руках стачечного комитета, всякое движение по ней прекращено.

С паровозом комендант не обманул, утром тронулись дальше. Но и с забастовкой обмана тоже не было, на станции Маньчжурия простояли пять суток, подъели все продовольственные запасы, а пополнить их было просто негде. Стачечный комитет категорически отказывался пропускать эшелоны дальше, стояли даже санитарные поезда. Стояли бы и дальше, если бы не прибыл эшелон с бывшими сахалинскими каторжанами. Эти успели послужить в войсках генерала Селиванова, сдаться японцам и сейчас, получив амнистию, возвращались домой. Каторжане оказались неожиданно хорошо организованными ребятами. Верховодили ими старосты, выбранные от каждого вагона. Они быстро выяснили обстановку, каким-то образом договорились со стачечным комитетом и буквально через несколько часов отправились дальше. Ситуацию прояснил Ерофеев.

— Они пообещали в поселок железнодорожников «красного петуха» пустить, если их дальше не отправят, вот комитет и решил с ними не связываться. Слушай, командир, а может, и мы тоже?

— Что «тоже»? Поселок подожжем?

— Зачем поджигать? Наведем на этот комитет орудие, они штаны и обмочат.

— А если не обмочат?

— Так каторжан же пропустили!

Сергей передал предложение Кондратьеву, все-таки именно капитан был начальником эшелона.

— Я сделаю вид, что ничего подобного не слышал и не видел, действуй.

Беда была в том, что самого комитета никто не видел и где найти его — не знал. Соответственно, и пушки наводить было некуда. С трудом удалось отыскать одного железнодорожника, на которого указали как на члена стачечного комитета.

— Слушай сюда, — оголодавшие, и поэтому злые танкисты притиснули к стенке крохотного вокзала дядьку лет сорока в черной тужурке, — если через час наш эшелон не отправят с этой вашей гребаной станции…

Дядька оказался не робкого десятка:

— Комитет постановил…

Что постановил комитет, дядька сказать не успел, получил под ребра кулаком и вынужденно замолчал.

— Заткнись и слушай. Если через час эшелон не отправится, мы тут у вас на станции такой шорох наведем! У нас три орудия есть, и мы очень злые. Понял?

Дядька пробурчал в ответ что-то утвердительное, и его отпустили. Проводив взглядом железнодорожника, спешно убравшегося в направлении депо, Сергей повернулся к Ерофееву:

— Как думаешь, подействует?

— Скоро увидим.

Подействовало, минут через тридцать к эшелону явился уговаривающий от стачечного комитета. Этот был моложе, и руки у него были чище, а язык подвешен куда как лучше.

— Поймите, товарищи, если мы пропустим ваш эшелон, то тем самым нарушим постановление стачечного комитета о всеобщей забастовке.

Однако пустые животы танкистов к подобной агитации остались глухи.

— Клали мы на твой комитет и его постановления! Вот пропустите наш эшелон — и бастуйте себе на здоровье! А сейчас топай отсюда и помни, что у вас двадцать минут осталось, скоро пушки начнем расчехлять.

Через полчаса подали паровоз, и эшелон под завистливыми взглядами остающихся продолжил свой путь уже по территории Российской империи.

Однако железнодорожные приключения на этом не закончились. Еще несколько раз приходилось «убеждать» стачечные комитеты приостановить забастовку и пропустить литерный эшелон. На одной из станций, уже перед Кругобайкальской дорогой, сбежал машинист. Пришлось устраивать облаву в депо. Старого машиниста не нашли, зато поймали другого, вразумили и добрались до станции, где неожиданно нагнали ушедший вперед эшелон с каторжанами.

К этому времени в теплушке танкистов царил настоящий голод. Взятое из Годзяданя продовольствие, как его ни растягивали, закончилось. Спасая положение, капитан Кондратьев потратил все свои личные средства, но привокзальные торговцы просто исчезли, а в лавках, до которых удавалось добраться, взвинтили цены. Положение становилось просто критическим. К всеобщему удивлению, в стоящем на соседнем пути «каторжном» эшелоне с продовольствием был полный порядок. Отправленный на разведку Рябов вернулся быстро.

— Они по окрестным деревням кусочничают, — пояснил сержант.

— Это как?

— А так: пока эшелон стоит, они по окрестным деревням ходоков отправляют. Те у местных просят «кусочек» хлеба.

— И что, дают?

— Сам видишь. И попробуй не дай, ходоки тогда обещают всей толпой в деревню прийти. Представляете, что будет, если несколько сотен этих варнаков действительно в деревню придут? Вот и откупаются.

— А может, и нам сходить? — внес предложение Вощило. — Я — готов.

— Не, тебе не дадут, — влез Рябов.

— Это почему?

— А лицо у тебя слишком доброе, не поверят.

Ответ наводчика потонул в общем хохоте.

— Ты бы еще на танке предложил съездить, — окончательно отверг предложение сержанта Ерофеев, — тогда точно дадут. Однако что делать будем?

— А может, каторжан попросим поделиться?

— Не дадут зэки, — усомнился обидевшийся на всех Вощило.

— А мы их убедим поделиться! — Микола Чеботарь был парнем крупным и от недоедания страдал больше других. — У нас три танка, пулеметов пять штук…

В этот момент Сергей решил вмешаться в замыслы подчиненных:

— Мужики, а просто пойти и попросить, прежде чем за оружие хвататься, вам в голову не приходит?

Рябов поскреб ногтями изрядно заросший затылок.

— Прав лейтенант, пойду объясню им ситуацию.

В этот раз наводчик отсутствовал существенно дольше и пришел не с пустыми руками: принес две буханки хлеба, приличный шмат сала и несколько сырых картофелин, которые тут же были сварены и съедены.

— Сегодня ходоки к вечеру вернуться должны, старосты обещали подкинуть чего-нибудь. А завтра, если эшелоны не тронутся, можно двоим с ними по деревням пойти.

Среди каторжан царило сытое благодушие, смешанное с эйфорией амнистии и возвращения домой. Ходоками тут же выбрали Рябова, как самого шустрого, и Миколу в качестве носильщика добытого. Острота продовольственной проблемы на некоторое время сгладилась.

За Томском забастовки кончились. Все станции были забиты демобилизованными запасными, эти даже в Маньчжурию не попали. Но литерному эшелону дали «зеленую улицу». Мелкие полустанки теперь проскакивали без остановки, задерживаясь только для смены паровозов. Оружие убрали обратно в ящики. Вот только морозы в Сибири стояли уже нешуточные. На ходу все тепло выдувалось из теплушки через щели в обшивке. Стоявшую посреди вагона печку приходилось кочегарить постоянно, для чего танкисты таскали уголь на станциях.

В Екатеринбурге эшелон повернул направо, на север, и несколько часов спустя вполз на территорию большого металлургического завода. Пробравшись между сверкавших огнями черных, закопченных цехов, вагоны замерли в тупике на окраине заводской территории. Лейтенант Иванов первым спрыгнул на неглубокий серый снег. Огляделся и крикнул остальным, не спешившим покидать теплушку:

— Вылезай, славяне! Похоже, приехали.

ГЛАВА 6

На приеме у императора, состоявшемся 28 марта 1906 года, военный министр Александр Федорович Редигер отметил, что государь слушал его невнимательно и явно был погружен в свои мысли. После доклада министра воцарилась томительная пауза. Наконец император заговорил, медленно, осторожно подбирая слова:

— Как вы знаете, на днях я принял генерала Линевича.

О приеме министр знал. Отставленные от службы генералы Куропаткин и Линевич просили приема, но Куропаткина государь видеть не пожелал, а Линевича, после рассмотрения генералом Рихтером его действий на посту главнокомандующего, все-таки принял. Между тем Николай продолжил:

— Генералом были доставлены некоторые материалы, которые требуют вашего рассмотрения. Я распоряжусь, чтобы их доставили вам сегодня же. Можете привлечь к делу тех, кого сочтете нужным, не посвящая, однако, в детали.

— Слушаюсь, Ваше императорское величество!

На этом император дал понять, что прием закончен. Удивленный генерал вернулся к себе в министерство, гадая, что бы могло означать столь странное и неопределенное поручение императора. Спустя час, благо расстояние до Зимнего дворца небольшое, дворцовые гренадеры при офицере доставили в кабинет министра опечатанные кофр и два зеленых ящика, в какие упаковывали на заводе трехлинейные винтовки.

Дел у министра было много: беспорядки продолжались, и министерство внутренних дел постоянно требовало войск для их подавления, к весеннему собранию Думы требовалось подготовить и принять множество законов, саму армию требовалось реформировать и перевооружить, восполнить растраченные за войну запасы… И все это в условиях весьма ограниченного финансирования. А тут еще весьма странное и неопределенное поручение государя, связанное с приемом опального генерала. Сам Редигер был человеком здравомыслящим, толковым и работоспособным, хотя генералом был скорее кабинетным, чем боевым.

Собравшись с мыслями, Александр Федорович решительно сорвал с кофра печати и, достав из него несколько пухлых папок с бумагами, начал их изучение. Буквально через две минуты он поднялся с кресла, подошел к стоявшему на полу ящику из-под винтовок и вскрыл его. Не прикасаясь, рассмотрел содержимое, открыл второй, затем вернулся за стол с самым озабоченным выражением на лице. Протерев очки, он опять углубился в изучение бумаг, раскладывая по столу фотографии странных машин и людей в непривычных комбинезонах и ребристых шлемах возле них. К себе на квартиру он в эту ночь так и не вернулся.

Генерал-майор Керн вызовом в министерство был несколько удивлен. Возглавляемая им комиссия по разработке нового трехлинейного патрона, созданная при ГАУ, совсем недавно приступила к своей деятельности, и ожидать от нее каких-либо значимых результатов было рано. А проблем предстояло решить много. Предстояло определить предельное давление в стволе винтовки, выбрать форму головной части, определить опытным путем наивыгоднейшую массу пули. До появления нового патрона должно было пройти еще два-три года при условии благоприятного финансирования.

После традиционного приветствия министр пригласил Корна присесть к столу и, выдвинув массивный ящик, достал несколько винтовочных обойм с патронами.

— Взгляните, генерал, вот на это. Что можете сказать?

Керн принял из рук генерала одну из обойм. Несомненно, это была обойма от русской трехлинейной винтовки, а вот патрон уже с остроконечной пулей. Начальник комиссии выщелкнул крайний патрон из обоймы, хотел рассмотреть клеймо производителя, так как ни один из отечественных заводов такого патрона выпустить еще не мог. Но тут его ожидал еще один сюрприз. Дно гильзы было не сферическим, а плоским, с фаской. Никаких клейм производителя, только два числа: сверху — 188, снизу — 44. Даже год производства не указан!

— Откуда это у вас, Ваше высокопревосходительство?

— Не могу сказать, Александр Эдуардович.

Редигер действительно не мог сказать правду, а врать не хотел.

— Вот вам еще один сюрприз.

Сюрпризом была еще одна обойма, только головки пуль в ней были выкрашены в черный цвет, далее шел красный поясок.

— Как следует из присланных пояснений, это патроны с бронебойно-зажигательной пулей. А вот эти, — на стол легли два патрона без обоймы, — трассирующие.

— Бронебойные? — удивился Керн. — Зачем? Могу я получить бумаги с пояснениями?

— Нет, — Редигер даже как-то поморщился, — из них вам станет ясен источник получения данных образцов, а это, по многим соображениям, недопустимо. Поэтому исследуйте данные патроны и постарайтесь изготовить их на нашем петербургском заводе. Их можно принять за образец.

— Но требуется провести их всестороннее исследование, прежде чем принимать неизвестно чье изделие за образец для вооружения русской армии!

— Конечно, конечно, исследуйте Александр Эдуардович, только не очень затягивайте. Думаю, что вы и сами скоро убедитесь в приемлемости данного решения, ведь эти патроны уже многократно проверены…

Министр несколько замялся, но потом твердым голосом проговорил:

— Да, многократно проверены временем.

Покинув министерский кабинет, Керн еще раз озадаченно перебрал полученные от Редигера патроны и обоймы. Видимо, получены они нашей разведкой, но откуда? И почему не указан год выпуска? И почему осторожный и рассудительный генерал Редигер столь уверен в оптимальности данной формы пули? Да и гильза тоже отличается от русской. Ее тоже копировать? Требовать от министра ответов на данные вопросы генерал-майор ГАУ, естественно, не мог, придется все решать самому. От министра Керн направился прямиком на патронный завод, работа предстояла большая.

Проводив Керна, министр начал готовиться к следующему визиту, который обещал быть гораздо более серьезным и продолжительным. Редигер открыл крышку ящика и извлек на свет, один за другим, два странных пулемета. Побоявшись испортить дорогую обивку мебели оружейным маслом и не найдя другого места, положил их на паркетный пол. За пулеметами последовал обычный на первый взгляд тульский карабин, длинная винтовка с примкнутым снизу коробчатым магазином и автоматический пистолет. Пистолет министр положил на стол, вернулся к ящику и вытащил еще два невиданных ранее образца. Оба с дырчатыми кожухами стволов, но один с деревянным прикладом, второй — вовсе без него. Впрочем, нет, вот он, приклад, сверху. После некоторых исследований министр смог его откинуть. Не удержавшись, потянул за рукоятку, расположенную с правой стороны ствольной коробки, потом нажал на спуск. Оружие дернулось, звонко щелкнул затвор. Работает! На крышке ящика он расположил целую коллекцию разнообразных магазинов и подсумков. Окинув взглядом получившуюся композицию, министр, после некоторого размышления, поднял с пола длинную, тяжелую винтовку и убрал ее с глаз долой — рано еще ее кому-то показывать. Потом спрятал в ящик стола пистолет. Дай бог с предложенным управиться, а уж тогда…

— Василий! Взгляни-ка, что нам привезли.

Слесарь, выпиливавший какую-то деталь, зажатую в тисках, отложил напильник и не спеша подошел к офицерам:

— День добрый, Владимир Григорьевич! Здравствуйте, Николай Михайлович!

Между тем солдаты, принесшие тяжеленный ящик, выкладывали из него на верстак первые образцы оружия. Непривычно короткая трехлинейная винтовка, точнее, карабин с неотъемным штыком и два необычных образца с дырчатыми кожухами стволов. Во втором ящике оказались два пулемета. Первым лег на верстак странный пулемет с металлическим прикладом, вторым — пулемет с деревянным прикладом и большим плоским диском сверху.

— Это чье же такое? — заинтересовался первым слесарь. — На Мадсена не похоже.

— Этого нам министр не сказал, — ответил полковник Филатов, — только туману напустил, а на оружии все клейма, годы выпуска и серийные номера зашлифованы. Зато велено нам скопировать и наладить производство этих двух ружей-пулеметов, в первую очередь — этого, с деревянным прикладом.

Слесарь взял пулемет в руки с деревянным прикладом.

— Тяжелее Мадсена будет. Прежде чем копировать, надо бы попробовать.

— Надо, — согласился Филатов. — Причем заметьте, патронов для испытаний дали мало, но уже с остроконечной пулей, комиссия по выработке которой только-только приступила к работе. Чудны дела твои, Господи. Можете идти.

Солдаты, принесшие ящики, ушли.

— Ну что, посмотрим? — предложил Федоров.

Ствол сняли быстро. Филатов проверил его калибрами от трехлинейной винтовки.

— Вполне можно делать на нашем оборудовании. А как газоотводная трубка присоединена? Явно не пайка. Неужели сварка?

— Со сваркой будут проблемы, — отметил Федоров.

— Будут, — согласился Филатов. — А эта штука тут зачем?

Полковник попытался скрутить со ствола непонятный раструб. Тот открутился неожиданно легко. Филатов покрутил в руках конус неизвестного назначения, передал его капитану:

— Есть мысли, Николай Михайлович?

— Пламегаситель это, — догадался Федоров, — чтобы стрелка не слепило.

Капитан перевернул деталь и прикрутил ее обратно раструбом вперед.

— Да, — согласился Филатов, — похоже, вы правы. Давайте продолжим разборку.

Минут через пять пулемет был полностью разобран.

— Это не опытный образец, — высказался Федоров. — Сварка и штамповка применены очень широко. Это говорит о серии в несколько тысяч штук, а может, и в несколько десятков тысяч. Вот только никто об этой конструкции ничего не слышал.

— Согласен, — кивнул Филатов. — Обратите внимание на обработку поверхностей: все сделано довольно грубо, никакой шлифовки.

— Однако на работу автоматики это никоим образом не влияет, а она здесь с отводом пороховых газов, и смотрите, какое оригинальное запирание.

Офицеры углубились в обсуждение схемы автоматики и особенностей запирания данного образца, а слесарь занялся вторым пулеметом с выдвижным прикладом, необычайно высоким дисковым магазином и мушкой, прикрепленной прямо к сошке. Похоже, тот, кто уничтожал клейма на оружии, малость поленился — на крышке ствольной коробки, кажется, что-то проступало. Василий протер поверхность промасленной тряпкой и поднес к лампе.

Страницы: «« « 4567891011 » ... »»