Под Куполом Кинг Стивен
– Вам известно, как высоко он поднимается?
– На сорок семь тысяч футов и еще чуть-чуть. Мы не знаем, круглый у него верх или плоский. Во всяком случае, пока.
Барби ничего не сказал. Застыл как громом пораженный.
– А вниз… кто знает. Глубже чем на сто футов, это точно. Такова глубина раскопа, который мы сделали на границе между Честерс-Миллом и примыкающей к нему с севера территорией, еще не имеющей статуса города.
– Ти-Эр-девяносто. – Для ушей Барби собственный голос звучал уныло и апатично.
– Не важно. Мы начали в гравийном карьере, глубина которого изначально составляла порядка сорока футов. Я видел спектрограммы, от которых глаза лезли на лоб. Длинные пласты метаморфической скальной породы, аккуратно разрезанные пополам. Никаких щелей, но с севера небольшое смещение пласта вниз. Мы проверили сейсмографические данные Портлендской метеорологической станции и попали в десятку. Ее приборы зафиксировали толчок в одиннадцать сорок четыре. Силой две целых и одну десятую балла по шкале Рихтера. Так что мы знаем, когда это произошло.
– Здорово! – Барби хотел, чтобы в голосе прозвучал сарказм, но изумление и замешательство, которые он испытывал, возможно, помешали ему добиться желаемого результата.
– Для окончательных выводов данных недостаточно, но они очень впечатляющие. Разумеется, исследования только начались, но на текущий момент нам представляется, что эта преграда вниз уходит на то же расстояние, что и вверх. И если высота Купола больше пяти миль…
– Как вы это узнали? Радар?
– Нет, на радаре эта штуковина не видна. Нет возможности установить ее присутствие, пока не ударишься об нее или не окажешься предельно близко. Человеческие потери при возникновении Купола на удивление малы, но птиц погибло множество. Внутри и снаружи.
– Знаю, я их видел. – Джулия закончила с фотографиями. Стояла рядом, слушала, что говорит Барби. – Так как вы узнали высоту Купола? С помощью лазеров?
– Нет, лазерный луч его просто проходит насквозь. Использовали управляемые снаряды с макетными боеголовками. С четырех часов дня из Бангора вылетали «Эф-15-Эй». Я удивлен, что ты их не слышал.
– Может, я что-то и слышал, но голова была занята другим.
Самолетом «Сенекой-V». И лесовозом. И погибшими людьми на шоссе номер 117. Частью на удивление малых человеческих потерь.
– Они отскакивали, а потом, на высоте сорока семи тысяч футов или чуть выше, ракета пролетела по заданной траектории. Пусть это останется между нами, но я удивлен, что мы не потеряли ни одного истребителя.
– Над Куполом кто-нибудь пролетел?
– Не прошло и двух часов. Задание успешно выполнено.
– Но кто сделал этот Купол, полковник? Это наша работа? Какой-нибудь неудачный эксперимент? Или, да поможет нам Бог, испытание чего-то? Вы должны сказать мне правду. Вы должны сказать правду этому городу. Люди просто в ужасе.
– Понимаю. Но сделали Купол не мы.
– А вы бы знали, если бы сделал кто-то из наших?
Кокс замялся. А когда заговорил, понизил голос:
– В моем департаменте очень хорошие источники информации. Когда в Агентстве национальной безопасности пернут, мы это слышим. То же самое можно сказать о ЦРУ и паре других контор, о которых ты понятия не имеешь.
Возможно, Кокс говорил правду. Возможно, и нет. В конце концов, он выполнял свой долг. Если бы ему пришлось в эту холодную осеннюю ночь нести вахту с морпехами, Кокс тоже стоял бы к Барби спиной. Полковнику бы такое не нравилось, но приказ есть приказ.
– Есть шанс, что это природный феномен? – спросил Барби.
– В точности повторяющий проведенную человеком границу целого города? С мельчайшими подробностями? Как ты сам думаешь?
– Я не мог не спросить. Купол проницаемый? Вы знаете?
– Вода через него просачивается. Пусть и чуть-чуть.
– Как такое возможно? – Впрочем, Барби и сам видел странное поведение воды при соприкосновении с барьером. На пару с Гендроном.
– Мы не знаем, да и откуда? – В голосе Кокса послышалось раздражение. – Мы занимаемся этим меньше двенадцати часов. Здесь все хлопали друг друга по спине, когда хотя бы появилась ясность с высотой Купола. Возможно, нам удастся со всем этим разобраться, но пока мы ничего не знаем.
– Воздух?
– Воздух проходит в большей степени. Мы установили станцию мониторинга там, где город граничит… ммм… – до Барби донеслось шуршание бумаги, – с Харлоу. Проведены так называемые «ветровые испытания». Как я понимаю, гнали воздух на барьер, а потом измеряли количество отброшенного назад. Короче, воздух проходит, и с большей легкостью, чем вода, но ученые говорят, что не полностью. Это сильно повлияет на вашу погоду, дружище, но никто не может сказать, насколько повлияет и будет ли от того хуже. Черт, может, в итоге Честерс-Милл превратится в Палм-Спрингс. – Он рассмеялся, но невесело.
