Пламя заката Бояндин Константин

Глава 7

— Я опоздала, простите! — было первым, что услышали Вика и Павел, самозабвенно разглядывавшие фото из альбома. Павел сам слышал о войне только от бабушки, ну и от мамы, конечно, хотя маме тогда было столько, сколько Вике сейчас.

Вика и её отец переглянулись, и первое, что оба подумали — что с ней? Как подменили!

— Паша, как твой заказ? — Она вошла в гостиную, погладила Вику по голове (девочка как окаменела — от неожиданности) и поцеловала мужа. — Прости, до меня сегодня было не дозвониться!

— Заказ мой, — сообщил Павел. — На выходных придётся поработать. Хороший заказ.

— Сколько? — Это из Марии ничто не вытравит. С молодости её интересовало, сколько стоит, да сколько платят…

Павел назвал — сколько, и не без удовлетворения посмотрел, как у Марии широко открываются глаза.

— Папа!! — Вика в восторге. — Теперь съездим, да? Съездим на море, да? Ты обеща-а-а-ал!

— Съездим, — подтвердил Павел, подхватывая её на руки. — Вот закончу, деньги получу и…

— Ур-р-ра! — Вика захлопала в ладоши. — Мама, пошли ужинать, у нас всё готово!

Мария вновь обняла Павла и тот ощущал, что жена в смятении, в большом смятении.

Елена, подумал он. Афанасьевна. Я видел её! Плевать, что она якобы умерла, я видел! А если есть она, есть и Елена.

Новый день, а всё как будто вчерашний тянется.

Елена сидела дома и всё валилось из рук. Не рисовалось, не читалось, ничего. Спасалась только прогулками. Аделаида Семёновна, её менеджер, посмотрела на заплаканную сотрудницу, и приказала: на работу не ходить, если нужен доктор или что-то ещё, сразу же звонить. Всё-таки добрый она человек, хоть и любит иной раз голос повысить. Не беспокойся о деньгах, добавила Семёновна, тебе за работу и так премия полагается. Приди в себя, отдохни, я же вижу, на тебе лица нет. Неделю можешь не появляться.

…Елене показалось, что она задремала. Сон не шёл, стоило попытаться уснуть, как начинали сниться тёмные лесные тропинки, гаснущая киноварь заката, ветер, крутящий листья вихрем — как чаинки в стакане. И человек. Он шёл и шёл, он уходил, и она не могла его догнать. Человек был совсем как Паша, и походкой, и ростом, только вот сутулился, а Паша не сутулится.

И никого. Ни людей, ни зверей, ни птиц — печальный лес, стылый вечер и умирающий закат.

Она не любила телефоны, всегда предпочитала говорить сама, с живым человеком, но сейчас позвонила. Осмелилась позвонить даже родителям Павла, хотя им ещё по настоящему не представлена. Там не брали трубку, а во всех других местах Павла не было. Просто не было. Елена не поленилась съездить к Павлу домой. Всё убрано и тихо, в холодильнике ничего — Павел основательно подготовился переезжать, переезжать к ней, всё ждёт грузчиков… Елена плакала и плакала, не могла с собой ничего сделать. Паша, где ты?! Он и раньше пропадал, и никакими силами было не найти, но сейчас… Сейчас Елену глодало нехорошее предчувствие, очень нехорошее.

— Милочка, ну так нельзя, — выговорила ей Афанасьевна, так и не покидавшая пост у подъезда. — Ты вот что. Никуда он не делся, я похожу, погуляю, люди много говорят, а Афанасьевна всё видит и слышит. Только ты мне обещаешь, что сидишь дома и не расстраиваешься. Тебе нельзя.

— Нельзя? — Елена похлопала ресницами. Баба Лиза иной раз как скажет…

— Не спорь, бабе Лизе виднее! — Какой голос, ей бы в дикторы пойти. Елена так и сказала.

— А я и была диктором, — прогудела Афанасьевна, поднимаясь на ноги. Нет, не нужна ей палочка. Ну ни капельки не нужна! — Работу мне долго не давали, как родственнице врагов, но голос-то у меня был что надо! Самого Левитана знаю, лично с ним знакома! Ну давай, давай, дорогая, слёзы вытерли, вот и славно, а теперь домой. А Афанасьевна уж поищет твоего милого. Никуда от меня не денется.

— Спасибо, баба Лиза! — Елена осторожно поцеловала ту в щёку, баба Лиза не любит таких нежностей, но в этот раз улыбнулась и погладила «внучку» по щеке пергаментной ладонью. — Я пошла!

