Ведущий в погибель Попова Надежда

– Что за…

И этого – сказано не было. Лишь подумалось, не сумев выйти звуком, не произнесясь вслух – язык онемел, не двинувшись, и губы словно смерзлись, не сложив слов.

Яд, вспыхнуло в мыслях, когда и вторая попытка заставить себя подняться осталась без успеха. Снова яд… Это просто немыслимо – не темная полоса в жизни, а полоса просто ядовито-черная; что ж теперь – переставать питаться в трактирах?..

Это пронеслось разом, в один миг, прежде чем Курт успел испугаться, прежде чем подумал о том, насколько это будет глупо – умереть вот так, в людном месте, не в глухом лесу, а у всех на глазах, не имея возможности хотя бы попросить о помощи. По-прежнему не выходило ни издать звука, ни шевельнуть пальцем, и со скамьи Курт не падал лишь потому, что его держали руки, сложенные на столе впереди и упирающиеся в темные отскобленные доски. И когда он упадет – никто не бросится к нему, не пожелает узнать, что случилось; посетитель лицом в стол – обычное дело в трактирах…

Когда напротив присел человек в дорожной одежде, поставив на пол, как и он сам, тяжелую сумку, Курт медленно поднял взгляд, надеясь на то, что хотя бы так сможет привлечь к себе внимание, и, быть может, не все еще потеряно. Взгляд примерз к новому соседу по столу, закаменев так же, как застыло и все обессиленное тело. Тот сидел, глядя на Курта молча, еще несколько мгновений, всматриваясь в его лицо, и, наконец, вздохнул, так же опершись о стол и сложив перед собою широкие, как лопата, ладони.

– Ну, здравствуй, – поприветствовал Каспар негромко. – Вот и свиделись.

Оцепенение разума длилось один миг, тут же вскипев сонмищем мыслей; тело напряглось изо всех сил, но по-прежнему не сумело пошевелиться.

– Увы, полноценного разговора не сложится – ты не можешь ответить, но я по твоим глазам вижу все, что ты мог бы сказать. Ты даже не пытаешься скрыть этого, напротив, хочешь, чтобы я увидел каждую твою мысль, касающуюся меня… Знаю, – вздохнул Каспар. – Ты обо мне нелестного мнения. А напрасно. Ты явно доволен самим собою, а – стал бы ты таким, если б не я?

Мысли шли четко, рассудок не затуманился, яд не заставлял мир кружиться и не жег нутра, но телом Курт не владел, словно это бл лишь какой-то чуждый и неподвластный его разуму механизм…

– Не старайся, – благожелательно посоветовал Каспар. – Этого даже ты не преодолеешь. Ты не сможешь двинуться, не сможешь заговорить; помня твою поразительную выносливость, я удвоил дозу и, как вижу, не ошибся в расчетах. И ни к чему иноземные яды, надо лишь уметь отыскать под собственными ногами то, что нужно – как я уже и говорил, наша земля рождает невероятные вещи. Ведь породила же она тебя; хотя – взгляни на себя, какой из тебя немец?.. знать бы, кто в твоем роду, откуда такая сила…

Каждая жилка ныла от напряжения, каждый нерв, казалось, вытянулся в паутинку от бесплодных, тщетных попыток хотя бы разомкнуть губы. Собеседник умолк ненадолго, глядя на Курта оценивающе, и одобрительно кивнул:

– Не боишься. На этот раз нет в глазах страха… Да. Ты повзрослел. Еще не муж, но уже и не мальчик… Но все не так плохо, Курт. Этот яд не смертелен, он просто избавит меня от сложностей, связанных с твоей буйной принципиальностью. Ведь никакими иными средствами тебя было бы не удержать, никак иначе было бы не поговорить с тобой – невзирая на огромное количество людей вокруг, на опасность повредить невинным, ты ни перед чем не остановился бы в попытке меня взять. Сейчас же мы сможем побеседовать, после чего я спокойно уйду – этот extractum будет действовать около двух часов, вполне довольно для того, чтобы я покинул город… Вижу вопрос – что мне надо от тебя, зачем я затеял это, чего хочу добиться… Ничего, – пожал плечами Каспар и улыбнулся, доверительно понизив голос: – Маленькая человеческая слабость. Увидел тебя – и просто не смог не воспользоваться случаем. Я тебя не выслеживал, не наблюдал за тобою, ища удобного момента; в Ульме я проездом, по своим собственным делам, и вдруг увидел тебя за этим столом. Ну, как я мог упустить возможность?