– Частицы? – Барби тут же подумал, что ответ на этот вопрос он и так знает.
– Нет. Твердые частицы барьер не пропускает. Причем с обеих сторон. Во всяком случае, мы так думаем. Частицы не могут попасть внутрь и не могут попасть наружу. Это означает, что автомобильные выхлопы…
– А нам далеко ехать некуда. В самой широкой части ширина Честерс-Милла, наверное, четыре мили. А по диагонали… – Он посмотрел на Джулию.
– Максимум семь, – ответила она.
– Мы не думаем, что твердые частицы, образующиеся при сгорании углеводородов, окажутся для вас серьезной проблемой. Я уверен, у всех в городе дорогие котлы, работающие на печном топливе – в Саудовской Аравии наклейки на бамперах автомобилей нынче гласят: «Я люблю Новую Англию», – но для современных котлов необходимо, чтобы электричество поддерживало постоянную искру. Запасы печного топлива у вас, вероятно, приличные, учитывая, что отопительный сезон еще не начался, но мы не думаем, что вы сможете ими воспользоваться. В долгосрочной перспективе это, наверное, и хорошо, с точки зрения загрязнения окружающей среды.
– Вы так думаете? Приезжайте сюда, когда температура упадет до минус тридцати, и еще при ветре… – Барби задумался. – Ветер у нас дуть будет?
– Мы не знаем. Спроси меня об этом завтра, и, возможно, я поделюсь с тобой хотя бы гипотезой.
– Мы сможем жечь дерево, – подала голос Джулия. – Скажи ему об этом.
– Миз Шамуэй говорит: мы сможем жечь дерево.
– С этим надо бы осторожнее, капитан Барбара… Барби. Конечно, дерева у вас предостаточно, его можно поджечь безо всякого электричества, и гореть оно будет само по себе. Но при горении дерева образуется пепел. Черт, да еще и канцерогены.
– Отопительный сезон здесь начинается… – Барби взглянул на Джулию.
– Пятнадцатого ноября, – подсказала она. – Плюс-минус.
– Миз Шамуэй говорит, что в середине ноября. Скажите мне, что к тому времени вы во всем разберетесь.
– Я могу сказать одно – мы будем стараться изо всех сил. А теперь перейдем к главному. Умные люди – те, с кем мы сумели связаться – сошлись на том, что мы имеем дело с силовым полем. Все согласились, что силовое поле просто так не появляется. Что-то рядом с ним или внутри его должно это поле генерировать. Наши парни думают, что генератор, вероятнее всего, находится внутри. «Как ручка зонтика», – сказал один из них.
– Вы думаете, источник в городе?
– Мы думаем, что такое возможно. И так уж вышло, что под Куполом оказался солдат-орденоносец…
Бывший солдат, подумал Барби. И все ордена уже восемнадцать месяцев лежат на дне Мексиканского залива. Но он понимал, что срок его службы продлился, нравится ему это или нет. Как говорится, по настоятельным просьбам общественности.
– …который в Ираке занимался поиском фабрик «Аль-Каиды» по изготовлению бомб. Отыскивал их и уничтожал.
Вот так. А теперь нужно найти генератор. Он подумал обо всех других генераторах, мимо которых они с Джулией проехали этим вечером, ревущих в темноте, вырабатывающих свет и тепло. Пожирающих пропан. Он осознал, что пропан и аккумуляторы, даже в большей степени, чем еда, стали золотым стандартом Честерс-Милла. И еще – люди будут жечь дерево. Если станет холодно, а пропан закончится, станут жечь его в большом количестве. Твердую древесину, мягкую, хворост. Плюя на канцерогены.
– Этот не будет похож на те генераторы, что работают в вашем городе сегодняшним вечером, – продолжал Кокс. – Устройство, создающее такое поле… мы не знаем, как оно может выглядеть. Да и кто мог его построить, тоже не знаем.
– Но Дядя Сэмми хочет его заполучить. – Барби так сильно сжал мобильник, что едва не раздавил. – Это приоритет, так, сэр? Потому что такой генератор может изменить мир. А люди в этом городе на заднем плане. Сопутствующие потери.
– Давай обойдемся без мелодрамы. В сложившейся ситуации наши интересы совпадают. Найди генератор, если его можно найти. Найди так же, как ты находил эти фабрики по изготовлению бомб, а потом отключи его. И проблема будет разрешена.
– Если он здесь.
– Да, если он под Куполом. Ты попытаешься?
– Разве у меня есть выбор?
– По моему разумению, нет. Но я – профессиональный военный. Для нас вообще нет свободы выбора.
– Кен, это еще одно гребаное пожарное учение.
Кокс ответил не сразу. И пока он молчал, в трубке слышалось слабое гудение, свидетельствующее о том, что разговор записывается. Барби буквально слышал, как движутся мысли полковника.
– Это правда, и все дерьмо опять придется подбирать тебе, сукин ты сын.
