Питер Врочек Шимун

– Да, Убер, – сказал Иван. – По башке… или что у тебя там, тебя крепко приложили, если даже этого ты не помнишь. Сам-то ты как сюда попал, по-твоему? А? Ну-ка… – Диггер вдруг насторожился, наклонился вперед. – Покажи руку!

– Чего?

– Да не эту… другую! Ногти твои где? – Иван поднял взгляд, посмотрел ему в глаза. – Да, брат.

Уберфюрер наклонил голову, посмотрел. Вздрогнул. Левая рука была недавно зажившая, с уродливыми кусками розового мяса вместо ногтей. Уцелел ноготь только на большом пальце. Дела. Уберфюрер сжал руку в кулак, разжал. От усилия вспомнить опять заболела голова.

– Кто тебя так? – спросил Иван.

– Найду, кто это сделал, – Убер сжал зубы, – яйца вырву плоскогубцами.

Медленно. Он пожал плечами. Месть – это личное. Потом сказал:

– Не помню, брат. Да это уже неважно. Верно?

Он проснулся оттого, что рядом кто-то был.

Иван осторожно открыл глаза. Ага, вот ты где. Диггер вынул нож, подаренный стариком. Взял его обратным хватом, спрятав лезвие за запястье. Одно название, что оружие. Вот раньше у него был нож как нож. Даже с небольшой тварью можно справиться. Или, например, Уберфюреровский кукри – почти топор…

Некто неизвестный, наглец такой, залез в Иванову сумку. И что-то там искал. Возможно, смысл жизни, подумал Иван с иронией. Или пожрать.

Иван мягко перетек за спину наглеца, присел на корточки.

– Эй, – тихо позвал он. – Ты кто?

«Наглец» вскинул голову, увидел Ивана. Испуг плеснулся в больших круглых глазах… и вдруг растаял. Его место заняла радость. Рот раскрылся…

– Командир!

Ну, блин. Иван выпрямил спину, встал.

– Ты что здесь делаешь? – он почти не удивился. Ну что за жизнь, плюнуть некуда, везде знакомые лица…

Перед ним сидел наследный, потомственный мент Миша Кузнецов. Только уже без «макарова» и с подбитым глазом. Иван только сейчас заметил, что одежда у того порвана, а руки в цепях.

Вот уж война раскидала, так раскидала.

– А профессор где? – спросил Иван, уже догадываясь, что так просто он теперь не отделается.

– Не знаю, – сказал Кузнецов. – Он от меня это… убежал.

Мда. Поручи дураку…

Кузнецов сопровождал Водяника по туннелю на Гостинку. Профессор не был особо этим доволен, злился, даже кричал. Но Кузнецова не прошибешь – молодой мент упорно выполнял поставленную задачу. Так и шли они с профессором, то ругаясь, то обиженно молча, почти до Гостиного Двора… и тут Проф напоследок выкинул фокус. Кузнецов только отвернулся – а Водяника и нет. Как испарился. Миша сунулся в какой-то коллектор, тот вывел в другой коллектор. А там в туннель.

Кузнецов понял, что заблудился.

А потом решил спросить дорогу у каких-то челноков…

Спросил.

Очнулся уже здесь – в цепях. Оказалось, что должен некую сумму… а расплатиться не может. Так и стал Кузнецов рабом, или как у них здесь называется?

Долговой, сказал Миша.

– Что будем делать, командир? – Кузнецов смотрел вопросительно. – Меня за побег хозяин забьет.

Если бы я знал. Да что за судьба у меня такая? Иван выпрямился.

– Командир?

Оставить тебя здесь и кукуй дальше. А я доберусь до Василеостровской, разберусь там с делами и вернусь. Вот что надо сказать.

Или – извини, придется выбираться самому. Пора взрослеть, мальчик.

Шипение динамиков.

В голове зазвучал хриплый ужасный голос Тома Вэйтса. С пятницы лабаю этот блюз…

Любимая музыка Косолапого.

– Командир? – в голосе звучало отчаяние.

Иван дернул щекой. Скулы затвердели так, словно он вложил за щеки бильярдные шары.

– Жди меня здесь, Миша, – сказал Иван. – Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

Кузнецов радостно заморгал. Вот так у нас продвигается воспитание хомячков. Мы кормим их мечтами. Они жиреют, становятся легче воздуха и улетают за край мира. В Австралию, куда не добралась Катастрофа. Мы все живем в противогазах с розовыми стеклами.

Куда он, интересно, уйдет в своих цепях?

Иван резко повернулся на пятках и пошел вперед.

Пока он еще не знал, что будет делать. Но что-то будет – это точно. Проклятая станция.

Проклятое метро. Проклятая жизнь.

Шагая по помостам, он пересек основной причал, где выгружались садки. Гвалт и крики. Бьющиеся в сачках черные гибкие тела. Смотри ты, у них и зубы есть. Иван остановился посмотреть. Толстый горьковец в паленом на спине, цветастом, в полоску махровом халате, вытянул руки и, напрягшись как пружина, вытягивал сачок – вода выливалась из сетки, угри выгибались и раскрывали узкие пасти.

У него на глазах тощий парень, вытаскивая сачок, не удержался – пошатнулся, начал терять равновесие, сделал два шага к краю причала – раз. Лицо его помертвело. Иван даже отсюда, с десятка метров, видел его огромные круглые глаза. Иван автоматически перешел на бег. Парень уже падал, заваливался вниз…

– Отпускай! – кричали ему. Парень не слышал. Иван мчался, рефлекторно меняя путь, перепрыгивая корзины, где бились или вяло выгибали черные спины такие же угри. Парень, наконец, сообразил, выпустил сачок – но уже поздно. Он потерял равновесие. Вода под ним взбурлила от жадных угриных пастей…

Иван в отчаянии прыгнул через угол, чтобы не обегать такой важный для него отрезок пути.

Парень падал. Иван видел – хотя физически не мог этого разглядеть, – как клацают мелкие острые зубы у лодыжки парня, вырывают кусок из черной штанины. В следующее мгновение Иван выставил руку. Пальцы ударили в плечо парня, схватили ткань рукава. Рывок, чуть не вывернувший сустав. Иван приземлился боком, на больную сторону – вспышка! – автоматически согнул колени, уходя в перекат. Не ушел до конца, парень шлепнулся на спину на помост и сработал как тормоз. Иван с размаху приложился левым боком об доски.

Вспышка боли.

Молния рассекла пространство на отдельные ломаные осколки.

Блин! Иван лежал, пережидая пульсацию боли в ребрах. Нет, не дают его ране зажить как следует. Лежал и думал о розовых облаках. Причал под ним мягко покачивался. Иван чувствовал, как снизу в дерево долбятся жадные морды угрей.

– Ты живой? – его тронули за плечо.

– Смотря… – Иван перевернулся на спину. Новая вспышка боли. – Смотря, кто спрашивает.

Перед ним реяла белая круглая луна – в призрачном ореоле. Сейчас слегка влажно и легкий туман. Неужели я наверху? – подумал он.

Луна то приближалась, то удалялась. Наконец замерла. Иван откинулся, прикрыл глаза. Хорошо лежать.

Открыл.

– Таня? – в следующее мгновение он сообразил: нет, не Таня. Но тоже очень красивая. И совсем другая. Губы девушки шевельнулись, но Иван не понял ни слова.

– Сейчас, – сказал он и начал подниматься. Его мягко уложили обратно.

Иван постарался сосредоточиться, направить внимание в одну точку.

– …пройдет. – Вот, почти получилось. Нет.

Извини, Миша. Кузнецову придется подождать.

Иван опять начал вставать. На этот раз мягкое сопротивление женских рук (а легко отличить) было легче. Иван усилием воли преодолел звуковой барьер и встал. Нога болела, но терпимо. Хуже, что ребра опять дали о себе знать.

Пуля Сазонова ударила в бронепластину, чудом не задев жизненно важные органы. Возможно, так и поверишь в судьбу.

Ага, ага. Живи в противогазе с розовыми стеклами.

– В порядке?

Иван поднял голову. В первый момент его насквозь пронзило ощущением красоты девушки, словно весь организм отозвался на определенную ноту. Косолапый говорил, был такой чудак, который называл любовь «настройкой». Люди сходятся вместе не потому, что так получилось, а потому что настройка совпала. Как есть консонанс и диссонанс – когда вместе две ноты звучат хорошо, и когда совсем не звучат. И ничего с этим не поделаешь. Можете назвать это судьбой…

Бог – великий настройщик. Ага, ага.

То-то несколько миллиардов инструментов сгорело в той Катастрофе. Что, скажем прямо, несколько уменьшило состав оркестра.

– Это ты, что ли, меня вытащил? – Теперь перед диггером стоял тощий парнишка, насупленный, и говорил несколько грубо – на вкус Ивана. – На фига?

– Понятия не имею, – честно сказал Иван. Двинулся взглядом дальше – девушка-луна стояла левее паренька, но так близко, словно он ей близкий человек. Любовник? Иван покачал головой. Не так стоят. Не то напряжение между ними. Не то звучание.

– Я же говорил, – паренек обратился к девушке, – он псих.

– Артем! – одернула его та. Улыбнулась диггеру. Улыбка ее звучала так, словно они с Иваном давно знакомы. Чистый белый звук.

– Простите моего брата, – сказала девушка. – И спасибо вам огромное.

– Думаю, ваши угри со мной не согласятся, – сказал Иван. Он слышал свой голос словно со стороны. – Я оставил их без ужина. Хотя, прямо скажем, – он измерил парня взглядом, – не самого обильного. Но все-таки.

Парень дернулся, девушка засмеялась: звонко.

Вот такие дела, Иван.

– У вас хороший смех, – сказал диггер, глядя на нее. – Хороший смех бывает только у людей с чистым сердцем. Как вас зовут?

– Лали.

– Как?

– Ла-ли. Грузинское имя.

Обитали они с братом на маленьком островке – примерно в метрах трех от большого острова. Лали потянула за веревку, выдвинула доску и положила ее так, чтобы получилось подобие моста. Путь готов. Иван с сомнением посмотрел на узкую полосу дерева, под которой плескалась черная опасная вода.

Лали перешла, практически не глядя. Иван завороженно смотрел, как двигаются ее ноги под юбкой, потер подбородок. Очень… ловкая. Потом решился и неуклюже перебежал по доске сам.

Теперь они сидели в их маленькой хижине (где-то за спиной Ивана тихонько тикали часы), и Лали угощала его чаем.

– Что мы можем для вас с братом сделать?

– Вы? – Иван посмотрел на нее. Он думал, девушка засмущается… Ничего подобного. – Может, это мне надо вам помочь?

Паренек сжал кулаки, лицо подергивалось.

– Нашелся помощник, – буркнул он и вышел из палатки.

– Не обращайте внимания на моего брата, – сказала она. – Он последнее время сам не свой. Он был на ярмарке на Садовой-Сенной, и там ему разбили сердце.

– Сочувствую, – сказал Иван. – Это бывает. Необязательно на ярмарках, но бывает. И что произошло дальше?

Лали улыбнулась.

– Дальше она уехала, а он заочно ревнует к ней всех мужчин старше двадцати и моложе столетнего старца. Она назвала его мальчиком, понимаете?

Еще бы, подумал диггер. Мы такого не прощаем.

– У тебя интересное лицо, – сказал Иван, переходя на «ты».

Девушка улыбнулась.

– Я наполовину грузинка, – пояснила она. – А мой брат наполовину русский. Поэтому он такой бука. Пейте, – она протянула Ивану кружку. – Ему хочется быть или грузином или русским, посередине его не устраивает. Это он так говорит. Но на самом деле тут виновата женщина.

– Кто она?

Лали наклонилась к Ивану. Ее длинные волосы коснулись его щеки.

– Ведьма, – шепнула Лали. Ивану стало щекотно ухо. У нее был прекрасный чистый тон. Настоящее звучание. Юная, но уже женщина. Не потому что успела ей стать, а по внутреннему ощущению самой себя. Девушка ждет мужчин, а женщина ими правит. И подчиняется. Но правит.

Грузинская принцесса, подумал Иван.

После ужина (тот же самый угорь, тушенный в каких-то темных, чуть отдающих кисловатой остротой, листьях) Лали принесла чай. Иван сидел, смотрел на нее – не все время, а словно держал в поле внимания, как в дигге все время держишь напарника. Но там, наверху, это не было подкрашено, как стакан воды розовым витаминным раствором (мультивитамин для детей, сироп с клубничным вкусом. Редкая сладость), сексуальным влечением. Все, что делала Лали (грузинская принцесса), Ивану нравилось, это было женственно и спокойно, с темпераментом и взглядами из-под ресниц. И в этом не было ничего щенячьего, ничего наигранного.

Спокойное, уверенное влечение – когда два человека нравятся друг другу и знают об этом.

И продолжают существовать, заниматься обыденными делами, держа друг друга в затылке. Глаза на затылке. Иван усмехнулся. Теперь понятно, что это означает. Не новый вид неприятностей, как там, в пустом городе (если бы пустом!), а нечто иное.

С Таней у него все было по-другому.

Ивану мучительно хотелось забыть про Кузнецова, привязанного к столбу на пристани, про Уберфюрера, которому нужны воспоминания, а не выпивка (как тот почему-то считает), про… Иван дернул щекой. Забыть про Сазона.

Это было не яростное, опаляющее чувство.

Когда Иван вспоминал про Сазонова, теперь это был лед и холод.

Промерзшая душа, как бывает город наверху, Питер. Корка льда на гранитных львах. Ветры, продувающие насквозь широкие пустые улицы.

Вот этот город. Остов его прогнил…

Иван видел внутренним зрением рыхлый, промерзший снег Петропавловской крепости. Что они там искали? Черт его знает. Уже не помню.

Иван помнил только холод. И следы – множество следов на белом полотне.

…Каменный остров оставшихся навсегда.

Если я вернусь, то вернусь не только ради Тани.

Я вернусь ради возмездия.

Зло должно быть наказано, подумал Иван.

Просто я раньше не совсем понимал, где оно – зло.

МЕМОВ, ОРЛОВ, САЗОНОВ.

Да и сейчас не очень понимаю.

Уберфюрер здесь, в Венеции, нашел себе новое увлечение. Вернее, выбрал одно из старых, отряхнул с него пыль и пустил в дело.

Уберфюрер пил по-черному.

И к моменту, когда Иван его встретил, скинхед как раз прогулял все до донышка. Впору последнюю рубаху снимать.

Получив от Ивана наставления и инструкции, Убер отправился выяснять, что можно сделать для избавления Кузнецова от тяжкой доли. На расходы ему был выделен 1 (один) патрон.

Вернулся, весело насвистывая.

– Ну? – спросил Иван.

– Всего-то полрожка надо, брат, – сказал Уберфюрер. – Они Кузнецова по дешевке отдают. Он зараза, умница такая, упрямый и работать не хочет. Одно слово: мент.

– И где мы возьмем патроны? – спросил Иван. Отдать второй фонарь? Мда. Проще уж сразу самому в рабство запродаться.

Уберфюрер погладил себя по бритой башке (не такой уже и бритой теперь) и улыбнулся.

– Ну, есть тут один вариант…

– И какой?

– Тебе понравится, – пообещал Убер.

Как Иван и предполагал, ему не понравилось.

Во-первых: что дерутся на выигрыш.

Во-вторых: что ставка – он сам. Это уж Уберфюрер как-то… хватил через край.

Судья махнул рукой.

– Начинайте!

Раскололся орешек, куда девать мякоть?

Взбрыкнув, Уберфюрер перекатился, подмял под себя щуплого противника. Вскочил, секунда – и рухнул тому на спину, сложив руки в замок. Удар пришелся по затылку. Тумб! Локоть вырубился, ткнулся лицо в мокрую грязь.

Уберфюрер выпрямился, вздохнул. Со всех сторон кричали. Скинхед наклонился и, взяв Локтя за плечо, вытянул из лужи и перевалил на спину. Локоть всхрапнул, из-под носа у него выдувались грязные пузыри. Лицо превратилось в грязевую маску.

– Победил… – судья подошел, взял Уберфюрера за запястье. – Победил Убер! – и вздернул его руку вверх. Вал аплодисментов и одобрительных выкриков нахлынул на победившего скинхеда и отступил. Уберфюрер невозмутимо улыбался.

– Силен, – сказал Иван, когда тот вернулся к маленькому лагерю.

– Сколько мы выиграли?

– Порядком. Два рожка почти. Даже за вычетом расходов на выкуп Кузнецова… на первое время нам хватит.

Уберфюрер качнул головой. Лицо у него было разбито в хлам. Глаза узкие, как у китайца. Кровь капала с подбородка.

– Ты как? – спросил Иван.

– Нормально.

В следующее мгновение ноги у него подкосились. Иван с Кузнецовым едва успели подхватить обмякшее тело. Похоже, все, допрыгался Убер. Надорвался. Иван скривился. Не поев, драться – это чересчур. Кусок мяса, как у того же Джека Лондона. Иван читал этот рассказ в библиотеке на Гостином Дворе.

Иван расплатился с хозяином. Полрожка патронов, и Миша распрощался с рабством.

– Кузнецов, – сказал Иван, когда они разместили бесчувственного Уберфюрера на баулах. – Вот тебе патроны, давай за едой. И чистой воды набери. Да… только без крысятины, хорошо? Обойдемся чем-нибудь попроще. Задача ясна?

– Понял, командир. – Кузнецов кивнул.

Маленькая желтая сова стреляла пластиковыми глазами – вправо, влево. Тик-так, тик-так. Тик-так. На круглом ее животе стрелки показывали двадцать минут пятого. Рядом горела лампада. Как Ивану объяснили, здесь для освещения использовали угрей. Они же электрические. В стеклянной трехлитровой банке, заткнутой крышкой с электродами, лежал гладкий черный угорь. Иногда он начинал метаться, дергаться – Иван видел синеватые разряды, когда угорь касался электродов. Забавная система.

На аккуратно застеленном топчане у стены лежала раскрытая книга. Иван задержал взгляд. Интересно, что читает такая девушка? «Кетополис: город китов», прочитал он. На обложке синий кит сталкивался с гигантским боевым кораблем. Фигурки людей летели в воду.

– Про что это? – спросил Иван.

– Про Катастрофу, – сказала Лали.

– Как? – он вскинул голову.

– Не про нашу… там люди хотели уничтожить всех китов на свете. И им это почти удалось.

Да уж, подумал Иван. Это по нас сходить – кого-нибудь полностью уничтожить. Это без проблем. Хоть китов, хоть самих себя.

– Я видела, как твой друг дрался, – сказала Лали.

Иван кивнул, поднялся. Нужно проверить Уберфюрера и договориться о следующем пароме на Невский…

– Ты скоро уедешь, – сказала Лали негромко. Акцент в ее правильной четкой речи вдруг стал заметней. – Ты скоро…

Иван молча смотрел на нее. Открыл было рот – она быстро выставила ладонь.

– Подожди, – сказала она. Глаза ее блеснули. – Ты должен мне сказать… Я знаю, что ты ответишь, но если не спрошу, то буду думать, что бы ты мне ответил… – Она помолчала. – Долго буду думать.

Иван смотрел на ее губы. Он даже говорить сейчас не мог, в груди что застряло.

– Ты любишь ее? Ее зовут Таня, я слышала.

– Да, – сказал Иван. – Только я никогда ей…

– Не говори, – пальцы Лали прижалась к его губам. – Не говори, иначе кто-то подслушает и сделает так, чтобы это не исполнилось. Я знаю.

Иван стоял, чувствуя на губах ее горьковатый аромат. Он взял Лали за локоть, потянул на себя… отпустил.

– Ты красивая, – он взял ее ладонь и прижал себе к горящему лбу. Прохлада. От ее пальцев стало легче. Лали вся была рядом – с ее пальцами, с ее кожей, с ее длинными ногами, стоящими на земле крепко, упрямо, с ее бешеным нравом… с ее нежностью.

От взгляда на нее у него замирало сердце.

– Не говори так, я буду ревновать. Нет, не буду. Вы, мужчины, можете любить многих женщин. Но ты другой. Для тебя каждая женщина – одна-единственная на свете. Пусть я буду единственной.

Иван помолчал.

– Откуда в тебе столько мудрости, женщина? Тебе же всего сколько?.. шестнадцать?

– Каждой женщине – тысяча лет, – сказала Лали негромко. – И каждой – семнадцать. Это же просто.

– Да, – сказал Иван. – Это просто.

Вернувшись, Иван обнаружил на причале кроме Уберфюрера и Кузнецова, новое действующее лицо. Он кивнул ему, прошел, сел рядом, ничем не выказывая удивления. Не то, что бы брат Лали его совсем раздражал, но…

Но что ему здесь надо?

– Слышали, кавесы совсем сдурели? – сказал Артем.

Кузнецов с Уберфюрером переглянулись.

– Это кто такие? – спросил Иван.

– Ну ты темный, – сказал Артем почти снисходительно. Иван улыбнулся уголками губ. Было забавно слышать такое от молодого парнишки, не старше Кузнецова. – Кавесы – это бывшие диггеры, которые знали что почем. То есть, это у них раньше презрительная кличка была для тех, кто звания диггера не достоин. Но дальше так пошло…

Так стали звать тех, кто копает путь из метро. В Финляндию. Они, наверное, думают, что в Финляндию никто ядерными ракетами не целился. И это почти правда – если забыть про натовский противоракетный радар, который нашим в любом случае пришлось бы уничтожить. Первоочередная цель. Мне отец рассказывал. Он был полковник ракетных войск. Так что Финляндии тоже нет, некуда копать. А они копают.

– Да не к финнам они копают, – поморщился Уберфюрер.

– А куда?

– В Москву.

Иван даже не сразу сумел открыть рот и сказать:

– На хрена? Там же камня на камне… и тот, наверное, радиоактивный.

– Деревня ты, брат. Московское метро – ядерное бомбоубежище класса А. Я вот знаешь, где учился?

– Где?

Похоже, Уберфюрер забыл далеко не все.

– В Керосинке. Так нефтегазовый институт назывался, что на Ленинском проспекте был. Пятый в Европе, между прочим.

– Круто… наверное. И что?

– У нас старшаки рассказывали, что в подвале Керосинки стоит атомный реактор – на всякий пожарный случай. Я как-то сунулся в подвал – куда там, режимная зона! Послали меня куда подальше. Хорошо, не посадили. Потому что от этого реактора Метро-2 питается. Ну, про Метро-2 ты слышал, конечно? Ну, это… Д6! Слышал? – обратился он к брату Лали.

– Н-нет.

– Да все про него слышали. Мол, повезло москвичам, они там в секретное метро схоронились и жрут теперь одни каперсы с ананасами.

Артем помялся.

– Что хотел-то? – сжалился над ним Уберфюрер. – Ну, говори.

– А что такое «каперсы»?

Когда Артем предложил пройтись и кое-что обсудить, Иван кивнул: он ждал этого разговора.

Они прошли вдоль веревочных перил, огораживающих центральный остров, остановились. Фонарь над головой едва слышно потрескивал. Пахло озоном. Артем наклонился и подобрал рыбью кость. Задумчиво бросил в воду, подождал, пока вокруг места падения взбурлит вода от угриных тел, повернулся к Ивану.

– Оставь мою сестру в покое, – сказал Артем резко. – Слышишь, диггер?

– Слышу, – сказал Иван. Не драться же мне с ним? – Все хотел спросить. Почему ты меня терпеть не можешь? Из-за сестры только?