Коварная любовь Джабиры Шахразада
– Тогда пойдем искупаемся. Завтра мы отсюда уходим.
Василике молча шла следом за Джабирой к водоему. Она непрестанно думала о том, что Мирджафар ее предал, и никогда еще не чувствовала себя такой несчастной. Душа ее была полна такой тоски, что она почти не замечала ни прекрасных цветов, растущих на берегу, ни прохлады прозрачной воды, ласкавшей ее кожу. Джабира уже искупалась и стояла на берегу, ожидая ее и нетерпеливо притопывая босой ногой.
– Ступай одна, – бросила ей Василике. – Я собираюсь еще вымыть голову.
Джабира пожала плечами, встряхнула густой гривой черных волос и направилась к шатрам, предоставив девушку самой себе.
И это было единственным мудрым поступком юной берберки: Василике было просто необходимо побыть одной, не видеть все время рядом с собой ту, каждое движение, каждое слово которой напоминали ей, что Мирджафар предпочел пышные формы Джабиры ее хрупкому телу. Несмотря на то что Джабира никогда не выглядела и не вела себя как ребенок, Василике не могла забыть, что девушке только исполнилось пятнадцать. Она была уверена в чувстве Мирджафара, но очарование юности оказалось для него слишком сильным искушением.
В это время Мирджафар стоял на противоположном берегу и, прищурившись, наблюдал за девушкой. Он не мог смотреть на нее, не испытывая желания, противиться которому было невозможно. Он видел, что Джабира вернулась с купания одна, понял, что Василике должна быть здесь, и ноги словно сами собой понесли его в сторону озерца. Накануне, когда он наконец отделался от Джабиры, было уже так поздно, что он решил не беспокоить Василике. А утром Мирджафар не мог прийти к ней, потому что был занят делами, и только теперь Джабира, сама того не ведая, предоставила ему возможность хотя бы ненадолго увидеться с любимой.
Василике стояла по пояс в воде и намыливала волосы прядь за прядью. Голова была запрокинута, лебединая шея выгнута. Тело, выступавшее из воды, казалось телом статуи, изваянной из белоснежного мрамора, оно поражало изысканностью форм и гладкостью шелковистой кожи. Коралловые соски, венчавшие собою полушария грудей, были сочными и упругими, как спелые ягоды, они притягивали взор и словно молили о ласке. Мирджафар, не сводя с них глаз, стал поспешно срывать с себя одежду. Поскольку женщины выбрали это место для купания, Мирджафар строго приказал своим людям не приближаться к водоему, он знал цену своим людям и был уверен, что их никто не потревожит.
Василике была так поглощена своими печальными думами, что не увидела, как Мирджафар бесшумно скользнул в воду и медленно поплыл к ней. Она только-только отжала волосы и собиралась выходить на берег, когда вдруг почувствовала чье-то прикосновение к своим ногам под водой. Она закричала, хотела позвать на помощь, но неведомая сила утянула ее под воду, а когда Василике, задыхаясь и отплевываясь, вынырнула, рядом с ней оказался смеющийся Мирджафар. Он поднял ее высоко в воздух, а затем осторожно поставил на ноги и прижал к себе.
– Я так скучал по тебе прошлой ночью, прекрасная греза, – слегка задыхаясь, проговорил он.
Василике поджала губы и холодно ответила:
– Думаю, что ты вовсе не скучал. Уж по мне не скучал наверняка.
Мирджафар удивленно поднял брови.
– Ты сомневаешься? Я не ослышался? Поверь, я действительно собирался прийти к тебе, но меня задержали. А потом уже было слишком поздно. Но вот теперь я здесь и я хочу тебя.
Когда его рука погрузилась в воду и легла на шелковистый мысок между ее бедер, Василике невольно вздрогнула, постаралась отодвинуться, обещая себе, что не покажет, как волнуют его прикосновения и как она ревнует к Джабире.
– Поищи наслаждений где-нибудь в другом месте, господин, – сказала она, подчеркнув слово «господин».
Мирджафар недоуменно нахмурился.
– В чем дело, Василике? За что ты на меня сердишься?
Она ни за что не признается, что была у его шатра, когда он нес к себе Джабиру. Этого удовольствия она ему не доставит.
– Что бы ты ни делал, я не имею права сердиться, – с нарочитой покорностью сказала Василике.
– Ради Аллаха, Василике, что с тобой? Почему ты так говоришь? Ты нужна мне, любовь моя. Нам так мало приходится бывать вместе, а ты мне отказываешь, когда я прихожу к тебе.
Она не сопротивлялась, когда Мирджафар прикоснулся губами к ее губам и раздвинул их языком, но не ответила на поцелуй. Но когда он провел губами по ее шее, спустился к груди и зажал губами чувствительный бутон на ее груди, одновременно лаская его языком, ее тело затрепетало, несмотря на все усилия не поддаться сладостным ощущениям.
– Василике, ты хочешь меня, – отрывисто проговорил Мирджафар. – Твое тело говорит со мной на его собственном языке.
