Летний детектив Донцова Дарья

– Как это «откуда мне знать»? – передразнила подруга. – Ведь это была твоя идея.

– Я просто предположила, если Аркадий интересовался…

– Вот что, поехали в Зарядино.

– В деревню? – вытаращила я глаза.

– Ага.

– Зачем?

– Там на месте и разберемся.

Идея показалась мне идиотской, ехать на ночь глядя в какую-то деревню, а главное, зачем? Я пыталась втолковать подруге, что это по меньшей мере неразумно, но не преуспела. И через несколько минут мы уже шагали к моей машине. Женька достала карту области и прокладывала маршрут. До Зарядино оказалось всего-то семьдесят километров, и я решила: ничего страшного, если мы туда прокатимся. Если там есть река, искупаемся. Все лучше, чем сидеть на кухне и спорить с Женькой.

До районного города, где некогда жил Михалыч, мы доехали быстро и без проблем. А вот далее начались сложности. В шести километрах от города мы обнаружили указатель «Зарядино» и свернули. Очень скоро асфальтовое покрытие кончилось, мы оказались в чистом поле, где дорога едва угадывалась. На счастье, луж не было, даже на моей иномарке проехать оказалось можно. Потом пошли такие рытвины и ухабы, что впору было назад возвращаться, но Женька ничего об этом слышать не желала.

Наконец впереди замаячила церковь на пригорке, и я вздохнула с облегчением. Вскоре мы достигли первых домов и стали оглядываться. Зрелище особо радостным не назовешь. Церковь полуразрушенная, да и дома вокруг выглядят не лучше, частью заколоченные, а некоторые и вовсе брошены за ненадобностью.

– Здесь вообще кто-нибудь живет? – возмущенно спросила Женька. Так как вопрос адресовался мне, то, само собой, остался без ответа.

Однако жизнь в деревне хоть и слабо, но все же теплилась. Возле одного из домов было развешено белье, а на крыльце дремала собака, напротив был колодец, около него мы увидели мужичка в клетчатой рубахе и почему-то в калошах. Завидев нас, он поставил ведро на землю и теперь наблюдал за нашим приближением с заметным интересом. Я притормозила, Женька выбралась из салона и поздоровалась с дядькой, тот в ответ кивнул, разглядывая нас. Я из машины тоже вышла, но помалкивала, предоставив Женьке возможность действовать. Подозреваю, она, как и я, терялась в догадках, зачем нас сюда нелегкая принесла.

– Дорогу ищете? – вдруг спросил мужик. Было ему лет семьдесят, загорелое лицо изрезано морщинками, а вот глаза молодо блестели.

– Какую дорогу? – смутилась подруга.

– В Костерино. У нас тут, бывает, ездят, кому хочется путь сократить да машину не жалко.

Костерино был центром соседнего района, кстати, именно там, если верить Женьке, много лет назад на вокзале подобрали мальчика, который ничего не помнил. Собственно, в данном факте не было ничего особенного, но меня это насторожило. Может, и не зря мы сюда приехали?

– Нет, в Костерино нам не надо, – ответила Женька. – Мы… – она малость замешкалась, но быстро нашлась: – У вас тут раньше жил Сабов Сергей Михайлович.

– Жил, – кивнул дядька. – Вон там его дом, самый крайний. Все еще стоит. Хороший дом. А сам Сабов давно уехал. Дом продать хотел, да кто ж его купит?

– А что, дачники вашими местами не интересуются?

– Да вы, как видно, не в курсе? – хмыкнул дед. – Могильник у нас тут рядом.

– Какой могильник? – растерялась я.

– Радиоактивные отходы. Свалку устроили лет двадцать назад, мы и знать не знали, чего там зарыто, а оказалось, вся земля тут отравлена. Вот и не едут к нам. Старики умерли, молодежь давно разбежалась, а дом за копейки и то не продашь.

– А вы что же? Ведь место опасное…

– Живем двадцать лет, и ничего. До смерти как-нибудь дотянем. В трех домах только жители остались, да и то старухи, и вот я. А вы что, дом хотели купить?

– Теперь уже не хотим, – буркнула Женька. – Вы Сабова хорошо знали?

– А то как же. Он здесь сколько лет прожил…

– Уехал из-за этого могильника?