«Был по своим делам»…

«В предместьях Ульма был замечен некто, чьи приметы схожи с приметами человека, известного под именем Каспар»…

Адельхайда была права, правы были начальствующие, прав был он сам, высказывая уверенность в том, что восстания крестьян в ульмской епархии есть дело рук этого человека; Каспар просто занимался своим привычным делом, и сейчас, когда прибывшие имперские войска нарушили его планы, тихо и незаметно уходит, вновь исчезая в нигде…

– Не так уж часто доводится поговорить с тем, кто способен меня понять, – продолжал тот по-прежнему тихо. – А ты – из таких, Курт. Польщу тебе, если скажу, что ты знаешь меня вдоль и поперек, но лишь признаю правду, сказав, что многое понимаешь. У тебя дар понимать многое и видеть то, чего прочие не могут заметить. Увы, и я не заметил – не заметил твоего таланта сразу. Что ж – hominus sumus, non dei[231], а люди пленники недостатков, ошибок и слабостей. Ты ведь это знаешь лучше многих, верно? Ведь я вижу, о чем ты думаешь сейчас, – уверенно отметил Каспар, бросив взгляд на его лежащие поверх столешницы руки, затянутые в кожу перчаток. – Знаю, что ты думаешь обо мне в связи с этим; и хотел бы сразу разрешить некое недоразумение, каковое может возникнуть из-за того, что ты сделаешь неверные умозаключения. Ты наверняка решил, что о произошедшем в том коридоре я раззвонил уже всем своим приятелям, потешаясь над тобой и поминая эту историю при всяком удобном случае? Нет, – коротко качнул головой он. – Не обмолвился и словом. Даже не знаю, почему. Ведь поначалу, покуда мне не сказали обратного, я полагал, что ты сгорел в том замке, что тебя больше нет, что ты был просто неким моментом в моей жизни, мелким корешком, случайно зацепившим ногу. Но все равно промолчал. Что-то я все же в тебе увидел – уже тогда, что-то кроме твоей необычайной живучести, твоего упорства, что-то кроме твоей силы… И ведь ты, в конце концов, не жизни у меня вымаливал, а смерти… Извини, – с показным покаянием осекся Каспар, встретив его взгляд. – Ты не вымаливал. Ты попросил. Один раз. Разница существенная, ты прав… Открою тебе секрет. Знаешь, почему я все-таки не прикончил тебя? Потому что ты и тогда не сдался. Попроси ты об этом искренне, осознай ты собственную ничтожность, бессилие перед происходящим, передо мной, перед Судьбой – кем угодно – и я прирезал бы тебя… не скажу, что без сожалений; я бы тебя пожалел, потому что достоин жалости человек, так стойко державшийся и все же, в конце концов, сдавшийся. Не для того ли ты так настойчиво лезешь во всевозможные переделки, одна другой опаснее, чтобы самому себе доказать, что ты не трус? Забудь. Минутная слабость – простительна; а ведь уже через минуту ты не повторил бы собственных слов… Но все это я понял позже, а тогда просто что-то остановило мою руку. Тебе судьба была выбраться живым из той передряги, Курт; и судьба оставаться живым впредь. А я – проводник твоей судьбы и ее блюститель. Безо всякого злорадства, без тривиальных намерений ткнуть носом, без насмешки и попытки принизить – напомню: я сохранил тебе жизнь. Ты полагаешь, что жизнью обязан своему помощнику? Но кого он вытаскивал бы из огня, если б я не отвел руку – твое бездыханное тело? Жизнью ты обязан мне. И, – многозначительно присовокупил Каспар, – обязан не единожды. В этом городе я не следил за тобой намеренно, это верно, но о происходящем – знал и некоторое участие в твоей судьбе снова принял.

