Антикиллер-3: Допрос с пристрастием Корецкий Данил

Поэтому, увидев на винтовой лестнице решительные фигуры в характерной омоновской форме, официант обрадовался так, будто встретил горячо любимых родственников.

– Внимание, всем оставаться на местах! – громко скомандовал низкорослый квадратный капитан, руководивший операцией. – Кухня и остальные выходы перекрыты.

«Спортивные костюмы» метнулись все же попытать счастья, но один тут же вернулся с лестницы черного хода, зажимая лицо ладонями, между которыми обильно сочилась кровь, двое спинами вперед вылетели обратно в зал из-за кухонной перегородки и с деревянным стуком растянулись на полу.

– Убедились? – весело спросил капитан, стремительно обходя столики. – Всем занять свои места! Иначе жалобы не принимаются!

Многоопытные завсегдатаи «Сапфира» знали, что ОМОН никогда не принимает жалоб, хотя поводы к ним раздает щедро. Поэтому потерявшая уверенность публика нехотя расходилась по местам.

В небольшом комфортабельном и очень дорогом частном ресторане «Охотник» зал сегодня почти пустовал. У камина под оленьими и лосиными рогами за овальным столом лакомились Дичью восемь делового вида мужчин. По манерам и осанке каждого было заметно, что они привыкли держаться уверенно и независимо, сейчас эта привычка старательно подчеркивалась.

– Каждый из нас ест свой маленький кусок хлеба с маслом, – рассудительно говорил кучерявый, черноволосый молодой человек с выпуклыми, блестящими как маслины глазами. Внешность определила прозвище – Итальянец, хотя он являлся стопроцентным чалтырским армянином.

– Сегодня покушал и сказал Богу: спасибо, завтра покушал – опять спасибо... Зачем же жадничать? Откусил большой кусок, подавился, умер. Кому спасибо говорить?

Итальянец старательно вымочил в соусе ломтик оленины и быстрым движением отправил себе в рот. Пухлые губы лоснились жиром.

– Я тоже считаю, что нам это объединение на хер не надо, – без кавказских замысловатостей высказался Валет – высокий худощавый Шатен с мощным, как у дятла, носом. – Когда мне хорошо, я чужого дядю не приглашаю, чтобы и ему хорошо стало. И если меня куда-то зовут – не верю, что от большой заботы. Скорей всего обуть хотят.

Валет налил стопку водки и тут же выпил. Итальянец промакивал салфеткой губы и изображал сразу два чувства: неодобрение нарушения застольного этикета и согласие с существом сказанного.

– Значит, каждый сам по себе. Урвал, что смог – и сгрыз! А о завтрашнем дне думать не надо. Так получается?

Иван Павлович Воронцов единственный из присутствующих был в костюме аппаратчика с обязательным галстуком. И хотя сейчас он руководил крупнейшей богатяновской группировкой, курирующей центральный район Тиходонска, и имел громкую, известную во всем городе и за его пределами кличку Шаман, начинал он свой путь не с улиц, как остальные, а из кабинетов, потому внешний вид, одежда, манера держаться резко отличали его от коллег по ремеслу. И язык подвешен – не сравнить.

– Как нахичеванские считают?

Хотя в Нахичевани заправляли земляки Итальянца, все знали, что они прислушиваются к мнению Шамана.

– Кодла зайцев льва побила, так? Когда все вместе, легче дело делать. Смотрите, что получается: беженцы приезжают отовсюду – из Осетии, Грузии, Дагестана, дома строят, родственников, друзей вызывают...

Рубик Карапетян, по прозвищу Карпет, выглядел старше своих лет, возможно, из-за трехдневной щетины на лице и мешков под глазами. Черная рубашка тоже его не молодила.

– У нас уже целые улицы приезжими заселены! Думаете, они пошли на заводы работать? Нет! Камазами спирт привозят, бутылки, этикетки – водочные цеха открывают! Мак, коноплю везут на переработку... На площади наперсточный «станок» поставили...

– Это не только нахичеванцев касается, не только их проблема, – вмешался Шаман. – У меня на рынке дагестанцы шустрят, уже не раз их предупреждал. На северном въезде два бензовоза стоят. Чьи они? Кому платят? И вообще, бензином у нас только Артур занимался, в последнее время и Миша немножко начал, наверное, по договоренности с Артуром.

«Подставляет, сука! – подумал Валет, поймав ненавидящий взгляд Итальянца. – Знает, что у нас давние счеты и специально льет масло в огонь!»

– Никакой договоренности не было, – зло сказал Итальянец. – Каждый норовит по-шакальи чужой кусок урвать!

– Когда каждый по себе и договориться трудно, – охотно согласился Шаман. – Потому надо создавать единую тиходонскую организацию, что я и предлагаю! Конечно, каждый останется хозяином на своей территории.

– Это только разговоры, – угрюмо отмахнулся Валет. – Когда одна организация, то и хозяин один. А кто будет этим хозяином?

– Кого выберем, тот и будет, – горячо заговорил Карпет. – Надо чтоб человек был грамотный, рассудительный, со связями, с людьми говорить умел... И справедливый, конечно, чтобы не обижал никого!

Тарелки опустели, водка в рюмках оставалась, но никто не пил. Четыре авторитета высказали свое мнение. Каждого сопровождал ближайший помощник, собственного мнения не имеющий.

– Так что решаем, мужики? – властно спросил Шаман. – Будем по своим норам сидеть или объединимся в один кулак? По всей России группировки укрупняются.

– Знаем, – холодно бросил Валет. – Мочат друг друга и соединяют территории.

– Я за то, чтобы всем вместе, – Карпет сжал ладони и потряс ими для убедительности. – Пусть всем будет хорошо. Но обижать никого не надо.

– Я должен со своими ребятами посоветоваться. Дело серьезное, тут важно не ошибиться. И поддержку у товарищей получить.

Итальянец встал.

– Но как можно с шакалами объединяться, которые твой хлеб воруют? Таким положено руки отрубать...

На окраине Тиходонска в одном из поселков, в которых уклад жизни ближе к деревенскому, чем к городскому, спать ложатся рано. Задраивают наглухо ставни, спускают с цепи злых матерых псов, и с наступлением темноты улицы вымирают. Разве что пробежит под тусклыми фонарями девчонка на свиданки, да парень припозднившийся проскочит, лаская в кармане складной нож, газовый баллончик или другую столь же бесполезную в серьезном деле штуковину.

И удивятся беспечности людей, бросивших у добротного кирпичного забора новенькие автомобили, и «семерки», и «девятки», и иномарки – как раз те, которые, если верить газетам, чаще всего воруют.

Но хозяева привлекательных для злоумышленников машин вовсе не тревожатся об их сохранности. Может, потому, что маячит у ворот тень молчаливого Гангрены, а может, оттого, что Лакировщик, который руководит кражами автомобилей в городе, собственной персоной здесь присутствует, вод очку пьет, закусывает квашеной капусткой, выдержанной в прохладе глубокого подвала, и не беспокоится о своем «мерседесе», стоящем рядом с остальными «тачками».

В жизни, конечно, всякое бывает – и у Лакировщика как-то раз угнали «мере»: залетные клюнули на фраерскую привычку не запирать дверцы. Только не учли простой вещи – по-дурости можно «запорожец» открытым бросить, а с дорогим лимузином не так просто – раз не заперт, значит, его авторитет хозяина охраняет!

Гангрена все доходчиво разъяснил, они поняли и штраф выставленный приняли: угнали по наводке для Лакировщика перламутровый «ситроен». Работа сложная, опасная и забесплатно, но деваться-то некуда... Зато наука на всю жизнь и радость: повезло, легко отделались!

Тиходонск – город особый, традиции древние, правила соблюдаются, с нарушителей спрос строгий. Здесь на «фуфу» никого не возьмешь!

А уж если тачки стоят у дома Ивана Сергеевича, самого Черномора, они вообще в полной сохранности Да что тачки! Штабель из золотых брусков сложи – никто не тронет, себе дороже! Ну, штабель не штабель, а тарелку золотую Иван Сергеевич возле входной двери прибил – на счастье! И вот уже три года висит – сколько новый дом стоит, трехэтажный, красивый, под черепичной крышей.

– Улица плохо освещается, Иван Сергеевич, – степенно сказал солидный, в летах, мужчина с редеющими седыми волосами. – И дорога разбитая Может, поправить как положено?

Маленький щуплый человечек, сидящий во главе стола, перевел на него царапающий взгляд. Черномору исполнилось шестьдесят, но выглядел он моложе – густые черные волосы, подтянутая фигура, быстрые движения.

– Нам не годится в дела властей вмешиваться, Король. Да и деньги общественные за так выкидывать. Ты лучше скажи: твоему сыну сколько лет?

– Шестнадцать, в этом году школу заканчивает, – если Король и удивился вопросу, то вида не подал.

– Куда дальше его определять думаешь?

Голос у Ивана Сергеевича тихий, хрипловатый, никак не скажешь, что принадлежит он одному из влиятельнейших людей города, а может, и всей области.

– Да хотел в часовую мастерскую посадить. – Столь пристальное внимание к сыну встревожило Короля, который «держал» азартные игры и бытовой сервис.

– Учиться его надо отдавать. Учиться! И всем, у кого дети, внуки, племянники, об учебе надо думать!

Шестеро руководителей крупнейших тиходонских кодланов недоуменно переглянулись.

– Так мой, Иван Сергеевич, к учебе не того... – промямлил Король.

– А на кого учиться? – поинтересовался проницательный Хромой.

– На юриста!

Хозяин внимательно осмотрел гостей, наблюдая за их реакцией.

– Не следите за жизнью, по старинке прожить хотите, – укорил он. – Сейчас экономическая реформа, у университета денег нет, вот они и набирают платное отделение. Отдай сорок пять лимонов, а через пять лет получи диплом и пожалуйста – все дорога открыты, милиция, прокуратура, суд. Да и во власть с юридическим дипломом выйти можно: администрация, законодательное собрание, куда еще?

– Так тут желание надо, способности, – повторил Король. – Мой в школу из-под палки ходит...

– Пусть и в университет из-под палки! Когда такие деньги заплачены, никто его не выгонит! Перетопчется пять лет и пойдет судить не хуже других!

Иван Сергеевич заметно разгорячился.

– Мало олухов дипломы получают? Только раньше должности, положение, связи роль играли, а сейчас – голые бабки! Что такое для нашей кассы сорок пять лимонов? Король их за неделю с казино снимает! Так давайте пользоваться моментом! Это же не купленные будут, наши люди, полностью свои! Совсем другое ведь дело!

Король вдруг широко улыбнулся.

– А ведь правда! Пусть будет судьей или прокурором! Почет и уважение, не надо в мастерской сидеть, от рэкета отбиваться! Золотая голова, Иван Сергеевич!

Остальным непривычная идея тоже понравилась.

– Я племянника отдам, – кивнул Хромой.

Немногословный Лакировщик одобрительно улыбался, бездетный Север о чем-то размышлял. Только Гангрена недовольно набычился.

– Гангрену от учебы освободим, у него другие дела есть, – Сказал хозяин, и все поняли, что он переходит к следующему вопросу.

– Крест малевку прислал Ему время «откидываться», а оставлять вместо себя некого. Пишет, чтоб кто-то с воли пришел...

Наступила напряженная тишина Крест был королем зон Северного Кавказа Он доматывал двенадцатилетний срок и держал в руках нити управления всеми колониями, тюрьмами, следственными изоляторами. Требование его было справедливо, для зарабатывания авторитета вор должен «топтаться в зоне». Там его со всех сторон видно. И порядок поддерживать обязан, воровской «закон» блюсти, молодых учить. Раньше вор раз в пять лет должен был садиться. Сам Крест свои срок на четыре года продлил. Теперь устал, «звонок» близко, замены просит.

Только в последнее время все меньше охотников в зоне топтаться. Есть воры, которые кроме шести месяцев в СИЗО ничего за душой не имеют. И из присутствующих ни у кого не было желания уходить за колючую проволоку.

– Молчите? – Иван Сергеевич обвел кодлу тяжелым взглядом. Он и сам крепко задумывался. Одно дело Черномор на воле, а Крест в зоне. Другое – оба на воле! Два медведя в одной берлоге... К тому же тот – вор старой закалки, он за «закон» двумя руками держится. А ведь за двенадцать лет мир так изменился, что «закон» на сходках много раз поправляли, да и соблюдают его уже не так строго. Но зоновские поправок не признают и смягчений не допускают...

В восьмидесятом Черномор с Крестом от тиходонской общины поехали в Сухуми на похороны Кето – авторитета союзного уровня. Походил Крест, посмотрел: просторный дом с гаражом, хрусталь, ковры, много добра всякого... Подошел к гробу, дернул Кето за ухо, сказал:

– Так партийные начальники живут, а вор – не должен!

И уехал. Вроде как корону с покойного снял, а деньги, что семье привезли, с собой увез и в общак вернул. А ведь дом у Кето был поскромней, чем у Ивана Сергеевича...

Потому побаивался Черномор возвращения Креста, хотя никому в том не признавался, даже самому себе.

– Кто хочет в зону пойти, Креста заменить?

Король отвернулся, Лакировщик отвел глаза, даже Гангрена потупился. Только Север смотрел прямо, чуть посверкивая золотой фиксой.

– «Законы» эти когда составлялись? Тогда еще с наганами на пролетках ездили! Зачем сейчас самому нарочно садиться, если можно любые дела делать и на свободе гулять!

Север сказал то, что и было нужно Черномору.

– Да, многое изменилось, «закон» кое-где устарел. Крест его поправок не признает, а на воле – почти все признали. Ну а мы куда рулить будем?

– Я думаю так, – вскинулся пребывавший в оцепенении Хромой. – Отпишем ему: обстановка сложная, люди все на счету. Пусть назначает Смотрящим кого-то из зоновских.

– Так пишет же: оставлять некого, – пробубнил Гангрена. – И правда, беспредел в зонах. Значит, надо кому-то идти. Хотите, я пойду...

– Решим как Хромой предложил. Беспредела и на воле стало много твориться, – сурово проговорил Иван Сергеевич. Он был, как и Крест, вором в законе союзного когда-то уровня и кличка Черномор в свое время гремела в уголовном мире всей страны. Сам он этого прозвища почему-то не любил, поэтому в глаза его звали по имени-отчеству, а между собой называли Отцом.

– Шпана порядка не знает, старших не слушает, «новые» никаких законов не соблюдают, народ обозлен, хорошо власти пока терпят. Но и власть, падлы, за нос дергают! Сегодня вечером в центре большую шишку из КГБ насмерть затоптали! Все на ушах стоят, документы какие-то ищут, что ли... Город трусят: облава за облавой! Наших много попадается... Нам такой базар ни к чему!

Гангрена слушал с открытым ртом, вытирая тыльной стороной ладони набегающую слюну. Остальные тоже слушали внимательно и делали свои выводы: Отец не выходил из дома целый день, а знает то, чего они не знают, хотя посъезжались только что!

– Поэтому того, кто комитетчика замочил, надо как можно быстрее найти!

– И на нож? – утвердительным тоном спросил Гангрена.

– Зачем? Сдать и все! Пусть расскажет чекистам то, что их интересует. Раз он нам вред приносит, имеем право ментам подмогнуть. «Закон» позволяет!

Присутствующие с таким мнением согласились. Тем более, что речь шла не о члене общины, а о постороннем.

– И еще. Ко мне недавно пришли с жалобой.

Иван Сергеевич многозначительно поднял палец.

– Не в милицию, не в прокуратуру, не в суд, – с расстановкой сказал он. – Ко мне. В «Сапфире» кто-то из «новых» девчонку изнасиловал. Прямо из-за столика в кабаке вывел, притащил в гостиницу и отшпокал во все отверстия. Это неслыханный беспредел! Ну ладно, менты не хотят порядок навести, но мы-то на такое смотреть не можем! Иначе наших жен и дочерей начнут шпокать прямо на улице, а то и в дома наши войдут! А потом и общак отнимут, братву в зонах заморозят!

– На нож! – без вопросительной интонации сказал Гангрена.

– Надо им всем разбор учинить, чтобы свое место знали, – хрипло проговорил Лакировщик.

