Дневник свекрови Метлицкая Мария

– Ну, твое мнение, – мямлю я.

Она тяжело вздыхает и качает головой:

– Где ты была, Лена? Все это время? Чем таким важным ты занималась? Чтобы единственного сына упустить? И чтобы все это допустить?

Мама заговорила стихами, но мне не смешно. Я что-то вяло мямлю в ответ. Мама машет рукой и поворачивает в сторону метро. Я кричу ей вслед, но она не оборачивается.

Зато свекровь, по-моему, счастлива. В машине она без умолку трындит, какая замечательная Нюсечка. Чудная девочка! И такая красавица!

Мы с мужем переглядываемся.

Дальше – больше. Сваты чудесные. Их родня – ну просто волшебная.

Все сводится к тому, что нам крупно повезло. Очень удачная партия!

Моя свекровь далеко не дура. Все, что она «поет», – это мне назло. Мне и моей маме. Так-то. Я не доставлю ей удовольствия и не начну возражать. Я согласно киваю. Вижу, как быстро спадает ее жаркий пыл. Мы довозим ее до дома. Я набираю мамин номер. Трубку она не берет. Может, еще в метро и не слышит?

Зато звонит сынуля. Они на месте. Слышу, как он зевает. Я спрашиваю, как гостиничный номер. Он отвечает: «Нормально».

«Нормально» – это любимый ответ. Нормально! За двести евро в сутки.

Женщина я злая и жадная. Определенно. Но почему-то мне не стыдно. То есть муки совести не гложут совсем. То есть я еще и черствая. Но очень самокритичная.

Мы вваливаемся в квартиру. Я скидываю ненавистные босоножки. Боже, какое счастье! Смываю косметику, надеваю старенькую и самую уютную ночнушку и падаю в кровать. Прошу мужа сделать мне чаю. Опять набираю маму. Она снимает трубку. Говорит, что все нормально. «Спокойной ночи, Лена!»

В голосе укор и презрение. Никакой поддержки! Даже от самых близких людей. Муж вообще обсуждать свадьбу отказывается. Впрочем, объясняет это вполне резонно:

– А что тут обсуждать?

В принципе, он прав. Еще он советует позвонить Танюше и Лалке.

– С ними и перетри, – советует он.

Советчик! Без него бы не догадалась.

Сначала – Лалке. Там не будет ни позитива, ни утешений. Одна голая правда. Потом Танюше. Та точно успокоит и найдет нужные слова. И, может быть, я усну. Хотя сильно сомневаюсь.

Лалка говорит, что «все, конечно, жесть». Но уже ничего не исправить и надо ждать естественного конца. Обещает скорую агонию. Потом мы вспоминаем Альбину и мою свекровь. Дядю Петю, спасенного ею, – непременно. Дамские наряды и дурацкие тосты. Ржем. Заходит муж. Смотрит на меня и комментирует:

– Очень смешно.

Не очень, согласна. Но имею я право расслабиться? Или нет? Потом беремся за «наших». Но здесь уже все – лайт. Объективно и почти доброжелательно. Прощаемся.

Тут же прорывается Танюха:

– Не спишь?

Уснешь тут, как же!

Танечка говорит, что все прошло чудесно. Стол замечательный. Я выглядела роскошно. Данька просто красавец.

– Да уж! – вздыхаю я. – А что толку?

Танюшка пытается меня утешить. Мол, все устаканится. Я привыкну. Да, она – в смысле невестка – суховата. Не очень располагает. Но, возможно, хороший человек. Преданный и верный.

– А что не красавица, так это спокойней. Меньше проблем. Что, тебе нужна модель? – умничает добрая Танечка.

Нет. Я не об этом. Мне все равно – модель или скромная учительница. Парикмахер или стоматолог. Мне хочется, чтобы она улыбалась мне. Мне улыбалась! И разве я хочу слишком многого?

Это у нас семейное. Моей любимой тетке не везло с невестками. Их было три. Сын – умница и красавец. Молодой ученый. Невестки далеко не дуры. Видели перспективность объекта. Каждая новая оказывалась зубастей предыдущей. Он довольно легко «уводился» из прежней семьи. На него делались высокие ставки, и он, надо сказать, не подводил. Все снохи были отъявленные акулы. И все как на подбор – уродины.

Тетка не могла успокоиться. Почему три и все крокодилы? У красивого и успешного мужика? Загадка, конечно. Но я думаю, что ему все было до фонаря. Его брали – он шел. Кроме науки, его мало что интересовало.

Ну ладно. Нехороши внешне – они в этом не виноваты. Не всем быть красавицами. А душевные качества? Все как на подбор скупы, расчетливы и претенциозны. Хозяйки слабенькие, матери холодноватые. Обидчивы и не гостеприимны. В общем, врагу не пожелаешь. Все, кстати, хорошо образованы и из приличных семей. Так вот, тетка говорила: «Мне ничего от них не надо! Ни образования, ни красоты. Пусть будет хоть доярка или дорожная рабочая. Только пусть когда-нибудь улыбнется! Даже если она мне не очень рада!»

Ну, не надо объяснять, что речь идет об обычной человеческой доброте или проще – доброжелательности!

И это говорю я! Змеища подколодная.

Ладно, надо спать. Завтра молодые уезжают в Испанию. Мы повезем их в Шереметьево. А потом у меня три дня отгулов! Ура, ура, ура! Поедем на дачу. Будем жарить шашлыки и пить вино! Жизнь, наверное, все-таки прекрасна! Несмотря ни на что.

Утром мы заезжаем в гостиницу за детьми. Чемодан, упакованный мною, лежит в багажнике. Я волнуюсь, может, что-то положила не то? Самим надо собирать! Детский сад, штаны на лямках.

Они выходят, невыспавшиеся и невеселые.

Муж подкалывает:

– Что грустим, молодежь?

Не отвечают. Хамы. Может, поцапались? Ну-ну. То ли еще будет. Какая же я милая! Сама умиляюсь!

До Шереметьева молчим. В аэропорту я шепчу Даньке:

– Что-то случилось?

Он пожимает плечами.

– Нет, все нормально. Просто устали.

Ну и фиг с вами. Летите, голуби! Отдыхайте и набирайтесь сил! Скоро начнется проза жизни. Вот тогда и посмотрим, кто сколько стоит!

Едем домой. Настроение улучшается. Наверное, я рада, что Данька побудет на море. Посмотрит Барселону. Поест паэлью. Загорит и окрепнет. Вдоволь наплавается. Море он обожает. Здорово!

А может, я рада, что две недели не увижу Нюсю? Оттяну, так сказать, сладостный миг совместного проживания?

Ладно, свадьбу мы пережили. Детей отправили. Впереди пара дней передыха. Короче, не будем смотреть в будущее. Не будем загадывать. Будем жить сегодня и сейчас!

Как там говорит моя свекровь? «Загад не бывает богат»? Свежая мысль. Вот-вот.

Эти записки – о свекровях. В частности, обо мне. Но на свете есть еще и тещи. Тема не так животрепещуща для меня. В смысле того, что за Зою я почти спокойна. Тетка она не вредная и не избалованная. Думаю, что проблем с ней не будет. С подполковником сложнее. Разбираться будем потом. В процессе. По мере поступления, так сказать. То, что он попытается построить Даньку, я не сомневаюсь. Но он плохо знает моего мальчика. Это с виду он такой зайчик. Ресничками хлоп-хлоп. Но если затронуть его интересы… Покуситься на его жизненное пространство…

Короче, Ивасюк! Ты не знаешь, что ты – на опасном пути! Даже не думай, честный вояка! Мало не покажется. Послушай опытных людей! Для сына есть один авторитет. Уж извините, это мы, его родители. А если начистоту – то, пардон, это его матушка. В смысле – я. С отцом он бодается и спорит. Часто выходит победителем. А со мной силы слишком неравны. И он это знает. Все-таки я дочь своей мамы.

Итак, о тещах. Моя мама – теща неплохая, в смысле – индифферентная к зятю. Да и зять вполне хорош. Второй. Если сравнивать с первым – особенно. Про первого ниже. Мама к мужу понапрасну не придирается, почти всегда на его стороне и всегда считает виноватой меня. Ну, или почти всегда. Да и вообще, она человек справедливый. Не то чтобы считает, что мне крупно повезло и я вытащила счастливый билет, а просто знает, что могло быть и хуже.

Теща есть у моего брата Саши. Младшего брата. Разница у нас небольшая – три года. Сашка – вылитый папа. Человек мягкий и незлобивый. К жизни у него почти нет претензий.

Женился он в двадцать семь. Не рано. И не поздно. Девиц у него было не очень много. Романы всегда бурные, скоротечные, непременно кончающиеся Сашкиной депрессией. Девицы как на подбор – поэтесса, художница-гобеленщица, искусствовед. Все девушки творческие и рефлексирующие, мечтающие об алых парусах и о принце на белом коне. Но Сашка не принц. Он толстый и бородатый увалень. Любитель психологической и сложноватой литературы, Босха и Шнитке. Человек «в себе». Хороший, честный, очень порядочный, но непростой. Далекий от жизненных реалий. Равнодушный к предметам обихода и тряпкам. Обожающий пожрать, но не гурман. Скорее обжора. Я его нежно люблю, но быть с ним в душевных и близких отношениях довольно сложно. В общем, после всех этих худосочных и манерных девиц, словно клонированных, как овечка Долли, Санек намертво влюбился в красавицу узбечку по имени Фарида. Вернее, узбечкой Фаридка была наполовину. По отцу. А мамахен у нее была хохлушка. Из украинского села Зачепиловка. Настоящая красавица – крупная, крутобедрая, черноглазая. С косой до поясницы. С певучим и зычным голосом. Папаша-узбек служил в Малороссии в армии. Там и познакомились. Увез ее с незалежной к себе, в Ташкент. Там у его родителей был большой дом с садом, да и вообще все в порядке. Папа работал начальником отделения милиции, а продвинутая узбекская мама в парандже не ходила и у очага не ломалась – работала директором кафе. Короче, люди они были зажиточные. Матушка красавицы Оксаны рыдала, провожая в дальнюю страну непослушную дочь. Говорила, что запрет ее муж мусульманский в каменном дому и сядет пышным задом в шелковых шальварах ее доне на шею узбекская свекровь. И будет она варить днями плов и лепить манты, и забудет вкус родного, с чесноком и прожилками бордового мясца, сальца. И будет приносить изуверу-иноверцу по ребенку в год. В общем, пропала доня.

Ха! Плохо знала свою Оксану бедная мама! Та быстренько разобралась с мужниной родней и объяснила, кто кому и почему. И еще – что, где и когда. Все притихли. Даже папа-мент. Оксана варила кастрюли малинового борща и квасила капусту. Нет, чужие традиции она уважала, и сала в дом не заносила. Но Золушку из нее сделать не удалось. Ее уважали и побаивались. Ее мнение было решающим. Свекровь быстренько и с удовольствием передала ей бразды правления. Традиции ее не очень волновали. Оксана родила девочку. Уступила в одном – согласилась назвать Фаридой. В честь бабушки. Но окрестить – окрестила. Никто не пикнул. Сняла свекровку с работы и посадила с дочкой. А сама села на ее место. Директором кафе. Объяснила, что молодым везде у нас дорога.

В общем, как в том анекдоте: «Пришел с работы муж-узбек, тюбетейка на затылке. Жди скандала. У меня плохое настроение. А украинская женка руки в боки. А мне плевать, где у тебя тюбетейка! Смотри, в каком положении у меня руки!»

Но жили они хорошо и сытно, ни в чем не нуждались. Фаридка уродилась красавицей – такой замес крови. Родители не подкачали! Учиться захотела в Москве. Перечить ей не стали, характером она пошла в мать.

Поступила в институт культуры. Дед с бабкой радовались – культурная будет!

В какой-то компании познакомилась с моим братцем. Четкая, резкая. Знающая, чего от жизни ждать. Практичная и хозяйственная. И к тому же – красотка, каких мало. Абсолютная экзотика. И Сашка пропал.

То, что «пропал» мой дорогой братец, – неудивительно. А вот что в него по уши втрескалась Фаридка, меня, честно говоря, удивило. Но это неоспоримый факт. Фаридка смотрела на него влюбленными глазами. Подавала чай на подносе. Да что там чай! Подносила тапки! Видимо, проснулся ген покорности мусульманской жены.

На свадьбу, конечно, приехала Оксана с тихим мужем. Заказала самый дорогой ресторан. Фаридке купила роскошное платье и туфли. На свадьбу дочке подарила норковую шубу и ключи от машины. Заодно и прикупила квартирку. Небольшую, трехкомнатную. Сделала в ней дорогущий и помпезный ремонт.

Сашке говорила: «Ты пиши! Докторскую пиши. Книги пиши. Программы пиши. Короче, пиши всё. Ни о чем не думай. Думать буду я. У нас ведь в семье таких умных не было. Одни крестьяне и торгаши». Зятем она страшно гордилась. Людей умственного труда уважала. К моей маме – с почтением. Ко мне – с искренней лаской. К моему мужу – с пиететом. Считала, что ее дочке крупно повезло. Попала в «такую семью»!

В Ташкенте начала строить дом для молодых. Потом развернулась в столице. Бизнес тогда только начал давать свежие всходы. Организовала канал поставки в Москву сухофруктов. Потом просто фруктов. На всех рынках у нее были свои прилавки. Потом открыла ресторан узбекской кухни. Вкусный и недорогой. Поваров привезла из Узбекистана. Через пару лет стала очень богатой женщиной.

Любимая дочка исправно рожала обожаемых внуков. Любимый зять делал успешную карьеру в науке. Денег он не зарабатывал. Ну, почти. Да и какие это деньги при тещином размахе!

Но за все годы он не услышал ни слова упрека. Теща его боготворила, считала, что Фаридка вытянула счастливый билет. Муж не пьет и не гуляет. Детишки растут умненькими и толковыми. Бабушка Оля, моя мама, ходит с ними в театры и на выставки. Детки говорят на французском и английском. Играют на фортепьянах, занимаются бальными танцами, воспитаны в почтении к взрослым. Не капризны и не требовательны.

В общем, полная идиллия. Потом Сашка получил в Бельгии грант. Дальше предложили преподавать в местном университете. Оксана приехала в Бельгию. В течение недели прикупила небольшой особнячок в самом элитном районе. Сашка сопротивлялся, но любимая теща сказала, что «такой гений» должен проживать в «человеческих условиях». Точка. Сашка махнул рукой – связываться с Оксаной дело заведомо проигрышное. Пришлось смириться. Короче, Оксана Сашку боготворит.

Это я к чему? К вопросу о злодейках-тещах и еще о мезальянсах.

Едем на дачу. Муж слушает радио. Я дремлю. Обсуждать ничего неохота.

Звонит Данька. Слышно плохо. Он орет, что все прекрасно. Барселона – чудо. Гауди – чудо. Саграда Фамилия – чудо из чудес. Музей футбола – еще чудесней. Рыбный рынок – опять чудо. Океанариум – улет.

По голосу слышу, что сын счастлив. Ну что мне, казалось бы, еще надо?

– А твоя Несмеяна довольна? – вяло интересуюсь я.

Нюся за границей в первый раз.

Данька обижается:

– Мам, ты опять?

Муж усмехается:

– Ревнуешь?

Я возмущаюсь:

– И ты туда же?

Не просто возмущаюсь, а сильно гневаюсь. Потом почему-то хлюпаю носом и говорю, что раньше сын был со мной. И счастлив был тоже рядом со мной. И все впечатления и ощущения были у нас на двоих.

Муж вздыхает и осуждающе качает головой.

Кто может меня понять? Кто поддержит? Ни родная мать, ни родной до боли муж.

Я – одна. И всю оставшуюся дорогу я в голос реву.

На даче я ем и сплю. И еще выпиваю бутылку белого вина. Что мне совсем не свойственно. Муж, слава богу, меня не трогает. Сидит в обнимку с ноутбуком. И от этого счастлива не только я, но, по-моему, и он.

Через три дня я выхожу на работу. Свою работу я не то чтобы люблю, что можно любить в продаже профнастила, но отношусь к ней терпимо. У нас хороший коллектив. Я почти старшая. Старше меня только бухгалтер Ванесса Ионовна. Тетка яркая и колоритная. С ярким и колоритным прошлым в виде трех браков и океана любовников за плечами. Остальные – молодежь. Алена из Южно-Сахалинска. Лидочка из Полтавы и москвичка Саша.

У всех непростые судьбы. Например, Алена. На Сахалине – мама после инфаркта и бабушка после инсульта. Алена их содержит. Замуж она вышла за москвича. Он парень неплохой, но под каблуком у своей мамаши. Полностью. Тотально. Сам не работает полтора года. С прежней работы вылетел по сокращению. На следующую устроиться не может – не хочет понижать статус. По-моему, просто классический бездельник. Его мамаша на пенсии. Пенсию с книжки не сняла ни разу. Все живут за счет Алены. Обе семьи висят на ней. В самой Алене сорок килограммов удельного веса. Хронический бронхит и язва двенадцатиперстной кишки. Алена еле таскает ноги. После работы идет на рынок за продуктами. Готовит ужин и моет посуду. Муж при ее возвращении домой активно изучает журнал свободных вакансий. Со скорбным и обиженным лицом. Свекровь, до этого четыре часа непрерывно болтавшая по телефону, лежит – что немудрено – с высоким давлением.

Но к ужину выходят все, и на аппетит проблемы не влияют. Алена перемывает посуду и бухается в постель. Ночью муж требует любви и ласки. Алена во сне вяло отбивается. Муж вскакивает и устраивает скандал. Алена окончательно просыпается и плачет. Муж отворачивается к стенке и мгновенно засыпает. Во сне он сильно храпит. Это семейное. За стеной не менее громко храпит его дорогая мамаша. Алена засыпает часов в пять. В семь ей вставать.

В девять она вваливается на работу. Под глазами – синяки. Бледная до синевы и с дрожащими руками. Мы с Ванессой ее жалеем. Лидочка тихо вздыхает и молча сочувствует, а Саша гневно осуждает.

Да, кстати, в отпуск Алена едет на Сахалин, к бабушке и маме. А ее свекровь отдыхает в Турции. Говорит, что морской воздух ей необходим для здоровья. Наверное, у нее что-то с памятью. В смысле того, что она позабыла – астматический бронхит у Алены, а у нее обычный маразм, который морской воздух вылечит вряд ли.

Лидочка – сирота. Родители умерли давно. Вернее, погибли в автокатастрофе. Лидочке было одиннадцать лет. Воспитывала ее тетка, сестра отца. Куском хлеба не попрекала, но и ни разу не приласкала. В двадцать лет Лидочка уехала из Полтавы. В Москве намыкалась – будь здоров! И подъезды мыла, и на вокзалах спала. Потом сошлась с армянином Ваганом. Парень он был хороший – нежный и нежадный. Сняли квартиру и прожили почти пять лет. Потом он уехал к родне в Ереван. Через две недели написал, что его женили. Каялся и просил его пожалеть, писал, что будет любить Лидочку всю оставшуюся жизнь.

Лидочка его очень жалела. И еще раз остро и явственно ощутила, что она одна на всем белом свете и никому не нужна и не интересна. И сама жизнь ей стала не нужна и не интересна.

Лидочка надела старый плащик – новый почему-то стало жалко – и пошла на Большой Каменный мост. Почти перегнулась через перила. И тут ее схватили за полу плаща. Это и был ее будущий муж. Почему-то он решил, что раз Лидочку спас, то обязан на ней жениться. Она не возражала, ей было тогда все равно.

Лидочке сорок два. Муж – москвич, на семь лет моложе. Она его очень ревнует и все время боится, что он не просто гульнет, а свалит насовсем. К молодухе, естественно. У нее для этого есть довольно веские основания. У Лидочки двое детей. Довольно невменяемые пацаны-погодки. С ними сидит Лидочкина свекровь. Золотая женщина. Тихая и неприхотливая. Свекровь растит пацанов, убирает квартиру, готовит еду и ходит в магазин. Еще, соответственно, стирает и гладит. В общем, полностью ведет дом. С Лидочкой отношения самые дружеские. В смысле, мать – дочь. Она жалеет Лидочку, что та много работает и на работу добирается полтора часа. Сына-гуляку осуждает. Говорит, что сильно намучилась с «кобелюкой мужем». Понимает Лидочку как женщину. Явление довольно редкое для свекрови. Утешает, что, если муж «свинтит», она Лидочку не бросит.

Так что свекровь у Лидочки золотая. Когда мы все дружно начинаем своих свекровей обсуждать, Лидочка молчит, краснеет и не поднимает головы от компьютера. Плохого ей сказать нечего. А о хорошем мы, как правило, не говорим. Одна критика и черный юмор.

Саша. Человек-унисекс. Неформалка тридцати лет, похожа на красивого мальчика. Короткая стрижка, ноль косметики, никакого маникюра и цацек. При отсутствии всего этого – глаз от нее не оторвать. Ездит на мотоцикле, ходит в кожаных штанах и «мартинсах», курит крепчайший «Голуаз».

Из очень приличной семьи искусствоведов. Два раза была замужем. Один раз шесть месяцев, второй – три недели. Считает нас клушами и тетехами. Уважает только Ванессу. Меня милостиво терпит. Алену презирает. Лидочку тоже. Но девка не злая, хоть и языкатая. Про себя всем сочувствует – это видно. Но в суждениях и осуждениях строга и конкретна.

Сейчас живет с девушкой по имени Матильда. Матильда из отъявленных бездельниц. Не работает, кормилец в семье Сашка. Считается, что Матильда «на хозяйстве». Матильда рыжая и зеленоглазая. Кудрявые волосы до попы. Русалка. Глаз не оторвать. Жаль, если они – Саша и Матильда – не родят по ребеночку от хороших мужичков. Хорошие бы получились детки от таких красавиц-мамаш! Явное подспорье нашему обедневшему генофонду. Может, одумаются?

Ванесса. Наша «бандерша», как называет ее остроумная Сашка. В молодости Ванесса была красоткой. Поверить в это непросто, но нам были предъявлены вещественные доказательства в виде фотоотчета.

Саша назвала молодую Ванессу «белокурой бестией». Нынешнюю Ванессу Сашка называет «тетя Ванна». Остроумно. Ванесса не обижается и ржет вместе с нами. Сейчас Ванессе к семидесяти. Точнее – не знаем. Вернее, Ванесса не уточняет. Да и какая разница? У Ванессы короткие седые волосы, тяжелые очки на кончике носа и прокуренные зубы. Ни красить волосы, ни пользоваться косметикой, ни отбелить зубы Ванесса не желает. Говорит, что отпелась и отплясалась. Благодарит Бога, что мужики ее больше не волнуют. Отволновалась. Хорош!

– С членами и трехчленами я давно разобралась, – остроумно заявляет освобожденная Ванесса.

Но это не совсем так. У Ванессы есть сердечный друг. Пожилой и вполне симпатичный вдовец Геннадий Семенович. Бывший адвокат. Ванесса объясняет, что он был влюблен в нее всю жизнь. Пережил всех ее мужей и любовников. Они с Ванессой ходят в театры и на выставки. Попивают в кофейнях кофеек и ездят на экскурсии – Таллин, Рига, Варшава, Прага. В общем, живут полной жизнью. Когда Сашка называет Геннадия Семеновича «полюбовником», Ванесса говорит, что Сашка ему сильно польстила и что это большой комплимент.

У Ванессы было три официальных мужа и куча любовников. Со всеми ныне живущими она в замечательных отношениях. Со всеми дружит. Все ей помогают – кто чем может. И она помогает всем. Ездит по больницам, договаривается с врачами, достает дефицитные лекарства и возит в судочках домашнюю еду. А к тем, кто уже упокоился и лежит на кладбище, Ванесса ездит регулярно – прибирается на могилах и кладет свежие цветы. В том числе и бывшим свекровям. Ванесса со всеми дружила. Даже после разводов. Говорит, что они были «прэлестные» женщины. Все? Не знаю. Мне кажется, что дело в самой Ванессе. Несмотря на острый язык, она видит в людях только положительное.

Да, у Ванессы есть дочь. От второго брака. Дочь Лариса проживает в Италии вместе с итальянским мужем и тремя детьми. У нее колбасная лавка и прекрасный дом в Остии.

Ванесса была у нее всего два раза. Про дочь она говорить не любит. Объясняет, что близости и взаимопонимания у них нет. Как это странно! Любить Ванессу и восхищаться ею совершенно несложно! Но, как говорится, в своем отечестве пророка нет…

Алена опять плакала. Это видно по ее распухшему носу и красным глазам. Опять довели бедного ребенка!

Сашка гневается, и я с ней вполне согласна. Она убеждает Алену уйти из этой семейки и снять квартиру. Того, что она тратит на содержание двух бездельников – мужа и свекрови, – вполне хватит на однокомнатную квартирку в Балашихе или в Люберцах. Конечно, Саша права. Она кричит Алене, что та – рабыня Изаура и что ездить на ней будут все и пожизненно, если она не пересмотрит свою жизнь.

Алена плачет и говорит, что они ее прописали. Значит, она им должна. И свой оброк еще не выплатила.

Сашка обзывает бедную Алену дурой убогой и уходит курить. Мы молчим. Переживаем. Я понимаю, что Алена должна дойти до всего сама. Когда подойдет время. Когда закончатся силы и терпение. Такой у нее характер, что поделаешь! К тому же в Москве она одна, как перст. Даже подружек растеряла из-за этих домашних тиранов.

Я наливаю ей кофе, а Лидочка кладет на ее стол шоколадку.

В коридоре Сашка орет на Матильду и требует поджарить на ужин «хотя бы кусок мяса». Потому что «эти суши и пиццы ей осточертели». Правда, она употребляет другое слово, и нельзя не согласиться, что более веское.

Мы присутствуем при обычном семейном скандале. Лидочка краснеет и опускает голову. Мы с Ванессой вздыхаем и переглядываемся. Интересно, кто у них муж, а кто – жена?

Сашка врывается в комнату, оглядывает всех присутствующих и берется за меня.

– Ну? – с вызовом говорит она. – Никаких впечатлений? Совсем нечем поделиться?

Она, конечно, права. Я женила единственного сына и молчу как рыба. Некрасиво!

Я пожимаю плечами.

– Все стандартно, – говорю я. – Ничего примечательного.

Сашку эта скудная информация явно не устраивает. Она требует подробностей. Я достаю фотографии. Сашка хватает пачку. Все терпеливо ждут. Она, бегло просмотрев все, бросает их на стол.

– Ясно! – объявляет наш главный и беспощадный эксперт. – Девка никуда не годная. Мышь дохлая. Но это она с виду такая овца, – констатирует Сашка. – Всех вас построит, не сомневайтесь! Все будете на цирлах ходить. Проживать-то, разумеется, с вами будут? Сыночку-кровиночку от себя не оторвете?

Стерва. Вот так по больному!

– А твое какое дело? – вступается за меня терпимица Алена, тоже сегодня обиженная Сашкой.

– В своем дому разберись! – подхватывает Ванесса.

– А то будешь пиццу жрать до конца жизни!

Сашка краснеет – явление редкое. Лидочка подхватывает какие-то папки и выскакивает за дверь. С Сашкой она не связывается. Силы слишком неравны.

– Да ладно, Лен! – миролюбиво сдает назад Сашка. – Ясное дело – дала хорошо! Больше ей взять нечем. А это дело Даньке быстро надоест. Плавали, знаем. Так что разбегутся, не сомневайтесь. Максимум через год, – заключает она.

– А может, она хороший человек? – пускается в рассуждения Ванесса. – Добрая, может? – растерянно продолжает она свои невнятные предположения.

Похоже, что и Ванесса сомневается, разглядывая свадебные фотографии.

– Ну, или там образованная. Начитанная. Может, хозяйка хорошая? – Ванесса хватается за любую версию, лишь бы меня утешить.

– Ха! – усмехается Сашка. – Какая она добрая и хорошая, у нее на морде написано. И интеллектом лицо не обезображено. И видно, что капризная и избалованная. Короче, полный попадос! – беспощадно заключает она.

От этой невыносимой правды я начинаю хлюпать носом. Ванесса пугается и капает в рюмочку валокордин. Теперь уже Алена заваривает мне кофе. Входит Лидочка и, видя всю эту картину, тоже начинает вытирать подмокшие глаза. За компанию или вспомнив о чем-то невеселом своем.

– Довольна? – Алена кидает на Сашку гневный взгляд.

Сашка пожимает плечами.

– А что тут такого? У вас, Лена, тоже был ранний и неудачный брак. Разве вы о нем вспоминаете? Неужели это для вас осталось душевной травмой на всю жизнь? Неужели повлияло на дальнейшую судьбу? И вообще, хватит реветь и страдать. Пошли покурим, а потом закажем суши. Вы же любите суши, Лена?

– А тебе – пиццу! – неожиданно для всех и, кажется, для самой себя, вставляет Лидочка.

И мы дружно начинаем ржать. Все вместе. Включая, разумеется, Сашку.

А вообще, как говорится, в каждом дому по кому. Во всех шкафах гремят костями свои собственные скелеты.

В первый раз я вышла замуж в восемнадцать лет. Можно подумать, мне было плохо дома! Бедные мои родители! Как они это пережили! Сколько потеряли на этом, заранее проигрышном деле здоровья!

Сашка права! И я еще смею судить своего сына! Ханжа и тупица! Куда ему тягаться с моим вариантом!

Короче, в шоке были все. Свадебка была не веселее поминок. Но по порядку.

Моего первого мужа звали Терентий. Маман у него была шибко оригинальная. Но все его звали Тарзан. Потому что он был красив, как Тарзан. И, наверное, так же глуп.

Волосы у Терентия были до плеч. Рост под два метра. Фигура античного бога. Глаза серые и брови вразлет. Ямочка на квадратном подбородке. Просто Жан Маре с Аленом Делоном. Плюс брутальность Бельмондо. Внешняя, надо заметить. А по жизни Терентий был полный мозгляк и бездельник. Ничего, кроме пива и дружков, его не интересовало. Работал он сторожем в районном клубе. Два через два. Два дня спал в каморке в клубе, два следующих пил пиво с креветками в компании маргинальных дружков. Но под свою беззаботную жизнь подвел социальную платформу – пахать на это государство он не собирался. Получать образование тоже. Пыхтеть пять лет в вузе, чтобы потом просиживать в конторе инженером за сто двадцать рублей? Увольте!

Мне он казался почти героем и диссидентом. Идти против правил и обывателей! Не считаться с законами общества! Не вступать в комсомол!

Не стараться заработать и считать деньги презренным металлом. Не стремиться обзавестись стенкой, ковром и телевизором! Не мечтать, как всякий мужчина, стать владельцем вожделенных «Жигулей»!

Но, конечно, он не был никаким диссидентом и борцом с режимом. Не слушал «вражьи» голоса и не читал запрещенных книг. Не любил запретную музыку – ту, что слушала тогда вся молодежь. Потому, что ему все было по барабану. Его просто ничего не интересовало. Он был обычным – нет, он был запредельным и тотальным бездельником. А я, наивная дура, пыталась увидеть в нем героя и неформала. Правда, справедливости ради надо сказать, что я поняла свое заблуждение довольно быстро, месяцев через восемь. Но до этого надо было сыграть пышную свадьбу в ресторане и прожить эти восемь месяцев с Терентием в одной квартире.

Да! У него была своя отдельная квартира! Редкость по тем временам абсолютная!

Отселила сыночка его умная маман, сообразив, что, если она проживет с ним еще пару лет, вряд ли у нее останутся силы на эту прекрасную жизнь. А жизнь она очень любила и всяческие ее блага и удовольствия ценила еще как! В отличие от своего неразумного сына.

Звали ее Стелла Рудольфовна. Женщиной она была уникальной. Красавицей – сто процентов. С необыкновенно стройной фигурой и длинными ногами. Носила она короткие юбки, пальто в пол и фетровые шляпы с большими полями. Волосы, распущенные по плечам. Косметики минимум – и так хороша, а сильный макияж не молодит.

Работала она дома, писала какие-то статьи в журналы мод. Называла себя консультантом. В молодости работала искусствоведом в Доме моделей на Кузнецком. У нее имелся муж, отец Терентия. Внешне совершенно заурядный дядька с пузом и лысиной. Он работал в Торговой палате и довольно часто выезжал за рубеж. Ее свободе он никогда не препятствовал и в средствах не ограничивал. Так же, впрочем, как и своего безалаберного сыночка. По-моему, папашка просто жил своей жизнью и не хотел с этой парочкой связываться.

Итак, Терентию купили однокомнатный кооператив. Сделали скромный ремонт и завезли все необходимое. Отмазали от армии. Короче, сбыли с рук. Живи как хочешь. И он и жил. Знал, что голодать никогда не придется. Конечно, никакая женитьба в его планы не входила. На фига ему это было нужно?

Но тут подоспела я. Со своей безумной влюбленностью и маньячным желанием стать его законной женой. Надо сказать, отбивался он, как мог. Всеми силами. Но что сравнится с силой любви? Моей, разумеется. Так как он, я думаю, на сильную страсть, а уж тем более чувства, был явно не способен.

А я мечтала свить гнездо. Навести чистоту в его квартире и повесить занавески в цветочек. Поставить на подоконник горшок с фиалками. На полочку в ванной – духи и дезодорант. В туалет освежитель воздуха «Лимонный». На плиту кастрюлю с борщом и сковородку с котлетами.

В общем, наехать, точнее въехать, в квартиру Терентия по полной.

И мне это удалось. Правда, с титаническими усилиями. Но, будучи человеком слабовольным и бесхарактерным, Терентий в итоге сдался.

Нет, я человек не корыстный, не приведи бог! Конечно, я не стремилась завладеть его площадью. Тем более туда прописываться я не собиралась. Просто было очень заманчиво начать свою семейную жизнь отдельно, без родителей. И к тому же я была безумно и бездумно влюблена. О какой корысти может идти речь?

Мои родители страдали. Пытались открыть мне глаза. Объяснить, куда и как меня заносит. Я была глуха и слепа. И до прозрения оставался почти год.

Свадьбу со всеми сопутствующими пирогами – белым платьем, туфлями на шпильке и рестораном – я не очень хотела. Но Терентий пожелал – есть повод побухать с корешками. Папа пил лекарства и держался за сердце. Мама – как почти любая женщина – стойко переносила очередной удар судьбы. Однажды я слышала, как она говорила с подругой по телефону.

– Черт с ней, с этой идиоткой, – горестно и безнадежно сказала мама. – Больше нет сил бороться. Пусть будет, как будет.

А я ликовала! Я победила в борьбе за свое счастье!

Напоминаю, свадьба была похожа на поминки. Мои родители и родня сидели со скорбными лицами. Веселились только маргинальные дружки жениха. Еще бы – столько халявной жратвы и выпивки!

Конечно, в течение двух часов все смертельно упились. «Молодой» не давал себя обогнать.

Мамина сестра с мужем покинули торжество по-английски. У мужа моей тетки недавно был инфаркт. Тетка боялась рецидива.

Мамина подруга, тетя Женя, большая любительница мужеского пола, посмотрев на Тарзана, вздохнула и сказала:

– Понять Ленку можно. Красив, как Аполлон. Какое богатство фактуры! А какие получатся дети!

В это мгновение она стала маминым кровным врагом. Мама бросила на нее испепеляющий взгляд и змеиным шепотом прошипела:

– Чтоб у тебя язык отсох! Никаких детей!

Мама, как я говорила, человек жесткий. На поводу ни у кого не ходила. Ну, если только у меня. И то всего лишь пару раз в жизни.

Моя свекровь явилась к середине вакханалии. Видимо, не торопилась. Понимала, что ее ждет.

А вот меня – точно не понимала. И смотрела на меня с тихим ужасом и жалостью. Как на убогую, умственно неполноценную девочку. Искренне недоумевала – и зачем мне все это нужно?

Она кивнула моим родителям, вручила мне флакон французских духов и присела на краешек стула. Пригубила рюмку коньяка и закусила долькой мандарина. Она вообще была равнодушна к еде. Как средство радости и удовольствия она ей была непонятна. У этой женщины не бывало чувства голода – такое вот свойство организма. Отсюда и такая фигура. Одна морковка в день, одно яблоко. Один стакан кефира.

Моя мама, однажды и единожды пригласив ее в гости, смертельно обиделась. Сколько было куплено и наготовлено! Сколько времени и трудов потрачено! А Стелла Рудольфовна съела кусочек семги и половинку свежего огурца.

Мама не просто обиделась, она горько плакала. Мыла посуду и вытирала слезы обиды. И никакие объяснения не принимались!

Как свекровь Стелла была восхитительна. Не звонила чаще одного раза в неделю и в гости не напрашивалась. Наличие пыли на мебели белым платком не проверяла.

Мне она потом даже симпатизировала. Видела, как в чисто стало в квартире, с неподдельным удивлением наблюдала, как я наливаю ее сыночку полную тарелку густого, горячего борща.

И все же она продолжала смотреть на меня с жалостью и явным непониманием. Тяжело вздыхала и дарила мне разные симпатичные вещицы – тряпки и украшения. Наверное, так она проявляла свою ко мне симпатию.

Утром, нажарив сковородку сырников или оладий, я убегала в институт.

Мой Тарзан сладко похрюкивал и причмокивал, вытягивая в трубочку губы.

Вечером я заставала на кухне человек пять или шесть Тарзаньих корешков, до самых бровей накаченных пивом «Жигули». На столе и под столом валялись рыбьи останки. Воняли пустые консервные банки из-под бычков в томате. Половник сиротливо болтался в пустой кастрюле из-под борща. Сковородка из-под котлет была девственно-чиста и вымазана до блеска, видимо хлебной горбушкой.

Тарзан радостно и недоуменно вскрикивал:

– О, моя пришла!

Каждый раз искренне этому удивляясь. Он предлагал мне составить компанию и поговорить «за жизнь».

Я уходила плакать в комнату.

Тарзаньи друзья поначалу тушевались и предлагали хозяину меня успокоить. Тарзан гордо отвечал:

– Ничего, пусть привыкает!

Я понимала, что еще немного, и я умру. Меня просто не будет. Конечно, я уже осознала, во что влипла. В полной мере осознала.

От своих родителей я все это скрывала, как могла. Потому что было очень стыдно. Пыталась разговаривать по телефону бодрым голосом. Но материнское сердце не обманешь.

Они – мама и отец – приехали в Тарзанью квартиру в мое отсутствие. Веселье шло по полной. Дружки плюс две девицы-малярши, делающие в подъезде ремонт и, естественно, приглашенные к столу радушным хозяином.

Мои родители, не говоря ни слова, начали собирать мои вещи. В бой Тарзан не вступил. То ли понимал, что с тещей в гневе он определенно не справится, то ли просто не возражал, что я исчезну из его жизни. Вероятно, я его все-таки здорово напрягала.

Родители взяли чемодан и молча выкатились из квартиры. Ждали меня в машине у подъезда. Я шла от метро, опустив голову и еле перебирая ногами. В руках волокла тяжеленные сумки.

Папа мне гуднул. Я увидела родителей. Сумки выпали из моих рук, и я начала реветь – громко, в голос, с подвываниями. Они усадили меня в машину, мы молча доехали до дома. Мама раздела меня и повела в ванную. Я стояла под душем, и она, как в детстве, терла меня мочалкой и мыла мне волосы. Потом меня уложили в постель. В мою постель! В моей комнате! Папа принес чай с ватрушками. Он сидел на краю кровати, отламывал по кусочку от сладкой ватрушки и осторожно клал мне в рот. Я пила чай, жевала ватрушку, и слезы текли по моему лицу. Без остановки. Потом я уснула.

Проснулась почти через сутки – абсолютно бодрая и здоровая. Физически и душевно. Мне стало казаться, что все, что со мной произошло, мне просто приснилось. Кошмарный и душный сон.

В общем, из этой истории я выскочила с минимальными потерями. Слава богу, я не успела забеременеть и родить. В загс на развод отправилась моя мама. Тарзан пришел с друзьями и бутылкой пива в руках. Они сидели, развалясь, тянули пиво и громко ржали. Развели нас без проблем. Когда мама вышла из здания загса, к ней подошел какой-то пожилой мужчина и предложил свою помощь – мама была бордового цвета. Давление, наверное, было под двести.

Больше Тарзана я не видела. Да и вообще о нем не вспоминала. Однажды, лет через пятнадцать, на Калининском я встретила свою бывшую свекровь – узнала ее со спины. Сразу. Та же стройная фигура, волосы по плечам, шляпка на голове. Я прибавила шагу и поравнялась с ней. Она шла медленно, с достоинством, подняв подбородок. Я жадно разглядывала ее профиль. Мне показалось, что она совсем не изменилась. Впрочем, на улице были сумерки, и у меня не очень хорошее зрение. Она повернула голову и мазнула по мне взглядом. Долю секунды. Конечно, не узнала. Видимо, я в отличие от нее все-таки здорово изменилась.

Про Терентия-Тарзана я узнала случайно, встретив его соседку по лестничной клетке. Тоже прошло лет десять. Она рассказала, что Тарзан женился на голландке. Немолодой и мужеподобной. Она вцепилась в него клещами, а он, как всегда, не мог сопротивляться. Да и надо ли было? Голландка увезла его в Голландию. Жили они в большом собственном доме. У голландки были большие деньги, много недвижимости и даже своя яхта. Тарзана она обожала. Отказа он не видел ни в чем. Бедная тетка ревновала его ко всем подряд. Даже к своим дочерям. Отказала им от дома. Тарзан налево не особенно и рвался, ценил то, что имел, да и был он не из гуляк. От отсутствия любви не страдал, вряд ли он понимал, что это такое.

В общем, Тарзан удачно продал свою богатую фактуру.

Думаю, что и Стелла Рудольфовна не ожидала от него такой прыти и не верила в такой счастливый конец. Сыночка ее на этот раз не огорчил.

Плохого я о ней вспомнить не могу. Сказать – тоже. Да и про него вспоминаю со смехом. Если вообще вспоминаю.

О том, сколько потеряли здоровья мои родители, стараюсь не думать.

Но вот что странно и даже необъяснимо: в кого мой сын уродился таким красавцем? Мы с мужем совершенно обычные люди. Без ярких внешних признаков. А вот с мозгами у сыночка… Дураком ему быть не в кого. Но все-таки странно, да?

С Тарзаном я развелась за четыре года до рождения сына. Это я так, к слову.

Как говорит моя подруга Танечка, нужно почаще вспоминать себя в молодости. И тогда поступки наших детей не покажутся нам такими ужасными, а поведение – безрассудным.

Надо прислушиваться к умным людям! В этом и заключается зрелость ума. Так-то, Леночка!