Вурдалак Тэффи Надежда
Зазвенело разбитое стекло, и неведомая тварь с шумным плеском рухнула в поток.
— У меня кровь! Кровь! — истошным голосом вопил Дикки. С каждым ударом сердца из поврежденной бедренной артерии на стены туннеля выплескивалась кровь.
Гондола налетела на подводное препятствие, вздрогнула и накренилась.
Мэнди в один миг перегнулась через орущего Дикки и ударила кулаком по невидимому под поверхностью предмету. Освобожденная гондола поплыла к выходу из туннеля.
Снаружи от охваченного огнем деревянного строения разбегались люди.
Едва гондола показалась из туннеля, Дикки потерял сознание и рухнул на дно лодки.
Мэнди взглянула на его ногу, откуда толчками выплескивалась кровь, и, к своему ужасу, увидела, что бедро парня пригвождено к сиденью пешней.
Резная ручка пешни изображала Чудовище из Черной лагуны.
МАМА (Я)
Ванкувер, Британская Колумбия
1: 03
Сегодня мы празднуем твое Первое Пришествие 11 января. Не потому ли этой ночью твое благословенное сияние так ослепительно, мама? Я знаю, Господь ждет, когда мы с тобой вновь обретем друг друга — навсегда. И это будет мой рай.
Помнишь мое обещание? Судьба покарает твою племянницу за то, как она обошлась с тобой. Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным… И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее.
Я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов… И разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне.
Что же все-таки ты думаешь о своем сыне теперь, когда ты видишь все, мама? Ты понимаешь, о чем я? Не поклоняться бесам и идолам… которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить… Кто имеет ум, тот сочти число зверя… число его шестьсот шестьдесят шесть.
Я прощаю тебе, что тогда ты не любила меня так, как любишь теперь.
С днем рождения, мама.
ИЗВРАЩЕНКА
Ванкувер. Британская Колумбия
1: 06
— Смотрел «Запретную планету»? — спросил Карадон.
— Нет, — ответил Цинк.
— Вот слушай: в 2200 году — плюс-минус год — на Аль-таир-4 прилетает космический корабль — разобраться, куда пропала предыдущая экспедиция. Они находят там сумасшедшего ученого, Уолтера Пиджена, и чудовище. Оно разгуливает на свободе и с ходу принимается делать из астронавтов котлеты. И это чудовище невидимое, понимаешь? Его нельзя увидеть. Нельзя почувствовать. Нельзя поймать. В общем, к концу фильма Уолтер Пиджен смекнул, что убийца — это чудовище из подсознания. Из его подсознания, понимаешь? Что оно — проявление его самых темных желаний, и поскольку ему хочется, чтобы чужие убрались вовсвояси, то, когда он засыпает, монстр ускользает из подсознания и перерабатывает экипаж звездолета в фарш. Неплохая идея, верно? Чудовище из подсознания. Вот кто такие, с моей точки зрения, дегенераты из этого клуба. [26]
Чандлер рассмеялся.
— Билл, ты настоящий философ.
— Нет, — ответил Карадон. — Я просто очень любопытный. Что для полицейского большой плюс.
Они сидели в машине без опознавательных знаков, припаркованной на противоположной стороне Хастингс-стрит в полуквартале от «Ида». Тьма переулка надежно скрывала их от глаз публики, потихоньку расходившейся из клуба. Карадон — он сидел на месте водителя — достал с заднего сиденья спортивную сумку. Вынув из нее термос с кофе и два пластиковых стаканчика, он протянул один Чандлеру.
Чем больше Цинк узнавал о Карадоне, тем сильнее недоумевал: этому человеку семью заменяли сорокадюймовый проекционный телеэкран, видеомагнитофон «Зенит» и девять тысяч видеолент. По долгу службы Карадон тайком наблюдал чужие жизни — и, возвращаясь домой, включал экран и коротал время за тем же занятием. Его мозг пропускал через себя все — «Полицию Майами: отдел нравов», «Даллас», Бенни Хилла, Утенка Даффи. Билл знал ответ на любой банальный вопрос.
— Эй, — позвал Карадон. — А ну посмотри.
Чандлер взял бинокль и поймал в поле зрения клуб. Оттуда только что вышли Рика Хайд, она же Эрика Цанн, солистка «Вурдалака», и бас-гитарист Аксель Крипт. С минуту они стояли, разговаривая, на северной стороне Хастингс-стрит, затем попрощались и разошлись.
Чандлер опустил бинокль: перед машиной прошла компания молодых посетителей клуба. Среди них была девчушка не старше четырнадцати лет. Заметив сидящих в машине мужчин, она на миг распахнула зимнее пальто и продемонстрировала корсет из китового уса. Потом показала язык, рассмеялась и побежала догонять остальных.
Карадон покачал головой и облизнулся с притворным вожделением.
— Эх, нет у нас закона… Чандлер ткнул его локтем в бок:
— Есть, есть.
— Ты любишь ужасники? — спросил Карадон.
— Не очень, — ответил Цинк. — Мне ужасов и на работе хватает.
— А я люблю, — сознался осоновец, отхлебывая кофе. Они молча сидели в машине, не спуская глаз с дверей клуба, и терпеливо ждали появления Хенглера. Толкавшаяся в «Иде» толпа мало-помалу растворилась в ночи, боязливо расступавшейся вокруг неоновых огней Хастингс-стрит.
— Ты тоже думаешь, что они вредно влияют на психику?
— Что вредно влияет на психику?
— Ужасы — фильмы, книги, пленки. Ну, ты знаешь. Чандлер пожал плечами.
— В какой-то степени — да.
— В какой?
— Ты же был сегодня в клубе.
— Ты про чудищ из «Ида»?
— Не совсем. Но кое у кого там есть проблемы.
— Ты говоришь, как критик, — сказал Карадон. — А знаешь, почему такая прорва критиков с пеной у рта топчет ужасники?
— Нет. Но уверен, ты меня просветишь.
— Литературу ужасов пишут не ради ухода от действительности. Черная фантастика — жанр личного противостояния, а критики, болваны, этого не понимают. Мне всегда казалось, что чем выразительнее они кривятся и заламывают руки, тем сложнее и серьезнее проблемы их собственной психики.
Чандлер усмехнулся.
— Послушай, Билл. Сколько асоциально настроенных сопляков в джинсах ты перевидал с тех пор, как пришел в полицию? Ты знаешь, о ком я, — озлобленные и страдающие от собственной озлобленности, погрязшие в субкультуре и агрессивных рок-фантазиях. Ты не докажешь мне, что эти фантазии не влияют на их образ мысли и поведение, не направляют в антиобщественное русло. Я знаю, о чем говорю, сам видел. Так что в определенном смысле ужасы действительно вредно влияют на психику. В данном случае — подливают масла в огонь.
— Жены некоторых вашингтонских сенаторов с удовольствием познакомились бы с тобой, — заметил Карадон. — Организаторши кампании против «порно-рока».
— Дудки, — ответил Чандлер. — Я считаю, сами они куда опаснее того, с чем борются.
— Ладно, вернемся к нашим баранам, — сказал Карадон.
— Билл, мы оба знаем, что любой ужасник, будь то книга, фильм или комикс, пытается отыскать в нашем подсознании тот уголок, где живут самые примитивные инстинкты.
— Пока я с тобой согласен.
— Нормальная человеческая психика, — продолжал Цинк, — одновременно и постоянно работает на двух разных уровнях — сознательном и подсознательном. Тенденция нашей жизни — каким-то образом сбалансировать оба эти уровня так, чтобы добиться ощущения психической гармонии. Именно это дают нам самые сильные ужасники.
— По-прежнему согласен, — сказал Карадон. — Валяй дальше.
— Но они опасны другим: придуманные ужасы могут толкнуть того, кто воспринимает прочитанное или увиденное как собственный болезненный бред, на попытку воплотить его в реальном мире. Возьмем, например, человека, который в силу психического нездоровья существует в отрыве от реальности. Он живет своим подсознанием, полностью отрезанный и изолированный от сознания. Ты пока согласен со мной, Билл?
Карадон кивнул.
— Следовательно, гармонии между сознанием и подсознанием сумасшедший может достичь лишь в одном случае: если приведет реальность в соответствие со своими иллюзиями. Иными словами, если попытается сделать страшную сказку былью.
— Ну и что же? — спросил Карадон.
— А то: когда безумец, стремясь к психической гармонии, пробует воплотить свои или чужие фантазии в повседневной жизни, то страшный вымысел превращается в страшный факт. Принцип «искусство отображает жизнь» подменяется принципом «жизнь отображает искусство».
— Интересно, кто из нас философ? — спросил Карадон.
Северный Ванкувер. Британская Колумбия
1: 45
Розанна Кийт, еще очень бледная после приступа железистой лихорадки, была в белом шелковом пеньюаре; глубокий вырез кружевного корсажа открывал полную грудь. Из высокой прически выбилось несколько непокорных прядок.
Она только что закончила набрасывать лицо одной из обнаженных фигур, перенеся на лист свои черты, но вторая фигура оставалась безликой. Взглянув на часы, она подумала: «Через пятнадцать минут он будет здесь». Она считала, что у всех мужчин — молодых, старых, безобразных — к члену приделано кольцо, за которое их можно водить. Такие мужчины всегда были для нее легкой добычей. Но с недавних пор у Розанны появились иные вкусы в любви. Неограниченные средства открывают множество новых дверей.
Розанне доставлял удовольствие только секс по ее правилам. Ей нравилось властвовать безраздельно, нравилось приказывать «сделай то, сделай это» и мгновенно получать отклик. Но больше всего ей нравилось покупать унижение красивых людей. Интересно, молодой человек из «Службы подкрепления», который сейчас придет, тоже из таких?
Розанна обожала смазливых мальчишек с лицами киногероев, которые зарабатывали себе на жизнь, выступая в роли жеребцов. Мальчиков, питающих пристрастие к красивой одежде, шикарным автомобилям, кокаину, шампанскому и экзотическим заморским уголкам. Мальчиков, снедаемых разнообразнейшими желаниями, но не имеющих ни гроша за душой. Розанна давала им эти гроши — до тех пор, пока расходы окупались. Сверх того она выплачивала самцам премию за каждую минуту успешной борьбы с эрекцией, которую всеми силами старалась вызвать.
Когда она доставала со дна стенного шкафа любимые игрушки — ремень для разделения ягодиц перед поркой, плетеные сандалии, кожаный корсет на шнуровке, приспособление из ремешков, не позволяющее садиться, жесткий ошейник, корсет для члена, колпачки для сосков, — в дверь позвонили.
Посмотрев на часы, Розанна подумала: он пришел на тринадцать минут раньше. Она встала, ущипнула себя за соски, чтобы те напряглись и затвердели, и подошла к двери.
Но, открыв ее, нахмурилась. Красивый лоб прорезала неожиданная морщинка.
— Ты? — удивленно спросила Розанна.
Ванкувер. Британская Колумбия
1 : 46
— Это очень давний спор, — сказал Билл Карадон. — Вопрос о нравственности черной фантастики возник более ста лет назад. И сегодняшнее ломание копий — не что иное, как новое щупальце старого осьминога.
Чандлер подлил из термоса кофе.
— Ты, небось, не читал ни «Страшные сказки», ни «Байки из склепа»? — спросил Карадон.
— Не читал, — подтвердил Цинк.
— В тридцатые годы «Страшные сказки» и «Рассказы об ужасном» объявили «кроваво-кошмарной чушью», «низкопробной макулатурой, загрязняющей сознание американской молодежи». Потом, уже в пятидесятые, индустрия комиксов, опередив подкомиссию Сената, задавила и «Байки из склепа», и «Страшное подземелье», и «Обитель страха», и прочие произведения того же рода. А в Британии Черчилль попросту провел закон, запрещающий комиксы ужасов. Поэтому происходящее сейчас на юге — попросту повторение цикла.
— Маловато в тебе консерватизма для полицейского, — заметил Чандлер.
— Если я работаю в полиции, это не значит, что здравый смысл я должен оставлять дома.
— Верно, — ответил Цинк.
— Ты же не убиваешь почтальона, получив неприятное письмо, — продолжал Карадон. — Если книга или фильм толкают сумасшедшего на преступление или если он совершает убийство под рок-музыку, виновато его безумие, а не фантазия писателя, режиссера или композитора. Зодиака вдохновляла астрология. Сын Сэма общался с соседской «говорящей» собакой. Хочешь знать, что я думаю?
— Слушаю тебя внимательно, — ответил Цинк. Слежка за подозреваемым обычно составляет самую скучную часть работы полицейского. Но не в эту ночь. Карадон, отнюдь не глупец, несомненно, говорил искренне. Неважно, прав он был или ошибался: большинство людей до того печется о своей репутации, что не рискует откровенничать из-за боязни выбиться в глазах общественности из рамок принятого стандарта. Цинк на дух не переносил подобную публику.
— Терпеть не могу олухов, которые в упор не видят реального положения вещей, — заявил Карадон. — И не люблю, когда сильные мира сего пытаются навязать мне надуманную концепцию миропорядка. Знаешь, почему людям нравятся ужасники?
— Да, — усмехнулся Чандлер. — Потому что сверхъестественные события символизируют частные проблемы невротического характера.
— Нет. Потому что древние идеи выжили и существуют в современном сознании. Многие активно не принимают жанр ужасов по двум причинам: или их чересчур пугает содержание ужасников, или они считают развлечения подобного рода жестокими и разлагающими. Думаю, за снобизмом вторых кроется тот же страх, что у первых.
— Мне кажется, дело не только в этом, — сказал Чандлер. — Нападение чудовища само по себе ужасно. А страшнее всего человек-чудовище. Смотрел «Муху»?
— Конечно. По-мо-ги-и-те! - пропищал Карадон. Чандлер засмеялся.
— Готов поспорить, ты не знаешь, что сценарий этого фильма написал Джеймс Клавелл, — улыбнулся Карадон. — Автор «Сегуна». Свою последнюю книгу он совсем недавно продал за пять миллионов долларов.
Чандлер моргнул.
«Поразительно! — подумал он. — Ну откуда Билл берет эти факты для посвященных?»
— Ладно. Ты говорил… — подсказал Карадон.
— Когда-то «Муха» до того напугала меня, деревенского мальчишку, что я чуть не наложил в штаны. Мы с братом жили в одной комнате, так вот летом мухи там…
— О! — перебил Карадон. — Хенглер!
3: 33
— Во времена Черной смерти, — сказал Чандлер, — церкви в Европе украшали костями. Подумай об этом применительно к тому, о чем говоришь.
Они с Карадоном сидели в машине неподалеку от дома Хенглера в Шонесси. Это скромное жилище с винным погребом на две тысячи бутылок и столовой, куда вела потайная дверь, стояло на просторном участке, где хватало места не только трем садам, но и теннисному корту, площадке для сквоша и очень большому бассейну. Из «Ида» Хенглер (а следом за ним и Цинк с Карадоном) отправился в ночной игорный клуб, а оттуда — домой, и полицейские готовы были протрубить отбой.
— А насчет «Мухи», — подмигнул Карадон, — не знаю, утешит тебя это или нет, только многие считают латексную маску, которую Бен Най сделал для этого фильма, его лучшим творением. Дэвид Кроненберг сейчас снимает продолжение.
— Все равно обидно, — вздохнул Цинк. — Ты назвал меня трусом.
— Я только сказал, хочешь посмотреть настоящий ужасник, возьми Ромеро, «Рассвет…» Эй, смотри.
От особняка по подъездной аллее шел Рэй Хенглер. В тридцати футах от машины Карадона он повернул и направился по Энгус-драйв к телефонной будке на углу. Там он принялся нетерпеливо прохаживаться туда-назад, словно чего-то ждал.
Через семь минут Хенглер торопливо поднял телефонную трубку — как подумали полицейские, после первого же звонка.
— Записать бы этот разговорчик, — вздохнул Чандлер. Оттуда, где стояла их машина, ничего не было слышно.
— Все сделано.
— Чисто?
— Был человек — нет человека. Как говорится, жизнь — мясорубка.
Хенглер засмеялся.
— Хочешь, подкину еще работенку?
— Оплата прежняя?
— Нет. Речь о легавом.
— Это будет намного дороже. Надбавка за риск.
— Его зовут Цинк Чандлер.
— Где его найти?
— В «Прибрежном». Восьмой этаж.
— Эту гостиницу я знаю.
— Вот и ладушки. Спустишь с него шкуру. С живого. В буквальном смысле. Если принесешь мне в пакетике харю этого Чандлера, получишь премию, пять кусков.
Карадон в машине сказал:
— Интересно, с кем это он? И о чем?
ЧЕРНЫЙ МУЗЕЙ
Англия. Лондон
12: 15
Лондон — ее Лондон — рассыпался, разваливался на части, но она не могла понять, когда начался этот распад.
Она хорошо помнила, как в детские предвоенные годы гуляла с матерью в Риджентс-парке. Мать внушала ей: Хилари, ты живешь в самом цивилизованном городе мира. И добавляла: «И этому помогает наш папа».
Хилари всегда гордилась тем, что по традиции британский «бобби» не носит оружия. Муниципальная полиция — ее полиция — являла образец долготерпения. Хилари как-то спросила у отца, почему он не носит пистолет. Отец ответил: «Оружие заразно. Если мы вооружимся, тотчас возрастет число вооруженных преступников. И они начнут стрелять».
Сейчас десяти процентам сотрудников британской полиции официально разрешалось иметь оружие, и в недавних инцидентах погибло пятеро ни в чем не повинных людей. У посольства Ливии застрелили констебля. Другого констебля забили ногами на улицах северного Лондона. Третьего пырнули ножом на территории, прилегающей к дому миллионера. На Тотнэм обнаружили цехи, где делали бомбы, и гаражи, превращенные в хранилища бензина, — стоило чиркнуть спичкой, и они превращались в западню для полицейских. Для подавления очередных беспорядков в городе заготовили пластиковые пули и слезоточивый газ, а аэропорт Хитроу у всех на виду патрулировали снайперы из отряда Д-11, вооруженные штурмовыми пистолетами «Хеклер и Кох».
Ренд не могла унять беспокойство. Куда катится страна?
Если бы ей все-таки пришлось назвать дату начала подлинного упадка, она выбрала бы конец шестидесятых, эпоху правления братьев Крэй. Хилари, тогда рядовой констебль, сыграла очень незначительную роль в выдвижении Ярдом обвинения против близнецов. Но чутье подсказывало ей, что Крэи навсегда изменили облик преступного мира Британии. Ронни, главный в этой паре, очень интересовался Капоне и чикагскими гангстерами начала тридцатых годов. Полученный опыт Крэи использовали для создания собственного «дела» и пересадили американский стиль организации преступности на почву Ист-Энда. А это означало появление массы огнестрельного оружия.
Нынешняя полиция напоминала вооруженный лагерь.
Ты совсем заработалась, подумала Хилари Ренд.
Она повернулась от окна кабинета к шести сотрудникам, сидевшим на стульях, выстроенных перед ее столом.
— Господа, знакомьтесь: Бэйзил Плимптон. Поговорим о канализации.
Первыми работниками коммунального хозяйства были выгребалы, иначе — золотари. Появились они восемьсот лет назад и занимались тем, что чистили вонючие средневековые британские нужники, по два фунта за отхожее место (и это на пороге четырнадцатого столетия!). Работа была опасная: в 1326 году золотарь по имени Ричард, по прозвищу Парашник, свалился не в чью-нибудь, а в свою выгребную яму и «погиб страшною смертью, утопши в собственном дерме».
Около 1596 года сэр Джон Харингтон изобрел ватерклозет. Сэр Джон изготовил два образца: один для себя, другой для своей кузины, королевы Елизаветы I. Увы, изобретение не прижилось, и к началу 1810 года миллионный Лондон задыхался от смрада двухсот тысяч отхожих мест, переполняемых нечистотами, загрязнявшими подземные реки и в итоге опорожнявшимися в Темзу.
Даже пешая прогулка по улице в то время могла обернуться рискованным предприятием. Английский домашний санузел в ту пору был представлен ночным горшком. Его содержимое выплескивалось из окна с криком «гардалу-у!» (от французского gardezl'eau [27]), и горе тому англичанину, кто владел только родным наречием!
К середине прошлого века назрела настоятельная необходимость что-то предпринять. В сороковые годы девятнадцатого столетия в Англии свирепствовала холера. 1858-й прошел под знаком Великого Зловония: лондонский воздух в тот год сделался столь отвратителен, что окна палаты общин занавесили шторами, пропитанными хлорной известью. Стали поговаривать о переезде правительства в верховье реки, в Хэмптон-Корт.
Проблему решил сэр Джозеф Базальжетт, инженер, член муниципальной комиссии по градоустройству. В период между 1859 и 1865 годами он создал шесть «отводных стоков». Они используются и по сей день. Три таких стока тянутся с запада на восток параллельно Темзе в северной части бассейна реки, три — в южной. Эти стоки-перехватчики соединяются с основной канализацией, выводящей потоки нечистот на север и на юг, и отводят их на восток, препятствуя попаданию в Темзу.
Канализационной системе сегодняшнего Лондона более ста лет. Она работает по принципу самотека. Отходы из проложенных под улицами города небольших местных стоков общей протяженностью 13 тысяч миль, изливаются в семьсот миль главных туннелей, идущих на север и на юг. Кое-где под их кирпичными сводами текут подземные реки, когда-то открыто стремившие воды через Лондон.
Сто с лишним миль отводных стоков начинаются в западной части города туннелями не более четырех футов высотой. Благодаря их яйцевидной форме вода по ним течет тем быстрее, чем ниже ее уровень. По мере продвижения на восток высота этих туннелей, забирающих содержимое основных стоков, достигает одиннадцати футов. Накопленные отходы, проделав немалый путь вниз по течению, сбрасываются в Бекстонский очистной комплекс на севере и Пламстедский — на юге. Ежедневно подземные каналы Лондона пропускают через себя полмиллиона галлонов сточных вод.
Инженер Бэйзил Плимптон, представитель Управления водным хозяйством Темзы, мужчина средних лет, сопровождал свой рассказ активной и выразительной жестикуляцией. О канализации он мог говорить бесконечно и, читая лекцию, напоминающую скорее драматический монолог, выкуривал сигарету за сигаретой. Когда Хилари Ренд наконец представила его Брейтуэйту и четырем детективам Ярда, в ее кабинете плавали густые облака сизого табачного дыма.
— Позвольте дать вам некоторое представление о том, с чем вы столкнулись, — Плимптон взмахнул руками. — Две с лишним тысячи лет Лондон существует не только над, но и под землей. Под нами — и построенная римлянами канализация, и прорытые в средние века туннели и подземелья, чье точное расположение неизвестно. До середины прошлого века канализация строилась частным порядком. Ни о каком централизованном ведении записей и речи нет. Даже известная нам сеть стоков столь загадочна, что ее исследование и специальная видеосъемка завершатся дай Бог к середине девяностых годов.
Во время второй мировой войны после немецких бомбежек в развороченной взрывами земле открылось такое, о чем мы и не подозревали. В нашу канализационную систему входит сто пятьдесят миль неоготических основных стоков. По ним можно обойти весь Лондон. На любой лондонской улице примерно через каждые сто футов вы найдете люки, ведущие в эти туннели. Кроме того, с ней сообщаются тысячи миль частных стоков. Они узкие, и ходить по ним трудно, но в принципе можно.
Прибавьте к этому восемьдесят две мили трубопроводов, двадцать миль правительственных коммуникаций, сотни тысяч миль туннелей для телефонных, телевизионных и электрических кабелей, трубы для подачи чистой воды и газа, гидравлику, подземку, туннели для других видов транспорта, дороги и каналы под Темзой, донные части каналов, укрепленные подземные убежища и сооружения, которые служили обороне города в прошлом и, возможно, еще послужат в будущем, заброшенные склады и погреба, старые, давно пустующие банковские хранилища — и все те скрытые от любопытных глаз диковины, что неизбежно скапливаются под городом, где землю копают и перекапывают в течение двух тысячелетий.
Вдобавок все эти системы, густо пронизывающие толщу земли у нас под ногами, либо соединяются, либо перекрываются, либо переплетаются между собой.
— Короче говоря, — подытожила Ренд, — чтобы контролировать этот лабиринт, полиции следует в несколько тысяч раз увеличить штат Ярда?
— Да. И работать вам придется в полной темноте. Мест, где в туннели просачивается свет с поверхности, очень мало.
В кабинете установилась тишина: детективы переваривали услышанное. Что если эта информация нужна не только для охоты на Убийцу из канализации? Вдруг Вампир и Джек-Взрывник тоже использовали подземную сеть проходов? По городу рыщут сразу три опасных маньяка…
— Давайте рассматривать проблемы по очереди, — решила Ренд. — Начнем с происшествия у моста Блэкфрайерс.
— Там в Темзу открывается Флитский ливневый коллектор, — вставил Плимптон, для наглядности изобразив руками заглавное «Т».
— Вот факты, — продолжала Хилари. — В Ярд поступил вызов категории 999. Какой-то мужчина — он говорил с американским акцентом — сообщил, что у подножия стены набережной произошло несчастье. Прибыв на место, речная полиция обнаружила на камнях русла реки кровь, несколько глиняных птичек и бинокль с вставленными в окуляры шипами, похожий на тот, что хранится в экспозиции Черного музея Скотланд-Ярда. Труп ни под мостом, ни в Темзе не нашли. Однако наши сотрудники обратили внимание на то, что огромная дверь, закрывающая устье расположенного неподалеку стока, прикрыта неплотно — как выяснилось, из-за застрявшей на выходе тачки. Осмотр выявил следы, указывающие на то, что тело затащили в канализационный туннель. Что, по-вашему, это могло бы означать?
— Ну-с, — Плимптон подошел к плану лондонской канализации, прикнопленному к стене, и показал на нем искомое место, — сначала вы должны понять, как работает сток. Базальжетт, построивший нашу систему, перегородил основные туннели дамбами. Эти дамбы встают на пути потока нечистот и заворачивают его во вспомогательные магистрали «запад» и «восток», препятствуя тем самым попаданию сточных вод в Темзу. Однако в период дождей отводные каналы перестают справляться с объемом заполнения основных стоков, и избыток воды, перехлестывая через дамбы, попадает в разгрузочные ливневые стоки и по ним в Темзу. В северном течении реки — сорок стоков, в южном — тридцать. Под Темзой стоков нет.
— Поскольку нас интересует канализация в верхнем течении реки, нельзя ли нам сосредоточить поиски там и вдвое сократить объем работы? — спросила Ренд.
— Под Темзой есть и другие туннели, и если он пользуется люками, то может перейти через реку по любому мосту.
— А если он уносит тела в одно из ответвлений канализации или куда-то в ее окрестности?
— Нет. Тогда ему будет очень нелегко перейти через реку.
— А подробнее? — сказала Хилари.
— Лондонская канализационная система работает по принципу самотека, и отводные стоки проложены ниже основных протоков «север» и «юг». Если впустить в канализацию реку, систему затопит и она выйдет из строя. Поэтому устья всех стоков в Темзу снабжены тяжелыми металлическими заслонками, которые открываются под давлением потока только наружу, выпуская содержимое канализационных туннелей, но не позволяя речной воде хлынуть внутрь.
Вся дождевая вода попадает прямиком в канализацию. Когда уровень потока в канализации выше уровня воды в реке во время отлива, заслонки открываются и выпускают сточные воды. Когда уровень воды в реке выше уровня потока в канализации, заслонки закрыты и сточные воды либо оказываются заперты в подземных туннелях, либо устремляются в другие ливневые стоки.
— Значит, — сказала Ренд, — сток возле моста Блэкфрайерс открывается только во время отлива?
— Да.
— И когда сточные воды вытекут, заслонка должна захлопнуться?
— Да.
— Однако в нашем случае поток вынес к устью стока тачку. Заслонка захлопнулась раньше, чем тачка упала в реку; в результате ее заклинило. И кто-то получил доступ в канализацию со стороны реки.
— Возможно. То-то повезло! Там не было брошенной лодки?
— Нет.
— Тогда, если только ваш убийца не пересек Темзу вплавь и не спустился по лестнице с набережной — не забывайте, сверху он не мог видеть устье стока, — остается единственная возможность: он пришел и ушел через канализацию. Во сколько это произошло, вы говорите?
— Примерно в половине восьмого утра. Плимптон пожал плечами.
— По-видимому, нападение произошло на обнажившейся полосе речного дна. Затем тело затащили в незакрытый сток. Остается выяснить, откуда появилась жертва. Из канализации вместе с убийцей?
— Нет, это не вяжется ни с биноклем со встроенными шипами, ни с тем, что труп унесли. Мне кажется, ловушку расставили на случайную жертву. На кого-нибудь с реки или на прохожего с набережной. Место преступления определил случай — тачка, застрявшая в устье стока. Если бы не заклинило заслонку, преступник нанес бы удар в другом месте.
— Кого бы вы ни искали, — заметил Плимптон, — ему неслыханно везет. Или он хорошо знает канализацию. Все заслонки на устьях стоков двойные, одна — наружная, другая, дублирующая, устанавливается внутри туннеля. Если они не захлопнулись, срабатывает сигнализация. Сами заслонки такие тяжелые, что мы открываем их при помощи блока и тали. Попасть в канализацию и уйти по туннелю преступник мог только одним путем: поднять труп по лесенке-трапу, расположенной рядом с внутренней заслонкой, перелезть через верх и спуститься с другой стороны. Это вообще-то можно сделать. По-моему, Черная Пантера тоже пользовался канализацией?
— Да, — ответила Ренд. — Но вот убийца там. Куда он может уйти?
— По основным стокам очень легко уйти на север и на юг. Они пронизывают весь Лондон. А вот по отводным стокам можно двигаться только с запада на восток: здесь поток постоянный. К тому же понадобится резиновый плот. Но, опять-таки, и это осуществимо. Впрочем, проблема движения — лишь одна из многих. В канализации вас подстерегают бесчисленные опасности: внезапные сильные приливы, недостаток кислорода на определенных участках сети, скопление газов, образующихся в процессе гниения, в частности, сероводорода — он ядовит — и горючего метана. Да и обстановка там не из приятных. Туннели наводнены крысами, мышами, грибами, плесенью, угрями, лягушками и сотней иных малоприятных созданий. За 1965 год в лондонской канализации убили 4 650 000 бурых крыс. Сейчас их насчитывается там еще десять миллионов. Нужен особый склад психики, чтобы любить канализацию.
— Значит, мы ищем работника коммунального хозяйства? — спросила Ренд.
Плимптон покачал головой.
— Если бы все было так просто. Но увы. Все присутствующие слышали о цифровых картах? Нет? Хорошо, я объясню, что это такое. Берем карту, составленную Картографическим управлением Великобритании, помещаем на чертежную доску и сверху накладываем очень мелкую сетку, сплетенную из тысяч тончайших проволочек. Перекрестья этих проволочек будут соответствовать точкам горизонтальной плоскости. Затем наносим глубины: каждая точка в той или иной степени смещается по вертикали. Все это заносится в компьютер и хранится в виде сорока проекций, или «слоев». Когда мы вызываем цифровую карту, на экране появляется трехмерное изображение. Нажатием клавишей на клавиатуре можно получить любой профиль или вид сверху. Перспектива задается вращением верньера. Всякий, кто располагает такой картой лондонской канализации, может, введя в компьютер определенную последовательность команд, проложить маршрут или ряд маршрутов между любыми двумя ее точками.
Плимптон помолчал.
— В мае прошлого года кто-то вломился в контору Управления водным хозяйством Темзы в Дрейтон-парке. Взломщики унесли дискеты с цифровыми картами, составленными Комиссией по газификации Северной Темзы, Городской комиссией по электрификации, Городским отделом телекоммуникаций, отделом здравоохранения при Большом городском совете и нами. Если тот, кто украл эти карты, умеет пользоваться компьютером, он может составить миллионы разных подземных маршрутов, позволяющих пробраться в любой уголок Лондона.
— Господи! — прошептал детектив-инспектор Дерик Хон.
Вскоре в кабинете остались только старший суперинтендент детектив Хилари Ренд, консультант Министерства внутренних дел врач-психиатр Уинстон Брейтуэйт и детектив-инспектор Дерик Хон, правая рука старшего суперинтендента. Хон был без шляпы и потому зачесал на блестящую лысину несколько прядей.
Пили чай.
— Носом чую, — проговорил Хон, — из всех, о ком заявлено как о пропавших, самая вероятная жертва нападения под мостом Блэкфрайерс — это адвокат Чалмерс. Он слишком хорошо жил, чтобы все бросить, а кроме того, от моста рукой подать до Миддл-Темпл.
— Согласна, — кивнула Ренд. — И еще мне кажется, Убийца из канализации — американец с восточного побережья Штатов. Сужу по голосу: вызовы 999 записываются на пленку.
— Министерство внутренних дел проверяет это, — отозвался Дерик Хон. — Но из-за нынешнего обменного курса янки просто запрудили город. Насколько нам известно, Убийца из канализации впервые заявил о себе восемь дней назад. Может быть, он в Лондоне всего пару недель. А может, очень давно.
— Уинстон, как по-вашему, зачем Убийца из канализации оставляет на месте преступления разные предметы? Цилиндр и разбитое зеркало на Стоунгейтском кладбище. Окровавленный бинокль со встроенными в окуляры шипами и несколько глиняных птичек под мостом Блэкфрайерс. Оба преступления схожи.
Доктор задумался, потом сказал:
— Подобные попытки привлечь к себе внимание — например, дразнить полицию, оставляя на месте преступления загадочные улики, — типичны и для психотиков, и для психопатов. Такой субъект убежден в своем превосходстве над остальными: он хитрее, умнее, лучше их; он никогда не ошибается, а если все-таки порой даст маху, то исключительно по вине окружающих. По сути, такой убийца говорит: «Я не могу ошибиться. Вам до сих пор не удавалось поймать меня? Посмотрим, что вам даст это». Здесь, — пояснил Брейтуэйт, — мы имеем дело с самоутверждением. В крупных городах вроде Лондона подобные бессистемные убийства порождают всплески паники — этого и добивается преступник. Оставляя таинственные, темные по смыслу «улики» и тем самым заставляя полицию ломать голову над мотивом преступления, он получает двойное удовлетворение. Это игра, в которой правила диктует убийца. Он говорит: «Вы должны расшифровать мое послание и прислушаться ко мне — а не то пеняйте на себя!» В восьмидесятые годы прошлого века Джек-Потрошитель изводил лондонскую полицию язвительными эпистолами. Пример из недавнего прошлого — Зодиак, славший в полицию Сан-Франциско письма, зашифрованные с помощью астрологического креста, наложенного на круг. Когда их наконец удалось расшифровать, в одном из них прочли: «Я буду заново рожден в Раю, господином над теми, кого убил».
Кроме того, Зодиак прислал американским полицейским обрывок рубашки своей жертвы. Но и Джек-Потрошитель однажды отправил в Ярд кусок почки убитой им женщины. Невил Хит, Чарльз Мэнсон, Бостонский душитель, Петер Кюртен, Сын Сэма, Охотник за головами — все вели себя одинаково. То же сделал на прошлой неделе и ваш Джек-Взрывник с его цветами.
Однако подобная игра обрекает убийцу на провал. В действительности он страстно жаждет известности. Но анонимная известность — сущая мука, убийца горько разочарован. Приходит миг, когда нельзя дольше безнаказанно оставаться в центре внимания — а без новых преступлений слава меркнет… Порочный круг замыкается, и преступник вынужден вновь убивать, убивать, убивать.
Конечно, порой к славе настоящего преступника примазывается подражатель. Он совершает похожие преступления или выступает с заявлениями, которые психологически служат к вящей славе истинного убийцы — вспомните поддельные письма и пленки в деле Йоркширского потрошителя. Настоящий убийца может разоблачить самозванца только одним способом: вновь убить и опять сделаться центральной фигурой. Психологическая потребность в личной известности почти стопроцентно гарантирует такую реакцию. Или же, — продолжал Брейтуэйт, — может быть, в вашем случае истинная причина поддразниваний — это желание бросить вызов лично вам и тем самым дать противнику-полицейскому конкретный облик. Даже Мориарти хочется перехитрить не кого-нибудь, а Шерлока Холмса.
— А что вы думаете о предметах, оставленных Убийцей из канализации? — спросила Ренд.
Брейтуэйт покачал головой.
— Трудный вопрос, Хилари. Их связь с преступлениями — плод больного рассудка.
— Надо попытаться, — настаивала детектив. — Это единственная зацепка.
— Ладно. Начнем с бинокля. Вы говорите, похожий есть в Черном музее?
— Да. В 1945 году девушка из Саутгемптона получила его по почте в подарок на девятнадцатилетие. В приложенной карточке говорилось, что если она опробует его, то будет «сражена наповал» тем, как он приближает предметы. Однако ножи по чистой случайности привел в действие отец девушки. Того, кто прислал бинокль, мы не нашли.
— Вы, конечно, просмотрели список посетителей Черного музея?
— Да. Но убийца с равным успехом мог прочесть о нашем бинокле в книге.
— Ну ладно, — сдался Брейтуэйт. — Теперь о керамических птичках. Их можно толковать более широко. Воспользуемся методом свободных ассоциаций. Назовите мне первое, что приходит вам в голову, когда вы слышите слово «птицы».
— «Пел соловей на Беркли-сквер», — ответила Хилари. — Птицы над «белыми скалами Дувра».