«Молот Ведьм, участвующий в расследовании, едва ли обрадует их больше, чем гроза тварей Эрнст Хоффманн»…

«После предыдущих дел – почему я жив до сих пор»…

– Вижу, не рад, – заметил Каспар с добродушной усмешкой. – Какая черная неблагодарность. Но я не в обиде: понимаю, гордость… Хм, вижу также, что этой новостью я разрешил вопрос, мучивший тебя до сей минуты; так стало быть, ты и сам задумался над тем, почему, устранив спеца по стригам, твой неведомый противник не убил тебя. Он намеревался. И тут – снова Судьба, Курт: я волей случая узнал об этом. Я не поручусь за то, что теперь твоя жизнь вне опасности, что никто больше тебя не тронет; понимаешь, мы ведь не сплоченная армия, наших «вышестоящих» слишком много, и «нижестоящие» их слушают не все, среди нас немало распрей, но все, что зависит от меня, я буду делать и впредь. Никто не отнимет твою жизнь, пока я рядом. Это моя привилегия. Твоя и моя судьба будут идти вместе, не прерываясь и не отворачивая; однажды они пересекутся – и вот тогда все встанет на свои места.

Каспар умолк ненадолго, отведя взгляд от его лица, и, осторожно взяв с доски увенчанного черненым серебром короля, приподнял его к свету.

– Это любопытно, – неспешно произнес он, рассматривая фигурку под разными углами. – На доске у этой фигуры меньше всего возможностей. Он даже не может погибнуть. Пешки малоценны и вместе с тем полезны и способны переломить ход игры… У всякого бойца этой игрушечной армии свое назначение, свои нерушимые обязанности и права, но никакой воли. Если сейчас я махну рукой, все они разлетятся в стороны, и их маленький мир перестанет существовать; будь у шахмат разум, они решили бы, что пришел Ragnark. А я волен буду подобрать уцелевшие фигуры, сделать взамен поврежденных другие и начать игру заново… Но даже я не знаю, какая из моих пешек пройдет вперед, какая из них возвысится. Я могу назначить для этого одну из них и вести ее к этой цели. Но может сложиться так, что пройдет совсем другая… Боги не любят, когда в их партию вмешиваются. Но, в отличие от твоего бога, которого твои предшественники привели на германскую землю, они дают вторгнувшемуся возможность доказать, что он имеет на это право.

Еще мгновение Каспар смотрел на фигуру задумчиво и отстраненно и, аккуратно установив ее на прежнее место, вновь поднял глаза к Курту.

– Есть, – продолжил он негромко, – то, что решать могут они. Они назначают ту пешку, которая достигнет противоположной полосы; для того, чтобы сделать это, надо получить избранность из их рук. Не из рук человеческих. Только эта избранность имеет силу, ибо и самими богами руководит Судьба, она велит им отметить избранного ею. Однако людская природа такова, человек последних дней все пытается решать сам, не признавая высших сил, не веря им и отрцая Судьбу… Но Судьба терпелива, Курт. Она подождет установленного часа, когда решится, кто имеет право на существование – ее предназначение или созданное человеком. Я тоже буду ждать. Такова данность, и никак иначе сложиться не может. Твои сослужители ищут меня, меня ищут светские власти и, думаю, ты сам; и что же? Я здесь, у всех на глазах, видим всеми и никем не замечен. Поверь мне: искать меня не стоит, это бессмысленно, ни ты, ни кто иной найти меня не сумеет, пока не настанет определенный день, определенный час. Я не намерен исчезнуть навсегда – мы встретимся с тобою, но встретимся тогда, когда ты будешь готов. Когда достигнешь пика своей силы. Вот тогда мы и решим, кто из нас, любимец Судьбы или сотворенное человеком его подобие, продолжит свой путь к возвышению; в нашем споре решится, чье время будет властвовать теперь, время богов или человека…

Каспар замер снова, долго вглядываясь в глаза Курту, и тихо рассмеялся, качнув головой:

– Смотришь на меня, точно на помешанного. Однако в том, что я говорю, не больше сумасшествия, нежели в служении иноземному человеку-богу и в полагании его избавителем всего мира. Понимаю, ты еще слишком молод, чтобы осмыслить это; ты сильно изменился со дня нашей последней встречи, но изменился недостаточно. Постиг еще слишком мало. Но у тебя все впереди, ты парень способный, сообразительный и въедливый, это заметил не только я… Знаешь, – утратив свой торжественный тон, заметил Каспар, – Мельхиор просто в бешенстве. Ты поимел его трижды. Так его еще никто не проворачивал. Он надеялся сдать вам фогтову дочку и его самого – и все, на смерть мастера он не рассчитывал; птенцы – да, их потерю он допускал, но на мастера у него были большие виды. Стриг, по вине Инквизиции оставшийся без гнезда; каков союзник!.. Он просто в ярости… А вот меня ты поставил в сложное положение: даже не знаю, что я должен чувствовать. С одной стороны, ты испортил мне такой выверенный план, нагнал сюда имперских солдат, заставил свернуть дела, но с другой – от души вмазал этому старому козлу по мозгам, а сей отрадный факт многого стоит. Так меня мало кто радовал за последние пару лет.

Каспар смолк, вновь опустив взгляд на доску перед собою, и долго сидел, не произнося ни слова и не двигаясь.

– Мне пора уходить, – наконец, заговорил он снова, медленно подняв голову. – Жаль, что разговор вышел такой… односторонний. Я бы хотел поговорить; не исповедаться или прочесть проповедь, а – поговорить, как водится между людьми. Думаю, это еще случится, когда будут к тому повод и должные обстоятельства. Ну, и, в конце концов, однажды этому разговору быть – пусть и последнему; однажды мы встретимся там, где нам никто не будет мешать… И, дабы ты не полагал меня самоуверенным глупцом, помешавшимся на своих мистических выкладках и не замечающим реальности за ними: я готов проиграть, Курт. Я готов узнать, что наступает иное время, что теперь сила богов имеет все меньшее проявление в нашем мире, все меньше связана с ним, что слабые люди перехватывают руль этой большой и неустойчивой ладьи; это уже случалось в истории. Если победа будет за тобой, это значит, что приходит твое время. А это, Курт, значит, что мне не оставят места в таком мире. Поэтому я готов ко всему… Но, – вновь улыбнулся Каспар, – это не подразумевает, что я прикупил себе новенький саван, дрова для погребального костра и заранее сложил в особливый сундучок ценные вещи, которые хочу прихватить с собой. На нашу последнюю встречу я явлюсь с уверенностью в победе. Это не означает, что я не вижу в тебе опасного противника; нет, ты парень с секретом, и я уже знаю, что бывает, если отнестись к тебе легкомысленно. Мельхиор еще не уяснил этого, но я – я понял. Ты быстро схватываешь, ты легко учишься, делаешь выводы из каждого события в твоей жизни; выводы, как правило, верные и полезные…

Каспар чуть привстал, бросив демонстративный взгляд на ремень Курта, где висел на своем прежнем месте четырехзарядный арбалет, и, снова усевшись, укоризненно качнул головой:

– Плагиат… Ты испытал его действие на себе и – взял на вооружение. В буквальном смысле. Как и многое. Ты перенимаешь у своих противников их оружие – и в иносказательном значении, как в деле с Маргарет фон Шёнборн, и в прямом. Я знаю, что противник ты серьезный – и поэтому, и по многим другим причинам, каковые перечислять не стану: не ровен час, зазнаешься, расслабишься, и я все испорчу… Но впереди у тебя еще многое; впереди долгий и непростой путь к вершине. К клетке на той стороне доски. Ты еще должен многое постичь и суметь; а когда останется один последний шаг, мы встретимся с тобой, и завершающий шаг этот, шаг к своей вершине, сможет проделать лишь один из нас.

На развернутую шахматную доску Каспар взглянул снова – на этот раз долго и задумчиво – и, аккуратно передвинув одного из крестьян на клетку вперед, снова поднял взгляд, с улыбкой указав на фигуру:

– Шах через четыре хода, если грамотно воспользоваться крохотным шажком этой пешки. У тебя будет время подумать над тем, как это сделать; сейчас я уйду, а ты просидишь за этим столом еще около полутора-двух часов. Только, когда отпустит, не пытайся, ради всего святого, поднимать тревогу, разводить панику и гнать за мной зондергруппу: думаю, ты и сам понимаешь, что они не отыщут моего следа и лишь напрасно загоняют коней, а ты сам будешь выглядеть глупо, согласись. Просто оставь все, как есть. Просто живи, как прежде, и когда я увижу, что ты готов, все свершится само. Только имей в виду: не факт, что убийцы будут подстерегать тебя на каждом шагу, что ни дня не пройдет без попыток напасть на тебя или подослать к тебе двурушника, однако теперь твоя жизнь в еще большей опасности, нежели прежде. Я со своей стороны сделаю все, что в моих силах, но я не всеведущ и не всемогущ. Смотри за спину, не верь никому; помни об осторожности.

Из-за стола Каспар поднялся медленно и словно нехотя, бросил короткий быстрый взгляд вокруг, в шумную пеструю толпу, забившую трапезный зальчик, на дверь, и снова обернулся к собеседнику.

– Мне пора, – кивнул он, подбирая с пола сумку и перевешивая ее через плечо. – Mea pia desideria[232] Бруно; все же в сохранении твоей жизни и он сыграл немалую роль… До встречи, Курт. Искренне желаю удачи.

Эпилог

Сегодня господин был не в духе. Обыкновенно майстер Мельхиор пребывал в настроении пусть и не благостном, но в равнодушном, однако сегодня что-то было не так. Тушеная утятина, по крайней мере, была способна обратить его расположение духа в благую сторону даже на пороге конца света, но сегодня все было иначе. Домик, отстоящий от любопытствующих глаз в стороне, был пропитан запахами скворчащего мяса с укропом и перцем, от каковых благоуханий у Людвига самого подводило желудок, однако майстер Мельхиор оставался мрачен и безучастен к витающим над котлом ароматам.

О том, что сегодня господин ожидает кого-то к себе, Людвиг не так чтобы догадался – знал; если майстер Мельхиор напряжен, как струна, и обитает в некоем снятом на неведомое количество дней домике в заштатной деревушке у границ Баварии – наверняка это не просто так. Особенно учитывая все произошедшее неподалеку в последние полтора месяца. Об этом Людвигу не говорили, с ним этого не обсуждали; наверняка подразумевалось, что ученик вообще ничего не знает, однако не видеть того, что видимо, было сложно, и, когда в распахнувшуюся дверь шагнул рослый и крепкий, как вяз, крестьянин, он не удивился. Этот уже был знаком Людвигу, уже виден был не раз, уже даже и имя его было слышано, хотя он и предпочел оное позабыть тут же – так было как-то надежней…

– Каспар, – недовольно отметил господин, и крестьянин, зло швырнув в угол дорожную сумку, повысил голос:

– Я уже тридцать семь лет Каспар.

– Не смей возвышать голоса на меня, – мягко проговорил майстер Мельхиор.

Обыкновенно присутствующие и впрямь стихали, заслышав этот голос, запинались и отводили взоры, однако крестьянин лишь пренебрежительно фыркнул:

– Вот как. Да осознаешь ли ты, что наворотил? Так, как ты в этот раз, никто и никогда еще не нарушал моих планов, не вредил делу, не…

– «Вы», – поправил господин.

– Брось. Здесь нет твоих дружков, и выделываться не перед кем. Здесь только мы с тобой, – ответил Каспар, и Людвиг затаил дыхание, замерев с ложкой в руке подле котла с ароматной утятиной. – У меня был план. Четкий план, выверенный – на недели вперед, на месяцы… годы! И все полетело прахом из-за твоих экспериментов.

– Мы здесь не для этого, – начал майстер Мельхиор строго, и крестьянин отозвался с раздражением:

– Неужто?.. Это твоя обычная манера, – продолжил Каспар, не слушая попыток господина возразить. – Наломать дров, не думая о последствиях. Все твои задумки, все твои, с позволения сказать, операции…

– Не тебе судить! – прошипел господин ожесточенно. – Ты, выскочка, мужлан, юнец! Где тебе понять…

– Я долго молчал, – оборвал его Каспар, шагнув вперед, и на миг Людвиг всерьез заподозрил крестьянина в попытке поднять на господина руку, – я долго ждал – быть может, из твоих потуг хоть что-то выйдет… Но теперь это не лезет ни в какие рамки. Ты нашел такого союзника – и вот так запросто выбросил его в хлам, попросту убил собственными руками. Как можно было этим воспользоваться в будущем, какие планы можно было выстроить вместе с ним… Какого парня ты загубил!

– Я сделал все для того, чтобы дело свершилось.

Людвиг окаменел в своем углу, слыша, как оправдывается господин, слыша то, чего никогда не слышал…

– Я устранил инквизитора, который мог помешать делу, который мог завершить расследование с ходу. И я, все твои черти тебя возьми, пытался вывести Молота Ведьм из игры; я предупреждал – его участие кончится плохо, я говорил, что ему нельзя жить, я пытался… А ты!..

– Я – нет, – согласился Каспар с неожиданным спокойствием. – Я – нет, – повторил он. – Потому что не его судьба быть убитым вот так, престарелым самовлюбленным дураком.

– Да как ты смеешь!..

– Смею, – кивнул крестьянин равнодушно. – Смею.

– Этот вздор может водить вокруг пальца остальных, но и их – недолго. Рано или поздно они поймут, как и я, насколько бредовы твои идеи; вот только не было бы слишком поздно! А пока, коли уж ты не желаешь слушать меня, я решу эту проблему сам; и ты же, если доживешь до лет, когда поумнеешь, скажешь мне спасибо.

– Если ты доживешь, – усмехнулся Каспар. – Насколько я знаю, ни одна встреча с этим парнем не прошла для тебя… приятно. Свяжись с ним – и я тебе не позавидую.

– Ты не дал мне его убить, – терпеливо, словно ребенку, пояснил господин. – Не он избежал моей руки; ты все сделал за него. Говорить после этого, что его хранит судьба – просто… не знаю, слепота или сумасшествие.

– Да, его прикрыл я. Просто перестраховки ради; уверен, он выкрутился бы и сам, и твои люди точно так же лежали бы мертвыми. Просто мне известна его судьба – и моя. Я знаю, что не твоя рука…

– Бред! – рявкнул майстер Мельхиор с внезапным озлоблением. – Чушь! Измышления извращенного разума; и добро б твоего человечьего – так нет! Фантазии желторотых божков – вот что это такое!

– Мои боги, – сквозь принужденную улыбку выговорил Каспар, – хотя бы похожи на людей. А твои покровители, которым место на инквизиторском костре, вызывают тошноту у любого вменяемого человека…

– Молчать!

– Скажи это еще раз, – предложил крестьянин, и показалось (разумеется, показалось – как же может быть иначе?..), что господин осекся, не ответив… – Это их воля. Воля Судьбы, повелевающей ими. Тебе все равно не осмыслить. Просто: никто не тронет его. Кроме меня, но это случится, лишь когда настанет время… Ты меня утомил, – отмахнулся Каспар, подобрав свою сумку. – Ничего нового я не услышал; и вижу, что напрасно сделал такой крюк. Я сказал, что хотел; прочее – пустое сотрясение воздуха.

– Стоять, – приказал майстер Мельхиор ему вслед, но тот лишь раздраженно дернул плечом, разворачиваясь к двери. – Ты, – повысил голос господин, – ты был рядом, лично ты (я знаю!), ты видел его, ты говорил с ним! Говорил! Вместо того, чтобы оставить его там навсегда – ты просто поговорил, точно с приятелем! А может, и впрямь так? Может быть, потому все наши начинания терпят неудачи, что ты встречаешься с ним тайком? И передаешь ему наши секреты? И вся твоя высокая чушь – только пелена, которую ты бросаешь нам на глаза, отговорки, измышления, а на деле ты просто предатель. Или – что на самом деле связывает вас, а?

По тому, как напряглась спина крестьянина, Людвиг подумал, что сейчас тот разразится криками и ответными обвинениями или с новой силой примется за свою малопонятную проповедь, однако тот просто медленно, неторопливо развернулся, сделав к майстеру Мельхиору всего один маленький шаг.

– Все ваши начинания, – тихо заметил Каспар, – терпят крах по одной простой причине: нажив седину, никто из вас не нажил ума. Конгрегатским начинателям, по крайней мере, хватило здравого смысла понять, что плода своих трудов они не увидят, что будущее, которое они строят, настанет спустя не одно, быть может, поколение. А вы хотите всего здесь и сейчас. И если остальные еще хоть что-то соображают, имеют хоть какую-то выдержку, то ты нетерпелив, словно младенец, которому подавай отцовский меч немедленно, и плевать, что он отрежет пальцы. Не знаю, на что сделать скидку – на старческое слабоумие, неотвратимо разъедающее твой и без того скромных достоинств мозг, или на ту тварь, что ввергает в этот орган как правило немногочисленные мысли.

– Ты зарвался, – промолвил господин угрожающе, – ты позволяешь себе слишком многое, и лучше не вынуждай меня…

– Заткнись.

Каспар выговорил это спокойно и негромко, почти лениво, однако что-то все же дрогнуло в голосе, что-то всколыхнулось в нем, тронув, точно круги на водной глади, окружающий мир. Господин запнулся, отступив назад, прижав к горлу ладони, словно от удара, и лишь сжатый хрип вырвался из его побелевших губ.

Крестьянин окинул его взглядом, словно оценивая совершенное, и, вновь развернувшись, вышел прочь.

Еще минуту майстер Мельхиор стоял недвижно, глядя на закрывшуюся дверь, растерянно шевеля безмолвными бледными губами; Людвиг затих совершенно, стараясь ненароком не помыслить лишнего и не имея сил не думать о том, что никогда еще, никто на всем свете не мог, просто не имел такой наглости, чтобы говорить с господином подобными словами и – главное! – никто не имел силы, чтобы сказать одно слово, сказать его так. Никто и никогда еще не унижал его настолько…

Тот повернулся рывком, словно бы услышав его последнюю мысль; или, быть может, услышал и впрямь? В том, что господин это может, Людвиг не сомневался ни на миг, хотя сказано и выказано этого не было еще ни разу…

– Ты что-то сказал? – вытолкнул майстер Мельхиор ожесточенно и сипло, и он попятился в ужасе, не сумев ответить, лишь исступленно замотав головой в отрицании.

Когда вскинулась сухая, точно мощи, рука, устремив на него указующий перст, когда не услышался – ощутился бьющий в нервы звук, в висках словно лопнуло что-то, сердце вдруг взорвалось, точно огненный шар, и мир в глазах опрокинулся и померк.

Октябрь 2009

Страницы: «« ... 2324252627282930

Читать бесплатно другие книги:

Говорят, родственников не выбирают. Кому, как не мне, Хлое Этвуд, знать, насколько это утверждение в...
Снежинки не могут быть отверженными? Триинэ тоже так думала. Но жизнь сложилась так, что ей пришлось...
Казалось бы, все проблемы в семейной жизни Ирьяны улажены, а приключения ведь только начинаются… Пос...
Магам закон не писан, но даже они порой вынуждены соблюдать приличия. Поэтому открыто признаться в п...
Вот и вышел срок службы тьера Кэрридана Стайни! Отныне он вольный человек! Так что можно ему, ни на ...
Если твоя невеста исчезла накануне помолвки, необходимо разобраться, кто в этом виноват… Если на теб...