Корсар Лермонтов Михаил
– Ещё лучше – верблюдов угоним, – подхва– тил я.
Казаки снова загудели.
– Дело сурьёзное! А ну как мирза хитрость удумает какую, – сомневались и шумели терцы.
Снова вступил атаман.
– Не можно боярина московского оставить. Неуж отступимся, братцы, на тыне отсидимся? А вот возвертается он в Москву, – атаман показал на меня, – и что царю Ивану скажет? Что нам слабо было за боярина вступиться, испужались ногая? За немощь такую нашу осерчает государь – плохо, де, мы здесь, на Терке стоим.
– А коли мирза подмогу враз приведёт? – крикнул бывалый Ждан.
– Коль медлить будем, так и станется!
– Правильно атаман гутарит. Как Юрий человека от ногаев захватит, так и выступать надо! То любо! – выкрикнул Митяй.
– Любо! – подхватили казаки.
Все согласились: «Надо так надо», – и потянулись по куреням.
Жизнь казацкая была полна тревог, в любой момент они должны быть готовы к походу, и ничто не должно тому мешать, потому и немногие обзаводились семьями. Я заметил – женщин в станице было мало.
Я шёл к гостевой хате мимо ряда куреней и раздумывал о завтрашней вылазке. Вдруг среди уже привычной суеты и шума станицы мой слух резанул чистый девичий голос – то завела песню дивчина на завалинке, окружённая парнями и подругами.
Я невольно замедлил шаг, завороженный её грудным голосом. Она пела о тревоге юной казачки, провожающей своего Грицька на чужбину за «Терку бурну». Песню подхватили другие казачки, и вот уже девичье многоголосие разлилось по станице, будоража и меня до глубины души своими немудрящими словами и грустным мотивом. Там, на Владимирщине, мне подобных песен слышать не доводилось – наказывая воинам быть смелыми и отважными, казачки пели о том, что здесь, в станице, если нападут вороги, они сами будут «защищать волю и курени свои, не жалея кровушки»! Ого!
Я не спеша шёл к гостиной хате на краю станицы. Издали неслось: «…и омою твои раны чистой терскою водою…»
Каким он выдастся, завтрашний день? И все ли казаки живыми вернутся домой? Теперь это зависело и от меня. Надо отдыхать, набраться сил.
Спал я на постоялом дворе чутко. А утром, едва рассвело, пошёл осматривать местность перед воротами крепости. Как я узнал у казаков, переговорщики появлялись обычно здесь. Степь ровная, незамеченным не укроешься.
Что же придумать? Я прошёл с полверсты, поглядывая по сторонам. Далеко от крепости отходить опасно – не хватало, чтобы ещё самого в плен взяли, надо быть настороже.
На пути попался ручеёк, впадающий в Терек. Я всмотрелся в прибрежную полосу. Вытоптанная копытами коней трава перед ручьём указывала на малоезженую тропу, поворачивающую налево и уходящую вверх по течению ручья. Пожалуй, это лучшее место для засады. А что? Залягу в сам ручей – он тут в пару аршин шириной, да и буду дожидаться удобного случая.
Вернувшись в крепость, я выпросил у атамана пищаль, тщательно её осмотрел. Ведь если случится осечка, времени исправить неприятность не будет.
Поев, снова побрёл к ручью. Пищаль уложил на крутом склоне, подложив камешки. Не дай бог – вода на замок, на полку попадёт и замочит порох.
Улёгся в ручей. Вода мутная, но тёплая. Стал ждать.
Через час почувствовал, что с выбором места для засады оплошал. Вода, вначале показавшаяся тёплой, сама забирала тепло тела, и я скоро продрог. Как в таком состоянии стрелять, если тело бьёт крупная дрожь?
Я уж начал подумывать о том, чтобы плюнуть на всё да вернуться в крепость, как послышался стук копыт.
Я пригнул голову за небольшой береговой уступ. Показался всадник в татарке, бешмете и шароварах, который стремительно проскакал мимо. Я поглядел вслед. Ну точно – ногаец мчится к крепости.
Подскакав к крепостным воротам, он прокричал что-то – я не расслышал – и развернул коня.
Я пригнул голову. Стук копыт всё ближе и ближе. Пора!
Схватив пищаль, я поднялся на колени. Всадник был уже совсем рядом, в десяти метрах. Расстояние небольшое, и промахнуться в такую крупную цель, как лошадь, было невозможно. Я выстрелил.
Лошадь смогла проскакать ещё несколько метров и завалилась на бок. Всадник кубарем покатился по земле.
Выпрыгнув из ручья, я отбросил пищаль и понёсся к упавшему ногайцу. Оглушённый падением, он ещё не до конца пришёл в себя, и смог только приподняться на четвереньки. Тут я и приложил его со всей силы кулаком в ухо. Ногаец свалился на землю.
Сняв с него пояс, я завёл ему руки назад и крепко связал. Подбежав к пищали, перебросил её за спину, вернулся к ногайцу, с трудом поднял его на плечо и направился к крепости. Чёрт, тяжёл-то как! А с виду – худой и жилистый.
Когда до ворот оставалось полсотни метров, они открылись. Выбежали двое казаков, подхватили пленного и потащили его в крепость. Уф, какое облегчение!
Я доплёлся до ворот, и они тут же за мной закрылись. Молодой казак снял с моего плеча тяжёлую пищаль.
– Надо же, сам смог ногайца в плен взять! Он хоть живой?
– Должен, я в лошадь стрелял.
Пленного потащили на майдан, сняли с него саблю и кинжал. Затем развязали руки.
Вокруг собрались свободные от службы казаки – всё-таки не каждый день ногайца захватить удаётся.
Подошёл атаман, похлопал пленного по щекам.
– Слушай, атаман, а сколько он за боярина просил? – поинтересовался я.
– Сто пятьдесят рублей серебром.
– Лихо!
Пленный начал приходить в себя – приоткрыл веки, мутными глазами обвёл собравшихся, выкрикнул что-то, сел.
– Эй, как там тебя! Где кочевье Саид-мирзы?
Пленный отрицательно покачал головой.
– Не хочешь сказать, да?
– Режьте меня на части – не скажу.
– Думаешь героем к своему Всевышнему попасть? В сад с гуриями? Не бывать такому – я тебя сейчас в свиную шкуру заверну.
Глаза пленного забегали, вроде как он шкуру хотел увидеть. Для мусульманина это – позор.
– Ну так говори – где Саид пленного прячет?
– На кочевье.
– Уже хорошо. Он хоть цел?
– Ранен немного в ногу.
– Где кочевье?
Пленный замолчал и отвернулся.
– Тогда несите свиную шкуру, – распорядился атаман.
– Нет, не надо, я скажу! Кочевье – вверх по течению Карамыка. По левому его берегу, отсюда – четверть дня пути.
– Сколько там воинов?
– Вас всех перебить хватит! – зло сверкнул глазами ногаец.
– А вот это ты врёшь! – Атаман указал ногайкой. – Увести его в подпол!
Казаки подхватили пленного под руки и увели.
– Что делать будем, братья-казаки? – атаман обвёл взглядом собравшихся казаков.
– В набег! – дружно заорали казаки.
– Быть посему! Готовьтесь!
Казаки разошлись седлать коней.
Я ухватился за руку атамана.
– Дай и мне коня, я тоже с вами в набег пойду.
– Смерти ищешь? Ты хоть саблю-то в руках держал?
– Ты только коня дай!
– Ну хорошо, сам напросился. Тарас, дай ему коня.
Собрались казаки быстро. Не успел я проверить толком подпругу и подогнать под себя стремена, как прозвучала команда: «По коням!» Поднялся в седло и я.
Ворота уже открыли, и наш отряд в полсотни всадников выехал. Я держался сзади.
Казаки ехали строем по трое, а мне приходилось глотать пыль за колонной. Но они знали местность, и в этом было их преимущество.
Мы добрались до ручья, где я пленил ногайца, повернули налево и по тропе вдоль ручья поднимались вверх около двух часов. Затем по известным только казакам приметам свернули ещё раз влево. Теперь путь наш пролегал между невысокими холмами. Из разговоров казаков я понял, что впереди– ещё час-полтора скачки.
Казаки впереди оживились, стали показывать вправо руками.
Вдалеке, на одном из холмов, стояли двое конных. Дозор, не иначе! Потому и уйти успевают ногайцы из кочевья.
Поворот, ещё один – и перед нами открылась неширокая равнина. Впереди стоят рядами юрты, поднимаются дымы костров. Справа, в полуверсте пасётся стадо овец, лежат верблюды. И далеко впереди – пыльное облако. Ушли ногайцы, не догнать.
Казаки рассыпались по юртам, согнали всех оставшихся ногайцев, кроме женщин и девушек, в центр улуса. Здесь же сидел мулла в чалме, перебирая чётки и что-то бормоча под нос.
– Кто старшим остался в улусе? – оглядел притихших ногайцев атаман.
– Я, – вышел вперёд седобородый ногаец в расшитом бешмете с отворотом. Он снял татарку с кисточкой, вытер пот на голове и снова водрузил её на голову, спокойно взирая на казаков.
– Ваши люди захватили нашего человека. Особого человека – от царя Ивана! Нельзя было Саиду его в рабы брать! Где он?
– Нет здесь вашего уруса – батыр с собой увёз.
– Собирайся. Ты и он, – атаман показал нагайкой на муллу, – с нами поедете и у нас останетесь, пока Саид пленного не вернёт.
Аксакал сказал что-то мулле по-ногайски. Тот оторвался от чёток, вскинул голову, раздумывая, и ответил по-своему седобородому.
– Мулла говорит – если намазу мешать не будете, он готов стать пленником.
Атаман кивнул:
– Пусть молит Всевышнего, чтобы Саид быстрее нашего человека вернул. – И добавил: – А чтобы шутить не вздумали, мы и верблюдов заберём. Пусть ваши люди передадут это Саиду.
Подростки из кочевья запрягли осликов в повозки, седобородый ногаец с муллой уселись в них. Эти же подростки под приглядом казаков погнали верблюдов к Казачьей крепости.
Казаки разбились на две группы и сопровождали: одна группа – повозку с аксакалом и муллой, вторая – подростков и верблюдов. Должен заметить, что ни с нашей, ни с ногайской стороны потерь не было.
Казаки выставили справа от обоза дозор, слева прикрывал ручей.
Вечером – уже в сумерках – необычный обоз прибыл в крепость, заняв половину майдана. Вторую половину площади заняли пригнанные подростками верблюды. Думаю, такой шумной ночи наш городок не слышал никогда. Лишь к утру все стихли, сморенные сном.
А утром казаки из охранения подняли тревогу. Все быстро одевались, хватали оружие и стремглав неслись к крепостным стенам.
Недалеко от ворот гарцевал на коне наездник с белой тряпкой на палке. Вдали – в полуверсте – были видны всадники. Сколько их – подсчитать трудно, слишком далеко.
– Эй, урусы, Саид-мирза переговоры вести хочет.
– Мы не против, – кричали казаки. – Пусть подъедет, не тронем.
Посланец ускакал.
От ногайцев отделились двое конных и направились к крепости. Недалеко от ворот они остановились.
Впереди важно восседал на коне ногаец моего возраста – в жёлтом шёлковом халате, в войлочной шапочке на голове, с аккуратно оправленной бородкой. Ножны его кривой сабли при каждом движении поблескивали самоцветами. Чуть поодаль сидел в седле второй ногаец – в папахе и бешмете, держа в руке копьё с бунчуком у вершины – знаком власти.
Саид начал переговоры первым.
– Хочу говорить с вашим атаманом.
Казаки распахнули одну створку ворот. Вышел атаман в сопровождении двух казаков, державших руки на рукоятях сабель.
Мирза легко спрыгнул с коня.
Наступила полная тишина. Всем хотелось слышать, о чём пойдёт разговор.
– Твои люди, урус, увели муллу и старейшину моего рода – аксакала, угнали лучших верблюдов. Не пытайся отрицать, мои лазутчики видели.
– Да, увели. Но ты напал первым, взял в плен моего гостя, убил его людей.
– Я воин и воюю с мужчинами.
– Э, хитришь, Саид. У моего гостя даже оружия не было.
– Верни моих людей и верблюдов.
– Только в обмен на пленного, ковёр и шатёр!
– Вах, какой ты жадный!
– Ты ошибаешься, я щедрый. Муллу, аксакала и верблюдов меняю на одного пленника. А шатёр и ковёр вернёшь за своего воина, что у нас в плену.
Саид заскрипел зубами и хлестанул плёткой по мягкому ичигу с загнутым носком.
– Твоя взяла, урус. Делаем обмен.
– Вези пленного.
Мирза махнул рукой, бунчук у сопровождавшего его воина качнулся три раза из стороны в сторону.
От группы ногайцев отделилось трое верховых. Подъехав к крепости, они соскочили и поклонились мирзе. Один из них стащил переброшенного через круп лошади связанного боярина с мешком на голове.
– Вот твой человек, урус. Я своё обещание выполнил.
– А где шатёр и ковёр?
– Ай, шайтан! Они в кочевье!
– Тогда мы отпускаем муллу и аксакала, да верблюдов возвращаем, а вот воина твоего пока придержим.
– Якши. За ним приедут завтра.
– Считай – договорились.
Через распахнутые ворота начали выезжать ослики с повозками, потом погнали верблюдов.
Я же бросился к боярину.
– Жив, Иван?
– В ногу стрелой задело.
– Это мы сейчас, мигом посмотрим.
– Что же ты меня бросил одного? – насупился Иван.
Я не успел ответить, как вмешался стоявший недалеко атаман, слышавший наш разговор.
– Окстись, боярин, как бы он тебя вытащил? Сам видел – все твои стрельцы полегли. Ты ему благодарен должен быть, он пленного из ногайцев взял да убедил казаков набег на кочевье сделать, заложников взять – вместе с живностью, да на тебя и обменять. Иначе в земляной яме у мирзы сидел бы, выкупа дожидаючись.
Боярин выслушал внимательно, однако же на его лице так и осталось обиженное выражение.
На постоялом дворе я обработал боярину рану и перевязал ногу.
На следующий день ногайцы привезли тюк – с шатром и ковром, в обмен на пленного. Я кинулся к скарбу – слава богу, и мою сумку вернули. Расставаться с инструментами и лекарствами мне бы не хотелось. Теперь, похоже, надо убираться домой. Псориаз у боярина зажил, кожа очистилась, а вот раны затягиваются здесь плохо, гноятся. Хоть и присыпал я боярину рану толчёным сухим мхом из своих запасов, а всё равно душа неспокойна.
Жизнь крепости входила в привычное русло. Я прошёл по городку. Казаки несли службу на стенах, атаман снаряжал смену возвращающимся дозорам, на широкой улице меж хатами бегали мальчишки, им вослед гоготали гуси. И только перед одной хатой толпились люди, среди них – и слуги боярина. Я подошёл ближе. Здесь готовили в последний путь погибшего при набеге казака и стрельцов. Они лежали в деревянных гробах, в своей воинской одежде, священник читал псалтырь. В соседней хате женщины готовили кушанья для поминального стола. Я склонил голову и перекрестился.
Ближе к полудню казаки хоронили погибших на кладбище за станицей. После похорон мы вернулись в станицу – справить помин.
А через день и кораблик пришёл, как по заказу. Тот, что нас сюда привозил.
Боярин слуг своих, что отказались со мной ногайца в плен брать, немилосердно выпорол. И откуда только узнал? Я ему не говорил о сём позорном поведении его слуг.
Мы погрузились на корабль и пошли по морю до Астрахани. Здесь пришлось немного подождать: боярин, напуганный нападением ногайцев, не захотел искушать судьбу и вытребовал у астраханского наместника десяток стрельцов – для охраны.
Дальше мы плыли вверх по Волге, когда был попутный ветер, поэтому путешествие наше затянулось.
Пока плыли, рана на ноге зажила, и боярин совсем перестал прихрамывать. Со слугами своими сошёл он в Москве на пристань ровно, походка важная, лицо загорелое. Как вроде из отпуска вернулся, из той же Антальи.
Бросил мне на прощание пренебрежительно:
– Денег не даю. Я через тебя ранен был да животом в плену рисковал, скажи спасибо, что в кандалы не заковал.
Я ухмыльнулся:
– Спасибо, боярин.
Слуги его заулыбались злорадно – видно, не забыли, как за трусость свою выпороты были.
Да и чёрт с тобой, боярин, невелика потеря, переживу как-нибудь.
Я направился на постоялый двор к Никифору.
С почтением встретил меня хозяин, узнал.
– С возвращением тебя, гость дорогой. Конь твой застоялся уже.
– Сейчас разомнётся.
Я расплатился с хозяином. Денег-то давал на месяц авансом, а получилось – больше отсутствовал.
Слуга вывел уже осёдланного Орлика. Я перебросил через круп коня перемётную суму, похлопал его по морде, дал сухарь.
– Ну что, Орлик, застоялся? Поехали домой. Дома куда как лучше, чем в Москве.
Ехал не очень-то и торопясь: где рысью, а где – и шагом. Денег едва хватило на постоялые дворы да на еду мне и овёс – Орлику.
Въехав во Владимир, я вздохнул счастливо. Вот и приехал! Где бы ни странствовал, как бы в чужих краях интересно не было, а дома лучше.
Куда направиться? К себе, в новый дом, или сразу к наместнику? Ведь с его подачи я в Москву поехал, к Ивану Короткову, дьяку Поместного приказа. Поеду-ка я к наместнику, доложусь.
Демьян оказался дома, встретил приветливо, усадил.
– Ну, лекарь, рассказывай да поподробнее. Люблю я тебя слушать.
Я начал с приезда в Москву, с вручения грамотки Демьяна дьяку Короткову, рассказал и о том, как при встрече с боярином его дворовая челядь пса цепного на меня спустила, и о злоключениях наших у Казачьей крепости, и о том, как боярина из плена вызволяли.
Дослушав до конца, Демьян оживлённо потёр руки:
– Ну хорошо, что всё так славно закончилось. Надеюсь, боярин справедливо с тобой рассчитался.
То был даже не вопрос – боярин не допускал сомнений и, видимо, ожидал поток благодарностей за выгодного пациента. Перехватив мой взгляд, Демьян обескураженно притих.
– Хочешь услышать его последние слова?
Я слово в слово передал ему то, что сказал мне на прощание Иван.
– Неправда! – задохнулся от возмущения Демьян.
– Видишь – я только что с дороги, ещё дома не был, торопился тебя известить, как ты и наказывал. Можешь меня обыскать, едва ли ты найдёшь у меня даже полушку.
– Ай-яй-яй! Не узнаю Ивана! – развёл руками наместник, попытавшись возмутиться.
Впрочем, на его сочувствие я не очень-то и рассчитывал: людей, что ниже их, все господа одним аршином мерят. Позволяет им совесть так жить – их проблемы. Как в своё время сказал Бенджамин Франклин: если хочешь крепко спать, возьми с собой в постель чистую совесть. А моя совесть была спокойна – я не оставил дьяка в болезни, несмотря на его козни, и довёл лечение до конца, да и к его спасению руку приложил.
– Поеду к себе; устал с дороги, да и кушать хочется.
– Так что же ты молчишь! Я сейчас прислугу кликну, вмиг накормят, чай – не обедняю.
– Прости, Демьян, я уж лучше к себе отправлюсь – отдыхать.
– Ну как знаешь, вольному – воля. Как отдохнёшь, приходи дня через три – может, видения какие новые перескажешь.
– Непременно зайду.
Я откланялся и ушёл.
Зато дома прислуга встретила меня восторженно – хозяин вернулся! Стол накрыли быстро – скромный, правда. Никто же не ожидал сегодняшнего моего появления, да и запасы оскудели, поскольку деньги были на исходе.
Я перекусил, выдал кухарке денег на провизию. Не след людей, на тебя работающих, в суровом теле держать.
Отоспался, дом обошёл, двор и остался доволен – всё в порядке, чистота везде.
За пару дней отдохнул, подумывая посетить Ксандра. Он всегда встречал меня приветливо, делился городскими новостями, подчас полезными для меня. Надо бы и схрон с золотом под камнем у реки проверить, впрочем, это не срочно – куда теперь спешить? О досадной развязке с лечением московского дьяка Короткова я старался не вспоминать.
И тут, на фоне полного благополучия случилось странное происшествие.
Я наслаждался идиллией домашнего уюта, где было всё для блаженства и в то же время чего-то не хватало – чего-то очень важного, того, что повергало меня в необъяснимую грусть. Но чего?
Я подошёл к окну. По мостовой, стуча колесами по брёвнам, проезжали возки, всадники, проходили люди – в богатых одеждах и простолюдины.
«Куда они все идут, спешат? – раздумывал я. И тут меня обожгла мысль, ясная и горькая: – Их всех кто-то ждёт! А меня?» Вот чего нет в моём доме! Смеха женщины, которая меня любит и ждёт, её горящих счастьем глаз! Только для этого есть смысл преодолевать препятствия, лишения и невзгоды, во имя неё совершать безумные подвиги. В памяти всплыло грустное лицо Вари, спадающие локоны, горячее дыхание.
От нагрянувших воспоминаний перехватило дыхание, неудержимая сила потянула на улицу. Я спустился вниз, прошёл мимо молоденькой кухарки, кокетливо стрельнувшей глазками, распахнул двери, рванул ворот рубахи – мне было душно. Заботливые слуги недавно вымели и помыли двор – здесь было прохладно, и я полной грудью вдохнул чистый, дурманящий свежестью воздух.
И в это время – бывает же такое в жизни – на мостовой раздался цокот копыт и стук колёс подъезжающего к дому возка. Ещё не зная, кто приехал, я рванулся к воротам и вышел на улицу.
Это был возок Вари Матвеевой!
Из возка выпорхнула Варя, покраснела, увидев меня.
– Здравствуй, боярыня.
– И тебе доброго дня, Юрий. Ты что же – имя моё забыл?
– Как можно, помилуй бог!
– Что же не заезжаешь?
– Всё дела. В Суздале был, потом в Москве да Астрахани. Поверишь – в новом доме и месяца не прожил, всё в разъездах. Говорят – тебя поздравить можно?
– С чем же?
– Со сватовством, или я ошибаюсь?
Варвара вспыхнула.
– Правда. Как отец от тебя вернулся, так сразу и засватали. Разочаровал ты его.
– Да я уж понял. И то сказать – дома не было – угол снимал. Зато теперь – дом есть, хозяйки только в нём не хватает. Чего мы во дворе стоим? Пойдём в дом, посмотришь.
Варя стояла в нерешительности.
– Нет, Юра. Я засватана, и не могу в дом чужого мужчины заходить одна. Что люди скажут?
– Экая ты стала. Помнится, ты раньше смелее была.
– Потому как – любила тебя, а ты на меня внимания не обращал.
– Варенька, сама подумай – ты дочь боярская, а кто я? Отдал бы тебя батюшка твой замуж за безродного и бездомного? Потому я не мог претендовать ни на что.
– Веришь ли – кабы позвал, бросила бы всё, на крыльях бы к тебе прилетела. Как теперь с нелюбимым жить?