— Плакать не будешь? — Афанасьевна строго посмотрела из-под очков. Очки ей тоже не нужны, по привычке надевает, говорит, подарок от сестры.

— Не буду! Правда-правда!

…Хороший вы человек, баба Лиза, но как, как вы его найдёте?!

Она задремала. Спать ещё не могла, но уже не боялась, просто перенервничала. И…

Ей привиделась просторная, светлая комната. Накрытый светлой скатертью стол, на нём — пурпурные розы в глиняной вазочке. И… ребёнок, увлечённо смотрящий на что-то на столе. Девочка. Что-то рисует карандашом. Девочка посмотрела на Елену, улыбнулась во весь рот, соскочила со стула и бросилась навстречу, отбросив карандаш в сторону…

Яркая, тёплая вспышка. И тепло, разливающееся по телу. Елена вскочила на ноги, сердце билось, а тепло не проходило, накатывало.

…Я как тебя понесла, говорила мама, часто сон видела. Сидишь ты за столом, а там цветы, и на меня смотришь, и улыбаешься. И у мамы моей так же было — ей все дети так снились, даже когда не уверена ещё была.

— Вика?! — ошеломлённо спросила Елена, погладив себя по животу. — Вика… ты нас всех перехитрила, да? — Она рассмеялась, подошла к окну, за которым сгущался вечер, и снова погладила себя по животу, бережно и нежно. — Вика, я найду его, найду папу. Только не бросай меня, ладно? — И снова ощущение тепла, снаружи и изнутри, отовсюду. — Я не буду плакать, — пообещала Елена, и засмеялась. — Правда-правда!

Павел проснулся глубоко ночью. Снился сон, неприятный и тяжёлый — осенний лес, густой запах прелых листьев и неизвестность вокруг. Павел шёл, хотел отыскать кого-то, человек этот убежал куда-то сюда и нужно его найти, обязательно, непременно, позарез.

Он открыл глаза и уселся. Мария спит, отвернувшись — по пальцам одной руки можно сосчитать, сколько раз она оставалась спать вместе с ним за последние три года. Исполняла супружеский долг и уходила в соседнюю комнату. Эх, Маша, Маша… Павлу было тоскливо. Я скажу. Обижайся или нет, я скажу, ведь всё проходит, вытекает, и не заклеить, не починить. Уже и Вика всё поняла давно, только ты одна ещё о чём-то мечтаешь.

И я тоже. Господи, зачем меня понесло в аптеку…

Он оделся — Мария спит крепко, от случайного шороха не проснётся — и ушёл на кухню. Там поставил чайник — громкая вещица, тихо закипать не обучена — но с прикрытой дверью нормально. Заварил себе крепкого чая и сидел, глядя то в окно, где вот-вот начнёт светать, то под ноги. Жизнь не напрасна, нет. Просто… она словно чужая. Вот точное слово: чужая. Одна только Вика настоящая, он с самого начала это понял, как увидел её впервые. И Лене это имя понравилось тоже… Павел закрыл глаза ладонями. Уйти в работу, делать эти столы, стулья, двери, заработать — заодно и Марии нос утереть, чтобы госпожа ме-е-е-енеджер не воображала о себе — Вику свозить на море, самому проветриться, маме тоже нужно лечение, пусть она с самого детства странно, прохладно относится к единственному сыну. А теперь ещё и Петром его величает.

Апостолы Пётр и Павел. Павел усмехнулся. А когда поднял взгляд — Вика стояла рядом, босая, в ночной рубашке.

— Папа… — Она взяла его за руку. — Мне сон снился. Странный-странный. Ты ведь не бросишь меня?

— Не брошу. — Он обнял её, похлопал по спине. — Иди спать, Вика. В школу ведь потом, пятый час только.

— Пап, ты чего? Мы по субботам не учимся!

— Господи. — Павел потёр лоб. — Устал я, Вика. Тогда переоденься, раз не спишь. Да тихо, маму будить не надо.

Девочка покивала, выскочила из кухни, и почти сразу вернулась. Затворила дверь с заговорщическим выражением на лице и протянула отцу бумажку. Чек.

— Мама тогда выронила, — пояснила она. — Когда мусор выбрасывать бегала. Это твой, да?

Павел посмотрел и ощутил, как теряет сцепление с реальностью. Чек настоящий, он его помнит — те самые злосчастные таблетки. Но…

Павла бросило в жар. Как он сразу не заметил?! Вот дубина! На чеке — дата покупки. Двадцать первое сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года! А чек как новый!

— Год неправильный, — заметила Вика. — Папа, откуда он? Секрет?

— Секрет, — признал Павел. — Ты всё равно не поверишь!

— Поверю! — Вика немедленно рассердилась. Эти взрослые непереносимы! Вечно всё знают за других, поверят или нет, что захотят или нет! — Рассказывай! Папа, я же вижу, что-то плохое случилось!

И Павел решился. И рассказал. Немного, чтобы только не сойти с ума окончательно, прямо тут.

— Секретничаете? — Мария открыла дверь на кухню. — Вика, оденься, простынешь.

— Я хочу в парк сегодня! — заявила Вика. — Погода вон какая хорошая!

— Езжайте, — согласилась Мария. Она правда что-то хочет изменить, понял Павел.

— А ты? Мы сто лет вместе в парке не были! Ма-а-ама!

— Так. — Мария присела, улыбаясь. — Скандала не будет. У мамы сегодня дела, но потом я приеду, договорились? Дождётесь меня?

— Дождёмся! — Вика несколько раз подпрыгнула и умчалась — к себе. Мария села Павлу на колени — такого тоже давно не случалось — и прижалась к нему. Он обнял её… если бы можно было поверить, что Елена — выдумка, он попробовал бы поверить и в то, что с Марией всё теперь может наладиться. Но… чек! И Афанасьевна там, в аллее!

— Ты сердишься? — спросила она шёпотом.

Правду, Павел. Только правду.

— Да, — признал он. Но не на тебя. Даже не знаю, на кого. На кого нужно сердиться, когда понимаешь, что живёшь чужой жизнью и пора начинать жить своей?

— Мы ещё можем что-то изменить, да, Петя?

Павла снова бросила в жар.

— Как ты меня назвала?

— Пашей, — удивилась она. — А что?

Померещилось. Дурдом на колёсах, так говорила мама, а когда так говорил Павел, получал от неё подзатыльники. Померещится и не такое, раз родная мать именует тебя Петром и не интересуется твоей жизнью. Я узнаю, подумал Павел. Не буду ничего ждать, пусть отец мне расскажет. Что я, младенец, что ли?

— Ты так официально всегда, «Павел, сходи в магазин», «Павел Вениаминович, займитесь, наконец, дочерью…»

— Ладно тебе, — улыбнулась Мария и поцеловала его. И Павлу стало не по себе, потому что… потому что… — Я не права. Была неправа. Ты простишь меня?

Вика. Вот что настоящее и неизменное.

— Прощу, — пообещал он и улыбнулся, не смог не улыбнуться. — Но не сразу.

Она снова засмеялась, встала. Вика вбежала на кухню. Она заметила, что мать сидела у отца на коленях и поразилась. Ещё бы!

— Мама, завтракать? Что будешь есть? Папа?

Ребёнок обожает готовить для родителей. Бывает и так. Пусть даже умеет пока немного.

Глава 8

В парке было людно и шумно — последние тёплые деньки, как не погулять! И аттракционы работают, а Вику хлебом не корми, дай на каруселях повертеться. Она в очередной раз сказала папе, что очень-очень его любит, и умчалась — народу много, а ждать ещё один круг ужасно неохота! Хорошо, что не курю, подумал Павел, ещё бы пара таких дней — скурил бы себе лёгкие ко всем чертям.

Он отошёл к киоскам, взял минеральной воды. Всё-таки Вика — юла, с ней спокойно не посидишь. Газированная минералка — то, что нужно. Спасение просто.

— Дома кошелёк забыла, надо же, — послышался знакомый бас. Павел чуть не подавился. Обернулся.

Афанасьевна. Не так одета, в очках почему-то, но точно она!

— Б… — Он не мог промолвить ни слова, только стоял и смотрел. И показалось, что вокруг на секунду сгустилась ночь, но только показалось, наверное. — Б-б-баба Лиза?!

— Папироской не угостите, молодой человек? — Афанасьевна посмотрела из-под очков. — Вот представьте, впервые дома кошелёк оставила! А без папирос я никак, никак.

Павел, как во сне, взял ей «Беломор-канал», других там всё равно не было.

— Ох, спасибо! — Афанасьевна пыхнула крепким дымом, и благосклонно покивала. — Бабушку как выручил. Дочка у тебя прелесть, сынок, вот что я скажу.

— Баба Лиза? Вы меня узнаёте?!

— Домой мне пора. — Афанасьевна никогда не суетится, не в её стиле. — А, вот и палочка, куда же мы без палочки. Спасибо, родной, я в следующий раз дочке твоей гостинец принесу. Афанасьевна отличные пироги печёт!

— Баба Лиза! — Павел уже ощущал и спиной и боковым зрением, что на него многие смотрят. — Это же я, Паша!

— Непременно испеку, — повторила та, самозабвенно дымя и неторопливо шествуя по тропинке. — Домой, Паша, домой иди, ждут тебя, волнуются!

Снова упала ночь — и тут же снова наступил день. И пропала Афанасьевна, сгинула, развеялась.

— …Папа! — Виктория подёргала его за руку. — Папа, тебе нехорошо? Смотри, вон мама идёт! Папа!

— Всё хорошо. — Павел поднял дочь на руки — над самой головой. Вика счастливо засмеялась.

— Пусти! Мама будет ругаться, пусти!

— Пусть ругается!

Нет нигде Афанасьевны. Но… вот чек на «Беломор», сдача и дым, его запах долго не перебить. Да что же это?!

— Паша, с тобой всё хорошо?

Мария. Она теперь чаще интересуется, что да как, да почему. По-настоящему интересуется, не просто так спрашивает, как раньше.

Павел поднял голову — Мария сидит за компьютером, святая святых, туда никто не допускается. Павла миновало стороной это увлечение. Вика рвалась, и, поди, в гостях у подружек таки добирается до заветного устройства, но дома — ни-ни! Дома — только видео, книги, игры. Хотя и не старается особо, если папа дома.

Павел поднял голову и обнаружил, что читает детектив. «Записки о Шерлоке Холмсе». Странно, раньше особо читать не тянуло, а сейчас тянет. И ещё как тянет, прямо скажем.

— Всё прекрасно, — подтвердил он. Мария удалилась на кухню и минут через пять принесла ему кофе. Умереть — не встать, как говорили у них в детском садике, что такое творится?

Кроме него, одна только Вика замечает — что-то творится. Папу часто зовут чужим именем. И мама зовёт иногда, и другие. Кто такой этот Пётр? Прошло уже три дня с момента, как Мария ночью поговорила с Еленой, мобильник пропал навсегда, заказ на комплект стульев и столов исполнен, Марию как подменили… Что происходит?

Я пропадаю, подумал Павел. Вот что происходит. Вот не зря подумал про чужую жизнь. Нет, так нельзя. Он отпил кофе (Мария тут же оглянулась, взглядом спросила — не нужно ли чего ещё?) и подумал: если кто и знает ответ, это мама. Она первая начала эту странную историю, первая принялась звать его Петром.

И Елена… теперь всякий раз, когда Павел засыпал, он видел Елену. Её одну, свои к ней визиты, но чаще — одну. И было одно и то же видение, сгущающиеся сумерки, тропинка в лесу и Елена — идёт куда-то в сторону заката, и листья вихрем кружатся за ней, и уносит её всё дальше. Она скоро уйдёт совсем, подумал Павел. А я пропаду, перестану быть. Вот однажды засну… и просто перестану быть. И все начнут звать меня Петром, а я даже не знаю, кто это.

— К родителям схожу, — он поднялся. — Маму давно не видел. Нам ничего в магазине не нужно?

— Йогурт! — Виктория возникла как из-под земли.

— Хочешь, вместе прогуляемся? — Павел потрепал её по голове.

— Уроки… — вздохнула Вика. Да-да. Так и не отучили: вначале надо делать то, что нужно, а потом уже то, что хочется. Вот сначала сидит, смотрит свои фильмы или мультики, а потом уже про уроки вспоминает.

— Ну смотри, — усмехнулся Павел, ещё раз потрепал её по голове и пошёл к выходу. Мария проводила его и поцеловала — когда он собрался и взялся уже за дверную ручку. Павел запомнил, как Вика, притихшая и серьёзная, смотрит на них. Она понимает, подумал он. Она тоже понимает, что я пропадаю. И тоже не может ничего сделать.

Шёл третий день, как Елена жила в снах. Чаще хотелось дремать, это просто нервы, конечно, только нервы. Говорила с Викой и казалось, что та слушает. Маме звонить не стала. Мама первым делом устроит нагоняй, за то, что не всё, как у людей. Обрадуется за Вику, и потребует Павла, а где его взять? А может, и не потребует. Афанасьевна, баба Лиза то есть, накануне зашла и передала, ну прямо как в фильме про шпионов, что видела, видела Пашу, если, конечно, ей не приснилось, и что велела ему домой вернуться поскорее.

Домой. Елена уселась. Домой… Паша странно относился к идее сходить к родителям. Всеми силами оттягивал, находил предлоги не появляться у своих. Почему? Что такое? Куда «домой» он пойдёт, если пойдёт?

Она сдержала слово, не плакала, хотя иногда было почти невозможно не плакать. Но вспоминала сон про девочку, она его теперь видела хотя бы раз в сутки, и своё обещание ей. Звонили и приходили подруги — с работы, всё-таки это настоящие друзья, всегда придут или хотя бы позвонят.

Позвонят. Мобильник так и лежал на столе. Пришлось его зарядить, батарейка не вечная, но зарядник нашёлся в столе, в котором Паша хранит свои вещи. Елена часто перебирала тот ящик, и казалось, помнит всё наизусть. Все вещи в доме помнят его… И зовут, да? Не могут не звать, это же его дом, настоящий дом!

Я пойду к ним, решила она. Схожу сама к его родителям. Может, что-то узнаю.

Сама не зная почему, она взяла мобильник. Там телефон родителей Паши, вот он…

Трубку сняли на третьем гудке. Отец. Блёклый, невзрачный голос уставшего от жизни человека.

— Здравствуйте, я Елена Прохорова. — Елена ощущала, что боится. — Я не могу найти Пашу… — с той стороны молчание. — Пожалуйста, скажите, вы его видели?

— Неделю назад, — ответил пашин отец. — Он редко к нам заходит. Паша о вас рассказывал.

— Скажите, я могу прийти к вам? Это важно, пожалуйста!

— Заходите. — Чуть больше жизни зазвучало в голосе.

Елена торопливо записала адрес, и бросилась в прихожую.

— Это Петя пришёл? — первое, что услышал Павел, когда отец открыл перед ним дверь — голос матери. Отец совсем уже никакой — осунувшийся, тёмные круги под глазами. Вот кому тяжелее всего. Жена теряет контакт с реальностью, сын почти не появляется.

— Да, Вера, да, не беспокойся.

Она не выходит из комнаты. Смотрит там телевизор, а наружу выходит только по требованиям организма, или когда отец уговаривает её прогуляться.

— Проходи, Павел. — Отец всё чаще зовёт полным именем. — На кухню, у меня там всё готово. Ужинать будешь?

Отец научился готовить, мама теперь редко вспоминает, что умела и любила готовить. Я как он, подумал Павел, всё освоил сам, всему научился. Мама ещё ворчала, что не дело мужику самому всё готовить, жена тогда на что?

— С удовольствием. — Павел коротко обнял его. Да, устал и отощал. Отощаешь тут. Надо бы домой его пригласить, но без матери не пойдёт, на кого её оставить? Вроде и не творит она пока ничего странного, но надолго ли это?

— Папа, — Павел не сразу решился, только когда съели по тарелке и налили чаю, — кто такой Пётр?

Отец вздохнул.

— Папа. — Павел начал уже злиться. — У меня что-то не так с головой, и вы знаете, почему. Кто такой Пётр?

— Твой старший брат, — ответил отец и прикрыл дверь на кухню. — Мать не расспрашивай только.

— Брат?! — Павел ощутил, что ноги не держат, уселся с размаху на стул. — И я об этом узнаю только сейчас?!

Воспоминания. Что-то было. Помнит, очень отчётливо, что мать кричит, чтобы он не смел заходить в комнату, чтобы не смел появляться там без разрешения. Дети всё помнят, с самого раннего возраста, но кое-что потом предпочитают забывать. Когда мама ни с того ни с сего начинает злиться на тебя по любому поводу, и оплеухи от неё случаются чаще, чем поцелуи…

— Что с ним случилось?! — Павел снова поднялся. Отец начал что-то говорить, а внутри у Павла, в голове, всё перемешивалось и загоралось, видения, смутные сны, они заслоняли реальность. Он сам не помнил, как выбрался из дому. Следующее, что помнил — подъезд, и почему-то не их, а соседний, словно шёл рядом и сил не стало идти. Пустынный двор, хотя время вполне ещё детское, и плавящийся горизонт. Закат.

…Елена не стала идти прямой дорожкой. Захотелось в лес, там теперь спокойнее. Лес её любит, вообще вся природа, и Елена пошла к тому самому месту, к столам в лесу, где ей вернули телефон. Там как дома. Вот и в этот раз она направилась по едва заметным тропинкам, пролезала сквозь кусты — клещи и комары её тоже не трогают, лес не обижает — и вот она, та полянка. Чище тут стало, бутылок меньше, прочего мусора. Елена посидела на скамейке, прижимая ладонь к животу. Вика, как ей казалось, немного беспокоится, хотя как она может знать?

И пошла. Вон он, дом его родителей, крыша отсюда видна, прогуляться всего минут десять.

Павел сидел, прижимая ладони к лицу, и ему было нехорошо. Всё внутри кружилось.

Воспоминания. Словно включили их.

— Паша, туда не ходи, мама ругаться будет! — кто-то хватает его за руку и не позволяет пойти прямо через дорогу, к клумбе. — Ну подожди! Сейчас вместе пойдём, видишь — машина!

Голос смутно знакомый. А лица не видно. Но его хватают за руку, и влекут, и столько ещё интересного там, и деревья, и кусты, вот только мама не любит, когда он идёт к кустам, ловит за руку. А там что-то интересное, там тропинка, полутьма, и так интересно туда бегать и выбегать снова на свет!

…Павел пришёл в себя. Звук палочки. Кто-то идёт, постукивая тросточкой. Павел встал со скамейки и не удивился, увидев Афанасьевну. Баба Лиза шествовала мимо дома — видно, из магазина идёт. Ей в этом дворе нечего делать, ей прямо, прямо, через три квартала и налево. К их дому.

— Баба Лиза! — Павел вскочил и направился следом. Когда нашлись силы бежать — побежал.

И никого. Пустая улица, как вымерли все. И только Афанасьевна, суровая и непреклонная.

Глава 9

Елена сразу почуяла запах беды, а когда мать Павла выглянула из своей комнаты и спросила, где Петя — поняла, с кем беда. Отец долго смотрел на гостью, потом как проснулся — улыбнулся и отошёл, жестом пригласил войти.

— Заходите, — добавил он. — Паша так часто о вас рассказывал. А я думал, выдумывает всё. Проходите, проходите. Паша только что был, вы разве не встретились?

Елену бросило в жар, она чуть не кинулась назад.

— С ним всё хорошо? — Она прижимала косынку к груди. Странно, зачем надела её, ведь не к маме домой шла, мама терпеть не может, когда девушки в беретах или лыжных шапках ходят.

— Идёмте, — он поманил её за собой. — Идёмте, выпьем чая. У вас такой взгляд. Жив Петя, жив и здоров…

«Петя»??

— Как вы его назвали? — Елена понимала, что ноги едва держат, и уже нет сил бежать назад. Просто нет.

— Пашей. — Отец удивился. — Проходите, Лена, я очень рад вас видеть. Паша расстроился, но с ним всё хорошо.

— Кто такой Петя? — спросила она. — Вы только что назвали его Петей! Я слышала!

— Да?! — Отец потёр лоб. Вот у кого Паша перенял эту привычку. — Это старая история. Подождите. — Он закрыл дверь на кухню. — Ей лучше не слышать, — пояснил он, — она и так не в себе.

— Какой сейчас год?! — вздрогнула Елена, посмотрев на календарь.

— Седьмой, — удивился отец. Вениамин… Вениамин Прохорович, вспомнила Елена. — Что с вами такое, на вас совсем лица нет!

— Я ищу Пашу. — И Елена расплакалась, и не было сил сдерживаться. — Он пропадает, понимаете? И всё как во сне, и я тут у вас, и год другой, и ничего не пойму…

— Он обиделся. — Вениамин Прохорович протянул Елене кружку с водой. — Мы думали, он всё забудет. Так было бы лучше. Но он пришёл, и спросил. Я не мог сказать ему неправду.

— Расскажите, — Елену тряс озноб, — расскажите мне!

Пете было почти шесть, Паше — два с небольшим. Старший брат не всегда любил гулять с младшим — куда с этой мелочью, ни с товарищами поиграть, ничего — да и следить за ним, Пашу вечно в кусты и канавы тянет, и поди объясни ему, что там и собаки гадят, и не очень приятные люди шатаются, и всё остальное. Но… Петру нравилось заботиться, и Паша его слушался охотнее, нежели отца. И рассказывал младшему брату обо всём, хотя понимал, что тот беседу не поддержит, и вообще минут через пять увлечётся чем-то другим. Да, иногда было обидно. Но всё равно так приятно, когда у тебя такой брат! Вот скоро вырастет, и с ним будет интересно обо всём поговорить! И рассказать ему потом, какой он был смешной, когда маленький. Мама запрещала называть его глупым, он не глупый, просто всему нужно время, ты был точно таким же!

…Всё, что удалось узнать, у случайных прохожих — Паша бросился через дорогу, прямо под колёса, и Пётр, недосмотревший, с криком кинулся туда же. Не зима, водитель успел затормозить. Паша бежал и бежал, к таинственным кустам и лесу на той стороне, а Пётр, подвернувший ногу, не мог бежать так быстро. И испугался, ужасно испугался за брата, ведь ему не объяснишь, что нельзя так через дорогу, и мама с папой дома накажут, и за дело! Отвлёкся, недоглядел!

Потом… потом Петю принесли домой с разбитой головой, всего в крови. Говорили, что споткнулся там, в лесу, ударился с размаху головой об острый край камня. Пашу потом поймали в лесу — он так и бежал себе куда-то, и обиделся, когда его схватили и понесли домой. А дома… Дома и мать, и отец были не в себе от горя, и впервые Паша ощутил на себе тот взгляд матери. Впервые он понял, что мама не рада его видеть, она чем-то очень недовольна.

И его не пускали в комнату, к брату. Не пускали, и всё. И было страшно. Сам не понимал, почему страшно.

— Петя умер через день, — добавил Вениамин Прохорович, руки его начали трястись. — Так и не пришёл в себя. Нам сказали потом, всё решали минуты. Если бы его нашли минут на пять раньше, всё бы обошлось, поправился бы. С тех пор Вера стала другой, она решила, что Паша во всём виноват. А потом мы всё продали, поменяли квартиру. Через полгода Паша уже не вспоминал о брате, как будто заказали ему. И мы редко говорили.

— Я могу… могу поговорить с ней? — Елена поднялась. — Мне очень нужно!

— Не стоит, — покачал головой отец Павла. — Она как вспомнит ту историю, потом плачет весь день.

— Паша иногда видит брата, во сне. — Елена посмотрела ему в глаза. Теперь она была уверена, отчего Паша плакал во сне. — Он говорит во сне. Что вы так смотрите?! — И поняла, почему так смотрит. — У меня будет ребёнок! — она хотела крикнуть, но получился шёпот, сумела взять себя в руки, не разрыдалась. — Ребёнок от него! Мы с ним всё уже решили, он не с Марией будет, со мной! Господи, неужели вы не понимаете?!

— Паша уже восемь лет как женат, у них семилетняя дочь. — Вениамин Прохорович смотрел на неё, как на пустое место. — Зря вы пришли. Вам лучше уйти, Елена.

Елена бросилась вон. Но не в прихожую — в комнату, где сидела погружённая в грёзы Вера Николаевна.

— Бабушка Лиза! — Павлу отчего-то было трудно поспевать за ней. Как будто ветер, неощутимый, но сильный, постоянно дул в лицо, отталкивал, замедлял. — Эльза Афанасьевна! Это я, Паша!

— И где тебя носит? — проворчала она, не оборачиваясь, постукивая палочкой. — Ищешь тебя, ищешь, ноги все сбиваешь. А он по паркам гуляет, пока его люди ищут, места не находят. Не стыдно? — Она впервые оглянулась, посмотрела ему в лицо.

— Господи! — Павел сам не знал, как ему удаётся идти, в голове снова поднималась пурга, виделись какие-то кусты, человек, лежащий ничком, кровь вокруг — и большой камень рядом, но человек тот просто прилёг отдохнуть, Павел это знал, человек часто так шутил, притворялся спящим или ещё что. И Павел, когда понял, что это игра, побежал дальше — теперь его очередь прятаться!

— Всуе не поминать! — Афанасьевна погрозила палкой. — Я хоть и не верю, а по лбу дам!

— Господи… — Павел шёл, вокруг сгущалась тьма, и реальностью оставалась только дорога, и Афанасьевна, и её кошёлка, оттуда пахло апельсинами и свежим, горячим хлебом. — Я же выдумал её! Понимаете?! Я придумал её, её никогда не было, а теперь мне кажется, что меня самого выдумали! — Правильные слова, вот именно это ему и казалось.

— Камень, — объявила неожиданно Афанасьевна, и это простое слово ненадолго вернуло Павла в чувство.

— К-к-какой камень?

— Сейчас о камень навернёшься, — пояснила она, и да, навернулся. Чуть лоб не расшиб! Откуда взялся это кривой булыжник прямо под ногами? Как из асфальта вырос!

— Чёрт… — Павел с трудом поднялся, колено болело немилосердно, но мог ведь и голову расшибить. Едва-едва удалось вскочить на ноги, а Афанасьевна всё удалялась, как ни в чём не бывало. Уже давно прошли они те три квартала, почему она не сворачивает? Как только он, ковыляя, догнал её, как она не глядя махнула палкой — и попала по уху. Было очень больно, и снова в голове ненадолго прояснилось.

— За «чёрта» ещё добавлю, — пообещала гражданка Шварцберг. — Так что, Паша, я тот камень выдумала? О который ты навернулся? Выдумала, или просто увидела?

— Вы… — И Павел понял, о чём она.

— Иди. — Она остановилась, махнула палкой в сторону леса. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Но если Леночка тебе правда нужна, тебе туда. Чего уставился? Я там её видела только что, ещё можешь догнать!

И он побежал.

Он бежал, и тьма сгущалась, и всё становилось как в том сне, где Елена брела, и пламя заката опаляло её силуэт, а тишина давила, смыкалась вокруг.

— Вы ненавидите его, да? — Елена упала на колени, ноги не держали. Успеть бы сказать, прежде чем отец выставит её силой. — Вера Николаевна! За что?! Господи, ему же было два года! Что он мог сделать, он ведь даже не понял!

Вера Николаевна смотрела сквозь гостью, не видя её и не слыша.

— Вы выдумали себе Петра, которого уже не было, да? Поэтому Паша не любит ходить сюда? Вы придумали Петра и постарались забыть Пашу? Да? Говорите! — потребовала Елена.

— Перестаньте. — Отец Павла взял её за плечо. — Я не хочу вызывать милицию. И к Паше не заходите, нечего вам там делать.

— Меня выдумали! — крикнула Елена, поднимаясь на ноги. — Он говорил всегда, что придумал меня. Я теперь знаю, почему! Потому что вы каждый день придумываете, что его нет! Господи… он же был совсем маленьким! Он плачет во сне, когда вспоминает брата! Я это видела!

Вера Николаевна, не человек, скелет — дальше худеть уже некуда — посмотрела в её глаза. И увидела! Увидела Елену!

— Паша… — прошептала она. — Паша! — воскликнула, попробовала встать, отец придержал её за плечи. — Паша, сынок, прости… — И расплакалась.

Вениамину Прохоровичу показалось, что погас свет, весь разом, а когда вновь зажёгся, Елены уже не было. Длилось это какую-то долю секунды. Была девушка — и не стало. Словно приснилась. И, впервые в жизни, он перекрестился.

— Веня, — проговорила вдруг его жена. — Пожалуйста, позвони Паше. Пусть придёт.

Вениамин Прохорович обнял её за плечи и понял, что больше всего ему сейчас хочется расплакаться самому. Но… не мог, не смог бы при жене.

— Сейчас. — Он стёр слезинки — всё-таки появились, подлые — и осторожно сжал её плечи. — Сейчас позвоню, Вера. Посиди. Я тебе чаю принесу.

Павел брёл и брёл, и не мог догнать ту фигурку, силуэт, человека. Вокруг становилось холодно, словно уже зима, пурга и метель, и мысли стыли, и чувства спутывались.

— Лена! — И понял, что не Лена. Человек высокого роста, вряд ли женщина, и — сутулится. Кого-то это напоминало. Но кого — не было сил вспомнить.

Павел кинулся вперёд — темнота обволакивала, хватала за ноги и тащила прочь. И снова споткнулся, и последнее, что увидел — огромный камень, летящий из темноты прямо в лицо. Сил хватило только на то, чтобы отвернуться и закрыть глаза.

Глава 10

Павел как всплыл — из тяжкого, горячего сна. Голова болит и ноет, сил нет. И повернуться невозможно, тело как не своё. Но запахи домашние, милые и приятные. Что это? Где он?

Афанасьевна! Павел смог повернуть голову и понял, что лежит в постели, и не видно компьютера Марии, и… Елена?!

— Очнулся наш герой! — зычно позвала баба Лиза, и отложила книгу. — Вот и славно, вот и чудесно. А то я переживать начала.

— Пушкин? — спросил отчего-то Павел, хотя вовсе не о том хотел спросить.

— Жуковский! — Баба Лиза подняла указательный палец. — Чему вас в школе учат, а? Жуковский Василий Андреевич. Хорошо пишет, шельма, — умилилась она. — Кашку есть будем? Леночка чудесные каши варит!

— Баба Лиза! — Павел опять понимал, что не то, не то хочет сказать. — А мне сказали, что вы померли давно.

— Это кто такое сказал? — Она посмотрела поверх очков. — А, понимаю. Аннушка. Я как в отпуск уеду, на курорт то есть, она вечно глупости выдумывает. Вот я ей уши-то откручу! Афанасьевна вас всех ещё переживёт! Вот улыбаешься, вот и умница.

— Паша! — Елена вошла, если бы не тарелка — вбежала бы. — Ой, я уже начала беспокоиться. Лежи, лежи. Ты просто голову ушиб, вот и всё.

— Пойду чай поставлю, — решила баба Лиза и поднялась, легко и просто, и безо всякой палочки. — Афанасьевна такой чай готовит — не оторвёшься! Лежи, лежи, Паша, поправляйся.