Самая лучшая жена (сборник) Гилберт Элизабет
– У него же нос расквашен. Он там все кровью измажет.
– Ничего страшного.
Когда Пита засунули в машину, он вдруг открыл глаза, с трудом сосредоточил взгляд на лице Алисы и промямлил:
– Мне мама велела…
Алиса не дала ему договорить:
– Заткнись, Пит. Очень тебя прошу, закрой рот, ладно?
Рой подумал, что она сейчас расплачется, но она не заплакала.
– Да, Рой… – рассмеялся Карл. – Попал ты под раздачу. Небось не думал, не гадал, что все вот так обернется.
– Я просто не могу сказать, как мне жаль, что все вот так вышло, – снова начала извиняться Алиса, а Рой подвел ее к дверце и усадил на переднее сиденье, а сам сел за руль.
Они поехали. На запад, из Вероны. Солнце только что село – легко, бесцеремонно, без всяких там красот заката. Сумерки сгустились, а все еще было жарко. Алиса снова принялась просить прощения, а Рой сказал ей, что она не виновата.
– Все мои братья идиоты, все до одного. Мама говорит, что только я одна смогла додуматься, как выбраться из дерьма.
– Сколько же у тебя братьев? – спросил Рой. Ему самому этот вопрос показался глупым, учитывая обстоятельства, но она сразу ответила:
– Пятеро. – И добавила: – Стивен, Ленни, Джадд, Пит, Эдди.
– И ты.
– И я. Все в армии, кроме Пита и Эдди. Они еще маленькие. Эдди всего шесть. У моих братьев всегда все наперекосяк.
Потом они молча ехали через подсолнуховые поля. Рой подумал, не сказать ли Алисе о том, что подсолнухи с утра всегда поворачиваются на восток, а к вечеру – на запад. Подумал, может, ей это будет интересно или даже поможет, если она вдруг заблудится в Северной Дакоте. Но девочка, похоже, была не в настроении разговаривать, поэтому он промолчал. Они проехали мимо белого пикапа, стоявшего у обочины, и только потом Алиса наконец заговорила.
– Мой младший братик, Эдди, чуть не умер в прошлом году, – сказала она. – Чуть не умер. Он был в доме у наших соседей, и там начался пожар. Все из дома выбежали, кроме него, а когда в ту комнату, где он остался, вбежал пожарный, Эдди спрятался под кровать. Увидел кислородную маску и решил, что за ним пришло чудовище.
– Да, просто страшно.
– Но все хорошо кончилось. Его нашли, и все такое, и все с ним было в порядке. Но когда мне рассказали, что случилось, я сразу подумала, какой же балбес уже мой младший братик. Да, ему всего шесть, я понимаю, но чтобы спрятаться от пожарного, когда кругом огонь… Но знаете, если бы он умер, я бы не считала, что он тупой. Я бы просто по нему горевала. Это ведь большая разница, наверное, – почти умереть или умереть по-настоящему.
Рой чуть не сказал: «В твоем возрасте я бы тоже так подумал», – но ему показалось, что это прозвучало бы слишком горько, и он промолчал.
Рой вел машину по знакомой дороге и думал о пустых, разрушенных домах тех людей, с которыми он вырос и которых теперь больше не было: они умерли по-настоящему или почти умерли. А это, думал Рой, почти одно и то же. Верона и сама почти что умерла, как и другие бессчетные маленькие городки, знакомые Рою. Он думал о своей жене, которая дважды чуть не умерла, пока ее не доконал последний сердечный приступ. «Мне холодно», – сказала она, придя босиком, без пальто по январскому снегу в гараж, где Рой покрывал лаком обеденный стол. «Мне холодно», – проговорила она и умерла – не почти, а по-настоящему. И вот теперь у Роя ныло ушибленное плечо, а на заднем сиденье его машины без сознания лежал семнадцатилетний парнишка, а рядом с ним сидела девочка, которая была вдвое младше его дочери, и у него возникло такое чувство, словно он очень близок к смерти, что он почти умер.