– Нет! – с яростью вскричала Василике. – Кроме тела, у меня еще есть душа. Я не рабыня, не наложница и не вещь, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению.
Мирджафар отпрянул.
– Так вот в чем дело? Ты думаешь, что я просто пользуюсь твоим телом? Я люблю тебя, Василике. Я уже не раз говорил это тебе и думал, что ты отвечаешь на мою любовь.
– Ты не понимаешь, что значит любить, – презрительно бросила Василике. – Ты путаешь любовь с похотью. Ты можешь наслаждаться в объятиях любой женщины точно так же, как в моих.
Мирджафар почувствовал, как в нем просыпается гнев.
– Может быть, ты и права. Но сейчас я хочу именно тебя, и, клянусь собственной жизнью, я получу то, чего хочу. А ты? Чего от меня хочешь ты? Я отдал тебе свою любовь, я рисковал жизнью своих людей ради твоей, неблагодарная девка, безопасности. Ты принадлежишь мне. И если мне придется приказывать, чтобы ты отдалась мне, я буду приказывать!
Гнев заставил Мирджафара забыть о том, что Василике горда, как бы в гареме базилевса ни старались выбить из нее непокорность, смирить нрав, превратить в настоящую рабыню. Он только понимал, что ему отказывают в том, чего он страстно желает. Его чувство к Василике было глубоким и истинным, но воспитание брало свое: рожденный повелевать, он не мог не требовать полного и безусловного подчинения.
Слова Мирджафара лишь подхлестнули ярость Василике, и она забилась в его объятиях, пытаясь вырваться.
– Ты самодовольный дикарь! Оставь меня! Я не стану подчиняться твоим приказам!
– Иди сюда, – глухо проговорил Мирджафар, взбешенный и одновременно восхищенный ее вспышкой. Под водой он схватил ее за ягодицы и немного приподнял. Она продолжала сопротивляться до тех пор, пока он не потерял терпения и силой не заставил ее обнять ногами его бедра. В следующее мгновение он легко вошел в нее. Трепет подавляемого желания пробежал по ее телу, оно перестало сопротивляться, и губы Мирджафара изогнулись в удовлетворенной усмешке.
С каждым новым движением его страсть возрастала, ни одна женщина не воспламеняла его так, как Василике. Его пальцы впивались в нежную кожу, а рот ласкал то полураскрытые губы, то набухшие соски. Когда он протиснул руку между их слившимися телами и нашел горячий бугорок, средоточие ее чувственности, Василике словно обезумела. Ее бедра задвигались в бешеном ритме, увлекавшем его за собой. Мирджафар с восторгом и изумлением наблюдал, как меняется ее выразительное лицо, когда она приблизилась к границе экстаза. И наконец, когда широко открылись бирюзовые глаза, устремляя в небо отрешенный невидящий взгляд, все его мысли исчезли, сметенные ураганом небывалых по силе ощущений.
Следующие дни стали тяжелым испытанием. Мирджафар еще в Мирсебе купил два бассураба, которые должны были сделать путешествие более удобным для Василике и Джабиры. Теперь они ехали не на лошадях, а в этих громоздких приспособлениях, укрепленных на спинах верблюдов. Хотя бассураб отчасти защищал седока от палящего солнца, но жара становилась все более невыносимой. Кожа Василике под одеждой шелушилась, она казалась суше, чем песок, по которому ступали их верблюды. Хотя она почти все время отпивала понемногу из бурдюка, ей казалось, что рот набит ватой.
Когда они останавливались на ночь, ставили только один шатер – для Василике с Джабирой. Как и предупреждал Мирджафар, Василике почти не виделась с ним в эти дни. Но еще больше ее огорчало то, что Джабира почти каждую ночь, в самое темное время, исчезала на несколько часов. Мысль о том, что молодая берберка наверняка уходит к Мирджафару, едва не свела ее с ума. Но гордость не позволяла ей расспрашивать девушку, у которой в последнее время стал подозрительно довольный вид.
Если бы Василике узнала причину ночных отлучек Джабиры, она избавилась бы от напрасных сердечных мук. Юная берберка наконец поняла, что господин к ней совершенно равнодушен, и с досады завела любовника. Исмаил, молодой воин, главными достоинствами которого были мускулистое тело и самодовольное выражение лица, несколько напоминал ей шейха Мустафу – единственную ее любовь, жениха этой загадочной молчаливой византийки. Повелитель, не спрашивая о ее желаниях, отдал ее Мирджафару, а тот пренебрегал ею, и она решила сама вкусить все радости любви и выполнить свое предназначение. В объятиях Джабиры Исмаил испытал такое райское наслаждение, о каком он даже мечтать не осмеливался, и, хотя он сознавал, что может поплатиться головой за то, что коснулся женщины великого шейха, отказаться от нее было выше его сил. Наслаждаясь прелестями Джабиры и радостью запретной любви, которую она предлагала, он был готов заплатить за нее своей жизнью.
Василике лежала без сна, терзаемая дурными предчувствиями. Как обычно, Джабира делила с ней шатер, а все мужчины спали под открытым небом рядом со своими верблюдами. Вот Джабира легко вздохнула во сне. Может быть, ей снится Мирджафар, может быть, она и во сне мечтает о свиданиях с ним? «Интересно, отправится ли она к нему сегодня?» – с печалью подумала Василике.
– Не думай о нем, госпожа… – послышался голос Джабиры.
Девушка не спала, более того, она сидела рядом с Василике. В свете крошечного масляного светильника было видно, как она протягивает принцессе пиалу.
– Выпей, это поможет тебе успокоиться.
– Отчего ты думаешь, что я обеспокоена… – Василике пыталась рассмотреть лицо Джабиры.
– Конечно, ты обеспокоена: ты ворочаешься с боку на бок, прислушиваешься к каждому звуку ночи. Ты думаешь о нем… И обо мне.
Василике села удобнее на подушках. Она решила, что нет смысла дольше молчать. Тем более что Джабира сама начала этот трудный разговор.
– Это верно, я думаю о нем, о Горном Лисе.
– Ты любишь его?
– Я люблю его, люблю принца Мирджафара всем сердцем.
– Но ты же невеста Мустафы! – Джабира прикусила губу.
Василике почувствовала, что сейчас произойдет что-то очень важное.
– Да, малышка! Я должна была стать женой Мустафы, старшего сына бея Титтери, могущественного Тахира ас-Сада. Так решил базилевс, властитель града Константина. Его милостью я превратилась из рабы в принцессу. И потому обязана была покориться этому решению, кого бы ни любила. Но отчего ты, Джабира, наложница Мирджафара, спрашиваешь об этом?
– Потому что я, слышишь ты, я люблю Мустафу! Люблю так, как никто не в силах любить! И я готова разорвать на клочки любую, кто станет на моем пути!
– Ты уже сделала это, малышка, – вздохнула Василике. – Ты обольстила того, кого люблю я…
– Нет, госпожа, нет… Я старалась сделать это. Но он… ему никто не нужен. Никто, кроме тебя. Прости меня.
Растроганная и смущенная, Василике ласково подняла девушку и посадила рядом с собой.
– Джабира, мне не за что тебя прощать – мы обе рабыни, и как распорядится нами судьба, не ведает никто в целом мире. Пусть я сейчас названа невестой Мустафы… Это ничего не значит. Думаю, что сам принц менее всего хотел бы назвать меня своей женой. Должно быть, его гарем более чем щедр, а его возлюбленные полны истинного огня.
– Это так, – Джабира постаралась гордо выпрямиться.
– А потому принц, даже если и станет моим мужем, в покои мои не войдет никогда – я же буду лишь гарантией спокойствия двух стран. Ибо я рождена для истории, но не для любви. Так по сто раз на дню повторяли наставники… Такова моя судьба.
– Госпожа, все, что ты говоришь… Это несправедливо!..
– Это справедливо, Джабира. Я просто пешка в высокой политической игре. И мне не нужно ничего, кроме твоей дружбы. Никто не знает, что с нами станется. Нам будет легче, если мы сможем найти поддержку друг в друге.
– Госпожа, я не заслуживаю твоей доброты. – Джабира залилась слезами раскаяния. – Я… я плохо поступила с тобой.
– Ты говоришь об Мирджафаре? Он не мог остаться равнодушным к тебе – ты молода и прелестна. Какой мужчина устоит против этого?
– Такой мужчина, как великий шейх, госпожа. Говорю тебе: он отверг меня, отослал прочь. Он хочет только тебя. Он любит тебя великой любовью, госпожа.
Лицо Василике озарилось радостью.
– Ты… ты уверена? Или ты говоришь это только для того, чтобы отблагодарить меня?
– Нет, госпожа, это правда. Я лгала тебе, когда говорила, что Мирджафар обладал мной. Мое сердце полно ревности. Ведь я люблю твоего жениха…
– Но он-то меня не любит! Он меня даже не видел! И, думаю, не увидит уже никогда!
Василике вдруг вспомнила ночь, когда она увидела Джабиру в объятиях Мирджафара.
– Но я видела, как он нес тебя к себе в шатер.
– Между нами ничего не было, – со стыдом призналась Джабира и опустила голову. – Я попыталась перехитрить и его, и тебя, но ничего не получилось. Мирджафар не захотел меня. Прости меня, госпожа.
– Я прощаю тебя, Джабира, – улыбнулась Василике и обняла девушку. – И пожалуйста, зови меня по имени. Я была не права, сомневаясь в любви Мирджафара.
– О нет, – пылко воскликнула Джабира. – Можно сомневаться в чем угодно, но только не в его чувствах к тебе. Ты правда не любишь Мустафу?
Василике улыбнулась.
– Я тебе уже говорила – я его никогда не видела. И уже думала, что никогда не увижу. Как же мне было его полюбить? Быть может, когда-нибудь я проникнусь к нему сестринскими чувствами, ибо он все-таки брат Мирджафара.
– О, сестра моя… – прошептала Джабира.
– Помни, никому не известно, как сложится наше будущее. Мы должны объединиться просто для того, чтобы остаться собой, чтобы не стать жертвой в суровых мужских играх.
– Я буду служить тебе верой и правдой, Василике, – пылко проговорила Джабира. – И буду тебе другом. Я все сделаю, чтобы доказать свою преданность.
– Будь мне другом, Джабира. Это единственное, чего бы я хотела.
Свиток двадцать шестой
Веки девушки смежил сон. Там, в сладком омуте сновидения, ей увиделся Мирджафар, с улыбкой подающий ей руку. Но внезапно у этого широкоплечего гиганта оказалось совершенно незнакомое лицо, а руки превратились в птичьи лапы. Девушка с криком подскочила на своем ложе.
Подобно грому, стучали за тонкими стенами шатра сотни копыт, слышались испуганные крики, вопли боли и отчаяния. Джабира тоже вскочила и следом за Василике бросилась к выходу из шатра. Откинув полог, принцесса отшатнулась. Подобную картину можно было увидеть разве что в преисподней. Воины с ярко пылавшими факелами, с обнаженными ятаганами, верхом на боевых верблюдах носились по спящему лагерю, убивая всякого, кто попадался на их пути.
– Туареги… – прошептала Джабира. – Но что они делают здесь? Так далеко от Маскары и Константины?
– Туареги? Кто такие туареги?
– Это кочевое племя, столь же древнее, как и мы, берберы… Они славятся своей неустрашимостью…
– Но почему они напали на нас?
– Потому что они еще известны как самые лютые наемники. Им можно поручить все, что угодно, – хоть вырезать целый город. Они не остановятся ни перед чем, изобретут сотни хитрых лазеек, но не оставят в живых ни старика, ни ребенка!
– А что же им надо от нас?
– Ох, Василике, боюсь, скоро мы это узнаем, совсем скоро…
У костра показался пеший воин – с его сабли еще стекали в песок густые черные капли. Он огляделся и зычно закричал:
– Хасбулла, волоки его сюда!
– Закрой глаза, Василике, – прошептала Джабира. – Боюсь, что случилось худшее.
Девушка послушалась этого совета. Всего несколько мгновений было почти тихо. Но вот послышались далекие крики, потом кто-то отчетливо и пронзительно закричал вблизи.
– Аллах великий, – прошептала Джабира.
И Василике открыла глаза.
Ее любимый лежал в пыли у ног того страшного воина с саблей. Руки принца были грубо связаны за спиной, а рот заткнут кляпом из его же шейного платка.
– Вот он, герой! Неустрашимый воин! Посмевший напугать половину мира!
Говоривший ухмыльнулся.
– А он самый обыкновенный червяк… Где-то здесь должна быть и она, невеста Мустафы! Найдите ее – и скрываемся, пока не наступил рассвет. Остальных сжечь! Да так, чтобы не осталось ничего! Слышите, псы, ничего, даже следов на песке!
Джабира прошептала:
– Этих грязных шакалов кто-то нанял. Нанял кто-то, кто знает о тебе и о том, что Мирджафар должен был тебя охранять. Кто-то очень-очень важный!
– Молчи!
Василике старалась говорить едва слышно. Но с тем же успехом можно было уже и кричать в полный голос.
– Вот она, Раис! Только тут их двое! Две девчонки!
– У принца хватило глупости тащить за собой в пустыню еще какую-то девку… Посмотрим…
Полог шатра откинулся словно сам собой. Горящие факелы едва не подожгли тонкий холст стен.
– Двое, – с удивлением проговорил старший. – Отлично! Кто-то из них принцесса. А вторая… Вторая достанется нам! Путь предстоит неблизкий, она станет отличной игрушкой для моих воинов, так скучающих по ласке!
Мирджафар извивался на песке, но, увы, был бессилен вообще что-то сделать. О, как он был глуп, отказавшись здесь, вдали от опасных мест, от круглосуточной стражи. Он, так мечтавший о минутах наедине с Василике!.. Теперь его воины, самые лучшие, готовые пойти с ним на край света, найдут свою смерть от руки презренных наемных шакалов, вонючих падальщиков, годных лишь подбирать объедки.
Василике не в силах была оторвать глаз от своего любимого. Но слова этого страшного воина с окровавленной саблей заставили ее содрогнуться.
– Нам было приказано доставить в Маскару только иноземку, невесту принца, и Горного Лиса. Вся остальная добыча – наша.
– Парни порадуются такому подарку, – ухмыльнулся высокий туарег. – Мы долго гнались по пустыне за этим принцем, а жаркий бой заставляет кровь в жилах вскипать. – Он повернулся и продолжал путь, не обращая внимания на вопли Джабиры.
– Нет! – закричала Василике, внезапно обретя дар речи. – Не трогайте! Она еще ребенок.
– Ребенок? – с отвратительной усмешкой проговорил главный. – Не бойся, ничего с ней не сделается. Все они мечтают только об одном – чтобы настоящий мужчина подарил ей с десяток минут своей жизни!
Остаток ночи Василике провела без сна, воображая все ужасы, через которые должна была пройти Джабира. Да, девушка относилась к ней с явной неприязнью, пусть они и смогли найти общий язык. Такой судьбы Василике не пожелала бы и злейшему врагу. Но помочь ей она ничем не могла, и оставалось только благодарить Бога за то, что ее саму подобная участь миновала. С еще большей болью думала она об Мирджафаре.
Его почти наверняка ждет мучительная смерть. Тот, кто нанял туарегов, наверняка уже готов подороже продать и ее, и принца. Картины одна страшнее другой проходили у девушки перед глазами, и только перед рассветом усталость наконец взяла свое и Василике забылась тревожным сном.
Ей показалось, что она проспала всего несколько минут, когда сон был грубо прерван слабыми всхлипываниями, которые раздавались совсем близко от шатра. Потом в шатер втолкнули Джабиру, и глаза Василике расширились от ужаса: девушка была совершенно голой, ее прекрасное тело покрывали царапины и кровоподтеки, а лицо стало серым от боли. Она рухнула к ногам Василике как подкошенная.
– О боже, Джабира, что они с тобой сделали?
Джабира взглянула на нее распухшими глазами. Бескровные губы зашевелились, горло судорожно дергалось, но она не могла издать ни единого звука.
– Молчи, – ласково остановила ее Василике. Она принесла кувшин с водой и сначала помогла девушке напиться. Потом промыла раны и царапины, алевшие по всему телу. Когда она увидела, что по ногам Джабиры струится кровь, по ее щекам потекли слезы.
– Господи, это, должно быть, было ужасно!
– Ужасно? – прохрипела Джабира. Она была на грани истерики. – Ты можешь представить себе что-нибудь ужаснее двадцати скотов, движимых гнусной похотью, которые побывали у тебя между ногами – с полночи до рассвета! Было бы больше, но они испугались, что я не доживу до следующей ночи и лишу их удовольствия. Каково бы тебе было на моем месте?
– Я бы этого не вынесла, Джабира, – прошептала Василике, с трудом проглотив комок, застрявший в горле. – Уверена, что уже давно бы умерла. Ты удивительно стойкая женщина.
Видя, что у Джабиры совсем нет сил, Василике сама натянула на нее одежду и сказала:
– Ложись спать, Джабира. Я больше не позволю им мучить тебя.
Возразить что-либо у Джабиры не было сил, но в то же время она хорошо понимала, что Василике не в состоянии спасти ее от разбойников. Она была рада провалиться в сон, похожий на беспамятство, и хоть на время забыть обо всем, что с ней случилось. Пока она спала, Василике смотрела на ее измученное лицо и вновь и вновь восхищалась жизнестойкостью и выносливостью этой молоденькой девушки. Душа ее была полна сострадания к Джабире, и в ту ночь она поклялась самой себе – хотя плохо представляла, как выполнить обещанное, – что никто из этих гнусных бандитов больше не прикоснется к берберке – ни на следующий день, ни вообще когда-либо.
Джабира проспала весь день, просыпаясь лишь на короткое время, когда Василике пыталась втолкнуть в нее хоть немного еды. Наступили сумерки.
Появившийся у шатра старшина этой братии, назвавшийся Соколом Смерти, сухо уведомил Василике, что они задержатся здесь еще на день, чтобы отдохнуть перед обратной дорогой. Пока он цедил это сквозь зубы, взгляд его упал на спящую Джабиру, но никаких чувств он при этом не проявил. Василике показалось, что этот человек начисто лишен сострадания, и она испугалась. Когда же девушка осмелилась спросить о Мирджафаре, Сокол холодно сообщил, что принц жив и останется в живых до тех пор, пока тот, кто нанял их, не решит его судьбу. Так что ничего утешительного Василике не узнала.
К вечеру Джабира оправилась настолько, что смогла встать и одеться. Передвигалась она с трудом, и было видно, что каждое движение причиняет ей сильную боль. Она не сводила расширенных глаз со входа в шатер, словно ждала, что вот-вот появится кто-то из разбойников, опрокинет ее на спину и снова начнет терзать ее несчастное тело. Она знала, что еще одной такой ночи ей не пережить.
И вот кто-то грубо рванул полог шатра, и внутрь ввалился тот же самый солдат, который с хохотом уволок девушку прошлой ночью. Он устремил алчный взор на Джабиру и стал медленно к ней приближаться. У Василике мелькнула мысль, что он сейчас похож на распаленного похотью осла, не видящего перед собой вообще ничего, кроме вожделенной самки. Джабира спряталась за Василике, что было силы вцепилась в нее и зарыдала:
– Ты обещала, госпожа! Обещала, что не отдашь меня им. Я этого не вынесу.
– Они тебя не получат, – громко проговорила Василике. Ее глаза пылали решимостью, и она бесстрашно посмотрела на янычара.
– Прочь с дороги, – взревел туарег и грубо отшвырнул принцессу в сторону.
– Нет! Неужели в тебе нет ни капли жалости? Ни капли сострадания? Вы замучили девушку до полусмерти. Она умрет, если вы опять за нее возьметесь.
– Что ж, всем известно, что дикари нежностью не отличаются, – ухмыльнулся солдат. – И что они не любят, когда им отказывают. Идем, – приказал он Джабире. – Наши не любят долго ждать. Не испытывай их терпения, а то тебе же будет хуже.
– Госпожа, госпожа, спасите меня! – отчаянно взмолилась Джабира. В ее глазах, устремленных на Василике, стоял невыразимый ужас.
– Не смей ее трогать! – Василике решительно вздернула подбородок. Она не собиралась сдаваться и намеревалась спасти девушку любой ценой.
Не обращая внимания на ее яростный протест, дикарь схватил Джабиру за руку и потащил из шатра. Бессильный гнев, переполнявший Василике, вдруг нашел выход в диком крике, который был подобен воплю духа смерти и перебудил весь лагерь, включая и старшего, Сокола Смерти. Тот со всех ног бросился к шатру.
– Что здесь происходит, Мурад? – заорал он, но, бросив мимолетный взгляд на Василике и убедившись, что она цела и невредима, облегченно перевел дух.
– Да я и пальцем не тронул принцессу, Сокол, – прошипел разбойник, бросив на Василике взгляд, полный ненависти. – Мне нужна только девчонка. Мы хотим еще немного с ней позабавиться.
– Тогда из-за чего такой шум? Бери ее и уходи.
– Нет! – воскликнула Василике, бросаясь к Джабире. – Твои люди едва не довели эту девушку до смерти. Она моя… моя служанка, и я требую, чтобы ее оставили в покое.
На какое-то мгновение Сокол Смерти смешался, но в конце концов пожал плечами и сказал:
– Я уже подарил ее своим людям и менять решения не собираюсь.
Мурад истолковал слова старшего как сигнал к действию и с торжествующей ухмылкой снова потащил Джабиру за собой. Сама Джабира тоже решила, что это окончательный ответ и ничто уже ей не поможет. Она перестала сопротивляться и, покорно опустив голову, поплелась за туарегом. Она показалась Василике похожей на ягненка, которого ведут на заклание.
– Как бы тебя ни звали, Сокол, кто бы ты ни был на самом деле, запомни: она моя служанка! – проговорила Василике, вложив в голос всю твердость, на какую она была способна. Отчаяние и тревога за жизнь девушки обострили все ее чувства, сердце колотилось, паника исчезла, уступив место спасительному решению. – Кто бы тебя ни купил, какие бы деньги ни посулил, клянусь, что ты не получишь ни ломаного фельса, ни даже тени от него! Я скажусь больной и вместо награды ты будешь наказан за то, что не уберег добычу! Я скажу, что только ты виноват в том, что совершили твои люди. Прежде чем разрешать своим людям забавляться с Джабирой, следует хорошенько подумать, никчемная птаха.
Тот, кто назвался Соколом Смерти, отнюдь не был глупцом. Он понимал, что его наниматель не сможет остаться равнодушным к новой наложнице. Она пленит его красотой и смелостью. А если она укажет на него как на источник всех своих бед, то ему не видать не только обещанного золота, но и самой жизни. Суррахим шутить не любит – не зря же ему служит шпионская сеть, ни в чем не уступающая императорской тайной страже или Черной Страже Тахир-бея.
Свиток двадцать седьмой
Минареты и башни неведомого города, быть может, даже Орана, столицы Маскары, четко вырисовывались на горизонте, хотя до него еще оставалось несколько часов езды. То была неприступная крепость, которую охраняли прорезанные бойницами стены высотой, должно быть, в двадцать локтей. С трех сторон город ограждала река, текущая в глубоком ущелье, а с четвертой он соединялся с равниной лишь узким перешейком. Город уступами располагался на отлогом плато. Василике издалека увидела нагромождение домов, многие из которых нависали над бездной ущелья, и казалось, они так ненадежно укреплены на камне, что порыв ветра без труда скинет их в пропасть. Поразительный город, в чем-то похожий и на град Константина, окружали возделанные поля, оливковые рощи, лесистые холмы. Попасть внутрь, однако, можно было только через четверо ворот.
Под палящим солнцем туареги, ведомые Соколом Смерти, вошли в город. Мирджафара везли отдельно, и Василике не могла его видеть.
Она смотрела по сторонам, на множество сияющих ослепительной белизной дворцов и храмов, которые, казалось, стояли прямо на крышах друг у друга. По мере приближения к центральной части города улицы все круче уходили вверх, и вот наконец перед глазами Василике оказалась центральная площадь, на которой стоял дворец.
– Должно быть, этих шакалов нанял местный правитель, – прошептала Джабира.
Но отряд прошествовал мимо, углубляясь в полуночные кварталы. Здесь жили явно люди небедные, но понять, кому принадлежит дом – купцу или лекарю, кузнецу или ростовщику, было невозможно: высокие дувалы ослепляли белизной и лишь окна высоких этажей виднелись в глубине двориков.
Еще раньше, когда они двигались по извилистым улочкам, Василике обратила внимание на то, как странно одеты некоторые люди. Джабира объяснила ей, что это дервиши, святые, которые живут только подаянием. А когда Василике указала на женщину в крошечных туфельках с высокими каблуками и в остроконечном головном уборе, с которого свисала шелковая вуаль, закрывавшая ее тело до пят, Джабира сказала, что эта женщина – чинийка, что чинийских мастеров ценят везде.
– Но каким же ветром их занесло сюда, в самое сердце пустыни… – качнула головой Василике.
Наконец процессия замерла. Все тот же белый дувал, неотличимые от других узкие ворота. Но провели их не через эти, заметные, а через другие, боковые ворота дома. Внутренний дворик заливало беспощадное солнце, роскошный ослепительно-белый мрамор покрывал дорожки, между которыми высились пирамидальные тисы и корявые карагачи. Окружала дворик колоннада, коваными решетками разделенная и превращенная в подобие клеток для зверей. Василике подумала, что тот, кто нанял туарегов, наверняка сделал охоту за людьми весьма прибыльным делом, раз уж лучшее место в саду отдал под загоны для добычи.
Высокие стены защищали это странное место от уличной пыли и шума. Узкая улочка, по которой они только что шли, гудела от шума, а здесь слышались только плеск фонтана и шелест листвы. Сокол и его люди куда-то исчезли, и женщины остались одни, полные неуверенности и страха перед будущим.
Минуты позли как улитки. Наконец у одной из раскрытых клеток показался горбун, который знаками позвал Василике и Джабиру за собой.
Комната, в которой оказалась Василике, была светлой и просторной, но почти лишенной мебели. Только на широком диване возвышалась гора разноцветных шелковых подушек. На высоких сводчатых окнах, выходивших в тот самый внутренний дворик, через который проходили Василике с Джабирой, висели портьеры из пунцового шелка. На мраморном полу лежал роскошный ковер, затканный разноцветными птицами, а стены были покрыты бирюзовыми изразцами с золотым узором. Если бы Василике не пребывала в состоянии такого смятения, комната могла бы показаться ей довольно красивой.
Неведомо откуда появившиеся две умелые служанки раздели ее и искупали в бассейне, потом тщательно натерли ее тело благовониями. Когда Василике потянулась за своей одеждой, то обнаружила, что ее уже унесли. Новый наряд состоял из широких шелковых шальвар с поясом, вышитым золотой тесьмой, жемчугом и аметистами. Болеро глубокого фиолетового оттенка было густо расшито бриллиантами. Оно едва прикрывало груди, оставляя обнаженными ложбинку между ними и живот.
– Да, о подобной красе не смеют мечтать даже самые любимые кадины императорского гарема… – заметила Василике, рассматривая отражение в невероятно дорогом и поистине огромном ганзейском зеркале.
Длинные волосы Василике только расчесали, не укладывая в прическу, и они окутывали ее плечи и спину темно-серебристой вуалью. Джабиру одели в такие же одежды, только с менее богатой отделкой. Потом их накормили и развели по предназначенным для них покоям. Джабире предназначалась небольшая комнатка рядом с комнатой Василике.
Служанка, в голосе которой звучало искреннее сочувствие, посоветовала Василике немного поспать, чтобы набраться сил перед «приемом у господина». Девушка поняла, что ее ждет встреча с неизвестным, нанявшим убийц-туарегов. Но разве она могла уснуть, когда ей предстояло увидеть человека, который был для нее воплощением низости и жестокости?
Она уже устала от ожидания, когда неведомый хозяин наконец потребовал ее к себе. На этот раз за ней пришел мавр, который скалил в безобразной ухмылке безъязыкий рот. Он сделал знак рукой, и Василике последовала за ним. Ее сердце билось так сильно, что каждый удар гулко отдавался в ушах. Она покорно шла по бесконечным коридорам, последний из которых привел в огромный зал, служивший, по всей видимости, опочивальней, убранной с поистине варварским великолепием. Василике, пленница дворца самого базилевса, никогда прежде не видела и даже не могла вообразить такой роскошной и вычурной мебели, такого обилия золота, драгоценного пурпурного бархата, ковров, каждый из которых мог считаться истинным произведением искусства.
И посреди этого великолепия пауком возвышался тот, кто нанял туарегов. Высокий, вероятно, такой же высокий, как Мирджафар, но оплывший, куда более тучный и к тому же плешивый хозяин покоев взирал на Василике. Так может рассматривать новое приобретение любитель старины или редкого оружия.
– Именно такой и должна быть невеста! Именно такой и должна быть принцесса, наследница всесильного императора, мудрейшего из мудрых, Алексея из рода Комниных…
Василике молчала. У нее хватило сил, чтобы не опустить глаза перед этим уродцем.
– Да, именно такой… Говорят, ты вскружила голову самому Горному Лису… Говорят, ради него ты презрела обещания, данные другому брату…
– Я никому ничего не обещала, – произнесла Василике.
– Нет? – Хозяин покоев подошел совсем близко. – Ты не обещала любви до гроба, не обещала верности до смерти и после оной?..
«Этот слизняк, похоже, знает далеко не все…»
– Нет.
Толстяк зашел за спину девушки, и Василике слышала лишь его тяжелое дыхание. Но тут словно сотня игл пронзили ее тело – это толстяк провел рукой по ее руке от плеча до пальцев.
– Не обещала – и славно. Значит, ты не нарушишь слова, если и мне уделишь несколько дней своей жизни.
Василике еще раз содрогнулась – теперь толстяк глядел на нее сбоку и ощупывал ее подбородок. Так делают перед покупкой лошадники, оценивая, сколь молодо и сильно животное.
– Ну что ты трусишься, дурочка? Всего-то с десяток дней… Пока я договорюсь с беем Тахиром. Я продам ему его же сына и невестку… Это будет преотличная сделка. Она обогатит меня и покроет славой.
– Позором… Она покроет тебя позором на веки вечные…
– Нет, детка, люди будут вспоминать славного Суррахима-купца и собирателя! Я докажу, что только я один достоин восхвалений! Ведь это я поймал тебя и твоего Лиса! Я придумал продать его и тебя его же отцу!
– Его поймали наемные воины. А ты лишь ждал, как паук… Ждал, как трус…
– Не смей! Я! Я придумал и сделал! Я поймал! Я!
Теперь купец Суррахим визжал, лицо его покраснело от натуги, а руки, холеные и женственные, сжимались в кулаки.
– Я! Повтори, змея!
– Ты трус и падальщик, – отчетливо проговорила Василике.
В руках купца показалась плеть. Но девушка почувствовала, что все его действия – лишь попытки спрятать собственную трусость и слабость. Она выпрямилась и взглянула во вспотевшее красное лицо купца.
– Ты ударишь меня? Ударишь плетью? И после этого попытаешься продать? Продать бею?
Василике расхохоталась.
– Да тебя же высекут розгами – кому будет нужен порченый товар? Ты осмелишься превратить меня в рабыню? Тогда твоя слава воистину перешагнет рубежи стран – все будут помнить о глупом Суррахиме-купце. Будут рассказывать, как никчемный Суррахим из-за собственной злости и глупости не смог заработать даже половины обола там, где можно было найти целое состояние! Ну, ударь же меня! Ну!
Суррахим завизжал и отбросил плеть так, словно это была змея.
– Ты ведьма! Поди прочь! Эй, кто-нибудь, уберите гнусную тварь!
– Плешивый никчемный слизняк! – проговорила Василике и плюнула в лицо купца.
Тот заорал так, словно она облила его ядом. Или кипятком. Появившийся неизвестно откуда мавр бесцеремонно схватил девушку и поволок ее по коридору прочь от исходящего истерическим криком купца.
Свиток двадцать восьмой
Позже, рассказав Джабире все, что произошло, Василике поддалась охватившему ее отчаянию, и слезы ручьем хлынули по ее бледным щекам.
Этот поединок лишил ее всякой надежды на будущее – да, она смогла сейчас противостоять притязаниям этого паука. Но надолго ли хватит ее сил? А Мирджафар? Что будет с ним? Не подвергла ли она жизнь любимого смертельному риску, выведя из себя этого тучного истерика? Вдруг он решит отыграться на принце?
Еще утром оставалась, пусть весьма призрачная, надежда, что произойдет чудо и им удастся освободиться. Но сейчас… О нет, сейчас ни ее жизнь, ни жизнь Мирджафара не стоили ни гроша. Суррахим, должно быть, уже послал за палачом, чтобы навсегда избавиться от добычи…
Василике не была из тех, кто поддается панике, она старалась сражаться до последнего, всегда надеялась на счастливый случай, всегда ждала его. Но сейчас, похоже, везение изменило ей, а счастливый случай, как видно, заплутал в лабиринте узеньких улочек неведомого города.
Джабира слушала Василике, гладила ее по плечу и пыталась утешить. Но у той слезы все лились и лились.
– Так ты говоришь, он решил продать шейха его отцу… И тебя вместе с ним…
Странная интонация в голосе Джабиры уняла слезы принцессы куда лучше дюжины носовых платков. Василике кивнула.
– Он сказал, что это будет самая мудрая из его сделок. Что после этой сделки все заговорят о Суррахиме-купце.
– Похоже…
– Похоже? На что похоже?
Василике всмотрелась в лицо девушки и только теперь увидела, что та едва сдерживает нетерпение, и Василике стала слушать подругу внимательнее.
– Ты узнала что-нибудь, Джабира? Что-нибудь о Мирджафаре?
Читать бесплатно другие книги:
