Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий

Он вынул удостоверение из щели, вернул Виталию, а сам снова склонился к сейфу – прятал терминал, наверное.

Виталий украдкой заглянул в свой документ.

– Смотри, смотри, – подбодрил его Терентьев, не меняя позы и глядя по-прежнему влево и вниз. – Должен же ты знать, где служишь?

Личные данные, понятное дело, не изменились – имя, фамилия, дата рождения, изображение-голограмма. А вот в графе «воинское звание» теперь и впрямь значилось «капитан». Лейтенантом Виталий не пробыл и трех полных суток.

– Мобпредписание давай тоже, – велел Терентьев, и Виталию пришлось на пару секунд отвлечься.

Уже вынув прямоугольничек предписания, Виталий внезапно засомневался.

– Я же его должен предъявить кадровику в части, – пробормотал он нерешительно. – И сдать ему же.

Терентьев, не разгибаясь, поглядел на Виталия снизу вверх.

– Я и есть кадровик, – сообщил он. – Давай.

«Да пропади оно пропадом! – подумал Виталий сердито. – Велели подчиняться – вот и подчинюсь».

Он протянул капитану мобпредписание и снова принялся разглядывать удостоверение личности.

Помимо нового звания в документе появились отметки об окончании Академии с итоговой суммой баллов 49.9247, о присвоении специальности «пилот-инженер» начальной категории и о зачислении на действительную воинскую службу в подразделение R-80 на должность интенданта.

Последняя отметка была датирована сегодняшним числом, остальные – позавчерашним.

Терентьев уже запер сейф, выпрямился и откинулся в кресле. Голову он повернул вправо, к Виталию.

– Можешь спрашивать, – ровно сказал он.

Виталий за эту возможность, ясное дело, с радостью ухватился:

– За какие заслуги в капитаны произвели?

– Ниже капитана у нас не положено, – с ленцой пояснил Терентьев. – Так что считай это стартовым бонусом.

– А выше? – ехидно уточнил Виталий.

Терентьев был старше Виталия лет, наверное, на десять, вряд ли меньше. Откровенно говоря, за это время можно было уже и до майора дослужиться, особенно в шурупах. Выпустился лейтенантом, пять-семь лет – капитан, еще пять-семь – майор… Тем более сам говорит – лейтенантов у них нет, сразу же повышают.

– Объясняю популярно, – совершенно без злости принялся рассказывать Терентьев. – Во-первых, зря зубы скалишь. Погоны у меня капитанские, да. И в книжечке написано – капитан, в той, что с собой ношу и везде показываю. Но вообще-то я полковник. Знать тебе это надо, а вот болтать об этом – извини, не следует. Мы отобрали именно тебя, и ты прекрасно понимаешь – мы сделали это не от фонаря. А значит, болтать ты не станешь. Ты пока не представляешь куда попал, но это мы быстро поправим. Должность разобрал свою?

– Разобрал. Интендант.

– Знаешь, что это?

– Знаю. Снабженец.

– Верно, – подтвердил Терентьев. – По сути. Наверное, ты догадался, что это тоже ширма, как мое капитанство.

Тут у Виталия начали возникать новые подозрения, куда же он на самом деле угодил. Но вот так вот сразу – все-таки не верилось.

– Эр-восемьдесят, – невольно понизив голос, спросил он, – это разведка или что-то вроде?

Терентьев усмехнулся:

– Нет, не разведка. Не разведка, не спецназ, не «Альфа», не «Вомбат». Но понятно, что подразделение закрытое и секретное. Кстати, как на борт прибудем, дашь подписку, будь готов.

Виталий слушал, затаив дыхание.

– И чем предстоит… заниматься? – поинтересовался он, поскольку собеседник умолк.

– Об этом после подписки, уж извини. Пока тебе полезно знать вот что: ко мне обращаться как к капитану. О полковнике забудь. Совсем забудь, за ненадобностью. Уставщина не обязательна. Корректность обязательна. Твой прямой начальник – я, и только я. Приказы других лиц старше по званию открыто не игнорировать, а свои действия в обязательном порядке согласовывать со мной. Первое время мы постоянно будем вместе, так что наломать дров у тебя вряд ли получится. Главный принцип: не знаешь, что делать, – спроси у меня. Только у меня, ни у кого больше. Я не зверь и не идиот, прекрасно понимаю, что тебе нужно войти в курс дела и втянуться в работу и что на данный момент твоя осведомленность мало отличается от нулевой. Поэтому я буду тебя учить. Но не так, как в Академии, на это нет времени. Учиться и вникать будешь по ходу дела, так сказать – в боевой обстановке. Это понятно?

– П-понятно, – напряженно кивнул Виталий.

– Ну и еще одно, – добавил Терентьев. – В принципе, это не имеет особого значения, но расскажу уж, традиция такая. Четырнадцать лет назад я выпустился из той же Академии, которую ты только что закончил. Четырнадцать лет назад я точно так же сидел в таком же глайдере, только предыдущей модели. И сидел я на том месте, на котором сейчас сидишь ты. Потный и злой на весь мир, в ненавистной шурупской форме. А на моем месте сидел некий староватый для капитана офицер и говорил мне примерно то же, что сейчас говорю тебе я. Этот офицер с недавних пор – шеф нашего отдела, скоро его увидишь. И когда придет время ему снова уходить на повышение, а будет это лет, наверное, через десять – пятнадцать, я, если доживу, займу его место. А ты, если тоже доживешь, полетишь в Академию и привезешь оттуда такого же потного и злого на весь мир мальчишку в ненавистной шурупской форме. И по дороге будешь сидеть там, где сейчас сижу я, и вкручивать ему примерно то же, что сейчас слышишь. Ты понял нашу систему…

Тут Терентьев ухмыльнулся и только после этого закончил:

– …шуруп?

Чувствуя в груди странную пустоту, Виталий торопливо закивал:

– Кажется, понял…

Маткой оказался заслуженный шлюп-пятисотка. Глайдеров на борту у него имелось даже два, и это притом, что жилые отсеки комплектовались также на двоих. Всего лишь – в принципе, на пятисотку легко умещались пять – семь человек экипажа, в зависимости от назначения и спецификаций. Когда глайдер с Терентьевым и Виталием пристыковался к фермам на верхней палубе, а затем и ушел сквозь шлюз в ангар, Виталий этого еще не знал, поэтому первым после финиша словам шефа реально удивился.

– Этот, – Терентьев небрежно указал на второй глайдер в ангаре, – твой. Потом осмотришь.

«Ничего себе! – оценил Виталий. – С первого дня службы сажают на машину? Да куда ж я, черт возьми, умудрился встрять? В первый же день звезду на погоны, в первый же день машину! Да, во флоте не везде так! Звезду, во всяком случае, даже фон Платену вряд ли повесят раньше пары лет выслуги!»

Но это были еще цветочки. Ягодки начались, когда Виталий увидел свою каюту. Отдельную.

Никто и никогда не предоставляет молодняку отдельных кают – на борту младшие офицеры живут по трое, по четверо, если очень повезет – то по двое. Но в отдельных каютах – никогда, отдельные не всегда и майорам достаются, причем тут даже класс судна не всегда важен. Ну, командир, старпом и старинж – понятно, им по корабельному статусу положено. Начальник разведки, если есть, – тоже понятно, у него в сейфе многое хранится, что чужим глазам незачем доверять, даже если это его подчиненные.

Нет, каюта Виталия не была отделана красным деревом с позолотой, шикарной она была не в этом смысле.

Она была двухкомнатная. Спальня отдельно, кабинет отдельно. За счет того, что полка-рундук в каюте имелась только одна, нижняя, на месте верхней устроили просторную антресоль с дверцами, а поскольку штатный шкафчик, рассчитанный опять же на двоих, наличествовал и, в свою очередь, полностью принадлежал Виталию, тот понял, что еще долго будет обрастать вещами, чтобы занять хотя бы половину предоставленной кубатуры.

