Подарок Ахерн Сесилия

27

Накануне Рождества

Пешеходная Графтон-стрит в Дублине была запружена народом, делавшим последние предрождественские покупки. Жадные руки хватали все, что еще оставалось на полках, всякие разумные соображения, всякое стремление экономить и уложиться в бюджет летели к черту. Решения принимались мгновенно, с зависимости только лишь от запаса времени и доступности товара, порою даже без учета того, кому предназначался подарок. Сперва подарок, а кому — сообразим после.

В кои-то веки неспешно, не поддаваясь царившей вокруг панике, Лу и Рут бродили под ручку по дублинским улицам, предоставляя другим сколько угодно толкаться и бежать как угорелые. У Лу было полно времени. Рут была более чем удивлена, когда Лу, еще недавно сухо отказав ей, вдруг сам предложил с ней встретиться, но вопросов она, как и обычно, задавать не стала. Произошедшая с ним перемена была ей чрезвычайно приятна, но к радости примешивался скепсис, в котором она ни за что бы не призналась. Лу Сафферну предстояло еще многое ей доказать.

Они спустились по Генри-стрит, заставленной лотками и передвижными киосками, в которых торговцы распродавали последнее: игрушки, рулоны подарочной оберточной бумаги, шары, радиоуправляемые машинки, которые проверялись здесь же на улице, и елочную мишуру — все, что могло понадобиться в сумасшедшей лихорадке последних предрождественских часов. На вечно меняющей свой облик Мор-стрит наряду с обычными торговыми заведениями товар свой предлагали африканские и азиатские лавочники. Лу купил брюссельскую капусту у словоохотливого торговца, чье безудержное острословие немало веселило прохожих. Они сходили к ранней рождественской службе и пообедали в Вестин-отеле, разместившемся в Колледж-Грин, старинном, девятнадцатого века здании, бывшем некогда банком, а затем превратившемся в пятизвездочный отель. Обедали они в главном банковском зале, и Пуд, выгибаясь, задирал голову к потолку и с благоговейным изумлением разглядывал затейливый резной орнамент ручной работы и люстры, горевшие тысячами хрустальных граней, раз за разом издавая все новые вопли, только чтобы слушать отдающееся в высоком потолке эхо.

Лу Сафферн видел мир совершенно по-новому. Не с высоты тринадцатого этажа через толстое тонированное стекло и не из громоздкого кожаного кресла, ведь он решился влиться в толпу. Гейб был прав насчет мыши. Гейб был прав насчет того, что Клифф может многому его научить. Собственно говоря, началось все еще раньше, уже полгода назад, когда мышью смазали ему по лицу, и в Лу после долгой спячки проснулась совесть вместе со страхами. Вообще, если подумать, Гейб был во многом прав. Его назойливо лезущий в уши голос говорил слова, которые Лу не хотелось слушать. Лу был очень обязан Гейбу. С наступлением темноты, когда детям пора было возвращаться домой, а Санте — отправляться в полет, Лу поцеловал на прощание Рут и детей, усадил их в машину и направился обратно в офис. Там ему предстояло еще одно дело.

Он ждал в вестибюле лифт, когда дверцы лифта внезапно открылись, и в то время, как Лу сделал шаг по направлению к кабинке, из нее вышел мистер Патерсон.

— Лу, — сказал он удивленно. — Не верю собственным глазам! Неужели вы сегодня работаете? Поразительное трудолюбие! — Он окинул взглядом коробку в руках Лу.

— О нет, я не на работе. Хотя еще и не ушел. — Лу улыбнулся. Он старался говорить внушительно, пытаясь выработать тон, уместный для него в новом его качестве. — Мне просто пришлось., хм… — Ему не хотелось подводить Гейба, раскрывая его обиталище. — Я забыл кое-что в кабинете.

— Хорошо, хорошо. — Мистер Патерсон устало потер глаза. — Но, боюсь, мне надо вам кое-что сказать. Я думал, стоит ли, и решил, что лучше будет сказать. Я ведь тоже не для работы приехал сюда вечером. Меня вызвал Альфред. Сказал, что это срочно. А после случая с Клиффом у всех нас нервы пошаливают. Вот я и прискакал опрометью.

— Я весь внимание, — сказал Лу, в душе которого зашевелилось беспокойство. Дверцы лифта опять закрылись. Путь к бегству был прегражден.

— Он хотел побеседовать со мной насчет… насчет вас.

— Да, — протянул Лу.

— Он вот что мне принес. — Мистер Патерсон сунул руку в карман и вытащил оттуда пузырек, который Гейб дал Лу. Там внутри была таблетка. Подлец Альфред, желая уничтожить Лу, видимо, слазал в мусорный бак за уликой.

Лу потрясенно глядел на пузырек, спешно решая как быть — отрицать ли все или же признаться. Над верхней губой у него проступили капельки пота, пока он перебирал версии. Это для отца. Нет. Для матери. От ее бедра. Нет. У него самого болит поясница. Он понял, что мистер Патерсон что-то говорит, и заставил себя вслушаться.

— Он сказал, что нашел таблетки под мусорным баком. Не знаю уж каким образом, — мистер Патерсон сдвинул брови, — но он выяснил, что это ваши… — Он испытующе смотрел на Лу — узнает ли тот пузырек.

У Лу заколотилось сердце.

— Мне известно, что вы друзья с Альфредом, — смущенно проговорил мистер Патерсон, и на лице его внезапно проступили шестьдесят пять его прожитых лет. — Но его забота о вас, по-моему, проявляется несколько странно. Мне кажется, что его цель — доставить вам неприятности.

— Хм… — Не сводя глаз с коричневого пузырька, Лу проглотил комок в горле. — Это не… хм… вовсе не что-то… — запинаясь, проговорил он, пытаясь сформулировать связный ответ.

— Не в моих правилах, Лу, лезть в личную жизнь сотрудников. Чем занимаются мои коллеги свободное время — это их дело, коль скоро это каким-то образом не вредит компании. Поэтому поступок Альфреда мне не очень-то пришелся по душе. — Мистер Патерсон нахмурился. Когда Лу ничего не ответил, лишь продолжая обильно потеть, мистер Патерсон добавил: — Но, может быть, вы сами хотели, чтобы он передал мне эти таблетки? — Похоже, мистер Патерсон пытался хоть как-то объяснить себе поведение Альфреда.

— Что? — Лу вытер пот со лба. — Зачем бы мне могло понадобиться такое?

Мистер Патерсон пронзил Лу внимательным взглядом. Губы его чуть дрогнули.

— Не знаю, Лу, но вы ведь у нас умница.

— Что? — смущенно отозвался Лу. — Не понимаю!

— Поправьте меня, если я не прав, но я-то заключил, — дрогнувшие губы вдруг расплылись в улыбке, — что вы намеренно пытались ввести Альфреда в заблуждение относительно этих таблеток. Пытались уверить его, что с ними что-то не то. Правильно?

Открыв рот, Лу с удивлением глядел на начальника.

— Я догадался. — Мистер Патерсон хохотнул и покачал головой. — Вы умница и хитрец, но меня не перехитрить. Я обо всем догадался по синему штемпелю, — пояснил он.

— Про что вы говорите? Какой синий штемпель?

— Вам не удалось до конца стереть его с таблеток, — объяснил мистер Патерсон. Открыв пузырек, он перевернул его, и таблетка упала на ладонь. — Видите этот синий штемпель? А если приглядеться, можно различить на положенном ей месте и букву «Д». Уж мне ли не понять такого, столько лет проработав с моими сотрудниками!

— Это единственная таблетка с синим штемпелем? — с трудом выговорил Лу.

Альфред и тут поленился. Не полез в помойку. Да он и для спасения собственной шкуры этого бы не сделал. Он просто частично соскреб штемпель с простой таблетки от головной боли.

— Нет, таблеток было две. И обе с синим значком. Я взял одну себе, надеюсь, вы мне это простите. С помойки они или нет, мне было не важно — так болела голова. Эти проклятые предрождественские дни меня в гроб загонят.

— Вы приняли таблетку? — ахнул Лу.

— Я возмещу вам ее. — Он небрежно махнул рукой. — Такие в любой аптеке продаются. И даже в газетных киосках. Они в свободной продаже, без рецепта.

— И что было потом, когда вы приняли таблетку?

— Ну, боль прошла, как и положено, не правда ли? — сказал мистер Патерсон. — Хотя, по правде говоря, если в течение ближайшего часа я не выберусь домой, мне придется срочно принять еще одну. — И он бросил взгляд на часы.

Лу потрясенно молчал.

— Так или иначе, я хочу, чтобы вы знали, что мне очень не понравилась эта попытка Альфреда. Я вовсе не считаю, что вы… э… такой, каким Альфред хочет вас передо мной выставить. А вот таким, как он, у нас в компании не место, и мне придется его уволить. Вся эта предрождественская суматоха, в придачу к работе, иногда превращает нас в чудовищ, — сказал он устало, выглядя теперь старше своих шестидесяти пяти лет.

Лу молчал, но в мозгу его бешено вертелись вопросы. Либо Альфред подменил таблетки, либо Лу в тех двух случаях, когда он раздвоился, принимал обычные таблетки от головной боли. Лу вынул из кармана платок и, развернув его, стал разглядывать оставшуюся у него таблетку. Сердце у него замерло в груди. На ней тоже виднелась еле заметная буковка, какой помечают таблетки от головной боли. Как же это он не увидел раньше эту буковку?

— А-а, я вижу, у вас есть еще одна такая! — засмеялся мистер Патерсон. — Ну вот вы и пойманы на месте преступления! Вот, пожалуйста. Можете взять и ту, что осталась. Прибавьте ее к вашей коллекции. — И он протянул ему пузырек.

А Лу лишь глядел на него, открывая и закрывая рот, как это делают рыбки в аквариуме. Слова не шли ему на язык, и он молча взял у мистера Патерсона таблетку.

— Ну, мне пора. — Мистер Патерсон попятился к двери. — Мне еще железную дорогу собирать и батарейки вставить в Мисс-как-ее-там, болтающую всякий вздор, который теперь, уж конечно, меня заставят слушать целую неделю кряду. Счастливого Рождества, Лу, — и он протянул ему руку.

Лу судорожно сглотнул. Мысли его все еще беспорядочно крутились вокруг таблеток. Может быть, у него аллергия на них? Может быть, раздвоение было своего рода побочным эффектом? Или все это ему просто почудилось? Нет, это было в действительности. Рут и дети могут засвидетельствовать его пребывание с ними в обоих случаях. Значит, дело не в таблетках, дело в…

— Лу… — произнес мистер Патерсон, чья рука, протянутая ему, все еще болталась в воздухе.

— Пока, — хрипло выговорил Лу. Потом откашлялся: — То есть счастливого Рождества. — И он пожал руку начальнику.

Едва расставшись с мистером Патерсоном, Лу ринулся к черной лестнице и по ступенькам сбежал в подвал. Там было холоднее, чем обычно, но свет в конце коридора починили, и он больше не мигал таинственно и призрачно. Из-под двери неслись звуки «Домой на Рождество» Криса Ри, отдаваясь эхом от холодных голых стен.

Лу вбежал без стука. Дверь он толкнул ногой, так как руки были заняты коробкой. Помещение показалось ему еще пустыннее, чем раньше. Гейб скорчился во втором проходе, сворачивая спальный мешок и одеяло.

— Привет, Лу, — не оборачиваясь, сказал он.

— Кто вы такой? — дрожащим голосом возопил Лу, ставя на полку коробку.

Гейб распрямился и вышел из прохода.

— Ну вот, — медленно сказал он, оглядывая Лу с ног до головы, — неплохое начало беседы! — Он покосился на стоявшую на полке коробку и улыбнулся. — Это подарок мне? — негромко осведомился он. — Ну зачем вы беспокоились… — И он шагнул вперед, чтобы взять коробку, в то время как Лу попятился, со страхом глядя на него.

— Хм, — хмыкнул Гейб. Потом взглянул на завернутую в подарочную бумагу коробку: — Можно открыть сейчас?

Лу не ответил. Лицо его лоснилось от пота, глаза настороженно бегали, следя за каждым движением Гейба.

Гейб не спеша, аккуратно разворачивал идеально завернутую бумагу. Осторожно, начиная с концов, снял с нее клейкую ленту, стараясь не порвать бумагу.

— Люблю делать подарки, — сказал он и тем же небрежным тоном продолжал: — А вот получать их мне доводилось нечасто. Но вы — другое дело, Лу. Я всегда так думал. — Он улыбнулся Лу, потом развернул коробку и открыл подарок — электрообогреватель для его подсобки. — О, очень предусмотрительно с вашей стороны. Спасибо. Он будет согревать меня на следующем из моих биваков, но не здесь, потому что, к несчастью, я съезжаю.

Лу прислонился к стенке, отодвинувшись от Гейба как можно дальше, прежде чем вымолвить дрожащим голосом:

— Таблетки, что вы мне дали, были от головной боли.

Гейб продолжал разглядывать обогреватель.

— Подозреваю, что вы узнали это от мистера Патерсона.

Ответ ошеломил Лу, который ожидал, что Гейб начнет спорить и отрицать сказанное.

— Альфред отыскал их в помойке и передал мистеру Патерсону.

— Вот подлец какой! — покачал головой Гейб и улыбнулся: — Старина Альфред в своем репертуаре! Я это предполагал. Что ж, можем присудить ему несколько очков за упорство и последовательность. Он, кажется, всерьез вознамерился не допустить вас к новой должности, правда?

И, не дождавшись от Лу ответа, он продолжал:

— Бьюсь об заклад, что кляуза, с которой он притащился к мистеру Патерсону, не очень-то ему помогла. Ведь так?

— Мистер Патерсон уволил его, — негромко сказал Лу, все еще пытаясь понять, что к чему.

Гейб улыбнулся, не выказав ни малейшего удивления, но с довольным видом — довольный в том числе и самим собой.

— Расскажите мне, что это за таблетки. — Лу чувствовал, как дрожит его голос.

— Ладно… Это была упаковка таблеток от головной боли, купленная мной в газетном киоске. Но соскрести с них маленькие буковки оказалось очень непросто. Видите ли, в наши дни почти на всех таблетках есть эти знаки.

— Кто вы такой?! — воскликнул Лу, и в голосе его был неподдельный ужас.

Гейб вздрогнул, и лицо его выразило озабоченность.

— Я теперь внушаю вам страх? Из-за того, что выяснилось, что вас клонировали вовсе не таблетками? Господи, что творят люди с наукой! Хватаются за нее, готовы поверить в любые научные открытия, в любые новинки — таблетки от того, от другого. Похудеть — таблетки, отрастить новые волосы — таблетки, и так без конца. Верят во что угодно, как сумасшедшие. — Он покачал головой. — Если бы чудеса можно было записать при помощи химических формул, люди веровали бы в них с большей готовностью. Прямо руки опускаются! Мне пришлось сослаться на таблетки, Лу, потому что иначе вы бы мне не поверили. И ведь я оказался прав, не так ли?

— В каком смысле «не поверил бы вам»? Кто вы, возьми, на самом-то деле? И что это все за петрушка?

— Но теперь-то, — сказал Гейб, грустно глядя на Лу, — все по-моему, ясно?

— Ясно? Мне? Наоборот — все окончательно запуталось!

— Таблетки были лишь стимулятором. Стимулятором сознания. Вспомогательным средством. — Он улыбнулся.

Лу потер себе лицо — усталый, сбитый с толку, напуганный.

— Они были нужны, чтобы дать вам шанс, Лу. Получить шанс заслуживает каждый. И даже вы, что бы вы ни считали по этому поводу.

— Шанс? Какой шанс? Шанс на что? — выкрикнул он.

От следующих слов Гейба у него побежали мурашки по коже и захотелось немедленно бежать домой, к семье.

— Брось, Лу. Ты же это знаешь.

Это были слова Рут. Гейб повторил их! Лу затрясло, как в лихорадке, а Гейб между тем продолжал:

— Шанс побыть в кругу семьи, шанс узнать родных получше, прежде чем… ну, просто побыть с ними.

— Узнать их получше, прежде чем что? — спросил Лу на этот раз очень тихим голосом.

Гейб не ответил, он отвел глаза, посчитав, что и без того сказал слишком много.

— Прежде чем что? — вновь выкрикнул Лу, надвигаясь на Гейба.

Гейб молчал и лишь сверлил Лу своими ясными синими глазами.

— Им что, грозит опасность, с ними что-то случится? — Его голос задрожал, он был на грани паники. — Я так и думал! Я боялся этого! Что с ними будет? — Он скрипнул зубами. — Если вы что-то сделали с ними, я вас…

— С вашей семьей, Лу, ничего не произошло, — произнес Гейб.

— Я вам не верю! — в панике воскликнул Лу и выхватил из кармана свой «Блэкбери». Взглянул на дисплей — пропущенных звонков не было. Он быстро набрал свой домашний номер, одновременно пятясь из подсобки. Окинув Гейба напоследок злобным взглядом, он повернулся и бросился бежать.

— Не забудьте пристегнуться, Лу! — крикнул вслед ему Гейб, и этот крик раздавался у него в ушах, пока Лу со всех ног мчался к подземной парковке. Поставив «Блэкбери» на автодозвон, Лу на бешеной скорости выехал с парковки. По ветровому стеклу барабанили тяжелые капли дождя. Включив «дворники» на предельную мощность, он выехал на пустынную улицу и нажал на акселератор. Предупредительные сигналы непристегнутого ремня безопасности из-под сиденья становились все громче и громче, но от волнения он их не слышал. Колеса «порше» чуть скользили на мокром асфальте объездов возле набережной, а потом на Клонтарф-Коуст-роуд, ведущей к Хоуту. Над морем высились красно-белые трубы электростанции, они вытянулись вверх на 680 метров и были похожи на два огромных пальца, грозящих Лу. Дождь припустил не на шутку, и видимость была плохая, но Лу ездил здесь всю свою жизнь, и единственной его задачей было поскорее проскочить узкую полоску суши, отделявшую его от его семьи. Было половина седьмого, и совсем стемнело. Народ в основном был либо у мессы, либо сидел по пабам, перед тем как разложить подарки и выставить стакан молока с куском рождественского пирога Санте и несколько морковок его водителю. Семейство Лу сидело дома за ужином, к которому Лу обещал подъехать, но на телефонные звонки оно не отвечало. Лу бросил взгляд на «Блэкбери», проверяя, включен ли он, и на секунду отвлекся от дороги. Машина вильнула и выехала на среднюю полосу. Встречная машина громко просигналила, и он поспешил убраться на свою полосу. Он промчался мимо отеля «Морской» в Саттон-Кросс, там все гудело от праздничных приготовлений. Видя, что дорога свободна, он поднажал. Машина, как вихрь, пролетела Саттонскую церковь, школу и выехала на взморье, где на фасадах уютных домиков в окнах горели свечи, сверкали рождественские деревца, а на крышах болтались Санты. На подъемных кранах, окаймлявших береговую линию Дублинской бухты, были зажжены лампочки иллюминации. Распрощавшись с бухтой, он въехал на круто забиравшую вверх дорогу к дому. Дождь лил как из ведра, сплошной стеной закрывая обзор. Ветровое стекло запотело, и он наклонился, чтобы протереть его рукавом своего кашемирового пальто. Он жал на кнопки приборной доски в надежде улучшить видимость. В уши назойливо лез сигнал ремня безопасности, а стекло запотевало тем больше, чем жарче становилось в салоне. Но он не сбавлял скорости, подгоняемый писком мобильника и желанием скорее оказаться дома, с семьей, желанием, пересиливавшим все прочие эмоции. Добраться до своей улицы заняло у него лишь двенадцать минут быстрой езды по пустынным дорогам.

Наконец телефон просигналил, что на звонок ответили. На экране дисплея показалось лицо Рут — широкая улыбка, карие глаза, мягкий приветливый взгляд. Обрадовавшись, что она, по крайней мере, в состоянии ответить на его звонок, он облегченно опустил глаза к мобильнику и протянул к нему руку.

«Порше 911 Каррера 4S» имеет уникальную систему сцепления, превосходящую даже систему сцепления спортивных машин. В зависимости от устойчивости задних колес, от пяти до сорока пяти процентов мощности может направляться на передние колеса. Поэтому на резких поворотах мощность передних колес увеличивается, толкая машину в нужном направлении. Такая система обеспечивает «Каррере 4S» устойчивость на обледенелых трассах даже большую, чем у большинства спортивных машин.

К сожалению, в распоряжении Лу пока что была другая модель. Хотя новый «порше» он уже заказал и должен был получить машину уже через неделю.

И поэтому, бросив взгляд на экранчик «Блэкбери» и бурно радуясь появлению там лица Рут, он на секунду перестал следить за дорогой и поторопился со следующим поворотом. Он автоматически убрал ногу с акселератора, высвобождая задние колеса и тем самым перенося весь вес машины на передние, и тут же опять нажал на акселератор, делая поворот. Сцепление хвостовой части было нарушено, и его вынесло на другую сторону дороги, где начинался крутой скат.

Последующие мгновения были так полны ужаса и смятения, что он даже не почувствовал особой боли — шок притупил ее. Машина перевернулась раз, другой, третий. На каждом кувырке Лу испускал дикий вопль, размахивая и колотясь руками и головой о стенки салона, как кукла, попавшая в стиральную машину. Подушкой безопасности его ударило по лицу, из носа потекла кровь, и на несколько секунд он отключился, погрузившись в недвижную кровавую кашу.

Спустя какое-то время Лу открыл глаза и попытался оглядеться и оценить ситуацию. Но не смог. Его окружала тьма, и двигаться он был не в состоянии. Один глаз залепила какая-то вязкая густая масса, и он ничего не видел. Одной рукой, которой Лу еще мог слегка пошевелить, он ощупал себя и понял, что и все его тело увязло в этой массе. Он провел языком по деснам — во рту был вкус ржавого железа, и он понял, что это кровь. Он попытался шевельнуться и не смог. Из рук слегка двигалась одна. Он крепился, чтобы не паниковать, и старался решить, что делать. Впервые в жизни в голову не приходила ни одна связная мысль, а когда прошел шок и он понял, что произошло, на него со всей силой нахлынула боль. Перед ним маячил образ Рут. Образы Люси и Пуда. Его родителей. Они были так недалеко от него, на вершине холма, который он почти преодолел. Лежа в темноте в разбитой машине, среди зарослей утесника и каких-то трав, на склоне холма в Хоуте, Лу Сафферн тихонько заплакал.

Рэфи и Джессика совершали свой обычный патрульный объезд, пререкаясь по поводу диска с музыкой кантри, которой Рэфи, как обычно, мучил Джессику, когда машина их поравнялась с тем местом, где слетела с дороги машина Лу.

— Погодите-ка, Рэфи, — прервала Джессика громогласные сетования Рэфи насчет его разбитого сердца и так далее, вторившие звукам магнитолы.

Он запел еще громче.

— Рэфи! — крикнула она, выключая музыку. Он удивленно воззрился на нее:

— Ладно, ладно, ставь своих стандартных «Обезьянок» или как там их…

— Остановите машину, Рэфи, — сказала она тоном, заставившим его сразу подрулить к обочине.

Она выпрыгнула из машины и пробежала несколько шагов назад к месту, которое привлекло ее внимание тем, что деревья там были поломаны и искорежены. Она вытащила фонарик и посветила на скат холма.

— О господи, Рэфи, надо вызвать спасателей, — крикнула она, — «скорую» и пожарных!

Он было потрусил к ней, но остановился, повернул назад к машине и рации.

— Я спущусь! — крикнула она, уже начав продираться сквозь поломанные сучья по крутизне.

— Не надо, Джессика, — донесся до нее голос Рэфи, но она не слушала его. — Вернись, это опасно!

Она различила эти слова, но вскоре была уже далеко, там, где до нее не долетали крики, а слышалось только ее учащенное хриплое дыхание. Стук сердца отдавался в ушах. Будучи во взводе новичком, Джессика не должна была раньше наблюдать подобное зрелище — искореженной до неузнаваемости машины, лежащей вверх колесами. Но она такое уже видела. Это зрелище было слишком знакомо ей, оно являлось ей в ночных кошмарах и преследовало ее наяву. Столкнувшись сейчас с той же картиной, которую назойливо, вновь и вновь рисовала ее память, она почувствовала дурноту, такую, что вынуждена была опуститься на землю и спрятать голову между колен. У Джессики были свои секреты, и один из них сейчас вернулся, настигнув ее. Она молилась, чтобы машина оказалась пуста. Искореженная до неузнаваемости, без водительской лицензии, в темноте трудно было даже понять, какого она цвета — синего или черного.

На четвереньках она облазила машину кругом, под дождем, промокшая до нитки. Земля была мокрой и вязкой, Джессика поминутно скользила и теряла равновесие, сердце ее колотилось, как сумасшедшее, потому что в ней ожило давнее воспоминание, и она переживала его вновь, не обращая внимания ни на боль в подвернувшейся ноге, ни на сучья и ветки, царапавшие ее лицо, ни на притаившиеся среди утесника камни, натыкаясь на которые она набивала синяки на ногах.

У противоположной стенки салона скрючился человек. Вернее, тело, и сердце у Джессики упало. Она посветила фонариком. Человек был в крови. Весь. Дверца была захлопнута, и открыть ее она не могла, но стекло окошка со стороны водителя выбило ударом, и она могла добраться по крайней мере до верхней половины его туловища. Стараясь не терять присутствия духа, она опять посветила фонариком.

— Тони, — еле слышно шепнула она при виде тела в машине. — Тони! — На глаза навернулись слезы. — Тони. — Она вцепилась в него, гладила его лицо, тормошила лежащего, желая привести его в чувство. — Тони, это я, — бормотала она. — Я здесь.

Мужчина застонал, но глаз не открыл.

— Я вытащу тебя отсюда, — шепнула она в самое его ухо и поцеловала в лоб. — Я привезу тебя домой.

Он медленно открыл глаза, и она вздрогнула, как от удара. Глаза были синие. Не карие. У Тони были карие глаза.

Он глядел на нее, она — на него, освобождаясь от кошмара.

— Сэр, — сказала она, и голос ее неожиданно задрожал. Она глубоко вздохнула и начала заново: — Сэр, вы слышите меня? Меня зовут Джессика, вы меня слышите? Помощь уже едет, понятно? Мы поможем вам.

Он со стоном прикрыл веки.

— Выехали! — задыхаясь, крикнул откуда-то сверху Рэфи и начал спускаться к машине.

— Осторожно, Рэфи, здесь очень скользко, лучше оставайтесь наверху, чтобы они увидели вас.

— Живые есть? — спросил он, не обращая внимания на ее слова и продолжая спуск — очень осторожно, мелкими шажками.

— Да, — отозвалась она. — Дайте мне руку, сэр! — Она посветила фонариком на его руку, и от увиденного у нее что-то оборвалось внутри. Насилу справившись с дыханием, она опять подняла фонарик. — Возьмите меня за руку, сэр. Вот я, здесь. Чувствуете? — Она крепко ухватила его руку.

Он застонал.

— Держитесь. Сейчас мы вас вытащим.

Он опять застонал.

— Что? Я не понима… не волнуйтесь, сэр, «скорая» уже в пути.

— Кто он? — окликнул ее Рэфи. — Узнала?

— Нет, — коротко отвечала она, не спуская глаз с пострадавшего и молясь, чтобы он опять не потерял сознание.

— Моя жена, — услышала она шепот, такой тихий, что его можно было принять за вздох. Она приблизила ухо к его рту, так, что губы его коснулись ее мочки, и ощутила на коже липкую кровь.

— У вас есть жена? — ласково спросила она. — Вы увидите ее, обещаю! Обязательно увидите. Как вас зовут?

— Лу, — сказал он и заплакал, заплакал тихо, но даже такое усилие оказалось для него чрезмерным, и он затих.

— Держитесь, Лу, пожалуйста, держитесь! Борясь со слезами, она опять приблизила ухо к самому его рту, потому что опять послышался тихий шепот:

— Таблетку? У меня нет никаких..

Внезапно он выпустил ее руку и слабой безжизненной рукой стал шарить у себя по пальто с таким усилием, словно заводил тяжелый грузовик. Он рычал и выл от боли. Сунув руку в его мокрый от крови нагрудный карман, Джессика извлекла оттуда пузырек. В пузырьке была одна-единственная белая таблетка.

— Это ваше лекарство, Лу? — неуверенно спросила она. — Мне надо?.. — Она подняла глаза на Рэфи, размышлявшего, как бы ему половчее спуститься по мокрому склону. — Не знаю, надо ли мне вам помочь…

Лу схватил ее руку и сжал с такой силой, что она немедленно дрожащей рукой открыла пузырек и вытрясла оттуда ему на ладонь таблетку. Плохо слушающимися пальцами она приоткрыла ему рот, положила на его язык таблетку и закрыла ему рот. Быстро оглянулась, не видел ли Рэфи. Но он был все еще где-то на середине пути.

Когда она вновь обратила взгляд к Лу, он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. И такая любовь, такая благодарность читались в этом взгляде, что сердце ее преисполнилось надежды. Потом он сделал глубокий вдох, тело его содрогнулось, он закрыл глаза и отошел.

28

Во имя прошлого

В тот самый час, когда Лу Сафферн отошел в мир иной, он стоял в садике перед своим домом в Хоуте, промокший до нитки. От только что пережитого его била дрожь. Времени у него оставалось немного, но самым желанным местом на земле был сейчас для него этот дом, этот и никакой другой.

Он вошел в дом через парадную дверь, хлюпая ботинками по мраморным плиткам. В гостиной потрескивал огонь в камине, на полу под рождественским древом теснились перевязанные нарядными ленточками подарки. Люси и Пуд были пока что единственными детьми в семье, и по традиции родители Лу, Квентин с Александрой, а в этом году и недавно разведенная Марсия, в эту ночь оставались в доме Лу. Невозможно было лишить их удовольствия видеть, как радуется Люси подаркам в утро Рождества. Лу не мог и представить себе, что проведет эту ночь не с ними, ничто другое не способно было принести ему большую радость. Он вошел в столовую, надеясь, что они увидят его, что последний чудодейственный дар Гейба и на этот раз его не подведет.

— Лу! — Рут первая подняла глаза от стола и увидела. Она вскочила и бросилась к нему: — Лу, милый, с тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?

Мать кинулась за полотенцем для него.

— Я прекрасно себя чувствую! — Он шмыгнул носом и, взяв ее обеими руками за подбородок, пристально взглянул ей в глаза. — Сейчас все хорошо. Я звонил, — шепнул он, — а ты не отвечала.

— Пуд опять спрятал телефон, — сказала она, с тревогой глядя на него. — Ты выпил? — шепотом спросила она.

— Нет. — Он засмеялся. — Я влюблен, — шепнул он в ответ и тут же, уже громко, чтобы все в комнате могли его слышать, повторил: — Я влюблен в мою красавицу жену. — Он крепко поцеловал ее в губы, потом, зарывшись в ее волосы, поцеловал ее в шею и осыпал поцелуями ее лицо, не обращая внимания на присутствие свидетелей. — Прости, — шепнул он ей. Ему трудно было говорить, так душили его слезы.

— За что простить? Что случилось?

— Прости за то, как я вел себя с тобой. За то, каким я был. Я люблю тебя. Я не хотел причинять тебе боль.

Глаза Рут увлажнились.

— О, я знаю это, дорогой, ты уже мне это говорил, я знаю.

— Я понял, что без тебя я становлюсь жестоким. — Он улыбнулся, и мать, только что вернувшаяся с полотенцем, захлопала в ладоши, а потом, схватив руку мужа, пожала ее.

— И всем вам скажу, — он оторвался от Рут, но руки ее по-прежнему не отпускал, — простите меня, я так перед вами виноват.

— Мы всё понимаем, Лу. — Квентин улыбнулся. Голос его был хриплым от волнения. — Все это прошло и быльем поросло. Не будем ворошить прошлое, ладно? Не волнуйся. Сядь за стол, поужинай. Все в порядке.

Лу взглянул на родителей. Те с улыбкой кивали. Глаза отца были мокрыми от слез. Он усиленно кивал — дескать, все хорошо, все в порядке. Сестра Марсия моргала, прогоняя слезы, и передвигала разложенные на столе приборы.

Они сушили костюм Лу, они целовали его, ласкали, старались накормить его, но ел он немного. В ответ он все уверял их в своей любви и говорил им, как любит их, повторяя это вновь и вновь, пока они со смехом не приказали ему замолчать. Он отправился переодеться, чтобы, как сказала мать, не свалиться с воспалением легких. Наверху он услышал плач Пуда и тут же поспешил из спальни в комнату сына.

Там было темно и горел только ночник. Он увидел, что Пуд совершенно проснулся и стоит в своей кроватке, держась за перильца, как бодрствующий за решеткой в плену у сна. Лу зажег свет и прошел в комнату. Поначалу Пуд встретил его сердито.

— Эй, малыш, — ласково заговорил с ним Лу. — Ты почему не спишь?

В ответ мальчик жалобно застонал.

— Ну идем.

Лу склонился над кроваткой, поднял на руки малыша и стал его баюкать, прижимая к себе. Впервые тот не поднял рев на весь дом при приближении отца. Наоборот, он заулыбался, тыча пальцем в глаз Лу, в его нос, а затем и в рот, откуда попытался вытащить зубы. Лу засмеялся.

— Эй, эти зубы ты взять не можешь. У тебя скоро свои вырастут. — Он поцеловал щеку Пуда. — Станешь большим, с тобой много чего произойдет, вот увидишь. — Он грустно поглядел на сына, думая о том, что все это будет уже без него. — Позаботься о маме вместо меня, хорошо? — шепнул он дрожащим голосом.

Пуд засмеялся, неожиданно громко, пуская пузыри.

От этого смеха слезы у Лу моментально высохли. Он поднял мальчика, положил его животом себе на голову и стал кружить. Пуд так. заливался смехом, что Лу не оставалось ничего другого, как разделить это веселье. Уголком глаза он увидел, что Люси, стоя в дверях, наблюдает эту сцену.

— А теперь, Пуд, — громко сказал он, — как тебе идея пройти в комнату Люси и попрыгать там на кровати, чтобы разбудить ее?

— Нет, папа! — Люси со смехом ворвалась в комнату. — Я и так не сплю.

— Ах, так и ты не спишь тоже! Вы что — эльфы, помогаете Санте подарки раскладывать?

— Нет, — засмеялась Люси.

Пуд тоже засмеялся.

— Ну, тогда марш в постель, а не то Санта не придет, если вы оба спать не будете и он это увидит.

— А если он тебя увидит? — спросила она.

— Ну, тогда он оставит лишние подарки и на мою долю.

Она поморщилась:

— От Пуда каками пахнет. Я позову маму.

— Не надо. Я и без нее справлюсь. — Он взглянул на Пуда, и тот ответил ему улыбкой.

Люси вытаращила на него глаза, как на умалишенного.

— Не таращись на меня так! — засмеялся он. — Дело-то пустяковое. А теперь давай, дружище, подсоби-ка мне! — Он нервно улыбнулся Пуду, а тот игриво шлепнул его по щеке. Люси так и покатилась со смеху.

Лу опустил Пуда на пол, чтобы тот не скатился с пеленального столика, который Рут обычно в таких случаях использовала.

— Мама его на столик кладет.

— Ну а папа не кладет, — объявил он, прикидывая, как бы расстегнуть пижамку сыну.

— Там пуговицы на попке, — сказала Люси, присев на пол рядом с ним.

— О, вот спасибо! — Он расстегнул пуговицы, закатав низ пижамы, достал запачканный памперс. Взял чистый, медленно развернул его. Повертел в руках, пытаясь догадаться, где тут зад, где перед.

— Фу, гадость какая! — Люси отшатнулась, зажимая рот рукой. — Поросенок спереди должен быть, — сказала она, не разжимая пальцев.

Лу судорожно пытался взять ситуацию под контроль, пока Люси прыгала вокруг и каталась по полу, обмахиваясь с преувеличенной брезгливостью. Не вытерпев проволочки, Пуд стал брыкаться, отталкивая его, и Лу вынужден был отступить. Пуд уползал на коленках прочь от отца, а тот тянулся к нему с салфеткой, чтобы подтереть. Но легкие, как перышки, касания тут не помогали. Пуд нуждался в решительных действиях. Собравшись с духом, Лу приступил к ним. И как только Пуд почувствовал твердость его руки, он присмирел и занялся каким-то шариком, привлекшим к себе его внимание. Люси ассистировала отцу, подавая ему нужные предметы.

— Сейчас детским кремом смазать нужно, — подсказала она.

— Спасибо. Ты позаботишься о Пуде, правда, Люси?

Она с важностью кивнула.

— И о маме ты тоже позаботишься?

— Да, — сказала она, горделиво вздернув нос.

— А Пуд с мамой позаботятся о тебе, — сказал он, наконец ухватив Пуда за пухлые ножки и выволакивая его из-под кроватки. Он тащил мальчика по ковру, а тот визжал, как поросенок.

— А еще мы все позаботимся о папе! — ликующим голосом возвестила она, прыгая вокруг.

— Ты о папе не волнуйся, — негромко сказал он, думая, как надеть памперс. Наконец он справился с этим и быстро застегнул пуговички. — Сегодня пусть он поспит без пижамки, — сказал Лу, стараясь, чтобы это прозвучало уверенно.

— Мама свет выключает, чтобы он заснул, — прошептала Люси.

— О, хорошо, мы тоже так сделаем, — пробормотал он и выключил свет, оставив только ночник в виде Винни-Пуха.

Пуд гукал, сучил ножками и бормотал что-то невнятное, глядя на тени на потолке.