Почему мы ошибаемся. Ловушки мышления в действии Халлинан Джозеф
При первом пересказе участники эксперимента, как правило, сокращали легенду в два раза.
И наконец – возможно, это самое главное, – испытуемые рационализировали прочитанную историю. Бартлетт изначально предвидел, что старинная мистическая индейская легенда, скорее всего, поставит в тупик рациональных и рассудительных жителей британского Кембриджа XX века. Собственно, по этой причине он и выбрал для пересказа данное произведение. Ему хотелось выяснить, как «образованные и весьма интеллектуально развитые люди» воспримут историю, родившуюся «в культуре и социальной среде, чрезвычайно далеких от их собственных». В итоге исследователь пришел к выводу, что они справились с этой задачей не слишком успешно.
«С самого начала практически ни один участник эксперимента не был настроен просто принять и понять эту историю», – отметил Бартлетт. Вместо этого читатели старались подогнать ее смысл под свое рациональное видение мира. Например, один из них после прочтения уверенно заявил: «Тут явно описывается мечта о сокрытии убийства». Возможно, в его словах есть доля истины, а может, и нет. Но одно Бартлетт понял точно: когда происходит «подгонка» истории, ее форма меняется до неузнаваемости. «Очень быстро, – пишет ученый, – легенда начисто лишалась своей неожиданности, прерывистости и очевидной непоследовательности и сводилась к ординарному, скучному пересказу событий». Иными словами, история упрощалась, сглаживалась, упорядочивалась.
Подобное можно наблюдать и в повседневной жизни. Скажем, вы идете по проходу местного гипермаркета, толкая перед собой тележку и попутно разглядывая ценники. Как думаете, какие из них вы запомните и почему? Оказывается, при попытке вспомнить цены мы демонстрируем все тот же эффект «сокращения», который наблюдался в ходе эксперимента Бартлетта, когда участники пытались вспомнить прочитанную легенду. В частности, исследователи обнаружили, что каждая дополнительная цифра в цене снижает шанс, что вы ее вспомните, на 20 процентов. Даже если цены состоят из одинакового количества цифр. Следовательно, такая цена, как, скажем, 77,51 доллара (в английском языке это число состоит из восьми слогов[33]), запомнится хуже, чем 62,30 доллара (тут всего пять слогов). Более простые, округленные цены лучше запоминаются, как и упрощенные, «спрямленные» географические карты и выхолощенные легенды.
Помните ли вы слова национального гимна?
Главный вывод, к которому пришел Бартлетт в ходе экспериментов, – в запоминаемом часто отражается характер того, кто запоминает. Иными словами, разные люди, увидев одну и ту же сцену, могут запомнить ее по-разному – и вовсе не потому, что у них лучше или хуже память, а из-за особенностей их личности. Как сформулировал вывод сам Бартлетт, процесс рационализации воспоминаний в целом, «как правило, обладает характеристиками, присущими работе человека, который этот процесс осуществляет, и напрямую связан с его конкретным темпераментом и характером».
Оказывается, запомнить что-либо дословно чрезвычайно трудно, даже если, как это было еще в начальной школе, вы читали текст сотни раз и всегда думали, что знаете его наизусть. Возьмите, например, американский гимн. Он не слишком длинный. В нем всего восемьдесят одно слово; его исполнение занимает чуть больше минуты. Но все ли слова вы знаете? Если хотите немного развлечься, возьмите ручку и лист бумаги и запишите все, что вспомните из текста гимна, стараясь при этом не петь его про себя. Затем проверьте себя, сравнив написанное с оригинальным стихотворением Фрэнсиса Скотта Ки (перевод приводится в конце этой главы)[34].
Профессор Университета Дьюка Дэвид Рубин попросил однажды проделать это группу студентов старших курсов; оказалось, что молодые люди помнят в среднем всего тридцать два слова гимна родной страны.
Что же происходит с нашей памятью, когда слова кладутся на музыку? Рубин обнаружил, что, если он сначала проигрывал музыку гимна и только потом просил людей записать его слова, респонденты вспоминали уже в среднем не тридцать два, а целых пятьдесят два слова – не идеальный результат, но уже намного лучше.
В итоге Рубин и его коллега Ванда Уоллес пришли к выводу, что музыка, а конкретно мелодия, служит фактором, весьма мощно борющимся с забыванием. Помимо полезной ритмической информации мелодия подсказывает певцу длину строк и интонационные модели слов, что помогает ему вспомнить текст.
После проигрывания музыки «Звездного знамени» люди вспоминали в среднем не тридцать два, а целых пятьдесят два из восьмидесяти одного слова американского государственного гимна.
Какая часть того, что мы говорим, правдива?
Пересказ истории в собственном стиле изложения влияет на память практически так же, как музыкальное сопровождение, то есть устанавливает определенные ограничения на наши воспоминания, которые, в свою очередь, управляют тем, как мы реконструируем события. Например, рассказывая историю в юмористическом ключе, мы, скорее всего, опустим кое-какие детали или добавим что-нибудь от себя. При этом история станет не просто версией оригинального события, а самим событием; именно так мы его запомнили.
Когда вас спрашивают, как прошел день, что вы отвечаете? Конечно же, вы не станете перечислять человеку все, что с вами было, – Боже упаси, это ведь так скучно! Как же решить, что оставить, а что выбросить из своего рассказа? Короче говоря, как организовать бесконечное число фактов, имеющихся в нашем распоряжении?
Когда мы рассказываем историю в юмористическом ключе, она становится не просто версией оригинального события, а самим событием.
На этот вопрос ответила профессор Барбара Тверски, та самая, которая исследовала причины искаженного запоминания географического месторасположения. Исходя из ее данных, мы склонны организовывать повествование событий своей жизни приблизительно так же, как организуем звезды в небе, то есть иерархически, формируя из множества фактов, с которыми сталкиваемся, некие этапы или периоды.
«События происходят не на словах, – говорит профессор Тверски, – а одновременно во всех органах чувств человека. Например, став свидетелем автокатастрофы, вы сможете рассказать о ней только после события, при этом неизбежно уделите повышенное внимание одним моментам и полностью проигнорируете другие». Как следствие, утверждает исследователь, человек вынужден постоянно возвращаться в своих воспоминаниях назад и тем или иным образом упорядочивать историю, которую собирается рассказывать.
Пару лет назад Тверски вместе с коллегой Элизабет Марш из Университета Дьюка попросила студентов в течение нескольких недель ежедневно вести записи того, что они рассказывают окружающим. В частности, молодые люди должны были фиксировать основное содержание своих историй, слушателей (родители, сокурсники, другие люди) и цель рассказа (информировать, развлечь и прочее). Испытуемых также попросили отмечать, искажали ли они тем или иным образом свои истории, скажем, чтобы приукрасить или сгладить некоторые детали.
После подсчета результатов Тверски и Марш обнаружили, что большинство историй (58 процентов) были рассказаны с целью о чем-либо проинформировать слушателей. Обычно они посвящались общественным мероприятиям и пересказывались в среднем 2,7 раза. И того и другого ученые вполне могли ожидать. Неожиданной оказалась степень искажения. Студенты и сами признавались, что несколько приукрашивали истину, но на деле практиковали это гораздо чаще и масштабнее, чем думали. Тверски и Марш установили, что молодые люди добавляли, опускали, преувеличивали или преуменьшали разные факты в 61 проценте рассказанных историй. А между тем, когда их прямо спросили, как часто они это делали, участники эксперимента признавались в этом «грехе» только в 42 процентах случаев. Эта весьма существенная разница четко демонстрирует, что некоторые искажения настолько привычны для нас, что мы даже не задумываемся над тем, что, по сути, лжем.
Студенты добавляли, опускали, преувеличивали или преуменьшали разные факты в 61 проценте рассказанных историй.
Выяснилось, что в своих пересказах студенты чаще всего опускали те или иные существенные детали; это наблюдалось в 36 процентах случаев. Преувеличение и преуменьшение фактов встречались приблизительно одинаково часто, в 26 и 25 процентах историй соответственно. И наконец, 13 процентов рассказов представляли собой откровенную ложь – информацию, которая на самом деле не являлась частью события. Больше того, студенты адаптировали рассказы не только для своей аудитории, и главное – подгоняли под свои цели. Так, например, если история рассказывалась, чтобы сообщить определенную информацию, как правило, не преувеличивались факты, а вот преуменьшений и исключений важных деталей было предостаточно. Впрочем, если история рассказывалась ради развлечения, участники эксперимента поступали с точностью до наоборот: преувеличивали факты и добавляли яркие детали, но практически никогда не преуменьшали и не опускали важную информацию.
Некоторые результаты исследований Тверски и Марш на удивление точно согласуются с выводами другого, отдельного, исследования. В его рамках испытуемые в течение десяти минут общались с совершенно незнакомым человеком; общение записывалось на пленку. Потом записи проигрывались, и участникам предлагали оценить, какая часть из того, что они говорили, была чистой правдой. И 60 процентов из них признались, что в разговоре солгали.
Ложь или самопрезентация?
Чем же объяснить неистребимое стремление человека приврать? По мнению Тверски, частично это объясняется теми допущениями, которые мы делаем относительно целей рассказываемых нам историй. «Мы все жертвы англо-саксонской идеи, что любая беседа несет в себе информацию», – доказывала мне Тверски осенним днем по время прогулки по нью-йоркскому Центральному парку. Мне кажется, это не так, по крайней мере не всегда. По мнению профессора, во многих случаях разговор следует считать не инструментом донесения истины, а формой поведения, направленной на достижение конкретной цели.
Мы считаем разговор инструментом передачи информации, но это не всегда так. Иногда это форма подачи себя.
«Относясь к разговору как к форме поведения, мы ведем себя так, чтобы заставить людей думать о нас или поступать по отношению к нам определенным образом. Мы стараемся понравиться им, убедить их считать нас умнее, сильнее, лучше». В таком контексте, убеждена Тверски, целью разговора можно считать не донесение правдивой информации, а создание о себе определенного впечатления. В итоге точность отходит на второй план, а на первый выходит желание подать себя.
Если в историях, рассказанных студентами, содержался такой огромный процент искажений, то хочется спросить: понимали ли слушатели, что их вводят в заблуждение? Неопубликованные исследования Барбары Тверски и Дэнни Оппенгеймера из Принстонского университета позволяют предположить, что вполне вероятно, хотя, конечно, далеко не всегда. Ученые обнаружили, что слушатели принимали за чистую монету некоторые подтасовки и искажения в рассказе, но порой их радары «засекали» то, чего в действительности не было. В частности, в ходе последующего опроса слушатели сообщили исследователям о значительно большем числе преувеличений, чем признавались их рассказчики. Что же наталкивало людей на эту мысль? Оказывается, зачастую вовсе не сама история, а личность того, кто ее излагал. «Да она вообще любит драматизировать», – охарактеризовал одну из рассказчиц ее слушатель. «Он слишком много размахивал руками», – заявлял второй. «Он не стал бы рассказывать мне о наркотиках при родителях», – анализировал третий. Впрочем, что бы ни послужило подсказкой, в целом слушатели были далеко не так наивны и доверчивы, как думают многие из нас; они весьма точно определяли, когда рассказчик привирает, преувеличивает или недоговаривает. И что любопытно, мужчины проявляли гораздо больший скептицизм, чем женщины. «Несравненно больший», – утверждает Тверски.
Самый интересный эффект исследователи наблюдали не среди слушателей, а среди рассказчиков. Эксперимент Марш и Тверски показал, что, рассказывая истории, люди имеют обыкновение вводить в заблуждение не только других, но и самих себя. Ученые выявили, что коррективы, которые рассказчик вносит в повествование, внедряются в его память, причем настолько крепко, что нередко он сам «запоминает» то, чего не было в помине. В реальном мире данный эффект продемонстрировать трудно, но в лаборатории, где можно жестко контролировать условия, вполне возможно. Так, в рамках одного эксперимента студентам раздали вымышленные истории о двух новых соседях по комнате в общежитии, которых мы для простоты обсуждения назовем Майклом и Дэвидом. Оба были замечательными малыми, но при этом оба совершали весьма неблаговидные и раздражающие поступки, например проливали красное вино на ковер или надевали одежду соседа без спроса. Позже студентам предложили написать письмо о своих соседях по комнате. Одни письма должны были быть благожелательными и позитивными – участникам эксперимента предстояло убедительно рекомендовать соседа на членство в университетском братстве. Другие следовало составить в негативном ключе – авторам требовалось внушить коменданту студенческого общежития мысль, что соседа необходимо выгнать. После того как все письма были написаны, студентов просили вспомнить как можно больше из того, что им рассказывали об их новых соседях в самом начале. Их воспоминания часто совершенно не соответствовали истинному положению дел. Некоторые из тех, кто жаловался руководству общежития на Майкла, вспомнили, как тот пролил вино на ковер. Однако Майкл этого не делал, этим отличился Дэвид.
Мы с вами действительно часто верим собственной лжи, но, как утверждает профессор Бартлетт, делаем это невольно.
Мужчины проявляли в отношении услышанного гораздо больший скептицизм, чем женщины.
А теперь проверьте, сколько слов из восьмидесяти одного слова гимна Америки вы вспомнили правильно.
- О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах,
- Что средь битвы мы шли на вечерней зарнице?
- В синем с россыпью звезд полосатый наш флаг
- Красно-белым огнем с баррикад вновь явится.
- Ночью сполох ракет на него бросал свет,
- Это подлым врагам был наш гордый ответ.
- Так скажи, неужель будет жить он всегда
- Где земля храбрецов, где свободных страна?[35]
Глава 9
Мужчины первыми открывают огонь
К ОПРЕДЕЛЕННЫМ ВИДАМ ОШИБОК многих из нас, возможно, даже всех, склоняют некоторые качества личности. Например, любитель быстрой езды, скорее всего, весьма активно и рискованно играет на фондовой бирже. В Финляндии провели соответствующее исследование, и оно показало, что каждый раз, когда водителю-лихачу выписывают очередной штраф за превышение скорости на дороге, скорость оборота акций в его портфеле увеличивается на 11 процентов. По сути, если человеку приходится часто платить штрафы за это правонарушение, вполне вероятно, что он торгует на бирже не просто много, а слишком много. В этом-то и заключается его ошибка. В результате целого ряда исследований выяснилось, что инвесторы, торгующие активнее других, как правило, зарабатывают меньше всех. Например, исследование, проведенное в 1990-х годах на фондовом рынке в момент, когда наблюдалась явная тенденция к повышению, показало, что его среднегодовая доходность составляла 17,9 процента. Те, кто торговал в этот период с наибольшей активностью, заработали гораздо меньше остальных – всего 11,4 процента[36].
Инвесторы, торгующие акциями активнее других, как правило, зарабатывают меньше всех.
Исследование финских ученых выявило еще один любопытный факт: чрезмерно активная торговля на бирже коррелирует не только с числом штрафов за превышение скорости, выписываемых водителю, но и с его полом. В целом мужчины чаще, чем женщины, совершают это правонарушение. Причем это относится и к молодым, и к пожилым водителям, хотя с возрастом разрыв несколько сокращается. При этом мужчины также склонны торговать акциями чаще женщин – по данным одного исследования, на целых 45 процентов. И такой разрыв сохраняется на протяжении всей жизни, хотя со временем и становится менее заметным. Кроме того, разница между женщинами-инвесторами и мужчинами-инвесторами, не состоящими в браке, еще более разительна: холостяки торгуют на бирже на целых 67 процентов чаще представительниц прекрасного пола.
Эти самоуверенные мужчины
Чем именно объясняется данная тенденция, пока неясно. Наиболее убедительным представляется следующее допущение: для мужчин и женщин характерен разный уровень уверенности в себе. Из следующей главы вы узнаете, что самоуверенность – один из основных источников ошибок, обусловленных человеческим фактором.
Надо сказать, излишней самоуверенностью в самых разных областях жизни и деятельности грешат и мужчины, и женщины. Однако у мужчин это качество проявляется чаще, чем во многом и объясняется разница в том, какие ошибки совершают представители разного пола. Так, например, когда мужчин и женщин просят оценить свой коэффициент умственного развития, представители сильного пола в среднем выставляют себе более высокий балл, чем прекрасная половина человечества. А между тем мужчины вовсе не так умны, как им кажется; на самом деле их IQ ниже, чем они думают. А вот женщины, напротив, умнее, чем себя оценивают; их IQ в среднем выше называемого ими балла. Иными словами, мужчины переоценивают свой интеллект, а женщины, напротив, недооценивают. А еще мужчины, в отличие от женщин, склонны переоценивать свою внешнюю привлекательность.
Мужчины склонны переоценивать свой коэффициент умственного развития, а женщины недооценивают его.
Особенно разрыв в уровне уверенности в себе представителей разных полов заметен в тех сферах деятельности, где безусловно доминирует сильный пол, например в военном деле и финансах. Мужчины, даже совсем юного возраста, убеждены, что разбираются во многих делах лучше женщин. Исследование показало, что девочки-школьницы обычно занижают свои оценки по такому традиционно «мужскому» предмету, как математика, что совершенно нехарактерно для мальчиков. Мужчины также более склонны сразу хвататься за оружие и в прямом, и в переносном смысле. Такой вывод сделали специалисты армии США при расследовании смоделированных инцидентов обстрела собственных позиций, то есть случаи, когда американские войска стреляли по своим. Проанализировав результаты, исследователи установили, что военнослужащие-мужчины зачастую готовы палить по тем, по кому не следовало, а вот военнослужащие-женщины продемонстрировали обратное: они часто не стреляли даже в тех, в кого должны были. Иными словами, мужчины открывали огонь по своим, а женщины не могли заставить себя выстрелить даже во врагов.
Еще одно исследование показало, что мужчины гораздо больше женщин склонны начинать реальные боевые действия, то есть, собственно, настоящую стрельбу. Профессор Принстонского университета Доминик Джонсон вместе с группой коллег из Гарвардского и Калифорнийского университетов недавно провел ряд экспериментальных военных игр, подобных тем, которые применяются Пентагоном для подготовки войск к реальным боевым действиям. Помимо всего прочего, ученые хотели сравнить уровень агрессии и самоуверенности мужчин и женщин. Для этого они собрали около двухсот представителей обоих полов, посадили их за компьютеры и попросили представить себя в роли лидера державы, участвующей в конфликте, который вспыхнул из-за крупных залежей алмазов, недавно обнаруженных на спорной границе двух государств.
Испытуемые-добровольцы «сражались» парами и не были осведомлены о том, кто их противник и каков его пол. Они сыграли по шесть семиминутных раундов, причем в каждом им пришлось принимать решение о том, какого рода действия предпринять, из многих вариантов. Можно было ничего не делать, вступить в переговоры, начать войну и в случае необходимости даже сдаться (хотя этот вариант, признаться, никто ни разу не выбрал). Перед началом игры исследователи просили каждого игрока спрогнозировать свой успех (или неудачу). Тем, кто считал себя лучшим из лучших, нужно было обозначить себя номером один, а тем, кто думал, что его результат будет наихудшим, номером двести. Если же игрок расценивал свои перспективы как средние, он ранжировал себя как номер сто. По окончании игры исследователи просили людей (прежде чем стали известны их результаты) сделать такой же прогноз повторно.
Как и следовало ожидать, в среднем добровольцы переоценивали свои возможности. Но, изучив их самооценку тщательнее, ученые обнаружили, что чрезмерная самоуверенность пар в целом объяснялась исключительно завышенными оценками мужчин; в женской группе средний показатель колебался в основном в районе номера сто, то есть посередине.
И самое главное – Джонсон с коллегами обнаружили, что мужчины значительно чаще представительниц противоположного пола начинали никем и ничем не спровоцированную атаку противника. Почему? Все из-за той же самоуверенности. Проанализировав полученную информацию, исследователи установили, что мужчины, как правило, переоценивали свои шансы на успех в военных действиях, а наиболее самоуверенные представители сильного пола чаще других становились зачинщиками войны.
Мужчины, как правило, переоценивали свои шансы на успех в военных действиях, а наиболее самоуверенные представители сильного пола чаще других становились зачинщиками войны.
Хотя эксперимент проходил в лаборатории, в вымышленных обстоятельствах, которые не всегда можно воссоздать в реальном мире, в полученных учеными результатах крайне трудно не заметить четких параллелей с тем, как вспыхивают реальные войны. Помните, что случилось, когда Джордж Буш поинтересовался у главы ЦРУ Джорджа Тенета, насколько тот уверен в том, что Саддам Хусейн располагает оружием массового поражения? «Можете не беспокоиться, – рассказывают, ответил Тенет. – Это не вызывает ни малейшего сомнения».
Риск и вознаграждение
Тот факт, что мужчины считают себя лучше женщин в том или ином деле, еще не означает, что так оно и есть. Довольно часто их продуктивность, напротив, бывает ниже. Например, анализ торговли акциями показал: торговые операции инвесторов-мужчин на бирже в среднем снижают рентабельность их активов на 2,65 процента в год – сравните со средним показателем в 1,72 процента среди инвесторов-женщин. Разница не слишком велика – 0,93 процентных пункта в год, тем не менее она есть и объясняется исключительно решениями, которые принимают мужчины. А если проанализировать трейдинговую документацию неженатых инвесторов мужского пола (чьи решения предположительно не подвергались влиянию жен), то их успехи по сравнению с результатами инвесторов-женщин еще ниже: разрыв составляет целых 1,44 процента в год[37].
На протяжении многих лет ученые проводили исследования, которые ясно показали, что представители разных полов воспринимают и запоминают (часто с очень юного возраста) одни и те же стороны своей жизни по-разному и что объяснение, по крайней мере частичное, некоторых человеческих ошибок следует искать именно в этих различиях. Взять хотя бы восприятие риска мужчинами и женщинами. Доказано, что в самых разных областях деятельности женщины неизменно проявляют значительно меньшую склонность к риску, нежели мужчины. В очередной раз этот вывод подтвердили описанные выше исследования ВВС США. Когда солдаты-женщины сталкивались с рискованной ситуацией и им трудно было решить, нужно ли идти в атаку, они обычно выбирали менее рискованный вариант и не стреляли.
Склонность женщин всеми силами избегать риска наблюдается и в повседневной жизни, скажем, при вождении автомобиля. Так, по статистике, женщины чаще пристегивают ремень безопасности. А мужчины намного чаще, чем представительницы прекрасного пола, совершают рискованные маневры на дороге, например чаще пытаются проскочить на желтый свет. Учитывая все эти различия, неудивительно, что американские мужчины в три раза чаще американок погибают в автомобильных авариях. А еще они намного чаще, чем женщины, тонут в водоемах или умирают в результате случайного отравления.
Водители-мужчины в три раза чаще женщин погибают в автомобильных авариях.
А между тем стремление женщин избегать риска означает нечто большее, нежели может показаться на первый взгляд. Профессор Колумбийского университета Эльке Вебер и ее коллеги изучили, как представители разных полов воспринимают разные виды риска, сосредоточившись, в частности, на пяти его категориях:
1. Финансовый.
2. Связанный со здоровьем и безопасностью.
3. Связанный с развлечениями.
4. Этического характера.
5. Социального характера.
Несколько лет назад эти исследователи раздали вопросники более чем пяти сотням мужчин и женщин разного возраста, от подростков до людей сорока с лишним лет. Всем им задали примерно по двадцать вопросов, относящихся к каждой категории риска. Например, относительно риска, связанного с развлечениями, их могли спросить, решились бы они прыгнуть с моста на эластичном канате; в категории «финансовый риск» – стали бы они поручителем друга по автокредиту; а в категории «риск социального характера» – рискнули бы они высказать непопулярное мнение по тому или иному вопросу на общественном мероприятии. Респондентов попросили ответить на каждый вопрос, присвоив ему рейтинг риска по шкале от 1 до 5, где 1 соответствовал «совсем не рискованно», а 5 – «очень рискованно».
В итоге Вебер обнаружила, что в четырех из пяти проанализированных категорий (за исключением риска социального характера) женщины демонстрировали значительно меньшую склонность к риску, нежели мужчины. Зато мужчины проявляли намного большую, чем женщины, готовность к рискованным, даже опасным видам деятельности (опять же, за исключением социального риска).
Далее перед учеными встал следующий важный вопрос: почему? Чтобы на него ответить, Вебер с коллегами попросили испытуемых провести нечто вроде анализа затрат и выгод по разным видам деятельности. В какой мере они воспринимаются ими как рискованные? И на какие дивиденды они рассчитывают, решаясь все же пойти на этот риск? Проанализировав ответы, Вебер заметила нечто поистине удивительное: мужчины далеко не всегда больше стремились к риску, просто они значительно выше, чем женщины, оценивали преимущества, которые, по их мнению, этот риск мог обеспечить (снова исключение составила категория социального риска).
По словам Вебер, на первый взгляд такой вывод может показаться нелогичным. Скорее можно было бы предполагать, что представители обоих полов ожидают от одних и тех же видов деятельности одинаковых преимуществ; в конце концов, прыжки на эластичном канате – это прыжки на эластичном канате, неважно, кто к нему привязан, мужчина или женщина. Однако же, по словам исследователя, выгоды в их восприятии могут весьма существенно отличаться. Именно поэтому женщины отказываются испытывать судьбу там, где мужчины с готовностью идут на риск: просто дамы считают, что в данном случае игра не стоит свеч.
Ложь и лотерейные билеты
Впрочем, мужчины и женщины воспринимают по-разному не только окружающий мир, но и самих себя. Так, когда дело доходит до ошибок и просчетов, женщины судят себя строже, чем мужчины. Согласно результатам исследований, последние склонны забывать свои ошибки быстрее и легче, чем представительницы противоположного пола. Зато женщин совершенные ошибки гложат так, как мужчинам даже неведомо. В ходе многочисленных опросов выяснилось, что неудачи влияют на самооценку женщин намного сильнее, чем ситуации, из которых они выходят победителями; у мужчин такой тенденции не выявлено.
Кроме того, ученые установили, что женщины обычно настроены менее оптимистично (или, возможно, более реалистично), чем мужчины. Целый ряд исследований показал, что студенты мужского пола чаще студенток-девушек ждут от себя больших успехов и непосредственно после выполнения задания намного выше оценивают собственные достижения. Некоторые из заданий, включенные в тесты, действительно относились к категории тех, в которых мужчины традиционно преуспевают (например, задачи с геометрическими фигурами); однако среди остальных немало было и из разряда «дамских штучек» (например, разгадывание анаграмм). Кстати, девушки-студентки получают на тестах и экзаменах оценки по меньшей мере не хуже, чем парни, а зачастую и лучше. Тем не менее, когда участников исследования спрашивали, какую оценку, по их мнению, они получат за тест, ответы студентов звучали гораздо оптимистичнее ответов студенток. Да что там говорить – исследования показали, что представители разных полов даже лгут по-разному! Студенты-юноши чаще лгут о себе, обычно преувеличивая свои планы и достижения (особенно в разговоре с женщинами). А студентки, со своей стороны, чаще лгут, стараясь приукрасить другого человека.
Представители разных полов даже лгут по-разному!
Такая относительная разница в оценке жизненных перспектив женщинами и мужчинами нередко приводит к ошибкам, причем весьма заметным образом. В подтверждение своих слов расскажу об одном довольно красноречивом эксперименте, проведенном в реальных условиях. Исследователи продали сотрудникам – мужчинам и женщинам – некой корпорации лотерейные билеты стоимостью в один доллар. После этого они обошли всех, кто купил билеты, и спросили, не заинтересованы ли те их продать и если да, то за какую цену. И оказалось, что женщины готовы продать свои билеты гораздо дешевле, чем их коллеги-мужчины. В среднем дамы просили за билет 1,33 доллара – немногим больше его первоначальной цены. А вот мужчины требовали в среднем в четыре раза больше реальной стоимости билета.
Женщины соглашались продать свои билеты гораздо дешевле, чем их коллеги-мужчины.
Компьютерная ошибка
Существуют и другие, менее очевидные ошибки, обусловленные гендерной принадлежностью их «хозяина». Приведем в пример то, как мы используем компьютеры. В мире высоких технологий, как в математике и военном деле, безраздельно господствуют мужчины. Доля женщин, получивших степень бакалавра компьютерных наук, достигнув в 1985 году пика в 37 процентов, неуклонно уменьшается. Сегодня женщины составляют чуть более 22 процентов инженеров-компьютерщиков, то есть примерно каждый пятый специалист.
Этот серьезный разрыв заинтриговал сотрудницу Microsoft Лауру Беквит, которая сама недавно получила степень доктора философии компьютерных наук. Беквит специализируется на изучении того, как люди используют компьютеры для решения повседневных задач. Несколько лет назад она заметила, что мужчины чаще женщин применяют расширенные функции компьютерных программ, особенно те, которые помогают находить и исправлять ошибки. Данный процесс известен под названием «отладка» и представляет собой важнейший этап создания нормально функционирующего программного обеспечения.
Беквит предположила, что упомянутый выше разрыв, скорее всего, объясняется не столько различием в способностях мужчин и женщин, сколько разницей в степени их уверенности в себе. Учеными доказано, что когда дело касается решения задач, отсутствие или недостаток этого качества сказывается не только на конечном результате, но и на подходе к их решению. Это тонкое, неуловимое, но весьма существенно различие. Сомневающиеся в себе люди неохотно отказываются от ошибочных стратегий и реже используют альтернативные решения, упорно придерживаясь изначально выбранного курса.
Сомневающиеся в себе люди неохотно отказываются от ошибочных стратегий и реже используют альтернативные решения, упорно придерживаясь выбранного курса.
Чтобы подтвердить свою гипотезу, Беквит совместно с коллегами разработала специальный тест. Для начала она оценила степень уверенности в себе в группе мужчин и женщин. Испытуемым задавали такой вопрос: как, по-вашему, сможете ли вы найти и исправить ошибки в электронных таблицах с формулами? После этого исследователи посадили участников к компьютерам и предложили выполнить эту задачу на время – кто быстрее.
Чтобы успешно справиться с заданием, участникам эксперимента нужно было применить специальную функцию отладки программы для создания электронных таблиц. Но, как обнаружила Беквит, автоматизированными средствами отладки воспользовались только те женщины, которые не сомневались, что смогут сделать это правильно, то есть по-настоящему уверенные в себе дамы. А женщины с более низкой самооценкой предпочли привычный и хорошо известный им способ: они просто одну за другой просматривали и редактировали формулы в таблицах. В результате в системе появилось даже больше ошибок, чем было в начале эксперимента.
Все это вызвало немалое недоумение исследователя. Из анкет, заполненных испытуемыми после эксперимента, Беквит знала, что участницы понимали, как работают автоматизированные средства отладки программного обеспечения, и все равно отказывались их использовать. Почему? Ответ все тот же: потому что мужчины и женщины по-разному воспринимают риск. Проведя собственный анализ затрат и выгод, многие женщины, участвовавшие в исследовании, пришли к выводу, что риск ошибиться при применении средств отладки несопоставим с потенциальным вознаграждением, то есть исправлением ошибки, закравшейся в программу.
По словам Беквит, «дамы рассуждали примерно так: чтобы научиться правильно пользоваться этой функцией, мне потребуется слишком много времени. Боюсь, поначалу я вполне могу сделать все не так, как надо, и в результате провожусь с заданием дольше. Лучше пойти давно известным, проверенным путем».
Готовность пробовать и возиться
По утверждению Беквит, мужчины проявляли гораздо большую, чем женщины, готовность пробовать новые подходы и возиться с компьютерной программой, что в значительной мере способствовало их успеху. Этот вывод четко согласуется с результатами другого исследования данной проблемы, проведенного с младшими школьниками на уроках математики и географии. Оно показало, что мальчики, как правило, смелее идут на эксперимент и используют новые инструменты неизвестными, инновационными способами. А вот девочки этого не любят, предпочитая следовать пошаговым инструкциям; они с юных лет стараются придерживаться однажды выбранного курса.
Любопытно, что эти предпочтения отражаются даже на том, как мальчики и девочки (и мужчины, и женщины) перемещаются в физическом мире. Американские ученые провели специальное исследование, финансированное Министерством транспорта США, и установили, что примерно 20 процентов расстояния, проделанного в километрах, и 40 процентов времени, проведенного за рулем, уходит на то, что исследователи мягко окрестили «просчетами навигации», иначе говоря, тем, что водители сбивались с пути. А еще оказалось, что успех водителя практически не зависит от уровня образования, возраста и даже опыта вождения. Старые или молодые, опытные и новички, водители часто сбиваются с дороги и тратят на исправление ситуации довольно много времени. Но один любопытный фактор здесь исследователи все же выявили: они сделали вывод, что водители-мужчины, судя по всему, справляются с этой задачей немного лучше водителей-женщин. Не везде и не всегда, но в достаточной мере, чтобы заметить и отметить данный факт.
Как девочки и мальчики ориентируются в пространстве
И это различие между представителями разных полов формируется очень рано, практически в тот момент, когда дети впервые отпускают мамину или папину руку и делают первые самостоятельные шаги. Например, ученые выявили, что уже в возрасте шести лет мальчики демонстрируют печально известное отличительное качество мужчин-водителей – упорное нежелание спрашивать дорогу у других людей. Многое из того, что сегодня известно о способности детей разного пола ориентироваться в окружающем мире, мы знаем благодаря Эду Корнеллу, в прошлом профессору Альбертского университета и одному из известнейших в мире специалистов в области ориентирования, то есть в том, как мы, люди, добираемся из точки А в точку Б.
Мальчики уже в возрасте шести лет демонстрируют печально известное качество мужчин-водителей – нежелание спрашивать дорогу у других людей.
В ходе одного из исследований Корнелл вместе с коллегами сравнил навыки ориентирования в пространстве трех групп: шестилетних детей, двенадцатилетних подростков и двадцатидвухлетних молодых людей. Каждый из участников – всего их было 180 – совершал прогулку по кампусу Альбертского университета в компании с исследователем, который указывал ему путь. Потом испытуемым предлагали самостоятельно вернуться в исходную точку, следуя тем же маршрутом. Затем Корнелл с коллегами измерял расстояния, пройденные участниками эксперимента на обратном пути, отмечая при этом, какая часть путешествия проходила по исходному маршруту, а какая – с отклонениями от него.
И как вы думаете, какая из трех групп больше всего отклонялась от первоначального пути? Шестилетние мальчики, причем с существенным отрывом от остальных. Проанализировав результаты, исследователи выявили еще один любопытный фактор: заблудившись, девочки намного охотнее, чем мальчики, принимали помощь других людей для возвращения на нужный маршрут. «Данный результат, – делает вывод Корнелл, – четко согласуется со стереотипом: заблудившаяся женщина остановится и спросит дорогу, а сбившийся с пути мужчина будет выбираться из трудной ситуации самостоятельно, пробуя различные альтернативные подходы к ориентированию на местности».
Ученые по-разному объясняют причины столь явных различий в подходе юных представителей обоих полов к пространственному ориентированию. Большинство из них склоняются к тому, что девчонки с раннего детства со значительно меньшей охотой идут на эксперименты, чем мальчишки. На протяжении ряда десятилетий исследователи изучали, как со временем меняется «территория обитания» ребенка, то есть расстояние от дома, на которое родители разрешают своему чаду удаляться без сопровождения взрослых. На размер этого участка влияет целый ряд факторов. Например, если родители особенно беспокоятся о своем ребенке, они держат его при себе, сокращая территорию для исследований. А городские дети редко уходят от дома так далеко, как деревенские. Но в общем исследователи выявили две вполне четкие тенденции: территория обитания ребенка, как правило, резко расширяется в возрасте от шести до девяти лет и у мальчиков она обычно шире, чем у девочек.
Как мы составляем карты
Кроме того, исследования подтверждают, что разница в «картографических» способностях мальчиков и девочек проявляется приблизительно в восьмилетнем возрасте. И, по совпадению, примерно в это же время родители начинают предоставлять сыновьям большую свободу действий, чем дочерям. До восьми лет территория обитания детей разных полов практически одинакова. Так, одно исследование в этой области выявило, что «ареалы» для семилетних детей, как девочек, так и мальчиков, составляют около двести метров. Но с восьми лет возникает разрыв, который в дальнейшем неуклонно растет. Уже к девяти годам мальчишкам позволяют удаляться от дома на расстояние, в два раза большее, чем девочкам. И это относится ко всем детям, независимо от того, где проходит их детство – в городе, пригороде или сельской местности.
В восьмилетнем возрасте территория обитания мальчиков шире, чем девочек.
Далее оказалось, что с восьмилетнего возраста мальчики начинают описывать свою домашнюю территорию с использованием богатых и ярких эпитетов. Их карты более детальны и зачастую содержат вдвое больше полезной информации, чем карты, составленные их сверстницами. К одиннадцати годам карты мальчиков становятся еще более точными и подробными; мальчишки чаще применяют специальные символы и обозначения и правильно пользуются масштабом. В общем мальчики ориентируются в пространстве лучше девочек, даже в среде, в равной степени знакомой детям обоих полов, например в классе. Мальчик – и в детском саду, и во втором, и в пятом классе – как правило, нарисует план классной комнаты быстрее и точнее одноклассницы.
Любопытно, что эти различия вряд ли можно считать врожденными, то есть мальчики не рождаются с лучшими способностями к пространственному ориентированию. Например, изучив подмножество девочек, которым была предоставлена большая свобода и разрешалось дальше других удаляться от своего дома, исследователи обнаружили, что карты юных путешественниц практически такие же точные и детальные, как карты мальчишек.
Важный аспект опыта, связанного с освоением детьми территории обитания, – каким образом они знакомятся с окружающей средой. Как в большинстве других видов обучения, активный опыт гораздо эффективнее пассивного. Например, для расширения среды обитания ребенку недостаточно ежедневно ездить в школу на школьном автобусе, пусть даже довольно далеко, поскольку дети в это время обычно делают то же самое, что и взрослые во время длинного и монотонного путешествия: они «отключаются». Ребенок может, не отрываясь, смотреть в окошко, не замечая при этом окружающего пространства. А для нас важно именно то, что мы видим и замечаем. Если же ребенку позволяют свободно перемещаться в определенной зоне, лично исследовать скалы, деревья, ручьи и другие объекты, он, скорее всего, научится лучше понимать местность, в которой живет, и ориентироваться в ней.
Почему мужчины не спрашивают дорогу
Опыт знакомства с местностью оказывает на ребенка огромное влияние, которое, очевидно, сохраняется и тогда, когда маленький человек становится взрослым. Так, например, мужчины на протяжении всей жизни более уверены в своей способности правильно определять направление, чем женщины, несмотря на то что их правота практически ничем не подтверждена. Это различие в уверенности в своих силах представителей разных полов исследователи выявили больше тридцати лет назад. В одном из самых ранних отчетов по этой проблеме отмечается, что 71 процент мужчин убежден, что «хорошо ориентируется в пространстве». Женщины же хвастались этой способностью только в 47 процентах случаев. Более поздние исследования дали аналогичные результаты: женщины хуже мужчин чувствуют направление, а сбившись с нужного пути, испытывают большую тревогу. Причем женщины говорят о своем беспокойстве, даже когда речь идет об относительно простых повседневных задачах, например, как срезать дорогу или куда повернуть при выезде из гаража.
Как и в описанном выше эксперименте Беквит с компьютерами, разница в степени уверенности в себе мужчин и женщин проявляется и в том, какие подходы они выбирают для ориентирования на местности. В целом первые предпочитают абстрактный подход, то есть перемещаются, ориентируясь с помощью метрических систем, например миль или километров, и по сторонам света (восток, запад, север и юг). Попросите мужчину указать вам дорогу, и он, скорее всего, скажет что-то вроде: «Пройдете два километра, повернете на восток и пройдете еще километра полтора». Женщины же обычно предпочитают более конкретный подход, базирующийся на различных ориентирах и поворотах налево и направо. Попросите женщину подсказать направление, и вы услышите: «У пожарной вышки поверните направо; идите по дороге, пока не увидите церковь, затем поверните налево».
Все это, конечно же, обобщения, применимые не ко всем и не во всех ситуациях. Некоторые женщины предпочитают мужскую стратегию, а некоторые мужчины с охотой пользуются ориентирами на местности. В зависимости от обстоятельств представители обоих полов могут даже переключаться на разные подходы, применяя стратегию, наиболее подходящую в той или иной окружающей среде. Например, если вы, как и я, живете на Среднем Западе с его огромными открытыми пространствами и недостаточным числом ориентиров, то, скорее всего, тоже привыкли использовать указатели направлений вроде восток и запад, какого бы вы ни были пола. Но в общем исследователи постоянно сталкиваются с тем, что мужчины и женщины, как правило, выбирают разные стратегии, и эта разница в определенной мере позволяет объяснить, почему мужчины так не любят спрашивать дорогу у других людей.
«На то есть весьма веская причина», – утверждает Дэниел Монтелло, профессор Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, долго изучавший этот вопрос. По его словам, люди обычно приписывают эту черту мужскому эго. И здесь есть рациональное зерно – до определенной степени. «Но это не единственная причина», – считает профессор. Подобно шестилетним мальчишкам, которые чаще других отклонялись от первоначального маршрута в эксперименте Эда Корнелла, многие взрослые мужчины не видят ничего страшного в том, чтобы заблудиться на настоящей дороге. По словам Монтелло, сбиться с пути для них вовсе не значит потеряться. «Они даже не считают, что заблудились», – говорит исследователь.
Глава 10
Мы все оцениваем себя выше среднего уровня
НЕ ТАК ДАВНО ИССЛЕДОВАТЕЛИ из Принстонского университета попросили группу людей определить, насколько они сами и среднестатистический человек вообще склонны искажать оценку тех или иных вещей и событий; для этого им предложили прочитать длинный список самых разных предубеждений. И большинство респондентов ответили, что считают себя более непредвзятыми и объективными людьми, чем львиная доля других жителей планеты. Конечно, это совсем неудивительно, ведь многие из нас абсолютно не готовы думать о себе как о среднестатистическом человеке или, не доведи Господь, ниже среднего уровня. Так мы и живем, пребывая в абсолютной уверенности, что относимся к категории выше среднего, и это самомнение приводит к огромному количеству ошибок.
«На наш взгляд, самонадеянность – чрезвычайно распространенное человеческое качество», – говорит Стефано Деллавинья, профессор экономики Калифорнийского университета в Беркли, исследующий, как излишняя самоуверенность вынуждает людей каждый день совершать самые разные ошибки – от покупки абонемента в тренажерный зал, которым потом никто не пользуется, до приобретения долевых прав собственности на недвижимость (которыми мы тоже не пользуемся, во всяком случае, в той мере, в которой намеревались) и заглатывания наживки банков, предлагающих кредитные карты с на редкость привлекательными процентными ставками (которые тоже используются очень редко). Так вот, в результате своих исследований профессор Деллавинья пришел к выводу: «Почти все люди излишне самоуверенны – за исключением страдающих депрессией; только их, как правило, можно считать реалистами».
Почти все люди излишне самоуверенны – за исключением страдающих депрессией; только их, как правило, можно считать реалистами.
Чему можно научиться на площадке для отработки ударов в гольфе
Ловушка самонадеянности подстерегает нас повсюду, зачастую там, где мы меньше всего этого ожидаем. Один из моих любимых примеров – площадки для отработки ударов в специализированных магазинах, продающих товары для гольфа. Если вы в последнее время заглядывали в такие магазины, то знаете, что в них часто имеется небольшое поле для гольфа, где покупатель может опробовать понравившуюся ему клюшку. Однако, оказывается, эти площадки нужны продавцам не столько для тестирования клюшек, сколько для воздействия на клиентов. По сути, они представляют собой секретный инструмент для раздувания в нас излишней самоуверенности и убеждают покупать клюшки, более дорогие, чем те, за которыми мы, возможно, пришли в магазин. Так, в результате одного эксперимента выяснилось, что, когда покупатель, пробуя новую клюшку на мини-поле, с расстояния трех футов загонял в лунку много мячей, он решал, что играет в гольф намного лучше, чем другие игроки, которые били с десяти футов. Трехфутовый удар ставил их в тридцать пятый процентиль по уровню мастерства, в то время как бившие с десяти футов относились всего лишь к пятнадцатому. И, как выясняется, этот всплеск эго – весьма эффективный инструмент продаж; те, кто делал пробный удар на короткой площадке, были уверены, что заслуживают более дорогого спортивного инвентаря, чем бившие с большего расстояния.
Впрочем, самонадеянность чревата гораздо более серьезными ошибками, чем решение выложить непомерную сумму за набор клюшек для гольфа. Но прежде чем обсуждать эту тему, предлагаю ответить на следующий вопрос: если бы вам надо было выбрать для инвестиций акции одной-единственной компании, основываясь на данных последних трех лет, какую бы вы предпочли? Я бы, например, – NutriSystem; эта компания специализируется на продаже продуктов диетического питания. Она по почте рассылает низкокалорийные расфасованные продукты почти миллиону человек, желающих похудеть, и достигла на этом поприще огромного успеха (чего не скажешь обо всех ее клиентах). В 2006 году совокупная среднегодовая доходность ее акций за предыдущих три года составляла поистине ошеломляющие 233 процента. В результате NutriSystem стала не просто одной из самых прибыльных компаний на узкоспециализированном рынке, но и лучшей на всей Уолл-стрит. Инвестор, в конце 2003 года вложивший в ее акции тысячу долларов, всего три года спустя мог продать их с колоссальной прибылью, за 36 855 долларов.
Как разбогатеть за счет желающих похудеть
Однако нас с вами интересуют не столько потрясающие финансовые показатели NutriSystem, сколько ее клиенты: все они чрезвычайно самоуверенные люди. Типичный клиент компании тот, кого она в презентации для аналитиков Уолл-стрит называет «диетчиками-маньяками». Это люди, которые безуспешно пытались похудеть. Большинство из них – женщины (80 процентов) примерно сорока четырех лет. Их средний вес – около ста килограммов. Многие начинали с желания потерять килограммов тридцать, но в итоге теряли не больше десяти. Как правило, после десяти или одиннадцати недель диеты они сдавались и выходили из программы.
Как же так? Клиенты постоянно терпят неудачу, а компания продолжает процветать. Почему? Просто NutriSystem, как и многие другие корпорации, научилась зарабатывать на нашей самонадеянности. Она ставит не на то, что люди действительно будут делать, а на то, что люди верят в то, что они будут это делать. В случае с NutriSystem эта вера мощно подстегивается рекламой – как подстегивается эго клиентов, тестирующих на коротком поле в магазине клюшки для гольфа. Обычно в такой рекламе снимают знаменитых спортсменов, например бывшего защитника Национальной футбольной лиги Дэна Марино, который сообщает, что благодаря продуктам компании потерял десять килограммов, или бывшего игрока обороны Майка Голика, а сегодня аналитика спортивно-развлекательной телесети ESPN, утверждающего, что похудел на все двадцать.
Если смотреть эту рекламу внимательно, то можно заметить напечатанное мелким шрифтом предостережение, состоящее всего из двух очень важных слов: «Результаты нетипичны». Вы, наверное, подумали, что это должно бы послужить потенциальным покупателям подсказкой, что им, скорее всего, вряд ли удастся добиться при помощи программы NutriSystem таких же впечатляющих успехов. Но не тут-то было! Для потенциальных диетчиков типичность рекламируемых результатов не имеет никакого значения, потому что большинство из них считают себя нетипичными. Они оценивают свой уровень выше среднего, следовательно, полагают, что их результаты тоже будут выше.
Почему мы платим за то, чтобы не ходить в спортзал
С определенной точки зрения NutriSystem торгует вовсе не диетическим питанием, а надеждой – так же как (если хорошо подумать) банки, тренажерные залы и многие другие компании. В США спортивно-оздоровительные клубы приносят владельцам миллиарды долларов. По подсчетам, почти 33 миллиона человек платят за занятия в тренажерных залах около 12 миллиардов долларов в год. Как правило, большинство из них записываются в члены клуба, подписывая договор. Но оправданны ли эти траты?
Чтобы ответить на этот вопрос, Стефано Деллавинья и его коллега из Беркли Ульрике Молмендье проанализировали документацию трех американских центров здоровья, в которой зарегистрирована ежедневная посещаемость почти восьми тысяч членов за три года. Как обычно, постоянным клиентам предлагалось на выбор три варианта членства:
1. Годовой абонемент.
2. Месячный абонемент.
3. Оплата за отдельное посещение, часто в виде абонемента на десять посещений.
Какой их них выбрали бы вы?
Большинство людей предпочитают годовой или месячный абонемент и при этом сильно переплачивают. А все потому, что клиенты тренажерных залов, как и люди, желающие сбросить лишний вес, в основной массе излишне самоуверенны. Они убеждены, что будут ходить в спортзал гораздо чаще, чем делают это на самом деле. По сути, как выяснили Деллавинья и Молмендье, люди посещают оздоровительный клуб в два раза реже, чем собирались, – всего четыре-пять раз в месяц вместо ожидаемых десяти.
Члены оздоровительных клубов ходят туда в два раза реже, чем собирались изначально.
В результате клиенты тренажерных залов, приобретающие абонементы, сильно переплачивают за эти услуги – по подсчетам Деллавиньи и Молмендье, в среднем по 700 долларов на человека. Разумеется, не все, но очень многие. Около 80 процентов членов клубов, купивших месячный абонемент, поступили бы намного правильнее, если бы просто платили за каждое посещение. Почему же они выбрасывают деньги на ветер?
«Большинство людей склонны переоценивать свой самоконтроль, – говорит Деллавинья. – Они путают то, что должны делать, с тем, что будут делать на самом деле». Иными словами, ведут себя практически так же, как клиенты NutriSystem.
Любопытно, что система абонементов, которую изучал Деллавинья, не всегда была нормой для американских спортивно-оздоровительных учреждений. В 1950-х многие центры здоровья брали оплату за одно посещение. Как правило, они раздавали талоны, которые клиенты оплачивали при входе. Но после того как клубы перешли на систему электронных карт, что позволило им строже контролировать модели посещения своих членов, талоны заменили абонементами.
По мнению профессора Деллавиньи, центры здоровья, как и другие компании, со временем «поумнели», то есть научились разрабатывать контракты так, чтобы с выгодой для себя использовать неуемный оптимизм своих клиентов. «Компании приноровились извлекать из этого знания немалую выгоду, – говорит Деллавинья, – и потребителям следовало бы быть умнее и понять это».
Впрочем, сказать намного проще, чем сделать. Как и в случае с короткой тестовой площадкой для гольфа, нашему разуму, затуманенному излишним самомнением, очень трудно распознать обман. Зачастую нас до чрезмерной самоуспокоенности усыпляют начальные затраты, которые кажутся небольшими. В конце концов, небезосновательно же номера в отелях Лас-Вегаса обычно стоят дешево, а мобильные операторы охотно предлагают нам тарифные планы с «бесплатными» минутами. И первым и вторым известно, что их клиенты обычно переоценивают свой самоконтроль. Компании прекрасно понимают, что люди наверняка будут играть и говорить по телефону дольше, чем собирались, и тогда компании получат прибыль, а клиенты потеряют свои денежки.
Как компании, продающие кредитные карты, играют на нашей самонадеянности
По этой же причине компании – эмитенты кредитных карт предлагают клиентам рекламные процентные ставки, то есть низкие начальные ставки, которые по истечении определенного периода, скажем полугода, резко увеличиваются. По данным Федерального резерва США, средняя задолженность по кредитным картам на одну американскую семью составляет около 8500 долларов. Предположим, вы задолжали некоторую сумму и, само собой, не отказались бы снизить платежи по процентам. И вот одним прекрасным утром, подойдя к почтовому ящику, вы находите в нем три предложения по кредитным картам. Первое предлагает процентную ставку 6,9 процента в течение полугода и 16 процентов по окончании этого периода. Второе – 4,9 процента в течение первых шести месяцев и 16 процентов в последующий период. И наконец, третье – 6,9 процента за полгода и 14 процентов после этого. Что бы вы выбрали?
В рамках одного исследования ученые отследили почти два миллиона рекламных предложений, распространенных в 1990-е годы методом прямой почтовой рассылки крупной американской компанией – эмитентом кредитных карт, что привело к открытию чуть более пятнадцати тысяч новых счетов по кредитным картам. Выходит, 99 процентов получивших эти предложения сделали то, что, скорее всего, сделали бы и вы: выбросили буклеты в мусорное ведро. Так зачем же банки этим занимаются?
Ответ на этот вопрос кроется в поведении оставшегося одного процента получателей рекламного предложения. Эта группа выбрала второй вариант – низкая процентная ставка (4,9 процента) в течение первых шести месяцев. Его предпочитали более чем в два раза чаще, чем две другие альтернативы. Почему?
Судя по всему, не обошлось без пресловутой самоуверенности. Как и клиенты NutriSystem, а именно люди с избыточным весом, которые рассчитывали похудеть на тридцать килограммов, а худели в лучшем случае на десять, те, кто решил начать пользоваться новой кредитной картой, искренне рассчитывали погасить большую часть остатка по задолженности прежде, чем ставка по ней резко вырастет. Поэтому принявшие предложение эмитентов карт люди возлагали слишком большие надежды на низкую начальную ставку (4,9 процента), не обращая должного внимания на высокий процент по истечении этого периода (16 процентов). Однако, как и у клиентов NutriSystem, их оптимизм чаще всего не оправдывался. Большинству людей не удавалось погасить задолженность в течение первого полугодия, и их долг переносился на период, когда действовали высокие процентные ставки.
Правильно оценивайте свои возможности
Может, вы помните, как в фильме «Высшая сила» главный герой, детектив Гарри Каллахан (роль которого исполняет Клинт Иствуд), держа злодея на мушке пистолета, произносит одну из самых знаменитых кинофраз: «Человек должен правильно оценивать свои возможности». Очень дельный совет!
Социологи, занимающиеся оценкой самонадеянности, разработали специальный термин – «калибровка», определяющий, насколько мы знаем свои реальные возможности. Этой мерой измеряется разница между нашими фактическими и воспринимаемыми способностями в чем бы то ни было. Если вы действительно настолько хороши, насколько думаете, значит, ваша калибровка на высоком уровне; если же вы себя переоцениваете, стало быть, вам есть над чем поработать.
Большинство людей относятся ко второй категории, даже (и особенно) когда дело доходит до оценки важнейших навыков, необходимых нам, например, для выполнения своих должностных обязанностей. Армия США убедилась в этом много лет назад, когда солдатам городка Форт-Беннинг в штате Джорджия задали простой вопрос: «Как, по-вашему, вы хороший стрелок?». Большинство солдат, естественно, считали, что стреляют достаточно метко, и прогнозировали очень неплохие результаты на ежегодных квалификационных стрельбах, традиционно проводящихся в армии США.
Солдат привезли на стрельбище и приказали стрелять. После того как их настоящие результаты сравнили с предполагаемыми, оказалось, что 75 процентов солдат предсказали, что поразят больше целей, чем им удалось на самом деле. К тому же каждый четвертый военнослужащий стрелял настолько плохо, что даже не прошел квалификацию. «Солдаты в подавляющем большинстве завышали фактические показатели, – говорилось в соответствующем отчете, – и оценивали свои шансы на успех чрезвычайно необъективно».
При этом исследователи отметили, что, как ни странно, прогнозы одной группы солдат оказались весьма точными. Какой же, интересно? Той, в которую входили самые плохие стрелки. Само собой, это была совсем немногочисленная группа. Из 153 солдат, участвующих в ежегодной квалификации, только пятеро сразу сказали, что не смогут ее пройти. Так вот, их прогноз оказался практически идеально точным. Трое из этих солдат действительно не прошли ежегодную проверку классности по стрельбе из винтовки, а двое оставшихся едва набрали нужный для этого балл.
Большинству из нас свойственна плохая калибровка – на самом деле мы совсем не так хороши, как о себе думаем.
«Довольно точным оказался лишь прогноз тех, кто предсказал себе полный провал», – сухо отмечается в отчете о результатах исследования.
Как обнаружили исследователи, среди тех, кто занят выполнением других задач, дело с калибровкой обстоит столь же плохо – независимо от таких факторов, как уровень доходов, интеллекта и образования. Так, например, вскоре после эксперимента в Форт-Беннинге было проведено аналогичное исследование среди студентов Висконсинского университета. Студенты, конечно же, не стреляли по мишеням. Их попросили прочитать абзац из текста и оценить уровень своей уверенности в том, что им под силу сделать из прочитанного правильные выводы. Потом участников протестировали на выполнение этой задачи. Как и следовало ожидать, студенты, как и солдаты, показали результаты, не дотягивающие до их прогнозов.
«Калибровка была на редкость неверной, – отмечали исследователи. – Читатели не могли даже четко разграничить, что им понятно, а что нет».
Чему стоит поучиться у синоптиков
Впрочем, члены одной группы «откалиброваны» на редкость хорошо: это синоптики.
В американском городе Розуэлле, который считается столицей НЛО, жил молодой человек по имени Клив Холленбек. После окончания школы Холленбек менял работу как перчатки: то трудился железнодорожником, то продавцом в продуктовом магазине, то учителем. В конце концов он устроился в Бюро прогнозов США – так тогда называлось это учреждение, которое и направило Клива в одно из самых удаленных мест, куда только можно отправить синоптика, – в долину Пекос.
Тогда, как и сейчас, долина Пекос считалась настоящим царством люцерны. Поскольку полив этой культуры осуществлялся в основном из колодцев, фермерам очень важно было знать, когда нужно использовать ручной полив, что стоило довольно дорого, а когда можно подождать дождя – в этом случае полив был бесплатным. А еще им необходимо было знать, когда установится относительно продолжительная сухая погода, чтобы за этот период успеть скосить люцерну, высушить и сложить сено для дальнейшего хранения. И просто информации об ожидающихся дождях или засухе было явно недостаточно – слишком многое было поставлено на карту. Фермеры хотели знать, каков этот шанс в процентах – 50, 75 или 100. И Холленбек стал включать в свои прогнозы для долины Пекос вероятность такого шанса. Происходило это в 1920 году.
Со временем система вероятностных прогнозов погоды прижилась. В 1954 году ее регулярно начали использовать на территории Хартфорда в Коннектикуте. В 1956 году примеру последовал Сан-Франциско, а в 1957-м – Лос-Анджелес. В 1965 году учреждение, сегодня называемое Национальной службой погоды США, инициировало общенациональную программу, в рамках которой сообщение о вероятности осадков регулярно включается во все метеорологические сводки для населения. Впервые оценки вероятности предоставлялись столь масштабно в конкретной области, и данная программа существует доныне, по сути, без изменений.
Синоптики создали обширную хронологию прогнозов погоды, выраженных в четких количественных показателях. При этом синоптические службы, естественно, регистрируют и фактические погодные показатели: они могут точно сказать, шел в тот или иной день дождь или нет. Так вот, сравнение их прогнозов и фактических показателей свидетельствует о том, что оценки синоптиков на удивление точны. Анализ более чем 150 тысяч прогнозов, сделанных за два года, показал, что их оценка практически идеальна. Например, сколько раз американские синоптики предсказывали тридцатипроцентную вероятность дождя – а за исследованный период они делали это больше пятнадцати тысяч раз, – почти в стольких же процентах случаев и шел дождь.
Исследование показало, что оценка американских синоптиков практически идеальна; когда они предсказывали тридцатипроцентную вероятность дождя, почти в стольких же процентах случаев он и шел.
Сила обратной связи
Почему же синоптики так преуспевают в том, в чем успехи остальных людей явно оставляют желать лучшего? Оказывается, ответ на этот вопрос непосредственно связан с одним из самых эффективных методов излечения от чрезмерной самоуверенности – быстрой корректирующей обратной связи. Что же такое обратная связь? По сути, это сигнал. При обратной связи пользователь получает информацию о том, какое действие предпринято и какой достигнут результат. Обратная связь – термин, хорошо известный в информатике и теории регулирования. Например, телефоны сообщают нам о своей готовности к последующему набору номера, издавая негромкие звуковые сигналы при нажатии кнопок.
Обратная связь служит мощным инструментом формирования человеческого поведения. Ее действие заставляет игровые автоматы выдавать деньги немедленно. Казино хотят, чтобы игрок и дальше продолжал играть. По этой причине, выиграв в рулетку, вы не получаете чек на выигранную сумму по почте через неделю или через месяц – вам выдают деньги сразу. Мгновенная обратная связь.
Когда человек чрезмерно самонадеян, то, как правило, он получает очень слабую обратную связь, и количественно, и качественно. Помните о людях, которые платят за то, чтобы не ходить в тренажерный зал? Когда профессор Деллавинья подсчитал, сколько денег большинство членов спортивно-оздоровительных клубов тратят впустую, он никак не мог отделаться от одной мысли: «Почему взрослые люди постоянно совершают такую нелепую ошибку?» В конце концов, рассуждал он, они ведь взрослые, значит, у них было достаточно времени, чтобы научиться себя контролировать и управлять своими поступками. Ответ на его вопрос звучит так: должно быть, их обратная связь никуда не годится.
Как любой другой сигнал, обратная связь может быть сильной и слабой. Когда, набрав телефонный номер, вы слышите сигнал «занято», то получаете сильную обратную связь: телефон занят, и вы узнаёте это без промедления; вам не приходится думать да гадать. Но, если вы не пошли в тренажерный зал, вашу обратную связь можно считать слабой: ведь вы далеко не всегда можете с уверенностью сказать, почему этого не сделали. Когда обратная связь слаба, человеку легко проигнорировать или исказить посылаемый ему сигнал. Например, если вы решили не ходить на тренировку, сигнал, по сути, чаще всего прост и однозначен: вы ленитесь. Но вам такое сообщение, конечно же, не нравится, и вы его игнорируете.
Когда человек чрезмерно самонадеян, он, как правило, получает очень слабую обратную связь.
«Такую обратную связь мы стараемся игнорировать, потому что она оскорбляет наши чувства», – утверждает профессор Деллавинья. В результате мы искажаем реальность, объясняя свою ошибку любой другой причиной, только не собственной ленью. «Пропуская занятия в тренажерном зале или делая что-то в этом роде, мы оправдываем свой поступок некими сторонними причинами – тем, что заболел ребенок, или чем-то подобным».
Кстати, некоторые профессии словно предназначены для искажения обратной связи. Приведем пример из области корпоративного финансирования. Когда специалист этого профиля решает купить акции какой-нибудь компании или даже целую компанию, часто на протяжении многих лет никто не может точно сказать, не было ли это ошибкой. Когда же наконец это выясняется, виновные уже занимают другую должность или работают в другой компании. Да и те, кто до сих пор трудится на прежнем месте, вполне способны оправдать свою ошибку самыми разными причинами.
Величайшая ошибка Уоррена Баффета
Очень интересный пример связан с компанией Dexter Shoe. В 1993 году ее за 433 миллиона долларов выкупили инвестор-миллиардер Уоррен Баффет и его партнер Чарли Мангер. На тот момент Баффет считал эту покупку отличной сделкой. «Это одна из наиболее эффективно управляемых компаний, которые мы с Чарли встречали за всю свою жизнь», – заявил он акционерам Berkshire Hathaway.
К 2008 году настрой Баффета изменился. «В настоящий момент, – признался он акционерам, – Dexter – худшее из всех моих приобретений».
Почему так произошло? Дело в том, что через несколько лет после выкупа то, что Баффет считал устойчивым конкурентным преимуществом Dexter, бесследно улетучилось, словно дым. «Это было только начало», – рассказывает легендарный инвестор. Баффет заплатил за компанию не наличными, а акциями Berkshire – точнее говоря, отдал 25 203 акции класса А. По его словам, применение акций в сделке «многократно усугубило ошибку». Из-за этого решения потери акционеров Berkshire выросли с 433 миллионов до 3,5 миллиарда долларов. «В сущности, я отдал 1,6 процента замечательного бизнеса, который в настоящий момент оценивается в 220 миллиардов долларов, чтобы купить другой, совершенно никудышный».
Для нас эта ошибка интересна по нескольким причинам. Во-первых, тем, что Баффет ее признал, чего большинство руководителей компаний никогда не делают. Во-вторых, тем, что он дал конкретное объяснение, согласившись, что переоценил устойчивость конкурентного преимущества выкупаемой компании. Значит, великий инвестор не пожалел времени, чтобы обдумать, почему он, метафорически выражаясь, заплатив за абонемент, не пошел в тренажерный зал. Он был честен с собой при оценке полученной им обратной связи. И в-третьих, наименее очевидная причина заключается в том, что в Berkshire практически нет текучести кадров – буквально на всех уровнях организации. Баффет был и остается главой компании с момента ее создания, и подчиняющиеся ему руководители, управляющие четырьмя десятками бизнес-единиц Berkshire, почти никогда не увольняются по собственному желанию. (В письме акционерам за 2006 год Баффет задает вопрос: «Сколько менеджеров добровольно ушли от нас в другие компании за всю нашу сорокадвухлетнюю историю?». И сам на него отвечает: «Ни один».)
Следовательно, руководители компании работают в ней достаточно долго, чтобы иметь возможность получить обратную связь по поводу своих решений и учиться на собственных ошибках. Может, именно этим в определенной мере объясняются столь высокие показатели Berkshire Hathaway на протяжении длительного времени. С 1964-го по 2007 год общий прирост компании составил 400 863 процента. Для сравнения скажу, что в группе компаний фондового индекса Standard & Poor’s 500 данный показатель за этот же период составляет всего 6840 процентов.
Руководители Berkshire Hathaway работают в ней достаточно долго, чтобы иметь возможность получить обратную связь и учиться на своих ошибках. Благодаря чему с 1964-го по 2007 год общий прирост компании составил 400 863 процента.
Несмотря на столь впечатляющие достижения, Уоррен Баффет не проявляет ни малейших признаков самонадеянности, которой вполне можно было бы ожидать от одного из богатейших людей мира. В своем письме акционерам за 2007 год он так и пишет: «В будущем я наделаю еще больше ошибок – можете даже не сомневаться»[38].
Иллюзия контроля
Как ни странно, если выполняемая человеком задача усложняется, его самоуверенность не убывает, а растет. Казалось бы, все должно быть наоборот, но не тут-то было! Поистине невероятного уровня наша самонадеянность обычно достигает при решении самых трудных задач. Даже когда людям поручают практически невыполнимое задание – например, найти разницу между рисунками азиатских и европейских детей, – они убеждены, что справятся с ним намного лучше, чем у них это получается на самом деле.
Наша вера в собственные силы настолько велика, что мы часто убеждены в своей способности контролировать даже случайные события, такие, например, как игра в орлянку или угадывание карт в колоде. Много лет назад Эллен Лангер, ныне профессор Гарвардского университета, провела знаменитый эксперимент и продемонстрировала эту тенденцию на примере группы, от которой логично было бы ожидать большей рассудительности, поскольку это были студенты старших курсов Йельского университета. Лангер предложила им сыграть в карты с ее коллегами. Игра была предельно проста: каждый игрок вытаскивает из колоды карту; чья карта достоинством выше, тот и выигрывает. И для каждой партии студенты могли сделать ставку от нуля до двадцати пяти центов.
На самом деле все оказалось не так просто. Одни студенты играли с исследователем, который был одет модно и красиво, даже с шиком, и просто излучал уверенность в себе и компетентность; противником других был невзрачный человечек в скверно сидящей на нем нелепой спортивной куртке. Понятно, что в обоих случаях шансы игроков вытянуть карты старшего достоинства были одинаковы; колоде карт, в конце концов, безразлично, кто играет. А вот студентам было не наплевать, и это чрезвычайно важный момент. Когда их соперником оказывался глуповатый на вид парень, это укрепляло их уверенность в том, что им достанется карта более высокого достоинства. И это отражалось в их ставках: играя с «явным неудачником», участники раз за разом ставили на свой выигрыш намного большие суммы, чем при игре с уверенным в себе модником.
Подобный эффект Лангер выявила и в другом эксперименте, попросив студентов предсказать исход игры в орлянку. Игра тоже велась не совсем честно. Коллега Лангер подбрасывал монетку, а студент должен был выкрикнуть «орел» или «решка», пока она находилась в полете. Студенты не знали, что бросающий будет называть результаты бросков в определенном, заранее установленном порядке. При этом одной группе сказали, что их первые несколько догадок верны, а другим этого не говорили. Первоначальный успех очевидно сказался на самоуверенности испытуемых. Довольно скоро студенты, убежденные в том, что они с самого начала все угадывали правильно, решили, будто они настолько хороши в этом деле, что, по сути, добились невозможного. Они уверовали, что им по плечу успешно предсказать результат более чем в 50 процентах случаев. Но еще любопытнее оказались их комментарии по завершении эксперимента: 40 процентов из них заявили, что эффективность игры в орлянку можно повысить с помощью практики. Лангер назвала это «иллюзией контроля».
Информационная перегрузка
Чем объясняется невероятная действенность иллюзии контроля? Судя по всему, ответ на этот вопрос нужно искать в обманчивой силе воздействия информации. Чем больше мы читаем (видим, слышим), тем больше, как нам кажется, знаем. А между тем давно замечено, что это не всегда так. Часто владение информацией делает нас не более информированными, а всего лишь более самонадеянными.
Например, ученые обнаружили, что краткие информационные сводки нередко работают не хуже, а иногда и лучше, чем полные отчеты о том же материале. Исследователи Университета Карнеги – Меллона провели ряд экспериментов: они сравнили главы в пять тысяч слов из университетских учебников с кратким содержанием этих же глав длиной в тысячу слов. Учебники были по самым разным предметам: русской истории, географии Африки, макроэкономике. Впрочем, тема не имела значения: во всех случаях ознакомление с кратким содержанием давало лучшие результаты. Когда студентам выделяли одинаковое время – от двадцати до тридцати минут – на ознакомление с каждым материалом, они запоминали из резюме больше, чем из целых глав. Подобная тенденция наблюдалась и тогда, когда их знания тестировали через двадцать минут после чтения материала, и когда тест проводился спустя год. И в том и в другом случае читавшие краткое содержание вспоминали больше, чем те, кому пришлось читать главы целиком. (Так что, если в колледже вы активно пользовались пособиями издательства CliffsNotes с кратким изложением тем по разным предметам, получается, правильно делали.)
Студенты узнавали и запоминали из краткого резюме больше, чем из полных глав учебников.
Увы, в глубине души мы отказываемся в это верить. Словно нас с раннего детства одолевает непреодолимое стремление перегружать себя информацией – независимо от того, помогает нам это или мешает. Понятие «информационная перегрузка» сегодня стало клише. Информация поступает к нам непрерывно – с малюсеньких телеэкранов на заднем сиденье такси, с огромных телеэкранов в торговых центрах, из информационных сообщений, непрерывным потоком поступающих в ящики нашей электронной почты. Мы все постоянно жаждем информации, но, пожалуй, нигде она не ценится так, как на ипподроме.
Прогнозы и лошади
«Те, кто играет в тотализатор на ипподроме, настоящие информационные наркоманы», – утверждает Джилл Бирн, а она, без сомнения, знает, что говорит. Джилл работает гандикапером[39] на скачках, регулярно проводящихся в Черчилл-Даунсе, на родине всемирно известного кентуккийского дерби. Она также часто принимает участие в передачах специализированной конноспортивной телевизионной сети TVG, которую смотрят миллионы американских семей. Работа Джилл – советовать людям, на какую лошадь имеет смысл делать ставки. Как фондовые аналитики и другие специалисты, зарабатывающие на жизнь прогнозами, Джилл Бирн довольно часто ошибается. И все же ее показатель успешности на скачках составляет 32 процента – до 50 процентов, конечно, не дотягивает, но по стандартам конных скачек это очень неплохой результат.
Джилл считает, что ее успех был заложен в раннем детстве. Вся ее жизнь вращалась вокруг лошадей. Двух лет от роду девочка впервые села на лошадь на семейной конной ферме. В семь лет вместе с сестрой работала на конюшне. А когда ей было двенадцать, отец Джилл, тренер лошадей, посадил дочку на скаковую лошадь. Когда девушка училась на последнем курсе колледжа, ее родители развелись. Джилл бросила учебу и переехала в Нью-Йорк, где работал отец, который большую часть времени проводил на скачках. «В те времена, – вспоминает она, – это занятие считалось невероятно гламурным».
Сегодня за типичный год Джилл оценивает тысячи лошадей на больших и малых скачках. Готовясь к крупным мероприятиям, таким как Дерби в Кентукки, ежегодно проводящиеся в первую субботу мая, Бирн приступает к исследованиям еще в октябре. В итоге она обычно выбирает трех-четырех фаворитов. Джилл без особого труда анализирует и учитывает сотни сведений о разных лошадях. Например, оценивая скакунов, она анализирует прошлые результаты не только конкретной лошади, но и ее родителей, бабушки и дедушки и даже братьев и сестер. Какие дистанции лошадь пробегает лучше – длинные или короткие? Какой вид покрытия она предпочитает – торфяной или земляной? Способно ли животное бежать по грязи в случае, если скачки проводятся в дождливую погоду? А еще Джилл следит за заинтересовавшей ее лошадью на разных соревнованиях, чтобы оценить ее шансы на успех в сложных условиях. Какую скорость она показала на этих скачках? Любит ли эта лошадь бежать первой? Многие ли другие лошади на предстоящих скачках тоже предпочитают бежать впереди, что, скорее всего, ослабит шансы анализируемого участника? Относится ли лошадь к одиночкам? Предпочитает ли она быть сама по себе, что повышает ее шансы на победу, потому что в этом случае она не попадет под влияние других участников скачек и, следовательно, с большей вероятностью финиширует с лучшими результатами?
Чтобы ответить на все эти вопросы, требуется время. По оценкам самой Бирн, на каждого выбранного ею претендента у нее уходит около пятидесяти часов тщательных исследований. Но так ли уж полезна вся эта информация?
Много лет назад на этот вопрос решил ответить Пол Словик, в то время сотрудник Орегонского научно-исследовательского института. Он протестировал прогностические способности ряда профессиональных гандикаперов, таких как Джилл Бирн. В рамках проведенного эксперимента специалистам разрешили при вынесении суждений пользоваться так называемыми таблицами прошлых результатов, то есть данными вроде тех, которые публикуются в ежедневном специализированном таблоиде Daily Racing Form. Таблицы содержали около сотни сведений о каждой лошади, включая родословную и достижения в прошлом.
В исследовании Словика восемь гандикаперов делали прогнозы для сорока забегов. (Кстати, эксперимент проходил в условиях настоящих скачек, что позволило исследователю впоследствии сравнить прогнозы с реальными результатами.) Сначала гандикаперам разрешили использовать только пять элементов информации об одной лошади, по собственному выбору, например вес жокея, процент предыдущих скачек, в которых лошадь финишировала первой, второй или третьей, и т. д. А потом попросили сделать прогноз с использованием уже десяти элементов информации о каждом скакуне. Затем двадцати. Затем сорока.
Думаете, с увеличением объема информации прогнозы гандикаперов становились точнее? Не тут-то было.
Точность прогнозов, сделанных на основе сорока элементов информации, оказалась ничуть не выше, нежели основанных на пяти. Однако – и это действительно очень важно – чем большим количеством информации располагали гандикаперы, тем самонадеяннее становились. И возросла их уверенность в себе весьма существенно – с менее чем 20 процентов при изучении пяти видов данных до более чем 30 процентов при сорока.
Точность прогнозов, сделанных с использованием сорока элементов информации, была не выше, чем основанных на пяти. При этом чем большим количеством информации располагали гандикаперы, тем самонадеяннее становились.
Решения бизнес-руководителей
Конечно же, склонность к чрезмерной самоуверенности свойственна не только тем, кто зарабатывает на жизнь прогнозами на конных скачках. Руководители корпораций тоже постоянно грешат этим в своих суждениях относительно того, в чем, как им кажется, они разбираются лучше других, то есть в бизнесе. Послушайте, например, Дональда Томница, главного исполнительного директора крупнейшей в США компании жилищного строительства D. R. Horton.
В декабре 2005 года Томниц, в прошлом банкир и капитан армии США, весьма смело заявил: «Мы сможем достаточно зарабатывать на любом этапе экономического цикла за исключением разве что экстремальных периодов вроде Великой депрессии». И многие ему поверили. Инвесторы вложили в Horton миллиарды долларов, в результате чего стоимость ее акций взлетела до почти рекордных показателей. Однако, хотя вторая Великая депрессия, к счастью, не случилась, в США начался резкий спад жилищного строительства. Довольно скоро прибыль компании очень сильно уменьшилась. К лету 2007 года – всего через девятнадцать месяцев после уверенного заявления Томница – Horton отчиталась о первом убыточном квартале за всю свою пятнадцатилетнюю историю в статусе акционерной компании открытого типа. Horton понесла не какой-нибудь незначительный убыток, ее потери составили почти 824 миллиона долларов. Но и этим дело не ограничилось. Если на момент хвастливого заявления главы компании ее акции торговались по цене около 36 долларов за штуку, то к лету 2008 года их стоимость упала на две трети – до 12 долларов.
На протяжении долгих лет Пол Шумейкер, профессор Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете, и Эдвард Руссо из Корнелльского университета проводили специальное исследование с целью оценить степень самонадеянности корпоративных руководителей. В итоге они пришли к выводу, что в корпорациях это качество распространено столь широко, что его давно следует считать «тайным проклятием управленческих решений».
Что же заставило исследователей сделать такой вывод? В течение ряда лет они проводили тест на уверенность в себе, разработанный специально для того, чтобы измерять метазнания – то есть то, что мы знаем и чего не знаем. Его также можно назвать тестом на калибровку. Обычно он включает десять вопросов. Испытуемого просят ответить на них так, чтобы его ответ (который в основном представляет количественные показатели) входил в конкретный диапазон уверенности, скажем, чтобы он был уверен на 90 процентов. Например, какова протяженность реки Нил? Если вы на 90 процентов уверены, что ответ – от 500 до 600 миль, то запишите – «500600 миль». В конце этой главы я привел примерный вариант теста. Вы тоже можете испытать себя[40].
Шумейкер и Руссо раздали вопросники специалистам из самых разных областей деятельности. Характер теста варьировался: иногда вопросы касались общих знаний – например, участников спрашивали, сколько патентов было выдано в тот или иной год или на каком расстоянии от Нью-Йорка находится Стамбул, – иногда конкретной отрасли, а иногда и конкретной компании. Вы, наверное, подумали, что это ставило тестируемых в выгодное положение, ведь логично предположить, что менеджеры знают о своей компании или отрасли больше, чем о мире в целом. Однако, как показал эксперимент, содержание вопросов особого значения не имело. «Каждая группа переоценивала собственные знания о своей отрасли или компании», – резюмировали ученые.
Так, по результатам тестирования рейтинг уверенности менеджеров рекламного бизнеса в собственной правоте составлял 90 процентов. Следовательно, тестируемые должны были ошибаться только в 10 процентах случаев. А между тем процент ошибок оказался значительно выше – 61. А в компьютерной отрасли испытуемые должны были бы ошибаться вообще только в 5 процентах случаев, а на самом деле ошибались в 80 процентах. (Кстати, оба упомянутых выше теста были адаптированы к соответствующей отрасли.)
Сегодня Руссо и Шумейкер протестировали подобным образом уже более двух тысяч человек. И по утверждению Шумейкера, свыше 99 процентов участников экспериментов продемонстрировали явную самонадеянность.
Тест на уверенность в своей правотеОтветьте на каждый заданный ниже вопрос так, чтобы уверенность в том, что ваш ответ правильный, входила в 90-процентный диапазон. Например, если вы на 90 процентов уверены, что правильный ответ находится в границах между одним и двумя миллионами, так и пишите: 12 миллиона. Правильные ответы приведены после теста.
1. Сколько в среднем проехал в автомобиле обычный житель США в 2005 году?
2. Сколько браков было зарегистрировано в США в 2003 году?
3. О скольких сексуальных контактах в год сообщают взрослые жители нашей планеты?
4. В скольких штатах США страдает ожирением более 14 процентов взрослого населеня?
5. Сколько человек в США получили степень бакалавра в 2003 году?
6. Сколько в среднем потратила среднестатистическая американская семья в 2001 году?
7. Назовите общую площадь всех земель в США по состоянию на 2000 год (в квадратных милях).
8. Назовите число заключенных государственного и федерального уровня в США по состоянию на 2003 год.