В кабинете полукольцом красовались аж четыре терминала, явно сопряженных; чуть в стороне помещался довольно просторный для интерьеров пятисотки письменный стол, а по переборкам – сплошь полки с документацией и спецлитературой на пластике. То есть безо всяких компьютеров и сетей можно работать. Отдельно – здоровенный экран посреди стены, то ли трансляция, то ли видео.

Зато санузел оказался практически стандартным; Виталий начал уже опасаться, что обнаружит там что-нибудь наподобие биде или джакузи. Ничего подобного: стандартный судовой вакуумный унитаз, рукомойник и душевая кабинка, правда, последняя с ионным режимом, что в принципе на кораблях встречалось, но опять же в основном по каютам старшего командного состава.

В общем, порядком озадаченный Виталий оставил чемоданчик в рундуке под полкой (оттуда в случае внезапных маневров корабля уж точно не вывалится и не примется летать по каюте) и поспешил в кают-компанию, как и велел Терентьев. Примерно на полдороге Виталий начал понимать, что кают на этой пятисотке всего две, зато обе просторные, а кают-компания чуть уменьшенная, но двоим все равно хоть конем гуляй. И начал подозревать, что они с Терентьевым и есть весь экипаж.

Конечно, это было странно и несколько поперек флотских обычаев, но Виталий с момента «покупки» его капитаном таинственного R-80 столкнулся с таким количеством странностей, что устал удивляться. Удивлялка распухла, как сказал бы майор Никишечкин со свойственной ему грубоватой непосредственностью.

Терентьев дожидался в кают-компании, за столом. Там же, на столе, белел отпечатанный на нескольких листиках документ и лежало стандартное стило-самописка.

– Присаживайся, капитан, – велел Терентьев. – Читай сначала про себя, потом вслух. Я обязан тебя предупредить, что звукозаписывающий модуль включен, идентификатор голоса – тоже.

«ПОДПИСКА О НЕРАЗГЛАШЕНИИ СЛУЖЕБНОЙ ТАЙНЫ», – прочел Виталий заголовок.

В целом текст был суховат и канцеляричен, но прост и понятен с первого прочтения, что вообще-то редкость для официальных документов. Состоял он из трех разделов. Первый был посвящен тому, что именно в подразделении R-80 является служебной тайной. Судя по тексту, ею являлось практически все, связанное с поручениями и заданиями. Объем информации, открытый для разглашения, на каждом задании оговаривался особо. Суть заданий не объяснялась никак, видимо, заданий Виталию выполнить предстояло много, и были они очень разные.

Второй раздел объяснял, что бывает за разглашение служебной тайны. В данном случае за болтливость грозил трибунал по законам военного времени, где девяносто процентов статей карались расстрелом.

Третий раздел и был, собственно, подпиской, где Виталию предстояло подтвердить, что он ознакомлен с данным текстом, согласен с ним и расписаться в этом.

Чуть ниже еще имелась строка: «Инструктаж провел ______________», где, без сомнений, позже укажет свои имя и фамилию капитан Терентьев и тоже распишется.

Кроме всего прочего, Виталий без особого труда понял, что звукозаписывающий чип встроен прямо в пластик заглавного листа и в данный момент действительно включен. Поэтому он спокойно и чуточку торжественно, как недавно на принятии присяги, зачитал распечатанный текст, что нужно – внес, где положено – расписался и так же спокойно передал подписку шефу. При этом он прекрасно осознавал, что если раньше какие-то теоретические проценты все повернуть вспять и получить новое назначение еще имелись, то с этого момента их просто не осталось.

– Замечательно, – удовлетворенно пророкотал Терентьев, делая отметки в подписке и убирая ее в герметичный конверт. – Пойдем, заодно покажу где у нас служебный сейф и дам к нему коды.

Сейф располагался в ходовой рубке, на штатном месте. Виталий сразу его увидел. Однако это оказался не тот сейф – Терентьев кратко ему объяснил, что там хранится только полетная документация. Служебный же сейф оказался неплохо замаскирован, не вдруг и отыщешь. Код Виталию пока полагался только от верхней секции, об этом Терентьев честно предупредил и тут же спрятал подписку Виталия в нижнюю.

Виталий в этот момент подумал, что полученный код и местонахождение сейфа – это первая информация, за разглашение которой его теперь могут совершенно законно расстрелять, но нельзя сказать, что испытал трепет или еще какие сильные чувства – как-никак он шесть лет подспудно готовился и привыкал к мысли: допуск к секретной информации имеет любой офицер и хранить тайну обязан сознательно и твердо, иначе зачем вообще все – офицерство, флот, служба?

– Ну что? – вопросил Терентьев, глядя на наручные часы, когда сейф был закрыт и опечатан. – Пить еще не устал? Даже если устал – придется еще по сто пятьдесят. Традиция. Но потом – сухой закон на весь срок обучения.

– К традиции готов, господин капитан, сэр, – вздохнул Виталий не очень старательно козыряя.

– Господина капитана рекомендую опускать даже при контактах с другими военными. Если нужно обратиться ко мне или к начальнику отдела – обращайся просто «мастер». Я к нему, по правде говоря, обращаюсь так же. Тебя первое время положено именовать стажером, совершенно официально, поскольку первые три месяца тебе зачтутся как стажировка.

– А как шеф обращается к вам? – поинтересовался Виталий и тут же подумал, что вопрос его, вероятно, запредельно наивен и неуместен.

Однако стажеру простителен, потому что Терентьев без тени смущения ответил:

– Меня шеф зовет кадетом.

– До сих пор? – поразился Виталий. – Все четырнадцать лет?

– Ага. Но, полагаю, скоро перестанет. Догадываешься почему?

– Потому что появился я, а кадет может быть только один, самый младший? – предположил Виталий.

– Именно, – подтвердил Терентьев. – Но что придумает шеф для меня – не рискну предположить. Его самого в бытность на моем месте именовали юнкером. Уж не знаю почему.

Они вернулись в кают-компанию, по пути заглянув на камбуз. Теперь Виталий знал, где хранятся рационы и напитки, в том числе коньяк, а кроме того, познакомился с графиком дежурств по камбузу, который находился в полной противофазе с вахтами в рубке. Если корабль стоял где-нибудь на швартовке, вахты отсутствовали, а дежурный по камбузу автоматически считался и дежурным по кораблю, если это не оговаривалось особо.

Настолько куцый экипаж имел и свои недостатки – формально свободного времени не оставалось вообще. Но, с другой стороны, готовить на двоих не скажешь, что очень обременительно. И порядок на камбузе потом наводить – тоже.

Терентьев быстро и явно привычно сообразил ужин на двоих – банкет-то они пропустили вместе с балом. Виталий отнес готовое в кают-компанию. И состоялся у них с новым шефом разговор за ужином. Вернее, не разговор – скорее лекция, потому что говорил в основном Терентьев, а Виталий лишь иногда что-нибудь спрашивал.

– Ну что, стажер, – сказал Терентьев, вставая. – Давай за знакомство и зачисление. Не так часто у нас появляются новобранцы. Ты первый после меня. Служить нам с тобой предстоит долго – если, конечно, судьба военная не велит сложить голову раньше срока.

Когда выпили, Виталий осмелился на робкий вопрос:

– А что… служба интенданта настолько… опасна?

– Интенданта – не особенно, – пояснил Терентьев жуя. – Но ты же понимаешь, наше интендантство всего лишь прикрытие. А вообще учти: на некоторые объекты авангард флотской разведки, куда ты так рвался, попадает только после нас. Не всегда, но достаточно часто.

– Н-да, – Виталия хватило только на это короткое и обтекаемое междометие.

– Именно так. Поэтому знай и помни: с виду мы шурупы. Но служба иной раз складывается так, что флотским позавидуешь. Только никто об этом обычно не знает, а жить-служить тебе придется в мире, где к шурупской форме относятся с презрением. И ты будешь это терпеть, а обиды глотать, потому что другого выхода у тебя нет. Эр-восемьдесят, братец. Стисни зубы и молчи. Привыкнешь со временем, все привыкли, и я, и шеф, и четвертый, бывший начальник отдела, а теперь наш верховный босс, покровитель в самых высоких правительственных кругах, тоже в свое время привык. Официально он уже не на службе, и мы с тобой пока о нем знаем всего-навсего, что он существует, да и то лишь между собой. Но когда-то он прошел все ступени эр-восемьдесят: твою, мою и шефа.

– Значит, ступеней всего четыре? – уточнил Виталий.

Ему и впрямь было любопытно до дрожи – юношеский пыл за время учебы не успел выветриться начисто, и детская страсть ко всяческим казакам-разбойникам в Виталии Шебалдине отнюдь не уснула. Да еще пришло четкое осознание: предстоящие казаки-раз-бойники ни в коем случае не игра, там все всерьез и по-крупному. Слишком уж обыденно Терентьев говорил о возможной гибели – так говорят только на настоящей войне. Впрочем, военные во все века гибли и безо всяких войн.

– Да, четыре. Ты – стажер, учишься, у меня на подхвате. Я – основной оперативник, плащ, так сказать, кинжал и все такое. Начальник отдела – общее руководство, ну и взаимодействие с флотом, войсками и гражданскими. И покровитель на самом верху, невидимый и почти неощутимый, пока нам жопу не начнет припекать всерьез. Но учти, это не значит, что можно расслабиться и наломать дров: натворишь глупостей, спасать тебя никто не станет, чик – и нету стажера. Даже притом, что у нас каждый человек – штучный товар, долго учат, но и спрашивают по-взрослому. Уяснил?

– Вполне…

– Тогда по второй, и с алкоголем на этом все. Давай, стажер!

Бутылка с коньяком так и простояла до самой ночи на столе нетронутой – никто к ней больше не прикоснулся. Виталию, говоря начистоту, не слишком и хотелось продолжать – ему было интересно, он слушал.

– Чем конкретно мы занимаемся? – приступил к самому интересному Терентьев. – Если коротко, то мы – эксперты.

До чего же теперь нравилось Виталию это «мы»… Обида и растерянность первых минут в кабинете Тревиса-среднего истаяли и рассеялись почти без следа.

– Напрашивается вопрос, – продолжал Терентьев, – эксперты по чему, в какой области? А вот тут-то коротко и не ответишь, поэтому считай мои слова первой лекцией в процессе обучения. Для начала – что ты знаешь о чужих?

– То же, что и все, – пожал плечами Виталий. – Неизвестно, кто они и откуда, неизвестно, когда и куда делись. Находят их артефакты время от времени… Пожалуй, что и все. Во всяком случае, в Академии на этот счет была одна-единственная обзорная лекция. Еще на первом курсе. Или не лекция, коллоквиум? Не помню уже…

Терентьев удовлетворенно покивал: похоже, именно такого ответа он и ждал.

– Где собирают космические корабли, спрашивать не буду, это ты знать обязан. А вот где производят модули и запчасти для них? Знаешь, а?

– Да, наверное, там же, на орбитальных заводах, – предположил Виталий достаточно уверенно. – Может, на Луне еще, на Венере и Марсе, на спутниках. Но явно не на Земле.

Об орбитальных заводах ученики Академии действительно кое-что слышали – должны же будущие пилоты знать, где соберут их будущие корабли? Кроме того, в конце третьего курса каждую группу даже возили на один из таких заводов, понаблюдать воочию, как со стапелей сходят новенькие сотки и двухсотки. «Дельта-Чичарита», которую вместе с однокашниками посетил Виталий, во всяком случае, собирала сотки и двухсотки. Но вот о производстве комплектующих за шесть лет в Академии речь как-то ни разу не заходила, и Виталий сообразил это только сейчас. И ведь даже мысли не возникало уточнить все это, выяснить… Может, потому, что курсантам просто не давали на это достаточно свободного времени?

Землю Виталий тоже упомянул неспроста: на Земле стадо, а стадо гражданами намеренно держится от космоса на приличном расстоянии. Людям стада даже приближаться к посадочным зонам запрещено, да и не нужно им это: когда работать не надо, жратвы вдоволь, а мест, где можно отлично повеселиться, значительно больше, чем посадочных зон.

– В целом, угадал, – сообщил Терентьев. – Комплектующие для кораблей производятся почти везде, где есть для этого сырье, условия, ресурсы и инфраструктура. Кроме Земли, тут тоже понятно почему. Но есть одна закавыка, которая, между прочим, впрямую попадает под подписку о неразглашении, так что учти, это не для всех.

Виталий привычно напрягся.

– Закавыка эта состоит в том, что из всех комплектующих, которые идут на сборку кораблей, мы, то есть Земля и Колонии, производим меньше двадцати процентов. Семнадцать и четыре десятых, если с округлением. И это в основном начинка камбуза, гальюнов и прочая муть вроде душевых кабинок и поручней, которая идет не только на корабли. Ну, опять же не стопроцентно, но процентов пятнадцать из этих семнадцати с хреном – не уникальные комплектующие для судостроения, а суровый унификат. Строго говоря, почти все это можно было бы производить и на Земле, если бы не решили там свернуть вообще любое производство от греха и стада подальше. А остальные восемьдесят два с лишним процента корабельной начинки – это артефакты чужих. Мы не знаем толком ни как они работают, ни почему работают, ни отчего иногда перестают работать – почти ничего. Мы ими просто пользуемся, по мере того как находим, вот и все. Понимаешь, почему эта информация засекречена даже от большинства граждан? Наши корабли – вообще-то не очень наши корабли.

– Но ведь… Но ведь… – забормотал ошарашенный Виталий, которому такие внезапные подробности и в страшном сне присниться не могли. – А если какие-нибудь из этих артефактов вдруг перестанут находиться? Или станут попадаться реже других? Заводы же встанут!

– Да они и так большей частью стоят, – вздохнул Терентьев. – И именно поэтому кораблей во флоте так катастрофически не хватает. Сколько из вашего выпуска сразу сядет к пультам, а не рассеется по ангарам? Человек сорок во флоте и человек сто в войсках?

– В войсках вроде больше, человек двести, – машинально поправил Виталий.

– В мое время речь шла о сотне. Значит, кое-как работаем! Но все равно, двести сорок человек из двух тысяч! Это мало, непростительно мало! По-хорошему нужно открывать еще десяток пилотских академий и параллельно клепать корабли – тысячами! Но для этого необходимо расширить поиски артефактов и чужих баз, а для поисков, в свою очередь, не хватает опять же кораблей. Заколдованный круг получается. Все мы заложники относительного дефицита; относительного, потому что медленный прирост все-таки есть и строится кораблей все-таки больше, чем теряется. Я, кстати, слышал, что Преображенский полк через годик-другой собираются сделать гвардейским, доукомплектовать людьми и техникой, а потом заслать на свеженькую колонию… Об этом в Генштабе давно шепчутся, даже грифа «секретно» эта информация не имеет. Но в низах пока не очень распространилась, больше как байка-мечта.

– А кто ж тогда на Силигриме останется вместо преображенцев? – жадно поинтересовался Виталий. – Разве можно такую крупную колонию без прикрытия оставлять?

– Без прикрытия никакую колонию нельзя оставлять, – проворчал Терентьев. – А под Силигриму новый полк уже формируют, Лефортовский. Скоро официально объявят. Обратил внимание, что негвардейские полки в этом году «купили» больше народу, чем обычно?

– Нет… Я не знаю, сколько обычно «покупают»…

Терентьев покосился на Виталия и закивал:

– Ну да, ну да, откуда тебе знать? В общем, Троицкий, Рублевский и Успенский часть опытного состава отдают в новый полк, соответственно им нужно больше новобранцев.