Барби рассмеялся. Удержаться не смог.
3
По пути назад, когда они проезжали мимо темного силуэта церкви Христа Святого Искупителя, Барби повернулся к Джулии. В отсвете приборного щитка лицо ее выглядело серьезным и усталым.
– Я не собираюсь просить вас молчать о чем-либо, но думаю, что об одном лучше никому ничего не говорить.
– О генераторе, который может быть, а может и не быть в городе. – Одной рукой она потянулась к заднему сиденью, потрепала Гораса по голове, словно ища утешения и уверенности.
– Да.
– Потому что, если генератор создает это поле, создает Купол вашего полковника, кто-то должен им управлять. Кто-то в городе.
– Кокс ничего такого не сказал, но думаю, он в этом уверен.
– Я об этом никому не скажу. И не буду отправлять фотографии по электронной почте.
– Хорошо.
– Все равно прежде они должны появиться в «Демократе», черт побери! – Джулия продолжала гладить собаку. Обычно Барби нервничал, если водитель держал на руле только одну руку, но не в этот вечер. И по Литл-Битч, и по 119-му они ехали в гордом одиночестве. – Я также понимаю, что иной раз доброе дело важнее сенсации. В отличие от «Нью-Йорк таймс».
– Полностью с вами согласен.
– И если вы найдете генератор, мне не придется слишком часто отовариваться в «Мире еды». Ненавижу это место. – На ее лице отразилась тревога. – Вы думаете, завтра «Мир еды» откроется?
– Я считаю, да. Люди медленно привыкают к новому порядку, когда старый изменяется.
– Устрою я себе, пожалуй, воскресный шопинг. – Голос звучал задумчиво.
– Если устроите, передайте привет Роуз Твитчел. Она скорее всего будет там с верным Энсоном Уилером. – Вспомнив свой совет Роуз, Барби рассмеялся. – Мясо, мясо, мясо.
– Простите?
– Если в вашем доме есть генератор…
– Разумеется, есть. Я живу над редакцией. У меня не дом, а очень хорошая квартира. Генератор дает налоговую скидку. – Последнюю фразу она произнесла не без гордости.
– Тогда покупайте мясо. Мясо и консервы, консервы и мясо.
Она подумала об этом.
Центр города лежал впереди. Огней по сравнению с обычными вечерами поубавилось, но все равно хватало. А как долго они еще будут гореть? – спросил себя Барби.
– Полковник дал вам какие-нибудь идеи по поиску генератора? – осведомилась Джулия.
– Нет. Моя работа и заключалась в поисках такого дерьма. Он это знает. – Барби помолчал. – Как думаете, в городе может быть счетчик Гейгера?
– Я знаю, что есть. В подвале муниципалитета. Точнее, под подвалом. Там атомное бомбоубежище.
– Вы вешаете мне лапшу на уши!
– Никакой лапши, Шерлок. Тремя годами раньше я писала об этом статью. Пит Фримен фотографировал. В подвале находился большой зал заседаний и крошечная кухня. Из кухни лестница ведет в убежище. Довольно-таки вместительное. Его построили в пятидесятых, когда мы тратили деньги, готовясь к тому, чтобы отправиться в ад.
– «На берегу»[41], – вставил Барби.
– Да, и «Горе тебе, Вавилон»[42]. Место это наводит тоску. Фотографии Пита напомнили мне бункер фюрера перед самым концом войны. Там кладовая – полки и полки, заставленные банками консервов, и полдесятка коек. А также кое-какое оборудование, предоставленное федеральным правительством. В том числе и счетчик Гейгера.
– После пятидесяти лет хранения у консервов особо отменный вкус.
– Консервы постоянно заменяются на новые. И очень часто. Проверьте городские финансовые отчеты, и вы увидите, что каждые четыре года какие-то деньги идут на замену консервов. Раньше хватало трехсот долларов. Теперь – шестьсот. Имеется там и маленький генератор. Его установили после одиннадцатого сентября. В общем, считайте, что счетчик Гейгера у вас есть. – Она коротко глянула на Барби. – Разумеется, Джеймс Ренни считает здание муниципалитета, от чердака до атомного убежища со всем его содержимым, своей личной собственностью, поэтому захочет знать, зачем счетчик вам понадобился.
– Большой Джим Ренни этого не узнает.
Она приняла его слова без комментариев.
– Хотите поехать со мной в редакцию? Послушаете речь президента, пока я стану верстать газету. Могу сразу сказать, работа будет на скорую руку. Одна статья, полдюжины фотографий для местного потребления, никакой рекламы осенних распродаж в «Универмаге Берпи».
Барби задумался над этим предложением. Завтрашний день ожидался трудным. Предстояло не только готовить пищу, но и задавать вопросы. Приниматься за прежнюю работу и, возможно, использовать прежние методы. Следовало хорошенько отдохнуть. Но он все равно вряд ли уснет, вернувшись в свою квартирку над аптечным магазином.
– Хорошо. Кстати, я обладаю всеми необходимыми навыками офисного работника. А еще могу сварить крепкий кофе.
– Мистер, вы в деле. – Она подняла правую руку, и Барби шлепнул своей ладонью по ее пятерне. – Могу я задать еще один вопрос? Не для печати?
– Конечно.
– Этот фантастический генератор. Вы его найдете?
Барби все еще думал, когда она остановилась перед домом, нижний этаж которого занимала редакция «Демократа».
– Нет, – наконец ответил он. – Это был бы слишком легкий выход из положения.
Она вздохнула и кивнула. Потом схватила его руку.
– Как думаете, если я помолюсь за ваш успех, это поможет?
– Точно не повредит.
4
В День Купола в Честерс-Милле функционировали только две церкви, и обе предоставляли услуги под протестантским брендом (хотя общего у них было куда меньше, чем различий). Католики ездили в церковь Девы Марии Безмятежных Вод в Моттоне, а десяток евреев, если ощущали необходимость в духовном утешении, – в синагогу Бет Шалом в Касл-Роке. Когда-то в Милле работала и унитарианская церковь, но в конце восьмидесятых она приказала долго жить из-за отсутствия прихожан. Все сходились на том, что ее отличало очень уж хипповое отношение к духовным проблемам. Теперь это здание занимал магазин «Новые и подержанные книги».
Оба пастора Честерс-Милла в тот вечер преклонили колени (Большому Джиму Ренни очень нравилось слово «коленопреклоненные»), но способом обращения к Господу, настроением и ожиданиями они отличались, как небо и земля.
Преподобная Пайпер Либби, которая обращалась к своей пастве с кафедры Первой Конгрегациональной церкви, больше не верила в Бога, хотя и не делилась этим фактом с прихожанами. Лестер Коггинс, с другой стороны, верил как мученик или безумец (возможно, эти два слова означали одно и то же).
Преподобная Либби, все еще достаточно красивая, чтобы в свои сорок пять выглядеть привлекательной, преклонила колени перед алтарем в почти кромешной тьме (генератором церковь Конго не обзавелась), а Кловер, ее немецкая овчарка, лежал позади нее, уткнувшись носом в лапы и прикрыв глаза.
– Привет, Которого-нет. – В последнее время она именно так называла Бога, оставаясь с ним наедине. В начале осени звала его Великий-наверное. Летом – Всемогущий-возможно. Последнее имя ей особенно нравилось. Звучало красиво. – Тебе известна ситуация, в которую я попала. Ты должен знать, я достаточно часто обсуждала ее с Тобой, – но сегодня я хочу поговорить не об этом. И Ты, наверное, этому рад. – Она вздохнула. – У нас катастрофа, мой Друг. Надеюсь, Ты понимаешь, что произошло, потому что я, к сожалению, нет. Но мы оба знаем, что завтра это место заполнится людьми, которые в час беды обратятся за содействием к Небесам.
Тишина царила как в церкви, так и за ее стенами. «Слишком тихо», как говорили в старых фильмах. Случалось ли на памяти Либби, чтобы Милл так затихал субботним вечером? Ни шума транспорта, ни грохота барабанов одной из рок-групп, которые по субботам играли в «Дипперсе» (на афише обязательно указывалось «ПРЯМИКОМ ИЗ БОСТОНА»).
– Я не собираюсь просить Тебя показать Твою волю, нет во мне больше убежденности, что у Тебя действительно есть воля. Но если каким-то чудом Ты все-таки здесь есть – такая вероятность существует, я с радостью это признаю, – пожалуйста, помоги мне сказать людям что-то нужное. Дать им надежду не на Небесах, а прямо тут, на Земле. Потому что… – Либби не удивилась, обнаружив, что уже плачет. Теперь она часто плакала, но всегда в уединении. Когда дело касалось священников и политиков, слезы на публике жители Новой Англии не одобряли.
Кловер, чувствуя ее печаль, заскулил. Пайпер повернулась к нему, велела лежать тихо, вновь обратила лицо к алтарю. Она полагала, что распятие – религиозная разновидность галстука-бабочки, логотипа «Шевроле». Какой-то человек увидел это изображение на обоях одного парижского отеля и воспользовался им. Настолько такой рисунок ему понравился. И если кто-то воспринимает подобные символы как божественные, значит, у него не в порядке с головой.
Тем не менее она продолжила:
– Потому что, я уверена, Ты знаешь, Земля – это все, что у нас есть. Я хочу помочь моим людям, тут двух мнений быть не может. Это моя работа, и я по-прежнему хочу ее выполнять. Предполагая, что Ты есть и что Тебе небезразлично – признаю, предположения шаткие, – прошу, пожалуйста, помоги мне. Аминь.
Она поднялась. Фонарь с собой не брала, но предполагала, что сумеет выйти наружу без синяков на голенях. В своей церкви она знала каждый пятачок. Любила эту церковь. И не питала иллюзий ни относительно глубины своей веры, ни относительно своей любви к самой религиозной идее.
– Пошли, Клов. Через полчаса выступит президент. Еще один великий Которого-нет. Мы сможем послушать его по радио в машине.
Кловер послушно последовал за ней. Вопросы веры его не занимали.
