Святая, смешная, грешная Ермаков Виктор
– Если быть точным, то не на миллион, а на 170 миллионов.
– Неплохо, – даже присвистнула в ответ Марго. – Вкратце расскажи, что за вопрос, чем Георгий может помочь.
– В общем, у меня друг. Он владелец кондитерской фабрики «Серебряный Трюфель», может, слышала? Ну, так вот. А есть некий Ансаков, сенатор, хочет прибрать фабрику к своим рукам. Я с Костей, это парень мой, была вчера в суде по этому делу. Жесть просто! Не суд, а беспредел полный.
– Кать, я поняла тебя, дай мне пять минут, и я тебе перезвоню.
Чёрт возьми, а правильно ли я делаю? Костя ничего не знает, я веду тут за его спиной переговоры, толком сама не зная всех подробностей этого дела. А, собственно, чего я такого плохого делаю? Ну, встретимся с Георгием, расскажу ему всё, что сама знаю. Главное, что мне самой интересно, что за гусь этот Ансаков, чего от него ожидать. Мои мысли перебил звонок Маргариты.
– Кать, у Георгия все дни очень плотно расписаны. Если хочешь, можете вечером у нас дома или где тебе удобно встретиться. Сегодня у него процесс, он будет в Дорогомиловском суде в 14:00. Если тебе срочно, то он предлагает где-нибудь в этом районе пересечься.
– Ой, Марго, было бы очень здорово! Я как раз к этому времени освобожусь и смогу подъехать. Кстати у меня идея. Давайте все вместе пообедаем? Я приглашаю. В стейк-хаусе «Гудман», от суда три минуты ходьбы. Марго, заодно и в бутик мой заглянем.
– Спасибо Катюш, давай мы с тобой на следующей неделе встретимся, сегодня никак. И вот ещё что, я Георгию назвала фамилию вашего типа, он обещал дать оперативно задание своим помощникам и к вашей встрече, возможно, какая-то информация уже будет – кто этот Ансаков, кто за ним стоит и так далее. Я дала Георгию твой телефон, он позвонит, и вы решите, где и во сколько встретитесь, хорошо?
– Марго, ты как всегда молодчина! Спасибо за оперативность. Всё, целую до связи, звони.
Через полчаса позвонил Георгий, и мы договорились пообедать и заодно поговорить по моему вопросу. В назначенное время я вошла в ресторан и выбрала место у окна. Заказала минеральной воды и приготовилась ждать. Но не прошло и пяти минут, как в зале появился Георгий. Он стоял, оглядываясь по сторонам, одновременно прижав телефон к уху. Интересно, узнает он меня или нет? С Марго мы хоть редко, но встречались, а с ним… Даже и не помню. За все послеинститутские годы, дай Бог, пару раз виделись. Мой лежавший на столе телефон вздрогнул от вибрации, и я, сделав отбой, подняла руку. Георгий улыбнулся и направился к моему столику.
– Добрый день, Екатерина, – произнёс он, протягивая мне руку. – Надеюсь, ты недолго ждёшь?
– Добрый день. Нет, буквально пять минут. Спасибо, что нашёл время.
– К сожалению, у меня не очень много времени, поэтому предлагаю сразу перейти к делу, – по-деловому начал он, присаживаясь за столик.
– Согласна, – улыбнулась я, протягивая ему меню. – Предлагаю сделать заказ, и пока подадут блюда, мы могли бы поговорить.
Я жестом пригласила официантку подойти, и мы сделали заказ.
– Отлично, только для меня это непозволительная роскошь – говорить только до того, как подадут блюда. Я привык есть, разговаривать по телефону, заглядывать в ноутбук и общаться с клиентом одновременно. Если ты не против совмещать всё это, то я готов приступить, – произнёс Георгий, расчехляя ноутбук. – Пока я подключаюсь к вай-фай, ты расскажи, что за проблемы. Ритка вкратце ввела меня в курс дела, хочу услышать более подробно.
Я рассказала то немногое, что собственно знала сама – про суд и то, что рассказывал мне Костя.
– Георгий, понимаешь, Костя для меня очень близкий человек, я переживаю, хочу знать перспективы этого дела. Чем может для него всё это обернуться? Понятно, в какой стране мы живём. Да и этот Ансаков непростой гусь.
– А вот мы сейчас и посмотрим, кто он такой, этот Ансаков, – прищурив глаза, Георгий всматривался в монитор ноутбука. – Собственно, не так много и накопали мои помощники, но всё же общую картину составить можно. Бывший генерал МВД. Кстати звание получил ещё при Ельцине. Так, дальше что… А дальше министр внутренних дел Анатолий Куликов увольняет его из органов с формулировкой «За предательство интересов своего ведомства». Читаем дальше. Ну, тут разные газетные статьи, журналисты нарыли связь с авторитетами, связь с производителями палёной водки, попытка рейдануть мебельную фабрику «Шатура». Вот статья из «Совершенно секретно». Тут даже вижу – труп есть, журналисты как-то пытались связать его с Ансаковыми. У вашего Ансакова ещё брат есть, тоже в милиции работает. Конечно, всю эту инфу нужно пропускать через призму сомнений, сопоставлений с информацией из других источников, но однозначно могу сказать: дыма без огня не бывает. Вероятнее всего его депутатская неприкосновенность даёт ему возможность спускать всё это на тормозах, тем более он член «Единой России». А, может быть, всё, что здесь пишут – бред и выдумки конкурентов, – произнёс Георгий, закрывая крышку ноутбука и принимаясь за стейк, поданный официанткой.
– В смысле? – вымолвила я, открыв рот от удивления, так и не притронувшись к своему обеду. – Я, наверное, чего то не понимаю. Если всё это ложь, то разве Ансаков, бывший генерал, депутат, сейчас сенатор, не может привлечь к ответственности тех, кто всё это пишет? А если всё-таки это правда, то неужели его депутатские корочки дают ему неприкосновенность настолько, что он может творить всё что угодно? Георгий, я понимаю, конечно – не маленькая, не вчера на свет появилась – что в нашей стране некоторым товарищам многое позволено, но не до такой же степени!
– До такой, Катя, до такой, – взглянул на меня Георгий, и в его глазах читалось «я знаю, что говорю». – Не хочу тебя огорчать или пугать, но, – тут он отрезал очередной кусок мяса, проскрежетав ножом по тарелке так, словно хотел разрезать пополам и её, отчего у меня мороз пробежал по коже, – боюсь, что твой Константин серьёзно попал. Тут я вижу два варианта решения этого вопроса. Не думаю, что Константин или его адвокат не знают их. К сожалению, ни один из этих вариантов не гарантирует ему победу. Поверь мне и моей практике – выиграть дело у такой фигуры практически невозможно.
– Георгий, я услышала тебя и, конечно, доверяю твоему мнению и опыту. А какие варианты всё же есть? Озвучь, коль мы уже встретились.
– Хорошо, я их озвучу, хотя вынужден сразу оговориться: я лично противник решения вопроса такими вот способами.
Он помолчал, словно взвешивая, стоит ли ему давать советы по поводу методов, к которым сам он относится отрицательно.
– Ну, допустим, можно занести в суд вышестоящей инстанции, – произнёс он.
– Георгий, если перевести на бытовой язык, занести – это значит «дать взятку»? Я правильно поняла?
– Ну вот, – как-то невесело улыбнулся он, – тебе и ликбез не требуется, сама всё правильно понимаешь. Удивляюсь, насколько у нас смышленый и понятливый народ.
Помолчав мгновение, он задумчиво произнёс:
– А, может, просто мы все уже приучены и свыклись с мыслью, что, не дав на лапу, не решишь проблему? Да, Катя, дать взятку. Но я должен сразу сказать, этим я не занимаюсь и помочь, к сожалению или к счастью, здесь ничем не могу. Более того, хочу предостеречь, что занести-то вы, может, и занесёте – сейчас всевозможных «решальщиков» и «занощиков» найти не трудно, но я совсем не уверен, что вопрос решится в вашу пользу.
– То есть деньги возьмут, а дело не решат? – не переставала удивляться я.
– Да, Катя, именно так. И деньги возьмут, да к тому же сумму удвоят, как минимум, и дела не решат. Стоит вам только попасться к ним на крючок, отдав первую часть, тут же все договорённости могут поменяться. При этом ещё раз говорю, это совершенно не значит, что дело решат в вашу пользу. Поэтому не советую даже тратить на этот вариант время и деньги. Против такой фигуры, как Ансаков, у вас банально может просто не хватить денег. Ты же сама понимаешь, одно дело – занести денег за решение вопроса по какому-нибудь драчуну или воришке и совсем другое – если ты судишься с сенатором.
Я тупо смотрела на свой давно остывший стейк, всё отчётливее понимая, через что придётся пройти Косте. Картина вырисовывалась совсем уж мрачная.
– Какой следующий вариант? – спросила я, подняв взгляд на Георгия.