Алиса, словно бы все это время она читала его мысли, потянулась к нему и прикоснулась к его руке. Это было прикосновение матери, любовницы и дочери одновременно, а к нему так давно никто не прикасался, что Рой вздохнул, обессиленно опустил голову и закрыл глаза. Алиса протянула руку к рулю, и Рой отдал ей руль. Он знал, что дорога прямая и безопасная, и понимал, что сейчас будет лучше, если машину поведет Алиса.
– Все нормально, – сказала она, опустила руку и включила фары. Было еще не так уж темно, но фары не помешают. Благодаря фарам их заметят из любой машины, едущей на восток. Их увидит всякий, кто посмотрит, как они пересекают безлюдные равнины Северной Дакоты.
Стрельба по птицам
Гэсхаус Джонсон заехал за Тэннером Роджерсом незадолго до полудня. Он постучал в дверь дома Роджерсов и стал ждать. Он топтался на крыльце и разглядывал столбики. Его пес Снайп тоже забрался на крыльцо. Снайп прихрамывал, как человек с пулей в пояснице. Дверь открыла мать Тэннера, Диана. Ее чудесные светлые волосы были гладко зачесаны назад.
– Диана, – сказал он.
– Гэсхаус.
– Хочу сегодня взять Тэннера с собой пострелять по голубям.
Диана вздернула брови. Гэсхаус ждал ответа, но она молчала.
– Думаю, ему это понравится, – сказал Гэсхаус. – Думаю, ему понравится стрельба по голубям.
– Он не поедет, – сказала Диана.
– А мне бы хотелось взять его с собой. Из-за его отца.
– Он никогда не ходил. И с отцом тоже не ходил.
– В чем дело, Диана? Это у вас правило такое или еще что?
– Может, и так.
– Ладно тебе, Диана.
– Я считаю, что это гадко. Правда. Думаю, ничего нет гаже, чем стрелять по голубям.
– А когда-то тебе нравилось.
– Никогда не нравилось. Сроду не нравилось.
– Бывало, ты сама ходила.
– Ходила, это верно. Но мне это никогда не нравилось.
– А Эд любил.
– Тэннер не поедет, – повторила Диана. – Ему это даже не интересно.
– Там соберутся ребята, которые любят Эда. Мальчику стоит познакомиться с людьми, которые любят его отца. Мальчику будет полезно познакомиться с такими людьми.
Диана молчала.
– Я сегодня вместо Эда буду стрелять, – сообщил Гэсхаус. – Это пока не найдут кого-нибудь еще, кто бы все время вместо него стрелял. То есть… пока он не поправится.
– Очень любезно с твоей стороны.
– Я хороший стрелок, Диана. Я был чертовски хорошим стрелком, когда мы еще пешком под стол ходили.
– Отлично.
– Ну конечно, я не Эд.
– И сколько же голубей ты сегодня собираешься подстрелить?
– Много. – Гэсхаус улыбнулся. – Я собираюсь подстрелить жутко много треклятых голубей. И я позабочусь, чтобы Тэннер тоже настрелял целую тонну голубей.
Диана устало кивнула.
– Черт, да я столько голубей настреляю, что тебе на шубу хватит, – заявил Гэсхаус, и Диана усмехнулась. Гэсхаус Джонсон улыбнулся шире. – Ну как, Диана? Отпусти сынка со мной, и мы привезем тебе чертовски красивую голубиную шубу.
Диана перевела взгляд на Снайпа. Пес пытался улечься на крыльце.
– Что стряслось с твоим псом?
– Состарился.
– Видок у него тот еще. Будто его машина переехала.
– Просто он постарел…
– Там не место собакам, – заявила Диана. – Собакам не место, и детям тоже. Собаку там могут подстрелить.
– Нет. Там стреляют по голубям. Сроду никто не попадал ни в собаку, ни в ребенка.
– Эд как-то раз пальнул в собаку за то, что та подбирала подстреленных птиц.
– Я про такое ничего не знаю.
Гэсхаус вытащил носовой платок и высморкался.
– Гэсхаус, – сказала Диана. – Зайти хочешь?
– Да нет, я не стану тебе докучать.
Снайп лежал рядом с выставленными на ступеньку крыльца ботинками и кусал свой хвост. Голова у него была большая и коричневая, как ботинок. Он покусывал хвост и смотрел на Диану пустым, равнодушным взглядом.
– Сколько ему? – спросила Диана.
– Одиннадцать.
– Столько же, сколько моему Тэннеру.
– Надеюсь, твой парнишка держится получше моей псины.
Диана снова улыбнулась. Они посмотрели друг на друга. Немного помолчав, она спросила:
– Ты Эда в больнице навещал?
– Утром сегодня.
– Это он тебе велел наведаться ко мне – посмотреть, как я тут? Да?
– Нет.
– Небось велел с Тэннером чем-нибудь заняться?
– Нет.
– А что он тебе сказал?
– Эд? Он сказал: «Думаешь, выкурить первую сигарету за день приятно? А вот ты погоди, попробуй выкурить первую сигарету, не покурив трое суток».
На этот раз Диана не улыбнулась.
– Мне он эту шуточку тоже говорил, – сказала она. – Вот только я не курю.
– Я тоже. Я табачок жую.
– Ну, – пожала плечами Диана, – а я выпиваю.
Гэсхаус опустил голову и посмотрел на свои руки. Он долго разглядывал ноготь большого пальца.
– У тебя к бороде что-то прилипло, – сказала Диана. – Крошка, что ли.
Он стряхнул крошку и заметил:
– От тоста, небось.
– А я подумала, это пух.
– А чем Тэннер сейчас занимается? Ладно тебе, Диана. Пойди спроси сына, не хочет ли он отправиться на настоящую стрельбу по голубям.
– Ты оптимист, Гэсхаус. Вот кто ты такой.
– Ну ладно, Диана. Чем он сейчас занимается?
– От тебя прячется.
– Ему понравится, – заверил Гэсхаус. – Если его не подстрелят…
– Может, он и не захочет ехать, – пожала плечами Диана. – Спроси его. Пойди спроси.
Чуть позже Тэннер Роджерс и Гэсхаус Джонсон ехали по городу в грузовичке Гэсхауса. Мальчик был в теплом зимнем пальто, красной охотничьей шапочке и высоких ботинках со шнурками. Он был стеснителен и не сразу задал Гэсхаусу вопрос, над которым, видимо, долго размышлял:
– А это не противозаконно? Стрелять по голубям?
– Не-а, – ответил Гэсхаус. – Стрелять по голубям не противозаконно. Вот ставки делать на тех, кто стреляет по голубям, – это противозаконно.
– А мой папа?
– Папа твой? Ну, он ставок не делает. Он просто стреляет по голубям. А все ставят на стрелков. Понимаешь? Все ставят на твоего папу, чтоб угадать, сколько голубей он сумеет подстрелить. Твоему папе ставок делать не надо.
– А вы?
– Ну, я-то ставлю как сукин сын. А ты как?
Тэннер пожал плечами.
– Сколько у тебя с собой деньжат, сынок?
Тэннер вытащил из кармана пригоршню мелких монет:
– Доллар восемнадцать.
– Все поставь, – сказал Гэсхаус и рассмеялся. – Удвой ставку! – Он весело хлопнул ладонью по рулю. – Ага, удвой! А лучше утрой! Ха-ха!
Снайп гавкнул, как подобает гончей собаке, – негромко, басовито: «вуф».
Гэсхаус повернул голову и неожиданно серьезно посмотрел на Тэннера:
– Ты что-то сказал, сынок?
– Нет, – ответил Тэннер. – Это ваша собака сказала.
Гэсхаус наклонился вперед и протер рукавом лобовое стекло.
– Сынок, – сказал он, – я пошутил. Это мой пес гавкнул, я это понял.
– Конечно, – кивнул Тэннер. – Я тоже.
– Славный ты парень. Вот мы с тобой немножко пошутили, да?
– Ага, – сказал Тэннер. – Здорово.
На окраине Гэсхаус остановился около бакалейного магазинчика Майлза Спивака, чтобы купить патронов. За прилавком стоял сам Майлз, усталый, немолодой. Он нашел патроны, которые были нужны Гэсхаусу.
– Майлз! – гаркнул Гэсхаус. – Я сегодня стреляю вместо Эда Роджерса. Ты бы хоть разок выбрался туда. Развеялся бы, Майлз! Посмотрел бы, как я классно стреляю.
Майлз медленно обвел взглядом магазин – так, словно ожидал, что за спиной у него кто-то появится.
– Черт бы тебя побрал, Гэсхаус. Знаешь же, что я тут совсем один, что не могу отлучиться.
– Но сегодня я стреляю, Майлз! Стоит того, чтобы закрыться пораньше Я ведь когда-то был всем стрелкам стрелок.
Майлз задумался.
– Знаешь парнишку Эда? – Гэсхаус опустил тяжелую пятерню на макушку Тэннера.
– У меня у самого пятеро мальчишек. Последнему всего пара месяцев. Кесарево делали. Ты видал, как это делают? – спросил Майлз у Тэннера.
– Ради бога, Майлз, – вмешался Гэсхаус. – Он еще ребенок.
– Перевязали ей трубы. Так что детишек у нас больше не будет. А смотреть на это – врагу не пожелаю. Стоять рядом и смотреть, как твою жену вот так кромсают. А у баб внутри куча всякого понапихана. Такое, доложу тебе, тонкое оборудование. Видал хоть раз? Видал эти трубочки и мешочки?
– Господи, Майлз, – сказал Гэсхаус. – Ты бы удивился, если бы мальчик сказал «да».
– Жуть, – покачал головой Майлз. – Жуть сколько там всего.
– Пойдем отсюда, Тэннер, – сказал Гэсхаус. – Он чокнутый!
Когда они подошли к двери, Майлз крикнул им вслед:
– Она чудесная женщина – моя жена.
– Я тебе вот что про него скажу, – проговорил Гэсхаус, когда они с Тэннером вышли из магазина. – Он такой тупой, что даже двумя глазами сразу моргать не может.
Они сели в машину. Гэсхаус вытащил из кармана коробку с патронами и внимательно изучил этикетку.
– Черт, – выругался он. – Даже не знаю.
Он перевернул коробку и прочел все, что было написано с обратной стороны.
Тэннер немного подождал и спросил:
– А у вас ружье какое?
– Двенадцатый калибр, – ответил Гэсхаус и посмотрел на мальчика. – Ты в этом что-нибудь понимаешь?
– У моего папы была двустволка восемнадцатого калибра.
– Шестнадцатого, – поправил Тэннера Гэсхаус и сунул коробку с патронами в карман. – У Эда была двустволка шестнадцатого калибра. Много времени прошло, сынок. Я тебе прямо скажу, не таясь. Чертовски много времени прошло с тех пор, как я стрелял из ружья. – Гэсхаус вздохнул и снова хлопнул ладонью по рулю. – Эй! Да что это я? Это даже не мое ружье! Это ружье Дика Клэя! Ха!
Снайп снова негромко гавкнул.
– Это не я сказал, – проговорил Тэннер.
– Ха! – Гэсхаус весело стукнул себя по колену. – Ха! Ты понял эту шутку, сынок! Понял!
Гэсхаус завел мотор и выехал со стоянки возле магазина. Он сказал:
– Это славно, что ты любишь шутки, потому что мы с тобой едем туда, где можно будет от души повеселиться, это я тебе точно говорю. Если есть какие вопросы, ты спрашивай, не стесняйся.
– Почему вас так прозвали – Гэсхаус?[6] – спросил Тэннер.
– А я пукать большой мастак, – не смущаясь, ответил Гэсхаус. – Как из пушки стреляю. Правда, теперь мне получше, чем раньше. Молочная диета уже не нужна.
– И папа мой вас так называет?
– Да.
– И мама?
– Тэннер, – сказал Гэсхаус, – это было что-то вроде сговора. Знаешь, что такое сговор?
– Нет.
– Ну… – поджал губы Тэннер. – Короче, они сговорились.
На следующем остановочном знаке Гэсхаус притормозил, опустил окошко и громко крикнул рыжеволосой женщине, шагавшей по тротуару:
Читать бесплатно другие книги:
