Здравствуйте, я ваша Золушка! Климова Юлия

Андрей Юрьевич Белозерцев сделал большой глоток минералки, точным движением отправил пластиковый стаканчик в мусорную корзину, взъерошил русые волосы и, постукивая колпачком ручки по столу, методично произнес:

– Марина, ничего не поделаешь – менять придется очень многое. Мы скатились на последние строчки рейтингов и бездействовать в данном случае попросту не имеем права. Грядут перемены. – Он придвинул к себе пухлую кожаную папку и вынул из нее исписанные размашистым почерком листы бумаги. – Основная работа ляжет на ваши плечи… Здесь я подробно изложил план дальнейших действий и пометил пункты, которые требуют особого контроля. Обратите внимание на пункт под номером пять – нести за него ответственность будете именно вы.

Андрей Юрьевич протянул лист Марине, откатил назад кресло и встал.

«Да, – подумал он, закладывая руки за спину, – в жизни нашего журнала начинается новый этап. Успешный. Хотя… гори оно все синим пламенем!».

В те недалекие времена, когда владельцем журнала «Артэль» был умный и вечно занятой Кирилл Григорьевич Фокин, проблем практически не возникало. Устойчивый спрос читателей, толковая реклама, хорошие показатели успеха, никаких случайных сотрудников и четкий, годами выработанный стиль. Белозерцев, являясь главным редактором, с удовольствием засиживался в кабинете до глубокой ночи и с не меньшим удовольствием просыпался в семь утра, приводил себя в порядок и отправлялся на работу.

Но судьба была немилосердна к Фокину, и в возрасте пятидесяти трех лет он скоропостижно скончался от болезни сердца. Его супруга, погоревав, решила лично заняться журналом и, отменив ранее принятую политику невмешательства в дела главного редактора, бросилась штурмовать неведомые вершины. Поначалу Белозерцев молчал, входя в скорбное положение вдовы, но затем терпение иссякло и он настоял на серьезном разговоре. Госпожа Фокина покивала, согласилась немного «попридержать коней» и практически тут же потребовала заменить три полосы на другие, более интересные (на ее взгляд).

Белозерцев старался быть объективным и признавал, что некоторые идеи Фокиной заслуживают одобрения, но нельзя же обрушивать на верного читателя столько новшеств сразу и совершенно ни к чему делать из информационно-развлекательного журнала исключительно развлекательный. Спрос постепенно пойдет на спад, а на завоевание новой аудитории уйдут долгие месяцы (и это притом, что конкурентов пруд пруди!).

Андрей Юрьевич даже подумывал уволиться, но в последний момент всегда рвал заявление об уходе на мелкие кусочки и тяжело вздыхал. Во-первых, «Артэль» – его детище. Сколько он здесь проработал? Пятнадцать лет. Во-вторых, бросать увлеченную госпожу Фокину как-то не по-мужски, да и есть еще надежда, что она перебесится… В-третьих, не хочется в сорок лет начинать все заново. Один раз в неделю он благословляет номер в печать, идет в свой любимый ресторанчик, заказывает пиво, форель и чувствует себя прекрасно… Вообще-то, так было раньше. Сейчас – пиво и форель остались, а вот привычного удовлетворения нет…

Через пять месяцев вдова действительно стала признавать свои ошибки. Но уволившихся сотрудников не вернешь, разочарованных читателей – тоже. Да и новый курс уже проложен и вновь все перечеркивать – рискованно. Оставалось только одно – плюнуть на старые обиды, встретиться и хорошенько подумать.

Два дня они исправно думали и пришли к компромиссу. Было решено:

а) ввести один новый проект, который в силу актуальности и интересности привлечет и удержит читателей;

б) постепенно вернуть старые рубрики и прекратить «разброд и шатание» как на рабочих местах, так и на страницах журнала.

Вдова также клятвенно пообещала, что больше давить не станет, займет место наблюдателя и только в самых крайних случаях (бла-бла-бла) будет настойчиво стучаться в дверь. В эти заверения Белозерцев не поверил – рано или поздно госпожа Фокина от скуки и несметного количества идей, размножающихся в ее голове со скоростью три штуки в день, вновь ворвется в его кабинет и потребует заменить одно на другое. Но пока – полгода у него есть, а после… ну что ж, он готов работать дятлом, готов двадцать четыре часа в сутки прокладывать путь к разуму госпожи Фокиной. Практика показывает – достучаться можно.

– Номер пять? – Марина с интересом пробежалась взглядом по строчкам и замерла, читая обведенный зеленым маркером текст. – Но-о… – протянула она, медленно поднимая голову. – Андрей Юрьевич, вы это серьезно?

– Никаких «но», – строго сказал Белозерцев и категорично хлопнул ладонью по столу. – Приступайте.

Глава 1

Самая обыкновенная Золушка

Владимирская область

Последние четыре месяца Сашенька Аксенова пребывала на вершине счастья. Даже ворчание вечно недовольной тетки и мелкие пакости двоюродной сестрицы не могли омрачить этого необыкновенно-волшебного состояния души.

У нее есть Пашка.

Пашка!

Иногда хотелось задрать голову к небу и закричать изо всех сил: «У меня есть Пашка!!!». И чтобы обязательно в ответ раздалось эхо. Звонкое и протяжное.

Ей двадцать два года, а ему – двадцать восемь. Ощутимая разница. Будто он такой взрослый-взрослый, знает ответ на любой вопрос и… любит Сашеньку… ну конечно же, любит. Такое всегда чувствуется.

А она – вечная мечтательница и доверчивая натура. И на свой возраст, если честно, не тянет. Рост – метр шестьдесят, волосы темно русые до плеч и вьются. На щеках детский румянец, да и выражение лица детское. Тут и ямочки к месту пришлись, и чуть пухлые губы, и курносый нос, и брови-черточки. Вот глаза могли нарушить первое впечатление – глубокие и выразительные, но это если вглядываться, если тонуть в этих глазах…

– Саш, может, на фиг кино, пойдем ко мне, а? – прошептал Пашка в ухо, когда до окошка кассы остался приблизительно метр.

– Не знаю… – девушка пожала плечами и покосилась в его сторону. По спине побежали колючие мурашки.

Сашенька уже давно собиралась совершить с Пашкой «это самое», и мысленно на каждый такой вопрос всегда отвечала «да», но затем привычно трусила и отчаянно мотала головой. Он же не лез с уговорами, терпеливо ждал пару-тройку дней и опять делал попытку к сближению, но согласия так и не получал.

Сашенька сама не понимала, почему тянет – роднее и дороже Пашки у нее никого не было и не будет. И не надо. Но… «Первый раз всегда страшно… момент какой-то неподходящий… трусы в горошек… вдруг его родители вернутся из командировки на полгода раньше… вдруг, вдруг, вдруг…» – фразы в голове начинали стремительно кружиться, и отговорки наслаивались одна на другую. «Просто еще не время», – обычно утешала она себя, надеясь, что очень скоро проблема отпадет сама собой. Раз – и как в сказке! Сердце заволнуется, забьется и с губ сорвутся совсем другие слова.

– Ну, ладно… пойдем к тебе, – кивнула Сашенька, краснея. – Только я ненадолго, а то тетка ругаться будет.

Последнюю фразу она добавила просто так, чтобы скрыть противное смущение и собраться с мыслями.

Она согласилась, что ли?

Взяла и согласилась?

Вот и хорошо, вот и замечательно… Пашка-то давно намекает, и правильно делает – сколько можно по кафешкам да по кинотеатрам ходить. Пора начинать новую жизнь, совсем уже взрослую. Сашенька улыбнулась и кивнула еще раз. А ведь они могли и не познакомиться, разминулись бы в этом огромном мире… Не налетела бы она четыре месяца назад на Пашку в магазине, не рассыпала бы на затертый пол яблоки, апельсины и лимоны… и все… Кошмар!

– И чего ты свою тетку боишься? – фыркнул Пашка, сжимая руку Сашеньки. – Половина дома принадлежит тебе, и селить кого попало на твои квадратные метры она не имеет права. Факт? Факт. К тому же ты совершеннолетняя и от нее никак не зависишь, пусть дочери своей нотации читает…

– Я ее не боюсь, – сморщила нос Сашенька. – У меня родственников больше нет – только Галина Аркадьевна и Светка, ну зачем я буду отношения с ними портить… И вообще, мы же договаривались на эту тему не разговаривать.

– Извини… не удержался… Мороженого хочешь?

– Ага.

– Сейчас целый килограмм куплю!

Пашка жил в центре города в двухкомнатной квартире. Пользуясь тем, что родители пребывают в длительной командировке, он частично передвинул мебель, приобрел парочку кресел, напоминающих огромные бесформенные мешки, поснимал со стен акварельные картины местных мастеров и убрал на балкон коврики. Достойная зарплата программиста и финансовая помощь родителей, поступающая на банковский счет из Новосибирска, позволили купить здоровенный жидкокристаллический телевизор серебряного цвета и DVD-плеер со всевозможными наворотами. Собственно перед этой роскошью Пашка и проводил большую часть свободного времени. Сашенька уже дважды была в его квартире, дважды засиживалась допоздна и дважды участвовала в теткиных допросах. То есть отвечала честно на заданные вопросы и смущалась, когда Галина Аркадьевна смотрела уж слишком пристально. Но это было давно – в самом начале отношений (Пашка еще тогда не целовал так страстно и не обнимал так крепко).

– Шампанское будешь?

– Нет, спасибо, я только мороженое чуть-чуть…

Усевшись на угол дивана, неподалеку от журнального столика, Сашенька замерла, поглядывая на дверь. Сейчас Пашка принесет мороженое, они его слопают, а потом… Ага. Давно пора… Она самая счастливая на свете, потому что теперь никакого душевного одиночества нет. Его попросту не существует! А есть – он. Близкий и любимый человек.

Сашенька расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, взбила волосы, выставила маленькую грудь вперед и на всякий случай пощипала и без того покрасневшие щеки (а что здесь такого? какие мысли, такие и щеки…). Именно так, по ее мнению, должна выглядеть сексапильная девушка, готовая к эротическим приключениям. Как в кино!

Процесс поедания пломбира занял буквально считанные минуты, Сашенька успела съесть только половину белоснежного кубика, как ласковые руки Пашки оказались на ее талии. Несколько поцелуев торопливой цепочкой легли на плечо, затем вторая пуговица была расстегнута, а там уж… Сашенька отставила тарелку с мороженым на журнальный столик и повернулась к любимому. Томно вздохнула и, стараясь «быть на высоте», издала не то стон, не то мычание. Пашка, посчитав этот звук окончательным и бесповоротным «да!», сунул руки под ее кофту и нащупал застежку лифчика. Парнем он был опытным и с мелкими преградами в виде замочков-молний предпочитал разбираться сразу.

Сашенька все ждала, когда же закружится голова, защемит сердце, онемеют руки, ноги… когда же бесконечное счастье, перемешанное с романтикой и любовью, заполнит ее до самой макушки?! Но вместо этого в носу настойчиво защекотало, а в животе булькнуло.

– Апчхи-и-и! – звонко чихнула Сашенька в плечо Пашки.

– Будь здорова! – машинально ответил он, продолжая мучиться с застежкой лифчика.

– Спасибо… Апчхи-и-и!

– Еще раз будь здорова.

– Спасибо… Апчхи-и-и! Апчхи-и-и! Апчхи-и-и!

– Ты чего? – Пашка отстранился и нахмурился. – Простыла?

– Да нет, – замялась Сашенька, понимая, что вернуться к пылким объятиям, обещающим головокружение, сердечный трепет и томление, она уже не сможет. – Апчхи-и-и! – выдала она еще звонче и потерла ладонью покрасневший нос.

– Аллергия? – разочарованно спросил Пашка, тоже осознавая, что продолжения (увы, увы, увы) не будет. Он посмотрел на пломбир и вздохнул.

– У меня никогда ее не было… – Сашенька поймала на себе полный надежды взгляд и торопливо принялась застегивать пуговицы. Вскочив, она задела тарелку, и та спикировала на паркет. Дзынь! – Ой, извини… Как-то по-дурацки все получилось…

Она еще больше смутилась, растерялась и в дополнение к этому вновь чихнула. Ну, почему, почему так… Почему?! Это же Пашка, ее Пашка!

– Ерунда, – утешил он, улыбаясь. – А посуда вообще бьется к счастью. Ерунда.

Сашенька подняла маленький серый осколок, который, точно мышонок, прижался к ее тапку, и тоже улыбнулась.

– Ага, ерунда, – согласилась она и добавила: – давай я уберу.

– Не, я сам, а потом пойдем в кино – собирались же…

Пашка встал с дивана, скользнул взглядом по ладной фигурке Сашеньки и сдержал очередной вздох – с чего начали к тому и вернулись. Эх…

Сентябрь радовал приятной, ровной погодой, птичьей болтовней, яркими красками и теплыми вечерами. Если прошлая осень выдалась холодной и мрачной – ветер завывал с утра до ночи, то в этом году царил уютный покой, которого не мог нарушить даже редкий дождик. Перестукивание капель лишь добавляло музыки, а запах сырости, перемешанный с пряно-сладким ароматом цветов, заставлял глубже вдыхать воздух и замедлять шаг.

Взгляд Сашеньки то прыгал с фонаря на фонарь, то скользил по мокрому асфальту. Она держала Пашку под руку и мысленно перебирала занятные моменты только что просмотренной комедии. Нет, героиня какая-то странная, разве можно быть такой наивной? Влюбилась в прохиндея, оказалась одна в чужом городе без гроша в кармане, влипла в историю… Ну вот о чем она думала?.. Потом встретила красавца-принца, а потом еще одного… Сашенька посмотрела на Пашку и гордо вздернула нос. Ее Пашка самый лучший! Самый! И ничего страшного, что сегодня она… расчихалась… глупо, конечно, но когда люди любят друг друга, то… то в конце концов все получается хорошо. Чувства сметают на пути любые преграды – старая истина, и… и… и вообще! Вот!

– До перекрестка дойдем, а дальше я сама, – сказала Сашенька.

– Уже темно, я лучше до дома тебя провожу, – возразил Пашка. – Тетка твоя меня все равно уже видела…

– Нет, до перекрестка.

– Как хочешь, – буркнул он недовольно. – Но тебе с ней надо быть построже…

– Ну Паша…

Попрощались они коротко. Он поцеловал Сашеньку в щеку, сжал пальцы, развернулся и пошел обратно.

«Сейчас поймает машину и поедет к себе… Обиделся…», – подумала Сашенька и, насупившись, поплелась к своему дому.

К своему дому…

Родителей у Александры Аксеновой не было. Уже давно. Отец погиб в автомобильной аварии, а мама, не пережив этого, зачахла через год. Из родственников осталась только тетка и двоюродная сестра Света, а из имущества – половина дома на краю родного города. Ничего не поделаешь, надо жить дальше.

Галина Аркадьевна сразу же взяла Сашеньку под свое крыло, окружив ее излишним вниманием и подчеркнутой заботой. «Сиротой же осталась, – вздыхала она, переговариваясь через забор с соседями. – А так на отца похожа, на брата моего… так похожа… Вот хочу ее в педагогический колледж определить. Воспитатель – профессия хлебная, если с умом к делу подойти».

«С умом» Галина Аркадьевна подходила практически ко всему и особенно быстро и охотно решала те вопросы, которые сулили хоть какую-нибудь прибыль. Посчитав, что половина дома для Сашеньки – это слишком большая роскошь, она сначала сдала одну комнату улыбчивому студенту, а затем еще одну – худющему коллекционеру пивных банок (своим богатством он тут же завалил выделенные ему десять квадратных метров и плюс кладовку). Сама же Галина Аркадьевна прекрасно жила вместе с дочерью на другой половине и к себе никого пускать не собиралась. «Это деньги для нашей семьи», – пафосно говорила она Сашеньке и торопливо убирала в свой карман только что собранную арендную плату.

А Сашенька и не перечила, ютилась в родительской комнате, училась в колледже и подрабатывала курьером в небольшой торговой фирме.

Галина Аркадьевна ни на секунду не ослабляла своей заботы и не сомневалась в светлом будущем своей племянницы. «Ты думаешь, зачем тебе педагогическое образование? – философствовала она, завтракая ватрушкой и чаем с молоком. – Свою выгоду надо всегда понимать. В детскому саду тебе делать нечего, платят там мало, да и голова пойдет кругом от такого количества сопливых детей. Я тебя пристрою гувернанткой в хорошую семью, сейчас это модно и даже престижно. Ответственность небольшая, зато хлеб с сырокопченой колбасой всегда будешь кушать».

Сашенька долго отходила от смерти родителей, да и Галину Аркадьевну побаивалась, поэтому только пожимала плечами и соглашалась. Какая разница… А еще очень хотелось тепла, самого обыкновенного – родственного, они же семья…

Отношения со Светой у Саши не складывались. Старшая сестрица училась в финансово-юридической академии и задирала нос так высоко, что практически протыкала им небо. Вещи – только из фирменных магазинов, подруги – только дочери влиятельных особ, мужчины – обеспеченные красавцы (ну, это в мечтах…). Бывали моменты, когда Свету пробивало на разговоры, тогда она вызывала к себе Сашеньку и насмешливо учила ее «уму-разуму».

«А у тебя неплохие шансы удачно выйти замуж, – посмеивалась Света, накладывая на ногти слой дорогого лака, – получишь диплом по специальности «воспитатель дошкольных учреждений» и мамочка пристроит тебя в хорошую семью ребенка нянчить. А ты не зевай, охмуряй хозяина. Женушка потом с ребенком свалит, а ты прямиком на ее местечко – плюх и в дамках. И сразу рожай, чтобы не отвертелся».

На подобное Сашенька всегда отвечала одно и то же: «меня это не интересует», «я сама разберусь за кого мне замуж выходить, а за кого нет», «давай поговорим о чем-нибудь другом». Света кривила губы и закатывала глаза, что переводилось приблизительно следующим образом: «ну и дурочка же ты…».

Как только Сашенька получила диплом, Галина Аркадьевна засуетилась – обзвонила всех подруг и знакомых и, расписывая достоинства своей племянницы, попросила помощи с трудоустройством («сироткой же девочка осталась, ответственность на мне лежит преогромная»).

Нуждающиеся в няне для своего ребенка нашлись довольно быстро, и судьба Сашеньки была решена. Отныне пять дней в неделю с утра и до позднего вечера она должна была заботиться о пятилетнем Коле – сыне бизнесмена и манекенщицы. Папа-бизнесмен дома появлялся только к ночи, в одной руке всегда газета, в другой – ноутбук. Мама-манекенщица любила спать до обеда, мало ела и находилось в состоянии постоянного раздражения. А Коля делал что хотел и ругать его за такое поведение не разрешалось.

Уже через два дня Сашенька задумалась об уходе из этой «замечательной» семьи, но тетя монолитной стеной стояла на страже ее помыслов и поступков. «Совесть у тебя есть? Я для тебя столько сделала, а ты? Кому рассказать! Нельзя же быть на столько неблагодарной! Я думала, ты станешь мне на старости лет опорой, я всегда гордилось тобой, а ты? Какой еще детский сад? Будешь гувернанткой у Коли и точка, – гневно говорила Галина Аркадьевна и добавляла: – вспомни своих родителей, разве они отступали перед трудностями?..». Сашенька сжимала губы, шла в комнату и ругала себя как только могла. Ну почему она слушает тетку? Почему?! А потому что слишком хорошо ее знает. Если они поссорятся, то Галина Аркадьевна начнет жаловаться всем соседям, запрет дверь, ведущую на ее половину дома, и прекратит всяческое общение с ней, с Сашенькой. Конечно, и так в душе постоянное одиночество, но потом-то станет еще хуже… Ладно уж, подумаешь, разберется она с этим Колей, он, в конце концов, тоже никому не нужен.

Жильцы на Сашиной половине дома сменялись довольно часто. Были вполне нормальные, были и чудные. Одних не хотелось забывать, других не хотелось вспоминать. Особенно досаждали командировочные – не понятно, как они ухитрялись днем работать, если обычно ночами пили и закусывали? Загадка…

Комнаты, лестницы, коридорчики, терраса – все уже давно требовало ремонта, но Галина Аркадьевна не торопилась красить, белить и клеить. «Это такая морока… наверное, лучше весной…» – обещала она и откладывала это дело в долгий ящик. А полгода назад она пригласила еще постояльцев – молодую супружескую пару с крикливым попугаем в придачу, и личная территория Сашеньки сократилась до минимума – до одной-единственной комнаты. О вечерах, проведенных на уютном чердаке, теперь можно было забыть. И хотя шум-гам и бардак уже давно стали привычными, она больше не торопилась домой, а долго гуляла по улицам, заглядывала в магазины и мечтала о невозможном и прекрасном. И вот наконец-то судьба притормозила на нужной отметке – Пашка, у нее есть Пашка! А все остальное – временные проблемы…

Сашенька повернула налево и пошла по освещенной фонарями дороге. Пятиэтажки и высотные дома остались позади, а по бокам потянулись частные домики, утопающие в зелени и цветах. Высокий забор, низкий, узорчатая калитка, кирпичная стена, дверь с «глазком», опять заборчик, а вот и ее дом… Она открыла калитку, отметила, что окна на стороне теткиной половины уже не горят (допрос будет не сегодня), и направилась по узкой каменной дорожке к крыльцу.

Пройдя по коридору на кухню, она порадовалась, что никого не встретила – вечер был волнительный и немного нервный, и сейчас очень хотелось побыть одной, а не выслушивать малоинтересные истории или поддерживать пустой разговор. Выпив полстакана холодной воды, Сашенька взяла с подоконника красное яблоко и пошла в свою комнату. Вот сейчас она ляжет на кровать, прямо так, не раздеваясь, закроет глаза и подумает о чем-нибудь… хорошем. Про Пашку подумает, про свои дурацкие «апчхи» и про то, что завтра будет новый день – замечательный, солнечный, добрый.

Сашенька достала из кармана ключ (приходится запираться, а что делать?) и… услышала громкий, раскатистый храп, который доносился из ее комнаты.

Этого не может быть…

Она прислушалась.

Храп.

Точно – храп!

Сашенька надавила на ручку двери (открыто!) и заглянула в комнату. На кровати лежал человек. Мужчина. Огромный, как бык. И он спал. И, скорее, всего видел красочные сны – свет настольной лампы падал на мясистое лицо и грузное тело, давая возможность оценить незнакомца целиком и полностью.

– Кто это? – вслух изумилась Сашенька, отлетая от двери, как ошпаренная.

Кто это???!!!

На ее кровати???!!!

Только сейчас она заметила в углу, около старой тумбы, большую кожаную сумку с потрескавшимися ручками.

Командировочный… опять… но почему в ее комнате?

Закусив губу, Сашенька заметалась по коридору. Первым желанием было броситься к тетке и все выяснить, но к горлу подступил ком обиды, из глаз брызнули слезы, а сердце сжалось и забилось, как у насмерть перепуганной птицы. Ну пойдет она сейчас к Галине Аркадьевне и та ей что-нибудь ответит, но мужика-то этого с кровати до завтрашнего утра точно не спихнуть, да и нет желания заходить в комнату после такого… свинства.

Сашенька села на стул и беззвучно заплакала. Хватит. Пашка прав, она должна изменить свою жизнь. Она должна заявить о своих правах и должна стать сильнее и настойчивее. Завтра утром она поговорит с Галиной Аркадьевной и… и пусть жильцы выметаются к чертовой матери!

– Пусть выметаются, – всхлипнула Сашенька и, вынув из кармана платок, шумно высморкалась.

Завтра, она поговорит с теткой завтра…

Глава 2

Старый добрый Фей

Владимирская область

Федор Иванович Веревкин сидел в шкафу. Пушистый мех, украшавший рукав куртки, противно лез в лицо и вызывал вполне справедливые приступы негодования. Но убрать «эту гадость» было совершенно некуда, а если учесть, что дышать в столь ограниченном пространстве, забитом шмотками, весьма проблематично, то хоть караул кричи! А еще под задницей, как назло, оказался шуршащий пакет, а значит, телодвижения не желательны. Хруп, хруп – и все! Задушит Отелло и Дездемону, и этого… как его… ну, хахаля ее!

«То есть меня, – подумал Федор Иванович и дернул носом. – И доказывай потом свою непричастность и невиновность…».

Веревкин прислушался, тяжело, но беззвучно вздохнул. Вообще-то, он причастен и виновен, чего уж там… и еще неизвестно чем для него эта история закончится, но… но жить-то хочется.

А все так красиво начиналось – собственноручно выращенные гладиолусы сорта «Донна Мария», плитка молочного шоколада и коронное «как вы прекрасны, Танечка».

Татьяна Ильинична, работающая продавцом в колбасном отделе скромного магазинчика, раскраснелась и пригласила к себе. Не зря же он «окучивал» ее два с половиной месяца: и подарочки дарил, и поглаживал, по возможности, мягкие места, и шептал в ушко комплименты, и ручку целовал. Этакое настойчивое заигрывание с ясным подтекстом. Вроде как, и ей сериальных приключений хочется (скоро уж пятьдесят лет стукнет, а приключений все нет), и ему «надоть». Хотя она не в его вкусе, но зачем усложнять… Крепко сбитая невысокая хохотушка, крашенная «а-ля блондинка» (волосы цвета увядшего лютика), обладательница трех золотых зубов, поклонница яркой косметики – не так уж и плоха Танечка! И колбасой «докторской» пахнет, что немаловажно… И все уже было, как у людей – страсть приняла подобающее ей горизонтальное положение, сердца бились в унисон, «молодая» хихикала часто и призывно, но… с ночной смены неожиданно вернулся муж… Ситуация, как в заезженном анекдоте.

«Надо было поподробнее узнать, кто у нее муж, чтоб, значит, спрогнозировать возможные варианты… – покачал головой Федор Иванович, чувствуя, как немеет правая нога. – Муж, муж… Прогульщик он самый настоящий! Сидел бы на своей работе, как по графику положено, так нет же, надо обязательно людям жизнь испортить!»

За свои шестьдесят пять лет Федор Иванович Веревкин побывал в разных передрягах и в шкафу сидел не в первый раз (в четвертый или пятый), но обычно проблема решалась быстро – жена выпроваживала муженька за хлебом-молоком и путь становился свободным, а тут – никаких шансов! Отказался супруг Татьяны Ильиничны топать на ночь глядя в магазин – зуб у него, видите ли, болит, вот он и вернулся домой раньше… Симулянт!

Федор Иванович состроил гримасу и прислушался. Из соседней комнаты (или из кухни) до него долетали некоторые фразы, которые давали возможность составить картину происходящего.

– …а гладиолусы такие драные ты где взяла? – недовольный мужской голос.

– Купила… у одной старушки.

«Они не драные! – мысленно возмутился Федор Иванович. – Они гофрированные! Понимать же надо!»

– У старушки… – шепотом перекривил он, пытаясь немного изменить позу. – Да я еще о-го-го…

Это была правда. Любовным похождениям Федора Ивановича Веревкина мог позавидовать сам Казанова. Годы шелестели, как страницы толстой энциклопедии, а чувства к противоположному полу и не думали ослабевать – вперед и с песней! Два раза он был женат, но оба брака развалились именно из-за разгульного характера Веревкина (кобелировал исключительно для бодрости духа, понимать же надо…). Детей вот не народил – это жаль, это непорядок…

– Налей еще водки – зуб прополощу… – донесся капризный голос мужа «Танечки».

– Да ты уже наполоскался. Полбутылки как не бывало!

– Болит, зараза! Налей, говорю…

– А может, тебе поехать к врачу?

– Ты на часы-то посмотри! Все уже закрыто!

– А, вроде, около хозяйственного круглосуточная стоматология была…

– Денег на такую роскошь у меня нет, я же не олигарх какой-нибудь!

Очередная попытка Татьяны Ильиничны спасти положение с треском провалилась. Федор Иванович загрустил… Может, рогоносец примет изрядное количество «беленькой» и заснет? Тогда на цыпочках, на цыпочках… и за дверь! Водка – она любую хворь лечит, особенно больные зубы, да и снотворное отменное – пусть пьет побольше.

– Гладиолусы ему мои не понравились… – буркнул Веревкин, осторожно вынимая целлофановый пакет из-под мягкого места. Раздалось тихое шуршание, которого никто, кроме Федора Ивановича, услышать не мог. – «А я вот сейчас выйду из шкафа – и будешь потом рассказывать психиатрам про белую горячку», – зло подумал он, представляя выражение лица несчастного рогоносца.

Страх и паника уже отступили, сидеть в шкафу надоело и последняя мысль показалась не такой уж и плохой. А что? Эффект неожиданности сыграет свою роль – и все обойдется без жертв и разрушений. Татьяну Ильиничну, конечно, жалко, но с другой стороны – не надо изменять. Фи. Федор Иванович поморщился, приоткрыл на сантиметр дверцу шкафа и тут же ее закрыл. Нет, он подлой душонкой никогда не был и не будет, женщину подставлять – это ж последнее дело!

Или не последнее?

Хм…

А еще можно прикинуться домовым. Сейчас в каждой третьей передаче по телевизору рассказывают про всякие… как их там? Ну-у… эти… м-м-м… паранормальные явления! О! Точно! Они самые – явления. Если верить телевидению, то кругом полным-полно инопланетян и всякой нечисти – заполонили, понимаешь, Землю от полюса до полюса и чувствуют себя здесь, как дома.

Да, почему бы и нет. Внешность позволяет.

Федор Иванович пригладил короткую бороду, почесал за ухом и кивнул собственным мыслям. Домовые – они именно такие: лопоухие, косматые, наполовину седые, наполовину рыжие… Еще бы шапку-ушанку напялить, для пущей правдоподобности – и порядок! Кстати, об одежде… Нет, не получится из него дух запечный… Трусы и рубашку при возгласе «Муж вернулся!» он надеть успел, а вот брюки были спешно засунуты Татьяной Ильиничной под кровать – без порток на паранормальное явление он не потянет, никак не потянет.

«Жаль, – подумал Федор Иванович, прощаясь с замечательной идеей, – очень жаль».

Голоса супругов стали громче, а слова, произносимые ими, – отчетливее. Раздались шаркающие шаги и скрип двери.

– Утром меня не буди, зуб, вроде, успокоился, может, и без врача обойдусь.

– Да ложись ты уже, а то опять разболится, – донесся нервный голос Татьяны Ильиничны. – А я тут… рядом… прилягу пока, а потом на кухню пойду прибираться, а ты спи. Спи.

Кажется, рогоносец решил вздремнуть… хм… Федор Иванович замер, вновь испытывая затяжной приступ страха. С одной стороны – избавление близко, с другой – надо еще дожить до этого самого избавления. А вдруг нападет кашель или чертов пакет зашуршит, или мех на рукаве куртки защекочет нос… Одно движение и… и зубы завтра будут болеть у него самого – муж «Танечки» с удовольствием впечатает кулак ему в физиономию.

– Погаси свет.

– Спокойной ночи, дорогой.

«Спокойной ночи», – мысленно добавил Федор Иванович, искренне надеясь, что ночь у всех действительно будет спокойной.

Сидеть пришлось еще довольно долго, но наконец дверь шкафа бесшумно приоткрылась и в полутьме появилось бледное лицо Татьяны Ильиничны. Перетрухала она не меньше, и сейчас, конечно же, мечтала только о том, чтобы любвеобильный гость исчез из ее квартиры как можно скорее.

Сделав несколько знаков, она сунула Веревкину брюки и мотнула головой на кровать, мол, супруг мой почивает, давайте-ка, Федор Иванович, уходите, но только по-тихому, умоляю вас, по-тихому…

Федор Иванович медленно спустил на пол одну ногу, затем другую. Колени хрустнули, а поясницу прострелило так, что в глазах зарябило – не молодой уже, чтобы по два часа в шкафу куковать! Татьяна Ильинична блеснула золотым зубом и махнула рукой, мол, поторапливайтесь, а то не ровен час супруг проснется…

«Да сейчас я, сейчас», – округлил глаза Федор Иванович и, точно космонавт, который заново учится ходить, сделал один шаг. Почувствовав наконец руки и ноги, а также волну неприятных укольчиков, пролетевшую по телу, он, как и собирался, на цыпочках направился в коридор. Татьяна Ильинична тоже на цыпочках пошла следом.

– Бр-р-р, – донесся протяжный звук с дивана, и процессия, состоящая из двух человек, мгновенно остановилась. – Бр-р-р.

Затем стало тихо.

Федор Иванович, больше не желая искушать судьбу, прижал брюки к груди и, теряя остатки самообладания, пулей вылетел в коридор.

Брюки он натягивал в лифте – усмехался в усы, зарекался еще когда-либо встречаться с замужними дамами и кряхтел. Оказавшись на улице, он тут же закурил папиросу и несколько минут стоял под фонарем, вдыхая крепкий дым. Так долго без курева – это ж подвиг!

– Поеду-ка я завтра в Москву, – решил он, застегивая молнию спортивной кофты. – Хватит… И гладиолусы продам подороже, и яблоки… Пора возвращаться.

Он сунул руку в карман брюк и матросской походкой направился к автобусной остановке. Может, повезет и не придется тащиться на край города пешком…

Большую часть года Федор Иванович Веревкин проживал в Москве – на десятом этаже панельного дома в собственной двухкомнатной квартире. И если бы не тяга к земледелию, вряд ли бы когда-нибудь оказался во Владимирской области. Трудился шофером в таксопарке, приударял за представительницами прекрасной половины человечества, уважал новостные программы, выпивал с дружками по праздникам и редко – по выходным. Потом стала болеть спина, да и крутить баранку надоело – Федор Иванович устроился сторожем на автостоянку. Работа необременительная с избытком свободного времени, практически сам себе хозяин – живи да радуйся. Он и жил, и радовался.

Участок в десять соток и покосившийся темно-зеленый домишко достались Федору Ивановичу пятнадцать лет назад в качестве наследства и поначалу не вызвали никаких чувств. Продать, что ли? Да, наверное, продать… Вроде, и покупатель нашелся быстро, и деньги неплохие обещались попасть в карман, но в душе скребло, не отпускало. Больше половины жизни уже прошло, а дерева он не посадил, дом не построил, сына не родил… Эх… и старость коротать на одну пенсию не хочется, а тут все же приусадебное хозяйство. И земля с каждым годом все дороже и дороже… Продать? Нет, – «мое добро, мое богатство». Так Федор Иванович стал каждое лето проводить во Владимирской области на своих сотках. Сначала сажал только укроп и петрушку, потом еще кабачки, потом появились яблони и груши, потом огурцы-помидоры, а уж затем и горячо любимые гладиолусы. Чем меньше оставалось до пенсии, тем дольше он задерживался на разлинованной грядками «фазенде» – уезжал в конце весны и возвращался в начале осени. Правда, мотался туда-сюда довольно часто – то с цветами, то с урожаем. Постоянного заработка уже не было и доходы от продажи гладиолусов, овощей и фруктов были неплохим подспорьем.

– В Москву, – повторил Федор Иванович, перешагивая лужу. Потер поясницу и с чувством добавил: – и больше никаких замужних! Баста!

Под утро Сашенька заснула. Прислонив голову к стене, вытянув ноги, она закрыла глаза и почти сразу же отключилась. Состояние покоя было глубоким, но, увы, недолгим. В восемь с треском и шумом по дороге промчался мотоцикл, и Саша, вздрогнув, проснулась. Зевнула, потянулась, с тоской посмотрела на дверь своей комнаты и встала со стула. Прерывистого храпа слышно уже не было, но легче от этого не стало – там на ее кровати дрыхнет чужой мужчина, куда уж хуже… Ну почему, почему тетя дала ему ключ?

Галина Аркадьевна всегда просыпалась рано, и Сашенька, не откладывая намеченный разговор в долгий ящик, поплелась на другую половину дома. Она полночи негодовала, задавалась вопросами, сама же на них отвечала, и теперь в душе присутствовали лишь пустота и усталость. Пусть этот человек просто уйдет из ее комнаты и пусть подобное никогда не повторяется. Пусть!

Свернув к кладовке, Сашенька открыла дверь, обитую светлым деревом, перешагнула порог и пошла на кухню – в это время Галина Аркадьевна обычно готовила завтрак и смотрела утренний сериал.

Здесь, на территории тети, царила совсем другая атмосфера, да и обстановка разительно отличалась от Сашиного жилья. Мебель добротная, из натурального дерева, отяжеленная зеркалами и всевозможными узорчатыми вставками, ковровые дорожки чистые и яркие, точно их купили вчера, диваны пухлые, широкие с небольшими подушками и лохматыми пледами. В вазах сухоцветы, на стенах большие картины в резных рамках. Чистота и порядок.

Сашенька тоже устраивала у себя генеральные уборки, но постояльцы быстро сводили все ее усилия на нет, а уж про развалившуюся мебель лучше вообще помолчать…

– Доброе утро, – сказала она, застав, как и ожидалось, Галину Аркадьевну у плиты.

– Доброе, – ответила та, щурясь. И без того маленькие глазки превратились в щелочки.

– Я хотела с вами поговорить… – с волнением начала Сашенька. Вздохнула и опустилась на мягкую плоскую подушку, лежащую на табурете.

– Догадываюсь о чем, – хмыкнула Галина Аркадьевна, откладывая на тарелку блестящую от масла лопаточку. Убавив на плите огонь, она развернулась к племяннице и скрестила руки на груди.

– Вчера я пришла домой поздно…

– И где ты была?

– В кино.

Галина Аркадьевна кивнула, принимая объяснение – на щеках проступил нервный румянец, брови чуть подскочили на лоб. О том, что у Сашеньки появился молодой человек, она уже знала, но пока не решила, как к этому относиться. С одной стороны – это хорошо, возможно, сиротка съедет к своему мужу (если парень, конечно, на ней женится), с другой стороны – это плохо… как бы не пришлось расставаться с приносящим доход имуществом. Муженек может оказаться весьма прытким товарищем… А еще хуже, если Сашка в подоле ребенка принесет – и позор, и обуза, и сопли с подгузниками!

– Я вернулась, а моя комната занята. То есть… там мужчина… спал… спит, – Сашенька заправила за ухо кудрявый локон и подняла глаза на тетку. Опять куда-то пропала смелость и заранее подготовленные слова. – Вы ему дали ключ… Ну зачем же?

– Домой надо приходить вовремя, – отрезала Галина Аркадьевна, получая удовольствие от неуверенного голоса племянницы. – Ишь, взрослая стала, на гулянки шастает!

– Но… – окончательно растерялась Сашенька. – Это же моя комната… И я уже взрослая и могу приходить домой тогда, когда считаю нужным.

– Да-а-а??? А о приличиях ты подумала?

– Но…

– Я легла спать в одиннадцать часов, – Галина Аркадьевна нахмурилась, затем резко развернулась, составила с плиты сковородку и водрузила на ее место пузатый чайник. Подплыла к столу и села напротив Сашеньки. – Если бы ты пришла раньше, мы бы все смогли решить, а так… Человек приехал с вокзала и попросил место для ночлега. По рекомендации попросил, не выставлять же его на улицу. Я не знала, вернешься ты со своих гулянок или нет… – тетка дернула плечом и развела руками, – в любом случае ничего страшного не случилось. Постояльца зовут Григорий Зубов, он человек положительный, занимается торговлей – погостит три дня и уедет, и будешь ты жить в своей комнате, как и прежде.

Сашенька посмотрела на тетку с безграничным удивлением. Ну как же так? Как же так?! Почему Галина Аркадьевна разговаривает с ней спокойно, будто действительно ничего ужасного не случилось?

– А я где буду жить эти три дня? – с отчаянием спросила она, немного подавшись вперед.

Хороший вопрос… Галине Аркадьевне он совсем не понравился. Она очень надеялась, что такой поворот заставит племянницу перебраться к своему дружку, а там уж они пусть как хотят… Но, кажется, с этим она поторопилась – Сашка съезжать и не думает… и что теперь делать? Брать командировочного к себе? Исключено! Вот только не хватало, чтобы пришлые топтали ее ковры и ходили справлять нужду в ее туалет! А Зубов еще такие деньжищи заплатил… с такими деньжищами никак невозможно расстаться. Вынул из кармана и сунул, не глядя – немелочный человек. Есть еще вариант взять на три дня Сашку к себе, но вдруг ей здесь понравится? И не выгонишь потом.

– На террасе есть отличный диван…

– Но уже холодно, – перебила Сашенька, не веря своим ушам.

– Оденься потеплее, – Галина Аркадьевна поджала губы и хлопнула ладонью по столу. – Не надо из-за ерунды делать трагедию.

Ах, как же хочется, чтобы племянница исчезла из ее жизни раз и навсегда, чтобы весь дом принадлежал только ей – Галине Аркадьевне Аксеновой! Она уж и так и сяк назло девчонке делает, а той хоть бы что – цветет и улыбается. Особенно последнее время улыбается!

Сашенька вскочила с табуретки так, что та громыхнула, клетчатая подушечка полетела на пол. Тетка не права, тысячу раз не права и в этом не может быть никаких сомнений! Почему она должна мерзнуть в продуваемой всеми ветрами террасе, когда у нее есть собственная комната с дорогими сердцу вещами?! Почему командировочного нельзя было устроить на половине Галины Аркадьевны?

«Почему мое мнение ничего не значит, почему я у себя дома всегда, как в гостях? Почему, почему, почему?»

Посмотрев на тетю, Сашенька еле сдержала слезы. Не любит ее Галина Аркадьевна, совсем не любит и никогда между ними не будет теплых родственных чувств. И все – самообман. И больше так жить нельзя!

«Пашка… у меня есть Пашка, – схватилась за соломинку Сашенька, чувствуя обиду и надежду одновременно. – Я ему очень нужна, на всю жизнь нужна! А отсюда я уйду… Вот возьму и уйду. Прямо сейчас.»

Не говоря ни слова, она развернулась и вышла из кухни. Сейчас она позвонит Пашке, договорится о встрече и все ему объяснит. А он поймет, обязательно поймет, поддержит и поможет. Потому что они любят друг друга, потому что они должны быть вместе. Всегда вместе.

Глава 3

Не слишком-то сказочный принц

Кольцо с бриллиантами из красного золота. Кольцо из золота 585-й пробы с жемчугом. Кольцо из золота 750-й пробы с бриллиантом и сапфиром. Кольцо из платины…

Сергей пробежался взглядом по сияющим украшениям и ткнул пальцем в стекло витрины.

– Девушка, пожалуйста, покажите это кольцо, – попросил он, обращаясь к приятной молоденькой продавщице. – Скажите, если размер не подойдет, его можно будет увеличить или уменьшить?

– Да, конечно, – кивнула девушка и положила перед Сергеем черную бархатную подушечку.

Он ничего не понимал в подобных побрякушках, а походы по ювелирным магазинам его всегда напрягали. Денег не жалко, но суета вокруг по сути бестолковых бирюлек ужасно раздражает.

«Тебе это нравится? А это нравится? А это?».

«Нравится. Бери и пошли отсюда!».

Но сейчас ему необходимо купить красивое кольцо. Красивое и строгое одновременно. Дорогое. С приличным бриллиантом.

– Годится, – сказал Сергей и полез в портмоне за пластиковой карточкой.

«Неужели я собираюсь жениться? – усмехнулся он про себя. – Не может такого быть…»

Отношения с женщинами для Сергея Ермакова никогда не носили серьезный затяжной характер. И никогда ранее он не задумывался о браке. Встречи, расставания, вновь встречи и вновь расставания – сердце всегда свободно, душа всегда холодна. Нет, он увлекался, болел страстью, совершал немыслимые поступки, был то ласков, то резок, то равнодушен, то внимателен, но эти связи никогда не являлись настоящими и прочными. Всегда кто-то рядом, но это всего лишь «кто-то».

Женщины часто сами искали с ним знакомства, делали первый шаг, предлагали номер телефона, улыбались. К такому вниманию он относился снисходительно и при случае пользовался и наивными, и расчетливыми, и знойными, и самовлюбленными натурами. Иногда сам расставлял сети – заманивал, затягивал, иногда одерживал быстрые победы, иногда просто плыл по течению. Обыкновенная игра желаний, которая к тридцати двум годам стала вполне привычной. ЗАГС, клятвы верности, штамп в паспорте – это вызывало лишь недоумение и насмешку.

Полтора года назад он познакомился с Никой Сотниковой – некогда успешной моделью и ныне не менее успешным редактором журнала «Кисс». Познакомился и, точно в зеркале, увидел в ней отражение себя самого (такая же небрежность в отношениях, такой же упор на любимую работу, такая же независимость во всем). Потом, правда, у них обнаружились и различия во взглядах, но это уже не имело никакого значения – они стали звеньями одной цепи. Он не спрашивал, с кем она провела прошлый вечер, она не спрашивала, кто та брюнетка, с которой его видели на банкете в клубе «Графит» (земля слухами полнится…). Она знала, что всегда может рассчитывать на его помощь, а он знал, что ей можно доверять и ни один разговор «по делу» не станет завтра достоянием общественности.

Сергей все чаще и чаще набирал номер телефона Ники и однажды задумался о будущем… Хорошо лежать рядом с ней в тишине, вдыхать ментоловый дым ее сигарет и думать о чем-то своем. Хорошо пить утром кофе, обсуждая планы на предстоящий день. Хорошо проводить вместе отпуск, хорошо отправляться вдвоем на частную вечеринку к общим знакомым. Хо-ро-шо.