Виталий слушал свою первую лекцию в новой должности, как лопоухий малек, – с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, лишь иногда спохватываясь и напуская на себя сдержанно-деловитый вид. В сущности, закончив первый виток обучения, он без паузы вышел на второй, вновь став лопоухим мальком, – и это было по-своему прекрасно.

– Ну, а теперь – о нас, об эр-восемьдесят, – наконец-то добрался до сути Терентьев. – Мы – эксперты по крушениям кораблей. Когда техника чужих внезапно перестает работать и корабль гибнет, наша задача – осмотреть все, что от корабля осталось, если там вообще что-нибудь осталось, и установить причину крушения. Вот так-то, братец-шуруп. Причем на месте крушения мы обычно появляемся как бы случайно – мы же по документам интенданты, не забыл? И изучаем все втихаря, без помпы и фанфар, а наоборот, в личинах презренных шурупов, тыловых крыс, жиреющих по продуктовым складам, пока тут у них люди гибнут. Впитывай, наслушаешься еще, гарантирую. Отращивай бегемотью кожу.

Терентьев сердито воткнул вилку в остатки бризоли и мрачно отправил последний кусочек в рот. Видать, подобные наезды со стороны флотских действительно не были редкостью и достали беднягу Терентьева по самое не могу.

– Впрочем, кожу ты таки отрастишь, причем быстро, это я тоже гарантирую, – пробубнил он, по-прежнему жуя.

– Почему вы в этом уверены? – спросил Виталий чуточку виновато.

Он вспомнил, как сам еще сегодня думал о капитане-шурупе, и ему стало стыдно, хотя он не мог знать кто этот шуруп на самом деле и чем занимается.

– Тебя придирчиво отбирали, в том числе и по психологическому типу. Вас вообще вели со второго курса, шестерых из всего потока подходящих. Выбрали тебя.

– Оказался лучше прочих? – поинтересовался Виталий без особых угрызений совести. Ясно же, что так и есть.

– Ну, в общем, да. Пилот ты неплохой, но не супер. Инженер получше, но тоже пока не предел мечтаний. А вот по сумме ты пятерку однокашников своих заметно обскакал. Собственно, решение было принято еще в прошлом году, вопрос оставался только в том, доучишься ты или нет. Молодец, доучился.

Виталий помолчал, прикидывая – стоит поинтересоваться, кто входил в отвергнутую пятерку, или не стоит. Решил, что не стоит.

Самое смешное, что Терентьев в это время размышлял в точности о том же – спросит стажер об остальных пятерых кандидатах в R-80 или не спросит. По идее, не должен был спросить.

Виталий не спросил и, сам того не зная, заработал еще один плюсик в формирующееся личное дело. Спросил он несколько о другом, но этот вопрос Терентьев как раз и сам собирался особо осветить.

– Скажите, мастер, – впервые обратился Виталий к нему как велено, – а зачем был тот маскарад в актовом зале, с выходом на сцену вместе с будущими семеновцами? Только чтобы остальные поверили, будто я туда и распределюсь?

– Ну а для чего еще? – пожал плечами Терентьев.

– Но все равно некоторые видели, как я ухожу с вами, а вовсе не с семеновцами. Которые, кстати, остались на бал, в отличие от нас. Да и сами семеновцы – они ж не слепые…

– Да неважно, – вздохнул Терентьев. – Ну, запомнит несколько человек из двух тысяч, что на самом деле ты не к семеновцам попал, ну и что? Остальные-то без малого две тысячи так и останутся в неведении. И это правильно. С однокашниками ты встречаться, кстати, будешь часто, и чаще всего как раз с гвардейцами. Только былого уважения ты от них уже не дождешься. Потому что шуруп. Но и это тоже для нас правильно, понимаешь? Противно, несправедливо, злит – но правильно! В конечном итоге оно работать только помогает.

– А, хрен с ним со всем, – махнул рукой Терентьев через минуту, и Виталий испугался, что мастер сейчас нальет еще коньяку, тем более, что он действительно потянулся к бутылке, но открывать ее не стал, а поднялся на ноги. – Основное я тебе рассказал. Прибирай посуду и пошли к старту готовиться. Тебе теперь жить в постоянном цейтноте. О чем еще хочешь спросить – на ходу спрашивай, это сейчас твоим основным занятием будет – впитывать информацию. Ну?

– Хотел узнать, почему, если почти все запчасти кораблей инопланетного происхождения и отказывают по непонятным причинам, их тем не менее рискуют использовать?

– Ответ простой, – без запинки пояснил Терентьев. – Процент отказа судовых систем, сделанных чужими, в разы, в десятки раз ниже, чем у человеческой техники. Строй мы корабли сами – крушений было бы неизмеримо больше. Математика, чистая математика.

– Почему же тогда корабли целиком не делают из чужой комплектухи?

– Видишь ли, – сообщил Терентьев не без сарказма, – артефакт чужих в виде банального сральника для хомо сапиенс пока в космосе ни разу не обнаружен. Да и с кухонной автоматикой у чужих туговато – пригодной для нас, я имею в виду. Согласись, однако, что это не причина отказываться от постройки космических кораблей, а что до частых аварий нашей техники – так аварию унитаза пережить, в общем-то, легче, чем отказ реактора или глюки навигатора… Посуду – в раковину пока, потом вымоешь.

Виталий послушно свалил приборы в мойку, не забыл захлопнуть крышку и поспешил за мастером (надо думать о Терентьеве именно так) в рубку.

– Но все равно, – продолжал мучить его вопросами Виталий. – Неужели четверых человек достаточно, чтобы расследовать все катастрофы? Тем более что один, как я понял, – начальство и сидит безвылазно в штабе…

– В норе, – поправил вдруг Терентьев. – То, что ты называешь штабом, мы зовем норой. И нора наша – на обратной стороне Луны, на базе Королев-джи. Продолжай!

– …тем более что один безвылазно сидит в норе, второй вообще политик, если я правильно понял, третий… – Виталий на миг запнулся. – Третий – желторотый юнец, если разобраться. И получается, что работает, по сути, только один – вы. Один эксперт на весь флот и все в придачу вооруженные силы? Не верю.

– Во-первых, с тем количеством аварий, с каким имеют дело флот и вооруженные силы в целом, справляется и один эксперт, – спокойно уточнил Терентьев. – А во-вторых, если мы в тебе не ошиблись, а мы ошибаемся редко, ты быстро перестанешь быть самокритичным желторотым юнцом и станешь ценным помощником единственного эксперта, а там вскоре и сам превратишься в эксперта. У тебя и шансов-то других нет. Ну а в-третьих…

Терентьев неожиданно замолчал, словно не мог с ходу решить – посвящать Виталия в какие-то свои тайные помыслы или нет. К счастью, решил посвятить, потому что обратное было бы для Виталия на данном этапе большим разочарованием.

– Ладно, скажу, но это – в особой степени не для прессы, поскольку не наша епархия. Пару раз на моей памяти у нас изымали образцы и забирали вполне успешно развивающиеся дела. И оба раза это касалось артефактов, которые я бы скорее отнес к оружию, чем к корабельным системам. Из чего несложно заключить, что существуют и другие подобные группы, по крайней мере, почти наверняка где-то орудуют наши коллеги, эксперты-оружейники.

– А обратное происходило? Чтобы чьи-нибудь дела передавали вам?

– Такого не было ни разу. Но я в эр-восемьдесят всего четырнадцать лет. Может, раньше и случалось. Такие дела, шуруп. Садись, стартуем.

Виталий опустился в пилотское кресло, остро чувствуя, что в жизни наступают чувствительные перемены. Последние шесть лет он делал все, чтобы стать пилотом и с гордостью носить флотский мундир. Но судьба распорядилась иначе, и пока было совершенно непонятно – к добру перемены или к худу.

– Взлетай, – сказал Терентьев, переключая управление на Виталия. – Твоя вахта.

«Вахта длиною в жизнь, – подумал Виталий с неожиданным пафосом и запустил двигатели. – Вперед, в шурупы…»

Ноябрь 2013Николаев – Москва