5
Чуть в стороне от Литл-Битч-роуд (прихожане церкви Христа Святого Искупителя называли ее исключительно дорогой номер три), под ярким электрическим светом, происходило куда более динамичное действо. Храму Лестера Коггинса принадлежал новенький генератор, с его ярко-оранжевого корпуса еще не соскребли транспортные наклейки. Стоял он позади церкви, в отдельном сарае, тоже выкрашенном оранжевой краской, рядом со складом.
Пятидесятилетний Коггинс выглядел так хорошо – сказались и генетика, и немалые усилия по поддержанию храма собственного тела (помогало и разумное использование различных средств «Только для мужчин»), – что едва ли кто дал бы ему больше тридцати пяти. В этот вечер одежда его состояла из спортивных шортов с надписью «ЗОЛОТЫЕ ОРЛЫ ОРАЛА РОБЕРТСА»[43] на правой штанине, оставляя открытыми практически все бугрящиеся мышцы торса.
Во время служб (по пять еженедельно) Лестер молился в экзальтированной манере телепроповедников, и имя Господа нашего разносилось по церкви, словно из динамиков усилителя: не Бог, а БО-О-О-О-ОГ! В личных молитвах он иногда переходил на те же модуляции, сам того не замечая. Когда же его что-то сильно тревожило, когда он действительно нуждался в совете Бога Моисея и Авраама, Того, кто днем путешествовал в столбе дыма, а ночью – в столбе огня, Лестер не говорил, а рычал. И слова, которые слетали с его губ, очень уж напоминали те звуки, что издает сторожевой пес, готовый броситься на незваного гостя. Он об этом даже не подозревал, потому что не было в жизни Лестера человека, который мог бы услышать его молитвы. Лестер Коггинс все взрослые годы прожил холостяком, вспоминая юность, в которой ему снились кошмары, мастурбировал и видел Марию Магдалину, стоящую на пороге его спальни.
Церковь, почти такую же новенькую, как генератор, построили из дорогого красного клена. В интерьере дизайнер стремился к предельной простоте. За голой спиной Лестера стояли ряды скамей, по три в каждом. Над головой нависали балки потолка. Перед собой он видел стоявший на возвышении аналой, на котором лежала Библия, и большой крест из красного дерева, подвешенный на фоне пурпурной материи. Хоры находились выше и справа, в углу лежали музыкальные инструменты, включая и гитару «Стратокастер», на которой Лестер иногда играл сам.
– Бог, услышь мою молитву! – произнес Лестер рычащим, я-действительно-молюсь голосом. В руке он держал тяжелую веревку с двенадцатью узлами. По одному на каждого апостола. Девятый узел, символизирующий Иуду, Лестер закрасил черным. – Бог, услышь мою молитву, я прошу Тебя именем распятого и воскресшего Иисуса!
И он начал бичевать себя веревкой, сначала через левое плечо, потом через правое, рука его плавно поднималась и сгибалась. На его внушительных бицепсах выступил пот. При контакте с покрытой шрамами кожей завязанная узлами веревка издавала такие же звуки, что и выбивалка для ковров. Он проделывал все это десятки раз, но никогда – с такой силой.
– Бог, услышь мою молитву! Бог, услышь мою молитву! Бог, услышь мою молитву! Бог, услышь мою молитву!
Удар, и удар, и удар, и удар. Обжигало, как огнем, как крапивой. Падало на большаки и проселки его несчастных нервов. Вызывало жуткую боль и приносило немыслимое наслаждение.
– Господи, мы грешили в этом городе, и я главный среди грешников. Я слушал Джима Ренни и верил его лжи. Да, я верил, и вот она, цена, теперь ее приходится платить, как платили и прежде. И не один платит за грех одного, а многие. Ты не торопишься во гневе, но, когда приходит время, гнев Твой – буря, которая приминает пшеничное поле так, что ни один колосок больше не может подняться. Я посеял ветер и теперь жну бурю, не для одного, а для многих.
В Милле были другие грехи и грешники. Он это знал, потому что наивностью не отличался. Те грешники ругались грязными словами, и танцевали, и прелюбодействовали, и принимали наркотики, для него все это не составляло тайны. И они, несомненно, заслуживали наказания, заслуживали кары. И такое он мог сказать о любом городе, безусловно, но Бог обратил свой гнев именно на этот, на Честерс-Милл.
И однако… и однако… возможно ли, что такая необычная кара вызвана не его грехом? Да. Возможно. Хотя и маловероятно.
– Господи, я должен знать, что мне делать. Я на распутье. Если Ты велишь, чтобы завтра утром я поднялся на это возвышение и признался во всем, на что уговорил меня сей человек – в грехах, которые лежат на нас двоих, грехах, которые лежат на мне одном, – я это сделаю. Но сие будет означать, что я больше не смогу оставаться священником, и мне не верится, что такой будет воля Твоя в столь критический момент. Если же Ты велишь мне подождать… подождать и посмотреть, что произойдет… подождать и помолиться с моей паствой, чтобы эту кару с нас сняли… я так и поступлю. Твоя воля будет исполнена, Господь. Теперь и всегда.
Он приостановил бичевание (чувствовал, как теплые и успокаивающие струйки текли по голой спине, некоторые из узлов покраснели) и поднял напряженное, влажное от слез лицо к потолочным балкам.
– Потому что эти люди нуждаются во мне, Господь. Ты знаешь, что нуждаются, и теперь больше, чем когда-либо. Поэтому… если Ты велишь мне уйти… пожалуйста, дай мне знак.
Он ждал. И, узрите, Господь заговорил в голове Лестера Коггинса:
«Я дам тебе знак. Иди к Библии своей, как ты делал юношей после этих мерзких снов».
– Сию минуту, – ответил Лестер. – Сию секунду.
Он повесил веревку на шею, и она отпечаталась кровавой подковой на груди и плечах. Поднялся на возвышение. Кровь стекала по впадине позвоночника и марала эластичный пояс шортов.
Он встал к аналою, словно собрался читать проповедь (хотя даже в самом жутком кошмаре не мог представить себе, что проповедует в таком наряде), закрыл Библию, которая лежала открытой, зажмурился.
– Господь, воля Твоя будет исполнена – я прошу во имя Твоего Сына, распятого в позоре и воскресшего в величии.
И сказал Господь:
«Открой Книгу Мою и посмотри, что ты увидишь».
Лестер все исполнил (только постарался не залезть за середину большой книги – чувствовал, что цитата ему понадобится из Ветхого Завета). С закрытыми глазами повел пальцем по странице, потом открыл глаза и наклонился, чтобы посмотреть. Попал на двадцать восьмую главу Второзакония, на двадцать восьмой стих.
«Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца».
«Оцепенение сердца» вроде бы хорошо, но в целом цитата не вдохновляла. И не вносила ясности. Господь заговорил вновь:
«Не останавливайся на этом, Лестер».
Он начал читать двадцать девятый стих.
«И ты будешь ощупью ходить в полдень…»
– Да, Господь, да, – прошептал Коггинс и продолжил чтение.
«…как слепой ощупью ходит впотьмах, и не будешь ты иметь успеха в путях твоих, и будут теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит тебя».
– Меня поразит слепота?! – Рычащий молитвенный голос Лестера чуть поднялся. – Бог, пожалуйста, не делай этого… хотя, если такова Твоя воля…
И в который раз в нем заговорил Господь:
«Лестер, ты забыл голову в кровати, когда встал сегодня утром?»
Его глаза широко раскрылись. Голос Бога, но при том одно из любимых выражений его матери, истинное чудо!
– Нет, Господь, нет.
«Тогда посмотри снова. Что Я тебе показываю?»
– Что-то о безумии. Или о слепоте.
«И что из этих двух представляется тебе более вероятным?»
Лестер перечитал оба стиха. Повторялось только слепота.
– Это… Господь, это Твой знак?
И Господь ответил:
«Да, именно так, но не твоя слепота, ибо теперь глаза твои станут зорче. И высматривать тебе надо слепого, который сошел с ума. Когда увидишь его, ты расскажешь своей пастве, что творил Ренни и о своей роли в этом. Вам обоим придется сказать. Мы еще поговорим об этом, а сейчас, Лестер, иди спать. С тебя капает на пол».
Лестер пошел, но сначала счистил капли крови с паркетного пола за кафедрой. Сделал это, стоя на коленях. Не молился при том, но размышлял над сказанным Господом. Ему заметно полегчало.
Пока он будет вести речь только о грехах, которые могли привести к появлению неведомого барьера между Миллом и внешним миром; но при этом будет искать знак Божий. Сумасшедшего слепого мужчину или женщину. Да, именно так.
6
Бренда Перкинс слушала ХНВ, потому что ее мужу нравились передачи этой радиостанции (раньше нравились), но сама она никогда не переступала порог церкви Святого Искупителя. Бренда признавала только Конго и позаботилась о том, чтобы муж ходил туда вместе с ней.
Раньше ходил. Теперь же Гови предстояло побывать в церкви Конго только один раз, чтобы лежать там, не зная об этом, пока Пайпер Либби будет произносить надгробное слово.
Осознание, абсолютное и бесповоротное, взяло за душу. Впервые с того момента, как ей сообщили ужасную весть, Бренда дала себе волю и разрыдалась. Возможно, потому, что могла себе это позволить. Теперь осталась одна.
В телевизоре президент – выглядевший серьезным и пугающе старым – говорил:
– Мои дорогие американцы, вы хотите знать ответы. И я обязательно сообщу их вам, как только смогу. В этом никакой секретности не будет. Об этих событиях вы узнаете все, что узнаю я. В этом я даю вам торжественное обещание…
– Да, и у тебя есть мост, который ты хочешь мне продать[44], – бросила Бренда и от этих слов заплакала сильнее, потому что повторила одну из любимых присказок Гови.
