Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий
На следующее утро позвонил Авениру, сказался больным. Телефон отключил. Пил и смотрел телевизор. Вчерашний сюжет муниципалка прокрутила трижды. В полдень благолепный Вожделея и неподобный Оборышев возникли в столичных новостях.
А ближе к вечеру за Мстишей пришли.
Визитеров пожаловало двое, оба в штатском. Судя по их обличью, с истиной они тоже ознакомились: у той страхолюдины, что повыше, были глаза маньяка и рот садиста; у той, что пониже и потолще, – жабья физия похабника и сластолюбца.
Слава богу, Светлана к тому времени еще не вернулась с работы.
– Как же это вы? – посетовал маньяк и садист, устремляя на Оборышева ласковый взор и словно бы видя уже собеседника в пыточной камере. – Опытный вроде работник – и так подставились…
Голос его показался знакомым.
«Подставился?.. – желчно подумал Мстиша. – Нет, ребята, не подставился – это я вас всех подставил! А то что ж мне, одному пропадать?..»
– В суд на вас подают.
– Кто?
– Вам всех перечислить?
– А-а… по какой статье?
– Да мало ли! За нанесение ущерба деловой репутации, за причинение вреда здоровью, за оскорбление чувств верующих…
Похабник и сластолюбец помалкивал с матерным выражением лица. Садист продолжал:
– Где вы раскопали вообще этого вашего Вожделею?
– Нигде. Сам пришел.
– Но кто-то же его к вам направил?
– Авенир Аркадьич. Порекомендовал воткнуть в курьезы…
– Вот как? – Двое переглянулись. – Ну, с Авениром Аркадьичем разговор будет отдельный. А вот вы…
– А что я?
– Нет, но предварительную-то беседу вы с Вожделеей проводили? И что же, не заметили после этого изменений в собственной внешности?
– Знаете… в зеркало я смотрюсь редко…
– Не свисти! – неожиданно посоветовал похабник и сластолюбец. – В зеркало он не смотрится! А в гримерке?
– Даже и в гримерке! Нет, ну… заметил, конечно, что скверно выгляжу…
Заврался, запутался, приуныл.
– Шуму много? – спросил он в тоске.
– Не то слово! С двенадцати часов народ как с цепи сорвался. Уровень преступности в два раза сиганул…
– Почему? – Мстиша оторопел.
– Красивых бьют.
– За что?!
– За то, что красивые!
Судорожным движением Оборышев выхватил сотовый телефон, но был пойман за руку.
– Кому?
– Жене!
– Она что? Тоже…
– Да!
Хватка разжалась. Связаться со Светой, впрочем, не удалось – шли короткие гудки. Застонав, Мстиша спрятал сотик.
– Собирайтесь, – сказали ему.
– Куда?
– К ответу, – исторг садист, осквернив и без того циничную мордень кощунственной ухмылкой. – Крови вашей жаждут…
– Ну да, конечно… – окончательно угасая, горестно помыслил вслух Мстиша. – Политики… бизнесмены…
– Политики? Бизнесмены? – хмыкнул маньяк. – Бизнесмены – это еще полбеды. Да и политики тоже: как были уроды – так уродами и остались. А вот жены олигархов…
– Ох-х… – болезненно выдохнул Оборышев.
– Вот именно, – мрачно подтвердил собеседник.
Привезли Мстишу отнюдь не в полицию, как он ожидал, и даже не в ФСБ, а прямиком в областную Думу. В небольшом зальце с идеологически выдержанной потолочной лепниной собрались жаждавшие крови Оборышева. Повеяло картинами Босха, в частности – «Несением креста». Утешало лишь то, что за овальным столом не восседало ни единой разгневанной мегеры – сплошь мужской пол. Надо полагать, жены олигархов, не решаясь теперь показаться в свет, взамен прислали своих адвокатов, мерзости чьих образин уже давно ничто не могло повредить.
– Вот, пожалуйста, – сказал конвоир, придерживая Мстишу за локоток. – Первый виновник, прошу любить и жаловать…
И началось беснование. Все вскинулись, все обрушились с угрозами, самой мягкой из которых было увольнение. Оборышев только успевал облизываться да озираться.
Наконец главный Квазимодо, подозрительно смахивавший на губернатора, треснул ладонью по столу – и все смолкло.
– Как такое, понимаешь, могло случиться? – мертвым голосом осведомился он в мертвой же тишине.
Ну точно – губернатор.
Пришлось поведать историю с самого начала, по возможности перекладывая ответственность на плечи отсутствующего здесь Авенира Аркадьича. Поначалу Мстише казалось, что участников пандемониума, обсевших овальный стол, он видит впервые, однако мало-помалу из жутких личин начинали вытаивать знакомые черты. Вскоре он угадал почти всех. Элита. Побитый градом цвет общества.
– И как теперь, понимаешь, быть? – угрюмо осведомился главный Квазимодо, дослушав Оборышева.
Тот заискивающе улыбнулся и беспомощно развел руками.
Губернатор засопел.
– Как шкодить, – ворчливо упрекнул он, – так все, понимаешь, горазды, а как отвечать, так, понимаешь… Что скажешь, Олег Аскольдыч?
И посмотрел на садиста и маньяка. Оборышев вздрогнул и тоже уставился. Олег Аскольдович? Ни-че-го себе! Вот это его перековеркало…
– Я связался с нашей епархией, – сухо доложил тот. – Владыка тоже склоняется к мысли, что нас постигла Божья кара…
– Кого? Меня? – взревели за столом. – Ты за базаром-то – следи! Знаешь, сколько я на храм пожертвовал?
Взревевшего одернули.
– У меня создалось впечатление, – как ни в чем не бывало продолжал Олег Аскольдыч, – что владыка совершенно спокоен…
– Да я думаю! – фыркнули за столом. – Им-то чего беспокоиться? У них вон бороды от самых глаз – поди различи, что у них там под бородами!
Одернули и этого.
– Что касается ученой братии, тут полный разброд во мнениях. Психотропное оружие, гипнотическое внушение, кодовые слова… Ну и так далее.
– Погоди, Олег Аскольдыч, погоди! А этот… Вожделея! Он-то сам что говорит?
– Ничего. В данный момент Егор Трофимович Вожделея находится в отделении реанимации. Больничный комплекс, травматология.
«Стало быть, все-таки нарвался… – просквозила скорбная мысль. – А ведь предупреждал я его… Господи, лишь бы Светка убереглась!»
– Выживет?
– Врачи говорят, да. Состояние стабильно среднетяжелое.
Квазимодо издал приглушенный досадливый рык.
– А сам что думаешь?
– Думаю, независимо от того, что с нами случилось, ситуация необратима.
– То есть?
– То есть, хотим мы того, не хотим, а придется приспосабливаться к новым условиям.
Последовал новый взрыв возмущения – и глава областной администрации был вынужден повторно треснуть ладонью по столу.
– Ты это… понимаешь тут… Как тут приспособишься?
Прежде чем ответить, Олег Аскольдович впервые помедлил, должно быть, подбирая слова.
– Ситуация, по-видимому, необратима, – с невозмутимостью, за которой мерещилось извращенное удовольствие, повторил он. – Но не смертельна. Кстати, в прямом смысле. Пока у нас по области, слава богу, ни одного трупа. Для сравнения: в Москве их час назад было уже три.
– Да что вы нам тут про трупы?.. – вскипел очередной потерпевший. – Вот с этим что делать? С этим вот! – И он ткнул себя скрюченными пальцами в совершенно инфернальное мурло.
– Боюсь, тут уже ничего не поделаешь, – с сочувствием отвечал Олег Аскольдыч. – Независимо от рода деятельности грешить все равно приходится, причем грешить профессионально. Не будешь грешить – прогоришь. То есть каждый из нас сейчас перед выбором: либо стать красавцем, но без штанов, либо в штанах, но…
Договорить не дали – и последовало третье по счету тресновение державной ладонью по столу.
– Предлагаю больше не упоминать о том, чего мы не в силах изменить, – выждав, сколько следует, вновь заговорил ужасный Олег Аскольдыч. – В конце концов, внешность – личное дело каждого. Главное сейчас – стабилизировать обстановку в городе. В частности, остановить самосуды. Силы полиции приведены в повышенную готовность, им даны соответствующие указания, думаю, порядок скоро будет восстановлен. Потенциальные жертвы берутся на учет, их, кстати, не так и много…
– Да что она сейчас сможет, полиция? – усомнился некто особо монструозный. – Даже и фоторобота не составишь! А уж словесные портреты…
– Словесные портреты – прежние.
– Да ладно, бросьте…
– Прежние, прежние. Такие критерии, как красота и безобразие, в словесных портретах не учитываются… – Олег Аскольдыч приостановился, окинул взглядом собравшихся. – А теперь я прошу внимания. – В голосе его зазвучали властные нотки, и чудовища, порожденные сном разума, невольно притихли. – Я разделяю ваши чувства, но поймите наконец: то же самое происходит сейчас по всей стране. Не исключено, что и во всем мире – еще не уточнял. Конечно, можно найти крайних… – Он бросил взгляд на Мстишу. – Найти, публично высечь, но симпатичнее от этого никто из нас не станет. Я советую отнестись к случившемуся, как к кризису, тем более что это и есть кризис… Собственно говоря, что произошло? Сменились критерии. Всего-навсего. Постарайтесь это понять, – мягко, как малым детям, втолковывал Олег Аскольдыч. – Возьмите любую из нынешних фотомоделей. В позапрошлом веке (да и в прошлом!) она показалась бы нам уродиной: костлявая, длинная, жердь жердью… Или, скажем, загар. Когда-то белизна кожи считалась первым признаком аристократизма. Теперь наоборот. Раз загорелый, значит, отдыхал где-нибудь на Гавайях…
Чудовища ужасного вида, напряженно слушавшие оратора, ожили, переглянулись. И то ли движение это вышло у них как-то совсем по-человечески, то ли испуг прошел, но не такими уж и звероподобными показались Оборышеву они на сей раз. Секрет, должно быть, заключался в том, что не с кем их было сравнивать. А может, просто успел привыкнуть.
– Я полагаю, – закруглил неторопливую речь Олег Аскольдыч (он тоже не то чтобы похорошел, но хотя бы стал узнаваем), – все рано или поздно утрясется само собой. Но, поверьте, в наших интересах, чтобы утряслось как можно скорее. Стало быть, что? Стало быть, задействовать средства массовой информации: газеты, рекламу, телевидение – и помаленьку-полегоньку ориентировать население на то, какая именно внешность в данный момент соответствует…
– Мы ж тут все разные… – осмелился возразить кто-то.
– Несущественно, – заверил Олег Аскольдыч. – Важно дать понять, что сейчас НЕ является нормой. Все остальное – приветствуется…
Главный Квазимодо издал трубный носовой звук (присутствующие замерли) и страшно воззрился на Мстишу.
– Все понял? – рявкнул он. – Иди работай. Приучай народ к своему рылу…
Когда отпущенный с миром Оборышев вернулся домой, давно стемнело. Света навстречу не вышла. Она сидела в кухне, уронив руки на скатерть, лицо – на руки. Заплаканный ангел.
– Ланочка… – Мстиша кинулся к жене, оторвал от стола, осмотрел лоб, скулы. Слава богу, ни синяка нигде, ни ссадины. – Ну что ты, родная, что ты?
Всхлипнула, утерла слезы.
– Мстиша… – покаянно призналась она. – Меня уволили…
Выдохнул с облегчением.
– Всего-то? Ну и черт с ними! Другую работу найдешь…
– Не найду, – со страхом сказала Светлана, и ангельские глаза ее вновь наполнились слезами. – В том-то и дело, что не найду… Знаешь, за что меня?
– За что?
– За это! – И она, застонав, двинула себя кулачком в лицо, чудом не разбив свой очаровательно вздернутый носик. – Как увидели, как вскинулись… Директрису позвали! Нам, говорят, амбициозные нужны, деловые… А не лохушки всякие…
– Кто?
– Лохи! Женского рода… Пошла к хирургу – там очередь…
– К какому хирургу?
– К пластическому…
– Ты что, дефективная?! – заорал Мстиша. Светлана вздрогнула. Спохватился, заворковал, оглаживая с нежностью ангельское личико: – Не вздумай… Даже не вздумай, Светка… Ты мне такая нужна, именно такая…
– Безработная? – с горечью спросила она.
– Да черт с ней, с работой! Выживем, Свет! Уж меня-то с моим рылом теперь точняк не уволят… Сам губернатор сказал! – Запнулся, застигнутый внезапной мыслью. – А что за очередь у хирурга? Неужели…
– Да нет. Одни дуры богатые. Все в истерике. Чуть не побили…
– А что хирург? В смысле – ты его спрашивала?
– Говорит, бесполезно. Говорит, это как с отпечатками пальцев: сколько кожу с подушечек ни срезай, все равно потом то же самое нарастет…
– Почему он так уверен? У них же в практике подобных случаев не было!
Ангелочек шмыгнул носом, судорожно вздохнул.
– Не знаю… Может, просто отделаться хотел побыстрее…
Умолкла, поникла, должно быть, переживая заново сегодняшний день.
– Ну почему? – с болью произнесла она. – В чем я виновата?
– В том-то и дело, что ни в чем, – угрюмо ответил муж.
– Господи, – растроганно сказала Света. – Какой ты у меня добрый… – Отстранилась, расширила глаза. – Слушай! А ты, по-моему, похорошел…
Мстиша содрогнулся.
– Упаси боже… – пробормотал он. – Только не сейчас!
Перед тем как отправиться на кухню и выпить свой утренний кофе, Оборышев долго стоял над супружеским ложем, всматриваясь в безгрешное личико спящей жены. Измученное. Прекрасное.
Бедные вы, бедные… Совестливые, застенчивые, беззащитные. Вам врут – вы верите, вас предают – вы прощаете. Даже имя ваше у вас отобрано: звание порядочных людей принадлежит теперь брюхоногой крутизне, разъезжающей на «лексусах» и загорающей на Гавайях… Вроде бы все уже сделано, чтобы извести вас под корень, а теперь еще и это…
Мстиша повернулся к зеркалу – и стало стыдно до судорог. Одно утешение: с сегодняшнего числа сия мордень – его хлеб, его рабочий инструмент.
Стиснув зубы, прошел на кухню. Пока варил кофе, включил маленький плоский телевизор, убрав звук, чтобы не разбудить Светлану. Взглянул на экран – и чуть не обварился полезшей из джезвы пеной: по дорожке подиума, вихляя челюстью, плечами и бедрами, стремительно шла Акулина Истомина. Отставил джезву, приблизился. Нет, не Акулина… Хотя очень похожа. Гримаса – один в один. И плечи кривые.
Выходит, прав был Олег Аскольдыч: во всем мире творится то же самое.
Ладно. Попьем кофе и пойдем приучать народ к своему рылу…
В прихожей висело еще одно зеркало. Не удержался – бросил взгляд. Да уж, хорош, нечего сказать.
– Охо-хонюшки… Грехи наши тяжкие…
Выбравшись на проспект, огляделся с затаенным страхом. Однако стесняться было некого: все такие, никто не краше. Оборышев повеселел и, с интересом рассматривая встречные хари, направился к трамвайному кольцу.
Внезапно внимание его привлек мужчина, прижавшийся спиной к рекламной стойке. Мужчина был красив и бледен. Смятенный, растерянный, встретившись случайно взглядом с кем-нибудь из прохожих страшилищ, он тут же прятал глаза. Блаженного не трогали. Похоже, обстановку в городе и впрямь удалось стабилизировать – неподалеку маячили двое полицейских, явно следя за тем, чтобы никто не обидел беднягу.
Мстиша крякнул, нахмурился, порылся в карманах и, подойдя, сунул убогому червонец.