Спасти посольство Корецкий Данил

Но незаметно выскочить за территорию ей не удалось даже в скромном наряде: у КПП ее окликнула Клара Комарова, секретарша начальника административно-хозяйственного отдела. Это была женщина лет тридцати пяти, рыжая, с яркой внешностью. К Вере она относилась ревниво, как к возможной сопернице.

— Ты куда намылилась, подруга? — слегка покровительственно окликнула Клара.

— Ой, собралась лечебной травы купить. Зубы болят…

— Вера, ты что? Какая трава? Полчаса как артналет закончился. Вон, на углу забор снесло, ребята восстанавливают. Тебе что, жить надоело? Сходи к нашему врачу!

— Да не хочу я, чтобы сверлили или рвали… Пополощу — и все само пройдет.

Клара подошла поближе.

— Пополощет она! А если Хекматияр в город ворвется? Или просто нападут какие-то шакалы? Стоит ли так рисковать из-за травы? Хочешь, я тебе на заднем дворе нарву сколько надо?

Вера отмахнулась:

— Ой, Клара не паникуй! Никто никуда не ворвется, никто ни на кого не нападет! Вон Владимир Иванович вчера говорил, что события развиваются своим чередом, и если Кабулу что-то будет угрожать, нас вывезут в первую очередь. Вот я и хочу сбегать на базар. Может, в последний раз. Сколько можно взаперти сидеть?

Комарова только рукой махнула, а Вера быстро скользнула в бетонный КПП с синими пуленепробиваемыми стеклами. Молодой прапорщик приветливо улыбнулся красивой женщине, которая была включена в короткий список лиц, имеющих разрешение на выход в город. И наружная охрана — два бойца царандоя тоже улыбнулись русской красавице.

— Красивых женщин любят и русские, и афганцы, — сказал старлей Козлов.

Он сидел напротив КПП за рулем старого советского «москвича» с неприметными кабульскими номерами, арендованного за двадцать долларов у начальника посольской службы местного персонала.

— И что интересно, не ты первый пришел к такому выводу, — буркнул с заднего сиденья капитан Зеблицкий. — Красивых женщин любят и чехи, и турки, и немцы, и курды, и езиды, и евреи, и арабы. Давай, трогай, видишь, она в такси садится! Философ фуев… Красивых женщин все любят!

И американец Коллинз не составлял исключения. Джек встретил Веру в просторной прихожей, усадил в кресло, за низенький столик с виски, фруктами, шербетом и рахат-лукумом, налил из турочки в маленькую чашку только что сваренный кофе, принёс из холодильника бутылку ледяной минеральной воды. Приподнял за подлокотники второе кресло, поставил его рядом и сел, привычно подняв к себе на колени её босые ноги.

— У тебя тут уютно, — сказала она, осматривая просторную комнату, обставленную мебелью из настоящего дерева, с пышными коврами на полу и картинами на стенах. — А снаружи обычный неказистый дом, никогда не скажешь, что внутри такие квартиры.

— Боюсь, что такая здесь единственная, — сказал Коллинз, перебирая маленькие пальчики с розовым лаком на ноготках. — Но она не моя. Это корпункт нашего журналиста. Сейчас он переселился в посольство, там безопасней.

— А ты не боишься сюда приходить? — спросила Вера, запивая горячий кофе ледяной водой и наслаждаясь этим контрастом и ласками опытного Джека.

— Боюсь, — кивнул Коллинз, непроизвольно бросив взгляд на лежащий на диване «Узи». И тут же спросил: — Почему ты так печальна?

Вера грустно вздохнула:

— Это, наверное, наша последняя встреча, Джек. Выходить из посольства запретили, но я придумала, что хочу купить целебную траву зубы лечить…

— Надеюсь, на этот раз к тебе не приставали противные соотечественницы? — озаботился Джек.

— Как же! — усмехнулась Вера. — Кларка Комарова привязалась. Секретарша АХО. Еле отвязалась…

— Конечно, они все тебе завидуют!

Коллинз сочувственно кивал. Со слов Веры он составил подробный список штатных должностей посольства, фамилии занимающих их людей, а также подробные характеристики каждого. И сейчас, в ходе дальнейшего общения, миниатюрный диктофон зафиксирует все, что русская красавица знает об АХО, неизвестной до сей поры Комаровой, ее муже, ее начальнике, ее связях. Информация ляжет в досье ничего не подозревающих людей и может никогда не понадобиться. Но при определенной ситуации может оказаться и крайне необходимой.

— Ты прав, Джек, завидуют! И это очень напрягает.

Она сделала маленький глоток кофе, отщипнула крупную черную виноградину и расчетливо отправила в рот так, чтобы не смазать помаду. Потом откинулась на спинку кресла, закрыв глаза.

— И вообще, скоро нас эвакуируют… — Из-под опущенных век выкатились слезинки. — Посол уже запросил Москву…

— Когда это случится? — насторожился Коллинз. — Мне очень важно это знать. Если начнётся эвакуация представительств, то и нам тоже нельзя будет оставаться здесь. И как планируется эвакуация?

Потом спохватился.

— Прекрати, родная моя девочка, успокойся, а то у тебя будут красные глазки. Мы ведь не можем с тобой расстаться навсегда… Представь себе. — Коллинз решил развеселить её своей старой шуткой, которую говорил почти всем своим женщинам перед расставанием:

— Представь, что я водитель-дальнобойщик. Гоняю грузовики-большегрузы от Калифорнии до Аляски, и ты не видишь меня долгие месяцы. Но я ведь всё равно вернусь когда-нибудь…

Он встал с кресла, снял рубашку и опустился на колени рядом с креслом Веры, обняв её за плечи и зарывшись лицом в ароматные шелковистые волосы.

— Только вряд ли можно эвакуировать русское посольство на большегрузе!

Вере почему-то смешно не стало, она отстранилась и как-то странно посмотрела на Джека, отчего он почувствовал себя так, будто сморозил какую-то глупость. Может, так оно и есть. Русских женщин у Коллинза ещё никогда не было.

— Я постараюсь узнать, — неуверенно сказала Вера. — По-моему, собираются выехать автобусами по направлению к Баграму. — Она помолчала. — Я все хотела спросить, что это у тебя? — Тонкий пальчик обвел круглый багровый рубец под левой ключицей американца.

— Так, ерунда. Подстрелили в пустыне. На охоте, случайно.

— В пустыне?! На кого можно охотиться в пустыне?

— Гм… Как на кого? На варанов! Это огромные ящерицы, вот как этот диван…

Коллинз нежно поцеловал её в висок и встал. Взяв со столика бутылку виски, покачал, предлагая налить. Вера отрицательно покачала головой:

— Как я объясню запах?

— О, ты очень умна и дальновидна! — Коллинз плеснул себе в фарфоровую чашку для кофе, залпом выпил. — А как там ваш Шаров? Всё так же часто бывает на базаре?

Джек спросил первое, что пришло на ум. Он начал осознавать, что эта встреча с женщиной может действительно оказаться последней, и вдруг понял, что страшно не хочет этого, что уже привык к ней, что имеет в наличии все симптомы огромной привязанности, которую многие называют любовью. Джек считал, что спать для дела со своим информатором можно, и даже привязаться, как к человеку, но влюбиться — это непрофессионально, глупо и опасно, но… думать и говорить можно что угодно, только чувства логике не поддаются…

— Да вроде нет… — сказала Вера. — Иначе он бы и вызвался купить мне траву.

— Интересно… — задумчиво сказал Коллинз. — Надоело, наверное. Или скупил всё, что хотел.

Он подошёл к Вере, снова сел перед креслом и положил голову ей на колени.

— Ты знаешь, Верочка, я уверен, что ни эта, ни какая другая встреча не станет для нас последней. Как говорил один мой коллега: «Никогда не говори “никогда”!»

— Я люблю тебя, Джек! — сказала женщина и поцеловала его в губы.

— У него там конспиративная квартира, — докладывал капитан Зеблицкий, а старлей Козлов кивал головой, обозначая свою роль в проведенном наблюдении. — Объект пробыл внутри полтора часа, потом Коллинз привез ее к посольству и высадил за углом. Какую-то траву объект привез с собой, я проверил…

— Это хорошо, — сказал Шаров. — Какой номер квартиры?

Капитан и старлей переглянулись.

— Мы не заходили, — ответил Зеблицкий. — Там же в основном богатые афганцы живут. Мы бы сразу в глаза бросились.

Шаров нахмурился:

— А когда они выходили, фото сделали?

Зеблицкий замялся:

— Они порознь вышли. И расстояние большое было.

Шаров неопределенно хмыкнул. Никудышная работа!

— Ладно. Спасибо за службу.

Подчиненные, понурившись, вышли из кабинета.

— Насчет «спасибо» — это подначка? — спросил Козлов.

Зеблицкий пожал плечами:

— Кто его поймет? Он любит подначивать. И хамить любит. Только все, начинается новая эра. Нам, молодым, надо держаться вместе! Скоро вернемся домой, в Центре идет перетряска, ключевые фигуры поменяются, всех стариков отправят на пенсию. И нашего никто держать не станет. Уж очень он своеобразный. Эти переодевания… Ни в одной резидентуре такого нет!

Но на этот раз Шаров не переодевался и не маскировался под афганца. Он поехал в тонированном «мерсе» без грима и в камуфляже: высокие шнурованные ботинки, широкие пятнистые штаны, зеленая пятнистая майка, такая же куртка и кепка. Под куртку он повесил АПС, на соседнее сиденье положил десантный АКМС со складным металлическим прикладом. В таком облачении и снаряжении майор чувствовал себя очень комфортно.

Выехав из посольства, он небрежно сделал проверочный круг: наружное наблюдение в Афгане не было развитым — машин мало, специалистов не хватает, да и слишком сложно… Кому и за кем следить? НДБ? [23]Это разведка, направленная на сопредельные государства, к тому же предельно слабая и даже не замахивающаяся на граждан СССР. ХАД? Созданный с помощью КГБ СССР, он пока еще находится под советским влиянием, и шурави не входят в поле его интересов. Царандой? [24]Он нацелен на мятежников и террористов, да и оперативная работа у него находится в зачаточном состоянии… Правда, сейчас ситуация меняется, все государственные органы перестраиваются, но это процесс длительный, и инерция работает на советских. Все это дружественные для сотрудников советского посольства структуры, и Шарова в них хорошо знают. Конечно, остаются американцы, враждебно настроенные отряды, террористические организации… Но у них нет привычки вести наружное наблюдение, подглядывать и подслушивать. Зачем разводить долгую канитель? Нож, пуля или петля быстро ставят точку в любом подозрении. А многоточия тут не в почете!

Не обнаружив ничего подозрительного, Шаров, беспрепятственно миновав блокпост, выехал за город, свернув на проселок, попетлял между холмами и, оставив машину в небольшой рощице, пешком прошел к Черному аулу — разрушенному пустому поселку с черными пятнами выгоревших кварталов. Еще в середине восьмидесятых по нему отработала чья-то артиллерия, погибших жителей похоронили, уцелевшие, захватив жалкие пожитки, перебрались в другое место. Кто и зачем накрыл поселок огнем, уже забылось, а может, этого никогда и не знали.

Одно время сюда привозили мусор, на свалке, естественно, завелись крысы и расплодились собаки, которых в мусульманских странах не привечают: когда-то одна то ли укусила, то ли напугала пророка Магомеда. Обычно в таких местах собираются бездомные, но это место пользовалось дурной славой: здесь делали привалы наркоторговцы и бандиты, сюда выбрасывали трупы, которые крысы и псы мгновенно обгладывали до костей.

Шаров осторожно вошел в лабиринт из развалин. Ремень автомата на плече, приклад зажат под мышкой, предохранитель в нижнем положении, рука на рукоятке, палец на спуске, чтобы мгновенно открыть огонь. Прицельность, конечно, будет невысокой, но в коротком боестолкновении на близкой дистанции особая точность и не нужна: главное — первым выпустить больше пуль. Тщательно прислушиваясь и стараясь ступать бесшумно, он медленно двигался по узким кривым улочкам между развалинами домов. В нос ударила устойчивая вонь гниющих овощей и фруктов, экскрементов, мочи и еще чего-то такого отвратительного, природу которого трудно было определить.

Пустые проемы окон, обрушенные углы, сорванные крыши… По уцелевшим строениям чья-то злая рука пустила «красного петуха», сажа и копоть покрывали некогда белые и желтые стены. Мягко пружинит толстый слой мусора, то и дело из-под ног с противным писком выбегают огромные жирные крысы, выглядывают из темных проломов стен и угрожающе рычат одичавшие, похожие на волков собаки.

Наконец он добрался до небольшой, замусоренной с одной стороны площади с черными следами кострищ на чистом пространстве. Когда-то здесь собирались старики — у длинного, довольно хорошо сохранившегося дома выстроились в ряд большие камни, отполированные то ли временем, то ли задами аксакалов. Шаров заглянул внутрь, потом сел подальше от оконного проема на нагретый солнцем камень, прислонившись к теплой глинобитной стене.

«Если пальнут с той стороны, пробьют насквозь», — тут же отметило тренированное на опасности сознание. Но, похоже, палить тут, кроме него самого, было некому. По крайней мере, пока…

В углу площади обозначилось движение — собака! Не дикий местный полузверь, а вполне домашнего вида овчарка: гладкая шерсть, хороший кожаный ошейник. Она осторожно приблизилась и, остановившись в нескольких метрах, жалобно заскулила.

— Иди сюда, — сказал Шаров по-английски и протянул руку. — Хозяева уехали, а тебя бросили? Как же ты тут перебиваешься?

Поколебавшись, овчарка приблизилась и потерлась большой головой о человеческие пальцы. Шаров почесал ее за ухом. В последнее время уехало много европейцев, кто-то забыл домашнего питомца. Или бросил по каким-то причинам, для себя вполне важным и уважительным. Но поймет ли их важность брошенная собака? Вряд ли…

— Подожди, да у меня для тебя кое-что есть…

Из большого нагрудного кармана куртки он достал половину лепешки и плитку шоколада — НЗ на всякий случай, чтобы перехватить на ходу. Развернув обертку и фольгу, протянул угощение. Пес с деликатной осторожностью принял шоколад и мгновенно его проглотил. Потом так же поступил с лепешкой и, виляя хвостом, умильно смотрел на своего благодетеля. Но глаза все равно были печальны.

— Больше ничего нет, извини, — развел руками Шаров. — Удачи!

Он откинулся на стену и прикрыл глаза, оставив небольшую щелку для наблюдения. Овчарка отошла в сторону и легла в тени неподалеку, положив голову на лапы так, чтобы видеть человека. Но он уже ничем не мог ей помочь.

Минуты тянулись медленно, часы еще медленней. Ждать пришлось довольно долго, но наконец он ощутил присутствие живого существа. Ни шагов, ни движения — просто появилось чувство, что приближается еще один человек. И точно, на площадь бесшумно выскользнула маленькая худенькая фигурка в халате и в чалме.

— Салам алейкум, Касым! — Шаров встал навстречу.

— Алейкум салам, Безбородый!

Они обменялся крепким рукопожатием.

— Ахмад Шах Масуд просил передать тебе, что он перед тобой в долгу, — без всякого предварительного трёпа о добром дне и здоровье сообщил Касым.

— Так и сказал, что в долгу? — переспросил Шаров.

— Нет, извини, Безбородый, он ещё повторил: «В большом долгу!» — Касым многозначительным поднятием указательного пальца подчеркнул важность сказанного.

— Вот так сказал! Он видел пробитое корыто, видел, как бы его изрешетило…

Будто вспомнив о чём-то, афганец суетливо сунул руку в халат и вытащил что-то, завёрнутое в бумагу.

— Вот что Ахмад Шах передал тебе. — Касым двумя руками, торжественно и осторожно, будто держал изделие из тончайшего фарфора, передал пакет Шарову.

Александр Михайлович вскрыл его, извлёк пачку стодолларовых купюр. Тысяч пять! По местным меркам это были фантастические деньги. Касым отвёл взгляд, безразлично уставившись на окружающие развалины. Шаров отобрал треть суммы и, дотронувшись до плеча афганца, протянул ему деньги.

— Это твоя доля, Касым.

Афганец спрятал руки за спину и отступил на шаг.

— Ты слишком щедр, Безбородый. За всю жизнь я не держал столько в руках.

— Бери, бери, Касым, — Шаров продолжал протягивать доллары. — Скоро мы уйдем совсем, и я надеюсь, эти деньги помогут тебе жить дальше.

— Да хранит тебя Аллах! — Касым сдержанно кивнул и засунул деньги за пазуху.

— У меня есть к тебе еще одно дело, Касым! — поколебавшись, все-таки сказал Шаров.

Афганец почтительно склонил голову:

— Я весь внимание, муалим.

— У тебя нет верного человека, который вхож в отряд Хекматияра? Надо выполнить одно задание, но я никак не могу к нему подобраться.

Касым на несколько минут задумался, потом медленно покачал головой:

— У меня нет такого человека, Безбородый, — медленно, взвешивая каждое слово, произнес он. — Только у Бахтияра были там широкие возможности.

— Кстати, — спросил Шаров, — а где Бахтияр? Что-то он не появляется ни у Ахмеда, ни у Махмуда. И на связь не выходит.

Касым удивлённо взглянул на резидента:

— Разве Безбородый не знает? Его убили на базаре в прошлую среду.

— Что?!

Афганец сочувственно покивал и уточнил:

— Шилом закололи!

Шаров ошарашенно молчал.

«Среда, — автоматически отметил он. — День нашей встречи».

— Это точно?

— Друг мой видел его лежащим в пыли.

— И он был мертв?

— Аллах всех делит на живых и мертвых. Сейчас его среди нас нет, и это точно.

— А кто его убил?

— Про то не знаю. Говорят, за ним шла какая-то женщина в хиджабе. А может, это была и не женщина.

Шаров тяжело вздохнул:

— Я знаю, у Бахтияра есть мать и младший брат. Постарайся найти их и свести со мной. Надо отдать им деньги.

— Попробую, — тихо произнёс афганец. — Прощай!

Он пошел прочь. Через минуту маленькая фигурка затерялась в узких улочках среди зловещих развалин.

Шаров сидел в глубокой задумчивости.

«Кто же мог знать, что мы встречаемся на базаре?» — спрашивал он себя, в деталях перебирая в голове последнюю встречу с Бахтияром. Но ответа не находил. Идя на встречу, как обычно, он тщательно проверялся. «Хвоста» не было, подозрительных людей в чайхане — тоже. Неужели предательство?

Он встал и направился в обратный путь. Из ближайшего переулка вдруг послышался шум: рычание, злобный лай, отчаянная возня. Шаров заглянул туда: стая озверевших псов повалила и рвала на куски его знакомую овчарку, та безуспешно отбивалась — противников было слишком много, и действовали они коварно и слаженно. В воздух летели клочья шерсти и брызги крови. Крепкие злые челюсти вцепились в отчаянно дергающиеся лапы, крупный черный кобель грыз беззащитный живот, одноухий вожак нацелился в горло. Это была не обычная собачья драка, а, скорей, жестокое и целенаправленное убийство. Лязгнули челюсти одноухого, раздался жалобный визг, предсмертный хрип — и все было кончено.

«Неужели учуяли запах шоколада и позавидовали? — подумал Шаров, рассматривая свору убийц. — Или просто из ненависти к домашним собратьям?»

Лохматые звери угрожающе повернули к нему окровавленные морды: похоже, им, как и всем убийцам, мешали свидетели. Поднимать шум не входило в планы Шарова, поэтому он медленно, чтобы не провоцировать нападение, попятился и, только отойдя на достаточное расстояние, повернулся и пошел прочь уже своей обычной походкой. Он не отличался впечатлительностью, но на душе было скверно и мысли крутились вокруг только что увиденной сцены. Что ж, ничего удивительного: дрессированная, привыкшая к людям и хорошему обращению овчарка не могла выжить в этой дикой, ненавидящей всех и вся стае.

«Как и Бахтияр, который дружил с шурави! — пришла неожиданная мысль. — И как Касым, Ильдар и многие другие информаторы и помощники… Мы уйдем, а они останутся. И какими будут их судьбы?»

Между тем на площадь, которую он только что покинул, осторожно выскользнул мальчишка лет двенадцати в рваной одежде и грубых сандалиях из резиновой покрышки. Он подобрал скомканную обертку от шоколада, понюхал ее, сплюнул отделившуюся слюну и сунул в карман не по размеру больших, подпоясанных веревкой штанов. Потом заглянул в переулок, где дикие псы заканчивали свою кровавую трапезу. Они не обратили на него никакого внимания.

Возвращаясь в город, Шаров решил заехать на заправку. У блокпоста царило необычное оживление: стоял старый советский танк «Т-54», советский же БТР и грузовик с вооруженными людьми. Судя по паколям, однотипным курткам и доносящимся обрывкам разговора на дари, это бойцы Ахмад Шаха. Они были веселы и оживленно разговаривали с царандоевцами.

Несколько человек сидели у гусеницы танка на корточках и сосредоточенно ели из большого блюда варёный рис, запивая его чаем, кружки с которым подавал обросший афганец, то и дело выныривающий из открытого башенного люка. Вокруг него вился довольно густой дымок, как будто это был джинн, освобождающийся из своей бутылки. Неосведомленного человека заинтересовало бы: откуда в танке горячий чай? И вряд ли он бы нашел ответ на этот вопрос. Но Шаров знал, что происходит: танкисты открыли в днище десантный люк, разложили на земле костер и повесили над ним чайник. Обычная походная хитрость в этих краях. Возможность пожара и взрыва боезапаса никто в расчет не берет.

Возле грузовика моджахеды тоже ели лепешки, только без чая, и оживленно переговаривались с царандоевцами.

— Видишь, брат, — бородатый мужчина в чалме показывал царандоевцу автомат. — Это я забрал у убитого русского аскера.

Царандоевец улыбался и кивал.

Шаров подошел ближе.

— Неправда, брат. У русских никогда не было египетского и китайского оружия. Вот русский автомат! — Он хлопнул ладонью по АКМС, висящему стволом вниз на правом боку, под рукой.

Мужчина осекся, обвел глазами окружающих. Его товарищи молчали, разглядывая дерзкого русского. Царандоевцы потупились: они обязаны не пускать в город отряды оппозиции, а не брататься с ними.

Шаров в упор разглядывал хвастуна и ждал ответа.

— Ты прав, брат, — наконец смущенно сказал тот. — Мне его сын подарил. А где взял — не знаю…

— Вот это похоже на правду! — Шаров усмехнулся и вроде как дружески похлопал его по плечу. Но хвастун ощутил его силу и правоту, а потому был готов провалиться сквозь землю.

На бэтээре двое бойцов натруженными крестьянскими руками набивали крупнокалиберными патронами пулеметные ленты. Специальной машинкой для таких целей они почему-то не пользовались — то ли у них ее не было, то ли они вообще не знали о ее существовании. Ленты были длинными, в них помещались сотни патронов, и блестящие остроконечные пули были готовы роями разлететься туда, куда их направят эти не очень чистые руки с обгрызенными ногтями. Не исключено, что они полетят и в посольство…