Не прислоняться Дивов Олег

– Диспетчер.

– Я диспетчер.

– Диспетчер, N-дцатый маршрут, первый путь, в районе первого вагона на лавочке лежит человек, то ли ему плохо, то ли спит.

– Понятно.

Это все, что можно сделать. Если спит – его сейчас разбудят, если плохо – вызовут «Скорую». Не секрет, что умирали в вагонах: сел, глаза закрыл, а сердце встало. Со стороны кажется, что спит. На конечной дежурная пытается разбудить, а он уже холодный…

Человек лежит на лавочке – кажется, в нескольких шагах. Но его отделяет невидимая стена, и нельзя подойти к нему, дотронуться, потрясти за плечо. Только вызвать диспетчера и сообщить об увиденном.

Это все, чем можно помочь человеку из зазеркалья.

…Герой садится в кресло, и мир вокруг него исчезает. Единственное, что реально, это кабина пластиково-желтого цвета, твой пульт и рельсы, убегающие во тьму, ровно до того места, куда добивают фары поезда. Дальше нет ничего. Иногда из темноты появляются станции. Островки огня, картинки зазеркалья.

Наш герой и его друзья работают в особых мирах, доступных только по щелчку закрывшейся двери кабины.

Они – машинисты метрополитена.

Они видят жизнь не так, как мы. Они выезжают на станцию – и потоки искусственного света заливают кабину, разгоняя тьму по углам. О людях на платформе можно лишь догадываться, ловя боковым зрением размытые силуэты в окне, заляпанном каплями грунтовых вод. С тихим шипением открываются двери, и мы, пассажиры, выходим из вагонов в свой мир, который реален только для нас.

Сейчас, в короткие секунды, отмеренные расписанием, машинистам позволено разглядеть наше зазеркалье в упор.

Они с любопытством рассматривают нас, иногда удивляясь суетливости, которая им непонятна, злясь глупости и безрассудству, с которым некоторые стремятся сделать плохо окружающим и себе. Они смотрят на часы, неумолимо отсчитывающие время, на которое нашим мирам позволено соприкоснуться. Иногда бывает очень жаль уезжать, если там, у нас, происходит что-то занятное. Но время важнее иллюзий.

Время для них – все, они держат интервал между поездами. График и интервал, остальное несущественно. Время стоянки вышло – и рвется связь между мирами. До свидания. До новой станции.

«Осторожно, двери закрываются…» И тьма вновь забирает свое у отступившего света. Наш мир медленно исчезает в зеркале заднего вида.

Они работают среди отражений. Они ими окружены. Достаточно выключить фары, и тьма прекрасно заменит амальгаму, отражая нашу реальность в зеркалах стекол. Зеркалах, в которых живут пластик кабины, усталые глаза, смотрящие вперед, руки, лежащие на контроллере. То немногое, что есть в их реальности, сконцентрированной на паре квадратных метров…

А наши радость, грусть, любовь и ненависть, все, что машинисты успевают заметить – просто отражение в зеркале станции.

«Осторожно, двери закрываются…» Сквозняк из приоткрытой торцевой двери треплет отросшую челку. Состав плавно покачивается.

«Мы не поезда. Мы маршрутки города», – говорят они о своей работе. Нет в метро романтики железных дорог. Нет стука колес на стыках рельсов, нет пейзажей за окном… Пейзажи для героя – серые стены тоннелей. У его часов нет стрелок. Цифры отсчитывают промежутки, но в мире подземелья это просто интервалы, имеющие ценность лишь для графика движения. Подземное время это «баранки», «подмены», а измеряются они перегонами. «До конца смены полторы баранки». И герой едет, глядя в пустоту тоннеля, ожидая, что там, за поворотом, его встретит свет станции. Тьма – свет, отрезок времени его смены.

«Осторожно, двери закрываются…»

P.S. Вы читаете художественное произведение. Все имена, фамилии, номера маршрутов и канав, названия станций и депо – вымышленные. Любые совпадения – случайны.

Про машинистов

Выходной день. Локомотивная бригада из двух человек, машинист и помощник. Станция Кузнецкий мост, первый путь. Поезд останавливается. У первого вагона на лавочке сидит девушка, книжку читает. Из кабины выходит помощник:

– Извините, мы так до Выхина доедем?

– Э-э-э… д-д-д… доедете…

– Спасибо! – И, поворачиваясь, машинисту: – Я тебе говорил, надо по прямой, а ты?.. «На Таганке направо… На Таганке направо…» Поехали, водитель, блин…

Двери закрываются, поезд уезжает.

Утро понедельника. Улыбнись миру! Правда, вряд ли кто-то заметит улыбку человека, сидящего в головной кабине поезда.

Когда пассажиры вспоминают о машинисте, значит, он допустил ошибку. «Эй, ты, не дрова везешь!» Если все хорошо – машиниста как бы нет.

Мы редко обращаем внимание на то, что поезд метро не сам по себе едет. Водитель автобуса или троллейбуса более-менее на виду, до водителя маршрутки рукой можно дотянуться, а машинист метрополитена – призрачен и недосягаем. Сама атмосфера подземки, этого гигантского механического организма, подталкивает к мысли, что тут все крутится автоматически. И как нарочно, жесты человека, едва различимого сквозь стекла кабины, скупы и четки. Легкий поворот головы, короткое движение рукой… Поехали. Робот в форменной фуражке. Что он там делает? Зачем он? Да и был ли он…

Обычно этого человека замечают в выходные, когда не торопятся. А уж если он улыбается… Опаньки, глядите, он не робот, он живой! И тогда один улыбнется машинисту в ответ, другой посмотрит недоуменно, третий от неожиданности рассмеется в голос.

Естественно, в час пик строить глазки некогда. Пассажиру надо сесть в вагон, машинисту – удержаться в графике.

Тем временем набитый под завязку поезд увозит две тысячи народу. Два полка офисной пехоты за один раз.

И пускай такие числа плохо укладываются в голове, но за год один-единственный машинист перевозит больше миллиона человек.

Оставаясь для них невидимкой.

Привидение с мотором, вот он кто.

Как относятся люди, которые водят поезда, к пассажирам? По большей части добродушно-снисходительно, как к детям. Мусорят, держат двери, ругаются, дерутся – ну чистые дети. Повзрослеют – пройдет. Может быть. Некоторые взрослеют всю жизнь.

В подземке остро не хватает положительных эмоций. Горожане нервны, они спешат и, спускаясь в метро, несут с собой груз накопившихся проблем. Толкни человека – и из него выплеснется такое… Машинисты видят это каждый день. Поэтому они радуются, когда замечают в нашем с вами «зазеркалье» не привычную злобу и идиотизм, а нечто светлое.

Утро. Девушка стоит на платформе и пускает мыльные пузыри. Ее обходят стороной: не дай бог останется след на пиджаке. То, что пиджак будет помят в забитом вагоне, пропитан десятком запахов разных парфюмов, окажется весь в пятнах кремов и лосьонов, это неважно. Серые люди серого города… А пузыри весело летят над платформой, кружась в потоках воздуха. Девушка смеется. Она счастлива. Полусонные дети широко открывают глаза и тянут руки к мыльному чуду. Город просыпается.

На станции двери не успевают до конца открыться, как из первого вагона стремглав выбегает парень, подбегает к девушке и, подняв, начинает ее кружить. Машинист видит это в зеркало – и улыбается. Пусть самую каплю, он тоже причастен к их счастью.

Утренний пик набирает обороты. Переход по Планерной. Стайка девушек в городском камуфляже с грозной надписью на спине «кинологическая служба» весело о чем-то щебечет. Проходящий мимо машинист бросает два пальца к козырьку фуражки: «С добрым утром!» Щебет замолкает. Удивленные взгляды… Где написано, что машинисту запрещено желать доброго утра пассажирам? Нигде. А тогда почему бы и нет?

У этого веселого парня в синей форме забавное прозвище: Макс Метроэльф.

Однажды он спустился под землю и задержался там на десять лет. Это может случиться с кем угодно. Наверное, такой соблазн переживал каждый, кто ехал-ехал себе в вагоне и от нечего делать читал объявление о приеме на работу.

Московское метро в будний день перевозит восемь миллионов пассажиров. Конечно, это посчитаны не люди, а их «заходы». Но даже если большинство проехало по разу туда и обратно, а какая-то часть заходила в подземку несколько раз, все равно получается минимум три миллиона людей. У каждого своя судьба, своя история, свои проблемы.

Люди едут и читают объявление. И думают: как бы ни сложилась дальше жизнь, но если ты относительно молод и здоров, у тебя будет шанс. Ты живешь в мегаполисе, а под ним прячется другой мегаполис, и если что, он тебя выручит. Он даст тебе работу, а вместе с ней еще и очень важное для человека ощущение того, что ты нужен, востребован. Ты включишься в огромное серьезное дело.

Как всегда будет следующий поезд, так всегда можно уйти в метро. Если, конечно, не слишком поздно: в полвторого ночи движение замирает.

Максу до ночи было далеко, он успел.

Да еще и повезло: он попал на Такую Какую Линию и стал Погонщиком Ежей.

А прозвище Метроэльф появится через много лет и невообразимое число «баранок» под землей…

Извините, нашему герою пора на смену, после расскажем, откуда он взялся и чем интересен.

Про мутантов

Было время, газеты пугали москвичей страшными крысами-мутантами, якобы расплодившимися в подземке. Чушь полная. Если бы даже такие крысы и могли существовать, их давно бы слопали настоящие мутанты, из числа работников метрополитена.

Не верите? А зря. То, что в тоннелях трудятся реальные монстры, подтверждено документально. Просто эти справки и информационные письма, где рассказана вся правда, обычно не выходят из-под земли.

Специально для вас – пара цитат.

«…Обходчик пути и искусственных сооружений Сароян, совершая обход в районе кривой малого радиуса, почувствовала себя плохо и присела на короб контактного рельса. Проходивший хозяйственный поезд (автодрезина депо «NN») совершил наезд на Сароян. При взаимодействии с автодрезиной Сароян получила травматический отрыв верхней правой руки».

«…Монтер пути паркового околотка «NN» Зафаров в составе бригады выполнял работу по замене ходового рельса с заменой прокладок. При сверлении отверстий произошло заклинивание сверла, пытаясь освободить его, Зафаров, не отключая дрели, взялся левой рукой за сверло, в результате получил травму первого пальца левой кисти».

А вы говорите – крысы…

Жизнь под землей монотонна. Мы поем песни, чтобы не уснуть, пьем крепкий кофе, чтобы проснуться. Ход – тормоз, тьма – свет. Капли воды, разбиваясь о лобовое стекло, оставляют белесые разводы. Несколько минут солнца на открытом участке. Подставляешь щеку, и солнце гладит тебя нежно, как котенок лапой…

И снова погружение во тьму.

Смена начинается не с медосмотра, не с изучения инструктажей и приказов и даже не с подписи в журнале заступления. Смена начинается с тихого щелчка контроллера при переводе ручки в «Ход-1», с шипения воздуха, уходящего из тормозных цилиндров.

Надвигается тьма тоннеля, разрезаемая фарами, и – одиночество. Ты остаешься один на один с поездом, с табачным дымом, витающим под потолком кабины.

Сутки длиною в перегон. Тьма – свет, ночь – день. Встречи длиною в секунды. Город живет своей жизнью, мы своей. Ход, тормоз, информатор, двери открыл, информатор, двери закрыл, ход…

Все те же рельсы, те же станции… Лица пассажиров на платформе сливаются в серую полосу. Только как вспышки из толпы прорываются эмоции. Вот кто-то спорит, кто-то ругается, а кто-то настолько заразительно смеется, что самому хочется улыбнуться.

Тоннель – станция, тьма – свет, ночь – день. Каждый перегон – сутки в миниатюре. Планерная – Выхино: 19 дней. И обратно столько же. Больше месяца в сумме за круг. Четыре круга за смену – пять месяцев. И ведь каждый крошечный метродень неповторим по-своему. Встречи, расставания, улыбки, слезы, ожидания. Все это видно.

Народу прибывает. Час пик. Ваш рабочий день окончен, мой в самом разгаре. Микрофон: «Уважаемые пассажиры, побыстрее производим высадку и посадку…»

Опять двери не закрываются: мешают люди. Неважно, что я скажу вслух в кабине, отпустив тангенту микрофона и посмотрев на интервал. Это я скажу для себя. Вам это знать необязательно.

Сигарета. Затянуться. Успокоиться.

Блин, вот и пошло опоздание, от графика отстаем. Диспетчер молчит, никто на линии не ломался, значит, на сто процентов виноваты пассажиры. Движение настолько точно просчитано, что малейшая задержка на станции вызывает цепную реакцию. Почему останавливаемся в тоннеле? Ждем, пока тронется поезд впереди. Там на станции пассажир пытается осуществить свою мечту: сесть именно в этот поезд, ведь кто знает, вдруг именно он окажется Экспрессом В Светлое Будущее?

А пассажиры моего поезда, застрявшего перед красным светофором у станции, клянут почем зря машиниста. Хотя что может быть проще, чем посмотреть на себя со стороны.

Плавно пик сходит на нет. Опоздание выправили, иду в графике.

– N-дцатый маршрут.

– Слушаю, диспетчер.

– N-дцатый, у впереди идущего пропадал контроль дверей, проследуйте перегон внимательнее, о проследовании – доложите.

– Понятно, диспетчер, о проследовании доложу.

И опять тьма – свет, день – ночь…

И опять неприятный запах в кабине. Кто-то немытый прислонился к салонной двери. И до чего же немытый!

Безумно хочется горячего шоколада с шариком мороженого, и нетерпеливое ожидание подмены скрашивает серость перегонов. Шоколад в фаст-фуде, мороженое в палатке. Этот суррогат трудно назвать шоколадом, но ощущение счастья – настоящее. Как мало надо для счастья.

Последний круг. Легкий сквозняк гуляет по кабине. На открытом участке – ливень. Тугие струи смывают со стекла пыль и грязь. Открываю окно. Жадно впитываю наполненный влагой воздух. Хочешь быть счастливым? Будь им! Станция…

Что? Уже все? Вот и смена пролетела незаметно. Погладить контроллер и шепнуть машине: «Спасибо». Мы с ней хорошо сегодня поработали.

Завтра увидимся.

Рассказ машиниста

Про даму

Беговая, первый путь. Второй дверной проем. Стоит дама лет под сорок. Стоит оригинально: одна нога на платформе, другая в вагоне, я в зеркало вижу, что с кем-то внутри разговаривает.

«Осторожно, двери закрываются…» Ноль эмоций. Дождался конца объявления. Закрыл двери и, соответственно, даму зажал. Поймал испепеляющий взгляд через зеркало. «Как ты, смерд, посмел закрыть двери, я еще не договорила?!»

Приоткрыл. Вы думаете, она попыталась выйти или зайти? Нет. Она продолжала разговаривать. Соответственно, зажал второй раз. Сижу, думаю, на сколько ее хватит. Ее, небось, и не такие зажимали – а у меня интервал растет!

По счастью, когда я в третий раз приоткрыл двери, у нее, кажется, мелькнула мысль, что вообще-то это неприятно, если тебя бьет дверьми, и она вошла-таки в вагон.

Ох, спасибо ей большое.

Облагодетельствовала.

У машинистов Такой Какой Линии есть маленькая слабость, наверное простительная: очень уж они гордятся тем, что работают на ТКЛ и водят легендарные «Ежики». Это не в людях дело, это линия такая и поезда такие. Если вам по ходу чтения книги покажется, что герой тоже чересчур задирает нос – извините.

По образованию он связист и в армии служил «джедаем» (так заносчиво себя именуют бойцы космических войск). Время было голодное и непонятное, самое начало 90-х. Поразмыслив, он остался на контракт и оттрубил в джедаях лишних три года. Заскучал. Сняв погоны, устроился на телевидение. Сначала была чисто техническая работа, потом он оказался помощником продюсера. Одно из сильнейших его воспоминаний об этой деятельности – как вез в метро миллион долларов наличными в обычном полиэтиленовом пакете с ручками.

Ничего особенного: многие тогда переменили кучу профессий, многие держали в руках чужие большие деньги (пока свои гроши утекали сквозь пальцы), и мало кто представлял, куда его судьба забросит завтра. Жили как в тумане. Не тужили, но иногда очень хотелось встряхнуться и проснуться.

Он очнулся в должности пекаря при кафе на брендовой автозаправке – когда его с этой должности попросили. Понял, что хватит болтаться, как навоз в проруби: хочется делать нечто серьезное и нужное всем. В первую очередь простым людям. Хотелось мужской работы.

Он направился в автобусный парк (надеялся, там его подучат, не сядешь же за руль автобуса с правами категории В). Нет, эти переучиванием не занимались. Пошел в другой парк… И по дороге встретил армейского сослуживца.

– Давай к нам в метро! – сказали ему.

Нет, про метро он не забыл и тоже рассматривал его как вариант «работы ради простых людей». Как и все, он много раз читал объявление на стене вагона и думал: «Пока есть подземка, у меня будет шанс. Всегда можно уйти в метро…»

Он был влюблен в метрополитен с детства, только одно дело кататься в голубых вагонах, а совсем другое – нести под землей трудную, выматывающую все жилы службу. Чего-то он стеснялся или побаивался. Видимо, не хватало толчка, знака судьбы. И вдруг неожиданная встреча – из тех случайностей, которые просто так не случаются, простите за тавтологию.

Ну, а дальше просто должно было выйти все по максимуму: и тебе мужская нагрузка, и тебе суровые будни.

Во-первых, он попал на ТКЛ: Таганско-Краснопресненскую линию, самую загруженную в Московском метрополитене (признано официально, подтверждено статистикой). На этой линии есть еще и самая загруженная станция московской подземки – Выхино. В честь нее даже назван «эффект Выхино»: это такая репетиция Страшного Суда каждый день[1].

Хуже не бывает, но тем больше чести для машиниста.

Во-вторых, ТКЛ оказалась последней линией московского метро, где работают «Ежики» – вагоны серии Еж3. Очаровательные голубые вагоны нашего детства. Пожилые (первые из них были введены в строй в 1973 году), но все еще бодрые. Машинисты очень любят эти вагоны: «Ежики» не поражают разгонной динамикой, зато прекрасно тормозят, а это главное в работе на линии.

В-третьих, именно там наш герой обрел дело по себе – то, которым смог надолго и всей душой «заболеть». То, которым гордится.

Наше метро – великолепно продуманный и реально самый безопасный вид транспорта. Например, если машинист умрет за контроллером (увы, бывало), это не грозит пассажирам даже легким испугом. Люди просто удивятся: чего это мы вдруг так резко встали и стоим?..

Все самые важные системы безопасности в подземке, те, от которых зависит жизнь пассажиров – механические, а не электронные. Им не страшны ни компьютерные вирусы, ни отключение электричества. Зажегся красный светофор – поднялась железяка, а поезд (если вдруг он проскочил красный, что само по себе уже ЧП) зацепился за нее другой железякой и врубил тормоза. Обесточился светофор – все равно поднялась железяка. Обесточенный поезд зацепился за нее своей железякой и как ни в чем не бывало врубил тормоза (там пневмопривод). Все сделано, чтобы один поезд не «догнал» другой. И куда ни глянь, везде под землей все четко просчитано и умно устроено.

Поняв, насколько подземка рациональна, сколько тут изящных в своей простоте инженерных решений, насколько это выверенный организм, в метро влюбляешься по уши.

Как следует изучив работу этого организма, ты видишь, сколько в нем слабых мест. Точнее, сами по себе они не слабые – просто не застрахованы от неразумных действий пассажиров. Никогда не думали, как зависит от нас, любезные господа пассажиры, нормальная работа метро? Зависимость эта огромна. Случайное совпадение по времени десятка идиотов, по одному на станцию, может нанести линии такой ущерб, что обзавидуются все террористы.

И наконец, став опытнее, машинист начинает замечать, как сами работники метро суют ему палки в колеса – по лени, по недомыслию, по банальной усталости. А начальство, как правило, по неверно понятому служебному рвению.

С метро это все несовместимо. Если ты оказался винтиком в точно налаженном и аккуратно выверенном механизме, будь добр, иди по резьбе. Метро не прощает ошибок своим работникам. Для начала оно тормозит. А потом встает колом. Что для линии подземки смерти подобно.

А те, кто водит поезда, зачастую оказываются в цепочке ошибок крайними, без вины виноватыми. Нет, машинисты не ангелы. Просто с них очень суровый спрос: ох, не забалуешь на этой работе, бац – и вылетел. Конечно, машинисты хотели бы видеть и остальные службы метрополитена такими же четкими, как они сами! И начальство – тем более. Их-то заставили. А себя?..

Еще бы пассажирам объяснить, как серьезна и ответственна их роль в движении подземки. Чтобы видели: именно они – в первую очередь они! – могут сделать метро быстрее и комфортнее. И узнали, как.

Машинисты не дрова возят. Пассажиры для них вовсе не груз, а живые люди. С дровами было бы легко. Но мы не дрова, а деловые партнеры метрополитена. Оплатив проезд, мы вступаем с метро в договорные отношения. И люди, которые водят поезда, были бы счастливы увидеть с нашей стороны понимание некоторых простых вещей.

Понимание, которое резко изменит ситуацию под землей к лучшему.

Собственно, об этом и книга. Для нас, пассажиров. Ради нас.

Но сначала был интернет-дневник.

Машинисты очень разные. Есть один парень, на работу ездит на «Мерседесе». Нет, платят им хорошо, но не до такой степени, конечно. А у этого парня состоятельная жена, и ей очень нравится, что ее супруг занят настоящим мужским делом – не штаны в офисе просиживает!

Первая супруга нашего героя считала работу машиниста чуть ли не позорной. Надеялась, он под землей не задержится. Прилагала к этому значительные усилия, пилила мужа, если по-простому. В итоге, отработав в метро два года, он оттуда ушел. А потом и от жены ушел. И вскоре снова оказался за контроллером «Ежика». Отъездил еще восемь лет. В перерывах между поездками встретил девушку, которая не считает работу машиниста стыдной.

Будем надеяться, он еще поездит, если после этой книги его не попросят уйти по-хорошему или не выгонят по-плохому.

То, что вы прочтете дальше, уже было частично рассказано в Интернете. Однажды Макс решил поделиться своими впечатлениями. Описать свою службу такой, какая она есть, и показать метро глазами машиниста – главного и одновременно самого зависимого, самого задерганного человека в подземке.

Гордость за свою работу двигала им и желание объяснить, как там все непросто. И временами грустно. И иногда просто идиотично. Ну, как везде, наверное. Как всегда.

Поэтому в Интернете появился «Дневник Погонщика Ежей». Это заголовок такой, а нужен был еще «ник», короткий псевдоним латиницей, желательно с корнем «metro». И пока Макс ломал над ним голову, подруга жизни возьми да скажи: Metroelf…

На днях он спросил ее: почему именно Метроэльф? Она говорит: не помню. Потом сказала: потому что добрый. В смысле, не орк какой-нибудь, не тролль. И конституция скорее эльфийская: высокий, но худощавый. Ладно, хоть эльфом назовите, только не заставляйте на дерево лезть…

И он начал рассказывать о метрополитене от лица Метроэльфа, потом это стал коллективный псевдоним – голосом Метроэльфа заговорили его коллеги. А люди читали и задавали вопросы, иногда ставя ими машинистов в тупик.

Неожиданно трудно оказалось, когда спросили, сколько народу Метроэльф успел перевезти. Ему просто в голову не приходило подсчитывать свой километраж и вычислять, сколько людей он перемещает по городу за смену. Плотно набитый поезд, как мы уже говорили, где-то две тысячи. Помножить на «баранки» за смену, потом на рабочие дни, потом на годы… А ведь целую Москву он перевез за десять лет! Подумать страшно. И таких, как он, много. И у каждого в трудовой биографии – миллионы пассажиров! А сколько перевезли ветераны? Население средней европейской страны? Уму непостижимо…

Вот такие они, Погонщики Ежей, если присмотреться.

А если не присматриваться – люди как люди.

Есть машинист по прозвищу Якудза. У него руки от плеч до кистей все забиты татуировками. Поэтому он в любую погоду работает в рубашке с длинным рукавом. Иначе, сказало начальство, близко к поезду не подходи.

Но поскольку Якудза мужик не только татуированный, а еще и здоровенный, ему позволили вместо форменных брюк носить джинсы. А то замучаешься обшивать такого громилу на заказ.

Что лишний раз подчеркивает: машинисты метро – просто люди, и очень разные.

Только работа у них необычная.

Особенно на перегруженной ТКЛ.

Рассказ машиниста

Про чистоту в вагонах

Ладно, поехал я развозить гуляющих… Кстати, с Днем города вас! Ненавижу всяческие народные гулянья. Остается от них в вагоне посуда, мусор, продукты жизнедеятельности… Вы просто не видите того количества мусора, что выгребается ежедневно.

Как сказала одна из наших уборщиц: «Чтобы горожане задумались о чистоте, надо неделю не убирать. Не выгребать вагоны, не чистить станции. И когда с утра люди поедут на работу по щиколотку в дерьме, когда будут поскальзываться на разлитом пиве, когда, придя в офис, обнаружат, что от ботинок пахнет вытошненным салатом… Вот тогда, может быть, что-нибудь и изменится».

Потом вздохнула и добавила: «Может быть…»

Господи, дай мне, пожалуйста, доработать эту смену без разбитых окон, без пустых огнетушителей, без крови на сиденьях… Пожалуйста!

3.50 утра. Или ночи. Кому как нравится. «Вам пора вставать!» – голос будильщицы вырывает из сладких объятий сна. Господи, как я ненавижу эту фразу! Вроде только закрыл глаза. Поспать бы еще. Минут шестьсот. На каждый глаз…

Тихо встаю. В дверную щель пробивается тонкий луч света – хватит, чтобы одеться. Сосед по комнате спит. Ему еще полчаса дрыхнуть, счастливец. Полусонный, иду по коридору. Взмах рукой будильщице, означающий: «Проснулся, спасибо, до свидания». Умывальник. Две ладони обжигающе-холодной воды на лицо.

Ой! Где я?! А-а-а… На работе.

По лестнице на первый этаж. ДДЭ[2]. Оператор спит. Тетрадь заступления в общей комнате. Ставлю в ней автограф. Так, принять два состава. Сначала тридцать девятый, ну-ка, где он? Блин! Двадцать девятая канава, у черта на куличках. Рюкзак на пол: пускай тут побудет.

Инструментальная комната. Автограф за инструмент. Реверсивную ручку в карман, фонари в одну руку, молоток в другую.

Свет на канавах погашен, горит только по переднему вееру. Двадцать девятая. Фонари в кабину. И обратно вдоль канав. Где тут свет включается? Вот! Две кнопки. Вроде зажегся.

Спать тянет жутко.

Обратно в кабину. Поменять трафарет на «39». Начнем-с. Радиосвязь.

– Стационар. 29-я канава, четная голова, как слышно?

И тишина…

– Стационар! 29-я канава, четная голова, как слышно?

Та-ак. Похоже, они спят.

– СТАЦИОНАР!!! МАТЬ ВАШУ ЗА НОГУ!!!

– 29-я, не ори, это 12-я, слышу тебя нормально.

– 12-я, спасибо, тебя так же.

Фонарь в руку – и по составу. Спать хочу – не могу!

– А-а не спеть ли мне пе-е-сню! О-о любви-и!!!

Испуганная стайка воробьев вылетает из вагона. Кажется, я слишком громко пою.

В порядке тридцать девятый, принял я его. Реверсивку возвращаю в ДДЭ. У аппарата с водой стоит Димка.

– О, Макс! Покурим?!

Взгляд на часы. Пять минут есть.

– Сейчас.

Оператор уже проснулся. Кладу ручку на стол.

– С тридцать девятого маршрута.

Оператор делает пометку в книге заступления. Достаю термос. Чай в кружку, буквально на два глотка. Сигарету в зубы. Иду к Димке курить.

– Слышал, Петровича вчера не допустили?

– С чего это?

– Пульс и давление.

– С бодуна, что ли?

– А фиг его знает. Вроде не мальчик. Знает «Метод трех А»: Анаприлин, Алка-Зельцер, Антиполицай.

– Вот и я о том же… – окурок в урну. – Ладно, побежал, мне еще свой принимать.

– Увидимся…

Приемка своего состава занимает меньше времени, то ли потому что чай меня разбудил, то ли потому что свой. Депо уже проснулось. Слышен шум от проверяемой пневматики, гудки тайфунов[3]. По громкой раздается: «Ремонт, подойдите на 20-ю канаву. Четная голова, не горят верхние фары…»

День начался. Мне-то во сколько выезжать? 5.38 у «Елены» (светофор Е), пора записать подачу напряжения. Ворота открыты. Помощник отвязал деповскую воздушную магистраль. Надел «удочку» на токоприемник второго вагона. Дэдээшник подал напряжение.

– Давление?

– Норма.

Выглянул еще раз, чтобы убедиться, что светофор Д – белый.

– Белый! – и один свисток.

– Белый! – Реверсивку по ходу вперед, открыть кран ЭПК[4] и тайфун один раз. Ручку в «Ход-1».

– Счастливого пути.

– Спасибо.

Ну что? С добрым утром, город?..

P.S. Повторяем, вы читаете художественное произведение. Здесь и далее все имена, фамилии, номера маршрутов и канав, названия станций и депо – вымышленные. Любые совпадения – случайны.

Рассказ машиниста

Про зайца

Подъезжаю сегодня к моечной канаве, смотрю, по путям вроде кошка скачет. Я, конечно, видел кошек в депо, но до такой наглости, как скакать перед идущим поездом, они еще не дошли. Присмотрелся – заяц! Жирны-ы-ый! Посигналил пару раз, он и сиганул в траву.

Дэдээшники веселятся:

– Хрен ли зайца гоняешь?

– А что с ним делать? Развели, понимаешь, зоопарк в депо. Зайцы по путям скачут, нормальному поезду проехать нельзя…

Такие мелочи добавляют позитива, особенно когда смена закончена. А откуда заяц? Так лес же рядом. В депо травы полно, на мойку (особенно ночью) редко кто заходит, собак нет. Вот, видимо, косой и пригрелся, отъедается перед зимой…

Замечали, как поезд метро убаюкивает усталого человека? Некоторые регулярно «досыпают» по дороге на службу и дремлют, когда едут домой. Представьте себе, машинистам тоже хочется спать, и не всегда это желание настигает их дома.

На «поездной работе» дрыхнуть нельзя, и, как нарочно, она провоцирует на это, особенно летом. Жара, духота и недостаток кислорода просто вбивают в сон. Монотонность – вот самое утомительное: плавное покачивание состава плюс равномерный шум.

Вдобавок лампы дневного света вводят организм в заблуждение. Человеку нужно солнце. Если светло – день. Если свет искусственный – ночь (или вечер). А под землей время суток можно определить только по часам.

Чем грозит сон машиниста пассажирам? Абсолютно ничем страшным. Сон может спровоцировать проезд запрещающего светофора, что повлечет автоматическую экстренную остановку состава. Торможение будет интенсивное, но если вы держитесь за поручень, то единственное, на что сможете посетовать: «В этот раз как-то резче остановились». Ну и в последних вагонах будет ощущаться запах бакелита, запах тормозных колодок.