– Может, и из-за него. А может, и нет. Работу на земле он никогда не любил, хоть и ходил в бригадирах и вроде на хорошем счету числился, раз не пьющий, но крестьянской жилки в нем не было. У него дед из купцов, богатеем был, вся округа его знала, вот и Сабова по дедовой линии все тянуло, да купцы-то были не в моде. А как времена сменились, он все мечтал магазин здесь открыть, только на какие шиши? А потом укатил в город, и что вы думаете? Разбогател, говорят. Вот что значит гены.

– Да, гены такая штука, – поддакнула Женька. – А дом его все еще стоит?

– Стоит, куда ему деться?

– Сабов сюда приезжает?

– Нет. Зачем? Уж лет пять его здесь не видели. А вот на днях приезжал один парень, расспрашивал о нем.

– Какой парень? – в два голоса спросили мы.

– Парень как парень. Шлялся тут по деревне. Спросил, кто в крайнем доме жил. Я ответил. Он тоже вопросы, как и вы, задавал.

– Хотел дом купить?

– Может, и хотел. Я за ним приглядывал, он к дому подъехал, долго на него пялился, потом обошел по кругу и в машину вернулся. Микроавтобус у него был, марку не знаю.

– А как парень выглядел? – засуетилась Женька и описала внешность нашего Аркадия. Я очень жалела, что у нас нет фотографии.

Дядька пожал плечами:

– Да не разглядывал я его. Молодой, вроде невысокий, худой, а нос и вправду длинный. Пойдете на дом смотреть? – хитро поинтересовался он.

– Нет, – торопливо ответила я. – Мы… в Костерино.

– Ага. Поезжайте, только аккуратно. Дороги наши вы видели, а там в одном месте топко. Съедете куда не надо, и поминай как звали. В прошлом году болото осушать стали – линию электропередачи вели, так нашли машину. Ага. Вместе с хозяином.

– Мертвым? – моргнула Женька.

– Само собой, не живым. Затянуло его в топь вместе с машиной, выбраться не успел.

– Н-да… – Женька кашлянула и на меня покосилась. – Пожалуй, мы назад вернемся.

– И правильно. По шоссе хоть и дольше, зато надежнее.

Мы простились с мужичком, он подхватил ведра и направился к ближайшему дому, собака на крыльце подняла голову, зевнула и вновь предалась дреме. А я, устроившись с Женькой в машине, начала разворачиваться.

– Ты слышала? Про Сабова кто-то расспрашивал. Я уверена, это был наш Аркадий, – зашептала Женька.

– Ты мне лучше вот что скажи, – вздохнула я. – Мы что, Михалыча подозреваем?

Вопрос поверг подругу в изумление.

– Михалыча? В убийстве? Да брось ты… Хороший мужик, беззлобный, веселый…

– Тогда что мы здесь делаем?

Женька оставила вопрос без ответа.

– Надо на дом взглянуть. Если он Аркадия заинтересовал, значит, и нам нужен.

– Хорошо. Только машину лучше где-то спрятать. Старичок очень любопытный, и мы ему, по-моему, показались подозрительными. Чего доброго милицию вызовет.

Машину мы оставили на опушке леса и пешком вернулись в деревню, но заходить в нее не стали, обошли стороной за огородами. Идти было ужасно неудобно, трава доставала до пояса, да и рассказы о болоте сделали свое дело. Я косилась по сторонам и тяжко вздыхала.

Дом Михалыча стоял особняком, довольно далеко от деревни. Двор завалился на одну сторону, крыша над ним провисла, вот-вот рухнет, но сам дом еще держался. Окна заколочены, на двери замок, а вот покосившиеся ворота были слегка приоткрыты.

– Зайдем? – предложила Женька.

– Что ты там надеешься найти? – проворчала я. – Аркадий, если здесь был он, конечно, в дом не заходил.

Но Женька уже потянула створку ворот на себя, она со скрипом сдвинулась с места, и подружка протиснулась в образовавшуюся щель. Конечно, я полезла следом. Из-за многочисленных прорех между бревен на дворе было светло. По ступенькам мы поднялись в сени, толкнули входную дверь, и она открылась. Узкий коридор, направо дверь в комнату, слева чулан, впереди выход на терраску. Паутина и запустение. Узкая лестница вела на чердак, но мы вошли в первую дверь. Кухня, русская печь в углу, еще одна дверь, за дощатой перегородкой стояла железная кровать, стол у окна, колченогий стул и комод. Широкие половицы скрипели под ногами.

– Идем отсюда, – позвала я, вид брошенного жилища вызывал уныние.

– Давай в чулан заглянем, – предложила Женька.

В чулане стоял сундук, оказавшийся пустым. Женька, кинувшаяся к нему с непонятной надеждой, в досаде захлопнула крышку.

– Остался чердак, – заявила она.

– Зачем тебе чердак? – возмутилась я.

– Ну… там можно обнаружить что-то интересное.

– Боюсь, это не наш случай, – хмыкнула я, но на чердак полезла.

Стекло в слуховом окне отсутствовало, и духота стояла страшная. Я начала чихать от скопившейся здесь за долгие годы пыли. Бельевые веревки, натянутые от столба до столба, брошенная за ненадобностью антенна, кипа старых журналов и прочий хлам. Женька пнула ногой лист фанеры и присела на корточки, что-то разглядывая, а меня заинтересовали старые журналы. Я так увлеклась, что забыла про Женьку. Она сама о себе напомнила.

– Анфиса, – позвала подруга, – кажется, здесь тайник.

Женька по-прежнему сидела на корточках и разгребала руками луковую шелуху у своих ног. Под мусором обнаружилось что-то вроде люка. Женька приподняла его. Теперь стало ясно – перед нами действительно тайник. Совершенно пустой, к великому нашему негодованию. Подруга в досаде ударила по днищу ногой, фанера внизу треснула, и мы увидели чемодан. Такие были в ходу лет тридцать назад. В общем, обычный чемодан коричневого цвета с двумя застежками. Само собой, Женька решила заглянуть внутрь. Застежки щелкнули, она приподняла крышку, и мы в недоумении уставились друг на друга. В чемодане лежали пачки денег. Много. То есть чемодан был заполнен ими наполовину. Женька присвистнула и взяла одну пачку в руки.

– Ничего себе. Михалыч у нас, оказывается, подпольный миллионер.

– Был, – кивнула я. – Теперь это просто макулатура.

– Ага. Вот только откуда у него такие деньги?

– Ну, не знаю. Может, он огурцами торговал? Я слышала, раньше некоторые на этом миллионы зарабатывали. – Я тоже повертела пачку в руках. – Есть люди, которые банкам не доверяют. Предпочитают трехлитровые банки, в нашем случае – чемодан. Копил человек денежки, потом вдруг реформа, и денежки тю-тю. Меня бы на месте Михалыча инфаркт хватил, а он ничего, выжил.

– Может, насчет огурцов ты права, но тут же куча денег. И купюры все крупные.

– В те времена счет шел на тысячи.

– А здесь не один миллион. Надо бы пересчитать.

– Пересчитай, если делать нечего.

Не успела я это произнести, как настороженно замерла. Вне всякого сомнения, к дому подъехала машина.

– Черт, – выругалась Женька, захлопнула чемодан, зачем-то подхватила его и бросилась к лестнице. Я за ней.

Не успели мы спуститься, как кто-то поднялся на крыльцо. Мы метнулись вправо, потом влево, а затем, не сговариваясь, юркнули в чулан. В этот момент входная дверь открылась, и в дом вошел Михалыч. Через щель в двери я его хорошо видела. Мы с Женькой замерли, стараясь не дышать, а он сразу же прошел к лестнице и полез на чердак. Мы слышали, как он передвинул фанеру, а потом громко выругался. Потоптался там еще немного и спустился вниз. Я закрыла глаза, пытаясь представить, что произойдет, если он нас обнаружит, то есть как мы будем оправдываться? Но Михалыч стремительно покинул дом, а мы с Женькой вздохнули с облегчением. И тут услышали голоса.

– Решил на дом взглянуть? – спрашивал, вне всякого сомнения, наш недавний собеседник.

– Да вот приехал проверить, – неохотно ответил Михалыч.

– Стоит дом, чего ему сделается.

– Он сейчас ему про нас расскажет, – шепнула Женька испуганно. Может, у старика и были такие намерения, но Михалыч разговор не поддержал. Мы услышали, как машина тронулась с места.

– Уехал, – с облегчением шепнула я. Женька покосилась на чемодан.

– Анфиса, а ведь он за ним приезжал.

Спорить с этим было трудно.

– Вот что, – сказала я. – Надо вернуть чемодан на место. И сообщить о нем Гудкову.

– Может, лучше деньги с собой взять?

– Хуже. И не возражай.

Чемодан мы оставили на чердаке, положив обратно в тайник и прикрыв листом фанеры, и припустились прочь от дома. Разумеется, всю дорогу гадали, что это за деньги и с какой стати они вдруг понадобились Михалычу.

Въехав в город, Женька позвонила Гудкову на мобильный, но ответить он не пожелал. Рабочий телефон тоже молчал, что не удивило, время было позднее.

На следующее утро я загорала на лоджии, а Женька развернула кипучую деятельность, но об этом я узнала только к обеду, когда она появилась у меня.

– Вот. – Женька положила на стол несколько листов бумаги.

– Что это?

– Ксерокопии статей из газет, которые так заинтересовали Аркадия.

Я схватила листы и принялась читать. Речь в них шла о громком уголовном деле. Хищение, растраты и прочее. Вряд ли все это показалось бы мне интересным, если бы не примечательная деталь. Один из фигурантов этого дела внезапно исчез. Вместе с ним пропал и его десятилетний сын. Аркадий Митрошин. Мать его умерла лет за пять до описываемых событий, других родственников не было. Отца с сыном искали, но найти не смогли. Высказывались предположения, что они покинули страну и где-нибудь неплохо устроились. Митрошин-старший ожидал ареста и заблаговременно смылся, прихватив похищенное и родного сына, более ничего его здесь не держало.

– Это что же получается… – нахмурилась я.

– Подожди, это еще не все, – усмехнулась Женька. – Сегодня я позвонила в районную газету, где у меня знакомый редактор, и поинтересовалась историей с машиной, которую нам старичок вчера рассказывал. Так вот, дед не фантазировал. В самом деле машину нашли в прошлом году. А в ней труп. Мужчина лет тридцати – сорока пяти. На черепе огромная рана.

– Его убили? – Я догадалась, куда клонит Женька.

– Вне всякого сомнения. Потом сунули в машину и утопили в болоте. Случилось это никак не меньше пятнадцати лет назад. Убитого опознать не удалось, учитывая давность преступления.

– Ты у Гудкова была? – нервно спросила я.

– Нет.

– Немедленно к нему.

Гудков нам совсем не обрадовался и даже предпринял попытку от нас отделаться, но Женька была непреклонна, и он сдался. Сидел с унылым видом, готовясь слушать, но длилось это недолго. Стоило Женьке упомянуть о нашей поездке в Зарядино, как он начал багроветь и гневаться.

– Вы чего не в свое дело лезете? Вам это что, игрушки? Уж сколько раз говорили…

– Ладно, – отмахнулась Женька. – Чего ты вопишь? Кое-какая польза от нас все-таки есть.

– Какая польза? – скривился Гудков.

– Тебе сейчас все Анфиса расскажет, у нее лучше получится. – Женька кивнула мне, и я откашлялась.

– Вот, посмотри вырезки из газет, которые, скорее всего, интересовали Аркадия, тут статья о страшной находке в прошлом году. А это все, что нам известно об Аркадии. Обрати внимание на даты. Я думаю, дело было так. Митрошин, зная, что арест неизбежен, исчезает вместе с единственным сыном и некой суммой денег. Они оказываются вблизи деревни Зарядино, где старшего Митрошина убивают. Скорее всего, из-за денег, о которых убийца узнал случайно или отнюдь не случайно, сейчас сказать трудно. Ребенок очутился в одиночестве на вокзале в Костерино, где его и подобрали. То, что он не пошел в милицию, вполне объяснимо, отец скрывался и сына, скорее всего, настроил против ментов. Так что парнишка считал, что нет ничего хуже, как оказаться у них. Хотя есть и другой вариант: после пережитого стресса ребенок действительно ничего не помнил. Бывают такие случаи. Время шло, он вырос и решил перебраться в наш город. И здесь случайно встретил человека, который ему кого-то напомнил. Он постарался узнать о нем как можно больше.

– И этот человек оказался убийцей его отца? – усмехнулся Гудков. – И парня отправил вслед за родителем?

– Да, – серьезно кивнула я, считая свою версию безупречной.

– Это ты мне сейчас сюжет своего нового романа пересказываешь? – хмыкнул Гудков.

– По времени, кстати, все сходится, – обиделась я. – Посмотри в бумаги, сам убедишься.

– Чушь все это, – насупился Гудков. – Ты же сама говоришь, что Митрошин с сыном были в розыске. Так? И мальчишку тоже искали, точнее, его родителей. Фотографии по телику показывали. Как же его могли не узнать?

– Очень даже просто, – влезла Женька. – Парня нашли в Костерино, а это уже соседняя область. У нас левая рука не знает, что делает правая. Помнишь, ты вел дело Коли Хрипатого? Его во всероссийский розыск объявили, а он у любовницы жил прямо напротив УВД и мог бы счастливо состариться, если бы не загремел в вытрезвитель по пьяному делу.

– Не надо про Колю, – страдальчески сморщился Гудков и машинально почесал шею, должно быть, вспомнив, как ему эту шею из-за Хрипатого намылило начальство.

– То-то, – кивнула Женька. – Так что не надо мне рассказывать, что могло быть, а чего нет.

– Ладно. И кто, по-вашему, убийца?

Мы переглянулись и дружно вздохнули.

– Мы у Михалыча на чердаке чемодан денег нашли, в Зарядино, где он раньше жил, – понизив голос, ответила Женька. – Старых денег. И он с какой-то стати за ними приезжал как раз после нашего к нему визита в кафе.

– Вы и к нему ходили? – возмутился Гудков. – Просто безобразие. Деньги куда дели?

– На чердаке оставили все как было.

Гудков взглянул исподлобья и заговорил спокойнее:

– Вы вот что, давайте домой и займитесь чем-нибудь… за то, что помочь хотели, большое спасибо, а уж дальше мы без вас. Мне дополнительные трупы ни к чему, ясно? А так и будет, если вы… К Михалычу мы присмотримся, в деревню съездим и ему нужные вопросы зададим. Мы, кстати, и без вас им плотно интересовались, алиби у него так себе. Сказал, что из кафе ушел в 23.45, между прочим, последним. Сразу отправился домой. Но живет он один, никого из соседей не встретил, так что подтвердить его слова некому. И погибший о нем действительно расспрашивал. Убийцу мы найдем, можете не сомневаться. Только не лезьте, ради Христа.

Покинув Гудкова, мы отправились в парк. Женька молчала, я тоже, догадываясь: ее беспокоят те же мысли, что и меня.

– Неужели это Михалыч? – не удержавшись, спросила я со вздохом. – Такой симпатичный дядька, и вообще…

– Да уж, – кивнула Женька. – Так можно совершенно в людях разувериться. Думаешь, что имеешь дело с одним человеком, а он на поверку совсем другой.

– Может, мы все навыдумывали, и он здесь ни при чем.

– Хорошо бы. Только в доме он чемодан искал.

– Искал. Но причина визита могла быть и другой.

– Проверить, так это или нет, легче легкого, – вдруг заявила Женька.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– Вон телефон-автомат, – ткнула Женька пальцем и направилась к нему. Заглянула в свой мобильный и стала набирать номер на уличном телефоне. Я нетерпеливо топталась рядом, спрашивая уже в третий раз «куда звонишь?», но Женька сделала мне знак молчать, а потом заговорила: – Сергея Михайловича, будьте добры. Сергей Михайлович? Я подруга Аркадия. Вряд ли вы знаете обо мне, а вот мне о вас Аркадий все рассказал. Я потеряла любимого человека, убийцу пока не нашли, да и что мне за радость оттого, что его посадят? Я могу пойти в милицию, но лучше, если мы договоримся.

Я прижалась ухом к трубке и услышала голос Михалыча:

– О чем?

– Я с вас много не возьму. Десять тысяч долларов. Согласитесь, это сущая ерунда.

– Какие десять тысяч? Вы что, с ума сошли? О чем вы вообще говорите?

– Мне с вами болтать некогда, – огрызнулась Женька. – Кажется, я высказалась ясно: или десять тысяч, или я все рассказываю следователю. В кафе я не пойду и с вами встречаться не собираюсь. Беспокоюсь за свое здоровье, знаете ли. Деньги принесете в парк Победы завтра в 15.00. Возле первой от входа скамейки есть урна, туда и бросьте пакет с наличностью. Все. – Женька повесила трубку, посмотрела на меня и подмигнула: – Теперь надо ждать до завтра. Если он придет, значит…

– А если сбежит? – возмутилась я. – Вот прямо сейчас? Испугается и сбежит?

– Что же делать? – забеспокоилась подруга.

– К Гудкову идти, – сурово отрезала я и направилась из парка. Женька пыталась на бегу возражать, но не преуспела.

Вторично увидев нас в своем кабинете, Гудков пошел пятнами.

– Я мужу твоему нажалуюсь, – буркнул он.

– Витя, жалуйся кому хочешь, главное, не нервничай. Мы только что позвонили Михалычу… – Что нам на это сказал Гудков, повторять не рискну. Много чего сказал.

Разумеется, на следующий день в парк нам идти никто не позволил, но продолжение этой истории мы все-таки узнали. Через два дня Гудков позвонил сам и пригласил нас в кафе. Само собой, мы пришли минут на пятнадцать раньше и стали с нетерпением ждать. Наконец и Витя появился.

– Он там был? – сразу же спросила Женька.

– Михалыч ваш? Был.

– Значит, он убийца?

– Он. Отпираться не стал. Говорит, черт попутал.

– Митрошина-старшего он убил?

– Ага. У Михалыча дед трактир держал, и он об этом мечтал всю жизнь. Но сначала не было возможности, а потом денег. И вдруг как-то ночью в дверь дома постучали. Жена у Михалыча лежала в больнице, и он один домовничал. Дверь открыл, а на пороге мужик и мальчишка, у крыльца машина. Заплутались, говорят. У мальчишки был сильный жар. Попросились переночевать. Михалыч не возражал. Мальчику дали лекарство и положили спать, а сами решили выпить. Когда выпили, разговорились. В общем, кое-что в разговорах гостя показалось Михалычу интересным, пил он умеренно и пьянел медленно. Вскоре гость оказался на диване, а Михалыч заглянул в машину и нашел там чемодан. Тяжелый. Не удержался он, внес в дом, открыл и замер, точно громом пораженный. Чемодан был набит деньгами: рублями и долларами. Вот тут Михалыча черт и попутал. Взял он топорик, подошел к спящему, но тот вдруг проснулся, закричал и разбудил мальчишку. Михалыч утверждает, что убивать мальчонку не хотел, только непонятно тогда, что он с ним делать собирался? Однако ударить топором, как отца, все же не смог, запер его в чулане, а сам поспешил избавиться от машины и трупа. Дом стоит на отшибе, Сабов рассчитывал, что о ночных гостях никто не узнает. Машину утопил в болоте, а когда домой вернулся, мальчишку в чулане не нашел. Тот сумел вылезти в узкое окошко на двор и сбежал. Михалыч, конечно, пытался его найти, но не смог. И стал ожидать ареста со дня на день. За жену очень беспокоился. Ее он, видишь ли, очень любил. Прошла неделя, потом месяц, он стал понемногу успокаиваться, а через год решил: мальчишка утонул в болоте, сгинул, одним словом. Но деньги тратить боялся. Так они и лежали на чердаке, пока не грянула реформа и рубли не превратились в макулатуру. Михалыч слег с горя, после чего переехал в город и занялся торговлей. Доллары тратил аккуратно, все боялся внимание привлечь. Потом умерла жена, он переехал сюда и осуществил свою заветную мечту: купил кафе. И был счастлив, предпочитая об убийстве не вспоминать. Но о нем ему напомнили. Сначала нашли машину. Михалыч едва успел оправиться от удара, как в его кафе появился Аркадий. Разумеется, хозяину и в голову не могло прийти, что это тот самый мальчик. Но вопросы парня его насторожили. Тот, в свою очередь, от подозрений перешел к абсолютной уверенности: перед ним убийца отца.

– И стал его шантажировать? – вздохнула Женька.

– Да. Стал. Он читал статьи в газетах и был уверен: Михалыч прикарманил немало. И потребовал сто тысяч долларов. У того такой суммы не было, а ни с квартирой, ни тем более с кафе он расставаться не хотел. Они договорились о встрече после закрытия кафешки, Аркадий должен был подойти к двенадцати, и тут Михалыча вновь попутал черт.

– И он подкараулил парня в подворотне?

– Говорит, не соображал, что делает.

– И в самом деле не соображал, – покачала я головой. – Первое убийство произошло много лет назад. Учитывая возраст Сабова, он мог отделаться минимальным сроком, а то и вообще условным.

– Это точно, – кивнул Гудков. – Понимаешь, он очень дорожил своим добрым именем.

– Чем? – вытаращили мы глаза.

– Кафе стоит на бойком месте, сколько людей его знают, уважают, и все такое… И вдруг выясняется, что он – убийца. Не мог он этого допустить.

– А что теперь с кафе будет? – додумалась спросить Женька.

– Понятия не имею. Наследников у него нет.

– Жаль, если закроют, – вздохнула подруга. – Капучино там такой вкусный… был…

– Ага, – усмехнулась я. – Мне теперь этот капучино поперек горла встанет.

Простившись с Гудковым, я подхватила Женьку под руку и повела в сторону проспекта.

– Куда ты идешь? – удивилась она.

– К машине, естественно.

– Так давай здесь свернем, быстрее получится, – кивнула Женька на ближайшую подворотню.

– Ну уж нет, – возмутилась я. – Никаких подворотен, а также трупов и расследований. – Женька недовольно поморщилась, и я пояснила: – Ромка сегодня приезжает.

Галина Романова
Играющая со смертью

Глава 1

Идиоткой надо быть законченной, чтобы пуститься в такое путешествие за рулем и в одиночестве. Ведь имеет здравомыслящих родителей, приличное образование, зачала кандидатскую, а все туда же…

Кто надоумил? Кто подтолкнул? От обиды за себя, что ли, ошалела, раз понесло по горному серпантину к морю? Могла бы самолетом либо поездом туда добраться. Нет же, захотелось проверить себя. Захотелось доказать всем, а прежде всего ему – толстокожему, набивавшемуся, набивавшемуся ей в мужья, да уставшему набиваться. Она же ничего такого не имела в виду, когда тормозила его излишнюю смелость. Не из-за неприязни то было вовсе, как он подумал, а из нежелания торопиться. А он…

Бросил ведь! Как пить дать бросил! Не звонит, не объявляется, на ее звонки либо не отвечает, либо сбрасывает.

А что доказать-то хотелось, что, когда в машину садилась?! Что сможет, что не струсит и что самостоятельна вполне? Так вряд ли кто в том сомневался. А что толстокожий, бросивший ее, не сомневался, уверенность в ней зрела стопроцентная. Его, между прочим, от ее самодостаточности частенько коробило, о чем заявлялось неоднократно с кислой миной на красивом породистом лице.

– Нежнее надо быть, Татьяна Владимировна, еще нежнее, – корил он ее неоднократно, вздыхал и тут же напоминал на всякий случай: – Ты же женщина! И красивая женщина, Татьяна Владимировна!

Красоты-то в ней было не особо много. Татьяна не заносилась никогда от его комплиментов. И нос немного великоват, и глазам не мешало бы скромнее быть размером, а губы свои вообще считала непотребно толстыми и вульгарными. С шевелюрой вовсе сладу не было никакого. Каждая прядь росла будто самостоятельно, отвоевав себе место на ее голове. И придать прическе законченный аккуратный вид не удавалось ни ей, ни парикмахерам, к которым она обращалась. Вот и приходилось либо зализывать волосы, убирая их то в хвост, то в узел величиной с «московскую» плюшку, либо оставлять их распущенными, позволяя бешено метаться при каждом повороте головы.

Но раз набивавшийся в мужья считал ее красивой и неоднократно об этом заявлял, она не спорила. В конце концов у каждого ведь свое понятие о красоте, не так ли?..

– Купи, милая, груши. Смотри какие груши, а! Давай кусочек отрежу, покушаешь, ведро купишь!

Торговка с крохотного рынка, притулившегося на маленьком пятачке в горах, уже в третий раз подступалась к ней со своими грушами. И резала их мелкими кусочками, и в рот себе совала, и смачно чавкала, и зажмуривалась, пытаясь донести до непробиваемой девицы с позеленевшим лицом и округлившимися глазами сколь великолепен ее фрукт. Может, так оно и было, только не до груш ей сейчас. Очередной приступ тошнотворного испуга заставил ее остановиться. Когда из-за крутого поворота на нее вынырнул двухэтажный автобус, она в панике завизжала. Нога сама собой нависла над педалью тормоза. Едва удержалась, чтобы не вдавить, ведь сзади вереница машин. Сбросив затем скорость до минимального предела, еле дотащилась до маленького пятачка, заполоненного рыночными торговцами, и остановилась. Выслушала потом от каждого, кто проезжал мимо нее, кто она и чего за рулем стоит. Отдышалась, попила воды и…

И поняла, что не может снова сесть за руль и продолжить пробиваться к морю по этой чудовищной дорожной спирали. Ну хоть плачь, в самом деле, жуть берет за самое горло, сводит живот диким холодом, сотрясает коленки. Как ехать-то в таком состоянии?!

– Володь! Володь, я не могу!! – всхлипнула она в трубку мобильного, набрав номер друга. – Мне страшно!

– Чего страшно? – не понял Володя. – Тебя обидел, что ли, кто?

– Ехать страшно, Володь! Жуть как страшно!

– Почему страшно? – откликнулся он с раздражением, его не составляло особого труда вывести из себя. – Там что, чудовища из пещер повылезали? Или еще что? Ты, Тань, дура совсем, да?

Володька был ее другом детства. С первого класса и до последнего они сидели за одной партой. Он безбожно у нее списывал, искренне был ей благодарен за ум и отзывчивость и беспрекословно подчинялся. Потом он ушел в армию, она в институт. Из армии он вернулся с беременной женой, которая без особого труда полюбила его подружку. Подружка немного попереживала, поскольку не раз примеряла Володьку на себя в качестве мужа. Затем со вздохом смирилась и продолжила любить Володю уже со всем его семейством.

Семейство ее школьного друга в составе жены и двоих сыновей уехали отдыхать двумя неделями раньше. Обосновались в частной гостинице, каждый день ей звонили, зазывали ее к ним приехать. Даже номер ей забронировали через стенку от своего. Но никому из них, даже маленькому пятилетнему Мишке не пришло в голову, что теть Таня поедет к ним на машине. О чем сейчас Володька ей и напомнил.

– Раз уж так случилось, что теперь обсуждать! – огрызнулась она, закусив губу от обиды за упрек.

– А раз обсуждать нечего, садись в тачку, хлопай дверью и дуй сюда немедленно! – заорал он на нее. – Стемнеет, не заметишь как! Будешь в горах в темноте корячиться! Тебе езды осталось чуть больше сотни. Так что?

– Еду, – выдохнула Татьяна и отключила телефон.

Надо же, орать он на нее вздумал! Пускай на Вику свою орет, жена все стерпит. А она вот…

Да и она стерпит, потому что понимала прекрасно, не накричи он на нее, она до утра бы тут прохныкала. Доедет как-нибудь потихоньку. Пускай сзади ей сигналят, показывают всякие разные комбинации на пальцах, ей все равно. Ей нужно добраться до своих друзей живой и невредимой. И доказать и им тоже, что она смогла. Чего ради тогда стоило все затевать?..

Глава 2

Ей сразу все понравилось. Невзирая на усталость, на глухое раздражение на саму себя, заставившее ее пренебречь общественными транспортными средствами, ей все равно сразу все понравилось. Вот только въехала в этот небольшой курортный городишко, только начала колесить по узким улочкам, утопающим в зелени, как тут же омыло душу успокаивающей волной: она здесь непременно отдохнет. Отдохнет, наберется сил, совсем позабудет набивавшегося ей в мужья и бросившего ее потом. Вернется домой и начнет жить с чистого листа. С новых отношений, с новых чувств, она даже, возможно, ремонт у себя в квартире затеет, чтобы все поменять, и в доме тоже. Чтобы не напоминало и не напирало из каждого угла: а вот здесь он любил чай пить, а вот с этого места смотрел телевизор.

Хотя нет, с ремонтом она погорячилась. Придется съезжать куда-то, распихивать по чужим гаражам мебель. Ютиться где-то как-то, принимать душ в чужой ванной. Разве же то благие перемены? Нет, поэтому с ремонтом она подождет. Начнет с чувств и отношений, пожалуй.

– Тут тебе отношений, заводи, не хочу! – рассмеялся Володя, когда она за графином домашнего вина выложила ему свои соображения. – Знаешь, сколько здесь одиноких мужчин!

– Вова, не неси чепухи, – недовольно поморщилась Вика, в который раз перемешивая салат, ей все казалось, что масла в нем мало и что чеснок все куда-то сползает по помидорным долькам в глубь тарелки. – Они такие же одинокие, как и ты! Отъехали на сто метров от дома, уже холостые.

– Да ладно тебе, Викуся, сочинять-то, – совершенно искренне удивился Володя. – Кто же отпустит своего мужа одного на курорт? Это как-то… Это как-то ненормально!

– Много ты знаешь, что нормально, а что нет у этих…

Вика уважительно закатила глаза к небу, что намекало на сильных мира сего, могущих вытворять и вытворяющих, что им заблагорассудится.

– Тут таких нет, дорогая, поверь. Они где-нибудь на Лазурном Берегу отдыхают либо на островах.

– Тем более Татьяне не имеет смысла искать себе здесь приключений на одно место, – заартачилась Вика, успев шикнуть на Мишку и дать подзатыльник старшему Сашке. – У нее вся жизнь впереди. Вот защитит кандидатскую…

– Ага! Сначала был институт, теперь кандидатская, потом докторская, а потом убеленная сединами Татьяна станет устраивать личную жизнь. Ты это, того, жена, не догоняешь чего-то. А ты, Танюха, не слушай никого.