Хромой несогласно задвигался.

– Запустили мы это дело, дали им силу набрать. Разбор – он большой крови потребует.

– Мы старались всегда без крови обходиться, – сказал Отец. – Попробуем и дальше, пока можно будет. Но урок надо дать хороший.

– На нож, – повторил Гангрена и закрыл рот. – Иначе уважения не вернуть.

Иван Сергеевич покачал головой.

– Зачем мы за ментов будем работу делать? Пусть идет в камеру, в суд, срок получает, на этап отправляется. А в камере его надо петухом сделать и на волю весть подать – пусть знают!

– Заметано, – гулко глотнул Гангрена.

Он очень хотел есть. На столе стояла простая, но привычная и сытная пища: вареная картошка, миска с винегретом, соленые огурчики и квашеная капуста, на тарелке начинали оплывать ломтики розового сала. И литровая бутылка водки едва почата, видно, по одной и выпили, пока он контролировал вход. Закусили, конечно, понемногу, а он пришел уже к разговору-тут жевать нельзя... Гангрена еще раз сглотнул.

С утра он разбирался с азербайджанцами, приехавшими сбывать наркоту, обошлось нормально: те отстегнули положенную долю и стали на точки, указанные Севером. Потом объявились двое с малевкой из Владимирской тюрьмы, но никому не известные и сами не рубящие в обязательных вопросах. Не успел с ними закончить, прибыли питерские с претензиями: две бригады их карманников в Тиходонске опалились... За целый день крошки во рту не держал.

– Ты перекуси, сынок, сегодня у тебя дел много было...

Иван Сергеевич сделал знак И Север налил полную стопку водки. Благодарный Гангрена припал к столу. Остальные тоже потянулись к тарелкам.

– Что там с питерскими? – лениво поинтересовался Отец.

– А ничего, – с набитым ртом отвечал Гангрена. – Они в общине не объявлялись, наши их не видели.

Отец кивнул. Значит, действовали на свой страх и риск, никто из местных за них не ответчик.

– Как пришлые? – спросил Иван Сергеевич уже без лени. – Эти, кавказские беженцы... Слушаются?

– Кто как, – угрюмо отозвался Север. – Когда заставишь – слушаются. А так норовят свою кашу варить.

– Это еще поначалу, не освоившись, – впервые нарушил молчание Лакировщик. – Скоро начнут права качать... Король провел ладонью по лысеющей голове.

– Уже были стычки. Наперсточники «станки» ставят, каталы. Пока без шума обходились.

Гангрена задержал у рта вилку с ломтиком сала.

– Сегодня Шаман сходняк собирает. Хочет объединять всех под себя. Но ничего не выйдет: Валет против, Итальянец.

– Шаман их дожмет. Не сегодня, так завтра по-своему сделает, – задумчиво сказал Хромой. – А в общак они мало дают. Только чтобы отмазаться... За столом замолчали. Слышалось только громкое чавканье Гангрены.

– Смутные времена, смутные... Надо к худшему готовиться, – печально произнес Иван Сергеевич.

Он отодвинулся от стола, вытащил из нагрудного кармана маникюрную пилочку и принялся обтачивать ногти.

– Как у нас со стволами?

Хотя Отец ни к кому конкретно не обращался, но, ожидая ответа, повернулся к Северу.

– Нормально, – хладнокровно ответил тот.

– Автоматов мало, – встрял Гангрена. – И старые все. Сейчас есть маленькие, под пиджаком носить можно.

– Давайте выпьем, чтоб не пригодилось, – поднял стопку Хромой.

Север усмехнулся.

– Отвыкли от горячего? А ведь не обойдется! Такое пойдет мочилово – только держись!

Стопки повисли в воздухе. Слова прозвучали пророчески и зловеще.

– Стволов еще запасите, – Отец продолжал опиливать ногти. – И спеца по мокрухам надо подобрать. Классного спеца. А лучше – двух или трех!

Удачное «дело» полагается обмыть.

– Айда на «пятачок»! – предложил Амбал. – Возьмем чего надо, может, с Рындой разберемся...

– Хватит на сегодня, щека болит – силы нет, – процедил подельник.

Амбал повернулся, но сдержал обидные слова. Злить Башку не следовало.

– Ну-ка покажи... Да-а-а...

На землистого цвета коже горело красное воспаленное пятно в полщеки с багровым углублением посередине.

– Ссаками надо! Лучшее средство.

– Точно, – авторитетно подтвердил Попугай.

Башка оживился.

– Правильно! Надо было сразу... Как я не скумекал!

Не сходя с места, на глазах у заинтересованно наблюдающих сотоварищей пострадавший легко добыл целительную жидкость, набрал в пригоршню и произвел лечебную процедуру.

Попугай захихикал.

– Ты чего?

– Слышь, Башка, давай и мы с Амбалом тебе отольем! Вдруг у нас полезней окажется... Попугай давился смехом.

– Заткнись!

Амбал несильно смазал ему по затылку.

– Наш друг на «деле» пострадал. Благодаря ему мы при бабках! А ты лучше вспомни, как тебя в команду принимали...

Башка благодарно тронул главаря за локоть. Они пошли впереди, Попугай плелся, отставая на несколько шагов. Фонари рисовали на асфальте скачущие тени: две плотные, будто сросшиеся, и третью – узкую и жалкую.

Им всем было по двадцать. Но Амбал и Башка – ширококостные, крепкие по природе, дерзкие, могли постоять за себя и любили встревать в уличные драки, в то время как худосочного Попугая можно было перешибить соплей. Когда его принимали в команду, от побоев он обмочился, но не издал ни одного звука, благодаря чему его посчитали прошедшим испытание. Он очень хотел получить защиту и первые дни ходил по двору и прилегающей улице с надменным вызывающим видом, задирая тех, кто еще вчера не давал ему проходу.

Он дорожил дружбой и даже внешне пытался измениться под стать команде. Все стриглись почти наголо, и он пожертвовал панковским гребнем, послужившим основанием для намертво приставшей клички. Но если крепкие черепа на могучих шеях Амбала, Башки, Веретена подтверждали их мощь и жизнестойкость, то лишенная волос головенка Попугая вызывала только жалость...

Но он старался и охотно брал на себя рискованную роль «причины конфликта», требуя у посторонних парней сигарету или деньги и нарываясь на оплеуху, дающую повод для вмешательства дружков. К тому же он не помнил обид. Вот и сейчас он вприпрыжку догнал приятелей и, как ни в чем не бывало, сказал:

– А хорошо бы сейчас пива с тарашкой да картошечки!

– А водки с бабой не хочешь? – отозвался Башка, и Попугай опять сник. Дело в том, что он до сих пор оставался девственником, а поскольку

половая жизнь членов команды проходила на виду, этот факт был общеизвестным и, конечно, не укреплял репутацию.

Девчонки команды после процедуры посвящения вовсе не становились обшей собственностью и вольны были сами выбирать партнера или партнеров. Но практически получалось так, что они спали со всеми.

И психологические Механизмы женского сознания играли с Попугаем злую шутку. Защитные мотивы самооценки требовали отрицательного ответа на периодически возникающий у девчонки вопрос: «А не блядь ли я?» И Попугай – единственный, кому было отказано – помогал спасительный ответ получить.

Именно поэтому обходили его вниманием и Томка, и Танька, и совсем невзыскательная Ирка. Каждой из них надо было гордиться тем, что она кому-то не дала. И Попугай идеально подходил для этой роли.

На приеме девчонка права выбора не имела, Попугай пытался этим воспользоваться и договорился с Амбалом насчет Светки.

Дело происходило зимой, Светка долго раздевалась и Попугай путался в одежде, чертыхался сквозь зубы, поминутно оглядываясь на плотное полукольцо сотоварищей в расстегнутых пальто – в подвале было тепло, почти жарко. Ободранная кушетка стояла вплотную к исчерченной непристойными словами и рисунками стене и, хотя Попугай неоднократно видел происходящие на ней соития, никак не походила на ложе любви и не пробуждала никаких желаний. Как, впрочем, и сама Светка, сложившая на спальное место шапку, шарф, пальто, кофточку, – юбку, зеленые с начесом рейтузы, лифчик и трусы.

«Куда же она собирается ложиться?» – тоскливо подумал он, ощущая полное бессилие и неспособность к предстоящему испытанию.

– Чулки снимать? Они не мешают... – спросила Светка, и он понял, что вопрос обращен к нему и речь идет о допотопных коричневых чулках в резинку, пристегнутых перекрученными подвязками к высокому черному поясу.

А поскольку он не был готов к такому вопросу, то повернулся и спросил у стоящего впереди всех Амбала:

– Снимать чулки-то?

Амбал почему-то заржал и остальные загоготали в пятнадцать глоток, а он разозлился и, чтобы протянуть время, скомандовал:

– Конечно, снимай! Живо!

Смех сразу прекратился, Светка стащила чулки и сняла пояс, обнажив тонкие белые ноги и такой же белый живот с глубоким пупком и густым треугольником волос.

Наступила томительная пауза. Зрители затаили дыхание. Следовало переходить к главному, хотя он совершенно не представлял, как это сделать, тем более что кушетка была завалена Светкиными вещами. Шагнув вперед, он взял Светку за грудь, потом потрогал густые жесткие волосы.

Она тоже стеснялась и хотела, чтобы все быстрее закончилось, а потому, взглянув вниз, ойкнула и тонким голосом сообщила зрителям:

– У него совсем не стоит...

Подвал загрохотал. Попугай покрылся краской не то стыда, не то унижения, буркнул что-то типа:

– Я не буду, – и начал нашаривать свои цветастые трусы.

– Замена на поле, – спокойно сказал Амбал.

Взяв по-хозяйски Светку за руку, он подвел ее к кушетке, сбросил вещи на грязный цементный пол, ловко уложил девчонку и привычно взгромоздился сверху.

Попугай вместе с остальными досмотрел процедуру до конца. Но когда Амбал предложил ему вторую попытку, только молча покачал головой. Оттолкнув его, к кушетке подошел Ржавый....

Сейчас забытое чувство публичного фиаско ворохнулось вновь, но ненадолго.

– Если пожрать, то можно и бабу! – весело ответил Попугай Башке.

Трое пьяных, которых Рында отогнал от Нинкиного киоска, никогда не покупали там самогон вместо водки. Это была обычная приколка, чтобы, взяв на понт, выбить бесплатную бутылку. Неудача обозлила, и они двинулись дальше по ночному Тиходонску, выбирая улицы потемнее. Они не ставили определенной цели, хотя были готовы ограбить, изнасиловать, избить встретившуюся жертву. Вполне могли и убить. Это были шакалы, хотя называли друг друга человеческими именами и прозвищами.

На Соляном спуске они увидели подвыпившего парня и попытались его ограбить. Но парень оказался крепким и тертым, завязалась драка, шакалы ретировались ни с чем.

На набережной их высветили фары патрульного автомобиля, попытка убежать ни к чему не привела. На рубашке одного имелись следы крови, у двух других оказались сбитыми костяшки пальцев.

На вопросы шакалы отвечали невнятно, но суть была ясна: напали на неизвестного мужчину и били его. Этого оказалось достаточно для того, чтобы они были освидетельствованы, допрошены и задержаны по подозрению в нападении на подполковника госбезопасности Галенкова.

На «пятачке» шла обычная ночная жизнь. Некоторую нервозность вносила повышенная активность милиции: трижды подъезжали патрульные машины и угрюмые сержанты расспрашивали про подозрительных людей.

Рында значительно прохаживался вдоль ларьков, с удовольствием рассматривая новые кроссовки – подарок Самвела. Тот предложил и уколоться бесплатно, но Рында колеса глотал под настроение, а на иглу садиться не хотел.

Он выпил пять банок пива, съел три порции шаурмы. Угощали его от чистого сердца: ночь сгущалась, милицейские патрули наводили на мысль о тревожных событиях за пределами освещенного «пятачка», единственным защитником которого являлся доблестный Рында.

Несколько раз он пытался завести разговоры с Ниной, но ничего не получалось: и сам он не отличался особым красноречием, и девушка не была расположена к общению.

– Я здесь временно, – сказала она. – В проектной конторе сократили, а жить-то надо. Подруга пока сюда сосватала. Сейчас на курсы английского записалась, на компьютере учусь – чтобы на хорошую работу устроиться. Не нравится мне торговать... И вообще все это, – девушка обвела рукой «пятачок». – К тому же у меня жених есть, – она прямо взглянула Рынде в лицо.

Глаза у Нины были большие, серо-зеленого цвета.

«Красивая», – подумал он, отходя.

Нина не походила на девчонок команды. Рында трахал и Таньку, и Ирку, и Светку, только Томка выделывалась, вспоминая его конфуз при вступлении.

– Я уже на тебя отработала, – усмехаясь, повторяла она слова Амбала. Но если б он захотел, никуда бы не делась; Сколько раз лежала пьяная

– что хочешь, то и делай. Но особого интереса не было. Бляди – они бляди и есть.

А как можно трахать Нину, он просто не представлял.

Когда он подошел к киоску Ивана, тот открыл заднюю дверь и показал, как его девочки на топчане за занавеской обслуживают клиентов. Ничего особенного он там не увидел, но разгорелся, только опасения за свое здоровье заставили отклонить предложение Ивана попользоваться любой, на выбор, И от импортной резины отказался – порваться может самая козырная.

Хотелось выпить водки, трахнуть какую-нибудь приличную бабу и лечь спать. Вместо этого приходилось в который раз обходить ряды киосков. Рында присел в тени, прислонился к железному боку очередного ларька и закурил подаренный кем-то «Кэмел».

Город спал, на «пятачке» наступила тишина, только из киоска Ивана доносилось слабое повизгивание. Последний клиент недавно ушел, Значит, Иван развлекается сам. Покупателей не было. Надо бы построить специальную будку для охранника, чтобы в спокойное время немного вздремнуть...

Но Рында тут же пресек ленивые мыслишки. Небось не на заводе лямку тянет, не в порту мешки ворочает. Ему повезло – попал в бригаду!

Только одному из десяти пацанов, "что мотаются в дворовых и уличных командах выпадает такая удача! Ему помог чистый случай: вместо убитого Психа на рынок ушел дружок – Генка Божко, а на свое место присоветовал Рынду. У них с Баркасом есть общие расклады – и бригадир послушал совета, хотя мог, конечно, и на хер послать.

Повезло! Почет, уважение, защита... Хавка и выпивка бесплатно, бабы бесплатно, настоящий «адидас» можно носить. А если Попугай, или Валек, или Ржавый, или тот же Амбал такой костюм наденут – любой из бригады на куски изорвет, да по голове настукает за нарушение формы!

Живешь, считай, на всем готовом – и четыреста штук зарабатываешь, плюс «левые» набегают: защитил кого, мелкий спор разрешил – за все хрусты капают.

Так он еще салага! А зарекомендует себя хорошо – продвинется: и возможности другие, и бабки побольше, и тачка... Через два года будет на иномарке ездить, шаровары с косыми полосками носить, девок каких хочет выбирать...

А одноклассники – кто водитель троллейбуса, кто каменщик, кто токарь... За копейки пуп рвут... Двое или тросе коммерцию подались, но там можно круто залететь – костей не соберешь!

И здесь, конечно, риск есть, Психа вот закопали с пулей в переносице. Но Псих старших не слушал и попал под пулю не за общее дело, а за личные делишки... Тут надо головой шурупить не так, как в школе, потому многие отличники ему – отпетому двоечнику, только завидовать могут.

Издали послышался смех и дурашливые выкрики. Рында встрепенулся и встал. К «пятачку» приближались несколько человек. Трое? Точно, трое!

На освещенное пространство вынырнули три фигуры: две мощные, волчьи, и хлипкая до несуразности... Да это же Амбал с дружками! Неужели за ним?

Сердце забилось сильнее, но принадлежность к бригаде Баркаса защищала, как рыцарские доспехи, и он взял себя в руки. Вытащил из кармана дубинку, раскрыл, надел на руку ремешок.

Но троица недавних сотоварищей подошла к крайнему ларьку.

– Водка есть?

– И пиво! Я пива хочу! И пожрать!

– А этому бабу!

Мишка распахнул прикрытое окошко.