– Найти равнозначную Ансакову фигуру и заплатить этому человеку. И тогда уже этот человек будет договариваться с Ансаковым, чтобы он отозвал иск.
– А что это может быть за человек? Что значит «равнозначный»? Депутат? Сенатор? Кто он? Где его искать-то, – спросила я.
– Да это может быть кто угодно – кто-нибудь из силовиков в соответствующем звании, ФСБ, из генеральной прокуратуры, а, может, просто авторитет.
– Бандит что ли? Вроде девяностые прошли давно, – как-то недоверчиво посмотрела я на Георгия.
– Ну, в общем да. Девяностые давно прошли, только тот, кто был бандитом, он-то никуда не делся. Малиновый пиджак сменил на «Бриони», золотые зубы – на фарфоровые, свёл, если были, наколки, сейчас это легко. Для солидности, конечно, можно каким-нибудь депутатом сделаться или на крайний случай помощником депутата. Всё! Совсем другой человек. Раньше говорили «новый русский». Ну а почему не может быть, скажем, «новый бандит»? Суть-то от этого не меняется.
– И что? Этот бандит забьёт, как раньше говорили, стрелку Аксакову? – спросила я, невесело улыбнувшись.
– Как на него выйти, они найдут способ, это не ваша забота. Проблема в другом. Не важно, силовики это будут или бандиты, думаю, и те и другие банально «киданут» вас, говоря на жаргоне. Так же как и в первом варианте – деньги возьмут, а дело не решат. Или решат, но кроме денег попросят ещё долю в бизнесе, что рано или поздно приведёт к логическому концу – они заберут весь Костин бизнес. Как говорится, хрен редьки не слаще. Поэтому очень не советую вам и этот вариант.
– Извини, Георгий, но как-то странно всё получается. С одной стороны, ты говоришь, что есть варианты, и тут же сам убеждаешь, что не следует по ним идти. Не пойму, где логика? И самое главное, ты так и не назвал, по какому пути нам всё же идти? На что надеяться? Где искать правду, чёрт возьми? – произнесла я в сердцах.
– Катя, успокойся, я сейчас всё объясню. К сожалению, лично я в этом деле, боюсь, не помощник. Просто я не верю, что, взявшись за него, смогу выиграть. Я тут по единственной причине – меня попросила Марго, и я надеялся, что смогу быть полезен. Безусловно, нужно ещё смотреть иск, бумаги, которые подписал Костя, изучить все материалы, но, насколько мне известно, у Кости есть уже адвокат, думаю, он вполне квалифицирован и знает, что делать. Катя, я просто хочу дать вам несколько советов. И первый из них – не прибегайте к услугам всевозможных «решальщиков». А то, что они появятся, у меня нет сомнения. Уверен почти на сто процентов, что как только это дело получит огласку, к Косте лично либо через его адвоката обязательно поступят предложения решить это дело теми способами, о которых я говорил.
– Хорошо, Георгий, спасибо, я при случае как-то попытаюсь поговорить об этом с Костей. Но, чёрт возьми, неужели нет нормального, законного способа выиграть суд? Ведь совершенно очевидно, что Костя не брал денег, что это просто мошенники, – кипятилась я.
– Кать, успокойся, прошу тебя, – произнёс Георгий, оглядываясь по сторонам, боясь, что я своими эмоциями привлекаю внимание посетителей ресторана. – К сожалению, я не знаком с материалами дела, поэтому не могу высказать своё мнение. Кто там виноват, кто прав?… Мы сейчас говорим о другом – о том, кто такой Ансаков и что я могу в этом случае посоветовать.
– Ну и что ты можешь посоветовать? – подняла я на Георгия глаза, в которых теплилась надежда вперемешку с отчаянием. – Скажи, есть ведь какой-то выход?
– Есть, наверное, – произнёс Георгий голосом, в котором я не услышала ни уверенности, ни оптимизма. – Надежда, как говорится, умирает последней, – вздохнул Георгий. – Думаю, Косте придётся пройти все судебные инстанции, а это может затянуться не на один год. И, возможно, я повторяю – возможно – на какой-то стадии он сможет выиграть это дело. Но, боюсь, что и сторона Ансаковых не будет сидеть сложа руки – они будут опротестовывать эти решения, подавать свои апелляции… Всё это время Константину придётся платить адвокату, мотаться по судам – в общем, ситуация не из приятных, из достаточно затратных и малоперспективных. Катя, прости, я вижу ты очень огорчена, расстроена, но лучше горькая правда… Зато теперь ты знаешь всю перспективу и всё то, с чем вам предстоит столкнуться. Не думаю, что Костин адвокат готов вам выложить всю правду как она есть. Мы, адвокаты, как доктора, – произнёс Георгий, чуть разведя руки в стороны.
– В каком смысле доктора? – не поняв его слов, спросила я.
– А в том смысле, что если ты попал в руки к недобросовестному доктору, то он будет лечить тебя до тех пор, пока у тебя не кончатся деньги, находя всё новые болячки. Недобросовестный адвокат будет делать то же самое, предлагая всевозможные варианты, затягивая процессы, под разными предлогами откладывая их, перенося и так далее. При этом сам он прекрасно понимает, что перспектив у дела нет никаких. Но, как говорится, время идёт – денежки капают. И, я думаю, немаленькие. Очень надеюсь, что адвокат Константина не из этой обоймы.
– Да вроде порядочный и грамотный. Его Косте посоветовали друзья. То есть я правильно поняла: надеяться в этом деле нам не на что?
– Ну, если только на чудо, – печально посмотрев на меня, сказал Георгий, вставая из-за стола. – Мой телефон теперь есть у тебя, звони, может, чем-то и смогу быть полезен. Если не делом, то хотя бы советом.
Попрощавшись, Георгий попытался оплатить счёт за обед, но после моих категорических возражений, сказав «спасибо», взял свой кейс и деловым шагом направился к выходу. Я осталась за столиком одна – злая, разочарованная, на грани отчаяния. «Помочь вам может только чудо», – звучала у меня в ушах фраза Георгия. Господи, как страшно жить в стране, где, идя в суд, ты вынужден надеяться не на закон и справедливость, а на чудо! Официант по моей просьбе принёс счёт, удивлённо посмотрев на мой нетронутый обед, и спросил: «Извините, что-то не так?»
– Всё не так в этой долбаной стране, – сказала я, положив на стол деньги, и направилась к выходу.
Выйдя из зала в фойе и поправляя причёску перед зеркалом, я видела лицо официанта – он по-прежнему стоял с подносом в руке с задумчивым видом, пытаясь понять связь между «долбаной страной» и стейком. А может, его терзали совсем другие мысли? «Если эта страна такая долбаная, то почему за нетронутый обед здесь оставляют столько чаевых, что в любой другой, не долбаной, стране официанту и не снилось? М-да… Страна парадоксов». В таких случаях на ум приходят слова Тютчева, сказанные более полутора века назад: «Умом Россию не понять». Но почему же мне, в общем-то человеку не бедствующему и, казалось бы, который просто обязан быть благодарен своей стране, всё чаще, особенно в последние дни, на ум приходят другие строки, написанные примерно в тоже время, но уже Лермонтовым: «Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ». Странно даже. Прошло столько времени, а слова поэтов так и остались актуальными. Ничего не изменилось…
Пройдя по этажу торгового центра, я направилась в свой бутик. Не успев переступить порог, поняла – и здесь всё не так. И продавцы вежливо улыбались «не так», и аккуратно развешанное бельё висело «не так». Всё было «не так»! Молча пройдя вдоль стеллажей, мимо великолепного белья, от вида которого у меня всегда поднималось настроение, я вышла из бутика, так и не поняв, зачем я туда заходила.
Взглянув на часы, я соображала – ехать мне в офис или нет? «Во-первых, пятница, короткий день, сто процентов пробки на дорогах, – убеждала я себя, ища причины, чтобы не ехать на работу. – Во-вторых, в офисе тоже всё «не так», это и к бабке не ходи. Не может же быть, что везде всё «не так» – страна долбаная, а вот у меня в офисе всё красиво и здорово. Может, во мне что «не так»? То есть в нас, в людях, а не в стране?» – размышляла я, идя к выходу, пока мои мысли не перебил телефонный звонок.
– Привет, Катюша, услышала я долгожданный голос. – Ты где? Как настроение?
– Привет, – растянула я рот в улыбке, впитывая всеми фибрами души и сердца Костины слова, одновременно на ходу придумывая, что ответить. «Завтра выходной, – размышляла я, – очень хотелось бы провести его вместе с любимым, не омрачая нашу встречу той информацией, которую я получила от Георгия. – Спасибо, милый, у меня всё хорошо! Я по работе езжу, по своим бутикам, – соврала я, решив отложить разговор на потом. – Думаю вот пораньше домой смотаться, завтра же выходной. Я помню твои обещания и жду не дождусь встречи.
– Правильно, Катёнок, сегодня пятница. Ну её эту работу! Всё равно всю не переделаешь. У меня предложение. Давай завтра я заеду во второй половине дня за тобой – не хочется с утра торчать в пробке. Проснёшься завтра попозже, поваляешься в постели, а после обеда и выдвинемся. Главное – выспись. Гарантирую – со мной ты не уснёшь до утра, так что будь в полной боевой готовности, – смеялся в трубку Костя, словно забыв о своих проблемах.
«Молодчина!», – мысленно я радовалась я тому, что Костя смог забыть, отодвинуть хоть на время все свои заботы и был готов провести выходные так, как я давно мечтала и ждала.
– Супер, милый! Я так рада, что мы проведём время вместе! Спасибо. Я высплюсь и буду в полной готовности. Хотя знаешь, я не уверена… тут я сделала паузу и услышала в трубке полную тишину, мне показалось, что Костя даже перестал дышать.
– В чём ты не уверена? – послышался его слегка встревоженный и удивлённый голос.
– Я не уверена, что мне к этому нужно готовиться, – почти промурлыкала я в трубку, сделав как можно сексуальнее голос. – Вот к чему к чему, а к этому, – на слове «этому» я сделала акцент, – я всегда готова! Дорогой, я правильно поняла, мы же с тобой говорим не только о шашлыках и свежем воздухе? Меня ведь на даче ждёт сюрприз?
– О, да, Катя, тебя там ждёт сюрприз, и ещё какой, – загадочным голосом ответил Костя.
От этих слов внизу живота у меня стало горячо и сладко, как будто туда легла Костина рука.
– Ты интригуешь меня уже второй день. Так нечестно и жестоко, – сказала я капризным голосом. – Ну, хоть намекни, – канючила я в трубку.
– Абонент вне зоны действия сети, – услышала я Костин голос, который он пытался изменить. И гудки.
«Ну я тебе покажу завтра «Абонент, вне зоны действия…» – произнесла я, совсем даже не злясь на него. Только залезешь мне завтра в трусики, а я тебе: «Абонент недоступен!» «Ой, Кать, чего ты сочиняешь-то? – улыбнулась я сама себе, представив эту сцену. – Только стоит ему прижать тебя к стеночке, не говоря уже о «опустить туда руку», всё, на что ты будешь способна, это выдохнуть: «У вас безлимитный тариф, пользуйтесь без ограничений».
Своим звонком Костя напрочь отбил у меня желание не то что ехать на работу, а вообще даже думать о ней. Все мысли – о завтрашней встрече, о тишине и природе. Ну и, конечно, о сюрпризе. А, может, и – в первую очередь – о сюрпризе. Уж очень Костя заинтриговал меня им. В мечтах и мыслях о встрече прошел вечер, и наступила ночь. «Скорее бы утро!» – думала я, укладываясь в постель. С улыбкой на лице в предвкушении счастливых выходных я заснула.
Глава 10
Как ребенок, ожидающий чуда, я проснулась рано и, лёжа в постели, мечтала. Выходной, можно было ещё спать и спать, но я лежала, с улыбкой, поглядывая на часы, мысленно торопя время. Настроение великолепное, погода чудесная… «Вечер и ночь должны быть сказочными!» – мечтала я, закрыв глаза, и не заметила, как снова уснула. Звонок мобильного разбудил меня ближе к двенадцати.
– Привет, красавица, проснись! Чувствую, ты ещё в постели, – услышала я Костин голос. – Признавайся, в постели ещё?
– Да, – протянула я, потягиваясь, – если бы не твой звонок, спала бы ещё, наверное. Ты уже едешь за мной? – спросила я, и настроение взлетело до небес.
– Милая, я попозже заеду. Вот поэтому и звоню. Хочу предупредить, чтобы не торопилась. У меня возникли срочные дела, освобожусь после обеда. Да это даже и лучше. Смотрел сейчас Джи-пи-эс – пробки девять баллов, часа три будем пилить до дачи!
– Хорошо, милый, тогда я не буду торопиться. Найду чем заняться. Но знай – жду тебя с нетерпением! Соскучилась. Целую, пока, до встречи, пойду кофе себе сварю.
Костя приехал только в семь вечера.
– Прости, милая, вот только освободился, и сразу к тебе. Прости. Обещаю компенсировать удвоенной любовью и вниманием те часы, которые ты ждала. Любовь, сюрприз и шашлыки будут великолепными, обещаю. Я жду тебя внизу.
Собственно, я давно уже приготовила сумку для загородной поездки, и поэтому через десять минут мы уже отъезжали от подъезда. Пять минут по Новому Арбату, затем столько же по широкому и безсветофорному Кутузовскому, и вот мы на Можайском шоссе.
– Ну всё, началось, – с досадой произнёс Костя, увидев конец длиннющей пробки, уходящей за МКАД. – Да когда же закончат эту вселенскую стройку? Каких-то двадцать километров, а строят уже три года! – кипятился он. – За это время до Луны, наверное, можно протянуть! Тем более, за такие деньги. Недавно видел по телевизору как Медведев давал нахлобучку этим горе-строителям. Возмущался, почему так дорого. Говорит, средняя цена километра дороги в других странах примерно с такими же климатическими условиями стоит максимум 5 миллионов долларов, у нас – 26.
– Ничего себе разница! – охнула я. – И что ему ответили?
– Кто ответил? – не понял Костя мой вопрос. – Он же не задавал вопрос кому-то конкретно, просто возмущался, сравнивал цены, ну и всё такое… По крайней мере фамилии не называл, да и в студии никого, кроме него не было. Но тем не менее наехал конкретно. «Будем, – говорит, – бить по рукам, по шапке, если выявится, что кто-то незаконно нагревается на строительстве».
– Ну, может, после этого хоть изменится цена километра? Как ты думаешь? – спросила я Костю.
– Кать, я тебя умоляю! Мне мама в детстве всегда говорила: «Костя, не вздумай таскать конфеты из комода, по рукам надаю». И чё?
– Таскал? – улыбнулась я. – Признайся, таскал?
– А то… – расплылся в улыбке Костя. – Так это конфеты, милая, а здесь – миллионы долларов. Тем более всего-то «по рукам» или «по шапке надавать» обещали. Козёл, ты посмотри, что вытворяет! Подрезал, чуть в бочину мне не въехал, – крикнул Костя, одновременно резко затормозив и протяжно сигналя.
«Козёл» открыл окно и, показав средний палец, запрыгал по обочине, покрывая пылью еле двигающиеся в потоке машины.
– Нет, русских не победить! Ты посмотри, что он на «Приоре» вытворяет. А посади его на танк – всё, конец любой армии мира! – то ли с возмущением, то ли с гордостью произнёс Костя. – Всё, Катюша, сейчас ещё каких-то пару километров, и мы свернём на просёлочную дорогу, – обрадовал меня Костик.
И действительно, вскоре под колёсами побежала узкая серая лента пыльной дороги, выхватываемая фарами машины. Слева от нас раскинулось огромное ромашковое поле, за которым в сгущавшейся темноте виднелся лес. Верхушки высоких стволов серебрила луна. На небе одна за другой вспыхивали звёзды. Приближалась ночь.
– Вон слева вдали. Видишь, лампочки мерцают? Это и есть наш посёлок. Думал, вечерком проскочим без пробок, а уже более двух часов в дороге, – сказал Костя, поводя уставшими плечами.
Константин притормозил у шлагбаума. Охранник прищурившись заглянул в приоткрытое окно джипа, узнав хозяина одной из дач. Полосатая красно-белая рука шлагбаума взметнулась вверх, приветствуя и пропуская нас. Медленно и чуть слышно шурша шинами, наша машина, как ночной вор, пробиралась по гравийной дорожке посёлка.
Посёлок насчитывал четыре улицы, вдоль которых ровными рядами возвышались строения. Всего их было, наверное, больше сотни – больших и не очень, кирпичных и деревянных. Одни прятали фасады и своих хозяев за высокими заборами, за которыми невозможно было рассмотреть красоту клумб, альпийских горок, фонтанов. Другие дачи были наоборот более открыты, вероятно, как и их хозяева – через кованую металлическую изгородь, увитую плющом или диким виноградником, можно было увидеть свет в окнах, перемещающихся как в немом кино их обитателей, аккуратно подстриженные газоны, ухоженные клумбы, кустарники, деревья…
Кое-где слышался смех, музыка, в воздухе разносился узнаваемый запах шашлыка, который невозможно спутать ни с одним другим запахом в мире – будь то американские барбекю, хвалёные немецкие сосиски или арабская шаурма. Мне кажется, шашлык пахнет по-иному – более тонко, вкусно аппетитно… Недаром от одного даже слова «шашлык» текут слюнки, мы закрываем глаза, а на лице появляется улыбка… Возможно, всё это происходит потому, что слово «шашлык» у нас всегда ассоциируется с выходными, природой и хорошим настроением.
Дача Кости находилась на последней улице, в самом углу поселка. От леса её отгораживал только высокий металлический забор и, наверное, именно поэтому и улица носила название Лесная. Уставший за двухчасовую толкотню в пробке, двигатель машины благодарно затих. Мы одновременно распахнули двери авто, впустив свежий, по особому пахнущий ночной сентябрьский воздух. Выйдя из машины и подняв руки вверх, вдохнув полной грудью свежайший, пьянящий воздух осеннего леса, я задрала голову вверх – где-то там, далеко-далеко, улыбалась луна. Бегущие по небу лёгкие облака иногда закрывали её, погружая поселок и нас с Костей в полную темноту. Словно желая помочь этой молодой луне, Константин зажёг несколько не очень ярких светильников по периметру забора. Тихо пикнув сигнализацией, джип коротко подмигнул нам габаритами ламп, пожелав приятной ночи.
Костя шёл по узкой, выложенной из плитки дорожке, на ходу звеня ключами, доставая их из борсетки. Я же брела по упругой, коротко подстриженной траве, по ночной росе, отдавая земле усталость от беготни по магазинам, офисам, от дефилирования на каблуках, бесконечного «давления» то на газ, то на тормоз в городских пробках.
– Дорогая, ты идешь? – послышался его тихий голос.
– Да, да, я сейчас приду, – ответила я из темноты.
Мои полукеды, вдоволь напившись росы, выпрыгнули на дорожку. Луна, как добрая подружка, освещала путь, ведя и маня меня за угол дома, в темноту сада. Дача была одноэтажная, с небольшой мансардой, построена в стиле шале из круглых цвета темного шоколада бревен. Натуральная черепичная крыша волнами сложенного домино спускалась с одной стороны до самой земли, делая дом нестандартным и, одновременно, эргономичным. Длинное «крыло» крыши вверху опиралось на вертикальную стену, другим краем почти касалось земли, деля дом на две части. В этой части дома находилась веранда – та её часть, которая выходила в сад, была полностью застеклена и имела такую же стеклянную дверь. На веранду можно было попасть как из сада, так и из двух прилегающих к ней комнат.
В аквариуме веранды появился Костя. Сухие, уложенные в камине дрова, вспыхнули, заплясав языками пламени, выхватывая из темноты и разбрасывая по стенам Костин силуэт. Его изломанная тень, скользнув по стенам, длинными руками открыла бутылку вина. Налив вино в бокал, он вытянул руку. Было непонятно, то ли он любуется, глядя через малиновое вино в бокале на огонь, то ли предлагает его мне, приглашая войти в дом. Я подошла к витрине стекла. Близко. Так близко, что тепло моего дыхания образовало на стекле запотевший круг, на котором я тут же нарисовала сердечко. Костя улыбнулся и, открыв стеклянную дверь, протянул мне руку.
Камин тихо потрескивал, играя пламенем на лицах, весёлыми искорками прыгая в наших глазах. Пахло костром, вином и любовью. Я стала с интересом разглядывать помещение. Вероятнее всего, Костя, бывая на даче, проводил большую часть времени здесь, в этом зале, у камина. Над камином была установлена полочка, на которой были расставлены в ряд всевозможные медные предметы – пара чайников разной формы, кастрюли, три бидона небольших объёмов, сковорода, что то ещё… В центре стоял большой, я бы даже сказала массивный стол из темного дерева. Торцы стола увенчивали глубокие кожаные кресла песочного цвета, с подлокотниками, напоминающими турецкие подушки валиком. Вдоль стола, с обеих сторон, располагались большие диваны, которые казались очень удобными и комфортными. Спинки диванов были закруглены и имели форму всё тех же валиков или турецких подушек. Наверное, сидя на таком диване, было приятно откинуть назад уставшую за день голову…
Оседлав один из подлокотников дивана, в одной руке держа бокал с вином, ладонью другой руки похлопывая по нему, как по крупу лошади, как бы приглашая Костю пуститься в любовное путешествие, я с ревностью подумала: «Интересно, сколько тел, спин падало на этот диван под штурмом Костиных глаз, под медленной, но неотвратимой осадой его рук? Скольких он завоевал своими губами, языком, взяв их в свой сладостный плен?»
Костя стоял недалеко от камина, опершись локтем одной руки о стену с декоративной штукатуркой цветом в тон диванам, во второй держал узкий бокал на длинной ножке с красным вином. На нём были светло-голубые джинсы, белый из тонкой шерсти пуловер с вырезом мысиком и поднятыми до локтя рукавами. Близость камина делало вино в бокале малиновым, и оно отбрасывало искрящееся пятно на пуловер Кости – туда, где жило его сердце. Этот малиновый зайчик вздрагивал от потрескивания дров в камине, как от выстрела охотничьего ружья, и начинал метаться по белому полю Костиного пуловера, ища приюта.
Дрова в камине потрескивали и, прогорая, оседали, посылая вверх сноп искр. Костёр медленно умирал. Его редкие слабеющие языки, сопротивляясь из последних сил, бились в камине, пытаясь вырываться на свободу, в последнем порыве даря людям своё тепло, надежду, свою искренность…
Я по-прежнему сидела верхом на подлокотнике дивана, с интересом и удовольствием наблюдая за Костей, его движениями, наклоном головы, за тем, как он непринужденно и одновременно грациозно пьет вино. Дрова в камине последний раз вздохнули слабейшим пламенем и затихли. Костя взял коробок спичек, которыми ещё час назад разжег камин. Это были специальные длинные спички для розжига камина или костра. Отставив в сторону недопитый бокал, он чиркнул спичкой. Огонёк был настолько мал и слаб, что осветил только его лицо и вытянутую, как при взмахе дирижерской палочкой, руку. Его рука двигалась медленно и плавно, зажигая одну свечу за другой, рождая музыку огня и света. Свечей было много – больших и совсем маленьких, тонких и толстых. Они стояли везде – на полу, на всевозможных полочках и декоративных выступах, находящихся на разных уровнях стены… Маленькие язычки пламени заплясали, выхватывая из темноты наши тела, движения, предметы интерьера. Эти магические пляшущие язычки и запах плачущего воска ещё больше придавали комнате какое-то языческое, ритуальное таинство.
В углу, недалеко от дивана, на возвышении, скрытым темнотой – возможно, это был небольшой столик или тумбочка – лежала рысь. Сказать, что это было чучело, не поворачивался язык. Ранее я слышала от Кости, что это уникальная работа, что у этого чучела искусственные стеклянные глаза, произведенные какой-то известной бельгийской фирмой… Уникальность этих глаз заключалась в том, что их невозможно было отличить от настоящих – они «умели» следить за движением, ходьбой, перемещением человека. Где бы ты ни находился, они смотрят на тебя, Ваши взгляды обязательно встретятся. Создавалось красивое и одновременно слегка жутковатое впечатление охоты – охоты, когда жертвой являешься ты. Если смотреть на рысь, не отрываясь несколько секунд, то начинало казаться, кисточки на её ушах напряженно подрагивают, ещё мгновение – и она окажется на пружинистых лапах, готовая совершить свой прыжок. В её глазах читалось соперничество, претензии на территорию. На Костю. Встав с дивана, я медленно подошла к рыси. Сделав глоток вина, запустила пальцы в её густую буровато-рыжую в пятнах шерсть. Пламя свечи отразилось в её зрачках, сделав их угрожающими. Наши взгляды встретились – взгляды двух кошек. Ведь я тоже была из породы кошачьих, но, возможно, даже более опасной, хитрой, умной… Я не была готова уступать или делить Костю. Это мой самец. «Доказать? Смотри!»
Сощурив свои хитрые, полные уверенности в победе глаза, я расстегнула пуговицу своих обтягивающих джинсов. Запустив большие пальцы за пояс, чуть покачивая бедрами, медленно, сантиметр за сантиметром, я стала спускать джинсы вниз. Нечаянно, а, возможно, это было частью моего плана, одновременно вместе с поясом джинсов под моими пальцами оказались бретельки трусиков… Спустив их до самого низа, мой взгляд упёрся в плотно зашнурованные полукеды. Несколько секунд я оставалась в позе описавшегося ребёнка, когда он спускает свои мокрые штанишки или колготки, подставляя свою голую попу на обозрение всем, застывает в раздумье, не зная, что ему делать дальше. В отличие от ребёнка, я точно знала, что мне делать.
Нагнувшись, я стала развязывать намокшие от росы шнурки, которые никак не хотели поддаваться моим рукам. В таком положении я могла делать две вещи одновременно: развязывать «гордиевы узлы» и наблюдать в щель между своих ног за предсказуемой, как мне казалось, реакцией Кости. И тут я поняла, что его поведение, его реакция отнюдь не были предсказуемы, как я предполагала, изначально замышляя свой план. «Хм… ошибочка вышла», – промелькнуло в моей голове. В его взгляде было достаточно желания, возбуждения, страсти, но более всего в его глазах читался интерес, смятение, вдохновение. Он смотрел заворожено, отрешённым взглядом художника, видящего то, что не замечают другие. Глядя на меня, на мою позу глазами загипнотизированного человека, своим взглядом, жестом он как бы говорил: «Стой так, не двигайся».
Продолжая стоять в той же позе возле тумбочки, с которой на меня смотрели жёлтые глаза рыси, я ждала… Сейчас он подойдет, нежно опустит свои ладони мне на бедра и возьмёт меня сзади. Но он подошёл не ко мне. Он подошёл к креслу. Оно, взвизгнув всеми ножками по шероховатой плитке пола, приняло меня в свои объятия. Я утопала в нем, полулежа, со спутанными своими же джинсами ногами, мокрых полукедах и с голой попой.
– Катя, прошу тебя, лежи так, не двигайся.
Костя исчез за дверью, ведущей в одну из спален, и через секунду появился с фотоаппаратом в руках. В голубых рваных джинсах, белом пуловере, с большой и увесистой камерой «Никон» в руках он был похож на профессионального фотографа гламурных журналов.
– Хочешь фотосессию устроим? – спросил он, сделав взгляд настолько невинным, что не вызвал ничего, кроме возбуждения.
Он умел делать этот невинный, по-детски обезоруживающий взгляд, от которого ноги подкашивались и хотелось скорее спустить трусики. Я прижала ноги, закрывая от вспышки свой треугольничек, и протестующе выкинула вперед руку с открытой ладонью, закрывая лицо. Камера была достаточно профессиональная. Он делал десятки кадров в минуту. Наконец устав закрываться от назойливых вспышек, мои движения стали более медленными, менее бескомпромиссными, оставляя незакрытыми самые интимные места. Под беспрерывные щелканья затвора фотоаппарата я наконец развязала шнурки, и моя обувь полетела сушиться поближе к остывающему камину. Мгновение назад мой папарацци умудрился сделать снимок, где я, полулежа в кресле, задрав ноги, стягиваю с них узкие джинсы. Стекло объектива покраснело от стыда. А может, это были красные блики свечей, отражающиеся в объективе? Мне явно начинал нравиться мой личный фотограф, как, собственно, и сама фотосессия – они оба будоражили мою кровь, маня продолжением.
Под моей майкой не было бюстгальтера, поэтому, стягивая её через голову, я задела и без того возбужденные соски, после чего они стали ещё более яркие, крупные, твердые. Мой милый фотограф не мог этого не заметить. Крутя и настраивая объектив в нужное положение, он стал брать мои соски, грудь крупным планом. Я всё больше входила во вкус, чувствуя возбуждение – от голого тела, ступающего босыми ногами по прохладной плитке пола, от темноты ночи, подглядывающей за мной через огромные ничем не зашторенные окна, от наглого, не знающего границ приличия объектива, не оставляющего тебе возможности сделать незамеченным любой неприличный жест, наклон, движение тела…
Попав в ловушку своего возбуждения и опытности фотографа, не оставляющего тебе пути к отступлению, я переступила черту, за которой остались стыд, благоразумие, ориентация во времени и пространстве. Костя ловил каждое моё движение! Вот я у стены, подняв соединенные руки вверх, чуть касаясь её лопатками, выставляя грудь, плоский живот, лобок вперёд под объектив камеры. Десятки щелчков, и мои снимки на флешке.
Не разнимая и не опуская рук над головой, сползаю вниз по стене. Мои ягодицы касаются пяток, колени широко разведены, одна ладонь опускается и ложится между ног… Успел ли мой фотограф сделать самые откровенные снимки, когда моя рука была в движении? Не знаю.
Медленно встав, ступая босиком по плиткам, я подошла к дивану. Встав с наружной, торцевой части дивана, уперлась коленками в округлую форму подлокотника. Прохладная ночь начала сентября постепенно крала тепло, оставленное нам на память камином. Я обхватила себя за плечи, и мой фотограф, приняв это за очередную позу, начал беспрерывно щелкать затвором, обходя меня с разных сторон.
– Милый, мне холодно, – тихо произнесла я.
Эти слова прозвучали как приглашение подойти и согреть меня, но, видимо, сейчас он был так увлечен, одержим, что понял это в прямом смысле.
Не отрывая от меня глаз, он подошел к камину и автоматически, почти не глядя, закинул в него полдюжины поленьев. Почти погасшие, умирающие остатки костра вдруг весело и благодарно выбросили слабые искорки надежды на новую жизнь. Еще мгновение – и молодые язычки пламени нежно облизывали сухую тонкую бересту. Чуть набрав силы, огонь с яростью и поглощающей жадностью пожирал поленья, жертвуя свое тепло нашим телам. Я все еще стояла у дивана, ловя тепло камина своей спиной, ягодицами, всем телом. Положив ладони на круглую, как ствол дерева, спинку дивана, мои руки, словно лапы пантеры, мягко ступая, продвигались вперед, увлекая мое тело за собой до тех пор, пока моя грудь, живот не коснулись прохладной кожи. Моё тело лежало на спинке дивана, в то время как ступни ног все еще касались пола. Я как бы полулежала, оставаясь стоять на одной ноге, а вторую поставив на подлокотник. Прислонившись щекой к круглому валику спинки дивана, ладонями обхватив его, я была похожа на отдыхающую пантеру, удобно устроившуюся в прохладе листвы на стволе баобаба.
Костя, мягко ступая, то приседая на корточки, то наоборот, забираясь на стол, кружил вокруг меня, выбирая самый удачный ракурс. Мое тело органично вписывалось в формы и цвет дивана – рыжие волосы спадали вниз, тонкие длинные пальцы с яркими ухоженными ногтями медленно то сжимались, то разжимались, царапая диван, выражая нетерпеливость. В этот момент, я увидела, как Костя, освобождая свою шею от черного ремня камеры, кладет ее на пол. Его белый пуловер падает на нее сверху, как бы пряча, закрывая от посторонних глаз сотни моих снимков. Завтра какие-то из них проживут всего несколько секунд под моим критичным взглядом перед тем, как я нажму кнопку «Delete». Другие, наоборот, будут жить долго– долго, храня тепло этой комнаты, нашей встречи, красоту моего молодого тела…
Костя расстегнул пуговицу своих джинсов, послав легким движением молнию ширинки вниз. Чуть приспустившись, джинсы все еще оставались на его бедрах. Его возбужденному члену было невыносимо тесно за белой тканью плавок, и поэтому его головка, нарушая все преграды приличия, торчала из-под широкой резинки, касаясь пупка. Протянув ладони к огню, он стоял так несколько секунд, словно желая завладеть его энергией, жаром. Через мгновенье эти сумасшедшие горячие руки опустились на мои ягодицы. Боже, как же это просто – вот так взять и передать огонь тепла любимому человеку. Его руки стали массировать мои бедра, ягодицы, низ спины… Горячая упругая головка, словно мордочка слепого котенка, стала тыкаться, касаться, тереться о мою киску, о мои влажные возбужденные губы. Касаться, но не входить. Я знала и любила эту его игру, его слабость.
Иногда ожидание, предчувствие чего-то бывает ярче и интереснее того, что ты ждёшь. Но мы одинаково любили и ждали как начало любви, так и сам процесс, и его кульминацию. И тем не менее первые секунды были по-особенному сладки и незабываемы. Мы ждали их, желая снова и снова ощутить эти первые касания… Очень редко Костя входил сразу и глубоко.
Почти всегда сначала я чувствовала его головку – он вводил её, и… время останавливалось! Мое сердце колотилось, готовое выпрыгнуть из груди, матка бешено сокращалась, губы обхватывали его головку, и… мы вновь замирали. Замирали наши тела, мысли, движения… Эти первые сладостные секунды с Костей я не променяла бы на часы любви ни с одним мужчиной на свете! В эти секунды я испытывала ярчайший прилив желаний – желаний любви, страсти, необузданных фантазий, безумной новизны и разнообразия, доходящих до самого предела моего сексуального сознания. Первое его движения после секундной паузы всегда было мягким, плавным и казалось, бесконечно долгим. Его член, сантиметр за сантиметром проникая в меня, вызывал волну неповторимого удовольствия, которое покрывало мое тело мурашками – от кончиков пальцев до самого затылка. Его член доходил до конца, касаясь самого сокровенного, самого эрогенного уголка. Легкое, секундное касание головкой матки – и стук в висках взрывает твою голову, губы пересыхают, сердце дико бьется, а воздух от твоего вскрика, кажется, начинает вибрировать вокруг тебя. И так движение за движением, волна за волной… Сильно и одновременно нежно он держал меня за талию и входил. Иногда он сбавлял темп, его движения становились более мягкими, плавными, руки массировали мои бедра, плавно перетекая на ягодицы, спину, плечи. Но уже через мгновение он становился неудержимым, страстным иногда в меру жестким.
– Хочу рачком, – выдохнула еле слышно я.
Его сильные руки взяли меня за бедра, потянув на себя, и уже через секунду мой лоб ощущал кожу дивана – грудь на подлокотнике, а прямые, широко расставленные, как циркуль, ноги возвышали мою попку, открытую для любви и приключений. Его ладонь скользнула в мои волосы, пальцы массировали затылок. Пересохшими губами, вцепившись ногтями в кожу дивана, еле слышно, шепотом ребенка во сне я просила:
– Ещё, да, ещё, сильнее, ещё, да, так…
Властно, с слегка уловимым оттенком грубости, он намотал мои густые волосы на руку. От Костиной нежности и ласки не осталось и следа – с каждой секундой он двигался всё быстрее, жестче, иногда даже грубо. Мне нравились его сила, напор, страсть. Мы оба любили менять темп, позы, слова. От еле слышного шепота на ушко: «Милый, ещё, да, ещё вот так, нежно, да, хочу тебя…», выносящего мозг, как от пистолетного выстрела, и делающего под тобой мокрой простыню, до короткого, как крик в ночи: «Отымей меня, трахни, как сучку, сильно, жёстко!».
От его мощного толчка я, не устояв на ногах, упала на диван, вытянув руки вперед. Не давая опомниться, он перевернул меня на спину. Мой затылок, плечи, лопатки почувствовали прохладную кожу дивана, поясница лежала на подлокотнике округлой форме – поза была легка и естественна, она просто кричала: «Хочу секса! Хочу любви и страсти!» Костя обхватил мои лодыжки своими ладонями, развёл их в стороны и почти прижал к моим плечам. Он то ложился на меня всем своим телом, с силой вводя свой упругий член, то, упершись руками в подлокотник, зависал надо мной, пожирая своим ненасытным взглядом. В его широко открытых, бездонных, как глубокий колодец, глазах где-то там, далеко-далеко зарождался оргазм. Этот приближающийся оргазм, как торнадо, надвигался неумолимо, мощно, всепоглощающе. От него невозможно скрыться, убежать, спастись…
Костя оттолкнулся руками от дивана и встал на ноги. Я безошибочно угадала, что он хочет. Стоя в метре от меня, широко расставив ноги, его красивая мускулистая фигура была божественна в мерцающем свете свечей. Я поставила свои ступни на пол и чуть подала таз вперед. Мои бедра, не отрываясь от круглого валика подлокотника, пересчитав все позвонки, спустились вниз, поставив меня на колени. Положив свои ладони на бедра Константина, я смотрела снизу вверх: на его оплетённый вздувшимися от возбуждения венами член, на всё ускоряющееся движение его руки, на кубики мышц его живота, на торчащие от возбуждения соски на рельефной груди, на подбородок чуть закинутой назад головы… Стоя на коленях всей своей позой – с широко открытым ртом, с глазами, полными мольбы, чуть разбавленной похотью, с лежащими на его бедрах руками, как бы вскинутыми вверх в мольбе к своему господину, повелителю, я безмолвно кричала: «Да, я хочу этого, хочу! Кончи мне в рот, я жду этого!».
Его рука опустилась на мою голову, перекинув тактильный мостик, по которому в мой мозг, мое сердце, мое тело, бурным потоком разрушая все преграды стыда, недоверия, запретов, двинулись его сексуальные фантазии, его необузданная энергия, страсть… Моя рука, не выдержав переполнявшего мое тело возбуждения, вспорхнув бабочкой с его бедра, манимая сексуальным запахом любви, опустилась на открытый алый цветок. Мои пальчики трепетали, как крылышки бабочки, собирая нектар любви с пестика моего клитора. Не переставая мастурбировать, я подняла взгляд на Костю.
В редких всполохах камина его фигура откидывала огромную изломанную, косматую тень на потолок, стены и он на мгновение превращался в чудовище. Дрова вспыхивали с новой силой, и я узнавала своего принца из сказки Шарля Перро. Его пальцы на моем затылке стали подрагивать от переполнявшего возбуждения, вторая рука бешено стимулировала член, все тело Кости напряглось, из его груди вырвался сладостный стон… Упругие, хлесткие, горячие, как расплавленный воск, струи врывались в мой открытый рот, дорожками ложились на губы, подбородок, каплями падая на грудь. Я обхватила его головку губами, жадно высасывая последние драгоценные капли. Богатый вкус его спермы имел фруктовые нотки, вкус слегка горького шоколада, запах моря…
Костя своей рукой едва уловимым движением направил мою голову к себе, одновременно качнувшись бедрами вперед. Его слегка обмякшая головка коснулась моего горлышка. Мои пальцы мастурбировали, вибрируя, перекатывая бусинку клитора. Большой и указательный пальцы другой руки с силой то теребили, то сжимали возбужденные соски. Все это, переполнив чащу моего возбуждения, вылилось в бурный оргазм. Сев на свои пальчики, я закрыла глаза! Получая волну за волной, все мое тело вздрагивало. В ушах звенело, как будто я попала в вакуумную яму. Прикушенные губы, боясь разбудить соседей, не давали вырваться крику.
Упав в изнеможении на диван, мы, держась за руки, молчали, пытаясь восстановить дыхание, посылая друг другу благодарные взгляды. Положив голову ему на грудь, прикрыв глаза, я чувствовала, что начинаю проваливаться в сон. Мое состояние требовало покоя и сна, мое сердце требовало любви, мое тело требовало продолжения. Я боялась уснуть. Боялась и не хотела потерять остаток ночи, эти драгоценные часы до рассвета… Я чмокнула его в нос, улыбаясь, произнесла на ушко:
– Пойдем покурим?
– Катюха, ты же сказала, что бросила, – нарочито удивленно округлив глаза, произнес Костя.
– Ну, не каждую же ночь бывают такие встречи, – сказала я, потянув его за руку с дивана. – Но завтра, обещаю, ни одной сигаретки.
– Смотри, я запомню. Чуть чего, накажу, – глядя мне в глаза, произнес Костя.
Я подошла совсем близко, встала на цыпочки, дотягиваясь до его уха, и прошептала:
– А накажи меня сегодня!
Он сгреб меня в объятия. В его глазах прыгали бесята, потирая руки от предстоящей работы. Костя потянул меня за руку, жестом показывая, что не мешало бы принять душ. Мы стояли под горячими струями, прижавшись телами. Мне казалось, что я могу стоять так до утра. Его ладони нежно касались моего лица, как ватным диском удаляя остатки спермы, словно это были остатки ночного крема. Выйдя из душа, Костя накинул на меня мягкое махровое полотенце и стал вытирать мое тело. Я стояла, как маленький ребенок, подставляя то одну ногу, то другую, плечи, спину, ягодицы… Там он тоже вытер всё, насухо. Я млела под его руками, с удовольствием и благодарностью подставляя всю себя. Порывшись в бельевом шкафу, он вытянул оттуда большой махровый халат цвета морской волны. Надев его на меня и обмотав халатом и поясом дважды мое тело, скривив гримасу, шутливо пробурчал:
– Кстати, у меня в саду как раз нет пугала. Не могла бы ты хотя бы по выходным поторчать в нем? А что? Работа не пыльная, но полезная. И урожай целый, и ты на свежем воздухе.
Я стала искать глазами что-нибудь подходящее, чем можно было бы запустить в него – массажная расческа показалась мне вполне подходящей. Длинные, свисающие как у бедного Пьеро рукава не давали мне взять её в руки, поэтому я ограничилась лёгким пенделем нагнувшемуся и пытающемуся найти какую– нибудь одежду для себя Кости. Наконец, ему удалось что-то выудить. Это был шерстяной свитер синего цвета с тремя белыми оленями на груди, несущимися во весь опор, поднимая столб снежной пыли.
Надев его на себя, он подошел к зеркалу. Не знаю, что ему не понравилось в отражении – белые олени или то, что свисало из-под нижнего края свитера, но прищурив хитро глаз, Костя сказал:
– Меняемся? А что? Финский. Натуральная шерсть.
Помня, как он сравнивал меня с чучелом, я поняла – настала моя минута мести. Обхватив себя за плечи, я была похожа на связанного длинными рукавами халата пациента из дурдома. В моих глазах он прочел категоричное «Ни за что!»
– Кать, ну пожалуйста, – заныл Костя, – на улице прохладно, как же я выйду вот так?
Он опустил голову на грудь, взглядом показывая то ли на оленей, то ли на то, что свисало ниже.
– Боишься простудить? – произнесла я. – Хорошо, меняемся! Но с одним условием. Ты три раза в таком виде пробежишь вокруг стола.
– А это еще зачем? – округлив глаза, спросил Костя.
Я, вытянув руку вперед, мечтательно сощурив глаза, пытаясь говорить голосом Елены Степаненко:
– Представляешь, бегут они, ну, в смысле олени, а за ними – ты, звеня бубенцами… Только осторожнее на поворотах, – сделала я серьезную физиономию, – тебя же, наверное, заносить будет, – взглядом и жестом показывала я на его хозяйство, медленно, словно тяжелый язык колокола покачивающегося при ходьбе.
Сказав это, я поняла, что бежать придется мне. То ли огромный не по размеру халат, то ли усталость не давали мне шанса на долгую беготню, а, возможно, я и сама хотела быстрее быть пойманной… Пойманной и наказанной за все свои слова и проделки.
Крепко обхватив меня за талию, уткнувшись губами в мое ухо, Костя шептал:
– Ты плохая девочка, и я тебя накажу, и совсем не важно, будешь ли ты курить или нет, мне не нужен повод.
Его руки одним движением развязали пояс халата, тяжелыми волнами упавшего с плеч к моим ногам. Бирюзовая махровая ткань покрывала мои ноги, и я была похожа на Афродиту, выходящую из моря. Не говоря ни слова, он свел мои запястья вместе, связав их поясом от халата таким образом, что длинный конец пояса свободно свисал вниз, касаясь пола, и вывел в каминный зал. Беспечными неторопливыми движениями он подбросил дрова в камин. Пламя осветило его лицо. В эту минуту оно было похоже на лицо инквизитора, готовящегося послать грешницу на костер. Взяв свободный конец пояса, он потянул меня к дивану. Я напоминала невольницу, не желающую идти, но понимающую безысходность своего положения.
Положив меня животом на валик подлокотника и взяв свободный конец пояса, он продел его в щель между трёх подушек деливших сиденье дивана на три равные части, привязав его к деревянному каркасу. Теперь я была похожа на провинившуюся рабыню, распятую для порки своим хозяином. Следя за движениями Кости, я поняла, пороть он меня пока не собирается. Вместо этого он взял свечу, задул фитиль и подошел к камину. Свеча была длинная и достаточно большого диаметра. Поднеся ее к огню и подержав несколько минут, он начал ваять.
Нагретый воск был мягок, эластичен и податлив, а движения его рук, пальцев, напоминали движения гончара. Движения были точны, уверены, красивы… Время от времени он подносил остывающий воск к камину – прозрачные капли горячей слезой падали вниз, и тогда мой гончар превращался в мастера муранского стекла, на твоих глазах рождавшего произведение. В этом произведении легко угадывалась головка фаллоса на мощном стволе члена. Костя периодически подносил его к огню, делая материал более мягким, эластичным.
Сведя большой и средний палец, он стал делать движения, похожие на движения руки, одевающей презерватив. Сначала кольцо пальцев обхватывает головку и затем медленно спускается вниз до самого основания, выравнивая поверхность, убирая всё лишнее. Отведя в сторону руку с фаллосом, Константин как будто любовался им, глядя на него глазами художника, довольного своей работой. И действительно он был великолепен! В смысле, фаллос. Ну и Костя само собой тоже. Я лежала и думала: «неужели нашему Создателю было трудно наделить всех мужчин, раздавая детородные органы, одинаковой красотой, силой и вот такими приличными формами и размерами? А то ведь иногда без слёз не взглянешь…»
Ещё раз взглянув на свою работу, Костя отставил её в сторону. Взяв в руку несколько толстых декоративных несгоревших свечей и сняв с полки над камином медный ковш, бросил их в него. Затем уверенным движением поставил ковш в жар камина. Я смотрела на него непонимающим взглядом. Он же, в отличие от меня, совершенно точно понимал, что и для чего он делает. Наверное, если бы я безгранично не доверяла ему, то скорее всего занервничала бы.
Закончив работу у камина, Костя подошел к своим джинсам, лежавшим здесь же на диване, и выдернул из них ремень – тень на стене подняла в взмахе руку. Мгновение – и конец ремня, словно горячий язык, лизнул мои ягодицы. От легкого «ожога» они покрылись «гусиной кожей», заставив трепетать всё моё тело. Звуки, напоминающие пощечины, ударяясь о потолок, рассыпались по комнате, оставляя на моих ягодицах розовые поцелуи. Попка слегка горела, но эти новые, неизвестные мне ранее ощущения, как ни странно, возбуждали меня.
Закрыв глаза, я прошептала: «Еще…» Мой милый, чувствительный Костя! Он безошибочно понимал, какую дозу боли требует мое тело. Мои руки по-прежнему были связаны и привязаны к дивану. Он перевернул меня на спину. Мой слегка воспалённый от наказания зад ощутил прохладу дивана – касание его кожи напомнило касание прохладной руки матери, поднесенной в детстве к моему лбу, отчего, казалось, температура сразу падала, дышать становилось легче, а боль, куда-то уходила. Подняв мои ноги кверху и сведя ступни вместе, Костя, как лассо, накинул на них петлю ремня. Свободный конец ремня он закрепил в том же месте, где были привязаны мои руки. Я мысленно улыбнулась, вспомнив мои занятия йогой.
«Плуг», так называется эта поза в йоге. Тогда, в первые дни занятий, она казалась мне трудновыполнимой, но уже через пару месяцев я легко и свободно, расслабившись, могла отдыхать, лёжа в этой позе. Сейчас при помощи ремня, удерживающего мои ноги, я могла лежать в такой позе сколько угодно.
Костя взял в руку созданный им фаллос и опустил его в ковш с расплавленным воском. Через секунду достал и держал его над ковшом головкой вверх, пока горячий воск, стекая вниз, не покроет ровным слоем всю поверхность. Теперь его творение было закончено. Фаллос имел цвет белого мрамора – идеально гладкая поверхность головки блестела, как отполированный бильярдный шар. Действительно, это было произведение искусства. Опустив очередной раз фаллос в ковш с воском, он достал его и, подождав несколько секунд, поднёс к своим губам. Убедившись, что его температура не может причинить мне вреда или дискомфорта, подошел ко мне. Встав на колени, он поднес фаллос к моей щелочке… Такой большой я видела только в порнушке! И чаще всего он был чёрным.
«Альбинос», – улыбнулась про себя я и тут же почувствовала, как что-то большое, горячее раздвигает моё влагалище. В том, что он был такой горячий, видимо, и заключалась вся фишка, вся новизна ощущений. В обычной, реальной жизни член твоего партнёра никогда не будет таким горячим, как фаллос в руках Костика, а значит, и ощутить то, что сейчас ощутила я, невозможно. Тем более что наши мужчины при температуре 38 градусов не могут не только заниматься сексом, но даже обычная просьба подать воды вырывается из их гортани, как предсмертный стон… Какой уж тут секс. По моим ощущениям, температура фаллоса была выше, гораздо выше температуры члена чуть приболевшего и глотающего горстями пилюли мужа, друга, любовника… От температуры и размера фаллоса дикое возбуждение охватило мое тело, требуя продолжения.
– Хочу еще, – прошептала я.
Костя опустил остывающий фаллос в расплавленный воск, от чего он стал вновь горячим и, покрывшись новым слоем, стал еще толще. Мгновение – и я вновь ощущаю его движения, размер, температуру. Снова и снова меня накрывает сладкая, горячая волна. Костя, стоя на коленях, словно колдовал над моей красавицей, то вводя горячий толстый фаллос, раздвигая мою промежность, вызывая бурю эмоций, то наоборот, почти извлекая его, водил большой круглой головкой по моим открытым губам, сводя меня с ума.
– Еще! – прошу я.
Прошу или требую? Это короткое слово звучит в тишине скорее как приказ, чем просьба. Мои отрывистые, произнесённые на одном выдохе «Ещё» звучали до тех пор, пока я не почувствовала, что фаллос полностью заполнил все мое пространство, раздвинув границы, насытив и дав ощутить мои скрытые желания и возможности. Костя, словно почувствовав мою переполненную чашу наслаждений, заменил фаллос своим членом. Не такой горячий, не такой большой, но такой родной и желанный – он дарил совсем другие ощущения, другие эмоции, другие наслаждения. Одной рукой Костя ласкал мой клитор, его член по-прежнему был во мне; пальчиком второй руки нежно касался моей маленькой дырочки…
Там я была девственницей. Ну, если честно, почти девственницей. То есть мне было, конечно, интересно, мне хотелось попробовать, но всё как-то не то, как-то не так выходило… У одного не хватило терпения, деликатности и, скорее всего, ума, и он на несколько лет отбил мне всякое желание повторить это еще раз. У другого были и деликатность, и ум, но не было достаточной эрекции, он кончил на пару секунд раньше, чем смог сломить сопротивление моей девственницы, которая вела себя по принципу «Хочу, но боюсь». Сейчас, я была настолько возбуждена и так доверяла Косте, что, когда он подвел свою горячую головку, я поняла – я хочу дать ему… Туда!
Мое желание передалось Косте, он почувствовал, что я готова и хочу этого. Сильное возбуждение от Костиных пальцев на моем клиторе действовало на меня, как дурман, возбуждая, отвлекая, забирая, частицу сладкой боли от первого проникновения. Введя головку, он остановился. Его пальцы стали еще быстрее перекатывать жемчужину моего клитора. Затем, соскользнув вниз, во влажную, горячую щелочку стали вибрировать внутри, вызывая ощущения, от которых хочется кричать в экстазе, выгибаясь дугой, оторвав ягодицы от дивана. В этот момент, маленький, совсем крошечный остаток боли ушел, сменившись на новые, ранее не испытываемые мною ощущения.
Эти ощущения проще испытать, чем описать. Это был клиторально-анально-вагинальный коктейль ощущений. Этот коктейль был сладкий, манящий своей новизной, дарящий не знакомые ранее ощущения, пьянящий своими чувствами и эмоциями. Одновременно он был настолько крепкий, что после одной порции твои ноги подкашиваются, отказываясь держать тебя, тело перестает принадлежать тебе, а голова соображать, где ты и что с тобой происходит. Его пальчик на моем клиторе дарил эмоции и возбуждение, его вибрирующие во мне пальцы дарили оргазм, его член, заливая мою попку горячей спермой, дарил все краски и оттенки новых наслаждений… Перед тем, как обессилев рухнуть после бурной любви на диван, Костя успел освободить мои ноги от ремня. Разбросав в изнеможении и беспорядке по дивану руки, ноги, как после тяжелой битвы, мы приходили в себя, переводя дыхание, ловя воздух открытым ртом и пытаясь остановить готовые выпрыгнуть из груди сердца.
После того как мы приняли душ, на Косте оказался его любимый халат, а на мне – финский свитер с мчащимися во весь опор неизвестно куда оленями. Свитер был теплым, мягким, большим, прикрывающим мою голую попу от прохлады сентября. Костя распахнул дверь веранды, и комната впустила в себя свежесть ночи, взамен вытолкнув наши горячие тела.
Звезды на небе гасли одна за другой, заставляя черную кошку ночи менять свою окраску на серые тона. С каждой минутой в воздухе появлялось все больше серых оттенков. Ближе к горизонту они становились все светлее и светлее, пока не переходили в розовые мазки, рождаемые восходящим солнцем. Мы стояли обнявшись в своих нелепых одеждах, ощущая босыми ногами прохладу земли. Воздух был наполнен свежестью, ароматами осенних цветов, первой сброшенной листвой, несмелой предрассветной перекличкой птиц. Казалось, можно брать кружку и пить этот воздух, разбавленный туманом, – настолько он был чист, свеж и наполнен ароматами.
Деревья в саду, а в основном это были девчонки – молодые березки, липы, черемуха, кусты сирени – как бы шептались, роняя листву от легкого набегающего ветерка. Перед долгой зимней спячкой им хотелось наговориться, посплетничать. «Нет, вы только посмотрите на нее! – вспыхнув от стыда красными гроздями, шептала рябина. – Эта рыжая такая бесстыжая! Вы видели, что она вытворяла?». «Ой, и не говори», – зардевшись бордовыми листьями, отвечала ей липа. И только старый клен, повидавший жизнь, поскрипывая на ветру суставами веток, тихо и по-доброму говорил: «Не обращай, милая, на них внимания, они просто завидуют тебе. Встречайся, живи, люби, и пусть таких ночей в твоей жизни будет сотни». Заходя на веранду, я задрала край свитера, шлепнув себя по ягодицам, как бы подтверждая репутацию плохой девчонки. Этот жест я посылала сплетницам, глядящим мне в след. Клен же, улыбнувшись, я наградила воздушным поцелуем.
Поджав колени к груди, свернувшись клубочком, я спиной прижалась к Косте. Проваливаясь в сон, прошептала:
– Спасибо, милый, это была не ночь, а сказка. Это был не секс, а музыка. При этом звучали только хиты, и не было ни одной фальшивой нотки.
Проснувшись утром, я лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь загородной тишиной. На второй этаж, в приоткрытую дверь спальни, стелясь по лестнице, вползал запах потрескивающих в камине березовых поленьев. Воздух с привкусом первых осенних заморозков проникал в открытую форточку, надувая паруса портьер и наполняя комнату свежестью. Где– то рядом тенькали синички. Их писклявое: «динь-динь, динь– динь» разбавляла трескотня сороки. Я лежала в теплой постели, наслаждаясь звуками и запахами.
– Кто у нас такой засоня? – послышался снизу Костин голос. Просыпайся, милая, пора вставать, знаешь уже который час?
«Милая» не хотела не только вставать, но даже открывать глаза в надежде, что Костя сейчас отстанет и она сможет поваляться ещё немного. Напрасно. Ступеньки скрипели под его шагами, отсчитывая оставшиеся секунды, которые мне предстояло провести в постели.
– Доброе утро, Костик, дай я ещё чуть-чуть поваляюсь, – не открывая глаз, вымолвила я.
– Два часа дня. Это, по-твоему, утро? – сказал он, садясь на край кровати и кладя свою ладонь мне на голову.
– От тебя костром пахнет, – я взяла его ладонь и уткнулась в неё лицом.
– И шашлыками. Чувствуешь? Они кстати уже на углях, и если ты сейчас не встанешь, то мы можем остаться голодными.
– Как приятно пахнет твоя ладонь, так нежно касаешься моего лица, словно массаж делаешь, – мурлыкала я.
– Катёнок, я не массаж лица делаю. Я пытаюсь у тебя, как у собаки Павлова, выработать рефлекс. Чувствуешь запах шашлыка? Выделяется слюна, просыпается чувство голода… Идёшь в ванную и спускаешься вниз.
– К миске с едой что ли? – с этими словами я схватила подушку и попыталась огреть Костю по голове.
– Ах, ты ещё такая неблагодарная? Ну, хорошо, я буду действовать по-другому.
Его руки схватили меня за ступни ног и стали тащить из-под одеяла.
– Нееет! – закричала я, повернувшись на живот и ухватившись руками за спинку кровати.
Моё голое тело извивалось, пытаясь высвободится из его рук.
– Отпусти меня немедленно! – продолжала кричать я, но силы мои иссякли, и я повисла на вытянутых руках, как обезьяна на лиане.
– Хорошо, я отпускаю. Ты свободна, – произнёс Костя.
Почувствовав свободу, я инстинктивно поджала ноги под себя. Теперь я стояла на коленях, всё так же держась за спинку кровати, уткнувшись лицом в подушку. В спальне повисла тишина. Боясь, что Костя задумал какую-то хитрость, чтобы опять попытаться стащить меня с кровати, я сильнее вцепилась в прутья спинки и оглянулась – свитер, словно большая чёрная птица, пролетел и упал на пол… Джинсы он снял с такой скоростью, словно они горели на нём, выпустив на волю в полной боевой готовности член.
– Чёрт, – вскрикнул Костя, при этом его взгляд метнулся от моей попы к лестнице. – Катя, стой так, не шевелись, я пулей! Шашлыки горят.
Боясь загреметь вниз по лестнице, он одной рукой придерживаясь за стену, а другой скользя по перилам, прыгал через ступеньку вниз. При каждом прыжке его торчащий член будто кланяясь мотал головой вверх-вниз, словно молясь: «Только бы парень не споткнулся». Говорят же, сдуру можно и член сломать.
– Ребята, осторожней с огнём, берегите себя! Мы ждём вас! – крикнула я вдогонку, шмыгнув в туалет пописать.
Через полчаса прохладная кожа кресла каминного зала остужала моё разгорячённое тело. Я сидела в нём, доедая остатки сильно подгоревшего шашлыка. Костя стоял у камина, пытаясь исправить ситуацию, нанизав на шампур пару оставшихся ещё не приготовленных кусков баранины. Рдеющие угли камина делали его обнажённое, ещё не успевшее остыть от страсти тело, багровым.
– Кать, извини меня, это я, конечно, виноват в том, что сгорели шашлыки. Проглядел, – говорил Костя, прикрывая ладонью лицо от жара камина.
– Не болтай «ерундой»! Всё было просто великолепно! И вообще, отойди подальше от этого пекла, головку может перегреть, – при этих словах я сделала строгое озабоченное лицо и посмотрела Косте в глаза, затем опустила взгляд ниже.
– О небеса! – картинно подняв руки, в одной из которых он держал шампур с мясом, простонал Костя. – Эта женщина просто издевается надо мной.
– Не издеваюсь, милый. Забочусь! И не мог бы ты не размахивать шампуром с последними кусками мяса? Два куска это, конечно, «не еда», но всё же…
В Москву мы ехали почти по полупустой дороге. Шутили, улыбались, вспоминая прекраснейший вечер и бесподобную ночь. Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее меня одолевала какая-то внутренняя тревога… Сейчас мы были, наверное, самые счастливые и влюблённые на свете, и кто бы мог знать, что всё это так быстро, в одночасье исчезнет… На смену радости придут печали, тревоги, разочарования и рушившиеся на глазах надежды…
Читать бесплатно другие книги:
