Милая плутовка Линдсей Джоанна

Глава 29

— Где тебя носит, Клинтон? — напустился на брата Дрю, когда тот вошел в просторный кабинет, где обычно собирались домашние.

Клинтон поочередно посмотрел на Уоррена и Томаса, расположившихся на темно-бордовом диване, надеясь получить от них объяснение столь необычного приветствия Дрю, но так как оба были в неведении относительно этого, то просто пожали плечами.

Клинтон прошествовал к своему письменному столу и лишь тогда снизошел до ответа:

— Я привык заниматься делами, когда нахожусь дома. Утро я провел в офисе «Скайларк лайн». Если бы ты потрудился справиться у Ханны, она тебе сказала бы то же самое.

Слова прозвучали как легкий, но вполне определенный выговор. Дрю слегка покраснел, но лишь по той причине, что не догадался справиться у экономки, исполнявшей также обязанности шеф-повара.

— Ханна была занята сверх головы подготовкой к вечеру.

Клинтон выдавил из себя улыбку. Дрю редко проявлял подобное нетерпение, и это не могло не вызвать удивления.

— Ты мог бы спросить у меня, бестолочь, — хмыкнул Уоррен. — Я сказал бы тебе, что…

Уоррен не успел закончить фразу, ибо Дрю пулей устремился к дивану. Уоррен вынужден был вскочить на ноги, чтобы отразить атаку младшего брата.

— Дрю! Дрю!

Лишь после второго окрика Дрю повернул голову в сторону Клинтона. Глаза Дрю метали молнии. Прошлый раз, когда он и Уоррен разошлись во мнениях, Клинтону пришлось ремонтиррвать письменный стол и заменить две лампы.

— Вам обоим не следует забывать, что мы сегодня принимаем гостей, — внушительно произнес Клинтон. — Народу будет немало, так что эта комната понадобится, как и все другие.

Уоррен разжал кулаки и сел на диван. Томас укоризненно покачал головой.

— Что это ты взбеленился, Дрю? Почему не мог спокойно объяснить все Уоррену или мне? — увещевающе проговорил Томас. — Совсем не обязательно было дожидаться…

— Вас никого вчера вечером, кроме Клинтона, не было дома, — отрезал Дрю, словно эти его слова все объясняли.

Томас, вновь демонстрируя терпение и невозмутимость, спросил:

— Ты ведь и сам уходил из дому, не так ли? Так что какое это имеет значение?

— Я хочу знать, что за чертовщина произошла здесь, пока я отсутствовал, вот и все! — Дрю снова обратился к старшему из братьев. — Так вот скажи мне, Клинтон: ты порол Джорджи после того, как пообещал этого не делать?

— Да ничего подобного! — возмутился Клинтон.

— Хотя и следовало бы, — выразил свое мнение Уоррен. — Хорошая порка освободила бы ее от чувства вины.

— Какой вины?

— За то, что она перепугала нас всех. Это все оттого, что она слонялась по дому и хандрила.

— Хандрила, потому что любила Камерона…

— Какая чушь! — фыркнул Уоррен. — Да она никогда не любила этого подонка! Просто она хотела добиться своего, потому что считала его самым смазливым мальчишкой в городе… уж не понимаю почему.

— Если это так, то чем объяснить, что она каждый Божий день рыдала, после того как мы отплыли с Ямайки? У меня сердце кровью обливалось, когда я видел ее красные заплаканные глаза. Кое-как мне удалось успокоить ее к концу недели. И вот я хочу знать, что опять выбило ее из колеи? Ты что-нибудь сказал ей, Клинтон?

— Я едва двумя словами с ней перебросился. Большую часть вечера она провела у себя в комнате.

— Ты говоришь, что она снова плакала, Дрю? — осторожно спросил Томас. — Ты из-за этого так расстроился?

Дрю сунул руки в карманы и кивнул.

— Не могу выносить слез, честное слово.

— Привыкай к этому, бестолочь, — вставил Уоррен. — У всех женщин в запасе ушаты слез, которые они готовы вылить в нужный момент.

— Никто не ожидает, что безмозглый циник сумеет отличить настоящие слезы от фальшивых, — парировал Дрю.

Клинтон готов был броситься к братьям, увидев, что Уоррен намерен решительно возразить Дрю. Но ему не пришлось этого делать. Томас остудил пыл Уоррена, положив ладонь на руку брата и легонько покачав головой.

Клинтон огорченно скривил губы. Все члены семьи восхищались способностью Томаса оставаться спокойным при любых обстоятельствах, и, как ни странно, Уоррен больше, чем кто-либо другой, прислушивался к словам Томаса, что весьма раздражало Клинтона, ведь Томас был на четыре года младше Уоррена… и на полфута ниже ростом.

— Ты, кажется, забыл, что придерживался точно такого же мнения, как и все, Дрю, когда мы дали согласие на это нелепое обручение, — заметил Клинтон. — Никто из нас не думал, что чувства Джорджины столь глубоки и серьезны. Господи, да ей было-то всего шестнадцать лет…

— Причины, по которым мы согласились, не имеют никакого значения сейчас, когда она доказала, что все мы были не правы, — возразил Дрю.

— Доказано лишь одно: Джорджи удивительно верна… и невероятно упряма, — сказал Клинтон. — И я склонен согласиться с Уорреном. До сих пор не верю в то, что она любила Камерона.

— Тогда почему она ждала целых шесть?..

— Не будь наивным, Дрю, — перебил его Уоррен. — Ситуация в городе за эти годы ничуть не улучшилась. Неженатых мужчин здесь по-прежнему мало, и выбрать не из кого. Что ей оставалось, как не ждать возвращения Камерона? Другого достойного мужчины за это время она не встретила. Если бы встретила, то уверяю тебя, что в мгновение ока забыла бы этого несчастного корнуолца.

— Тогда почему она пустилась на его поиски? — запальчиво спросил Дрю. — Ты можешь мне ответить?

— Очевидно, она чувствовала, что ожидание слишком затянулось. Мы с Клинтоном оба пришли к такому выводу. Кстати, он собирался взять ее с собой в Нью-Хэвен, когда поедет навещать детей. Его теща вращается в высоких сферах.

— В каких таких высоких сферах? — презрительно фыркнул Дрю. — Нью-Хэвен не больше Бриджпорта!

— Ну, тогда я готов взять Джорджину в Нью-Йорк.

— Ты готов?

В голосе Уоррена послышались угрожающие нотки:

— Ты считаешь, что я не знаю, как надо обращаться с женщиной?

— С женщиной — да, но не с сестрой. Да какой же мужчина к ней подойдет, увидев рядом такого мрачного типа и брюзгу?

Глаза Уоррена сверкнули, он вскочил с места.

— Я н-не…

— Вы оба зря провоцируете друг друга, — не повышая голоса, вмешался в диалог двух братьев Томас. — Поймите, вы отклонились от темы, и то, о чем говорите, в данный момент несущественно. Фактом остается то, что Джорджи, по всей видимости, более несчастлива, чем мы думали. Если она плачет… Кстати, ты спрашивал, почему она плачет, Дрю?

— Почему? — воскликнул Дрю. — Да она убита горем! У нее разбито сердце!

— Но она сама сказала тебе об этом?

— Тут и говорить нечего! В тот день, когда Джорджи встретила меня на Ямайке, она сказала, что Малкольм женился на другой женщине, и тут же разрыдалась.

— Мне она не показалась убитой горем, — вступил в разговор Клинтон. — После всего, что она натворила, Джорджи вела себя здесь очень даже по-хозяйски. Да и этот праздничный вечер — ее идея, и она с удовольствием принимает участие в подготовке.

— Но ты не видел ее сегодня утром, правда же? А она, наверное, прячется сейчас у себя в комнате. потому что глаза ее распухли от слез.

Томас нахмурился.

— Нужно, чтобы кто-то поговорил с ней. Клинтон?

— Какого черта я понимаю в этих делах?

— Уоррен? — Но раньше, чем последовал ответ Уоррена, Томас сам себе ответил: — Нет, лучше не ты.

— Я попробуй сделать это, — без особой охоты предложил Дрю.

— Да ты только и можешь, что строить дурацкие предположения и впадать в сентиментальность при виде нескольких слезинок, — насмешливо проговорил Уоррен.

Гася новую стычку, Томас поднялся и, направляясь к двери, сказал:

— Поскольку Бойд скорее всего спит после вчерашнего празднования, я думаю, что это предстоит сделать мне.

— Желаю удачи! — крикнул вслед ему Дрю. — Не забудь, что она до сих пор зла на тебя! Томас обернулся и бросил взгляд на Дрю.

— А тебе не приходило в голову — почему?

— А что тут непонятного? Она не хотела плыть в Англию. Она хотела, чтобы это сделал ты.

— Совершенно верно, — согласился Томас. — А это означает, что ей было все равно, увидит она Камерона или нет. Она хотела лишь поставить в этом деле точку.

— Черт возьми! — пробормотал Дрю, когда Томас вышел. — Неужели это важно? Уоррен не преминул съязвить:

— Ты вроде бы и не девственник, Дрю, но как же плохо разбираешься в женщинах!

— Я? — захлебнулся от возмущения Дрю. — По крайней мере со мной женщины улыбаются. А что касается твоих женщин, то удивительно, как они не умерли от мороза в твоей постели!

Поскольку находились они совсем рядом, то обмен ударами последовал незамедлительно. Клинтон лишь успел выкрикнуть: «Мебель! Поберегите мебель, черт вас побери!»

Глава 30

— Томас! — воскликнула Джорджина, приподняв уголок лежавшей на ее глазах влажной тряпки и увидев, что к кровати подходит ее брат. — С каких пор ты стал входить в мою комнату без стука?

— С тех пор, как почувствовал, что вряд ли тебя обрадует мой визит. Что у тебя с глазами?

Джорджина бросила тряпку на стоящий рядом столик, спустила с кровати ноги и пробормотала:

— Ничего.

— В таком случае, что случилось с тобой, если ты все еще в постели? Ты хоть знаешь, который сейчас час?

Джорджина вдруг рассердилась.

— Я уже давно на ногах. Разве я в ночной рубашке? — Она показала на желтое утреннее платье, которое было на ней.

— Значит, ты просто превратилась в лежебоку за время твоего путешествия.

— Чего тебе надо? — раздраженно спросила она.

— Узнать, когда ты собираешься начать снова со мной разговаривать.

Томас произнес эти слова с улыбкой и сел на кровать, прислонившись к спинке и глядя на сестру. Но ни его слова, ни улыбка ее не обманули. Причина его визита была другой. А поскольку он сразу не сказал, почему пришел, значит, предмет разговора был деликатный или неприятный. Одним словом, ей совсем не хотелось сейчас этим заниматься.

Что касается его последней фразы, то Джорджина уже решила: она заявит, что он прощен, еще до того, как станет известно о ее беременности, чтобы Томас не чувствовал своей вины и ответственности за произошедшее. Он не виноват. Она могла бы не позволить Джеймсу Мэлори заниматься с ней любовью, но она не стала этого делать. Ее совесть подтверждает это.

Поскольку Томас пришел к ней, то этот вопрос можно решить прямо сейчас.

— Прости, Томас, если я дала тебе повод думать, будто сердита на тебя. Это вовсе не так.

— Не только у меня одного сложилось такое впечатление. Дрю уверяет меня…

— Дрю слишком уж меня защищает, — перебила его Джорджина. — Честно говоря, на него не похоже так вникать в дела других. Не могу понять, почему он…

— Не можешь понять? — мягко переспросил Томас. — Тебе ведь тоже несвойственна такая импульсивность… Вот и он реагирует на твое настроение. Как и Уоррен. Он нарочно провоцирует…

— Уоррен всегда провоцирует. Томас хмыкнул.

— Это верно, правда, обычно он действует потоньше. Скажу иначе. Он ищет скандала, и, думаю, ему безразлично, кто ему в этом поможет.

— Но почему?

— Один из способов дать выход накопившимся эмоциям.

Джорджина сделала гримасу, выражающую неодобрение.

— Лучше бы он нашел какой-нибудь другой выход. Например, снова влюбился бы. Его эмоции направились бы в другое русло. И тогда он, может быть, перестал бы…

— Я правильно тебя расслышал, Джорджина Андерсон?

Она вспыхнула, задетая его покровительственным тоном, на мгновение забыв, что разговаривает с братом.

— Господи, Томас, — пробормотала она. — Или ты считаешь, что я вообще не знаю жизни?

— Ты знаешь не больше того, что должна знать, а этого мало, чтобы рассуждать об этой стороне жизни.

Джорджина внутренне застонала, однако внешне не выказала раздражения.

— Ты, должно быть, шутишь? После всех тех разговоров, которые я слышала в доме? Согласна, что я не должна была их слушать, но если тема… ну о-очень интересная… — Она улыбнулась, а Томас оперся головой о стойку и прикрыл глаза, — Я достаточно ясно все сказала?

Один глаз Томаса приоткрылся.

— Ты очень изменилась, Джорджина. Клинтон говорит, что ты стала вести себя как-то очень по-хозяйски, а я бы сказал…

— Самоуправно. Наверное, это ты хочешь сказать?

— Скорее своенравно.

— Есть немного. — Она снова улыбнулась.

— И дерзко.

— Мне недавно сказали об этом.

— Так что же?

— Что ты имеешь в виду?

— Кто ответствен за то, что у нас теперь совсем другая сестра?

Она пожала плечами.

— Просто я пришла к выводу, что могу самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность.

— Например, отправиться в Англию? — осторожно спросил Томас.

— Это один из примеров.

— Возможны и другие?

— Я не намерена выходить замуж, Томас, — сказала она настолько тихо, что Томас воспринял эти слова как обращение к Малкольму.

— Мы знаем об этом, дорогая, но…

— Никогда! Если бы в комнате прогремел гром и засверкала молния, то они не .произвели бы такого эффекта, как это единственное слово. Оно было произнесено таким тоном, что какое-то шестое чувство подсказало Томасу: это сказано не ради мелодраматического эффекта, это сказано всерьез.

— Не слишком ли… радикальное решение?

— Нет, — просто ответила Джорджина.

— Понятно… хотя, пожалуй, не очень. Похоже, я, как и Дрю, способен строить только нелепые предположения. Кстати, он страшно расстроен.

Джорджина встала, догадавшись по тону брата, что беседа может принять оборот, который пока явно неуместен.

— Томас…

— Он слышал, как ты плакала вчера вечером.

— Томас, я не…

— Он утверждает, что ты убита горем. Это так, Джорджи?

Слова его звучали так сочувственно, что она испугалась, как бы у нее из глаз не брызнули слезы. Джорджина повернулась к брату спиной, чтобы выиграть время и взять себя в руки. Естественно, у Томаса хватит терпения выждать.

Наконец она произнесла приглушенным голосом:

— Похоже, что так.

Еще несколько часов назад Томас не догадался бы задать следующий вопрос, но сейчас он решил, что способен строить самые невероятные предположения.

— Из-за Малкольма?

Сестра удивленно повернулась к нему. Она так надеялась, что ей не придется больше ничего не добавлять к сказанному. Но Томас оказался весьма проницательным и к тому же настойчивым. Джорджина вдруг подумала: а почему она пытается скрыть истинную причину своих слез? Просто она не желает говорить о Джеймсе. Разговор о нем закончится рыданиями, а у нее уже не было сил плакать. Кроме того, она полагала, что, выплакавшись вчера вечером; сможет впредь держать себя в руках.

Она со вздохом снова села на кровать.

— Мне очень хотелось бы, чтобы все, что я чувствую сейчас, я пережила в тот момент, когда узнала о предательстве Малкольма… Тогда я была просто разъярена.

— Значит, есть что-то другое, что вызывает в тебе уныние?

— Уныние? — Джорджина усмехнулась. — Это слово так мало что говорит. — И тут же, в свою очередь, спросила: — Почему ты не женился до сих пор, Томас?

— Джорджи…

— Продемонстрируй свое знаменитое терпение, брат… Так почему же?

— Я не нашел ту, которую ищу.

— Но ты и в самом деле ищешь?

— А вот Клинтон не ищет. А ведь посмотри, сколько лет прошло с тех пор, как умерла его жена. Он говорит, что не хочет пройти через все это снова… Уоррен тоже не ищет. Он затаил горечь. Вероятно, он изменит свое отношение к браку, потому что очень любит детей. Не ищет и Бойд. Он твердит, что слишком молод для женитьбы. Дрю заявляет, что ему хотелось бы продлить поиски, он в них находит удовольствие…

— Он так сказал? — От удивления Томас несколько повысил голос.

— Нет. — Джорджина улыбнулась. — Это я однажды подслушала.

Томас бросил на сестру сердитый взгляд.

— Что ты хочешь этим сказать, Джорджина? Что ты решила больше не заниматься поисками?

— Нет. Просто я встретила человека, у которого совсем другие взгляды на брак. Он прямо заявил, что для него ад предпочтительнее.

— Боже мой! — ахнул Томас. Кое-что ему становилось теперь понятнее. — Но это глупость! Кто этот человек?

— Он англичанин.

Джорджина съежилась, ожидая бурного всплеска эмоций. Но недаром Томас отличался спокойствием и выдержкой. Он лишь спросил:

— Как его зовут?

Но Джорджина и без того уже сказала больше, чем собиралась.

— Его имя не имеет никакого значения. Ты никогда его не встретишь, впрочем, как и я.

— А он знает о твоих чувствах к нему?

— Н-нет… возможно… Ой, я не знаю.

— А как он к тебе относился?

— Я ему нравилась.

— Но не настолько, чтобы жениться на тебе?

— Я уже сказала тебе, Томас… Он считает, что брак — это глупость и совершают ее люди неумные.. Это его собственные слова, и сказаны они были наверняка для того, чтобы я не питала надежд.

— Мне очень жаль, сестричка, мне искренне жаль. Но знаешь, это не причина для того, чтобы так настраиваться против брака. Будут и другие мужчины… Возможно, не здесь, но Клинтон собирается взять тебя в Нью-Хэвен, когда поедет навещать наших племянниц. А если и там тебе никто не придется по душе, Уоррен хочет взять тебя в Нью-Йорк.

Джорджина улыбнулась. У ее братьев, причем у всех, были самые лучшие намерения. И она с удовольствием повидает племянниц. Ей хотелось взять их под свою опеку, когда умерла жена Клинтона, но тогда Джорджине было всего двенадцать лет и она сама нуждалась в присмотре со стороны слуг или братьев. Поэтому было решено, что девочки будут жить у дедушки и бабушки в Нью-Хэвене, поскольку самому Клинтону дома случалось бывать редко. К счастью, до Ныо-Хэвена было не так далеко.

Но наносить кому-то визиты нужно побыстрее, пока еще не заметна ее беременность. Может быть, вскоре братья уйдут в море. Ей очень хотелось на это надеяться.

А сейчас она должна соглашаться на все, чтобы побыстрее закончить тяжелый разговор, пока Томас не вытянул из нее какие-нибудь дополнительные сведения.

— Я соглашусь поехать, Томас… если ты окажешь мне любезность. Не говори другим о… словом, обо всем, что я тебе рассказала. Они не поймут, как это я могла влюбиться в англичанина. Я и сама этого не понимаю… Знаешь, вначале я не могла выносить его, мне претило его высокомерие, его… Ну, ты сам знаешь, какими бывают эти лорды…

— Лорды, говоришь? — Он закатил глаза. — Нет, об этом я никак не могу сказать своим братьям. Боюсь, как бы они не начали новую войну.

Глава 31

— Черт побери, Джорджи! Ну как ты можешь себе позволить такое?

Джорджина недоуменно смотрела на Дрю, озадаченная его резким тоном.

— Позволить себе что? — невинно спросила она, начиная, однако, кое о чем догадываться, когда Дрю ухватился за вазу и едва не уронил ее, после того как увидел сестру.

— Входить сюда в таком наряде, — пояснил он, глядя на низкий вырез ее вечернего платья. Джорджина заморгала.

— Господи, Дрю, а как, по-твоему, я должна одеться на праздник? Влезть в старое, поношенное платье? Может быть, в то самое, в котором я работала в саду, с зелеными пятнами от травы?

— Ты прекрасно понимаешь, что именно я имею в виду. — Он рассердился. — Здесь слишком уж большой… большой…

— С моим платьем все в порядке. Миссис Мул-линз, моя белошвейка, заверила, что оно сшито с большим вкусом.

— Тогда у самой миссис Муллинз его нет.

— Чего нет?

— Хорошего вкуса. — Увидев, как прищурились и еще больше потемнели шоколадного цвета глаза Джорджины, Дрю поспешил пойти на попятную. — Знаешь, Джорджи, дело даже не в платье, а в том, что оно не прикрывает, если ты меня способна понять.

— Я очень хорошо тебя понимаю, Дрю Андерсон, — возмущенно сказала Джорджина. — Неужели же я должна одеваться в старомодные тряпки из-за того, что моему брату не нравится покрой лифа? Я готова биться об заклад, что ты никогда не критиковал фасон у других женщин.

Поскольку такого действительно никогда с ним не случалось, он счел за благо закончить обсуждать эту тему. Хотя — черт возьми! — вид Джорджины дал новый поворот его мыслям. Он и раньше знал, что его сестра превратилась в красавицу, но сейчас осознал это со всей очевидностью.

Увидев смущение на лице Дрю, Джорджина сжалилась над братом. В конце концов, у него не было возможности лицезреть ее в праздничных нарядах. В последний раз он видел ее семь лет назад в скромном девчоночьем платье, а совсем недавно — в мальчишеской одежде. Нынешнее платье она сшила на Рождество для ежегодного бала у Виллардов, но из-за суровых холодов не смогла его надеть. Однако греческий стиль все еще находился на гребне моды, как и материал, из которого было сшито платье, — тонкий розовый батист поверх белого шелка. А материнское ожерелье из рубинов украшало открытую шею, что, собственно говоря, и вызвало возражение у Дрю.

Хотя возражения эти были довольно нелепы. Не так уж Джорджина себя и обнажила. Ткань прикрывала груди на полтора дюйма выше сосков — гораздо больше, чем у других женщин. Конечно, виднелась небольшая ложбинка между грудями. Но она и должна быть видна.

— Все в порядке, Дрю. — Джорджина улыбнулась. — Обещаю тебе, что не буду ничего ронять. А если и уроню, то попрошу поднять кого-нибудь другого.

Дрю вежливо сказал:

— Вот так и поступай. — Однако не преминул. добавить: — Считай, что тебе повезет, если Уоррен не накинет мешок тебе на голову.

Она закатила глаза. Только этого ей и не хватало, чтобы хорошо прошел вечер: братья, которые зверем смотрят на всякого, кто окажется рядом с ней, или окружают ее, чтобы никто к ней и близко не подошел.

— Что ты делаешь с этой штукой? — спросила Джорджина, указав на вазу, чтобы сменить тему разговора.

— Хочу получше рассмотреть, чтобы узнать, во что нам обходится торговля с Китаем.

Джорджина уже слышала эту историю в день возвращения домой. Ваза была не обычным антиком, а бесценным произведением искусства эпохи Тан, созданным свыше девяти веков назад. Уоррен получил ее в качестве выигрыша в азартной китайской игре. И удивляться этому не приходилось: он поставил против нее собственный корабль! Если бы Джорджине не сказали, что Уоррен был в стельку пьян в тот момент, она бы не поверила этой истории, ибо знала, что «Нерей» был самым важным в его жизни.

Однако Клинтон подтвердил правдивость истории. Он находился там в это время и даже не пытался отговорить Уоррена от игры. Видимо, ему не меньше хотелось заполучить эту вазу, даже рискуя одним из кораблей компании. Разумеется, корабль не шел ни в какое сравнение со стоимостью этой вазы.

Но ни один из них тогда не подозревал, что китайский военачальник, поставивший вазу против корабля Уоррена, не собирался выполнять условия пари в случае проигрыша. Его люди напали на братьев, когда они возвращались с вазой на корабль, и если бы не матросы их команд, пришедшие братьям на помощь, никто из них не пережил бы эту ночь. Им удалось скрыться из Кантона. И это неожиданное отплытие послужило причиной того, что оба оказались дома гораздо раньше, чем их ожидали.

Глядя на Дрю, который аккуратно запер вазу в столе Клинтона, Джорджина заметила:

— Я удивляюсь, что Клинтон воспринимает все так спокойно. Ведь теперь должно пройти немало времени, прежде чем корабли «Скайларк лайн» осмелятся войти в китайские воды.

— Право, не знаю. Торговля с Кантоном была выгодной, но я думаю, Клинтон стал уставать от долгих путешествий. Во всяком случае, я могу с уверенностью сказать это обУоррене. Они сделали несколько остановок в Европе, чтобы нащупать новые рынки.

Джорджина слышала об этом впервые.

— Так, может быть, Англия прощена и будет одним из таких рынков?

Дрю поднял на сестру глаза и хмыкнул.

— Ты, должно быть, шутишь. Ты помнишь, во что нам обошлась их блокада перед войной? Не говоря уж о том, сколько раз их военные корабли останавливали наши, чтобы насильственно завербовать так называемых дезертиров. Наверное, в преисподней жар сменится холодом в тот день, когда Клинтон снова заключит торговую сделку с англичанином, как бы мы ни были заинтересованы в торговле с Англией. А мы в общем-то не очень и заинтересованы.

Джорджина разочарованно вздохнула. Если у нее внезапно и родилась тайная надежда на то, что она может снова побывать в Англии, ее следует сразу же похоронить. Если бы путешествие на Ямайку для Джеймса не было последним, она без проблем могла бы совершить туда вояж. Но он ведь сказал, что на Ямайке собирается лишь продать свои владения и затем навсегда вернуться в Англию.

— Я так не стала бы утверждать, — негромко сказала она.

— Почему ты нахмурилась, Джорджи? Или ты уже отпустила грехи Англии, после того как эти английские подонки украли у тебя Малкольма и причинили тебе столько горя?

Джорджина едва не засмеялась. Англии — нет, а вот одному конкретному англичанину она простила бы все, если бы… если бы что? Если бы он немного любил ее, а не просто испытывал к ней вожделение? Но не имеет смысла даже думать об этом.