Она выключила телевизор, потом выронила пульт дистанционного управления на пол. Ей хотелось наступить на него и растоптать, но Бренда этого не сделала прежде всего потому, что буквально увидела, как Гови покачивает головой и говорит ей, что нельзя вести себя так глупо.
Вместо этого Бренда пошла в маленький кабинет, чтобы побыть там, где еще ощущалось присутствие Гови. Она чувствовала потребность прикоснуться к нему. Во дворе урчал генератор. Толстый и счастливый, как сказал бы Гови. Ее бесила стоимость этого агрегата, который Гови заказал после 11 сентября (На всякий случай, объяснил он ей), но теперь она сожалела обо всех колкостях, сказанных о генераторе. Без него ей пришлось бы скорбеть о Гови в темноте, что еще ужаснее, куда как более одиноко.
Стол пустовал, если не считать ноутбука, который стоял с поднятой крышкой. Экранной заставкой служила фотография давнишней игры Малой лиги[45]. Гови и Чип, тогда одиннадцати– или двенадцатилетний, в зеленых свитерах «Монархов» «Аптечного городского магазина Сандерса». Гови с сыном сфотографировались в тот год, когда Гови и Расти Эверетт вывели «Монархов» в финал первенства штата. Чип обнимал отца, а Бренда – их обоих. Хороший день. Но хрупкий. Хрупкий, как хрустальный бокал.
Ей еще не удалось связаться с Чипом, и мысль об этом звонке – при условии, что ей удастся его сделать – полностью выбила Бренду из колеи. Рыдая, она упала на колени рядом с письменным столом мужа. Не сцепила руки, а свела их ладонями, как в детстве, когда уже в пижаме вставала на колени у кровати и повторяла мантру: Боже, благослови мамочку, Боже, благослови папочку, Боже, благослови мою золотую рыбку, у которой еще нет имени.
– Господи, это Бренда. Я не хочу вернуть его… нет, я хочу, но знаю, что Ты не можешь этого сделать. Только дай мне силы вынести все это, хорошо? И я думаю, если, возможно… не знаю, богохульство это или нет, вероятно, да, но я спрашиваю, а не сможешь ли Ты позволить ему еще раз поговорить со мной. Может, позволишь еще раз прикоснуться ко мне, как он сделал сегодняшним утром. – От этого воспоминания – его пальцы на ее коже под солнечным светом – она зарыдала еще сильнее. – Я знаю, Ты не имеешь дел с призраками – кроме, разумеется, Святого Духа, – но, может, во сне? Я знаю, что прошу очень уж многого, но… ох, Господи, этим вечером во мне такая огромная дыра. Я не знаю, как в человеке могут образовываться такие дыры, но боюсь провалиться в нее. Если Ты сделаешь это для меня, я что-нибудь сделаю для Тебя. Все, что Тебе надо, так это попросить. Пожалуйста, Господи. Одно прикосновение. Или слово. Пусть даже во сне. – Она глубоко, со всхлипом, вздохнула. – Спасибо Тебе. Такова, разумеется, Твоя воля. Нравится мне это или нет. – Бренда невесело рассмеялась. – Аминь.
Открыла глаза и встала, опираясь о стол. Рука задела компьютер, и экран тут же осветился. Гови всегда забывал выключать компьютер, но оставлял его включенным в сеть, чтобы аккумулятор не разряжался. И рабочий стол держал в большем порядке, чем она; у нее этот стол всегда был покрыт загруженными файлами и электронными заметками. На рабочем столе Гови, под иконкой жесткого диска, аккуратно, одно под другим, высвечивались названия трех основных папок: «ТЕКУЩЕЕ», где он держал материалы о проводящихся расследованиях; «СУД» – список судебных процессов с указанием, кто (включая и его самого), где и когда должен давать показания; и «МОРИН-ДОМ». В третьей папке содержалась вся информация, имеющая отношение к дому. Бренда подумала, что, открыв папку, она узнала бы все необходимое о генераторе с тем, чтобы обеспечить его максимально продолжительную работу. Генри Моррисон из полицейского участка с радостью заменил бы баллон с пропаном, если бы этот подошел к концу, но были ли в доме запасные баллоны? Если нет, ей следовало прикупить их в «Универмаге Берпи» или в «Бензине и бакалее», пока не расхватали другие.
Она коснулась пальцем сенсорной панели, замерла, обнаружив на рабочем столе четвертую папку, в нижнем левом углу.
Раньше она ее не видела. Бренда попыталась вспомнить, когда в последний раз смотрела на рабочий стол этого ноутбука, но не смогла.
«ВЕЙДЕР» – так называлась папка.
Вейдером – но не Дартом[46] – Гови называл только одного человека: Большого Джима Ренни.
Из любопытства она подвела курсор к иконке и дважды кликнула, гадая: а защищена ли папка паролем?
Как выяснилось, пароль ей потребовался. Не мудрствуя, она набрала «Дикие коты», тот самый пароль, что открывал папку «ТЕКУЩЕЕ» (папку «СУД» Гови паролем не защищал), и это сработало. В папке оказались два документа. Один назывался «ВЕДУЩЕЕСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ». Второй, в формате «ПДФ», – «ПИСЬМО ОТ ГПШМ». На языке Гови эта аббревиатура означала: «Генеральный прокурор штата Мэн». Она открыла письмо.
Читала со все возрастающим изумлением и высыхающими на щеках слезами. Прежде всего ей бросилось в глаза обращение: не «Дорогой чиф Перкинс», а «Дорогой Герцог».
И хотя написали письмо на адвокатском языке, а не на языке Гови, некоторые фразы бросались в глаза, словно выделенные жирным шрифтом. «Незаконное присвоение принадлежащих городу товаров и услуг» – первая. «Участие члена городского правления Сандерса не вызывает сомнений» – вторая. И наконец: «Эти должностные преступления более обширны и серьезны, чем мы предполагали тремя месяцами ранее».
А в самом конце письма одна фраза показалась ей написанной не только жирным шрифтом, но и прописными буквами: «НЕЛЕГАЛЬНЫЕ ПРОИЗВОДСТВО И ПРОДАЖА НАРКОТИКОВ».
Получалось, что Бог ответил на ее молитву, хотя и совершенно неожиданным образом. Бренда села на стул Гови, кликнула «ВЕДУЩЕЕСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ» в папке «ВЕЙДЕР» и позволила ее умершему мужу говорить с ней.
7
Президент закончил речь – максимум успокаивающих слов, минимум информации – в 0.21. Расти Эверетт, который слушал ее в комнате отдыха третьего этажа, в последний раз проверил мониторы и поехал домой. В его медицинской карьере выпадали более утомительные дни, но никогда ранее он не ощущал такого уныния и тревоги за будущее.
В доме царила темнота. Они с Линдой обсуждали покупку генератора в прошлом году (и годом раньше), потому что каждую зиму Честерс-Милл оставался без электричества на четыре-пять дней, да и летом такое обычно случалось пару раз: «Энергетическая компания Западного Мэна» не относилась к числу самых надежных поставщиков электроэнергии. И делали вывод, что пока они не могли себе позволить такой покупки. Если бы Лин вернулась в полицию на условиях полной занятости… но они этого не хотели, пока девочки не подросли.
По крайней мере у нас есть хорошая печь и достаточно дров, если они нам понадобятся.
В бардачке лежал фонарик, но, когда Расти его включил, фонарик пять секунд едва светился, а потом погас. Расти выругался и напомнил себе завтра… нет, уже сегодня… запастись батарейками. При условии, что магазины откроются.
Если я не смогу найти дорогу, прожив в доме двенадцать лет, тогда я обезьяна.
Да, конечно. Этим вечером он в какой-то степени ощущал себя обезьяной – только что пойманной и посаженной в клетку зоопарка. А уж воняло от него точно как от обезьяны. Хорошо бы душ перед сном.
Тщетные надежды. Нет тока – нет душа.
Ночь выдалась ясной, пусть и безлунной, над домом светили миллиарды звезд, и выглядели они как и всегда. Может, поверху барьер отсутствовал, о чем президент ничего не сказал. Возможно, люди, которые исследовали барьер, этого пока не выяснили. Если Милл находился не под внезапно образовавшимся колпаком, а его окружала вдруг выросшая стена, тогда все как-то могло образоваться. Правительство наладило бы доставку всего необходимого с воздуха. Конечно же, если страна смогла потратить сотни миллиардов для спасения корпораций, ей не составит труда сбросить на парашютах коробки с «поптартс»[47] и несколько паршивых генераторов.
Он поднялся на крыльцо, доставая из кармана ключ, когда увидел что-то висящее перед замочной пластиной. Нагнулся, присмотрелся, и губы разошлись в улыбке. Мини-фонарик. Линда купила шесть штук за пять долларов на «Последней летней чумовой распродаже» в «Универмаге Берпи». Тогда он подумал, что жена напрасно потратила деньги. Еще сделал вывод: Женщины покупают вещи на распродажах по той же причине, что заставляет мужчин лазать по горам: потому что они есть.
Задняя крышка фонарика заканчивалась металлической петлей. Через нее был продет шнурок от старой теннисной туфли и к нему приклеена записка. Расти отлепил ее и направил на текст луч фонарика.
Привет, милый. Надеюсь, ты в порядке. Обе Дж. наконец-то улеглись. Обе волновались, но, в конце концов, угомонились. Завтра я работаю целый день. В прямом смысле целый день, с 7 до 7, так распорядился Питер Рэндолф (наш новый чиф – КОШМАР). Марта Эдмундс говорит, что возьмет девочек, да благословит Бог Марту. Постарайся не разбудить меня. (Хотя, возможно, я не буду спать.) Боюсь, нас ждут трудные дни, но мы прорвемся. В кладовой еды достаточно, слава Богу.
Милый, я знаю, ты устал, но ты выгуляешь Одри? Она все еще продолжает скулить. Может, она знала, что грядет? Говорят, собаки предчувствуют землетрясения, так что, возможно…
Джуди-и-Джанни говорят, что любят своего папочку. Я тоже.
Читать бесплатно другие книги:
